Нарцисс Араратской Долины. Глава 58

Где-то в конце мая, Леди надо было съездить по неотложным делам в Вильнюс, а затем - в Ленинград. И она взяла с собой меня; своего, так сказать, тайного любовника и будущего автора этих воспоминаний. Её мама осталась в Москве со своим маленьким внуком. Маму звали Юлия Ростиславовна. Здесь я немного изменил её отчество. Отчество у неё было более твёрдым и властным. И, можно сказать, неповторимым. Все её звали по имени отчеству. И я в том числе. Меня наши барышни звали шутливо по моей армянской фамилии. Она им очень нравилась своей певучестью. Потом Леди придумала мне имя и иногда звала меня Араратом. Она только что прочла произведение английское писателя D.M.Thomas(a), которое называлось «Ararat». Леди много читала, и основном, на английском языке. И это ей очень было к лицу. Вообще девушка с книгой, - это крайне романтично и эротично. Это потом у нас появятся смартфоны, и девушки будут глядеть в эти светящиеся плоские предметы, и быстро тыкать в них свои пальчики, и задумчиво шевелить своими губами. Что, на мой взгляд, не так романтично выглядит. И даже, возможно, анти-эротично. А тогда у нас никаких таких умных телефончиков не было. И никто никого не фотографировал. Это были очень дикие времена. Настолько дикие, что удивляюсь, что я когда-то в те времена жил и страдал…

                Страдания мои заключались в сильной неуверенности в завтрашнем дне. Леди собиралась довольно скоро покинуть пределы нашего СССР и улететь к мужу в Сан-Франциско. Поэтому ей и нужды были разные там бумажки. В СССР оставаться она не собиралась, и мы жили в атмосфере постоянной беготни и нервозности. Я чувствовал себя в зоне постоянной турбулентности. Рисовать картинки перестал и начал жить в реальном сумасшедшем мире. Периодически на меня нападала чёрная тоска. Хотя, я виду не показывал, и я умел с этими приступами справляться. Эти приступы непонятной меланхолии у меня всегда были. И в детстве, особенно, на закате Солнца. Особенно после дневного сна. Вероятно, такое наблюдается у многих людей, но они про это, особо, не говорят. Как я потом уже читал в умных книжках, это происходит от того, что во время сна, человеческое Я покидает физическую оболочку, чтобы где-то Там набраться духовных сил. Только не всегда наше Я попадает туда, куда следует. Иногда Оно попадает в область человеческого Чистилища. И прозревает разные тамошние страдания. Если это Я, у человека слабое, то Оно попадает под сильное влияние разных там астральных сущностей, которые нас окружают. Этими сущностями могут быть умершие люди, которые сильно тоскуют. Они жаждут вновь вернуться на Землю. Они хотят жить в реальном мире. Они не могут покинуть пределы земного притяжения и уйти в Небесные сферы. Тогда я про это всё не знал, и не понимал, что со мною происходит. А всё очень просто. И не надо особо над всем этим заморачиваться… И уходить в себя. И предаваться грустным мыслям о неминуемой страшной смерти. И вообще думать о Будущем – это очень не полезно для психического здоровья. Думать надо о настоящем и о сиюминутном. И о Прошедшем тоже не надо думать и жалеть. Этой энергией ты подпитываешь умерших, которые никак не могут забыть о своей земной жизни; и ищут в кого бы им вселиться, чтобы опять насладиться вредными земными привычками. Бухнуть водочки или с кем-нибудь совокупиться и предаться Эросу. Я тут, конечно же, всё упрощаю и всё не так просто. Всё намного сложней…

