Пёс Бодхисаттвы

Утро пришло с шумом дождя.  Нос улавливал тысячи запахов, стелившихся по влажной брусчатке, от чего пустой желудок напомнил о себе переливистым урчанием. Коробка, служившая ему домом, в эту ночь стала намокать и дала течь. Ник поднялся на затёкшие лапы и переместился в угол, куда ещё не проникла вода.

Ник был молодым лабрадором. Его жизнь началась в пригороде Амстердама. Он был подарком рыжей красотки своему любимому человеку. Молодого человека звали Мартин, и он был хорошим хозяином. Они проводили прекрасные дни втроём, но вдруг девушка исчезла. Хозяин стал замкнут и серьёзен. Однажды он взял пса с собой на прогулку, после долгого пути они пришли в унылое место, маленький тихий городок из семейных склепов и надгробий. Они петляли между красивых посмертных пристанищ человеческих существ, пока не подошли к месту, где стоял крест с прибитым к нему атлетом, под крестом возле ряда оплавившихся и потухших свечей стоял её портрет. Она улыбалась, как делала это в жизни, от этой улыбки исходило уютное тепло, в которое хотелось завернуться, как в хозяйский шерстяной плед.

Потом исчез хозяин. Как всегда рано утром, когда не было настроения идти на прогулку вместе, Мартин выпустил пса на улицу и закрыл за ним дверь. И так и не открыл её больше. Ник долго принюхивался, прислушивался к звукам в доме, скребся, выл, и когда ушло терпение, лаял, но дверь не открывалась. Она не открылась и на следующий день, и собачий уютный мирок рассыпался, обнажив перед ним новую реальность утративших надежду уличных бродяг.
 
В нескольких шагах от дома была автобусная стоянка. Сюда приходили жители и гости городка и уезжали в зелёных автобусах. Ник пришёл туда и сидел там до тех пор, пока солнце не стало касаться крыш. Он вглядывался в лица ожидающих, лица пассажиров, принюхивался, но все было чужим и незнакомым. В какой-то миг невиданная сила подняла его, и он потрусил по дороге в направлении уходящих автобусов. Дорога вывела его из городка, плутала меж полей и небольших островков леса, мимо гигантских ветряных мельниц и тихих каналов и, когда солнце уже давно исчезло за горизонтом, привела его на окраину большого города, свет которого заливал низкое серое небо. Здесь он пошёл на запах. Среди всех прочих запахов этот был самим многообещающим, это пахла еда, и собачье чутье подсказывало, что ему повезёт. За большим окном маленького кафе лицом к улице сидел лысый толстяк и запихивал руками в большой красный рот содержимое стоящей перед ним тарелки. Ник сел напротив окна и стал наблюдать за движением рук толстяка. Они долго смотрели друг другу в глаза, толстяк с интересом и лёгкой иронией, пёс заискивающе, игриво метя хвостом, вызывая дружелюбное сочувствие человека.

Толстяк отвернулся от него и что-то произнёс вглубь комнаты, вскоре подошла женщина, она с удивлением посмотрела на пса, открыла дверь и позвала его внутрь. Здесь пахло едой и чем-то кислым. Женщина ушла, а лысый заговорил с ним. Толстяк пах добротой и табаком, как его хозяин. Женщина вернулась с тарелкой чего-то вкусно пахнущего и поставила перед Ником. От близости еды слюна стекла по собачей морде, образовав перед ним маленькую лужицу. Он не решался прикоснуться к еде и с любопытством всматривался в тёмные глаза женщины. Они улыбались, вызывая доверие. И этот запах еды. Ник потерял самообладание и набросился на угощение. Вылизывая остатки, он протащил тарелку мордой до ног толстяка. Толстяк потрепал его за ухо и налил из кружки тёмную пенную жидкость. Сперва она показалась Нику горькой и резковатой на вкус, но жажда быстро лишила его предрассудков, и он снова всё вылизал. Смеясь толстяк подлил ещё, и это Ник слизал до чиста, после чего опустился на задние лапы и жизнерадостно рыгнул, глядя на сползающего от хохота со стула толстяка. В бар стали приходить люди, становилось шумно. Никто не обращал внимание на пса.

Потеряв интерес к этому месту, Ник прошмыгнул вслед за пьяным в открывшуюся дверь. Задрав заднюю лапу, как подобает псу, он хорошенько помочился на угол дома. Внезапно навалилась усталость, лапы потяжелели, отказываясь идти. Завернув в проулок, он наткнулся на ящики со строительным мусором, один ящик оказался пустым. Ник принюхался к месту и, не обнаружив ничего подозрительного, залез внутрь, свернулся клубком и уснул, прикрыв нос хвостом.

