Перфораторщик

Перфораторщик.
 – Господи! – в жесточайшем негодовании воскликнул дирижер, хлопая своими покрытыми перьями руками по тощим ножкам, облаченные в серые драповые штаны из под полы которых торчали четыре тонких куриных пальца. – Кто же? Ну, кто же так безбожно продолжает орать в моем славном курятнике..? Ктооооо?! – Срываясь на хрип, завопил дирижер, кидая дирижерскую палочку, которая, к слову говоря, имела вид более длинный, в отличии от своих сверстников и была заострена, благодаря металлическому наконечнику. Палочка, пролетев поверх испуганных голов участников хора, вонзилась в гипсовое покрытие стены и, так и осталась торчать в ней, мотаясь из стороны в сторону, словно маятник.
– Ктооооо?! Ктооооо?! – истерически продолжал сотрясать воздух дирижер. Его вопрос, касаемо, как он сам выразился – безбожного пения, принадлежал, грузному на вид, молодому человеку, который, скромно вжав покрасневшую от стыда голову в плечи, стоял в самом центре последнего ряда поющих. Выглядел парень, честно сказать, жалко. В особенности сейчас. Жалости ему придавала старая, потрепанная временем, вязаная тужурка цвета старой вафли. Тужурку украшали два больших кармана, что расположены были спереди и были они все в разводах не пойми от чего: толи от жира, толи от сладкого, но, по всей видимости – от всего сразу. В этих карманах всегда лежало по пирожку. Но чаще – штуки по три.
Разнервничавшись, паренек принялся ерзать руками в своих карманцах, раздавив тем самым все внутри содержимое, неминуемо выпачкав себе руки яблочным повидлом. Теперь же кончики его пальцев были словно выпачканы в сами представляете чём.
Избавив свои пухлые ручонки от булочной возни, горе певец опустил голову вниз и принялся разглядывать их. Сосредоточившись на лицезрении своих рук, ему, мало по малу, удавалось абстрагироваться от диких воплей дирижера в его адрес. Но к реальности его вернул другой голос, что раздался совсем рядом, с соседнего ряду.
– Слышь, Иннокентий, ты на хрена свои руки в говне измазал? – поинтересовался парень с крысиным лицом из соседнего ряду и принялся распространять этот абсурд среди своих товарищей по хоровому пению.
– Черт, – обреченно выругался толстяк, принявшись слизывать повидло, стараясь как можно скорее избавиться от него. Затем, спохватившись, стал вытирать выпачканные руки о свою многострадальческую тужурку. – Блин… Это пирожки! Пирожки это! – оправдывался виновник дирижерского визга перед неистово ржущей толпой.
Разрывающиеся голосовые связки дирижера к тому моменту уже, изрядно утомившись, затихли.
– А ну всем тихо, – совершенно спокойным голосом произнес дирижер и его послание в мгновение ока донеслось до верхних рядов. – Чтобы ноги твоей, в моей хоре, более не ступало. Ты меня понял, Вячеслав?
– Понял вас, Борис Анатольевич, – произнес Вячеслав, едва сдерживаясь, чтобы голос его позорно не дрогнул на виду у всех.
Вячеслав поспешно удалился из репетиционного зала, сопровождаемый издевательским хихиканьем своих товарищей.
На улице во всю веселилась поздняя осень, одаривая горожан холодным ветром и противным дождем, капли которого, словно иглы, вонзались в незащищенную кожу.
Подняв, изъеденный молью, драный воротничок своей гимнастерки, Вячеслав, захлюпал по лужам прохудившимися ботинками спеша, как можно скорее оказаться у себя дома.
Дорога домой оказалась трудной и до безобразия скучной. Злой дождь ненавистно хлыстал бедолагу по лицу, а ветер, будто бы сговорившись – подгонял холодные и острые капельки, что норовили залезь под саму кожу. Левая нога уже вовсю хлюпала дырявым носком в потерпевшем крушение ботинке; правая – вот-вот даст течь. Слава старался не обращать внимания на шурующих ему навстречу горожан, дабы лишний раз не поймать на себе ничего не выражающий взгляд черных глаз-бусинок. Чаще – это были именно такие глаза. Реже попадались кошачьи, еще реже – как у козла. Козлиных глаз Слава боялся более всего на свете.
