Мир обреченный

(ОЛША, Семинар 3 - остросюжетка)

Синопсис: Оператор военно-космической связи несет очередную вахту в отдаленном командном пункте накануне планового затопления станции Мир, предвкушая скорую демобилизацию. Однако, одно странное обстоятельство заставляет его крепко задуматься о последствиях эпохального манёвра для рода людского.
***

      Павел Тихонов сделал ход конем. Не так эффектно, конечно, как было бы на настоящей доске. Просто на старом монохромном экране, цифра два, символизировавшая гривастую фигуру, переместилась из одного столбца тоскливой  таблицы в другой, да парой строк ниже. На том конце провода, в далеком вычислительном зале ЦУПа, закадычный оппонент и разработчик сетевой баталии Саша Говорин увидит угрожающую комбинацию через полминуты. А ответит и того позже – можно варить чай. Чайник у Павлика электрический, японский. С подсветкой и термореле – таких в стране, поди, единицы. Пашина гордость и негласно приватизированный трофей за выслугу. Сибирский бушлат, чудо-чайник, справочник технического английского, да тугой брикет строганины в холодильнике – вот, пожалуй, и весь его скарб к окончанию срока службы. Формальный дембель наступил ещё в начале месяца, но связист почему-то не спешил с возвращением. И если весь первый год он едва не выл от тоски, то сейчас его даже пугала мысль о необходимости вливаться вновь в шумное людское стадо. Вот сопроводим нашу старушку Констанцию на покой – подбадривал он себя, – и марш домой с этого захолустья, с его лесом гудящих антенн, облаками гудящего гнуса, и вечно сизым от инея вымпелом «КП Амур Дальний ВКС РФ». В родное и покойное подмосковье. А там и мамкин суп с галушками, и рыбалка под ивою, и Олеся, милая сердцу рыжуха Олеся – пишут друзья, ещё не замужем. Говорин, тот и вовсе недавно обрадовал – штатное место у себя в Королёве приметил, держит. Английский только велит выучить, да гражданский костюмчик прикупить приличный: "Прожект сугубо интернациональный, старик!"

      Хотя, если по совести, работа на первом в цепочке командном посту пусть и монотонная, но без стрессов и суеты – не чета центровской. Здесь охраняли от посягательств восточные воздушные границы, пасли радаром шпионские самолёты да спутники, и между делом степенно пили кедровый настой под вяленую оленину – "излучение снять". Начальник штаба Самохин, остограмившись до багровых щёк, любил сказывать, как вели такую космическую охоту при Союзе: засекут гадёныша, скинут "фемириды" (эфемериды - орбитальные координаты небесного тела, прим. автора) на Омегу в Сары-Шаган, "а те оттудаго сверхмошшным рубинным лазаром ка-а-ак херанут!", – и слепнет навеки вражеское око. Ну а группе связи из трёх человек во главе с инженером Тихоновым отведена гражданская миссия особой важности. С десяток раз за вахту, он ловил радиолучом станцию "Мир" ещё над самой Японией, снимал в автоматическом режиме данные с бортовой аппаратуры, и передавал их в ЦУП по наземной релейке. Образующийся задел в четверть часа позволяет Центру загодя обсчитывать параметры для пакета корректирующих команд с замыкающих пунктов. А ещё дежурным связным аванпоста выпадала честь первыми открывать эфир с космонавтами. Для этого, как ни странно, служил обычный старый телефон цвета слоновой кости. Вместо наборного диска на нем всё ещё желтел герб СССР – двуглавый орёл так и не долетел в эту глухомань. «Амур Дальний, приём», – бывало, солидно отвечал Павел в увесистую трубку, весь при этом подбоченивался и разом преисполнялся гордым духом отечественной космонавтики.

       И вот сейчас этот телефон зазвонил. Первый, самый протяжный звонок, застал Павла с головой в спасении ферзя – искусно спланированный блицкриг терпел крах. Второй звонок ушёл на стремительный, отработанный до совершенства бросок кресла вполоборота, от вспомогательного монитора к основному через центральную консоль с мерцающей точкой на орбитальной синусоиде. "Курилы," – машинально чеканил он, – "частота Б, наклонение штатное, перигей штатный, Цыкало – Герасимов".