Дождь вымыл улицы, крыши домов и перестал. Ник покинул своё убежище и, преодолев  несколько захламлённых строительным материалом проулков, оказался на многолюдной ярмарочной площади. Запахи усилили слюноотделение и урчание в брюхе. Получив от старика в длинном белом фартуке несколько колбасных обрезков, Ник ушёл с торговой площади справить нужду и, пройдя квартал, оказался у большой каменной арки, за которой виднелся парк с уходящими вглубь зарослей, выложенными булыжником тропинками. Он сделал на тропинке кучу, лениво прикопал её травой и пошёл в сторону детских криков и прочего шума человеческих существ. Тропа вышла на полянку с небольшим озером и склонившимся над ним ивами. В центре озера стояла ротонда, к которой вела узкая канатная дорожка, вокруг озера на земле и на скамейках сидели люди, внутри ротонды стояли парни с музыкальными инструментами и что-то обсуждали. Вдруг Ник уловил едва различимый, знакомый ему всю жизнь запах. Запах на секунду тронул его рецепторы и растворился в фантасмагории нахлынувших на него воспоминаний. В поиске ускользнувшего призрака Ник протрусил вокруг озера, пробежал по канатному мосту к ротонде, поднялся к начавшему играть унылый диксиленд оркестру, обежал всех не обращающих на него внимания музыкантов и вернулся на землю. Промелькнувший запах по-прежнему не давал ему покоя. Он не хотел верить в его случайность.

Опустив морду и улавливая носом потоки запахов, он медленно пошёл в направлении высоких зарослей, преодолел ветвистую преграду и вышел к другому пруду. Недалеко от воды отдыхала группка молодых людей. Кто-то присвистнул, и Ник увидел улыбающегося ему молодого человека. Он махал ему рукой, подзывая к себе, в другой его руке было что-то, чем парень хотел угостить пса. Угощение было вкусным, Ник посмотрел в глаза парня и попросил ещё. Молодые люди передавали друг другу по кругу дымящуюся папиросу, затягивались и выпускали клубы белого дыма. Происходящее их веселило, похоже, для этих беззаботных людей, одетых в балахоны и носящих дреды до плеч, весёлым было все. Тощий верзила встал на четвереньки и стал дружелюбно вертеть задницей, высунув язык, он подполз к Нику и стал его нюхать. Ник насторожился, но от парня исходило дружелюбие, и его запах внушал доверие.

– Эрик, – обратился верзила к рыжему толстяку, - похоже, псу понравились наши кейки, давай скормим ему ещё один. Никогда не видел обдолбанного пса.
 
Эрик отломил половину и поднёс её на ладони к морде Ника. Съев предложенное, тот довольно облизнул морду. Его позвала единственная в компании девушка, Ник доверчиво подошёл к ней. Девушка ласково смотрела в его собачьи глаза, трепала за ухо, чесала бока и живот. Ник обомлел, завалился на землю, подставил своё брюхо девушке и радостно раскинул лапы. Его морда растянулась в блаженном удовольствии. Откуда-то в него входила небывалая лёгкость, его захлестнула волна дружелюбия и щенячьей радости. Девушка поднесла к его морде бутылку, от которой пахло, как от той жидкости, что наливал ему  толстяк. Ник сделал пару глотков, влизываясь в горлышко бутылки, чем вызвал новую волну смеха у всех присутствующих.
 
– Смотри-ка, да он из наших, – вытирая горлышко после Ника и давясь от смеха, сказала девушка, – в прошлой жизни этот подхалим был порядочным наркошей! А что, если ему дать немного грибов? Совсем чуть-чуть? Мне кажется, этот плут оценит предложение!

