31. У-кра-ли!!!

     Рано утром мы собрались идти на мамину работу в бывший мой детский садик.
     Собирались долго, потому что работать будем весь день и всю ночь.
     Я надел розовую рубашку с короткими рукавами, лёгкие летние синие штаники и обулся в голубые сандалики.
     Мама надела простую зелёненькую кофточку и серую юбку, потому что идёт на работу, а не гулять. Обулась она в чёрные летние туфли на низком каблучке.
     Когда мы собрались, мама осмотрела комнату: всё ли на месте и в порядке?
     Утреннее солнышко заглянуло к нам в гости и тоже старательно посмотрело, всё ли у нас в доме хорошо и чисто.
     На широком подоконнике нашего большого и высокого окна стоит несколько зелёных домашних цветков.
     Два огонька цветут и радуют меня и маму своими яркими, малиново-красными цветочками.
     Другие цветы ещё не цветут или уже отцвели.
     Прямо у окна на круглой, толстой деревянной ножке с четырьмя выточенными деревянными опорами стоит новенький круглый, орехового цвета деревянный стол, накрытый чистой кружевной белой скатертью.
     Три новеньких, изящных светло-коричневых венских стула встали вокруг стола.
     Справа, напротив двери, у стены, накрытый тонкой кружевной скатертью, блестит на солнышке орехового цвета комод, который мы купили в прошлом году.
Над ним - большое красивое овальное зеркало, куда мы с мамой смотримся, когда встаём утром или собираемся куда-то идти.
     В зеркало любят смотреться все наши гости: проходят в комнату и обязательно поглядят на себя в зеркало.
     Особенно в зеркало любят смотреться гостьи.
     Высокая, прозрачная стеклянная ваза для цветов украшает комод, а перед нею шагают девять маленьких белых слоника.
     Слоники построились по росту и шагают друг за другом: вначале идёт самый большой, за ним - чуть поменьше, ещё меньше...
Последним идёт самый маленький слоник.
     Слоники сейчас во всех домах и квартирах, потому что все их любят, потому что на них большая мода.
     Слоников не так просто купить, потому что их сразу разбирают.
     Мы с мамой очень долго гонялись за ними.
     В переднем левом углу стоит полутороспальная кровать.
     Кровать новенькая, никелированная, вся блестит и золотом переливается на солнышке. Особенно красиво блестят верхние большие шарики на обеих красивых спинках кровати.
     Кровать дорогая и мама отдала за неё очень много денег.
Мягкая пуховая перина, на которой мы с мамой спим ночью, застелена новеньким, купленным на базаре, красивым голубым покрывалом.
     В голове кровати - одна на другой, две большие пуховые белые подушки под накидкой из тонкой расписной тюли.
     Голая стена у кровати завешена бархатным ковром, где два оленя стоят у лесного ручья.
Олень с большими ветвистыми рогами не пьёт воду, а смотрит прямо на меня или на того, кто смотрит на оленя.
Олениха с маленькими рожками замерла и чего-то боится, хотя хищников на ковре нет.
Над рогами оленя висит картина, которую мы прошлой зимой купили у художника дяди Саши.
     На фоне синего неба, на живой ветке с маленькими зелёными листочками сидят и смотрят друг на дружку два влюблённых белых голубя с красными глазками: голубь и голубка.
     У стены, на полу рядом с кроватью, примостился наш сундук, обитый разноцветными, широкими металлическими полосками.
На нём много солнечных зайчиков, потому что летним утром солнышко всегда любит поиграть с нашим красивым сундуком.
С ним рядом, ближе к печке, пристроился последний, четвёртый, венский стул.
     В простенке между стеной и печкой висит наша зимняя одежда.
     Она хорошо укрыта от пыли белой плотной простынёй.
     Наша печка-голанка небольшая, но высокая, почти до самого потолка. Она беленькая и чистенькая. Печная серая, чугунная плита, стоящие на ней кастрюли и чугунки, тоже чистенькие.
     Настенный деревянный шкаф, полный разной и всякой посуды, закрыт двумя голубыми, чистыми сатиновыми шторками.
     Справа от входа находится старенькая односпальняя кровать.
Она у нас на всякий случай стоит: может, кто в гости приедет.
Кровать с матрацем застелена белой простынёй, а сверху - шерстяным бежевым одеялом.
     Ближе к окну, в голове кровати, упераясь двумя острыми углами в одеяло, восседает большая, пухлая подушка в белой наволочке.
     На полу, от входной двери до комода, расстелена широкая, полосатая, домотканная дорожка, которую мы с мамой тоже купили на базаре.
     Солнышку не к чему придраться, и оно остаётся довольным.
     Мы с мамой тоже довольные и весёлые выходим из нашей уютной, солнечной комнаты.
     Мама закрыла входную дверь и, как обычно, положила ключ сверху на дверную раму.
     Солнышко поднялось высоко и смотрит на нас с мамой со стороны старой высокой церкви, что стоит над речкой.
     Идти по безлюдной и прохладной улице приятно.
Идти не далеко, потому что мамина работа и садик находятся через дорогу от нашего дома.

     Мама работает весь день и работы ей хватит ещё на ночь, потому что садик большой, а стирает отовсюду пыль, поливает цветы, моет окна и полы она одна.
     Днём я кушал и гулял, играл с Верным, помнит и любит меня.
Потом ещё несколько раз кушал и гулял, пока вечером не уснул на дежурном диване.
     Мама всю ночь работала и наводила чистоту в нашем большом  детском садике.
     Наконец, день и ночь закончились.
     С усталой мамой я возвращаюсь домой.

