Защита

   Я с тоской смотрела на работу моего ученика, понимая, что не смогу более отстаивать его присутствие в нашем художественном училище. Мне просто нечем было это аргументировать. А удержать его было очень нужно! Мика учился у нас уже третий год, с трудом переходя с курса на курс. Его картины были на удивление беспомощными и бездарными, как он ни старался. И, хотя его мать регулярно оплачивала учение и, даже, оказывала некоторую спонсорскую помощь, вопрос об его отчислении поднимался постоянно.

  - Вы понимаете, - наступал на меня ректор, - мы не можем выдавать дипломы таким ученикам. Это просто позор. У нас мировое имя, и оно нам ещё дорого. Причём здесь деньги? Решайтесь, голубушка, иначе нам придётся выставлять его самим.

   Но решиться я никак не могла. И вот почему. Мика с первых же дней вызвал во мне что-то вроде брезгливой жалости. Он постоянно сторонился сокурсников, да и им он был совершенно не интересен. На занятиях, забившись в дальний угол, он что-то пытался рисовать. Видно было, что ему очень хотелось этому научиться, но в глазах у него постоянно появлялся ужас, когда я подходила посмотреть его работу. В душе я уже решила, что по окончании первого курса подниму вопрос об отчислении.

   Приняли мы его на платное отделение без серьёзного экзамена, но никакими деньгами нельзя было прикрыть его явную бесталанность. И, махнув рукой, я вскоре совершенно перестала интересоваться его работами. Но однажды, задержавшись в училище допоздна, я перед уходом заглянула в класс. Там горел свет и, похоже, аудитория не пустовала.

   Да, действительно, в своём уголке сидел Мика и что-то вдохновенно рисовал. Меня просто сразило выражение его лица, до того оно было одухотворено! Я быстро подошла. А он, увидев меня, сразу сник, в глазах появилось знакомое чувство страха и боли. Я перевела глаза на мольберт. То, что я там увидела, да даже скорее почувствовала, невозможно было передать словами. Вроде пейзаж, вроде ничего необычного, и в то же время необычно было всё – рисунок притягивал к себе как магнит. И чем яростнее впивалась я в него глазами, тем более он на меня действовал. По телу разливалось что-то вроде покоя и блаженства, казалось, я вернулась в далёкий, тёплый, родной дом. Чистая радость наполнила сердце светом и красотой.

  - Что это? – собравшись с духом, спросила я Мику.
  - Не знаю, - тихо сказал он, - но иногда я могу так рисовать.
  - Иногда? А что тебе мешает делать это всё время?
  - Не знаю, - повторил он, и продолжил, смущаясь. – А знаете, я чувствую, что могу рисовать не так, как принято, по-своему. Только мне всё время что-то мешает. Вот упросил маму оплатить моё учение, думал, здесь всё получится, а вот никак не выходит.
  - У тебя есть ещё такие работы?
  - Где-то были, но они совсем детские. Я давно их нарисовал.
  - Давай договоримся так, учиться ты продолжишь, и постараешься понять, как нужно рисовать, чтобы у тебя и дальше также получалось.
  - Я попробую, - неуверенно пробормотал Мика.

   С тех пор я взяла его под свою опеку. Убедила ректора оставить Мику в училище, т.к. в его работах заметен прогресс, договорилась с матерью Мики об оказании училищу финансовой помощи, а сама стала чуточку подправлять его работы, чтобы они походили хоть на что-то путное. Поразивший меня рисунок Мики я забрала себе и до времени решила никому его не показывать.

   Так мы продержались два года. К моему огромному огорчению, Мика за это время совсем никуда не продвинулся. А уж о новых шедеврах и мечтать не приходилось. И всё же я сердцем понимала, что нельзя его выгонять из училища, никак нельзя. Я уже стала подумывать о том, чтобы вынести на обсуждение спрятанный мною рисунок.
Наступало лето, время экзаменов. Но предоставить что-то вразумительное от моего ученика никак не получалось. Ну не рисовать же, право, за него всё… И тут мне пришла в голову неплохая идея – заберу-ка я Мику с собой на пленэр.
 