Оказавшись возле дома, Слава ускорил и без того быстрый свой шаг, перемахнул небольшую, но глубокую лужу возле подъезда и наконец-таки оказался под крышей. Преодолев два пролета – он встал возле почтовых ящиков, дабы перевести дух. Этажом выше послышалось, как кто-то открывает дверь и выходит на площадку. Слава повернулся лицом к своему почтовому ящику с номером «31» и принялся делать вид, что изучает его содержимое. Благо в круглых отверстиях ящика виднелись очертания газеты «Экстра-шанс». Шаги приближались и, когда они слышались уже буквально в паре метров от Славы, он обернулся, глядя в пол и вежливо поздоровался. Ему ответил женский старушечий голос соседки, что живет под его квартирой. Слава все же умудрился заметить гусиные лапы, что прошлепали мимо него, хоть и изо всех сил старался этого не допустить. Наконец отдышавшись, он сложил газету пополам, сунул ее себе под мышку и весело зашагал вверх по ступеням. В квартире его ждали его родители, нормальные, не квакающие и не стрекочущие – нормальные родичи. Во всем целом мире – только их Слава мог видеть нормально. Славка безумно любил своих родичей, но, порою – и они его бесили. А раздражало его в них то, что они были жирные. А, как известно – у жирных родителей – жирные дети. Славка же вылез… жирнее. Он не знает (был совсем мелким еще), но предки чего только не делали, чтобы лишить его этого недуга до того, как он пойдет в школу. Но, к сожалению, у них ничего не вышло, так что проблемы у их любимого сына начались в первый же день его появления в детском саду. Так что постоянное давление жестоких и бессердечных масс детворы привело пухляша к нервному срыву. С тех пор Слава видит людей не как обычных людей, а они видятся ему животными. Его это здорово подкосило (снова). В какой-то момент, уже будучи подростком, он задумался над правдоподобностью своего внешнего вида и вида своих родичей. Ему стало думаться, что это он и его родители отличны от основной массы…людей, нежели наоборот. В общем, его это здорово запутало. Масло в огонь еще добавил тот факт, что подобное психическое расстройство замечено впервые. В честь такого знакового события даже придумали название для его болезни: синдром «видере мундуса». Родителям стоило огромных усилий, дабы огородить своего единственного (и неповторимого) сына от ученых напастей, которые готовы были разорвать его на части, как Джона Меррика, лишь бы докопаться до истинной сути сего недуга. Чего уж тут… Но парень стоически переносил все тяготы этой нелегкой жизни и, медленно, но верно – накапливал в себе ненависть к зверо-людям. С годами, капли, падающие в чашу его терпения становились все крупнее и крупнее, превратившись в итоге в тоненькую струйку… На сегодняшний же день это была уже далеко не та милая струйка, что весело бежит вниз с утра – это был поток. И прекращался этот поток только лишь стоило ему оказаться рядом с родичами.
Поужинав и совместно посмотрев очередную серию «Сверхъестественного», Слава отправился к себе в комнату и с довольной улыбкой плюхнулся на мягкую и всегда приветливую кровать. Он заснул еще на полпути подлетая к подушке и Морфей тут же перенес его в свой мир, где сценарист, по всей видимости, прибывает под вечным воздействием «ого-25».
Слава стоял посреди выжженной Солнцем пустыни в чем мать родила в окружении несметного полчища животных всех мастей. И кого здесь только не было! Попадались даже некие мифические существа, названия которым наш сновидетель никак не мог вспомнить. Животный круг стал стремительно сужаться, норовя выдавить из Вячеслава все то лишнее, что набралось с годами и, впрочем, продолжает набираться.
Взирая на все эти оскаленные морды с презренной улыбкой, Славка стоял не шевеля даже пальцем, дабы хоть как-то выпутаться из столь, казалось бы, патовой ситуации. Но он прекрасно понимал, что это всего на всего очередной бредовый сон. Так что он просто стоял не шевелясь.
В самый последний момент, когда весь этот зверинец готов уже был вонзить свои астральные когти в мягкую и податливую плоть – в руках у Славы, волшебным образом, появляется здоровенная дубина. Пожав плечами, главный продюсер сего сна начинает невозмутимо размахивать ею, словно герой из фильма братьев Вачевски и, благодаря чему распугивает всю нечисть, снова оказавшись совершенно один и совершенно голый по среди пустыни.
