Гром

Гордей так погрузился в собственные мысли, что не сразу заметил, как стемнело и зажглись фонари. Улицы опустели, но и на это он не обратил внимания. Он шёл и шёл, без всякой цели, подспудно надеясь, что физическая усталость избавит его от умственной жвачки. Эмоции, как круги на воде, уносили его всё дальше от реального положения дел. И когда морская пена глупости готова была поглотить здравый смысл, он резко остановился.
  «Я не могу утверждать, что предвидение – моя сильная сторона. Но я великолепно просчитываю шаги пациентов, и для этого мне не обязательно вводить их в состояние транса или применять гипноз. Я знал, что связь с Маргаритой не продлится долго. Нет, я был просто уверен в этом, потому что не люблю лжецов. Но почему-то ложь Маргариты меня не раздражала, а забавляла, удивляла, а порой откровенно веселила. Она врала не ради выгоды, а потому что не могла не врать. Я с интересом наблюдал за ней и пытался понять, что ею руководит. Она не только запутывала слушателя, но и сама залезала в такие дебри, что путь к отступлению напрочь перекрывала сама себе. И чем больше она  пыталась выбраться, нанизывая невероятные истории одну на другую, как при сборке детской пирамиды, тем меньше было шансов поставить точку, которая, впрочем, была ей не нужна. Иногда мне казалось, что она – барон Мюнхгаузен в юбке. Уникальный экземпляр, объект для изучения. Собранного материала хватило бы на диссертацию,  роман или повесть. Но вместо этого я в какой-то момент незаметно для себя  попал в сети её обаяния и принял тень за реальность. Конечно же, я не собирался становиться каторжником иллюзий, но незаметно для себя стал им.  Попытка избежать неизбежности с треском провалилась. Я отдавал себе отчёт, что страсть – не любовь, но продолжал плыть по течению. И если бы она не сбежала, я далеко бы уплыл, - подумал он. – Тогда почему разрыв так ранил меня? Думаю, всё дело в том, что я не привык проигрывать. Уязвлённое самолюбие. Я должен быть везде и всегда первым. Просчитав, к чему приведут наши взаимоотношения, я был уверен, что это я сделаю первый шаг. А она меня опередила. Всё как-то не так, эпизод из пьесы был сыгран по сценарию, который написал не я. Вряд ли меня успокоит перечень причин, почему упустил из вида личный план, ослабил контроль, в результате чего получил то, что получил. Уж, не в тщеславии ли дело? Что ж, признаю,  был поглощён мыслями об издании книги. Но в разумных пределах. Не помню, кто сказал, что «когда идёшь на штурм бастионов славы, нужно быть готовым к тому, что упадёшь в грязь во время штурма». Конечно, чем выше взбираешься, тем больнее падать. Стоп! Рано говорить о падении, я ещё у подножия горы, а о восхождении только мечтаю. И какое отношение это имеет к сегодняшним событиям? Что за глупость лезет в голову? Хотя, как утверждал Бомарше, «глупость и тщеславие – неразлучные друзья». Соглашусь. Страдальца из себя строю. А чего, собственно, я должен страдать? А может, расставание с Маргаритой и не трагедия вовсе, а освобождение? Конечно! Как можно было спутать комедию с трагедией»? – он улыбнулся от неожиданно пришедшей в голову мысли и подумал, как важно вовремя посмотреть на проблему под другим углом зрения.
Правда, он совершенно забыл, что для этого ему понадобилось несколько часов блуждания неизвестно где и неизвестно зачем. Но, тем не менее, настроение у него улучшилось, хотя он и не сдвинулся с места. И его совсем не волновало, что подумают люди, потому что их просто не было рядом. Он непроизвольно стал раскачиваться в такт своим мыслям.
«Ну вот, похоже, всё не так плохо, как казалось ещё минуту назад. Дело не в Маргарите, которая так и не стала близка мне и даже не в издании книги, которая вот-вот должна появиться на прилавках книжных магазинов. К тому же я  уверен, что помощь людям для меня важнее, чем слава, которую  может принести ещё не изданная книга. Дело во мне. Я будто потерял некий ориентир. А был ли он вообще у меня»? – эта мысль ошеломила его, отчего он снова замер, но через мгновение сделал несколько неуверенных шагов, не совсем понимая, в каком направлении ему необходимо двигаться, поэтому снова застыл на месте.
Бесцельное блуждание по городу, как ни странно, сделало своё дело, здравый смысл радостно пропел, что пора возвращаться домой. Только где он, этот дом, находится? Гордей попытался сориентироваться. Пространство, в котором он оказался, не было агрессивным. Просто привычное мироощущение было нарушено, отчего возник некий дискомфорт (в свете фонарей здания и деревья выглядели иначе, чем днём).
Хотя ни днём, ни ночью он давно не тратил время на рассматривание ландшафта или архитектуры зданий. Подобную роскошь он мог себе позволить разве что в детстве, в школьные или студенческие годы. А последнее время вообще стало и не до прогулок, а уж ночью – тем более. Впрочем, сегодняшнюю попытку убежать от себя (или от свалившейся проблемы?) сложно назвать прогулкой. Гордей вздохнул и подумал:
«Всё дело в том, что на первый план вылез обиженный мужчина с кучей комплексов, с которыми, как оказалось, я так и не разобрался, а просто запрятал подальше. Оставил, так сказать, до лучших времён. И вот теперь, видно, эти «лучшие времена» настали. Жизненная ситуация загнала в угол, мне придётся рассмотреть свои комплексы под микроскопом, чтобы начать методично избавляться от них. Страсть делает людей похожими друг на друга», - ему показалось, что мысли перестали жить собственной жизнью.
К нему вернулось самоуважение и способность высмеивать собственную глупость, в какие бы одежды она ни рядилась:
- Дурная голова ногам покоя не даёт, - произнёс он вслух и вдруг осознал, что вокруг стоит какая-то неземная тишина.
Не было проезжающих мимо машин на дорогах, и встречных прохожих не было видно, никакой музыки и криков ворон, и на  скамейках никто не сидел, не дискутировал на политические темы, влюблённые не стояли в обнимку в тени огромных деревьев, да и сами деревья притихли, словно прислушивались к чему-то. Даже всполохи на небе не сопровождались раскатами грома. Город спал. Гордей  посмотрел на часы и присвистнул:
- Два часа ночи. Ничего себе! Погулял на славу, - пробубнил он и с удивлением посмотрел на старинное, до боли знакомое здание, поспешил пройти под аркой, чтобы оказаться во дворе собственного дома. – Ноги сами привели меня туда, куда надо.
От запаха цветущей сирени что-то сжалось внутри. Ему показалось, что где-то вдали запели миллионы арф. Пение то нарастало, то затихало, то возвращалось снова. Оно возникало из ниоткуда и улетало в никуда.
- Красивая мелодия, - прошептал Гордей и растерялся, потому что понял, что это у него в душе звучит нежный, грустно-трепетный звук, который так же неожиданно замер, вызвав в памяти картину летних сумерек возле реки.
Он сделал глубокий вдох, потом резко выдохнул и голосом, похожим на шелест ветра в кустах, запретил себе вспоминать. А потом поставил портфель возле фонтана, который не работал, сколько себя помнил Гордей, зато являлся достопримечательностью их двора, ибо был построен в прошлом веке именитым скульптором, который когда-то жил в их доме. Что ещё этот скульптор создал за свою достаточно бурную жизнь, никто из жильцов дома не знал, зато все свято верили в его гениальность.
И то, что фонтан так и не заработал, никого не смущало, ибо в центре чаши, по периметру которой был замысловатый орнамент из кувшинок и каких-то экзотических листьев, была изящная мраморная скульптура русалочки, сидящей на камне. Кто-то пустил слух, что русалочка защищает жителей двора. И благодарные жители периодически собирали средства на реставрацию столь необычного произведения искусства.
 Гордей с тоской посмотрел на каменное изваяние, на лице которого, как ему показалось, появилась улыбка, и стал с помощью определённых, одному ему известных, методик приводить себя в равновесное состояние, совершенно позабыв, как его упражнения смотрятся со стороны. Он был уверен, что свидетелей его «танца» в такое время не может быть.
- Вот так-то лучше, - пробубнил он себе под нос. – Игры в страдальца не для тебя, дорогой. Глупо переживать по поводу отсутствия того, чего никогда не имел. Решил сам, своими руками, выбить почву из-под ног? Не совсем. Я успокоился, смирился со статусом мужчины, от которого сбежала женщина. Это глубинная память решила сыграть со мной злую шутку. Но ты же знаешь, что нимфа на берегу реки из сна не может быть реальной. Знаю. Это – здравый смысл. Я принял данность, поэтому видение с высоты птичьего полёта, казалось, растаяло со временем. Казалось. Вот именно, «казалось». А на самом деле? Оказывается, я никак не могу отпустить ускользающий образ. Почему, спрашивается? Да потому, что «ускользающий». Никакой конкретики, один силуэт. Грёзы, грёзы. Надо записаться к себе на приём, - улыбнулся он, похлопал ладонью по краю чаши, поднял портфель и только тогда увидел девушку на скамейке возле подъезда.
 «Идиот. Станцевал, поговорил сам с собой. Осталось дождаться аплодисментов или кареты скорой помощи», - мелькнула мысль.
В глазах девушки он увидел застывшие недоумение и страх. И не мудрено. Прямо перед ней стоял высокий, худосочный эстет с пронзительным взглядом зелёно-карих глаз, с вьющимися светло-русыми волосами, чем-то напоминающий графа Робера де Монтескью (только без усов и экстравагантной бородки), который с вдохновением, хоть и не слишком громко произносил весьма странный монолог, больше похожий на бред. Этому монологу предшествовал дикий танец туземца с забытого Богом острова вокруг фонтана под странные гортанные звуки, лишённые всякого смысла.
Гордей ощутил растерянность незнакомой девушки. Подумал, что надо как-то исправить ситуацию. А она не знала, что лучше – то ли сделать вид, что ничего не видела и не слышала, то ли бежать прочь, пока угроза из гипотетической не превратилась в реальную. Странный тип улыбнулся, отчего её страх не растаял, а только усилился, ибо его глаза-буравчики уже зацепились за неё и не желали отпускать, хотя неким странным образом их цвет стал ещё более неопределённым – в них проявилась (уж совсем не кстати) голубизна.
Мужчина словно прощупывал её взглядом. А она из последних сил пыталась освободиться от невидимого притяжения и судорожно прибрасывала, успеет ли вызвать полицию, или всё же устроить ор на весь двор, чтобы переполошить всех жильцов, когда услышала:
- Испугал до смерти? Извините. Я не видел вас, потому и позволил себе проделать ряд восстановительных упражнений. Глупо, признаю. Я живу в том самом подъезде, возле которого вы сидите на лавочке. Я вынужден буду пройти мимо вас. Надеюсь, вы не будете кричать. Я из тридцать восьмой квартиры. Гордей, - зачем-то представился он.
- Лучшего времени для знакомства трудно найти. Да ещё после столь экзотического танца. А может, вы ловили порывы ветра? И как улов? Вопрос риторический. Хочу заверить, что кричать не буду. Проходите, - девушка жестом указала на входную дверь подъезда, - обещаю замереть и не двигаться.
