Семья поэта Севастополь 1938г - 1942г

Ей предоставили комнату в общежитии (бывшая усадьба родителей Софьи Перовской) для семей комсостава 30 й береговой батареи, где служил папа комендором  (заряжающим)  2-й башни 2-го орудия батареи.
 Устроилась на работу в совхоз имени Софьи Перовской кассиром   кладовщиком в овощном ларьке и работала там вплоть до осады города немцами, до декабря 1942 года. Потом она позвала к себе младшую сестру Ольгу, ей тогда было 20 лет. Ольга служила вольнонаёмной на 30-й батарее, работала в прачечной, на кухне, ухаживала за ранеными и находилась там до последней минуты существования батареи.
В мае 1939 года родился брат Вячеслав, в феврале 1941 года – брат Вадим.  Этот короткий период в три с половиной года, пожалуй, был самым счастливым для них, хотя пришлось пережить первое горе: смерть  сына – первенца, умершего от болезни.  Портрет хорошенького младенца всегда висел на стене в нашей хате.
В  июне 1941 года началась Великая Отечественная война.
Никто и подумать не мог, что немцы будут под Севастополем. А если и придут, то полагали, что ожидать их надо с моря, каждый метр которого был пристрелян береговыми батареями. Все помнили уроки истории, когда четыре государства  в разное время приходили брать Севастополь с моря. А немцы решили захватить  его с воздуха и с суши. Более того, именно Севастополь одним из первых принял на себя удар врага, потому что являлся главной базой Черноморского флота и значился у захватчиков в числе наиболее важных объектов, подлежащих обязательному уничтожению.
  Двадцать второго июня 1941 года в 3 часа 13 минут (это зафиксировано в боевых документах штаба Черноморского флота) над городом и бухтами появились вражеские самолеты. Началась первая бомбежка,  появились первые разрушения, первые жертвы. А в это время страна ещё мирно спала. Внезапный налёт фашистских самолётов был отбит зенитным огнем. Как и в Крымскую войну, севастопольский оборонительный район образовался и укреплялся уже в ходе наступления врага на город, что свидетельствовало о нашей полной неготовности к войне. Этот просчёт обернулся большой бедой для защитников города, потому что воевать было просто нечем, держались в основном на мужестве и патриотизме. До сих пор помню, с какой болью рассказывали об этом родители.
 В конце октября 1941 года гитлеровские войска прорвались в Крымские степи. Военный совет Черноморского флота объявил Севастополь на осадном положении, а 30- го октября приняли бой береговые батареи. Первой открыла огонь по врагу береговая батарея № 54, она стояла километров за сорок от Севастополя. Затем вступили 10 я и 30 я батареи,  которые находились ближе к городу.
30-я береговая батарея была по тем временам самая мощная и самая укреплённая, укрытая четырёхметровым слоем бетона и толстым слоем брони. Стволы батарей были отлиты на Обуховском сталелитейном заводе в 1911 году и сняты с линкорна «Императрица Мария». Батарея находилась под землёй на глубине 50 метров. Она вошла в строй летом 1933 года. Её главной задачей было защищать Севастополь, главную базу Черноморского флота, с моря. Командиром батареи был Григорий Александрович Александер, а комиссаром – Ермил Кириллович Соловьёв. До конца своих дней родители вспоминали об этих людях с большой любовью, уважением и благодарностью. С детских лет именно они олицетворяли в нашем сознании подлинных Героев войны.
 Первый залп по захватчикам прогремел 1-го ноября 1941 года в 12 часов 49 минут. За  два месяца «тридцатка» выпустила по немцам 1238 полутонных снарядов. Она уничтожила огромное количество танков, бронемашин, артиллерийских орудий, автомашин, тысячи солдат и офицеров немецкой армии. Часть этих снарядов выпустили артиллеристы  Неподоба, Протоерезко, Парамонов. Заряжая снаряды, они писали на них: «За Родину!», «За наших женщин и детей!»  Этот факт отражён на стенде музея береговой обороны, как и факт того, что право произвести первый выстрел завоевал в социалистическом соревновании боевой расчёт младшего сержанта Кулагина, в который входили указанные артиллеристы, в их числе - наш отец  Неподоба Пётр Трофимович.
 Мама рассказывала: «Когда слышалась канонада береговых батарей, трёхлетний Славик с восторгом кричал: «Слышите?! Слышите?! Это «тицадка» бьёт, папка гадов убивает!» И позже на вопрос: «Где твой папа?»,- он неизменно отвечал: «Гадов убивает».
Как писал впоследствии генерал И.Е. Петров, «В отражении первого вражеского удара по Севастополю решающую роль сыграли батареи береговой артиллерии. В результате их успешных действий враг оставил на поле боя немало танков и бронемашин, потерял много живой силы. Наступление фашистских войск сходу захлебнулось. Героические действия флотских артиллеристов позволили выиграть время».
 А время было крайне необходимо, чтобы успела подойти армия Петровского, доставившая оружие и боеприпасы, нужно было сформировать и укрепить район обороны,  эвакуировать женщин и детей и многое другое.
Немецкие генералы тоже  оценили 30-ю батарею по достоинству: они называли её «подлинным шедевром инженерного искусства» и заявляли, что «в силу своих исключительных качеств форт смог отсрочить падение Севастополя более, чем на полгода».  Фортами  немцы называли береговые батареи, 30-я батарея значилась у них  на боевых картах как форт « Максим Горький». 
Первый штурм города был отбит, во втором штурме фашисты тоже потерпели поражение и накапливали силы для третьего, решающего штурма.