Проснувшись в самый разгар ночи, Слава сел на краю кровати, свесив с нее ноги и уставился в окно, которое забыл зашторить. В окно светила полная Луна и от чего комната была наполнена пугающим волшебством. Почесав одной босой ногой другую, Славка подошел к окну, пристально уставился на ночное светило и, хмыкнув, задернул занавески.
Время было не так уж далеко и за полночь. Славе не спалось. Он лежал на спине и, глядя в потолок, рассматривал бледно-голубую полосу, что проникла сквозь занавески. Постепенно в голову стали закрадываться интересные и не очень, мысли. Вячеслав смаковал каждую из них, рассматривая со всех сторон, после чего решал: существовать ей, либо же нет.
– Хм, – вновь хмыкнул Слава и, привычно усевшись на краю кровати, встал и отправился в прихожую.
Не смотря на свои габариты – передвигался Славка с исключительной грациозностью (если того требовали обстоятельства конечно же), да и родичи его всегда имели крепкий и здоровый сон. Как-то раз, совершая очередной набег на холодильник, Слава поскользнулся на луже, которую оставил их старый, как валенок, кот и умудрился здорово нашуметь своим гопаком. Родили так и не пробудились в тот раз, а то влетело бы ему за провиант.
Накинув папино старое пальто и взяв ключи от гаража с крючка, Слава отправился на улицу, не забыв прихватить теплый вязаный шарф. Гаражный кооператив располагался аккурат за домом. Оказавшись в гараже, Слава подошел к старому, еще со времен его прабабушки, шкафу и с задумчивым видом принялся смотреть на него. В шкафу хранились инструменты. Славкин прадед был, в свое время, шахтером, впрочем, как и его дед. Открыв старым ключом шкаф, Слава вновь хмыкнул и достал два допотопных перфоратора. Толстые шланги, тянущиеся от них, уходили вглубь шкафа и исчезали в его темноте. Взявшись за эти самые шланги, Слава, переставляя руки, пошел по ним и наткнулся на два небольших кислородных баллона. Баллоны были не стандартные, таких ему видеть еще не приходилось. Они были заправлены под завязку.
Порывшись в этом бездонном шкафу, Слава случайным совершенно образом наткнулся на ведро, которое на половину было заполнено графитовой пылью. Наполнив этой пылью две пластиковые бутылки, Славка примастырил их к перфоратору. Расположил он эти самые бутылки в месте соединения пики с самим инструментом. Скрепив два кислородных баллона между собой таким образом, чтобы их можно было носить за спиной, Слава принялся размышлять, каким же все-таки образом ему прикрепить к своим рукам перфораторы. В итоге все было прилажено все теми же армейскими ремнями его прадеда, которых было в изобилии. Открутив вентиля и проверив достаточно ли плотно держится инструмент на его руках, он поднял их над головой и движением, словно перезаряжая помповое ружье, активировал оба древних механизма. Идеальную тишину этой ночи буквально разорвал в клочья грохот двух одновременно работающих перфораторов. Каждый из них извергал графитовую стружку сквозь небольшие отверстия в бутылке, от чего казалось, что эти титаны работают не на сжатом воздухе, а на дизельном топливе, которое к тому же густо разбавлено моторным маслом.
На такой шум естественно прибежал Николай. Пожилой охранник, выронив от неожиданности изо рта папиросу, завидев свет в знакомом гараже, отправился разузнать, по какому же такому важному делу нарушен покой не только его, но и, что скорее всего, людей, что спали в доме напротив. Оказавшись на пороге гаража, Николай увидел парня, лицо которого было выпачкано толи копотью, толи сажей, вместо же рук у него было по одному источнику шума.
Завидев гостя, Вячеслав, не долго думая, упирает в землю оба перфоратора, отталкивается ногами от земли и на руках-пиках, уставившись в упор безразличным выражением лица в старого сторожа, устремляется к нему навстречу.
Сердце бедного сторожа остановилось еще до того, как его голова коснулась потрескавшегося асфальта. Вячеслав же, поняв, что этот опоссум притворился мертвым, отправился вон из гаража. Ему хотелось пугать этих бедных животных, ведь он Перфораторщик.