   Каждое лето я уезжала во Владимирскую деревушку к знакомой травнице. Жилось мне у Ниловны покойно и радостно. И места там были очаровательные, так и тянуло рисовать. У меня даже состоялась небольшая выставка, после этих поездок. Отзывы были очень приличные. Никого и никогда не брала я с собой, в свои заповедные места, но тут решила сделать исключение. Может, Мика сумеет там тоже развернуться? Это была моя последняя надежда…
Добираться до Ниловны было непросто - поезд, автобус, а потом пять километров пешком. Дорога от автобусной остановки до деревни была изумительна – два километра по песчаной тропинке через старый сосновый бор, а остальное – заливным лугом.

   Шли мы молча, сначала любуясь живописными корявыми соснами, а затем вдыхая полной грудью аромат луговых трав. В самом безмятежном настроении подошли мы к избе Ниловне, стоявшей на самом краю деревни у обрывистого берега узкой, но быстрой и холодной речушки. Ниловна возилась во дворе, и когда мы вошли, молча кивнула нам головой, поприветствовала.

  - Здравствуй, Ниловна, - волнуясь, произнесла я. – Вот привезла нынче ученика, не прогонишь?

   Ниловна распрямилась и пристально всмотрелась в лицо Мики.
  - Ученика? Да тебе впору самой у него поучиться, —неожиданно произнесла она. – Ладно, ступайте в дом, место всем найду.

   Вечером, когда измотанный дорогой Мика заснул в сенях на кровати за ситцевой занавеской, Ниловна пригласила меня в горницу, к самовару. Я с радостью согласилась. Как же мне не терпелось узнать, что же она такое разглядела в парне, чему мне надо ещё научиться? Я потягивала ароматный травяной настой, ожидая, когда хозяйка начнёт беседу. Она не торопилась, молча попила чаю, заправленного мёдом, и, наконец, отодвинув пустую чашку, промокнула уголки губ краем головного платка, глубоко вздохнула и произнесла.
 
- Откуда малец-то твой?
- Учится у меня. Очень рисовать хочет, но никак не получается.
- Совсем не получается?
- Вот, один раз такое нарисовал… Посмотри, - и я протянула привезённый с собой тот, необыкновенный рисунок.
Ниловна одела очки, взглянула, но тут же отпрянула, перевернула листок рисунком вниз и протянула над ним руку. Её старческие губы что-то шептали, глаза были закрыты. Я замерла, боясь дохнуть и нарушить чарующую благость этого действа. Через несколько минут Ниловна вышла из транса, посмотрела на меня и строго спросила.
  - Ты-то чего хочешь?
  - Помочь ему. Мне кажется, у него большое будущее, только вот он раскрыться никак не может.
  - Будущее? У него всё и сейчас есть. А вы мешаете. Так дальше пойдёт, совсем парня забьёте.
  - Как же мешаю, я оберегаю его, но не всё в моих силах. Да и он, как слепой котёнок, ничего не знает, ничего объяснить не может, всего только боится. И как я объясню в училище, что он из себя представляет, когда ни он, ни я этого даже не понимаем.
  - Что тут объяснять. Трудно ему, совсем обессилил. Так помочь хочешь?
  - Ну да. Подскажи, что делать-то. Я вижу, ты знаешь.
  - Ишь, провидица! Ну да ладно, если Бог даст, будь готова на заре.
   
   Я задохнулась от неожиданности. Конечно, буду готова. Только бы помогло. Ниловна отправила меня спать, а сама ушла в дальний угол избы к иконостасу, встала на колени и тихим шёпотом начала молится. Я осторожно вышла из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Сердце моё гулко стучало, предчувствуя участие в неведомом таинстве. Я была уверена, что не сомкну глаз, но только положила голову на подушку, набитую пахучими травами, как сознание моё поплыло, и я словно растворилась в бархатной темноте ночи.

   Разбудил меня тихий и властный голос Ниловны.
  - Вставай, пора.
 
