Я хочу пламени

Как-то раз мой отец сгорел. Это был самый обычный пожар. Самый обычный огонь. Знаете, там ещё был такой звук – «треск». И ещё был другой звук – «хруст». Ну, ещё были крики. Кричали разные люди. Ещё орали (именно так) животные. Много всего тогда сгорело. Но всё горело без каких-то чудес или посторонних вмешательств. Просто огонь, просто пламя, просто смерти. Очевидицы видели, как на улицу выбегал горящий ребёнок. Это была маленькая девочка. «Она была такая тоненькая, маленькая».
А что про неё ещё скажешь?
Это уже бежал полутруп. Никто даже не знал, какого цвета её волосы. Они горели, да, очень ярко. На ней пижама была или что-то вроде. Один мужичок потом говорил – «я мясо с картошкой жарю, оно скворчит так сладко, шипит, кровь пенится, а шмат начинается трещать и меняться». Так и кожа девочки – чернела, слезала, превращалась в золу. Ей, конечно, пытались помочь. Но всё было тщетно. Она сгорела. Упала на землю, ударилась пару раз в конвульсиях, да и затихла. Вам её жалко?
Жалко, да?
Да не очень. У неё же все сгорели в том доме. Кролик тоже сгорел, хомячок сгорел, маленький брат (ему было три месяца) сгорел. Отцу голову чем-то прошибло, мать задохнулась. Причём ещё и ползла, харкалась кровью, плевалась лёгкими, но ползла. Так и умерла от удушья на лестничной площадке. Темно же было тогда, эксперт пару раз об её голову – хлобысь. Спотыкался бедняга этот. А голова смешно прыгала и булькала – так говорили соседские мальчишки, для них всё было в новинку, им совершенно не хотелось грустить. А вот откусить большой кусок от пирога из слухов им очень даже хотелось.
Отец мой тоже сгорел, но о нём чуть позже. Там была одна очень смешная ситуация. Курьёз какой-то! И не знаешь – плакать или смеяться? У меня от смеха слёзы пошли, я заодно и другую байку вспомнил.
Как же я хочу вам всё рассказать! Ух! Не зря мне папа говорил, что у меня талант разные байки рассказывать. Даже в раковом отделении люди смеялись. И знаете что? Я там не про политику шутил, не про глупых американцев, я там шутил про рак. И они хохотали. Вот же времена, вот же люди… Сейчас люди совсем плохи стали. Назовёшь чью-то маму шлюхой (в шутку), а они и кричат во весь рот. Кулаки оголяют, потеют. Я с таким подрался один раз. Дал ему со всей силы в нос, а у него и кровь хлынула. Этот увалень упал на пол, да и давай орать. Орёт, визжит, кровь брызжет. Отврат какой-то. Я его пару раз ударил ботинком в живот, крича при этом – шлюха шлюха шлюха шлюха
В том доме (что сгорел к чёрту!) жила старушка-инвалидка. Она совсем (почти) не слезала со своего инвалидного кресла. Довольно стильная коляска, на которой я бы с радостью разогнался. Врезался бы в какую-нибудь женщину, ущипнул бы её за ляжку, извинился и поехал бы дальше.
И эта старушка загорелась. У неё вроде как халат загорелся, ярким пламенем. Горит и трещит, сучий сын. Кусается. Старческая кожа начала плавиться. А там что? Кожа и кости. Немного тяп-тяп, всё, кости. Огонь и кости перемелет. Ему всё нравится. Я эксперт по огню (уж папа не зря!).
Горит старушка, вопит старушка, катится на своей сидушке. Решила скатиться по лестнице в руки пожарным. Вот уж план, смех. Катится, набирает скорость, влетает в окно, что было в подъезде расположено. Умора, блин! Представьте: улица, снег, холодно, грустно. Тут о-па, летит чудо по небу. Горящая старушка на своей коляске. Летит, горит, кричит. Все видят, как обугливается её кожа. Как белеют кости. Как скворчит мясо. Красный и нежный «биф» превращается в чёрную копоть.
Она падает на асфальт, треск, пепел, охи толпы. И что вы так разинули рты? Она сдохла! Лучше посмотрите сюда. Полицейский в спешке покинул пост, хотел свою любимую жену спасти. И кошку. Вот уж ирония, но кошку звали «Дымка». Ржу.
Огонь ест первые этажи, полицейский падает на снег и начинает рыдать. Драматичный жест, ничего не скажешь – руки во все стороны, охи и ахи, грудь вздымается, слёзы текут по глазам воротнику рукам по кобуре. В каком-то помутнении он достаёт пистолет и стреляет в огонь.
БАМ БАМ БАМ БАМ БАМ
- Умри, сука. Умри, падла. За жену! За Дымку! За этих людей. Сука ты, огонь, мразь ты, огонь, подо-о-онок. Паскуууда! Мерзость в очах Господа! Поганая чувырла!
КАКАЯ
ТВАРЬ ТЫ
И напоследок.
БАМ
И себе мозги тоже вышиб. Уж и не знаю, кто кого. Огонь или полицейский этот? Свихнулся приятель под старость лет. Это же надо, в огонь стрелять, чушь какую-то молоть. Шесть казённых патронов и все в никуда. Куда только смотрят в школе МВД? Надо же экспертизу проводить, нет? Потом вот такие приходят домой и начинается. Как хорошо, что я с ним не жил. Как хорошо, что я тут вообще не жил. Огонь человек сорок за один день шлёпнул. Пока что – рекорд.
Эх, помню там пожарники шептались, оборачивались, показывали на меня рукой.
А я всё понимал.
Один из них сжал крепко перчатки, отдал свой шлем товарищу в руки, попрыгал на месте (псих?), ещё немного помялся, а только потом пошёл в мою сторону.
Подошёл, сел на колено, встал, помял форму, почесал щетину. Покачал головой, топнул ногой, сплюнул, сглотнул, поперхнулся, начал кашлять.
- Понимаешь…
- Понимаю – уверенно отвечаю.
- Папа твой, приятель наш…
- Герой?
- Да… ДА! Если бы не он, то тут бы ещё больше людей сгорело.
(ещё больше!)
- Но он не выжил, так? – спрашиваю.
- Завалило его на верхних. Ох, блин… У меня слов нет, мы все в растерянности. Прости нас! Не спасли мы его. Но очень хотели. Очень-очень-очень. Витька как ринулся (руки пожарного выплясывали чечётку), Борька! Да Борька, да как! И… Ну! Ничегооо.
(тяжёлый вздох)
Он положил мне руку на плечо, а я почесал нос. Мне всего тринадцать, но отец меня многому научил. И не это главное, главное то, что теперь я буду получать пенсию и не только. Этот вопрос был изучен мной заранее. Если папка бы геройски погиб на своей любимой работе, то нам бы с матерью платило государство.
Мать у меня ни бе ни ме ни кукареку. Психичка. Сидит дома, ест мало, смотрит сериалы. А вот я. А вот я всему научился. Мне ведь тоже огонь нравится. Жаль только, что не так, как папе. Можно сказать, что он был моим оппонентом. Оппозиция, блин.
И как сказал этот вонючий человек – «сгорело бы ещё больше».
Ну ничего. Мне только тринадцать. Сейчас мой рекорд – сорок. Но однажды эта цифра перевалит за сто. И хочу я только одного.
Я хочу пламени.
ВСЁ БУДЕТ ГОРЕТЬ