остановки улеглись

остановки постепенно улеглись. я перья срывал, я срывал душу в неком подобии перипетий, и гранит смело лез мне в око, и великий февраль заточил мои корни. на востоке я был, наполненный пустотой горних ручьев. в дирижирующем нечто я пребывал, подчиняясь музыке стенаний. тихим рвом я наблюдал, мелкими наказаниями я наполнялся, и жизнь входила в свои чертоги, и спелые вещи вливались в поток, и растущие миры расстилали по земле свои объятия. родом я был из благополучия, смерть никогда не приглашала меня на свидание. из диких роз я сплетал свой свет, плащаницей из стекла я обворачивал свои пиршества. я был, как стекло, невероятно преданным своему отражению, и знамена морей хвалили меня в лишениях, в мелькающих буднях. меня влекло за пределы зеркала, я отражал свое подобие, свое собственное бесподобие, безобразие. я был нищ для этого, для того, что меня заберет в своей определенности. жалким рыцарем зеркала я был, ставнями лета, тканью забвения, припорошенной ответными ранениями. бес зеркала сочился в мою плоть, и страшнее всего было увидеть себя, увидеть себя собой. мерным деянием было мое величие, падение моего сияния. меж диких дерев я скитался, и буря меня приручила, накормила меня своими праздниками. буря вошла в мою бурю, в себя она вошла, уже который раз. из урагана я ее похитил, из рук мужских, прочных я ее вырвал, и отвоевал, как женщину, как самку. меня похитила она в качестве возмездия, и кровь заиграла в жилах пленника, и воздух смялся в одном непостижимом умопомрачении. сквозь зеркало я глядел, глядел сквозь себя. в нем я видел некое подобие врага, подобие отшельника, отрешающегося в позорном молчании. позор вошел во врата, во впадину сердца вошли руки милосердия, и я возликовал в ненасытности понимания, восхитился в неопознанном приветствии. тишь приобрела меня за грош, и клятва задрожала на ее сердце, на сердце, плененном свободой.