de omnibus dubitandum 120. 60

ЧАСТЬ СТО ДВАДЦАТАЯ (1919)

Глава 120.60. ВАС СЮДА КТО ЗВАЛ?..

    1 февраля перебежчик от Фомина рассказал, что красные в 30 верстах от Вёшенской. Времени терять было нельзя, и полковник Овчинников, опираясь на карателей Икаева, объявил мобилизацию.

    Прознав о мобилизации в Каргинской, Фомин ударил тревогу. Оказалось, что воевать с «кадетами» желающих мало. Спешно были посланы гонцы к красным с просьбой наступать быстрее, в самой станице Фомин вооружил всех пленных красноармейцев, был также отпечатан приказ о мобилизации против Краснова всех казаков, могущих носить оружие.

    2 февраля был самый напряженный день. Толпа на станичной площади ждала прихода красных. Активисты 28-го Донского казачьего полка поехали в Еланскую проводить мобилизацию против карателей. Там сбор станицы мобилизацию не утвердил.

    Казак хутора Кочетовского Губанов, прибывший из красного плена для агитации с полномочиями от комиссара по казачьим делам М. Макарова, неожиданно выступил на сборе и рассказал, что в России голод и страшная разруха, виновата в ней советская власть, и если установить ее в Еланской, то кончится тем же — голодом и разрухой.

    После сбора две трети казаков, разложившегося было Еланского полка оседлали коней и ускакали — одни в Каргинскую, другие в Усть-Медведицкий округ к генералу Гусельщикову.

    В Каргинской в полдень были собраны готовые к походу части. Ровно в полдень текинцы Икаева выступили на хутор Токин, чтобы занять его к вечеру и вести разведку на Базки, а на рассвете 3 февраля атаковать Вёшенскую.

    Мобилизованные казаки должны были выступить следом, но замитинговали. Вслед за Икаевым пошла лишь офицерская дружина.

    В станице Вёшенской в полдень конная разведка Московской рабочей дивизии галопом вылетела на площадь. Толпа местных иногородних, собравшихся здесь с утра, разразилась криками приветствий, несколько старушек в первых рядах стали бить земные поклоны. Стая галок, вспугнутая шумом, шарахнулась со станичной колокольни. Заприседали и стали дыбиться кони под красноармейцами.

    К вечеру в станицу вступила пехота — 33-й и 37-й полки Московской дивизии.

    Под Мигулинской в этот день 103-й советский стрелковый полк был встречен перекрестным огнем и криками: «Вас сюда кто звал?».

    Как оказалось, перед этим в Мигулинскую приезжали офицеры и сказали, что в Казанской население вырезано. Бой в Мигулинской шел три часа. Казаков оттеснили до хутора Подгорского, где бой вспыхнул с новой силой. В нем принимали участие местные жители, и многие ушли с отступающими казаками.

    Последующие три дня почти все хутора Мигулинской станицы брались с бою. Отряд Икаева (130 сабель) не решился атаковать Вёшенскую и, вернулся в Каргинскую. Там уже хозяйничал карательный отряд Романа Лазарева.

    Роман Лазарев — любимец Краснова (в начале Первой мировой войны они служили в одном полку), кавалер ордена Святого Георгия, сподвижник Чернецова, участник Ледового похода, командир карательного отряда из староверов Усть-Белокалитвенской станицы, алкоголик и мародер.

    «В бою незаменим, в тылу невыносим», — писали о нем сами белые. Краснов ценил в Лазареве исконно донскую лихость и писал о нем в приказах «милый моему сердцу, но беспутный Роман Лазарев».

    4 февраля в Каргинскую прибыли еще две калмыцкие сотни, суровыми мерами стали наводить порядок. Ох, и притихла станица Каргинская...

    В Вёшенскую в это время вступали свежие части выведенной из резерва Инзенской дивизии. Пока окрыленный Фомин мобилизовывал еланцев, упорно не желавших воевать с «кадетами», офицеры из штаба 28-го полка умудрились «юридически» оформить сложившееся положение.