- Спасибо, но не надо крайностей, - произнёс он. – На небе всполохи. Чёрное небо, исполосованное зигзагами лучей. Чарующее зрелище. Только гром почему-то не сопровождает небесное видение, - произнёс он, увидел, как девушка беззвучно зашевелила губами, и вдруг загромыхало где-то вдали. – Накаркал. Природа в ожидании дождя. Не засиживайтесь, а то промокнете, - он сделал несколько шагов от фонтана к подъезду.
- Гром далеко. Через полчаса, не раньше, ливень будет. Ария, - услышал он.
- Скорее, симфония, - произнёс Гордей.
- Нет, меня зовут Ария. Я из семьи музыкантов. Мы недавно переехали в квартиру, которую нам оставила бабушка, - она встала в тот момент, когда дверь подъезда открылась, и на пороге показался её сосед Дмитрий с собакой.
- Привет, Ариша. Гордей в своём репертуаре? Подсел на уши? Отпусти девушку, изверг, - засмеялся он.
- Ты его знаешь? – спросила Ария.
- Конечно. Мы учились с ним в одной школе. И это не персонаж из анекдота, это знаменитый психотерапевт Гордей Петрович Горюнов. Может, конечно, и не очень известный среди простых смертных, но достаточно модный и высокооплачиваемый - это точно. Он из какого-то племени, не иначе, привёз экзотические методики восстановления психических вывертов, и все обеспеченные дамочки выстроились в очередь в клинику, где он ведёт приём. Не красавец, но к нему не только дамы питают симпатию, но и  мужественная часть населения. В мире, где стресс диктует поведение, а о гармонии и радости остались одни воспоминания, его упражнения - это актуально. Думаю, что «к нему не зарастёт народная тропа». 
- Тогда всё понятно, - улыбнулась Ария. – Дверь не закрывай. Я домой иду. Товарищ психотерапевт, а вы ещё погуляете? Или у вас запланирован новый танец под занавес вокруг фонтана?
- В одном и том же костюме не танцую дважды, даже на бис. Всего доброго, Дмитрий. Благодарю за исчерпывающую характеристику моей личности. Должен только заметить, что это твоё видение, и оно грешит однобокостью. Маме привет передавай.
- Да я комплимент хотел тебе сделать. Если честно, ничего против твоих методов и тебя лично не имею. Ради справедливости должен сказать, что многих бесплатно лечишь. Это тоже факт. Мама от тебя в восторге. Язвительность от зависти, не иначе. Каюсь. Ты на меня тоже благотворно влияешь. Свои промахи стал видеть, пытаюсь не спорить по пустякам и могу извиниться, если не прав. Так что, извини, если брякнул что-то не совсем корректное. Ты натура весьма тонкой организации, а я мужлан. Но думающий. После последних «посиделок» с тобой решил заняться самообразованием и самовоспитанием. Результат пока не очень, признаю, но стараюсь. Честно. Зашёл бы как-нибудь. Твои беседы направляют мамину энергию в мирное русло. Ты же знаешь, у неё характер – не сахар.
- Обязательно зайду, - пообещал Гордей.   
Входная дверь подъезда закрылась, оставив Дмитрия с собакой по другую сторону от Гордея и Арии. Девушка нажала кнопку лифта, после чего повернулась к молодому человеку и произнесла:
- Мне кажется психотерапевт сможет объяснить всё, что угодно, только доказать не сможет.
- Доказательство, думаю, в большей степени – прерогатива математиков. И объяснение объяснению – рознь. Разве сравнимо объяснение, как летать на дельтаплане, и реальный полёт с объяснением, как пришла в голову Френсису Рогалло, американскому инженеру, в 1970 году идея создания аппарата без двигателя с использованием потоков воздуха, с тем, что ощущает человек во время полёта? – вдруг спросил Гордей.
- Не поняла.
- Задача психотерапевта не объяснять, а помочь найти причину, чтобы исправить следствие. Причина, как вы понимаете, может быть весьма болезненной, спрятанной, вытесненной придуманными воспоминаниями. И не всегда человек сам в состоянии поднять непосильный пласт. Да и корни причины могут находиться в далёком прошлом, иногда и в ином воплощении.  Если будет найден и размотан клубок причин, пациент сможет осознать природу болезни, а затем и преодолеть отрицание травматического события, сможет отреагировать на вытеснение сознанием переживания. Важно развить у пациента способность к самоанализу и самоконтролю, изменить патологические поведенческие стереотипы. О методах и способах помощи говорить не будем. В моём арсенале их предостаточно. Главное, чтобы человек увидел выход, осознал, что его проблема решаема…
- Я поняла. Без людей вашей профессии простым смертным никак не обойтись.   Вы и недостаток способны превратить в достоинство…
- Если в этом есть необходимость. Люди погрязли в иллюзиях. Они разучились радоваться солнцу, дождю, облакам, рассвету и закату, весне, теплу, снегу. Им не до красот небесных и земных. При ином взгляде на ситуацию, проблему, можно поставить плюс там, где человек ставит минус, - в его голосе послышались назидательные нотки. – Это своего рода инструмент…
- Решил просветить? Увы, как всегда – время приёма ограничено, - двери лифта открылись, Ария вышла. – Мне не нужен психотерапевт. Даже такой пластичный, экстравагантный, как ты. Во всяком случае, я так думаю, - она помахала рукой. - До свидания, Гордей Петрович.
«Зачем так официально»? – он вовремя закрыл рот, чтобы не озвучить прозвучавший в голове вопрос.
Гордей пожал плечами, а потом опомнился и успел попрощаться до того, как оказался в замкнутом пространстве. Этажом выше он покинул кабину лифта, открыл входную дверь квартиры, доставшейся ему от деда, к которому он переехал, когда поступил в институт. Не потому, что за дедом надо было ухаживать, а потому, что не мог смириться, что мать после смерти отца приняла поспешное решение продать городскую квартиру, отремонтировать загородный дом и переехать туда от городской суеты. На самом деле она хотела сбежать от воспоминаний о трагедии, как впрочем, и он сам, если уж быть до конца честным.
 Гордей заставил себя разуться, аккуратно поставить башмаки, повесить на плечики куртку, пройти в кабинет, положить портфель на стул, отправиться в ванную, вымыть руки, после чего переодеться, сесть в кресло и расслабиться.
Почему он не мог себе позволить делать то, что хочется: закричать от переполнявших эмоций, бросить портфель в угол, запустить башмаками в потолок и плюхнуться в кресло, не раздеваясь, чтобы прийти в себя? И только после этого сбросить куртку, а затем и оставшуюся одежду, зажмуриться, вскинуть руки, резко опустить их и пуститься в дикий пляс, причитая: «Свободен! Я свободен»! А в ванне, принимая душ, голосить под аккомпанемент воды «Дубинушку» и не думать, что вопли, мало похожие на пение, могут потревожить покой соседей. А потом влезть в махровый халат, замереть возле окна, погрузившись в ничегонедумание.
В том-то и дело, что он был закрепощён с момента рождения и не мог позволить нарушить то, что вошло в него раньше, чем он начал говорить, что постоянно вдалбливалось отцом, который любил читать лекции о порядке, о том, что должен делать человек, а чего не должен. Только вот почему-то он не мог позволить себе хвалить сына.
 Если тот что-то делал хорошо, это воспринималось, как само собой разумеющееся, а вот если сделал промах – тут уж отец считал своим долгом вразумить сына, что выливалось в очередную лекцию. Гордею было двенадцать, когда он впервые испытал чувство безысходности. Он пришёл к отцу в кабинет и спросил:
  - Скажи, почему хвалят людей в основном после смерти?
- Не всегда. Кого-то забывают, кого-то ругают.
- Я подумал о том, что если я сегодня внезапно умру, то в мире останется так много интересных вещей, о которых я никогда не узнаю.
- А почему ты должен умереть сегодня?
- Ну, пусть не сегодня, но когда-то же я всё равно умру.
Отец растерялся, а потом, взглянув на сына, медленно поднялся из-за стола, за которым писал, должно быть, что-то очень важное и вдруг ощутил страх за собственное чадо.
- Выброси из головы эту чушь! – чуть ли не закричал он и впервые испытал желание прижать хрупкое тельце сына к себе, чтобы оградить от всех невзгод. - Всё знать невозможно, а может, даже и вредно. Понимаешь? Ты слышишь меня? – спросил отец, делая паузы после каждого слова, будто хотел, чтобы сын усвоил эту истину, но сын видел только мечущие молнии глаза.
Ему удалось вывести из себя всегда невозмутимого отца, но сделал он это не специально, о чём хотел сказать ему, но вдруг понял, что разозлит его ещё больше, и промолчал. Зелёные с карими вкраплениями глаза Гордея блестели от торжества - всё же не каждый день он оказывался в центре внимания. Он ликовал, потому что увидел, что не безразличен отцу. Если б Гордей был собакой, то завилял бы хвостом от восторга и залился бы радостным лаем на всю округу. Но он был всего лишь мальчишкой, которому страстно хотелось, чтобы его любили.
А теперь он был Гордей Петрович, уважаемый психотерапевт, по-прежнему испытывающий дефицит любви. Он сел за фортепиано и заиграл. Музыка удивительным образом влияла на него, она уносила его в мир фантазий. Он почти, как наяву, увидел вальсирующие пары. И среди них себя с той самой неземной нимфой, которую однажды увидел на берегу реки с высоты птичьего полёта. Её лицо скрывалось под вуалью. Ему почему-то было всё равно, как она выглядит, потому что во время танца, когда держал её руку в своей руке, вдруг понял, что готов вальсировать вечно с этим созданием звёздных сфер. Гордей понимал, что грезит наяву, что на самом деле нет ни вальсирующих пар в огромном зале, ни загадочной дамы, которую он просто называет нимфой, было желание любить, из которого сформировалось видение.
Но даже и тогда, когда он убедил себя, как специалист, что никакой нимфы он не мог видеть наяву. Что всё это игры утренних грёз, когда он почти вышел из сна, но ещё продолжал оставаться в его власти. Всё же какая-то часть его не исключала возможности полёта сознания в конкретное место (к берегу реки во время дождя), где он смог увидеть реальную девушку, пусть не нимфу, с которой, возможно, его столкнёт судьба в будущем. А это значит, что увиденная картина не была фантазией. Нельзя же исключать предвидение того, что ещё не случилось, но когда-нибудь обязательно случится?
Так или иначе, но это видение преследовало его долгое время, а потом растаяло, как дым. Он успокоился. Правда, иногда весной, когда цвела сирень, некое воспоминание пробивалось, как сегодня во дворе ночью, сквозь толщу отрицания.
«Знать то, чего не существует, невозможно. Это аксиома, запомни, милый», - произнёс когда-то отец фразу, которую Гордей иногда произносил, как молитву.
Он не смог бы объяснить, зачем это делает. Ему казалось, что это некий мистический мостик, связывающий его с отцом, но при этом он оставил себе право на сомнение.
- Кто сказал, что Нимфы из моего сновидения не существует на самом деле? – спросил он сам себя. – Хотя, как врач, должен констатировать, что это клиника, дорогой. Сновидение не реальность.
За окном хлестал дождь. Его тяжёлые капли барабанили по стеклу. Молния озарила всё бледно-голубым светом. Комната стала похожа на засвеченную фотографию. А потом он уснул и вновь увидел Её во сне. Самое смешное, что он никак не мог разглядеть лицо незнакомки. Он видел девушку со спины. Она была в мокром, облегающем фигуру платье, с мокрыми волосами - то ли промокла под дождём, то ли вышла из воды и шла вдоль берега под вспышки молнии. В тот момент, когда должен был загреметь гром, раздался телефонный звонок, вырвавший его из сна.