   Сон моментально улетучился, свежая и бодрая, вскочила я с постели и быстро начала одеваться. Ниловна собрала небольшой узелок, повязала на голову чистый платок, и мы вышли на улицу. Предрассветное небо уже посветлело в ожидании нового дня. Птицы перелетали с ветки на ветку, готовясь встретить первые лучи солнца своим пением. В природе была разлита такая свежесть и чистота, что не хотелось нарушать её не только разговорами, но и суетными мыслями.

   Мы, молча и тихо прошли к берегу, спустились с обрыва к реке и по еле заметной тропинке углубились в заросли ракитника. Видно, Ниловна хорошо знала дорогу, т.к. шла быстрой семенящей походкой, ловко огибая нагнувшиеся ветви, кочки и ямки. Я старалась идти за ней след в след, чтобы не оступиться и не отстать.
Внезапно она встала. Инстинктивно, схватившись за ветку, я сумела остановиться практически в сантиметрах от её спины. Ниловна стояла на краю крошечного заливчика, похожего на омут.

  - Ну так, пришли. Раздевайся, - шёпотом строго приказала она.

   Я беспрекословно сняла одежду, пристроила её на поникших ветвях ивы, и взглянула на Ниловну.

  - Прыгай сюда, прямо с головой, - снова прошептала она.

   Я похолодела. Кто знает, что там такое. Ухнешь и не вылезешь. Ниловна, подняв глаза к небу, беззвучно молилась, видно было только, как шевелятся губы.

   Зажмурившись и сжав кулаки, с чувством отчаяния шагнула я в омут. Холодная тёмная вода приняла моё тело в своё нутро молча, без плеска, сразу окутав мраком.
   Я быстро погружалась. Неожиданно ноги коснулись дна, я с силой оттолкнулась и полетела вверх. Вынырнув из воды, мне удалось уцепиться за корень и ветки стоявшей на берегу ивы и выбраться наружу. Тело горело, сердце билось, как молот о наковальню.
   Ниловна сидела на низком суку дерева, старательно раскладывая содержимое своего узелка на земле, возле ног. Увидев меня, она улыбнулась и протянула льняное вышитое полотенце.
  - Промокнись.
   Я старательно обхлопала своё тело этим рушником.
  - А теперь натри тело вот этим, - и она протянула мне глиняный горшочек со светло-зелёной мазью.
   Мне стало не по себе, вот натрёшься этим зельем, да и обернёшься ведьмой.
   - Бери, бери, а то время идёт, не успеем.
   Я боязливо взяла горшочек в руки, понюхала. Одурманивающее пахло цветущим лугом.  А-а, была - не была. Раз пошла на такое, так нечего трусить. И я старательно стала натираться ароматным составом. 

   Когда мазь закончилась, Ниловна протянула мне крынку.
  - Теперь выпей, всё, до капли. Смотри, не пролей. 
   Я чуть отхлебнула коричневую жидкость, и вдруг почувствовала, что по телу словно побежали живительные потоки. Это было до того восхитительно, что я прильнула к крынке, с жадностью вливая в себя не столько питьё, сколько эту чудесную силу.

   После того, как крынка опустела, и я оделась, листву прорезал первый луч солнца. Разом защебетали птицы. Окружающий мир поразил меня пронзительной радостью. Я замерла, впитывая в себя всё звуки, запахи, краски.
  - Ну, что застыла? Пора возвращаться.
  - Ах, Ниловна, как же хорошо! Я чувствую себя, как Снегурочка в Берендеевом царстве.
  - Будет, сказки-то вспоминать. У тебя теперь другое дело. Пошли.

   И мы заспешили домой. К счастью, Мика ещё спал. Но только я успела накрыть стол для завтрака, как он, сонный, появился на пороге.
  - Доброе утро, - протянул он.
  - Доброе утро, Мика, садись завтракать. А потом сразу на этюды. Тут у реки такие виды. Я тоже буду рисовать.
   Мика испуганно взглянул на меня.
  - Нет, нет, - поспешила я его успокоить. – Я не буду тебе мешать, найду себе своё местечко. У меня, ведь, тоже есть свои творческие планы.
   Мика с облегчением, но тихо и деликатно, выдохнул.

