Под замком

Будучи в разъездах по служебным делам, довелось мне остановиться на ночь в небольшом городке, о котором я до этого момента и слыхом не слыхивал. Сняв комнату в местном постоялом дворе, я поскорее отправился в трактир, ибо после долгого пути голод уже вовсю скручивал мой желудок.
– Проездом здесь? – спросил трактирщик, наливая мне пива, пока его жена несла мне тарелку супа.
– Да, – ответил я, не сводя голодных глаз с тарелки. – Приехал по делам.
– Одеты вы недёшево, значит, вряд ли к кому-то из местных.
– Совершенно верно. Я приехал к графу Щукину. Может вы будете так любезны подсказать мне, далеко ли отсюда его поместье?
Тут я заметил, что все присутствующие в трактире замолчали и уставились на меня. Я с опаской огляделся. Неужели я своим вопросом мог их задеть?
– Вынужден вам с прискорбием сообщить, что граф Пётр Афанасьевич Щукин, умер.
Я вытаращил на него глаза:
– Когда? Как это произошло?
– Две недели назад. Упал в колодец и сломал шею.
– Брехня это всё! – вмешался сидящий рядом со мной старик. – Жена его со своим хахалем убить хотели…да просчитались, – на этих словах старик ехидно улыбнулся.
– Да что вы такое говорите? Мария Васильевна – добрейшей души человек!
– Ну да, как же. Месяц она была за границей на съезде этих самых… начинающих писателей или около того, а вернулась с каким-то смазливым пареньком. Она хоть и старалась не выдавать свой адюльтер, да только по глазам всё видно было. Он ещё и за руку её брал, наглец такой. Григорий его звали вроде бы. Вы кстати на него очень похожи. А Пётр Афанасьевич в то время захворал, да. Правда, скорее, душою, чем телом. К нему ночью грабитель забрался с ножом, а граф, защищая себя, застрелил его из ружья. Вот этот случай его и подкосил: дни напролёт сидел дома, никуда не выходил. Всё боялся, что ещё кого-нибудь убьёт. Знаю, что глупо, но вот такая чувствительная натура у него была.
– А вы, позвольте спросить, откуда знаете?
– Глашка из прислуги его рассказывала. Так, представляете, он потом всю прислугу разогнал: боялся, что и им навредит. Совсем, видать, плохо ему стало. А чуть позднее к нему строители приехали – сделали ему двери и окна «повышенной прочности» по какой-то заморской технологии, так что из пушки не пробить. И что бы вы думали, было дальше?
Я пожал плечами.
– А дальше приехала Мария Васильевна с любовничком со своим и, видать, решили с ним расправиться. Столкнули его в колодец в подвале…
– Колодец в подвале? – переспросил я.
– Да, в подвале. Так вот, значит, столкнули они его и, готов поспорить, захотели побежать за помощью, чтобы изобразить, будто им есть до него дело. А двери и окна-то закрыты, – старик громко рассмеялся. – А продуктов в доме нет: за месяц Пётр Афанасьевич все запасы скушать изволил.
– Ну, и что же было потом?
– Проходит десять дней. Полицейский наш решил отправиться туда, чтобы выяснить, всё ли в порядке. Стучит ¬¬– никто не отвечает. И тут видит: Мария Васильевна идёт вся в крови, а глаза, будто из преисподней только что вернулась, насмотревшись, как грешников жарят на костре. Несколько часов мы пытались выломать дверь или хотя бы окно. На совесть сделано! Но к вечеру мы таки выбыли дверь, – старик отхлебнул пива из моей кружки и продолжил. – Какой смрад там стоял, вы себе не представляете! Сеньку с почты рвало дальше, чем видит.
– Ну а что с женой?
– Совсем дела у неё плохо. Как только нас увидела, бросилась на нашего полицейского, аки зверь, да загрызть пыталась. Втроём её едва держали. Жуть, да и только. Окончательно рассудка лишилась. А потом мы и любовника её нашли. Остались от него одни кости. Видимо, когда от голода ей стало невмоготу, она его прибила, да всё это время, пока сидела взаперти, подъедала потихонечку. Спятишь тут. А когда Петра Афанасьевича из колодца достали, нашли у него в пиджаке два набора ключей от дома. Он, стало быть, один ей хотел отдать, но не успел.
– И где же она сейчас?
– Посадили её в интернат для умалишённых. Вот только сбежала она, не прошло и дня.
– Какой кошмар.
– Да. Смотрите по сторонам, когда пойдёте домой, а то темно уже.
Я посмотрел в окно: ночь уже вступила в свои права. Закончив с ужином, я пожелал всем всех благ и покинул трактир. Свежий ночной воздух приятно холодил при вдохе. Оглядевшись по сторонам, я увидел, как метрах в тридцати дальше по улице навстречу мне шла женщина в смирительной рубашке с рукавами, свисающими до земли. Увидев меня в свете фонаря, она остановилась.
– Гриша? – спросила она, вглядываясь.
По спине пробежали мурашки. Женщина, широко расставила руки и побежала ко мне, во весь голос выкрикивая это имя. Ноги мои парализовало от страха. Казалось, она вот-вот меня настигнет. Внезапно грянул выстрел. Женщина упала прямо у моих ног, держась за горло, из которого хлестала кровь. Полицейский вернул револьвер в кобуру. Мария Васильевна, одной рукой зажимая рану в горле, пыталась второй рукой дотянуться до меня и при этом радостно улыбалась, видимо приняв меня за своего Григория. Но силы быстро покинули её. Она опустила руку и застыла без движения с устремлённым в пустоту взглядом.