Гордей открыл глаза. В солнечных лучах кружились пылинки, создавая атмосферу некой ирреальности. Рука тянулась к телефону, а мысль летела впереди неё:
«Маргарита меня покинула, я прошлялся полночи по улицам, пока не оказался у себя во дворе, потерял голову от нахлынувших воспоминаний, решил восстановить душевное равновесие с помощью упражнений, в результате чего испугал девушку. Арию. Соседку, которая живёт этажом ниже. Хорошенькая. Не любит психотерапевтов. Есть в ней что-то от непогоды. Да ответь уже на звонок».
- Слушаю вас, - произнёс он.
- Мне рекомендовали вас…
А дальше, как всегда, частный вызов, адрес, двойная плата за выезд на дом, день и время, продолжительность сеанса. Обговариваются детали. Напряжение в голосе компенсируется излишней вежливостью, нотки заискивания с другой стороны, ожидание чуда. Прощание до предстоящей встречи. Выключенный телефон, испорченное настроение. Звонок в клинику. Смещение графика приёма. Вылезшее из глубины чувство вины. И, как результат, преодоление негативной реакции на самого себя. Недовольство можно убрать, а с совестью что делать?  Вопрос повисает в воздухе, но остаётся без ответа.
  А потом мысли Гордея начинают вращаться вокруг непогоды, и сразу же возникает лицо девушки с испуганными глазами. Ария. Он улыбается. Жизнь продолжается.
Мужчина, который ему позвонил с утра, жил в загородном доме. Это был весьма обеспеченный человек, у его матери возникли проблемы, в которые он не желал посвящать местных врачей, а, по сему, приглашал дорогостоящих светил, которые не зависимо друг от друга поставили его матери диагноз – абсолютно здорова. А вот то, что касается её стервозного характера, тут их опыт и знания оказались бессильны. Самодурство таблетками не вылечишь. Но они посоветовали обратиться к известному психотерапевту. Они утверждали, что после его сеансов даже мигеры становились если и не ангелами, то весьма уравновешенными особами. Именно поэтому Гордей и ехал теперь за город. 
Он с некоторым недоумением воспринял архитектурный изыск и ландшафтный выверт хозяина усадьбы. В нём даже появилась уверенность, что здание за бетонной стеной планировал либо некий безумец, либо тот, кто хотел свести с ума его обитателей. А может, архитектор был не совсем трезв? Шестиугольник с зарешеченными амбразурами вместо окон и с гигантской трёхэтажной «трубой» в центре, с панорамными окнами на третьем этаже и окнами-щелями на втором. 
Дорожка из гравия петляла среди цветущих кустарников, экзотических цветов от калитки в чугунном заборе на фундаменте из булыжника через сад к другой калитке в высокой бетонной стене.  Земля возле стены и дома была сырая и тёмная, словно табак.
Гордей попытался представить, как выглядит это здание сверху. Казалось, что некий великан вставил свечу в гигантский праздничный пирог шестиугольной формы или некие внеземные существа построили стартовую площадку для космического корабля, откуда могли улететь к себе в любой момент. Гордей утвердился в мысли, что архитектор был либо экзальтированной личностью, либо не от мира сего.
Вокруг здания - дорожка из гравия, вдоль которой с двух сторон росли аккуратно подстриженные кустарники.  Бетонную стену, расположенную по кругу в пяти метрах от здания, с внутренней стороны кто-то расписал экзотическими деревьями, на которых гордо восседали, словно живые, редкие тропические птицы, при взгляде на которые возникало ощущение, что они сейчас заголосят или взлетят. 
Растерянность, возникшая в первый момент при взгляде на чудо-здание, не покидала Гордея и внутри этого странного шестиугольника. Он никак не мог избавиться от мысли, что если бы его не встретили у первых ворот (что оказалось весьма разумно) и не решили проводить до конечного пункта назначения, то вряд ли бы он определил, за какой дверью его ожидают (не открывать же, право, все двери подряд). Наверное, во всей этой зеркальности (двенадцать дверей близнецов) был некий скрытый (а возможно, и сакральный) смысл.
Однако сопровождающий его человек легко ориентировался в здании-загадке. Он уверенно шёл по коридору, расположенному вокруг круглой центральной башни, где стены и потолок, окрашенные в белый цвет, а так же пол из мраморной напольной плитки при полном отсутствии предметов мебели и ярком освещении усиливали ощущение стерильности, а безликость погружала в состояние прострации. Только стены и двери без всяких табличек. Двери и стены, за которыми скрывались тайны, в которые никого из посторонних не посвящали.
  Гордей предположил, что через двери с внешней стороны коридора можно попасть в жилые комнаты с узкими высокими окнами («щелями» с решётками, которые, явно были лишними, потому что вряд ли нормальный человек смог бы пролезть через подобное отверстие, да и ненормальный - тоже). С внутренней стороны  - столько же дверей, правда, с небольшим смещением. Через одну из них он попал в здание. Дверь в кабинет врача ничем не отличалась от остальных. Зачем подобная конспирация, Гордей не знал, правда, подумал, что выйти на свободу без посторонней помощи будет проблематично.
Он представил, как бегает по кругу, размахивает руками, ломится во все двери подряд, методом «тыка» находит нужную дверь и вырывается на свободу, а там – скрипач играет жигу, для оживших экзотических птиц, которые пытаются танцевать и подпевать ему на все голоса, и чуть не рассмеялся. Правда, быстро справился с эмоциональным всплеском.
- Это здание досталось мне от прадеда, знаменитого психиатра, - сообщил словоохотливый хозяин. - Здесь когда-то была частная клиника для душевнобольных.
«Ну, вот. А ларчик просто открывался. Энергетика больных людей до сих пор «живёт» здесь», - подумал Гордей.
- Жилой двухэтажный дом находится в другом конце участка среди соснового бора. Он тоже когда-то принадлежал моему прадеду. У его дочери и жены возникли психические расстройства после того, как корабль, на котором они отправлялись в отпуск, затонул. Их и ещё четверых пассажиров, чудом спасшихся, доставили в ближайшую больницу, где был поставлен всем неутешительный диагноз. Он договорился с врачами, чтобы этих больных не спешили переводить в психушку, обещал забрать всех в ближайшее время. Едва закончилось строительство, он сразу же перевёл спасшихся (с согласия их родственников) сюда, нанял лучших врачей, наблюдал за больными сам. По тем временам здесь было всё самое лучшее – оборудование, медперсонал, условия содержания и методы лечения. Двор для прогулок хорошо просматривался из кабинета прадеда (сейчас это мой личный кабинет на третьем этаже). А теперь возникли проблемы у моей матери, и я поместил её в одну из палат. Пару лет назад я оборудовал все палаты системами видео наблюдения с выходом на мониторы в моём кабинете. Во времена прадеда санитар наблюдал за пациентами в специальные отверстия в дверях палат.
- Я, конечно, пообщаюсь с вашей матерью, но я не психиатр, а психотерапевт. Существует…
- Избавьте меня от медицинских тонкостей. Моя мать не сошла с ума. У неё депрессия, но я не хочу её пичкать антидепрессантами. Она не страдает шизофренией, у неё нет паранойи, она не психопатка, у неё нет никаких психических отклонений. Это мне сообщили профессора, медицинские светила, которые здесь, в этом кабинете осматривали её. Я был вынужден обратиться к ним, ибо у её бабушки и дочери бабушки были проблемы, правда, сын (отец моей матери) был абсолютно здоров, как и её дед, этот самый светила психиатрии. И, тем не менее, меня волнует, что моя мать в последнее время стала слишком часто срываться, переходить на крик. Её нервозность и непредсказуемость достали мою жену. Мне порой кажется, что мать специально выводит свою невестку из себя. Специалисты сказали, что хороший психотерапевт приведёт её в норму без всяких лекарств достаточно быстро. Поэтому вы здесь. Мне нужен мир в доме, а не война, понимаете?    
- Понимаю. Но я не волшебник…
- А я и не требую, чтобы вы обратили мою мать в бессловесное существо. Хотя это решило бы многие проблемы, а особенно доставило радость жене. И зелье варить от вас не требуется. Если учесть, что пить его всё равно мать не станет.
- Я могу побеседовать с вашей матерью? Без вашего присутствия, естественно.
- Можете. Сейчас её приведут. А вы пока располагайтесь, - предложил хозяин экзотического здания и покинул кабинет.
 Едва Гордей подошёл к столу, за которым ему было предложено «располагаться»,  как в комнату вошла достаточно миловидная женщина преклонного возраста. Гордей едва коснулся спинки кресла, в которое так и не успел сесть, и произнёс:
- Здравствуйте. Гордей Петрович Горюнов, к вашим услугам. Психотерапевт.
- Ещё один доктор, - заявила женщина, не ответив на приветствие, - неймётся моему сыну. Если я бью посуду, когда злюсь, это не значит, что я сошла с ума. Это значит, что мои родственнички достали меня. Конечно, я могла бы не разбивать антикварную вазу, но это единственное, что было у меня под рукой, и я была уверена, что это, наверняка, выведет из себя мою невестку. Так оно и произошло. Они соизволили услышать, что я не хочу отправляться в пансионат, какой бы дорогой и респектабельный он ни был. Я собиралась ехать на остров в Карибском море. У меня там дом, который достался мне от отца. Я не желаю его продавать, как того хочет моя невестка. Конфликт интересов налицо. Это не депрессия и не психическое расстройство, это моё желание жить так, как я хочу. Это отстаивание личной свободы. Это нормально для любого здравомыслящего человека. Формы этого отстаивания, правда, могут быть разные. А меня мой дражайший сын по науськиванию жены поместил в одну из палат для душевнобольных и ждёт, что я изменю своё решение. Дудки. Я уже позвонила своему адвокату и другу-репортёру, они в курсе происходящего. Это может вылиться в скандал, в котором не заинтересован мой сын. И чем вы можете мне помочь, молодой человек, в этой, крайне щекотливой ситуации?
- Не поверите, - улыбнулся Гордей, - ничем. Присаживайтесь, пожалуйста. Если хотите, я могу вам показать несколько упражнений для приведения себя в равновесное состояние. Правда, если вы предпочитаете бушевать для решения конкретных задач, то эти упражнения вам не пригодятся.
- Я слышала о ваших методиках от своей подруги. Экзотические упражнения. А знаете, я, пожалуй, воспользуюсь ими. Это выведет мою невестку из себя. Показывайте, Гордей Петрович. Видите, я не шутила, когда говорила, что заочно знакома с вами. Кстати, меня зовут Илиада Анатольевна.
- Очень приятно, - улыбнулся Гордей. – А про себя отметил, что вслух эта милая дама не произносила, что слышала о приглашённом к ней специалисте, она даже не соизволила ответить на приветствие, хотя это, возможно, её стиль общения со всеми.
 Через полчаса из кабинета врача послышались радостные восклицания Илиады Анатольевны. А ещё через пятнадцать минут она вызвала домоправительницу и потребовала, чтобы сервировали стол для чаепития на три персоны и не забыли про пирожные и конфеты.
