Страх и голод

Поначалу ему действительно сопутствовала удача. Не раз и не два той осенью, ранними-ранними утрами, еще до рассвета, перекинув за плечи переполненный буханками рюкзак, он осторожно продирался сквозь вооруженные патрули сновавшие на подступах к перрону, и законопослушное сердце его при виде их всегда вздрагивало и замирало, успокаиваясь лишь тогда, когда удавалось наконец втиснуться в переполненный вагон раскуроченной электрички. Вожделенные картофельные поля были, в основном, сосредоточены южнее Тбилиси, ближе к границе, в населенных азербайджанцами районах. Поезд ехал очень медленно, одолевая часа за четыре расстояние, на преодоление которого ранее требовалось от силы два. Вся медь - кроме защищенного высоким напряжением контактного провода - на всем протяжении пути была вырвана контрабандистами с корнем и продана за границу в качестве лома цветных металлов, и семафоры, естественно, не работали. Тем не менее, железная дорога, оставаясь относительно дешевым и доступным видом транспорта, функционировала с большой нагрузкой, но соблюдение всех правил безопасности не представлялось в таких условиях возможным, и потому машинисты водили составы очень осторожно, на свой страх и риск.
В тот памятный ему ноябрьский день - и это оказалось его последней ходкой, - мой друг добрался до места назначения, как и прежде, без приключений и совершил весьма успешный бартерный обмен: выменял на двенадцать свежих буханок хлеба целых три ведра ядреной картошки. Собравшись в обратный путь и очутившись вскоре на узенькой, ставшей ему привычной платформе, он уже стал предвкушать, как заявится домой несколько часов спустя, отсыпает трофейный картофель в предназначенный для этой цели и чудом сохранившийся с доперестроечных времен громадный картонный ящик из под цветного телевизора, и, отдышавшись, примет тепловатый (о горячем нечего было и мечтать) душ, но вечно припозднявшейся тбилисской электрички на этот раз не появлялось слишком уж долго.
Тем временем неожиданно повалил снег, первый настоящий снег в том году. Хлопья его становились все крупнее, день же начал клониться к вечеру, и среди ожидавших электричку на платформе таких же как и он бедолаг прошел слушок об обрыве контактной сети на трассе. Мой друг встал перед неприятным выбором: продолжить ожидание с неясной перспективой заночевать в мусульманской деревне в расчете на сердобольность местных жителей, или же пуститься по шпалам в путь до крупной узловой станции Марнеули, отстоявшей от платформы километров на пятнадцать - добираться до столицы оттуда было бы гораздо проще. Поделившись идеей похода по шпалам с несколькими крепкими на вид мужиками - одному пускаться в путешествие было страшновато, - ему удалось уговорить двоих из них - армянина и азербайджанца - державших путь именно до Марнеули. Сказано - сделано. Шли они споро, растянувшись по шпалам коротенькой цепочкой и мало разговаривая друг с другом. Снег почти не мешал им идти, но через пару часов, уже где-то на подходе к станции, когда железнодорожное полотно стало раздваиваться и растраиваться, а вдали уже показались контуры первых городских домов, за замыкавшим эту небольшую цепочку моим другом неожиданно увязалась свора собак. Сначала он пытался не обращать на них внимания и просто ускорил, насколько это было возможно, шаг. Собаки немного приотстали, но одна, особенно активная, самая большая и самая грязная из них, видимо вожак своры, с громким лаем все же увязалась за ним и все норовила куснуть его за пятки.
Мой друг, парень в общем-то не из робких, решил остановиться и обернуться. Но оборачиваясь, он неудачно поскользнулся на мокром рельсе, и больно упал. Тут уж пришлось заорать что есть мочи и во весь голос призвать на помощь несколько обогнавших его попутчиков - их национальность и вероисповедание интересовали его в тот момент меньше всего на свете. Упавши он оказался на четверинках, и глаза его поравнялись с глазами собаки. Потом друг рассказывал мне, что в то мгновение ему было дано узреть в глубине ее бездонных немигающих глаз пресловутую Демократическую Ловушку во всей ее полноте, весь шум ее и всю ярость, раскрыть все обманы ее и махинации, все сладостные ее посулы и неисполнимые обещания, все сокрытые в ней неутолимые страсти и неутоленные желания. Но в них, в этих яростных глазах, ему открылся еще и длинный узкий лаз, ведущий куда-то далеко в пропасть - пропасть своего реального падения, - и он, попытавшись взглядом достичь дна этой пропасти, но так его и не достигнув, вдруг немощно и негромко завыл. Собачий лай неожиданно смолк. При виде стоявшего на четверинках между сумеречными серебристо-лиловыми рельсами и отчаянно воющего доктора наук, многоопытный пес испугался и, поджав хвост, убежал...
Стоявшие поодаль в ожидании вожака собаки послушно последовали за ним, и подступившим к моему другу на помощь с камнями в руках попутчикам уже некого было отгонять. Они лишь помогли ему, все еще подвывавшему и постанывывшему, подняться - по счастью, упав, он не ушибся, - и дойти до станции. В конце концов дневная мечта моего друга осуществилась далеко за полночь: ему удалось таки доехать до тбилисского вокзала не утеряв при этом ни единой картофелины, и вскоре оказаться дома, в относительном тепле и, главное, в безопасности.
Жене про свое приключение он ничего не рассказал, ибо она и так казалась чрезмерно взволнованной его опозданием, но больше в ту деревню за картошкой не ездил. К счастью, к тому времени ему все же удалось создать кое-какие запасы, что и помогло им пережить ту страшную, памятную зиму 1991
("Станция Мортуис", Г.Лорткипанидзе)