Раздалось улюлюканье и одобрительный смех. Нику вкус грибов показался приятным, он проглотил предложенное ему с маленькой женской ладошки и вылизал крошки. Съеденное отозвалось в желудке лёгким жжением, в глотке пересохло, язык стал чужим и стал безвольно вываливаться наружу. Ник с трудом поднялся на лапы и подошёл к переливающейся глади водоёма. Вода оказалась вязкой, с каждым глотком он чувствовал, как невиданная сила затягивает его вглубь. Чуть заскулив от неожиданного страха, Ник отступил от кромки. Он сел и стал в изумлении наблюдать за деформацией воды. Он видел, как в наслаивающихся друг на друга перламутровых волокнах  происходило движение и смешение немыслимых для собачьего восприятия красок. От увиденного Ник начал скулить, и в этот момент на него вылетело огромное нечто. Взмахнув гигантскими крыльями и открыв длинный хищный клюв, чудовище издало противный, ужасный крик, от которого содержимое мочевого пузыря пса невольно опорожнилось. И так он сидел в луже, лишённый чувств и способности продолжать дальше своё собачье существование. Мир вокруг вдруг стал подвижным и необъяснимо враждебным. Всё пришло в какое-то немыслимое движение. Пространство вокруг, все его предметы, плоскости смешивались, перетекали друг в друга, деревья вплетались в живую плоть неба, небо дышало и погружало в свою прозрачную материю всё сущее. Краски окружающего мира тоже были подвижны и менялись, переходя от предмета к предмету, перетекая из предмета в предмет.

«В перманентно меняющемся мире невозможно ухватить сущность сущего. Время и пространство есть призрачные понятия мистически относительного. Экзистенция есть абсурд, порождённый попыткой упорядочить энтропию…»

Происходящее в голове пса усилило его растущий страх. Этот человеческий голос, он был ему не знаком, и он понимал, да, он понимал, что этот голос и мысли принадлежали ему. Мир вокруг него по-прежнему смешивался в немыслимой фантасмагории цвета и пространств, но к этому безумию добавился смысл человеческих голосов. Ник понимал своё имя, некоторые команды, знал связь между определёнными звуками и тем, что в связи с ними должно произойти, понимал интонацию, но он никогда не понимал речи, смысла всех этих многочисленных звуков, исходящих от людей. Теперь всё было иначе.

«Понимать… не то же самое, что догадываться. Какое важное и в тоже время нелепое свойство я приобрёл…. Или кажется, что приобрёл, кажется…. Что связывает кажется и догадываться?»

Ник тряхнул мордой. Ему не нравился весь этот поток мыслесмыслов. Это обременяло, наполняло всё нутро ненужным грузом.

«О чем говорят эти, накормившие меня чёрти чем? Они говорят… Неужели всё, что я вижу и слышу, это мир этих двуногих существ? Немыслимо. Сколько ненужного и абсурдного они вынуждены носить в своих головах… Хм, ну хорошо. Всё, что мне остаётся, это принять ситуацию. Как известно… Известно… Кому?... Как известно, если не можешь изменить ситуацию, измени своё отношение к ней. Ситуация… Отношение к ней… Верните мне меня! Это невыносимо!

Ник встал на лапы. Мокрые от собственной мочи зад и хвост причиняли неудобства и дополняли чувство неудовлетворённости своей персоной. Опустив морду, он снова подошёл к компании людей, проявивших  к нему столько внимания.
 
– Наш друг вернулся, - произнесла девушка. – Что, проникся, засранец, пришёл за добавкой? – она протянула ему ещё несколько шариков сухих грибов.

– Зачем ты переводишь продукт, Инга, не хочешь-отдай мне! – заныл долговязый с дредами.

- Нет, лучше уж ему, чем тебе, ненасытная тварь. Где ты? - спросила она, заглядывая парню в глаза. - Мне кажется, ты не вернёшься больше никогда, оставайся там, здесь нет места для таких.

 Ник слизал с ладони предложенное  и проглотил. Девушка посмотрела в глаза Ника, Ник смотрел в её и чувствовал, как серый туман её глаз утягивает его сущность в мир за пределы границ мыслимого. Ещё мгновение, и он смотрел на себя глазами Инги. В своих собственных глазах он увидел испуг, какой возможен только от ощущения близости смерти. Пёс заскулил, попятился назад, но  глядя в принадлежавшие когда-то ему глаза, совершил новый рывок и почувствовал, как к нему вернулось  ощущение собственного тела. Мокрый от мочи зад с хвостом были снова с ним, и это не доставляло неудобств, скорее, это было счастье.

 – Инга, что у тебя с лицом? – смешливо спросил долговязый. – У тебя лицо человека, смотрящего на смерть.

Инга смотрела на пса и чувствовала, как от ужаса немеют её конечности.
 
- Похоже, только что я словила худший бедтрип в своей жизни.
 
Ник улыбнулся ей, от чего глаза девушки стали выходить из орбит. Она открыла искривлённый от ужаса рот и застыла в немом крике. Ник сорвался с места и исчез в ближайших кустах. Он пересёк алею и потрусил между деревьев к небольшому пруду, где в воде стояло чудовище, ставшее причиной его неудобств.