    С командованием Инзенской дивизии «офицеры из народа» П.Н. Кудинов, Х.В. Ермаков. К.Е. Медведев, П.Н. Ушаков и Г.М. Богатырев заключили соглашение: «Во-первых, казаки открывают фронт красным, но остаются при оружии и разъезжаются по домам. Во-вторых, казаки будут содействовать Красной Армии против монархистов — Деникина, Врангеля, Краснова — и готовы вступить в Красную Армию. В-третьих, Красная Армия в донском крае не будет чинить репрессии за то, что мы служили у белых» {Прийма К.И. С веком наравне. Ростов-на-Дону. 1981. С. 155}.

    Впрочем, существование подобного договора официальными документами пока не подтверждается. Единственное свидетельство — письмо П.Н. Кудинова из Болгарии. Инзенская дивизия не ждала противника, а нанесла опережающий удар. Красная пехота вечером заняла хутора Верхне-Лиховидов, Грачев и Наполов, а конница (13-й кавалерийский полк) — Кружилинский и Грушевский. Ночью конники подходили к Каргинской, но были обстреляны и, взяв левее, связались с митингующими казаками станицы Боковской.

    6-го утром Краснознаменный полк Инзенской дивизии начал наступление на Каргин со стороны Лиховидова. Первая атака была отбита. Казаки-староверы станицы Усть-Белокалитвенской из отряда Лазарева даже взяли 8 пленных и пулемет. За первой атакой последовала вторая.

    Со стороны Боковской показалась конница красных, грозя окружением.

    В 12 часов каратели и оставшиеся в строю каргинские казаки начали отход на хутор Пономарев.

    13-й кавалерийский полк, пополненный недавно сдавшимися хоперскими казаками, гнал их семь верст, вылавливая в ярах отстающих и здесь же наводя им суд «короткий и немилостивый».

    9 февраля красноармейцы доносили из Каргинской: «Вчера хоронили здесь убитых в последнем бою казаков, насчитали 18 гробов, но еще не всех собрали».

    Казаки Мигулинской и Мешковской станиц дрались, пока не были вытеснены с территории своих юртов. У хутора Вяжа они остановились и думали посылать делегацию к красным. Советское командование опередило их.

    «По занятии Мешковской, — вспоминал командир Богучарского полка, — мы объявили о всеобщем прощении тем, кто положит оружие и вернется домой. После этого, с нашего разрешения, в погоню за мужьями на санях выехало много казачек. Двигаясь на слободу Дегтево, мы встречали на дороге обозы с возвращающимися казачками, везущими по домам своих и других мужей».

    Расходившиеся по домам верхнедонские казаки выносили резолюции одна революционнее другой: «Горячий привет тебе, Владимир Ильич, непреклонный борец за интересы трудового народа. Мы становимся безоговорочно под Красное знамя, находящееся в твоих руках» (казанцы); «Обещая безусловную поддержку нашей Советской власти во всех ее начинаниях, мы, со своей стороны, приложим все усилия к проведению в жизнь всех распоряжений и декретов СНК и ВЦИК...» (боковцы); «Мы все как один готовы в любой момент встать на защиту Советской власти от злостных покушений ее врагов, как внутренних, так и внешних...» (чернышевцы).

    По хуторам Вёшенской станицы советские части прошли без выстрела. С 28 января по 4 февраля Московская рабочая дивизия не потеряла ни одного человека. Однако дивизионная разведка докладывала 3 февраля: «Некоторые из полков, хотя и желают Советской власти, но с условием, если будут сохранены у них правлением вольности и мелкая собственность, в противном случае будут снова организовываться без офицеров и, продолжат борьбу».

    Теперь мне кажется, что, когда я, пишет историк Андрей Венков, начинал поиски, в основе моих чувств лежала естественная в 23 года жажда сенсации. Я искал злую волю отдельных личностей, повергнувших мою станицу в пучину бедствий, и не находил ни «злой воли», ни «отдельных личностей» (конечно не находил, он их выше перечислил - Л.С.).