     Когда мы поднимались с мамой по нашей крутой деревянной лестнице к себе на этаж, мама, глядя на пол, сказала:
     — Странно, была моя очередь мыть пол в коридоре, а кто-то уже вымыл?
Ещё раз мама сказала "Странно", когда мы поднялись на нашу, также вымытую лестничную площадку.
     Мама привстаёт на носочки, достаёт рукою ключ с дверной рамы, открывает замок и открывает дверь...
     Мы переступили порог, вошли в комнату и застыли в недоумении.
     В комнате было совершенно пусто и голо, а пол начисто вымыт.
     Одна старая, голая односпальная кровать осталась на месте.
     Мама неуверенной походкой доходит до середины комнаты, затем опрометью бросается к промежутку за печкой: там тоже пусто и голо.
     Мама возвращается в середину комнаты, смотрит на голую переднюю стену и страшно сильно кричит:
     — Укра-ли!
     Почему-то волосы у мамы вместо тёмных стали серыми с широкими белыми полосками.
     Страшным голосом она повторяет:
     — Укра-а-а-а-ли!
     И обеими руками со всей силой вырывает на голове нового цвета клочья волос.
     Я ничего не понимаю. Не понимаю, куда всё исчезло из комнаты?
     Мне страшно за маму, потому что она рвёт и рвёт на себе волосы.
     Они клочьями летят на пол.
     — Мама, мама! - Я обнимаю сзади маму и в ужасе плачу...
     Мама перестаёт кричать и рвать на себе волосы.
     Она не обращает на меня никакого внимания.
     Она вдруг закрывает рукой здоровый глаз и говорит:
     — Я вижу! Я вижу больным глазом.
     Она отстраняется от меня, выходит из комнаты, спускается по лестнице и выходит во двор.
     Она по-прежнему закрывает здоровый глаз рукой и радостно кричит на весь двор:
     — Я вижу! Я вижу!
     Я с немым ужасом, молча, следую за ней и ничего не понимаю...
К маме подбежали соседки и стали её расспрашивать.
     Она повторяла одно и то же:
     — Я вижу! Я вижу!
     Я сказал взрослым тётям, что у нас всё-всё украли, а старую кровать оставили.
     Соседки позвали Васильевну, которая строго приказала немедленно вызвать скорую помощь и милицию.
     Скорая помощь приехала первой и Васильевна помогла докторам посадить маму в машину.
     Я на прощание махал маме рукою, а она не обратила на меня никакого внимания.
     Мама уехала в машине с докторами.
     Потом пришёл дядя милиционер.
     Мы вместе поднялись к нам наверх.
     Дядя милиционер, такой же, как мой большой друг дядя Гена - старшина, осмотрел пустую комнату и спросил меня:
     — Всё украли?
     — Да, сказал я. Всё-всё украли, а старую кровать не украли.
     Дядя старшина ещё раз осмотрелся, снял фуражку и вытер мокрый лоб большим белым платком.
     — Да-а! - сказал он.
     И больше ничего не сказал.
     Он вышел из комнаты, а я следом за ним.
     Дядя старшина шёл по двору, всё время наклонялся, что-то искал и не находил.
Он дошёл до наших больших каменных ворот с большими деревянными створками и остановился перед ними. Ворота были закрыты старой, длинной и потёртой деревянной задвижкой.
     Дядя старшина опять вытерся платком и подошёл к дяде Васе, который, как обычно, сидел на деревянном крыльце на маленькой, мягкой подушечке.
     Дядя старшина назвался дяде Васе, а дядя Вася назвал себя.
     Тогда дядя старшина спросил, не видел ли Василий Максимович вчера или сегодня повозку или машину с домашней мебелью и домашними вещами?
     Дядя Вася ответил, что ворота несколько дней совсем не открывались: ни лошадь с повозкой, ни гружёная машина здесь не проходили и не проезжали.
     Дядя Вася спустился с крыльца, и они вдвоём со старшиной-милиционером внимательно стали осматривать землю.
     Следов от колёс повозки, от лошадиных копыт и от колёс автомашины они не нашли, хотя очень хотели найти.
     Дядя Вася ещё раз повторил, что никакой повозки, никакой  машины во дворе за эти дни не было. И недоуменно развёл руками.
     Дядя старшина-милиционер расстегнул тугой ворот и ещё несколько пуговиц тёмно-синей гимнастёрки. Опять снял фуражку. Он задумчиво вытер платком мокрую голову, лицо, шею и волосатую грудь под гимнастёркой...
Ещё раз тяжело и громко вздохнул, зачем-то поднял и опустил свои плечи.
Старшина-милиционер попрощался с Василием Максимовичем и вышел со двора через калитку.
     Мне он совсем ничего не сказал.
     Дядя  Вася снова взобрался на крыльцо, уселся на свою подушечку и продолжил греться на солнышке, как будто ничего и не было.
     Некоторое время я продолжал искать на земле следы от копыт лошади, от колёс телеги или машины, но, как и дяденька милиционер, ничего и нигде не нашёл.
     Подошла тётя Васильевна. Мы поднялись к нам в комнату.
     Тётя Васильевна увидела нашу совсем пустую комнату и совсем голые стены.
     Она стала тихо охать, причитать и качать своею седой головой в разные стороны.
Потом перекрестилась и со страхом сказала:
     — Не дай, боже!
     Она взяла меня за руку.
     Мы вышли из нашей пустой комнаты.
     Тётя Васильевна закрыла входную дверь, а ключ взяла с собой.
     Я остался жить у тёти Васильевны и у тёти Веры без мамы.