Раздвоение

---- А я ведь предупреждал! – сказал Петр Иванович мягко. – Теперь вот и у тебя и у меня душа не на месте.
    Он с наслаждением вдыхал запах её рыжих кудрей. Завитки волос щекотали нос, а он ещё глубже погружался в эту всепоглощающую ауру женщины.

    Они лежали в постели, после бурного изъявления чувств и секса, отдыхали. Лариса, уткнувшись ему в грудь, Петр Иванович, обняв её за вздрагивающие плечи. Она опять плакала. Уже в который раз!
 
Слов не было, да и зачем они, если ничего нельзя изменить? Она плакала тихо, беззвучно, а он прижимал её к себе ещё крепче. Он желал чувствовать её всю! Всю: от этих рыжих волос до бедер, до щиколоток, вдыхать, осязать, видеть, слышать…

Женщина! Да это же волшебство и стыд, торжество духа и плоти! Он желал её всегда, каждую минуту, секунду, хотел, чтобы она была не приходящей по вечерам, а была всегда его. Его, и ничья больше! Чтобы он знал – она тоже ждёт его. Ждёт всегда, встречает с работы, провожает. Он понимал её слёзы, понимал, что творится в его душе. Это раздвоение… Но что он мог предложить? Он не утешал: пусть выплачется.

    Она вдруг рывком отстранилась, заглянула в глаза, улыбнулась виновато:
----  Нет! Я не буду больше! – в который уж раз пообещала она.
     Петр Иванович не ответил.

----  Если бы он, хоть что-то понимал. Ему можно было бы объяснить, попросить прощения. Он не ничтожество. Он не тиран. Он просто растение. Он был идеальным мужем, отцом. Как его оставить?!
    Петр Иванович молчал.

----  С Жегловым было проще. Он был не к душе. Ну, сделал своё дело и – до следующего свидания, а от тебя я не могу уйти. Не хочу!! Ну, зачем ты такой? – Она помолчала секунду - Хороший?!

----  Успокойся, - попросил он, чтобы хоть как-то отреагировать на её откровения. – Ведь ты же любишь Сергея?

----  Любила! – живо откликнулась Лариса. – И сейчас люблю. Но я ведь живая! А как жить с ничего не чувствующим, ничего не понимающим, и ничего не говорящим?

----  Ты же говорила, что он разрешает, - напомнил Петр Иванович.
---- Это не он разрешает, это я сама себе разрешаю. Он разрешает! Он все разрешает! В нем всё умерло, а я жить хочу, хочу иметь рядом не мёртвую, а живую душу.

----  Прости меня, - Петр Иванович снова привлёк её к себе. – Я не хотел доставлять тебе страдания. Прости.
     Лариса опять расплакалась, но вдруг резко поднялась на локте, всмотрелась сверху в его лицо.

----  Нет! Я так больше не могу! – воскликнула: - Зачем? Зачем я пошла к тебе?! Ты – тиран! Да, да, именно ты!

----  Ну, побей меня, - согласился он и подставил щеку.
    Она задохнулась от возмущения:

----  Издеваешься?! Не выдержит душа моя! Нет, я уйду! Сейчас же вот встану и уйду! Уйду, чтобы на тебя не смотреть, не видеть! Когда я тебя не вижу, мне легче.

    Такая вот сердитая и эмоциональная она была ему ещё желанней.
----  Ах, ты уйдёшь?! А меня, тирана опять оставишь в одиночестве?!
----  Уйду, уйду, и не пожалею!! – впилась она в его губы.
    Петр Иванович опрокинул её, и уже сам впился в её губы.

    Когда через час Ларисе и в самом деле надо было уходить, оба чувствовали себя виноватыми.
----  Как ты живёшь сейчас на зарплату буфетчицы столовой? – поинтересовался он, подавая ей шубу.

----  Ой, хорошо ещё, что совсем не сократили после закрытия ЖБК. Ничего, живу. У Сергея пенсия и доплата за утерю трудоспособности. Живём…
     Он не стал рассказывать, как к нему вчера приезжала его законная, с которой он ещё не развелся, как он выпроводил её, усадил в такси и отправил обратно. Он посчитал, что Ларисе это знать было не обязательно.

----  А у нас, на очистных, вчера было собрание. Совсем запугали народ!
----  Я знаю. Чем дальше, тем все туже и туже закручивают гайки.
----  Капитализм – это есть демократическая власть, плюс беспредел работодателей, - перефразировал Петр Иванович известное высказывание вождя социалистической революции, Владимира Ильича Ленина.