      Цыкало. Герасимов. Звонки с третьего по последний слышались уже как бы поодаль на фоне скрипа шестерёнок в голове инженера – космонавты Цыкало и Герасимов уже неделю как возвращены на землю. Станция пуста и готовится ко сходу с орбиты со дня на день. В протоколе, а он знал его назубок, ничего не сказано о том, как надлежит реагировать на звонки со станции в случае отсутствия на ней экипажа. В полной растерянности, он взял со стола гранёный стакан и ошпарил губы горячим чаем. Чертыхнулся, ещё раз глянул на консоль – точка мерцала уже над восточным Казахстаном. Павел потёр лоб, и набрал привычный номер на кнопочном селекторе наземной связи.

      - Ага, старик! Ферзю капут, спасай королеву, – бодро прогудело в трубке с привычной задержкой, и Паша чувствовал нутром как сигнал мчался по жилам проводов, прыгал с антенн в небо и обратно на землю сквозь часовые пояса.
      - Да бог с ней. Саня, станция может сама звонить? В автоматическом режиме, например?
      - Нет, конечно. А ты чего, ещё на волне? Все посты уже отключились – экономим заряд батарей наверху для заключительного манёвра. Уже послезавтра, факс ведь был по штабам. Впрочем, какой там у вас факс, олухи таёжные. К вашему Самохину впору голубей слать.
      - Так ведь, – вставил было Павел, но запаздывающий Сашин голос тараторил как заведенный:
      - В общем, батареи дохлые, и станция вся дохлая. Вся латана-перелатана. Герметиком по швам клеена. Ещё вопросы, старик? Мне бежать скоро. У нас на подходе мировая пресса, послы, ветераны космоса. Все на взводе, совещаний по пять штук за день – полный пожар.
      - Беги, беги. Только вот… Констанция мне звонила. В шесть сорок четыре, с зенита. Сижу, думаю что делать. Запись в журнал? Или рапорт в центр, по полной?
      - Ну, приехали. Ты там в тайге своей, того, мухоморов объелся? Запил, офицер?
      - Да говорю ж тебе! Я не ответил. Не знал что делать. Слушай, а может техника на контур? У Евгенича в Капустином, помнишь, крыса как-то раз тревожную цепь накоротко погрызла?
      - Пашок, ты вахту уже закрыл? Закрыл. Дембель у тебя на носу. Так ты это лучше при себе оставь. Не трынди. Чего доброго, с Цыкало отправят, в психушечку. А ты мне тут позарез нужен, в машзале – трезвый , бритый и разумный! Эм-Ка-Эс будем делать на американские деньги. А там и в НАСУ рукой подать. Гринкарта, кадиллак, ранчо в Техасе – всё, о чем ты только мог...
      - А что с Цыкало? – Павел нетерпеливо осёк товарища, пока тот не завёл любимую пластинку об успехах западной космонавтики.
      - Э-эх, темнота, – жадный до коридорных сплетен Саша сменил тон и зашипел вплотную к трубке, – Сугубо меж нами, старик – у них же там целое Че-Пе случилось с последним выходом! Представь себе: сложная консервация, шпангоут заевший, демонтаж ценных частей – часа на два сверх регламента. Жара с морозом попеременно, моча в штанинах, гипоксия. Вот и сорвался дядька. Увидел он там что-то или кого-то, и давай пургу нести. Фал рвать, шлюз клинить. И заклинил бы, да на пустом баллоне выключился. Второму пришлось спешно нырять в скафандр, втаскивать, откачивать. Че-Пе, одним словом! Обоим надбавку похерили за нештат. Ты там тоже подальше от антенн держись, – добавил он с деланой строгостью, – у вас фонит – будь здоров! Конец связи.
      - Сань, да погоди ты, и чего он увидел? – Тихонов всей грудью припал к консоли с вмонтированным в неё аппаратом.
      - Чего, чего. Чёрта лысого! Сатану. Сидит в тени модуля «Спектр». Усмехается, мол, и ждёт покуда человек ему окажет услугу. На землю рвётся через две тысячи лет изгнания в пучинах вселенной, – тут собеседника отвлекли, и Павел услышал как Саша прикрыл микрофон, забурчал что-то грозное и невнятное, и в окончании громко пожелал кому-то "думать головой а не жопой".
      - Ну, и дальше-то что? – Павел перехватил трубку, утерев вспотевшую ладонь о штанину – неуместный и нелепый этот разговор начинал тяготить его.
      - А ничего. Сейчас бедолага в лечебнице в Звёздном. Молится, рыдает, а станцию просит не спускать. При Королёве бы такого близко к космосу не пустили – с иконостасом на магнитах и святой водой в пакетике. А сейчас… кого ни попадя. Ну всё, я ушёл. Гаси канал, сдавай пост, и дуй к нам. И язык учи, слышь? Прожект сугубо интернациональный! – и сердитый Говорин дал отбой.

