Глава 1. Прохожий. Окончание

Глава 1. Прохожий. Окончание.

Вошедший старик-прохожий помолился на образ, трижды перекрестился, положил земной поклон на гладко отполированный каменный пол и только после этого повернулся к окну, на фоне которого чётко вырисовывался грозный профиль.

- Ты звал меня, Государь? Вот он я, пришёл к милости твоей.

- Здрав буди, старче! Знаешь ведь, зачем звал, так что ж молчишь? – Царь, не отрываясь, смотрел в окно, будто опасаясь обратить взор на своего собеседника, будучи не в силах проникнуть в его мысли, предугадать его слова. - Говори, монах, что решил?

- Эх, Государь, прости старику упрямство, но ей-ей, не гоже вверять бремени великого ладье малой. Отпусти ты меня в обитель мою, дел шибко много, лето у нас короткое, а зима лютая.

- Значит, оставляешь меня без помощи, без соратника? - с тяжёлым вздохом произнёс Царь. - Знать в одиночестве мне поле российское работать, засевать семя доброе, живучее, поганые сорняки выкорчёвывать, да зверей лютых, алчущих поглотити мя и стадо мое с потрохами, подальше от пределов российских отгоняти. А тебе, монах, на островке малом огородик растити да садик садити, так что ли?

Задумался старик, ничего не ответив Царю. А только повернулся к образу и долго смотрел, впиваясь взором в бесстрастные очи Спаса, будто ища ответа на свой немой вопрос.

- Коптит лампадка-то… неровён час, потускнеет образ, - кряхтя, проговорил монах после долгой паузы. - Повинуюся воле твоей, Государь. Но умири же совесть мою: да не будет опричнины! Да будет только единая Россия! Ибо всякое разделённое Царство, по глаголу Всевышнего, запустеет. Не могу благословлять тебя искренно, видя скорбь отечества.

Царь оторвал, наконец, свой взор от окна и, обратившись к старцу, тихо ответствовал.

- Нет. Не понимаешь ты меня, монах, ни меня, ни правды моей. Разве не знаешь, что мои хотят поглотить меня, что ближние готовят мне погибель? А соседи добрые - шляхта да немчура только и ждут того, как водрузить кресты свои латинские на храмы православные. Да татарва поганая, присмирев на время, сабли кривые точит, спит и видит, как вновь положить над Русью руку свою да возродить утраченное могущество ханов.

- Так ведь то ж крепиться надобно, единяться всем миром, а не рубить ветви с плодоносного древа! - вознегодовал праведно прохожий.

Грозный Царь хотел, было, вспылить в гневе, но сдержался, снова отвернулся к окну и замолк.

- Древо, говоришь? А вот я всё хочу спросить у тебя, старче, - вновь произнёс он совсем другим, добрым и даже дружелюбным тоном. - Вы вот там у себя на Соловках среди мерзлоты да стужи, почитай на мёртвых камнях сады растите. И как же это у вас получается, никак в толк не возьму?

- Да что ж, с трудом да с молитовкой не токмо на камнях, на голых льдах сады можно взрастить, - ответствовал успокоенный таким подобрением Царя монах. - Опять же, наука тут есть одна - когда какое деревце подлечить, удобрить, а то и подсечь больные ветки, чтоб здоровым не мешали.

- Да? А вот всё хочу спросить у тебя, совет, значит, взять. Иди-ка сюда, иди, покажу что, - Государь оживился и, как ребёнок тыча пальцем в оконное стекло, подозвал старика к себе. - Смотри, вон видишь там? Да нет, не там… вон посреди двора дуб стоит, огромный такой. Видишь? Так вот это не простой дуб-то, его ещё два века назад посадил тут после Куликовой битвы сам Владыко Алексий. А саженец привёз из самой Греции, где родитель его, дуба то есть, стоит. Да-а, до сей поры ещё стоит. И ты знаешь, монах, говорят, что саженец-то для того дуба, ну для родителя-то нашего, вот этого дуба, так вот саженец-то тот был взят ещё апостолом Павлом в Палестине от того древа, где Авраам повстречал Троицу Единосущную и Нераздельную в образе трёх странников . Понимаешь? Да и привёз его в Грецию, да и посадил там в ознаменование преемственности Церкви новозаветной, христианской, от Церкви ветхозаветной. Понимаешь? А наш, этот стало быть, знаменует продолжение той преемственности. Вот ведь как.

Старик с интересом слушал, внимательно разглядывая чудесное дерево, и вдруг с некоторой, весьма осторожной укоризной в голосе спросил.

- Дуб-то редкостный, я и не слыхивал о такой диковине в земле московской. Только что ж это ты, Государь, так нехорошо заботишься об эдакой святыне? Смотри, ветви-то засохли наполовину - только с одной стороны зелёные листики, а с другой всё голые сучья торчат.

- Так вот об этом-то я и хотел с тобой, отче, посоветоваться, порасспросить - как быть с дубом-то этим? А то ведь жалко красоту-то такую.

- Жалко! Эх ты, горе-садовник! – увлечённый темой старик и не заметил, как перешёл на менторский тон в разговоре с Царём. - Если бы только красота… Это ж вневременная, живая связь поколений духовных детей Авраама до самых наших дней! И не где-нибудь, а в Москве продолжается живая нить Христианства! А нигде больше нет таких дубов? Ну, прямых потомков Авраамлеву?

- Нет, больше нигде. Да и тот что в Греции, говорят, засох почти, только пара веточек зелёненьких-то и осталась.

- Ну вот, а ты говоришь, красота! Эх ты, голова садовая! Спасать надо дерево-то.

- Так я чего только не делал - и поливали его чистой родниковой водицей, и навозиком удобряли, и от ветров хищных защищали, а он сохнет - и всё тут. Чего посоветуешь, старче?

- Эх, учи вас…! Сухие-то ветки да сучья обрубать нужно!

- Как обрубать? – испугался Царь. - Совсем что ли? Под основание? Так жалко ведь.

- Жалко?! – рассердился непонятливости собеседника монах. - А дерева всего не жалко?! Сухих веток да сучьев-паразитов, что соки драгоценные почём зря сосут да тяжестью своей на ствол давят, к земле его гнут… Пожалел, добренький какой! А всего древа Авраамля, здорового, могучего ещё пока древа, в расцвете сил своих могущего загибнуть, тебе не жалко?! А ну, дай топор, сам обрублю паразитов, раз ты свои царские ручки замарать боишься!

Царь строго посмотрел прямо в глаза монаху. Старик осёкся, сообразив, что в запальчивости наговорил много лишнего, недозволенного. Вдруг глаза Государя просветлели, заиграли доброй, весёлой улыбкой, а уста тихо, но твёрдо произнесли.

- Значит, так тому и быти, старче. Вместе будем сучья гнилые рубити да в огонь геенский ввергати - великое древо государства российского да веры христианской от паразитов спасати. Только ты на своём месте, а я на своём. Оба-два, чай, сладим? Иди, Митрополиче, примеряй белый клобук , - Царь снова обратил взор за окно, где красным горячим боком восходящего из-за линии горизонта светила зажигалось новое завтра. - Рассвело уж, ночь прошла, начинается новый день.

А уже через несколько часов, жарким летним днём златоглавая столица государства Российского встречала своего нового архипастыря - Митрополита Филиппа , только-только избранного и поставленного на опустевший православный престол.