                Несмотря на все свои страдания, я не был тогда мрачным и насупленным молодым человеком. И, конечно же, любил общаться с людьми весёлыми. А кому нравятся хмурые страдальцы? И самым весёлым был, пожалуй, художник Пётр, который иногда забегал меня проведать на эту улицу Стасовой. Ему нравилась Леди, и он всё время острил и грубо шутил, что вызывало у той же Наташи сильное отторжение. Пётр ей категорически не нравился. Фу, опять пришёл этот мерзкий Пётр! Леди же, к Петру относилась с интересом, и к его творчеству тоже. Хотя, ничего у него не покупала. Пётр сам ей подарил несколько работ на рулонах тонкой бумаги. У Петра тогда появилась мастерская на проспекте Будённого, рядом с квартирой художника Миши По. Это был просторный полуподвал. Вскоре, где-то через год, туда к нему вписался, в маленькую комнатку, мой друг - бабочник Юра Махаон. Там работали друзья Петра. Спелеологи. А что они там делали, - этого я не помню. Пётр потом, через несколько лет, стал работать кровельщиком, на высоких крышах Москвы. Он и мне предлагал потрудиться под его руководством, но я не стал, ибо это была совершенно безумно тяжёлая работа. У Петра же энергии было на десятерых. Все остальные художники по сравнению с ним были доходяги и хлюпики. Пётр, по всей видимости, никогда не страдал. Я не помню его в меланхолии и в печальных думах о несбывшихся мечтах. Я иногда с ним выпивал портвейна и мне с ним было очень комфортно общаться. Пётр постоянно цитировал исландские саги, да и сам он был похож на такого вот дикого викинга, которого за прошлые грехи, Бог Один сослал жить среди московских карликов. Он никогда не стригся, и его чёрные волосы развевались, когда он быстро вышагивал, по разным неотложным делам. Пётр мог за одни день совершить кучу дел и побывать в разных местах. Вставал он очень рано и день его начинался с утренней пробежки. Потом он садился на электричку и, из своего Пушкино, ехал в Москву. Конечно же, он был сумасшедший! И, по всей видимости, среди моих друзей художников не было людей с нормальной психикой. Никто из них не хотел жить в реальном мире. К тому же, этот реальный советский мир, на глазах рассыпался. И, мне кажется, это было мощное воздействие Небесных Светил. И никто ничего не понимал. И все, в основном, думали о деньгах и как их заработать. Хотя, о деньгах люди всегда думают…

                Ни Пётр, ни я, тогда не особо интересовались политической ситуацией в стране, и мы всегда разговаривали на отвлечённые и философские темы. Петру тогда уже было 38 лет. Он родился ещё при товарище Сталине, в середине декабря, в 1952 году. И родился он где-то там, далеко на севере, в мурманской области, где была полярная ночь. Слабые души в таких суровых условиях не рождаются. А потом он жил в городе Осташкове. А потом - в подмосковном Пушкино, где по его словам, драки между детьми происходили постоянно. И дети там были из простых семей. Юного Петю окружала довольно мрачная малоинтеллигентная реальность, из которой, он потом духовно сбежал в Москву, поступив там в какой-то геодезический техникум, из которого его вскоре выгнали. Петя стал общаться с культурными и богемными москвичами-хиппарями. В советской армии он тоже отслужил, будучи совершенно здоровым.  Никаких художественных вузов Пётр не заканчивал и был художником-самоучкой. К тому же, в роду у него были христиане-баптисты, поэтому Пётр имел стойкую неприязнь к коммунизму, и был очень свободолюбивым человеком. Удивительно, как он не оказался в тюрьме. Видимо, у него был сильный Ангел-хранитель. К тому же, Пётр не увлекался наркиками и никогда не курил табак. Хотя, любил выпить, и даже пил в юности отвар из мухоморов, как древние викинги. Он мне рассказывал, как под влиянием этого грибного напитка, он мог разрубать топором спичку. Викинги, как известно, приводили всех в ужас, когда они выскакивали из своих ладей, бородатые и голые, и рубились, как бесноватые. А потом падали на землю и засыпали. И именно благодаря мухоморам они и захватили Пол-Европы, и были основателями нашей Руси.  Это потом уже, христианство наложило запрет на бесовские грибные отвары, и викинги как-то сдулись, и стали мирными рыбаками. Их шаманы знали, в каких пропорциях варить это зелье. Там не всё так просто, и стоит немного ошибиться, и викинг уйдёт в свою Вальхаллу, к своим прекрасным валькириям, раньше срока. Настоящий викинг редко доживал до сорока лет. Многие московские хиппари любили все эти скандинавские саги, под чьё тлетворное влияние попал и наш юный Петя…

                Пётр много путешествовал по нашей Стране. Он не боялся, как многие москвичи отъезжать далеко от Москвы. Он даже бывал в горах Таджикистана, куда ездил с друзьями альпинистами. И в тёмные и страшные пещеры он тоже ходил. И он мне чем-то напоминал моего папу-геолога, который тоже жил не внутри себя, а снаружи, - любя прекрасную Природу, и видя именно в ней отражение некого Божества. Это называется – Пантеизм. Именно растворяясь в Матушке-природе, можно обрести покой и гармонию. И ещё Пётр сочинял много разных смешных фантастических историй. И если бы он был более усидчив, то мог бы написать какой-нибудь талантливый роман. С кучей разных персонажей, от Томаса Андерса и Дитера Болена  из «Модерн Токинг» до таджикского гастарбайтера и погибшего в горах Памира молодого ленинградского альпиниста. Он постоянно что-то такое абсурдное рассказывал, на своём богатом русском языке. И там были и непристойная эротика, и инопланетный мистицизм. И Пётр, при этом, очень громко и заливисто хохотал. Его здоровый и грубый смех совершенно был антисоветский. Сам я никогда так открыто не умел смеяться. Я мог широко и ехидно улыбаться, и слегка по-девичьи хихикать.  А открытый смех – это явный показатель психического здоровья. Громко смеяться мешают и страх, и стыд, и слабая психика. Конечно же, у нас в СССР, громко смеяться совершенно не запрещалось. И в этом вопросе существовала определённая Свобода. Смеяться нельзя было над тем, над чем смеяться нельзя было. А так - смейся и радуйся жизни. Глупо было бы думать, что советские люди всё время ходили хмурые и печальные, и сильно страдали от Советской Власти. Просто очень громко смеяться мы не умели. Виновата ли в этом наша не очень весёлая История? И во времена Пушкина люди смеялись громче? Не боясь Гулага и КГБ?.. Я в этом сильно сомневаюсь, но допускаю, что возможно Пушкин тоже умел громко смеяться, а вот Гоголь вряд ли…

