Из дембельского альбома. Калмык
А этот случай произошёл уже за сто дней до приказа, когда нам увольняться. Калмык стоял на тумбочке дневальным. Последнее время больше его никуда не брали, так и был «вечным дневальным». Дело происходило летом. Часть наша находилась в ткацком поселке. Недалеко от части было женское общежитие, куда частенько бегали наши старики, дырок в заборе было достаточно, их заделывали, но они опять появлялись – заделывали свои же солдатики. Так вот, день в этом наряде у Калмыка прошёл вроде нормально, никаких замечаний не было. Вечером он сменился, был отдыхающей сменой и пошёл спать вроде бы. А службу дневальные несут со штыком от автомата, на поясе. Когда Калмык, не снимая штыка с пояса, прилёг отдохнуть, в казарму влетел Моня, тоже старик, этот был из-под Москвы. Моня влетел в казарму и начал поднимать стариков. Подбежал к Калмыку тоже: «Погнали, там наших бъют!» Калмык вскочил и за ним, еще не понимая в чем дело. За ними еще бежали деды…
Перемахнули через дырку в заборе и прямиком к общаге. В азарте калмык забыл, и что он в наряде, и что бежит со штыком на поясе. Подбежали к общаге, а там местные пацаны деда молотят. Ну, с разбега сразу в дело, и понеслась. Местных как назло в этот вечер собралось много, и они начали теснить дедов. Калмык был в самой гуще, и вдруг как по мановению волшебной палочки всё притихло, и затем раздался крик: «Зарезали!» Все расступились, и в середине, на земле остался лежать человек, а около него стоял Калмык с окровавленным штыком, и озирался, не понимая ещё, что произошло.
Тут же быстро подъехали менты, затем военный патруль и «скорая». Штык-нож передали военным, Калмыка в наручниках забрали военные, и дедов, участвовавших в драке, тоже военные. Местный, которого пырнул Калмык, оказался живучим, ему только сделали в военном госпитале в Москве какую-то операцию. Дедов судили военным трибуналом. Четверым, участвовавшим в драке, дали по два года дисбата, а Калмыку реальный срок – 5 лет строгача.
На суде были и родители Калмыка, простые колхозники, трудяги. Мать плакала, обнимая сына перед отправкой, а отец всё глядел на сына широко открытыми глазами, как бы говоря: «Не верю, неправда это всё, не мог Серёжка этого сделать!». Он, кстати, так и на суде говорил, когда ему дали слово. А мать вся распухла от слез, плакала и качала головой. Сергей у них был единственным сыном, кроме него было еще пятеро сестёр.
Свидетельство о публикации №221021201082