- Пирожки и печенье тоже можете принести. Чаёвничать будем здесь. И не вздумайте возражать и напоминать мне, что в моём возрасте сладкое и мучное вредно. Оно не полезно в любом возрасте. И не смотрите на меня так, будто я сказала нечто неприличное. Я не желаю идти в столовую. Имею право. И моего сына пригласите, пожалуйста. Он должен услышать вердикт доктора.
Приём закончился чаепитием в кабинете врача.
- Ваша матушка абсолютно здорова, - начал Гордей.
- Если вас не затруднит, напишите письменное заключение на официальном бланке. Я сделаю копию и буду её показывать моей дражайшей невестке и сыну в зависимости от обстоятельств, - вмешалась Илиада Анатольевна.
- Хорошо. Я заверю заключение у себя в клинике, поставлю печати и передам с курьером. Вас устроит такой вариант?
- Вполне, - улыбнулась Илиада Анатольевна.
- Так вот, Антон Владимирович, у вашей матери взрывной характер. Но это не расстройство психики, а особенности её темперамента. Я порекомендовал ей комплекс упражнений, который будет приводить её в гармонию. И ещё, думаю, ей пойдёт на пользу, если она покинет стены столь мрачного здания и вернётся в привычную для неё обстановку.
- Вы уверены? – спросил Антон Владимирович.
- Да. Думаю, что проблемы лучше решать мирным путём. Изоляция – не выход.
- Но даёт передышку на время от склок двух не безразличных мне женщин…
- Оправдание глупого поступка. Ты всегда можешь отсидеться у себя в башне на третьем этаже. В этот раз ты просто стал солидарен со своей дражайшей половиной и решил применить метод устрашения неподдающейся. Он вам сказал, что это здание досталось ему от моего деда? Это он так считает, на самом деле – это всё принадлежит мне, пока я жива и дееспособна. Я человек дела, иду в ногу со временем. Давно надо было психушку перепрофилировать в частный пансионат для престарелых людей из обеспеченных семей. По крайней мере, не будет простаивать столь необычное здание. А в доме на острове в Карибском море можно отдыхать всем вместе. Я снимаю запрет на ваше пребывание там. Отдых в райском уголке лучше, чем деньги в кармане, хотя и без них плохо.
- Интересная мысль. Ты бросаешь идеи, а осуществлять их, как всегда, должен я? - спросил Антон Владимирович.
- Конечно. Потому что я не буду претендовать на доход от моей идеи. Мне хватает на жизнь того, что мне досталось от деда и отца. А вчера мне сообщили, что дядя завещал мне свою недвижимость и счёт в банке.
- С Мариной помирись, - попросил Антон Владимирович.
- Если она извинится. А знаешь, запиши-ка ты её на приём к Гордею Петровичу. Это пойдёт ей на пользу.
- Хорошо. И перестань всеми и всем руководить. Мы уже не дети. У тебя взрослый внук, - произнёс Антон Владимирович.
- Я не страдаю склерозом. Хорошо, что Юрик живёт отдельно от вас. Я общаюсь с ним и Тосечкой достаточно часто.
- Какой Тосечкой?
- Как? Вы не в курсе, что у вашего сына есть невеста? – улыбнулась Илиада Анатольевна. Вы слишком погрузились в собственные проблемы. Хотя взаимоотношения с сыном у вас ещё хуже, чем со мной. А знаешь, тебе бы самому не мешало записаться на приём к Гордею Петровичу. Глядишь, и с сыном помирился бы. Кстати, они согласились провести отпуск в доме, который вы так упорно советуете мне продать. Ты думаешь так много в твоём окружении семей, имеющих дома возле Карибского моря? И перестань нести чушь, что мой прадед был пиратом. Ни о каких сокровищах, зарытых на участке там, я не знаю. О, только не говори, что если человек чего-то не знает, то это не значит, что этого не может быть. У вас будет возможность доказать мне обратное, приобретите металлоискатель и поищите сокровища. А вдруг вам повезёт? Мой прадед мог позволить себе построить небольшой замок на острове не потому, что был пиратом, а потому, что был титулованной особой, служил при дворе и сколотил приличное состояние благодаря своему уму. И сын его был умницей, потому остров и остался в нашей семье.
- Мама, - произнёс Антон Владимирович.
- Я уже сорок пять лет мама. Я законно получила в наследство остров и дом, исправно плачу все налоги, так что мне бояться нечего, дорогой. И мифическое сокровище на острове никто не запретит вам искать. Развлекайтесь. А вдруг? Гордей Петрович, извините, что оказались втянутыми в наши глупые препирательства с сыном. Всего вам доброго. Антон проводит вас до машины. Я благодарна вам за общение. Вы просто прелесть. Я ощущаю неимоверный прилив сил. Есть в вас нечто, что объяснять не решусь, но это очень ценное качество. Вы – настоящий.
- Спасибо, - произнёс Гордей, слегка поклонился улыбающейся Илиаде Анатольевне и посмотрел на сына своей пациентки.
- Люблю галантных мужчин, - улыбнулась в ответ  Илиада Анатольевна.
- Прошу, - произнёс её сын и поспешил открыть дверь.
  Как только Гордей покинул столь специфическое здание и оказался за пределами вторых ворот, то  готов был пуститься в пляс от радости, но вместо этого довольно-таки сдержанно распрощался с хозяином.
- Деньги я вам перечислил, как договаривались, плюс премиальные от меня лично.  Вы помирили меня с матушкой. А это дорого стоит. Даже если вы заявите, что ничего специально не делали, я вам не поверю. Отказываться от премиальных тоже не имеет смысла, - произнёс Антон Владимирович.
Гордей пожал плечами.
- Значит, у меня нет выбора. Я правильно вас понял? – он изобразил улыбку, которую не заметил человек, стоящий рядом с ним. - В четверг жду вас у себя в кабинете вместе с супругой, - напомнил психотерапевт и почти побежал к машине, сел за руль и только тогда облегчённо вздохнул и почти сразу же услышал, как где-то там, вокруг здания, завыл ветер, нагоняя тоску.
Ветер призывно голосил (что само по себе было странно) в попытке вырваться наружу, но словно некая невидимая сила удерживала его в «загоне» за высокой цементной стеной, где когда-то гуляли душевнобольные. Гордею показалось, что он будто увидел согбенные фигуры некогда живших в шестиугольном здании людей. И это их плач сливался с завыванием ветра и напоминал ныне живущим, что ничто никуда не исчезает.
Хозяин невольно ссутулился и побежал к калитке, позабыв о психотерапевте, а Гордею в очередной раз стало не по себе.
«Странно, впервые моя помощь, по сути, была не нужна пациентке, - подумал он. – Тогда почему я так устал от общения с ней и её сыном? А не было никакого общения. У неё нет проблем, которые ей приписал сын. Ей не нужны были никакие врачи. Ей нужно было внимание. Любимая работа должна наполнять душу радостью. И где моя радость? Где она затерялась по пути ко мне? Самое смешное, что это у меня было состояние, будто я застрял в каком-то сне. Всё же энергетика здания не лучшим образом влияет на людей, в нём находящихся. А может, невежество сродни безумию? Но ведь этих весьма обеспеченных людей никто не называет невежественными. А почему? Неужели магия денег застилает глаза? Или они играют в свои, им одним понятные игры, правила которых неизвестны за пределами их круга»? – подумал Гордей, покидая улицу, где ещё недавно стояла его машина.
Он так и не понял, почему не поехал прямо, как советовал навигатор, а свернул направо. И лишь только когда проехал знакомую мельницу, опомнился, а потом ощутил, что от пустынной дороги исходит печаль, в которой хранится какая-то созидательная сила. Серое сумеречное утро плавно перешло в пасмурный день, отчего возникло ощущение безвременья, в которое он всё больше погружался. За поворотом показался загородный дом матери. Вернее, это был дом их семьи, дом, который приобрёл когда-то отец.
Ветер поднял пыльное облако, покружил его и, словно смутившись, оставил свои игры. Гордей подумал:
«Почему бы ветру не забрать с собой мои обиды, не унести подальше, освободив меня от мучительных переживаний? Нет, слишком тяжёлая ноша для него. Да и куда он потащит ворох моих невзгод, на кого свалит? Сам должен тянуть лямку, как бурлак баржу, пока не пойму причину. Пусть уж лучше лужи от ветра становятся каракулевыми,  тучи рвутся на затейливые куски под его натиском, а парусники мчатся по морю. Да мало ли у ветра дел, которые меня не касаются? Я должен помириться с матерью. Но мы и не ссорились вовсе. Раз в неделю я звоню ей, раз в месяц перевожу определённую сумму, я даже оплачиваю услуги домработницы. И что? Когда ты видел мать в последний раз? Года три назад я заезжал к ней. Во мне заговорила совесть. Моя мать в душе желает невозможного, спорит с судьбой, но при этом уверяет всех в своей покорности року. Я вижу её проблемы, а свои прячу. Я вырос, а в её присутствии страстно желаю быть ребёнком. Она никогда не держала меня на расстоянии вытянутой руки, как отец, который  всегда лучше меня знал, что мне нужно. Тогда почему я сопротивлялся? Он делал меня несвободным, - подумал Гордей и резко затормозил. – А я хотел, чтобы меня любили. Любили не за что-то, а просто так. А может, отец не умел любить? Ведь мать тоже пыталась завоевать его расположение, но он и её держал на расстоянии».
Гордей осознавал, что общение с сегодняшней пациенткой было не случайным. Существовала некая внутренняя параллель при внешней несхожести ситуаций. Что-то всколыхнулось у него внутри. Видно, давно пришло время наладить взаимоотношения с матерью, посмотреть проблеме в глаза без суеты и страха. Гордей ощутил страстное желание повернуть назад, сбежать, спрятаться, как в детстве, но, увидев до боли знакомый сад, за которым возвышался их старый дом, с замиранием сердца вышел из машины и хриплым голосом произнёс:
- Поздно.
Во дворе на кресле сидела его мать, укрытая пледом, и безмятежно спала. Гордей улыбнулся. Он слегка толкнул калитку, а она в ответ заскрипела каким-то мерзким, скандальным скрипом, от которого он вздрогнул и как-то воровато посмотрел по сторонам. Меньше всего ему хотелось привлекать внимание соседей. Но никому не было дела до сольного концерта калитки или это только ему так хотелось думать?
Гордей прошёл по дорожке, остановился возле матери в то самое время, когда она открыла глаза и прошептала:
- Сыночек приехал. А я во сне тебя видела сегодня. Заставила Дашу пирогов напечь, а потом вот уселась в кресло, чтобы не проглядеть, когда ты подъедешь, да задремала.
Гордей опустился перед ней на колени и прошептал:
- Прости.
- И ты меня прости. Я так любила твоего отца, что видела лишь его божественную суть, а все недостатки куда-то бесследно исчезали. Он был слишком строг с тобой.  Я так и не смогла вспомнить те моменты, когда он обнимал тебя, хвалил…
-  Нельзя вспомнить то, чего не было, чего не знаешь. А я ведь не собирался к тебе, - вдруг признался Гордей.
- Я знаю, - улыбнулась мать. – Что бы ты ни говорил, как бы ни открещивался от своего отца, всё же ты его дитя, и очень похож на него. Это так, милый, даже если ты не видишь этого. По всей видимости, произошло некое событие, которое подтолкнуло тебя к действию. Именно поэтому ты здесь сейчас и стоишь на коленях передо мной.
Гордей молча склонил голову.