                У меня сохранилась смешная фотография от того 1991 года, где Пётр сидит в середине, а по бокам стоят два наголо бритых  молодых человека. Один из них это я. А другой – какой-то зашедший в подвал кришнаит. И кто-то из друзей Петра нас так решил запечатлеть…  Сам я тогда никаких фотоаппаратов не имел. И хорошо, что не имел. Это сколько же надо было на это всё потратить денег, которых у меня тогда особо и не было. И каждая чёрно-белая фотография ценилась. Цветные ещё были в диковинку, и их делали в фотоателье. В СССР люди очень любили фотографироваться. Почему-то, коммунисты очень уважали это дело. Профессиональный фотограф был очень уважаемым членом советского общества. Фотографировали всё. Кроме, разумеется, обнажённых людей в состоянии эротического возбуждения. За это дело была соответствующая статья в нашем Уголовном Кодексе. Лично для меня это загадка. Я, как глупый инопланетянин, не понимаю, почему нельзя было Это фотографировать? Это же очень интересно и даже мистично. Мы бы знали друг друга намного глубже. Конечно  же - Стыд! С этим стыдом в СССР не знали что делать. Вроде бы, Религию отменили, а с этим неприятным чувством Греха не сумели справиться. Не сумели по-настоящему создать Нового Человека.  Хотя, неприличные анекдоты про Чапаева, Петьку и пулемётчицу Анку, рассказывали. «Василий Иванович, а Вы хотите фотографии голой Анки увидеть?»… «Да, Петька! Хочу!... А кто фотограф?»… «У Фурманова в саквояже нашли!»… Что там дальше было я не помню… Анка, кстати, была женой Фурманова, а Чапаев к ней начал приставать. Там были сцены ревности, но всё равно Фурманов уважал великого начдива… и написал потом о нём роман «Чапаев». Настоящий коммунист пишет всегда Правду.

Были ещё другие персонажи в советских эротических анекдотах. Младшеклассник Вовочка… поручик Ржевский… Бывалый, Балбес и Трус… Американец, Немец, Француз и Русский… В анекдотах про Штирлица и Мюллера не было эротики, - насколько я помню. «Штирлиц, Вы еврей?... Что Вы! Что Вы! Я – русский!». В анекдотах этих иногда проскальзывал скрытый гомоэротизм. Что-то я опять отклонился от темы… Вернусь к фотографии. Про фотографию я могу много говорить, так как тема эта неисчерпаема. Помню, как у меня впервые появился плёночный фотоаппаратик, и как я был этим подарком сильно возбуждён. Это, правда, произошло, когда мне уже было слегка за тридцать и, можно сказать, молодость моя к тому времени уже прошла. Я много плёнки извёл. А потом, появится цифровая фотография и, можно сказать, убьёт настоящее фотоискусство. Как фотография, когда-то, убившая живописный портрет, и сделавшая художника не очень нужным. Нет, конечно же, остались портретисты, и это всегда будет престижно иметь в своём особняке, свой собственный портрет маслом на холсте. Только это будет уже совсем не то…  В этом не будет никакой мистики. Даже если будет очень похоже. Всё равно, это уже искусная подделка. Лучше уж тогда рисовать, как Пикассо, и изображать внутренний мир человека, а не как он выглядит снаружи. А с лицом фотограф лучше справится. Ничего сложного. Фотографом-портретистом может быль любой. Гораздо сложней фотографировать обнажёнку. Далеко не каждая женщина согласится. Потому что она боится, что её фотографии попадут куда-нибудь не туда. И ей потом придётся за это дело отвечать. Настоящий же фотограф видит Правду только когда на женщине нет ничего. Всё остальное – это Ложь. Истина – голая. Наш стыд – это ложь. Обезьяны честнее нас. Нет никакой порнографии. Есть только красивое и некрасивое. И настоящий художник это чувствует. И ему мучительно жить среди пошлости и вульгарности, где все носят маски и разговаривают о пустяках.