В целях предосторожности всех женщин с маленькими детьми выселили в окрестные деревни на случай, если враг высадится десантом у Севастополя. Так мама с грудным Вадиком и трёхлетним Славиком оказалась далеко в горах, а возвратилась на батарею только в августе, когда эвакуация морем стала опасной, а по суше – невозможной.
 В августе комиссар Е. К. Соловьёв убедил маму в необходимости эвакуации, он даже матроса с батареи приставил к маме и детям, чтобы помочь сесть на пароход. Посадка производилась под прикрытием темноты, быстро, в суматохе. Мама с детьми не успела сесть на корабль, так как он быстро отчалил от берега.  И тут все услышали гул самолёта, началась бомбежка. Корабль ещё не вышёл из Северной бухты, когда вражеский снаряд потопил его прямым попаданием. Погибли все на глазах у тех, кто оставался на пристани. Мама, потрясённая увиденным, сказала: «Если нам суждено погибнуть, пусть это произойдет на земле».  Она вернулась домой  и до конца 1942 года работала в совхозе и сохраняла детей, закрывая их своим телом во время бомбёжек, когда не успевала добежать до укрытия.
  Люди жили в окопах, в пещерах, в убежищах. Папа вовремя позаботился о семье: вместе с друзьями он  в трёхстах шагах от дома вырыл  землянку с хорошим запасом прочности и переселил туда маму с детьми. Землянка выручала до поры до времени. Обстрелы и бомбёжки не прекращались ни днём, ни ночью. Не было возможности даже перепеленать  трёхмесячного Вадима, не говоря уже о том, чтобы его искупать. Пеленали детей бинтами или обрывками матросской одежды.  Питание – только грудь полуголодной матери, которая постоянно жила в стрессе. «Не жилец,  не жилец!» - вздыхали все, глядя на слабого рахитичного ребёнка.
 
Однажды в минуту затишья мама, забрав детей, побежала домой, чтобы  обмыть и переодеть их. Первого переодела Славика, только  распеленала Вадика, как за окном раздался взрыв. Пока завернула в одеяло ребёнка, Славик, несмышлёныш, услышав взрыв, выбежал на улицу. Мама выскочила за ним на крыльцо и увидела, что Славик,  целясь в немецкий самолёт палкой, повторяет за пулемётом: «Та-та-та-та!»,- а вокруг него падают пули, отскакивая от земли. В ужасе мама с Вадиком на руках выхватила ребёнка из-под адского дождя и потащила в укрытие. Славик упал, она тащила его волоком и укрылась в землянке.
Пристроив детей на первый попавшийся предмет, мама зажгла спички, чтобы осмотреть их. Пальтишко Славика внизу было пробито пулей. Потом она увидела, что дети сидят на огромном неразорвавшемся снаряде, а в правом углу наката зияет дыра. Её охватил ужас, но страх за детей оказался сильнее, мама сообразила, что вслед за артобстрелом начнётся бомбёжка, снаряд сдетонирует и взорвётся.  Схватив обоих детей, она перебежала в ближайшую довольно глубокую свежую воронку, съехала туда и, прикрывая собою детей, притаилась. Началась бомбёжка, бомбы падали то ближе, то дальше. От страшного грохота, воя и свиста можно было оглохнуть.  Вдруг совсем  рядом что-то взорвалось с такой силой, что мама и дети оказались засыпанными землёй. Это сдетонировал тот самый снаряд, который угодил в землянку.