   Подойдя к берегу, я предоставила ему возможность выбрать понравившуюся натуру, а сама отошла и пристроилась в некотором отдалении, откуда могла незаметно за ним наблюдать. Но вскоре поняла, что место выбрала неудачно, поднявшееся над кроной деревьев солнце слепило мне в глаза, и совершенно не давало разглядеть Мику.
Я уже решилась сменить место, и, взглянув ещё раз на своего ученика, обомлела. В ярких лучах юноша стоял, окружённый светлым тонким ореолом, из которого, как иголки из ёжика расходились в разные стороны светлые тонкие лучики. Они слабо вибрировали, как будто их теребил ветерок, и, казалось, ощупывали окружающее пространство. И вот один из этих лучиков устремился ввысь. Уйдя за облака, он рос и рос, как будто это был росток необыкновенного растения. Потом лучик стал крепнуть, увеличиваясь в толщине. И вот по нему, как по световоду, устремились вниз волны света, сначала жёлтые, потом постепенно переходящие в белый цвет.
Очарованная я молча наблюдала это чудо, и вдруг, совершенно неожиданно, всё разом потухло. Меня словно обдали ледяной водой. Что случилось? Почему всё пропало? Кто этому помешал?

   Рядом с Микой еле стоял на ногах местный пастух. Его заносило то вправо, то влево, и он пытался заговорить с Микой, очевидно стараясь раскрыть ему свою непонятую никем душу. Но поразило меня другое. Один из тонких лучиков,  находящихся внизу, неожиданно «прилип» к тёмному жгуту, исходящему от пьяницы. И я с ужасом увидела, что по образовавшемуся каналу в Мику стал проникать не свет, а грязное серое месиво. Оно заполняло и заполняло нежную оболочку Мики, он совершенно поник.
   Тогда я рванула на выручку. Отогнав пьяницу, я сгребла мольберт, краски, схватила за руку Мику и потащила его домой. Он обречённо шёл за мной, и в глазах у него стояли уже знакомые мне ужас и боль. Напоив парня молоком, я велела лечь ему в кровать и никуда больше без меня не выходить. Мика согласился, юркнул с головой под одеяло и затих.

   Я раскрыла этюдник, интересно, что нарисовал он в этот раз?
Нельзя сказать, что пейзаж, выполненный акварелью, поразил меня. Нет, он меня сразил. Где-то в глубине своего существа я услышала гимн, свою оду радости. Впитывая глазами, душой простые краски, я словно сливалась в счастливом порыве с огромным миром, ощущала его всем существом, каждой клеткой. И каждая клетка отзывалась на этот призыв своей чистой нотой. Красота и гармония дополняли оду торжественными аккордами.
   Переполнившись огромными, новыми и сильными для меня чувствами, я с трудом оторвалась от этюда и положила его на место.

  - Ну, что, поняла, что за парня ты нашла? – услышала я знакомый голос Ниловны.
  - Ещё не совсем, но кое что уже увидела, - отозвалась я. – Это просто чудо. Как ему это удаётся?
  - На всё воля Божья, - вздохнула Ниловна. – А помочь ему надо. Сколько божьей радости может принести он миру. Люди-то в жизни, как в навозе живут. Неба совсем не видят. А он им такую красоту показать может. Только вот одному не справится. Так дело дальше пойдёт, пропадёт малый, загаснет искра Божья.
  - А я смогу помочь?
  - Так ты же сама вызвалась. Не зря я тебе силу дала. Вот и делай.
  - А что?
  - Сама смотри. Что надумаешь, то и делай.