- Я не осуждал отца. Я просто хотел, чтобы он меня любил, чтобы я занимал хоть какое-то место в его жизни.
- Безусловно, он любил тебя. Просто ты ждал проявления этой любви в той форме, которую он не мог тебе дать. В силу своего характера, воспитания, страхов. Да мало ли ещё чего. Должна признаться, что его холодность ранила не только тебя. Я тоже страдала.  К сожалению, слишком поздно, когда его не стало, я многое поняла. И то только потому, что у меня появилось достаточно времени на размышления после того, как я перебралась в этот дом, а раньше этого самого времени у меня не было. Ты же и меня осуждал. Многие проблемы возникают из-за непонимания, из-за несоответствия внешнего и внутреннего. Тебе казалось, что из вас двоих я выбрала твоего отца. А я никого не выбирала… 
- Детская ревность, обиды раздирали моё сердце. Это теперь я понял, что гораздо проще рассуждать о жизни других людей, нежели о своей собственной. Зато анализ чужих ошибок позволил мне увидеть свои промахи. Глупец повторяет свои ошибки, умный на них учится.
«И ты, конечно, относишь себя ко вторым. Вот она, гордыня, доходящая до мании величия», - подумал он, увидел улыбку на лице матери и продолжил:
- Оставалось только использовать готовый рецепт. Но оказалось, что не так-то просто это сделать. Из-за чего? Из-за гордыни? Лени? Излишней самоуверенности? Инертности? Нехватки времени? Из-за формулы: я – не они. А чем я лучше? Способности, не находящие применения, превращаются в ничто. Цель важна, чтобы найти путь. Опыт показывает, что люди едва ли понимают то, что им говорят. Я стал учиться наблюдать за другими людьми, за собой, за ситуациями, миром, в котором живу. И неожиданно для себя увидел, что мир таинственно-притягательный. В минуты тоски мне стала вспоминаться печаль полей, шум берёз на ветру, говорящее безмолвие застывшей озёрной глади с отражёнными в ней звёздами и уходящей в небытие лунной дорогой…
- Я уверена, что ничто на земле не живёт напрасно, не исчезает бесследно и не пропадает зря. Оттого, наверное, и не оскудевает земля, и жизнь продолжается вечно. К тому же, кто страданья не изведал, сможет ли сострадать? – спросила она.
Гордей улыбнулся. В этом была вся его мать.
- Но ты же не будешь спорить, что очень важно, какие семена были брошены в детскую душу, ибо они дают всходы. А затем и плоды…
- По этому поводу тебе не стоит беспокоиться. Я сужу по плодам, - мать коснулась его руки, увидела Дашу, разглядывающую машину сына, и улыбнулась:
- Даша, как всегда, вовремя. Надо оставить прошлое прошлому и жить настоящим. Ты посмотри на нашу красавицу. Ты у кого-нибудь ещё видел такие глаза? Меня поражает глубина её удлинённых глаз. Есть в ней нечто неземное. Не мудрено, что никак не может найтись достойный мужчина, способный оценить её…
- Я всё слышу, Анастасия Ильинична, - засмеялась Даша. – Вы слишком хорошо ко мне относитесь, поэтому не видите, какая я зануда. Гордеюшка, а у нас сегодня твои любимые пироги. Твоя мама стала видеть вещие сны.
- С возрастом жажда поражать, притягивать, очаровывать и покорять не уходит совсем. Меняется форма. Мои сны – новое выражение старой жажды, - засмеялась Анастасия Ильинична. – Хотя тревожно-тоскливое состояние не покидало меня всё утро, до тех самых пор, пока я не увидела Гордея.
- Даша, скажите, а почему у вас калитка не заскрипела? – вдруг спросил Гордей.
- Так она ласку любит. Вы её толкнули, она возмутилась, а я – слегка приподняла. Вот и весь секрет.
- Мне показалось, что я всем сообщил о своем приходе.
- Плачущая мелодия калитки никого не может удивить. Вы, наверное, не обратили внимания на то, как далеко друг от друга находятся дома. Пойдёмте в дом. Что-то небо хмурится. Неужели опять будет дождь? Весна холодная в этом году.
- Не гневи Бога. Нормальная погода. И дождь кстати. Надо же полить цветы, которые мы посадили, - проговорила Анастасия Ильинична, накинула плед себе на плечи и выразительно посмотрела на кресло.
- Не беспокойся, я заберу его, - улыбнулся Гордей.
- Я спокойна, дорогой, - произнесла Анастасия Ильинична и взяла Дашу под руку. 
После обеда Гордей с матерью прошли в библиотеку, удобно устроились в креслах и стали рассматривать семейный альбом. Гордей увидел фотографию деда с маленькой девочкой на руках.
- Боже, - улыбнулся Гордей. – Этот ребёнок ты? – спросил он. – Я деда таким счастливым никогда не видел. Он на себя не похож.
- Странно, что люди, общавшиеся с моим отцом, хорошо его знавшие, не могли описать его лицо. У каждого был свой портрет, будто он расщепился на несколько непохожих друг на друга людей. Мне иногда казалось, что он переживает за то, что ещё не случилось, не произошло, но как некая неизбежность, обязательно произойдёт, - Анастасия Ильинична закрыла альбом и вздохнула: - А знала ли я своего отца?
- Хороший вопрос. А кто может похвастаться знанием своих родных и близких? Я уж не говорю про знакомых или дальних родственников. Мы себя-то не знаем, а что же говорить о других.  Дед как-то признался мне, что самое яркое воспоминание из его детства - песня, которую пела ему его мать. Он не помнил, что это за песня была, но она почему-то заставляла его плакать. Душевная очень, говорил он. И из этого воспоминания он сотворил некий эфемерный образ матери, который грел его душу. Знал ли он её такой, какой она была на самом деле? И самый главный вопрос. А нужно ли ему было это знание? – спросил Гордей.
- У него была слишком велика амплитуда колебаний из одной крайности в другую, - вздохнула Анастасия Ильинична. – Хотя это моё субъективное мнение. Как подняться над повседневностью, чтобы нести по жизни в себе тихий и ясный свет, который и во тьме светит? Когда стремишься не столько получить утешение, сколько утешить. Что для этого надо?
  - Учиться безжалостно заглядывать в собственное сердце. Пытаться продираться через сиюминутное, чтобы увидеть реальную картину бытия…
- Звучит красиво. Рекомендации для людей продвинутых или для тех, которые так ничего и не поймут, что же им делать на самом деле. Куда бежать? Что хватать? Как увидеть то, что ты требуешь? Где та заветная щель, сквозь которую заглядывать надо. А ещё и лезть зачем-то нужно. Сам не пробовал следовать данным рекомендациям? – спросила мать.
Гордей пожал плечами.
- Умён зело, - улыбнулся он. - Мне иногда кажется, что я есть, и одновременно меня нет. И, тем не менее, я не фантомный персонаж, реальный. Знаешь, я тоже не могу похвастаться, что знал своего отца. Но некоторые точки случайных откровений заставили меня задуматься. Может, это был шанс на сближение, который я так и не использовал? Я тогда не знал, что отсутствие шансов – тоже шанс. Помню, как однажды заглянул в приоткрытую дверь кабинета и увидел стоящего возле окна отца. Был зимний вечер. И вдруг я услышал:
В серебре лошадиные гривы,
Шапки, бороды, брови людей.
И, как бабочек крылья, красивы
Ореолы вокруг фонарей! 
Я тогда не знал, чьи это стихи. Мне было всё равно, цитировал ли он Некрасова или ещё кого-то. Я вдруг осознал, что мой отец способен чувствовать красоту, что он не робот, запрограммированный на работу. Это было моё открытие. Нет, я не перестал бояться его, но я увидел то, что он тщательно прятал от всех – ранимую душу. Две крайности благополучно уживались в нём, они сошлись, связались в единый узел, который невозможно разорвать без страданий и мук. Это теперь я могу анализировать, смело заявлять о существовании некой трагической драматургии судьбы, об игре с предсказуемым, неизбежным, роковым концом. Я может, и психотерапевтом стал из-за него.
- Глупости. Люди становятся кем-то, потому что им было это суждено. Мы не творцы истории, мы её заложники.  У каждого времени свои узлы противоречий. В жизни каждого из нас тоже есть точки, в которых завязались наши точки противоречий.
И в это время Гордей услышал возмущённый голос Даши:
- Зачем? Так можно всю посуду перебить…
- С кем она разговаривает на кухне? – поинтересовался Гордей у матери.
- С твоим отцом. Нет-нет, у неё всё в порядке с головой. Просто вот уже несколько дней он подаёт знаки о своём присутствии. В основном это падающая со стола чашка. Что он хочет этим нам сказать, я не знаю.
Гордей встал с кресла и отправился на кухню, где Даша подметала осколки разбитой чашки с пола. Он увидел извиняющуюся улыбку на её лице.
- Вот, создаю проблемы. Во всём виновата моя неуклюжесть.
- А мама говорит…
- Пока что это ничем не подтверждённый факт. Ну, да, периодически чашки как бы сами падают со стола. Но этому феномену может найтись весьма рациональное объяснение, никоим образом не связанное с мистикой и вашим отцом. Что за приветы такие с того света, когда мы несём, хоть и небольшие, но всё же убытки? Можно было бы найти другой способ. Зачем чашки-то бить? – в голосе Даши появилось возмущение. - А может, это связано со сквозняком?
Гордей увидел, как чашка на столе сама передвинулась к самому краю и вдруг замерла.
- Вот, так-то лучше, - улыбнулась Даша. – Не обязательно же бить посуду. К тому же это знак, вводящий нормального человека в заблуждение. Обычно люди бьют посуду, когда чем-то недовольны. А передача привета или обозначение присутствия подобным образом – явление, скорее, странное. Плохо понимаемое. Во всяком случае, мною. Правда, были попытки открыть книгу на определённой странице. Но опять же я так и не поняла, что ему надо. Никаких призраков, слава Богу, я не вижу, но чьё-то присутствие ощущаю. Я так думаю, раз этот кто-то так настойчиво «стучится», значит, ему что-то нужно. Возникает естественный вопрос, что именно?
- А почему бы ему не рассказать о причине беспокойства через сон? Если мама видит вещие сны…
- Правильно! – воскликнула Даша. – И почему я сама не додумалась до этого, не подсказала ему? Полдюжины чашек не отправила бы в ведро, - засмеялась она. – Спасибо.
- Не стоит благодарности. И давно у вас чашки бьются? – спросил Гордей и посмотрел Даше в глаза.
Она стала беззвучно считать.
- Да вот уже четвёртый день. Обычно ваша матушка приходит посмотреть на летающие чашки. И что задержало её на этот раз? – спросила Даша.
Гордей пожал плечами и, резко повернувшись, почти побежал в библиотеку, увидел, что мать уснула в кресле, и облегчённо вздохнул.
- Спит, - прошептал он, слегка попятился и натолкнулся на Дашу.
- Спит? – удивилась она. - Надо же! Сработало.
- С чего ты взяла? Она просто устала. Слишком много впечатлений… - он не успел закончить свою мысль, как мать открыла глаза и позвала Дашу.