    Зато все виднее становилась огромная цепь причин и событий, связывающая все, что творилось на Вёшенской земле, со всей страной, со всем миром. Я вдруг увидел, что исход бунта, поднятого казаками (бунт можно поднимать на захваченной врагом территории, а Донская земля еще не была захвачена врагом, поэтому это называется простым словом - ПРЕДАТЕЛЬСТВО - Л.С.), во многом зависел от событий в той же Франции или Германии. Становилось понятно, что иного пути и иного конца у всех мятежей, волнений и быть не могло, а предстояло испытать еще больше (утверждение достойное советского ИСТОРИКА - Л.С.). Большинство верхне-донских казаков, проявивших в то время активность против Краснова, не могли сделать зимой 1918-1919 гг. окончательного выбора, так как имели о советской власти самое туманное представление, основанное на опыте формальных «Советов» весны 1918 г., где зачастую сидели (не сидели, а были ВЫБРАНЫ казаками - Л.С.) бывшие атаманы. Подобная «Советская власть» ничего общего не имела с диктатурой пролетариата в условиях военного коммунизма, которая должна была установиться в округе в феврале 1919 г. Пока что позиция бунтующих казаков по отношению к советской власти была нейтральной: временно благожелательной, а это не удовлетворяло до конца ни самих казаков, ни советские органы (мои аплодисменты советской марксистско-ленинской ПРОПАГАНДЕ, не говорите нигде и никогда, что вы донской казак, не поверят - Л.С.).    
   
    «...Дабы вызвать расслоение казачества» (Из инструкции Реввоенсовета Южного фронта)(с этим верные ленинцы справляются до сих пор, и с вашей помощью неуважаемый Андрей Венков - Л.С.)

    Развал Северного фронта и отступление Донской армии вынудили П.Н. Краснова оставить пост Донского атамана.

    Пернач перешел в руки Африкана Петровича Богаевского. Богаевский был избран на пост Атамана 239 голосами (52 голоса были поданы за Краснова, еще один претендент — генерал Попов снял свою кандидатуру) который сразу же и отдал соответствующий приказ: «Волею Большого Войскового Круга сегодня я избран Донским Атаманом. В печальные дни принял я пернач... Снова, как год тому назад, мрачные тучи нависли над Тихим Доном; померкла доблесть воина в сердцах многих казаков, и, как испуганное робкое стадо, начали они быстро уходить с фронта перед разбойничьими шайками изменника Миронова и других злодеев, бросая родные станицы, стариков, отцов, матерей и жен, детей малых — на страшную смерть и муки, дома и достаток свой на разграбление и гибель... И хоть бы враг-то был силен: ведь еще так недавно те же казаки везде побеждали его и захватывали огромную добычу! Опомнитесь, родные донцы! Ведь вы сражаетесь за свою же семью и достояние, за право жить по своему обычаю, за свободу и вольность казачью! Оглянитесь назад на брошенные вами родные станицы, что сделали с ними те, кто говорил вам, что воюет не с вами, трудовым казачеством, а с буржуями и богачами.

    Мужайтесь, родные!

    Уже недалека помощь, уже родные братья наши кубанцы идут к нам, добровольцы уничтожили все красные полки на Кубани и Тереке и теперь бьют их в районе Дебальцево — Луганск.

    Уже партизаны генерала Семилетова из Новороссийска пришли в родную мне Каменскую, горя желанием вступить в смертный бой с подлыми изменниками и грабителями; главнокомандующий всеми вооруженными силами на Юге России доблестный генерал Деникин посетил наш Войсковой Круг и обещал всеми силами помочь Дону.

    Пройдет немного времени, — и я верю, что казачьи полки с новой силой неудержимо погонят врага с родной земли!

    Далеко зашел он, незванный и непрошенный, и теперь уже сам чувствует тревогу за свой беспорядочный грабительский тыл: ведь там позади его скоро, скоро горячие лучи весеннего солнца растопят лед старого Дона, Хопра и Медведицы, и в их бурных волнах найдет свою могилу тот, кто не успеет вовремя уйти».