   Что же мне предпринять? Как защитить его от внешнего негатива? Защитить? Да, именно, ЗАЩИТИТЬ! Слишком тонки были стенки ореола, окружавшего Мику, слишком легко можно было их разрушить, деформировать.
И я мысленно стала создавать вокруг беззащитного Микки ещё одну оболочку. Удивительно, но я чётко и ясно видела создаваемую силой человеческого сознания защитную плёнку. Даже не плёнку, а что-то вроде рогожки, которую я словно вязала, петлю за петлей.
   Это потребовало от меня полной концентрации и сосредоточения всех сил, ибо стоило хоть на секунду отвлечься или ослабить внимание, рогожка «распускалась» подобно трикотажному полотну, в котором упущены петли. К утру работа была в целом завершена. Я «закрепила» последние «петли», и обессиленная рухнула на кровать.
Проснулась к вечеру, когда заходящее солнце последним красным лучом прошлось по стенам светёлки. Боже, а как Мика? Я подскочила, словно на пружине. Но, тут же радостно снова присела на край кровати, в горнице были слышны голоса Ниловны и Микки.
  - Ну, горазд же ты спать, - ворчала Ниловна.
  - Да, уж и не знаю, как это вышло, - весело оправдывался Мика, - давно так здорово не спалось. Я сейчас горы могу свернуть, такая сила вдруг пришла. Никогда раньше такого не было.
  - Силу-то понапрасну не трать, в дело пускай, - назидательно сказала Ниловна, - сам-то, поди, не знаешь, на сколько тебе её хватит. С толком расходуй, а то махом ухнешь всё, где другую возьмёшь?

   Голоса затихли.

  - Ишь, ты, - подумалось мне, - похоже, Ниловна знает, что я ночью-то делала. Экая провидица!
   Я вошла в горницу.
  - О чём это вы беседуете?
  - Да, вот, рисовать хочет, прямо мается, - вздохнула Ниловна, - а уж сумерки. Кто в ночи-то работает?
  - Да, да, рисовать, - подхватил Мика, - так хочется, мочи нет. Всё внутри словно плещется, не могу в доме сидеть. Хоть на реку можно сходить?
  - Ну что ж, до ночи время ещё есть, давай прогуляемся, - согласилась я.
Мика схватил мольберт, карандаши и бросился вон из избы. Я засобиралась следом.
  - Спички-то прихвати, - сунула мне в руку коробок Ниловна.
  - Зачем?
  - Темнеет, может придётся костёр развести, и светло, и тепло будет.

   Мику я нашла уже у берега. Он придирчиво выбирал место, переходя то туда, то сюда. Наконец, определившись, установил мольберт, достал карандаши. Я внимательно рассматривала его фигуру на фоне темнеющего неба. Ни лучей, ни новой защитной оболочки не было видно.
   Сумерки сгущались, и я вспомнила про костёр. Набрав хвороста, я высыпала его недалеко от рисующего Мики, и чиркнула спичкой. Хворост занялся сразу, и вскоре отблески пламени стали падать на холст.
  - Что же ты, художник, ночью рисуешь, не видать же ничего, - раздался в темноте весёлый девичий голосок.
   Голос был нежный, приятный, но, отчего-то меня передёрнуло. Стала зябко и неуютно. Мой маленький костерок уже догорал.
  - Всё, пошли, уже стало совсем темно, - решительно сказала я.
  - Ой, а кто тут? – засмеялась в темноте девушка.
  - Мы художники, - как бы извиняющимся голосом произнёс Мика.
  - Ну, день пошёл, хватит рисовать, - решительно произнесла девушка, - теперь и отдохнуть пора.

   Она подошла вплотную к мольберту, и в отблесках догорающего пламени я увидела её тоненькую хищную фигурку. Тело моё оцепенело. Взяв Мику за руку, она со смехом потянула его прочь, в темноту. Он покорно пошёл за ней.

   Как только они отошли подальше, я смогла стряхнуть с себя внезапно навалившееся наваждение и, забрав Микин мольберт, сама не своя вернулась в избу.
Ниловна гремела горшками в сенях, что подстёгивало мою нервозность. Не зная, что делать, я подошла поближе и молча встала у неё за спиной.