«Цапля, это была гребаная цапля. Я опорожнился, испугавшись цапли!»
Ник стал тихо приближаться к ней, птица почувствовала неладное, раздвинула крылья и начала свой стремительный подъем в сахарную вату неба. Ник  совершил очередной скачок и в следующий миг почувствовал, как стремительно возносится ввысь, оставляя под собой пса, задравшего морду к небу. Ещё немного, и под ним остались деревья, парк, разросся город, а его тело, оставшееся на земле, превратилось в далёкую бежевую точку. Ник, боясь потерять себя из виду, совершил скачок и в следующую секунду видел удаляющееся ввысь тело испуганной цапли. И снова в нём ожил голос.

«Тело - всего лишь материал для духа. В одном скрыто множество, все множество сводится к одному, все сущности иллюзорны, и все иллюзии есть суть… Неужели это будет продолжаться всегда? Где он, тот прошлый я? И кто тот, кто ищет себя прежнего?»

Ему немыслимо захотелось вернуться в тело цапли, взмыть в самую высь и камнем рухнуть на городскую мостовую.
«Убить себя… Странная освободительная идея, придуманная человеком. Сколько всего абсурдного создал человеческий разум. Благодаря разуму, он стал проблемой самого себя. Насколько проще бы жилось этому странному существу, не обладай он разумом – причиной своих бед».

Ник подошёл к воде и стал лакать зеркальную гладь. От прикосновения по воде пошли круги, и пёс вдруг увидел, как их движение образует вибрацию в воздухе, и этот трепет разносится по всему эфиру, сплетаясь с множеством других вибраций Вселенной. Он игриво перенёсся в дерево, стоящее на противоположном берегу, и почувствовал, как лапы превратились в сотню ветвей, в которых играет щекочущий ветер, почувствовал своим телом всех насекомых, садящихся на его ветви птиц, почувствовал, как его нижняя часть, спрятавшись под землёй, держит корнями его мощное тело.

«Быть деревом с тремя сотнями годовых колец, немым свидетелем всего, что происходит изо дня в день, от столетия к столетию. Упасть разбитым молнией, стать трухой, прахом, частью необъятного целого, меняться, всегда быть, перемещаясь в потоках Вселенной, от тела к предмету, от предмета к невидимым сущностям».
Вернувшись в тело пса, Ник ещё долго пребывал в экзальтации, глядя на дерево и небо над ним. Подул ветер, и мимо влажного носа снова пронёсся поток запахов. И среди тысячи незнакомых, он снова уловил тот самый, известный с щенячьих времён. Он вскочил и, принюхиваясь к ветру, побежал в сторону леса. Знакомый запах усиливался, Ник преодолел кусты орешника, выбежал на середину небольшой поляны, где стоял ветвистый дуб, у подножия которого, опёршись спиной о дерево, сидел Мартин. Ник бросился к нему, но хозяин его не видел, его глаза были закрыты, голова склонена на бок. Рукав на левой руке закатан, на коже, чуть ниже локтя, запеклась кровь. Его правая рука все ещё держала опорожнённый шприц. Лицо Мартина стало цвета земли. Ник обнюхал хозяина, лизнул кровь, стал лизать ещё тёплое лицо. Ник пытался разбудить его, скулил, совал морду под его руки, но тщетно. Тогда он решился на скачок, и вот уже тело хозяина стало его телом. Ещё мгновение, и рука Мартина  дрогнула, в забытую духом оболочку стала возвращаться жизнь. Открыв глаза, Ник увидел себя, лежащего у хозяйских ног, неловко протянул руку к своему собачьему телу, потрогал его и произнёс:

– Жизнь даёт жизнь, смерть даёт смерть…
Он посмотрел на посиневшую руку, ослабил и снял перетягивающий её ремень, спустил рукав. С трудом поднявшись, выпрямил спину, сделал несколько нетвёрдых шагов. Подошёл к когда-то принадлежавшему ему телу, долго смотрел, как ветер шевелит шерсть. Он закопал себя рядом с дубом, оставив над землёй небольшой холм. Взял кожаный ошейник, обмотал вокруг руки и пошёл на голоса людей, доносившихся со стороны городских улиц.

А старый Амстердам погружался в пятничный вечер, превращаясь в кишащий улей, где жизнь билась в ритме вибраций Вселенной, несясь в бесконечном потоке бытия.