    Текст приказа попал к большевикам 27 февраля (12 марта). «Вывод: если верить витиеватым словам ат[амана]. Богаевского, то можно думать, что упорство казаков еще не сломлено, и что они еще будут вести борьбу с целью возвращения Донской области», — отметили красные штабисты {РГВА. Ф.100. Оп. 3. Д. 335. Л. 96}.

    Красные продолжали давить.

    Красное главное командование отмечало: «...Необходимо было развивать зимнюю кампанию с полной интенсивностью с тем, чтобы использовать наше выгодное положение как стороны, наступающей пехотными частями, более приспособленными к ведению зимней войны против казаков, которые, воюя против нас на конях, к продолжительной зимней кампании были совершенно неспособны.

    Продолжительные зимние бои должны были совершенно уничтожить казачью конницу и вывести казаков из строя, что большей частью и случилось» {Из истории Гражданской войны в СССР. Т.2. М., 1961. С. 84}.

    Вацетис заявил это 4(17) апреля 1919 г.

    Но, как показали дальнейшие события, уничтожить казачью конницу не удалось.

    Новый Донской командарм генерал Сидорин писал: «Наша армия без всякого сопротивления, без боев, от каждого выстрела неумолимо отходила, расстраивалась все более и более.

    Развал был настолько велик, что когда я в первый раз после моего назначения... ознакомился с положением, то картина развала даже на меня произвела удручающее впечатление.

    Когда я впервые столкнулся с командным составом, то уже у всех опустились руки. Даже не делалось попыток, чтобы привести воинские части в порядок, и дело считалось совершенно проигранным» {Цит. по: Дедов И.И. В сабельных походах. Ростов-на-Дону. 1989. С. 82}.

    Казаки продолжали разбегаться по домам: «Мы, люди вольного Дона, любим природу и свободу» {ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 84. Д. 7. Л. 158}. Офицеры еще держались.

    Приказ № 13 от 21 января (3 февраля) перечислял офицеров, самовольно покинувших строй. Таковых нашлось 124, в основном — из Южной армии и неказаки из Донской.

    Впрочем, не все было так плохо. Под Луганском с 12 (25) января держался с 2-й Донской дивизией генерал П.И. Коновалов. В день открытия Круга — 1(14) февраля — под Маньково - Березовской казаки Гусельщикова разбили преследующие верхне-донцов левофланговые части 8-й армии красных. Верхне-Донские казаки, сбитые с линии Чира, отступали под командованием произведенного в полковники Р. Лазарева.

    Инзенская дивизия преследовала их.

    Отряд Гусельщикова (на фото генерал Гусельщиков в станице Мечетинской, 1919 г.), потрепанный в Усть-Хоперской и бросивший раненых в Усть-Медведицкой, на подводах совершил переход до Обливской, а оттуда через Милютинскую поспешил навстречу отступавшим верхне-донцам и подоспел им на помощь.

    Прикрывавший отступление Верхне-Донского отряда Роман Лазарев послал Гусельщикову донесение: «Доношу, что красные, переправившись через реку Березовка, наступают со стороны Грекова. Удерживаться на занимаемой мною позиции без посторонней помощи трудно, а потому прошу Ваше Высокопревосходительство дать в мое распоряжение 2—3 пушки и не забыть, что я не двужильный».

    Гусельщиков ответил: «Будем держаться. А жил много у казачества» {Сполох С. История одной казачьей станицы. М., 2005. С. 255}.

    Гусельщиков объединил силы: 23-й Гундоровский пеший полк — 690 штыков. 48-й Луганский пеший полк — 221 штык. Богучарский отряд — 260 штыков. Каргинские добровольцы — 110 штыков. Отряд Лазарева — 86 штыков, 300 шашек. Верхне-Донской полк — 500 шашек. Каргинская пешая сотня — 183 штыка. Милютинская сотня — 170 штыков, 50 шашек. Всего: 1550 штыков, 850 шашек.

    Бой у хутора Петровского южнее указанной слободы носил встречный характер. Гусельщиков отбросил 4 полка пехоты и полк кавалерии красных в слободу Маньково-Березовскую.