- Мне только что мой покойный муж приснился. Он просил поторопиться. Его бывший сослуживец, с которым он когда-то начинал писать книгу, ушёл из жизни. Он продиктовал мне адрес. Завтра – прощание, потом отпевание в местной церкви и похороны. Пётр сказал, что он очень виноват перед ним. В подробности не стал посвящать. Из-за чего у них произошла размолвка, я не ведаю, а он не сказал. Главное, что Пётр забрал записи, сделанные с помощью стенографии. Сказал, что собственную подлость пережить не смог,  сердце не выдержало. Он всегда был строг к себе и людям. Пётр просил отвезти две общие тетради, что хранятся на чердаке в сундуке среди бумаг. Они перевязаны бечёвкой крест-накрест. Так вот, я должна передать эти тетради ему с усопшим. Он просил положить рукописи в гроб, чтобы они смогли там (на том свете значит) довести свою работу до конца. Ибо это тяготило их обоих. Пётр обещал больше не тревожить нас. Не знаю, каков процент правды в увиденном сне. Господи, я понимаю, информация запредельная, звучит, как бред. А мне ещё осуществить придётся его просьбу. Не хотелось бы на старости лет оказаться в палате для душевнобольных. Но что-то в этом есть. Моя мать тоже видела слишком реальные сны и бабушка. Мать говорила, что не знает, дар это или проклятие, когда во сне ты проживаешь, словно ещё одну жизнь. Дай мне ручку и блокнот, - попросила она Гордея, - я должна записать адрес.
Анастасия Ильинична увидела растерянность на лице Даши и спросила:
- Ну, что не так?
- Я попросила нарушителя нашего спокойствия не бить больше посуду, потому что я всё равно не понимаю его намёков. Потом Гордей вспомнил (совершенно случайно) о вашем сне перед его приездом и попросил объяснить, чего ему надо, через сон.
- Ну, вот, объяснение получено. Только как его осуществить? Как это будет выглядеть? И адрес имеется. Это недалеко отсюда. Соседняя деревня, - произнесла Анастасия Ильинична. – Я ему обещала. Во-первых, надо найти эти тетради, - она встала. – А для этого придётся отправляться на чердак.
- Анастасия Ильинична, не беспокойтесь. Я знаю, где стоит сундук с бумагами вашего мужа.
- Перевязанные бечёвкой тетради… - напомнила Анастасия Ильинична.
Гордей взял Дашу за руку и произнёс:
- Я сам. Побудь с матушкой.
Минут через пятнадцать он вернулся и протянул матери то, что необходимо было отвезти по данному адресу.
- Надо сегодня съездить, - произнесла она и посмотрела на Гордея.
- Я отвезу, - он повернулся и увидел в старинном зеркале своё отражение с печальной улыбкой на лице и печатью на лбу.
«Этого только не хватало», - мелькнула мысль.
Гордей дотронулся до лба и снова посмотрел на своё отражение. Он подумал, что увиденное там – результат перенапряжения. На всякий случай решил в ближайшие дни не смотреться в зеркало, а потом всё же подошёл поближе к антикварному изделию, привезённому прабабкой из Венеции, обнаружил на нём дефект в форме круга и чуть не рассмеялся.
«Ну, вот, и вся магия», - подумал он.
Они подъехали к дому, который находился по адресу, который передал матери через сон отец Гордея.
- Ты только не говори сразу, что оказалась здесь по просьбе покойного мужа, который приснился тебе во сне и просил положить в гроб данные тетради, чтобы они смогли завершить свои исследования там, - Гордей неопределённо взмахнул рукой.
- Ну, да, - согласилась с ним Анастасия Ильинична. - А вдруг никто не умирал по данному адресу? – спросила она.
- Я, как врач, всегда могу констатировать, что ты вменяема и психически здорова, - произнёс Гордей, улыбаясь.
- Да, а вот твою вменяемость кто будет подтверждать? – спросила мать.
- Раньше надо было думать. Теперь придётся идти до конца, - Гордей открыл калитку, как советовала Даша, взял мать под руку, и увидел идущую им навстречу женщину.
- Я ей про сон расскажу. А там видно будет, - прошептала Анастасия Ильинична. – Сон есть сон. Придётся озвучить просьбу покойного. Господи! В какую авантюру оказалась втянутой?
- Не ты одна, если тебе от этого будет легче, - ответил шёпотом Гордей, а громко произнёс: - Здравствуйте.
Мрачно шелестящие листвой деревья, противно поскрипывающие под порывами ветра их стволы, усиливали изначальное напряжение у незваных гостей. Хозяйка дома выдержала паузу (её не волновали древесные песни), она разглядывала стоящую перед ней женщину, потом как-то обречённо вздохнула, поправила чёрную повязку на голове и грустно улыбнувшись, произнесла:
- Пути Господни неисповедимы. Вот уж не думала увидеть вас, Анастасия Ильинична, накануне похорон мужа.
- Вы меня знаете? – удивилась мать Гордея.
- Конечно. Вы жена Петра Григорьевича Горюнова, ушедшего из жизни десять лет назад. Он работал вместе с моим мужем Андреем Львовичем Тодаровым, а я при них – лаборанткой. Они совместно разрабатывали уникальную систему, в какой-то момент не сошлись во мнениях, разругались. Пётр Григорьевич на эмоциях написал докладную на имя директора, а тот, не разобравшись, издал приказ об отправлении Тодарова на заслуженный отдых. Ему едва исполнилось шестьдесят в то время. Думаю, что не такой развязки ожидал ваш супруг, он забрал из лаборатории их совместные записи. А на следующий день я узнала, что ночью он умер от сердечного приступа. Я уничтожила все их черновики и уволилась из института. Мы с Андреем продали квартиру, купили дом в деревне. Он устроился в сельскую школу учителем физики, где и проработал до самой смерти. Извините за многословие. Я даже не представилась. Ольга Владимировна Тодарова. Так что привело вас ко мне?
- Мистический сон. Мой супруг во сне продиктовал мне адрес и попросил поторопиться, потому что завтра после прощания и отпевания в местной церкви вашего мужа похоронят. Он хотел, чтобы я отвезла вот эти тетради для того, чтобы их положили в гроб. Он сказал, что они должны с Андреем довести совместную работу до конца. Звучит, конечно, странно, - Анастасия Ильинична протянула перевязанные бечёвкой тетради.
- Я всё сделаю, -  в глазах Ольги Владимировны отразились трагедия, плач и смятение.
Огромный ворон, сделав круг над участком Тодаровых, полетел в сторону деревенской церкви, откуда раздался колокольный звон. Женщины, не сговариваясь, перекрестились, молча поклонились и разошлись в разные стороны. Гордею показалось, что сумерки (по его наблюдениям, время грусти) сгустились и обрели некую вязкость. И они вместе с матерью плывут в этой вязкости, медленно так, с чувством исполненного долга. А деревья, глядя на них, что-то шепчут своё, сокровенное. И вот он уже почти стал разбирать слова «древесной» песни, которые каким-то невероятным образом совпали со словами старинной песни, той самой колыбельной, от которой наворачивались слёзы на глазах у деда.
«Стоп! – сказал мысленно сам себе Гордей, - так далеко можно зайти. Это просто усталость создаёт иллюзию вязкости пространства. Деревья петь не могут. Это просто ветер шумит листвой. Но ветер не посадишь на цепь, как злую собаку, - мысли вновь поплыли, словно щепки в потоке талой воды, и уже готовы были захватить его снова в плен, когда откуда-то выплыла спасительная мысль: – Хорошая штука - здравый смысл, - он улыбнулся. - Я же понимаю, что выигрыш всегда будет за ним, даже если вижу, что объяснения притянуты за уши», - подумал он и прошептал:
- Это меня и пугает…
А потом подумал, что это сумерки виноваты. Ведь всё самое необычное, как правило, происходит в сумеречное время – на стыке, когда ещё не ночь, но уже и не день или когда уже не ночь, но ещё не утро. И в его жизни какая-то сплошная сумеречная полоса наступила. 
Он мог управлять людьми, как ветер управляет озёрной водой, создающей бури и штили, но стереотипность мышления, узость кругозора и ограниченность большинства людей действовали на него угнетающе. Ему казались тщетными все его усилия.
- Ты проехал поворот, - тихо сообщила мать.
- Помнишь, как однажды отец сказал, когда свернул не туда, что дорога умнее нас с вами, она обязательно куда-нибудь приведёт. А ты сказала, что человек, вышедший на дорогу, движется к самому себе. А отец засмеялся, а потом произнёс сквозь смех: «Нет. К реке, где мы с тобой познакомились».
- Мы едем к реке? – спросила мать.
- Да. Мне снится периодически наше место на реке. Я иногда мысленно возвращаюсь туда, стою возле обрыва и вижу некую картину…
- Всё не случайно. Я уверена. А один мой знакомый любил повторять, что фильм уже снят, что мы лишь актёры в этом фильме.
- Не хочется думать, что ничего не зависит от нашей воли, устремлений, решений, выбора…
- Конечно, зависит. Но где-то там уже известно, какой выбор ты сделаешь, к чему будешь стремиться и к какому решению придёшь. Фильм-то снят. Это ни хорошо и ни плохо. Это данность. Зато я знаю точно, что мы можем изменить, - она увидела улыбку на лице сына.
- Я тоже. Своё отношение к происходящему. События всё равно произойдут в силу порождённых когда-то причин. Но если ты научишься «держать удар», принимать волю Бога и радоваться вместо того, чтобы биться головой об стенку, значит, ты не зря жил. Это любил повторять дед. Он говорил, что не сразу открыл лежащий на поверхности секрет. Не надо бороться, надо принимать. Хотя это очень сложно. А для большинства просто невозможно. Но самое главное – всему своё время. Мы приехали, - произнёс он, протянул руку матери, помог выйти из машины и подвёл её к краю обрыва.
Было что-то тревожное в ярко-красном закате. Пустынный берег, казалось, остался прежним, пахло хвоей и ещё чем-то необъяснимо родным и таким далёким, что усиливало ожидание чего-то невероятного, отчего всё изменится, станет другим.
- Отвези меня домой, - попросила мать. - Да и тебе пора возвращаться. Думаю, что через какое-то время ты вернёшься сюда. И тогда круг замкнётся.
- О чём ты?
Мать пожала плечами и молча пошла к машине. Ей показалось, что машины двигались мимо них как-то беззвучно и уж слишком целеустремлённо. В туманной дымке мерцал холодноватый свет, зовущий в неведомые дали. Какие именно? Они не знали. Или не хотели знать.
Даша услышала шум приближающейся машины и выбежала из дома. Она увидела, как Анастасия Ильинична как-то беспомощно посмотрела на сына, а потом кинулась ему на шею и зашептала что-то. Улыбка на лице сына нарушала общепринятую картину прощания. Гордей уткнулся носом в щёку матери, а потом слегка отстранился, посмотрел ей в глаза и слегка коснулся рукой её волос.
- Ну-ну, всё хорошо, - прошептала Анастасия Ильинична.
Он хотел закричать, что любит её, и всегда будет любить, чтобы звёзды, небо, вся Вселенная услышали его признание, но вместо этого сжал её руку, потом опомнился, что может сделать ей больно, виновато улыбнулся и прошептал:
- Я пойду.
- Иди, милый, иди. Как быстро летит время. 
К чему относилась её последняя фраза, таившая в себе сожаление, трудно сказать. К тому, что время встречи подошло к концу, или к тому, что сын вырос, а она постарела или к тому, что это самое время при всём желании ещё никому не удалось остановить? А потом чуть слышно добавила, когда Гордей резко повернулся и медленно пошёл к машине: - Храни тебя, Господь.
