Глава 1. Прохожий. Начало

Глава 1. Прохожий. Начало.

Жарким летним днём златоглавая столица государства Российского встречала своего нового архипастыря, только-только избранного и поставленного на опустевший православный престол.

А незадолго до этого, глубокой тёмной ночью, когда дневной зной нещадно палящего летнего солнца уже умерил безраздельное влияние на каменный город, и ночная прохлада сначала робко, но постепенно всё более и более обозначила своё присутствие на улицах и площадях, скверах и переулках столицы; когда дневная суета огромного мегаполиса сменилась ночной суетой, бессмысленной и жадной; когда на месте уснувшей для отдыха от трудов праведных Москвы созидающей, поднялась вдруг из самых тёмных и смердящих подвалов человеческой души Москва гулявая, Москва блудливая, обесценивающая всё ценное и оценивающая по сходной цене всё бесценное…

В общем, самой обычной московской ночью по остывающей булыжной брусчатке главной площади столицы от стен храма Казанской иконы Божьей Матери по направлению к Спасским воротам Кремля вышли трое прохожих с длинными, выше человеческого роста посохами в десницах и ветхими сумами за плечами.

Часы на Спасской башне пробили один раз, когда они остановились вдруг в самом центре площади, благословясь по-монашески, троекратно поцеловали друг друга в плечо и, поклонившись в ноги, разошлись в разные стороны. Первый направился мимо Покровского собора к Зарядью, второй, обогнув угол кремлёвской стены, через Манежную площадь к Арбату, третий же остался стоять на месте. Он пригладил длинную седую бороду свободной левой рукой, перехватил ею посох из правой, снял с головы старую, поношенную скуфью  и засунул её за пояс. Наконец, повернувшись лицом к Василию Блаженному, произнёс чуть слышно: «Слава Тебе, Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго», - трижды степенно и размашисто перекрестился и поклонился до земли.

- Стареет Москва. Однако, словно доброе вино, с годами только крепчает, - сказал прохожий, возвращая скуфью на прежнее место, и ещё раз приглаживая длинную седую бороду. - Ничто тебе нипочём. Ни звёзды антихристовы не умаляют красоты твоея, ни капище бесовское подле кремлёвской стены, так в велелепоте своей и склонишь главу пред лукавым. Пред татарином поганым да пред немчином латинянским устояла, а светильнику семиглавому, что из твоего же злата выкован, поклонишься, как послушная овца.

- Это кто же поганый? Какая овца? Перед каким таким светильником? А ну-ка предъяви документы, старик, - подошедший бугай в милицейской форме и с «калашниковым» через плечо цепким, как щупальца осьминога взглядом осматривал прохожего. - Прапорщик Малютин, патрульно-постовая служба. Документики предъявите.

Старик будто не слышал слов тех, будто не к нему обращался прапорщик. Он любовался Покровским собором. А ведь и есть чем полюбоваться, ни одна столица мира не имеет в себе подобного чуда. Лёгкое небесное облако, будто царь-птица могучим размахом своего крыла прикрывавшее полную луну, вдруг переместилось в сторону, предоставляя яркому свету беспрепятственно проливаться серебряным дождём на каменные стены и маковки. Неповторимые краски собора заиграли новой свежестью, будто не четыре с лишним столетия уж, а только-только лёгкая рука зодчего нанесла их причудливым, невиданным доселе узором. Внезапный лёгкий порыв ветра дунул с востока, подхватил невесомые страницы древней книги-истории, погнал их, листая в сторону противоположную времени, обращая в бытие небытие, омолаживая древние камни и колор. Симфония красок запела, заиграла над площадью. И не портили, не оттеняли красоты ея ни грязные, смердящие торговые ряды, густо облепившие собой старинную площадь, ни лобное место с окровавленной плахой и страшными орудиями казни вблизи собора, ни ряд виселиц вдоль всего Китай-города, ни почерневшие от дневного палящего солнца головы государевых преступников, отделённые от поруганных тел и водружённые на кольях для осмотрения зевакам да на страх и в назидание будущим мученикам. Даже стаи чёрных ворон, слетевшиеся сюда со всей округи полакомиться мертвечинкой среди ночной прохлады и тишины, не разбавляли своим траурным безцветием яркую палитру красок, а только взрывали ночное безмолвие пронзительным картавым карканьем.

- Эй, старик, ты что оглох? Или я не к тебе обращаюсь? Ты кто таков будешь, откудова и зачем пожаловал?

- Что тебе до меня, служивый? – прохожий ещё раз перекрестился, вернул посох в десницу и только тогда повернулся к вопрошавшему его опричнику. - Не старайся и рвением излишним не растрачивай силы своей - не будет тебе за голову мою награды. Веди к Государю, он ожидает меня.

И, сказав так, продолжил свой путь к Фроловским  воротам Кремля.

- Как знать, старик, как знать, - проговорил еле слышно опричник, - может, когда и твоя голова окажется в моих руках, - и последовал за прохожим.