  - Что глазами-то меня сверлишь? – чуть ли не взвизгнула вдруг Ниловна, - Упустила парня, дурёха. Зачем я только с тобой возилась, никудыха.
   Я оторопела. Откуда она узнала, что вернулась я одна? Да слов таких резких от неё никогда слышать не приходилось.
  - Что я ему, сторож, - неуверенно попыталась я оправдаться. – Ему с молодёжью интересней, чем с нами.
  - Молодёжью?
   Ниловна резко выпрямилась и в упор посмотрела на меня.
  - Ты что же не видела, что это за девица? Где твои глаза были?
  - Не видела. Правда, было какое-то неприятное чувство, но непонятно почему.
  - Чувство? – передразнила меня Ниловна. – Раз было, значит, видела, что-то. Значит, надо было вмешаться.
  - Да меня словно морок накрыл, прямо оцепенела вся. А когда в себя пришла, их уж и рядом не было.
  - Морок? – Ниловна повторяла за мной слова, словно хотела лишний раз заставить меня задуматься над сказанным. – Раз у тебя морок был, так у парня твоего и того хлеще. Как бы уже в постель свою не уложила. Эта змея пока не высосет всё до капли, не успокоится. Привезла чистого парня, а увезёшь что? Кожу одну?

   Тут меня словно холодный душ обдал, и я вылетела на улицу. Из-за облака выглянула полная луна, и осветила всю деревню. Я отправилась на поиски. Если где-то слышались голоса, я тут же бежала в ту сторону. Было страшно, как бы эта девушка не увела Мику из деревни. На этих просторах их уже не найдешь. В отчаянии я села на деревянную скамейку у какого-то дома, закрыла лицо руками и, стараясь сдерживать рыдания, заплакала. Неожиданно до моей руки кто-то слегка дотронулся. И к своей радости, я услышала тихий голос Микки.

  - Не плачьте, не надо.
  - Мика, это ты! Как хорошо, что я тебя нашла. Немедленно пойдём домой, немедленно.
  - Я не могу. Я должен сидеть тут. Она сказала, вот выйдет луна, мы уйдём в поле, и произойдёт чудо. Я хочу чуда.
  - Какое чудо? Ты с ума сошёл.
    И, не зная, какие подобрать слова, я схватила его крепко за руку и потянула в сторону дома. Мика слабо сопротивлялся. Мы уже были почти у двери, как я услышала вдалеке ненавистный голос.
  - Мика, мальчик мой, ты где?
Мика встрепенулся, упёрся, но страх удесятерил мои силы, и я, чуть ли не волоком, втащила его в горницу.
   Ниловна сидела у самовара, и, увидев нас, тотчас заставила Мику выпить кружку настоя.
  - Мне идти надо, - отбивался Мика.
   Лицо его свела судорожная гримаса.
  - Вот, выпей и иди, с Богом, - мягко, но твёрдо произнесла Ниловна.

   Я с удивлением посмотрела на неё. Ещё совсем недавно она корила меня за отсутствие Мики, а тут на тебе, сама, вроде, отпускает. А Мика судорожно сглотнув, схватил кружку и, давясь, начал быстро пить. И, странное дело, чем он больше пил, тем спокойнее и безмятежнее становилось выражение его лица.
   - Ай да Ниловна, ай да травница моя родная! - запело у меня в душе.
Мика поставил пустую кружку на стол, с трудом сел на лавку у печи и, вдруг, повалился на неё и крепко заснул.
  - Ну вот, теперь осталось печь затопить, - проговорила Ниловна, глядя на спящего Мику.
  - Летом-то?
  - Без огня никак нельзя. Тебе не справится.
 