Гордей не слышал последних слов матери, ощутил её взгляд на спине, но так и не обернулся. Не из-за вредности, просто был уверен, что растянутое прощание может привести разве что к потере энергии.  А через минуту его машина словно растворилась в темноте. Гордей сосредоточился на дороге и постепенно тревожные мысли покинули его.
- Вот и славненько, – прошептал он. – Я психотерапевт, а не коллекционер впечатлений, странствующий по миру.
Он оставил машину на стоянке возле соседнего дома, прошёл под аркой и (в какой уже раз ощутил) будто попал в иное измерение. Поздоровался с русалочкой, увидел два светящихся окна среди тёмных окон его родного дома, которые, как два квадратных глаза, смотрели в темноту, и улыбнулся:
- О небо, небо, ты мне будешь сниться!
Не может быть, чтоб ты совсем ослепло,
И день сгорел, как белая страница:
Немного дыма и немного пепла!
- Любишь Мандельштама? – услышал он знакомый голос и только потом увидел Арию. – Ты не перестаёшь меня удивлять.
- Цитирую. А ты проявляешься, словно из ниоткуда.
- Почему? Я здесь давно сижу. Пришла на свидание к звёздному небу. Когда я смотрю на звёзды, мне приходит мысль, что за ними – другие звёзды, а за теми, ещё, и нет им конца, - и ощущаю, как голова кружится, и я вот-вот потеряю сознание, потому что вместить подобную махину не в состоянии. Извини, ты в картину моего восприятия не вписывался никак.
- Жизнь себя перемогает;
Понемногу тает звук;
Всё чего-то не хватает,
Что-то вспомнить недосуг.
Ария засмеялась.
- Тебя сложно забыть. Твой танец до сих пор будоражит мою кровь.
- Меня радует твоё признание, - улыбнулся он.
- Я говорила про танец, а не про тебя.
- Но исполнял его – я. Не так ли?
- Меня хореография поразила, а не исполнитель.
- Юлишь? Я тебе нравлюсь.
- Мне легко с тобой. И ты настолько хочешь быть серьёзным, что выглядишь смешным.
- Маска идиота мне, похоже, оказалась к лицу. Должен признаться, что мне тоже легко с тобой.
Гордей увидел веснушки, рассыпанные по лицу Арии, словно маленькие звёздочки на небе. Почему он в первую встречу не заметил их? Что-то происходило с его восприятием действительности не так: свет от фонаря ему показался каким-то стеснительным, что ли, а потом и вовсе почему-то всплыла в его памяти картина реки увиденная сегодня с обрыва, и он неожиданно для себя произнёс:
- Странно, почему люди так любят смотреть на воду?
- Не только. На огонь – тоже, - Ария ощутила тревогу, исходящую от Гордея.
- А почему они становятся задумчиво-печальными при этом? Ты видела хоть одного придурка, который бы хохотал, глядя на воду? – спросил он.
Ария посмотрела на высокого, худого, как осеннее дерево, психотерапевта и спросила:
- У тебя что-то случилось?
- Случилось, - подтвердил он. – Пойду домой переваривать.
- А поговорить? – спросила она.
- Справлюсь. Спасибо за попытку.
Он видел, как она поднялась, открыла дверь подъезда. Но всё происходящее почему-то превратилось в эпизод фильма с замедленной съёмкой.
- Мне тоже пора, - как-то медленно пропела она.
Казалось, что воздух сгустился, и он поплыл в нём медленно-медленно, с трудом преодолевая несколько шагов, их разделяющих. Казалось, прошла целая Вечность. И вдруг зазвонил разряженный телефон. Он подумал, что этого не может быть, и продолжил движение. В себя он пришёл только перед дверью в квартиру.
- И что это было? – спросил он неизвестно кого и сам ответил: - А хрен его знает. Может, бегать начать по утрам? Ну-ну.
Ему показалось, что он проснулся оттого, что солнечный луч коснулся его лица. Гордей открыл глаза и улыбнулся:
«Пробежаться нечто перед завтраком? Тогда вперёд и с песней», - он представил себя бегущим по улице, голосящим на все лады и рассмеялся.
А потом телефонный звонок внёс свои коррективы. Пришлось ограничиться зарядкой. Возле арки он столкнулся с Арией и неожиданно для себя спросил:
- Как думаешь, сон – другая жизнь или продолжение этой же?
- А поздороваться не желаешь?
- Желаю здравия и радости. Принимается?
- Ага. Тебе того же. Думаю, что граница между миром сновидений и реальностью  слишком зыбкая. Есть же теория, что наша жизнь – сон.
- Есть. Как и взаимоисключающие друг друга теории. И навязанные нам мнения именитых учёных, мистиков. А мне важно разобраться, где истина. Неужели нет никаких шансов выяснить, что же это на самом деле?
- Меня спрашивает психотерапевт. К чему бы это?
- К дождю, - буркнул он. – Мне нужен взгляд со стороны, не замутнённый всевозможными психологическими теориями.
- Моя бабушка говорила, если хочешь разобраться в том, что с тобой происходит, если правда прячется в дебрях лжи, слушай своё сердце. Оно не обманет. Может, стоит попробовать?
- Конечно. Только если у тебя поющее сердце.  Иногда я думаю, что пребывание во сне имеет свои преимущества. Там всё возможно. Разве тебе не хотелось иметь крылья, быть везде и во всём одновременно, вобрать в себя течение воды, ароматы цветов, вибрации звуков, свечение света, множество форм, привкус грусти в безжалостной иронии и радость от понимания изломанных временем мыслей?
- Да ты романтик. Ты не перестаёшь меня удивлять. Хотя должна признаться, что это слишком пафосное изречение и заумное для меня, произнесённое излишне эмоционально, но, как ни странно, достаточно точно переданы метания от недостижимости хотения, от ощущения чего-то глобально-возвышенного, что может пройти или уже проходит мимо тебя. Только при чём здесь сновидения? Это область чего-то запредельного. Может, наше подсознание говорит с нами через сны? Думаю, некие события заставили тебя посмотреть в эту сторону. И они не оставляют тебя в покое.
Гордей не стал объяснять причину, по которой задал столь странный на первый взгляд вопрос, слегка пожал плечами, но вовсе промолчать не мог, поэтому выдал замысловатую фразу, в которой были закодированы последние события его жизни.
- Меня раздражает абсурдность всего происходящего со мной, как и логика, будто сошедшая с ума. Хотя мне кажется, что из абсурда порой прорастают истинные заключения.
- Позволь не согласиться. Из абсурда может родиться только ещё больший абсурд.
- Ты думаешь, что жизнь – бессмысленная повесть, глупейший фарс? А может, это шахматная партия, в которой живые фигуры не знают ничего об общем замысле и не могут сказать, движутся ли они по собственной воле или их переставляет невидимая рука?
- О, в тебе живёт философ, мистик с налётом оккультизма. Передо мной всесторонне развитая личность.
- Перестань ёрничать.
- А я не ёрничаю. Я удивляюсь. Ты раскрываешься с непредсказуемой скоростью. Я не успеваю переваривать и трансформировать первое впечатление, вызвавшее недоумение. И вот уже твоя заносчивость, тщеславие бледнеют перед иными качествами твоей личности. Ты настолько сложное и глубокое музыкальное произведение, что я растерялась, если честно. Но я вижу, что ты искренен, что не собирался произвести на меня впечатление. Если учесть, что оно могло вызвать во мне обратную реакцию. Но меня не пугают твои метания. Ты ищешь. И меня это восхищает, если честно. Я думаю, что всё приходит в своё время. И понимание – тоже. Говорят, что сон – это маленькая смерть. В театре жизни, когда пьеса сыграна, зрители постепенно покидают зрительный зал. Ты смотришь на них, понимая, что и тебе пора уходить, но ещё какое-то время продолжаешь стоять на сцене в театральном костюме, зажатый тисками одиночества, ощущая небытие, но при этом впервые не испытываешь страха, и именно в эту минуту, наверное, приходит понимание смысла твоего пребывания Здесь и ухода Туда. А вообще ты всегда вот так, походя, рассуждаешь на весьма серьёзные темы с первым встречным?
- Нет. Конечно, нет. Как-то так сложилось. Только не спрашивай, почему? А может жизнь – мистерия? – спросил он и пошёл, не дожидаясь ответа и не попрощавшись.
- До вечера, - крикнула Ария ему вдогонку, увидела, как он поднял руку, и улыбнулась.
Он подумал, что ему повезло с соседкой, которой ничего не нужно от него. И вдруг осознал, что за всё время жизни в квартире деда так и не подружился ни с кем из соседей. Пресловутые отношения психотерапевт-пациент всегда стояли между ними. Отсюда непременное условие соблюдения дистанции. Никому не приходило в голову, что ему тоже иногда хочется кому-то излить душу. Даже когда рядом была Маргарита, он не мог себе позволить выплёскивать на неё то, что его тревожило. Да и какой совет могла дать Маргарита? Как приспособиться в этой жизни, обвести вокруг пальца простофилю? Ей не нужны были его проблемы, пациенты, тревоги, открытия. Да и он сам, похоже, не очень был нужен ей. Она и не скрывала, что для неё важен материальный аспект.
- Гордей! – услышал он знакомый голос за спиной возле двери в клинику и вздрогнул.
Он не ожидал, что Маргарита вновь попытается бесцеремонно ворваться в его пространство, его жизнь. 
«Легка на помине», - мелькнула мысль.
Он медленно повернулся и стал в упор рассматривать женщину, которая сбежала от него, а теперь делала вид, что ничего не произошло, что сбегать и неожиданно появляться – норма.
- Привет! – улыбнулась она. – А я шла мимо и вдруг увидела тебя…
- Здравствуй. Ты специально поджидала меня. Зачем? – спросил он.
- Мог бы подыграть. Неожиданная встреча, никакой заинтересованности. 
- Короче. Что случилось?
- Я поссорилась с Игнатом.
- Это твой новый парень?
- Это мой босс.
- От меня ты что хочешь? – спросил Гордей.
- Он лишил меня премии за опоздание. Но я опоздала из-за его сына. У него сломалась машина, и я была вынуждена добираться на такси. Таксист застрял в пробке. Ну и, соответственно, я вместе с ним. Я хотела позвонить боссу, но у меня сел телефон. Короче, я пришла на час позже. Мои объяснения он не захотел выслушивать. Мне нужна справка, что я посещаю психотерапевта, была на приёме, - вдруг выпалила она. – Ты не мог бы по старой дружбе…
- Принять тебя вне очереди?
- Нет. Какой ты не понятливый. Мне нужна справка. Психотерапевт – это ведь тоже врач? Ну, вот. Причин лишать меня премии уже не будет.
- Маргарита, зачем тебе нужна справка? Смотри мне в глаза и не ври.
- Я хочу заявить, что он довёл меня до нервного срыва…
- Но тебя никто ни до чего не доводил. Всё. Твой лимит времени исчерпан. У меня пациент через десять минут. Извини. И перестань врать. Убедительность твоей лжи в твоей искренней вере в то, что ты говоришь. Ты великая актриса, великая лгунья, купающаяся в самообмане, как в неком самогипнозе, который завораживающе действует на окружающих. Но со мной этот номер не пройдёт.