 Целый день они просидели в воронке, мама периодически выглядывала из неё и увидела, что матросы возвращаются с передовой. Легкораненые шли сами, тяжелораненых несли товарищи. Славик тоже выглядывал из воронки, ожидая папу. Ближе к вечеру появился и он с группой бойцов, весь грязный, шинель разорвана и пробита пулями. Славик побежал ему навстречу, он подхватил его на руки и поспешил к семье. Бойцы ушли ужинать и отдыхать, а папе отдыхать было некогда, он пошёл к начальству хлопотать, чтобы его семью вывезли куда-нибудь подальше от передовой линии.  Был декабрь, 26 – е число. Уже стемнело, когда подъехала машина и маму с детьми и женщинами – вольнонаёмными увезли на 35-ю батарею, за 18 километров от линии фронта. Всех разместили в квартирах сверхсрочников, семьи которых эвакуировались. После землянки и окопов они оказались в «раю». Впервые  за время осады мама смогла раздеть и искупать детей, и тут выяснилось, что Вадик умеет стоять сам,  а потом он сделал свои первые шаги. Все очень удивились, потому что малыш рос в окопе, завёрнутый в одеяло, не сидел, не ползал. В это время Вадиму исполнилось 10 месяцев.
Отец, обеспечив  отъезд семьи на 35- батарею, спас её, потому что 30-я батарея оказалась в полуокружении. Начиная с 17-го декабря, на неё бесконечно сыпались снаряды и бомбы, а 27-го декабря немецкие танки и автоматчики прорвались к казармам. Огневых точек, которые прикрывали батарею, оставалось мало, а помощи ждать неоткуда. 29-го декабря появилась реальная угроза окружения батареи. Начались рукопашные схватки на территории казарменного городка. Мама вспоминала: когда отец возвращался из боя, весь бушлат был изрешечен и начинён пулями и осколками. Он клал его на пол, и бушлат падал с тяжёлым стуком. Каждый день с замиранием сердца она ждала его, всматриваясь в фигуры матросов, возвращавшихся из ада. Вернется или не вернется? Настал день, когда он не вернулся и не дал о себе знать.