      Павел подошёл к столу, рассеянно включил чайник и непроизвольно огляделся. Мерный гул трансформаторов, спёртый воздух с привкусом озона и рябой экран в геодезическую сеточку – всё здесь было привычным и дремотно спокойным. Связист мысленно отругал себя за минутную слабость. В конце-то концов, ни за что он уже не отвечает. И этот трещавший по швам «Мир» никому не нужен, коли пойдет через три десятка витков ко дну. «Дальнейшая эксплуатация станции экономически нерентабельна и технически небезопасна» – говорилось в резолюции. И покуда она ещё управляема – там, в суетливых командных верхах, на шумном человеческом континенте – принято решение свести её с орбиты в специально отведенное кладбище в несудоходном районе Тихого океана. И всё же жаль. Ещё вчера наша Констанция была девкой на выданье. Средств и сил на неё не щадили – марафетили так, что заграничные экипажи штабелями сватались. А сейчас она никому не нужная, побитая молью орбитального мусора старушка. Целая эпоха труда и открытий, авралов и побед – горелыми ошмётками ляжет на дно. Да теперь ещё и этот Цыкало. Что же это было? Космонавтов, как известно, тщательно отбирают на предмет психологической устойчивости. Ладно бы, НЛО привиделось. Бывало такое у наших – блики примут за тарелку, отработанную ступень или разряды атмосферные. А тут... И ведь, действительно, две тысячи лет сроку.

        Павлу вдруг вспомнилась другая старушка – его набожная, чудаковатая бабка Софья. Вечерами у изголовья его кровати, она долго и вкрадчиво лепетала дрожащими старческими губами про сошествие "распятага христа господня" в преисподнюю, про изгнание им "диавола из просторов мирских", про речение Иоанна Богослова о возвращении "сына человеческого" для последней битвы в грядущий день вселенского суда. Родители гнали её, полоумную, прочь из спальни. И когда перепуганный Павлик делал вид что засыпал, она принималась усердно молиться за стенкою и глухо стучать жёлтым морщинистым лобиком в досчатый пол: "Не приведи Господь исчадия адова, и да упаси Господь раба твоего Павела и рабыню твою Сафею..."

       Разом отринув странные детские видения и твёрдо решив не морочить себе голову, Тихонов раскрыл учебник на закладке из клочка туалетной бумаги и нескладно забормотал: «Карриер фрэ-куэн-сю». «Ко-аксиаль кабле».  «Коннек-тион сессион». До чего похоже на французский. Все эти «лосьон», «медальон». Павел вяло полистал книжицу и отложил в сторону. Посмотрел на часы, на консоль – станция завершала очередной виток и скоро выйдет из радиотени. Усталость двух лет вахты неожиданно навалилась на него грузом холода и одиночества; какого-то первобытного, сугубо таёжного страха. Как же задолбали его все эти космонавты с ЦУПом вместе взятые, – подумалось ему. Что, если сейчас же взять да погасить канал, собрать пожитки, получить военник со штампом, и первой же попуткой в райцентр – за билетом и поллитрой? Он встал, полный решимости, и принялся шарить в ящиках стола.

      А потом зазвонил телефон цвета слоновой кости.