   Не понимая, что же мне придётся сделать, я покорно принесла со двора охапку березовых поленьев, и уложила их в печь.
Ниловна, помолившись у икон, зажгла от лампады лучину, и, продолжая шёпотом молится, передала лучину мне. Я поднесла её к дровам. Огонь тут же заплясал по сухой бересте. Ниловна подошла к лавке.
  - Ну-ка, пособи подвинуть.
   Я взялась за другой конец, и мы с трудом поставили лавку со спящим Микой напротив разгоревшегося огня. Отблески пламени метались по его лицу. Ниловна строго посмотрела на меня и снова ушла к иконам. Под её тихое бормотание я, усевшись на полу, рядом с лавкой, напряжённо вглядывалась в лицо Мики, пытаясь понять, что с ним случилось и что я должна теперь делать. Голову словно распирало. Тогда, разогнав все мысли, я в полном безмолвии и абсолютной концентрации, вдруг почувствовала, что со мной стали происходить странные изменения. Сначала я выросла до размеров всей горницы, потом дома, и, наконец, обняла собой весь мир, у подножья которого мирно спал мой ученик.
   Склонившись на ним, я ясно увидела что-то вроде чёрного полого шланга, прорвавшего мою «вязанную» оболочку, и впившегося в область сердца Мики. Так вот, что это за особа, поняла я. Ещё немного, и вся его энергия ушла бы по этому каналу к ней. Утром он проснётся, встретится с ней, и прощай Мика. Что же делать?
Пламя в печи вспыхнуло ярче, мгновенно осветив всю горницу. Огонь! Вот оно спасение. Надо пережечь этот «шланг».
   Я протянула руку к печи, на меня пахнуло жаром, но я продолжала держать раскрытую ладонь недалеко от огня, стараясь терпеть. Неожиданно один лепесток пламени перелетел с горящего полена на мою ладонь. Я зажмурилась, ожидая резкой боли, но боли не было, только тепло разливалось по всему телу.
   Я открыла глаза, язычок пламени плясал в моей руке. Боже, какой же он маленький! Нужно спешить, и я быстро подставила руку под «шланг», стараясь его пережечь. Неожиданно ярко вспыхнула, сотканная мной оболочка, Мика снова остался без защиты, но отступать было уже поздно.

   В окно громко забарабанили. Девушка отчаянно билась за окном, зовя Мику, но он продолжал крепко спать.
   Голос Ниловны стал громче, это придало мне уверенности, я схватила рукой «шланг», чтобы огонь полностью обхватил его. И «шланг» стал перегорать. Он становился всё тоньше, девичий голос всё тише.
   Я собрала последние силы, пережгла «шланг», и, обессилев, сама погрузилась в темноту. Где-то далеко-далеко чуть слышно зазвенел колокол.
Придя в себя, я увидела, что лежу в кровати. Был полдень, солнце стояло высоко.
  - Ну что, проснулась? – услышала я ласковый знакомый голос.
  - Ниловна, как хорошо, что ты тут. Опять проспала до обеда. Что-то сегодня так слабо себя чувствую, даже рукой пошевелить не могу.
  - Ты, милая, вот уж почитай неделю тут лежишь, не ешь, не пьёшь.
  - Как неделю?
  - Неделю, неделю. Так тебя прихватило. Если бы не Айя, мне бы не справится. Золотые руки у неё.
  - Айя, это кто? Это она? – разволновалась я, стараясь подняться.
  - Лежи, лежи. Сил набирайся. Айя, это ученица моя. А та, другая, уж уехала давно. Прямо бегом бежала. Ты что же, не помнишь, что было?
   Я напрягла память. Огонь, вспыхнувшая оболочка, пережженный «шланг», дальний звон колокола. МИКА!
  - Ниловна, где Мика? Что с ним?
  - Всё хорошо, милая. Я в тебе не ошиблась, ты всё сделала ладно. Так уж ладно, что даже я и не ожидала.
  - Но у него же теперь нет защитной оболочки, я второпях всё спалила. А что же было потом?
  - Так твоя защита ему больше не нужна. Теперь уж за него будь спокойна. Ты так усердно всё жгла, что твой огонь увидела сама Айя. И дорогу к нам нашла. Это она, голубка, откликнулась колокольным звоном. На-ко, попей.
   Ниловна протянула мне кружку с тёмно-зелёным настоем.

   Питьё было настолько горьким, что я невольно отстранила кружку, но, взглянув в строгие глаза Ниловны, собралась духом и залпом всё выпила. По телу пробежала дрожь. Через пять минут я уже смогла сама встать с кровати и одеться.
Ниловна вышла из дому и направилась вдоль огорода к реке. Шатаясь от слабости, я последовала за ней, цепляясь за колья изгороди. Остановившись в конце забора, я посмотрела на реку и замерла.

   На берегу в лучах полуденного солнца стояли, взявшись за руки Мика и Айя. Их тела охватывал яркий и крепкий солнечный ореол, а выходящие от каждого из них вверх два сильных световых столба над головами сливались в один мощный поток, наполненный волнами света и радости.