- Ну, да. Игнат – мой парень. Я хотела, чтобы он купил мне путёвку на Мальдивы, потому что мне надо подлечить нервы. И твоя справка была бы, как нельзя, кстати. 
- Ещё версии есть? Если хочешь записаться ко мне на приём, ты должна обратиться…
- За деньги? 
- На общих основаниях.
- Я поняла.
-  Прогресс на лицо. Разбирайся с Игнатом сама. Ты справишься, - улыбнулся он и подумал:
«Если бы она знала, что в одночасье излечила меня своей болтовнёй от сомнений и хандры. Как я мог жить с ней? Воистину страсть делает человека слепым, хоть я и был уверен, что держу ситуацию под контролем, всё вижу, всё понимаю, всё знаю, трезво мыслю, анализирую, ведь я же психотерапевт».
- Я больше не побеспокою тебя, - заявила Маргарита. – У меня есть к кому обратиться за помощью.
- Надеюсь, что так и будет, - проговорил он, открывая дверь клиники. – Должен предупредить тебя по старой дружбе, что однажды ты сама попадёшь в капкан чужой лжи.
- Думаю, что ты об этом не узнаешь, - произнесла она и почти выкрикнула: - Никогда, слышишь, никогда, - она увидела, как Гордей пожал плечами, но так и не обернулся, не посмотрел в её сторону.
Стук закрывшейся двери показался Маргарите ударом молота, она вздрогнула и погрозила кулаком то ли тому, кто скрылся за ней, то ли зданию, то ли спрятавшемуся за тучей солнцу. А потом с гордо поднятой головой прошла мимо пожилой пары и женщины с ребёнком на руках, которые мирно проходили мимо и оказались случайными зрителями её представления на лестнице старой клиники. Старая ворона взлетела с ветки старого дуба при её приближении, огласила пространство истошным карканьем, после чего с чувством исполненного долга вернулась на место.   
Гордей же после окончания приёма пациентов впервые не остался сидеть в кабинете, пытаясь заполнить внутреннюю пустоту бумажной работой. Он спешил домой. Объяснял причину накопившейся усталостью, и понимал, что лжёт сам себе, но правду озвучить ему было почему-то страшно. Он пытался унять возникшее на ровном месте волнение, оказавшись возле старого фонтана в собственном дворе.
Тонкое дыхание весенней листвы ещё не совсем распустившейся сирени и фонари, будто впаянные в темноту, создавали иллюзию ирреальности. Гордей непроизвольно замедлил шаг, когда увидел Арию на лавочке возле подъезда. 
- Это уже стало необъяснимой традицией. Мы встречаемся с тобой глубокой ночью чаще перед грозой, когда небо исполосовано всполохами, - произнёс он.
- Вспышки молнии напоминают мне о мимолётности жизни. А непогода – о превратностях судьбы.
- Порой мне кажется, что сила мысли – в неоднозначности слов, - он посмотрел на девушку и улыбнулся. – И тогда я говорю себе, что не стоит всё принимать за правду, надо только осознать, что всё, происходящее с нами, зачем-то нужно. Свет и цвет склонны приобретать сверхъестественные свойства на фоне темноты.
Ария улыбнулась.
- Я верю в не случайность всего происходящего с нами.
- Я – тоже. Дверь видят многие, только вот открыть её могут не все. Однажды я понял, что бежать можно, а убежать от себя – нет. Все драгоценности – внутри нас, а не вовне. Я увидел небо в капле росы, уловил великое в малом и вдруг осознал, что каждый предмет, равно как и человек, звучит по-разному, что во всём этом, как и в кажущейся незавершённости, выразительности умолчания заложена некая тайна.
Каждая его фраза казалась ей радугой, а слово – многоцветной призмой, а потом и вовсе произошло нечто необъяснимое. Она увидела за каждым его словом – целый мир. Она смотрела на него и одновременно сквозь него. Она не могла объяснить, почему слова, которые он произносил, вдруг стали, как холодные гладкие камни, погружающиеся в трясину. Их смысл постепенно исчезал, и остался только голос, идущий, словно из-за холодных звёзд, сквозь их лиственный орнамент, убывающие небеса, безмолвие. Они входили ей прямо в душу, пробуждая нечто, что было всегда, но дремало до сегодняшнего дня.
Он сел рядом с ней на лавочку и едва коснулся её руки. Она вздрогнула, будто её ударило током.
- Извини, - произнёс Гордей. – Это во мне проснулся супермен. Обычно в такие минуты я подхожу к зеркалу, своему злейшему врагу и одновременно самому объективному судье, вижу довольно-таки безрадостную картину, и мозги встают на место.
  - Дело не в супермене. Дело в тех терзаниях, что не дают тебе покоя. И наяву, и во сне ты ищешь ответ на сокровенный вопрос и не находишь его. Я не знаю, что это за вопрос. Возможно, я ошибаюсь. Но я так чувствую. Знаешь, когда мне плохо, я отправляюсь на пляж, гуляю по берегу, где под действием ветра моё тело будто обретает крылья. Это не метод избавления от мучительных переживаний и не способ убегания от них, это то, что открывает во мне нечто, что приводит меня в гармонию с окружающим миром.
- Я знаю одно место, где тебе, уверен, очень понравилось бы. Хочешь, я отвезу тебя туда?
- Хочу.
- Когда-то, очень давно, когда мои родители были молодые, они познакомились там. Был пурпурный закат. Мой отец увидел девушку, стоящую на обрыве возле реки,  протягивающую руки к небу то ли в мольбе, то ли в радостном восхищении. Она была в ореоле света, она излучала свет, она и была этим светом для него в тот момент. Судьба сводит людей и разводит. Он так и не сказал ей, что любит её. Было много хороших слов в их жизни, простых и необыкновенных, но не было сказано самых главных. Я долгое время не знал, почему мы каждое лето приезжаем к реке, ставим палатку, и весь отпуск кормим комаров, сидя возле костра по вечерам. Я не роптал. В нашей семье это было не принято.  А однажды, когда мне было лет двенадцать, отец весной привёз нас с матерью к этому обрыву. И вдруг признался, что это место, где они познакомились с моей матерью,  светящейся девушкой, очень дорого ему.  Он так и не смог объяснить, как понял, что этот свет должен быть с ним рядом. Он просто подошёл к девушке и предложил ей стать его женой. А она сразу согласилась. И только после этого он представился и спросил, как её зовут.      
- Завтра.
- Что? – спросил Гордей.
- Завтра выходной. Мы можем поехать встречать закат на ваше сакральное место, - улыбнулась она.
 Он встал. Ему захотелось совершить что-то из ряда вон выходящее.
- Плясать не надо, - услышал он. – Сирень обрывать – тоже. Мне пора.
Гордей открыл дверь подъезда и пропустил девушку вперёд.
- В тебе проснулся джентльмен, - произнесла Ария. – Говорят, что завтра будет жарко и солнечно, без осадков.
- Кто говорит?
- Диктор программы новостей. Хотя я ему не очень доверяю.
- И правильно делаешь, - произнёс он. – Мне ещё долго держать дверь подъезда открытой. Может, ты всё же войдёшь? – спросил он.
- Ой! – Ария закрыла рот ладошкой.
- Смеёшься?
- Смущаюсь, - призналась она.
С утра было по-летнему жарко и солнечно. По небу плыли белые облака. Гордей позвонил матери, узнал последние новости, пообещал в следующем месяце обязательно выбраться в гости, когда услышал:
- Ты приедешь гораздо раньше.
- Сон видела?
- Нет. Просто знаю.
- Я не знаю. Значит твоё знание против моего незнания.
- Причеши эмоции. Зашкаливают, - произнесла мать и распрощалась.
Она посмотрела на Дашу.
- Он боится предстоящих изменений.
- Он себя боится, - возразила Даша.
Ария ждала его возле подъезда. Гордей не сразу узнал её в ярком сарафане. Она вытащила из пакета, как фокусник, соломенную шляпу и водрузила её себе на голову.
- Чтоб солнце не напекло, - сообщила она. -  Ну? Мы идём?
- Конечно. Машина возле соседнего дома.
Он помог ей сесть на переднее сиденье, уселся сам и тихо произнёс:
- Удивляюсь всё больше с годами:
   Кто же правит вверху небесами?
Это строчки из стихотворения, которое мне мать читала в детстве. Я позже пытался найти его. Но мои усилия не увенчались успехом, а потом узнал, что это были её стихи.
- Мы успеем оказаться на вершине обрыва в момент заката? – спросила Ария.
- Должны, если не помешают непредвиденные обстоятельства.
Они приехали на место в момент, когда ярко-красный закат пытался утянуть за собой синеву неба. А вместо этого притянул тучи.
- Вот вам и прогноз погоды… - пробубнил Гордей.
- Я хочу спуститься к реке, - заявила Ария, сбросила на землю шляпу и посмотрела на Гордея.
- Вон там, - он показал на куст, - тропинка. По ней мы раньше спускались к воде.
- Здорово! – воскликнула она, и в это время редкие капли дождя упали на землю.
- Не стоит находиться возле воды во время грозы, - произнёс Гордей, но его слова не были услышаны.
Дождь усиливался. Тропинка стала скользкой. Гордей, побежал за девушкой,  прилагая усилия, чтобы не упасть. Он так и не придумал, что нужно сделать, чтобы вернуть её или укрыть от проливного дождя. И вдруг вспомнил, что в полукилометре от этого места есть пещера. Их пещера, которую они открыли однажды вместе с отцом. Они развели там костёр, пели песни, пока бушевала гроза. Отец назвал её «Пещерой радости».
«Мы спрячемся в нашей пещере», - решил Гордей, оказавшись на берегу реки. 
Он смотрел на Арию широко раскрытыми глазами. Дождь хлестал его по лицу. А он вдруг стал истошно смеяться, потому что в этот миг осознал, что грань между сном и реальностью стёрлась окончательно. Молния расколола небо надвое.
 Загремел гром. А вслед за ним – усилился ливень. Он смывал следы Арии на песке. Лицо Гордея было мокрым то ли от слёз, то ли от дождя. Он закричал, что было сил, но его крик совпал с громыханием грома, смешался с ним, слился в единое целое, а потом на какое-то мгновение отслоился восклицанием, прошением, мольбой:
- Ария!
Он бежал за нимфой из его сна, промокшей под дождём до нитки. Он уже видел это. Девушка в мокром, облегающем фигуру платье, с мокрыми волосами, идущая вдоль берега реки под вспышки молнии. И казалось ему, что Ария вышла из воды. Нет. Рождена стихией воды. Его пронзил страх, что ветер может поднять волну, которая унесёт её обратно. Именно поэтому он, не понимая как, оказался в одно мгновение рядом с ней. Он должен защитить её от зловещей стихии или уйти вместе с ней. Навсегда. Но ветер будто сжалился над ними, стал разгонять тучи. В просвете между ними вспыхнул на мгновение  закатный луч и снова исчез. А потом на небесной сцене появилась молния под аккомпанемент грома и письмена ливня. 
- Пещера. Тут рядом «Пещера радости», - прокричал Гордей, схватил Арию за руку и только тогда осознал, что идёт босиком. – Я башмаки потерял, - засмеялся он и увидел, как Ария бросила свои босоножки в реку.
 Они брели вдоль берега реки, оставляя следы на песке, которые таяли под напором дождя, превращая реальность в иллюзию, и растворяя иллюзию в реальности. 


Июль-декабрь 2020 года