Командир батареи Г. А. Александер мучительно искал выход: взорвать батарею  или попытаться сохранить её, вызвав огонь на себя. После недолгих колебаний командир принял решение вызвать огонь на себя.
Приказ открыть огонь по координатам «тридцатки» получил один из военных кораблей Черноморского флота, через несколько минут холм батареи в районе казарм покрылся дымом и пылью, наши снаряды чётко достигали цели. Немцы не ожидали мощного удара, замешкались, а наши матросы сразу же пошли в контратаку и схватились с врагом врукопашную. Казарменный городок был очищен от немцев, его развалины заняли морские пехотинцы и держали их до июня 1942 года.
 В этом бою участвовал наш отец и, получив тяжёлые ранения, без сознания, остался лежать на поле боя. Ночью его случайно нашёл патруль, в темноте споткнулись о него, раненый застонал, это спасло его жизнь. Вместе с другими тяжелоранеными он был отправлен в госпиталь на Большую землю и до февраля 1942-го года находился на излечении. 23-го февраля 1942-го года его признали негодным к дальнейшей службе и списали.
. Мама оставалась в осаждённом Севастополе, у неё на руках было двое маленьких детей, которых больше всего на свете хотела спасти и сохранить. А сделать это было практически невозможно. Немецкая авиация совершала в день по 2 – 4 тысячи вылетов, сбрасывая на позиции наших войск, предприятия, жилые кварталы, порт тысячи бомб. Только за двадцать пять дней боёв немецкая артиллерия выпустила по Севастополю 30 тысяч снарядов, авиация сбросила 125 тысяч тяжёлых бомб.
Фашисты понимали, что сила Севастополя в неразрывной связи с Большой землей. И пока корабли смогут приходить в севастопольские бухты, доставлять всё необходимое, города не взять.
И враг предпринял всё, чтобы прервать живительную артерию, питавшую Севастополь. В Крым была направлена группа из 150 самолетов, специально подготовленных для борьбы с кораблями. Из Германии и Италии были переброшены подводные лодки, катера-охотники и торпедные катера.
Пробиваться нашим кораблям через огненную блокаду врага было всё труднее. Воздушного прикрытия не было. Короткие летние ночи всего на  несколько часов  укрывали корабли от воздушного врага.
Над морем непрерывно летали самолеты-разведчики. Они наводили на корабли бомбардировщики и торпедоносцы. На подходе к фарватерам, которые немцы постоянно засоряли «секретными» минами, в засаде находились торпедные катера и подводные лодки. В бой с нашими кораблями вступала и тяжёлая артиллерия, которую установили немцы на захваченном побережье.
Ещё большая опасность поджидала корабли в бухте, так как противовоздушная оборона базы была очень слабая. В такой ситуации каждый подход корабля в севастопольские бухты был подвигом.
23 февраля 1942 года фронт подошел вплотную к городу, работы прекратились, магазины закрылись. Мама поспешила в контору совхоза, чтобы сдать последнюю выручку. Сотрудники конторы, в том числе главный бухгалтер Олейников, были страшно удивлены: никто выручку не сдал, так как добраться до конторы можно было, только рискуя жизнью.
– Шурочка, у тебя двое деток, зачем ты так рисковала? Оставила бы эти деньги себе, – сказали ей.
– А как иначе? Это же казённые деньги!
– Война всё спишет, – ответили ей.
Приняв у мамы выручку,  Олейников сказал: «Мы никогда не забудем твою честность. Война закончится, а люди – то останутся».
На следующий день здание конторы было разрушено прямым попаданием авиабомбы.

В марте 1942 года, когда было принято решение сдать город врагу, комиссар 30-й батареи Е.К.Соловьёв убедил маму покинуть город и посодействовал тому, чтобы посадить её с детьми на военный корабль, который эвакуировал раненых. Это был последний корабль. Маме не повезло: переполненный ранеными, он не мог принять её с детьми на борт. Увидев это, два раненых матроса уступили маме и её детям свои места, а сами сошли на берег.
 С малых лет мы слышали от мамы эту историю, плакали, потрясённые мужеством и благородством неведомых нам матросов, а подрастая, начинали понимать, что по сути эти двое молодых ребят уступили не просто место на корабле, а возможность родиться нам и продолжать жизнь. Они преподнесли урок подлинной человечности всем поколениям нашей семьи. Мы просто не имели права быть  «плохими», это значило бы предать память тех, кто подарил нам жизнь.
С того дня, когда маме уступили место на корабле, прошло 79 лет, но и сегодня давний эпизод воспринимается другим поколением семьи так же остро, как и нами. Когда я поведала эту историю своим повзрослевшим сыновьям, они были потрясены, очень взволнованы и много раз возвращались к разговору: «Мама, а может, эти матросы остались живы? Может быть, как-нибудь им удалось спастись?»
- «Может быть», – отвечала я и тихо радовалась, видя огорчённые лица своих сыновей. Поистине нравственные ценности не имеют срока давности, а утрата их означает конец жизни.

Вадим, став взрослым, многократно бывал в Севастополе, в том числе на 30-й батарее, встречался с ветеранами, восстанавливая каждый день и час великого подвига защитников города. И однажды случай свёл его с капитаном корабля, который принял сигнал  30-й батареи «принимаю огонь на себя». Им оказался Георгий Афанасьевич Матюшевский, который всю войну и после неё служил на крейсере «Молотов».  А ещё он узнал, что именно этот крейсер и был тем самым последним кораблём, который вывез из Севастополя вместе с ранеными  маму с детьми. Такое изучение истории, через ум и сердце, наполняло творчество брата особым содержанием, особенным чувством и выдвинуло тему героической обороны Севастополя  на первое место. Циклом стихов «Севастопольская хроника» эта тема не ограничивается.

Продолжение следует.