Сушки центрального комитета

               
Светлой памяти моего учителя,Иванова Вячеслава Игоревича

               
               
               
            
               
               
            
               
               


 
               
   Сушки центрального комитета

       Не зря в народе сказано: что было – видели  деды, что будет – увидят внуки. 
       После развала СССР я оставил карьеру преподавателя гражданского права и тружусь юрисконсультом на ниве просвещения. К одиннадцати часам, по сложившемуся обычаю, в кабинете заваривается душистый чай, который распивается с сушками за приставным столиком. И воспоминания, воспоминания, воспоминания. Чаще всего выступает Василий Иванович Ш. – семидесятилетний, но еще крепкий и чрезвычайно подвижный человек, из прокурорских.
       Вот уже много месяцев жду, когда из первых уст будет рассказана обещанная история о легендарном чаепитии на Старой площади.         
       Однажды, был метельный февральский день, Василий Иванович вернулся с «оперативки», тихо посвистывая:значит,начальство похвалило.С облегчением распределил подписанные бумаги по папкам и по-барски расположился за приставным столиком. Настенные часы с боем возвестили о наступлении одиннадцати дня.    
       - Ты не работал в аппарате центрального комитета?
       -  Центрального комитета чего?
       -  Дурака-то не включай. В Советском Союзе был один центральный комитет, чтобы о нем говорили просто «центральный комитет». ЦК КПСС. Все остальные надо было называть полностью. ЦК ВЛКСМ, ЦК ДОСААФ…
       - ЦК ВЦСПС.
       - Не… ВЦСПС был центральным советом профсоюзов, никакого центрального комитета у них не существовало. Чего не знаешь, лучше не говорить. В общем, слушай.
       Мой дорогой читатель, помните, как Гоголь спрашивал: «Знаете ли вы украинскую ночь?», а потом сам же себе и отвечал: «О, нет, вы не знаете украинской ночи!»
       Вот точно так вы не знаете, с какой душевной теплотой, с каким широким свободным размахом мысленных крыльев рассказывает Василий Иванович эту историю. Как мне кратко описать ту чудную атмосферу? Тихий рабочий кабинет, книги и бумаги, очень много книг и бумаг. За окном кружит метель. Иногда слышно, как по коридору с веселым шумом проносятся учащиеся. Размеренно и извилисто, словно тропинка вдоль оврага, текут мысли моего старшего коллеги, который прожил основную часть жизни в одной исторической эпохе и перешагнул в другую. Не потерялся: сибирский характер.
         Чтобы сохранить колорит услышанного, рассказываю от первого лица.
        - Родился и вырос я на Байкале, в поселке Листвянка. Слышал про Ангару?  Там еще Шаман-камень есть, вон он на картине, мне ее земляк подарил, художник. Кстати говоря, только Ангара уносит воды из озера, такая вот она особая река. Ты посмотри альбомы мои, в шкафу там, красивые фото. Эх, необъятный край, ветер да воля. С ребятами, бывало, зимой по зеркальному льду летим вниз по реке, бушлаты распахнем вроде паруса. Дух захватывает, ветер свистит в ушах, а соображать-то мы не соображаем, как возвращаться вверх. Вечером уже добираемся домой кое-как, мокрые и замерзшие, а еще уроки не выучены. После родительского ремня залезаешь на печку и проваливаешься в сон, какие уж тут книжки да тетради.  Тогда мне казалось, что никогда я не уйду из родительского дома и от Шаман-камня, а сейчас вот думаю, как при своем стремлении к свободе и вольной жизни я мог оказаться в юридической профессии, еще и на прокурорско-следственном участке. Но мы все ушли из дома, и это, как говорила потом моя мать, была первая крупная ошибка в моей жизни, да и не только в моей. Получилось,как у той глупой птицы, которой свое гнездо не мило.
     Василий Иванович прервался, подозвал к приставному столику:
     - Подходи пить чай с сушками. За компанию и…
     Тут он запнулся, подзабыв, видимо, продолжение поговорки. Но, не привыкший сдаваться просто так, за здорово живешь, с изящной простотой закруглил:
     -…и еда вкусная.
     -  Нас у родителей четверо было. Время послевоенное, помню и лебеду, и очистки картофельные. Хотя и не голодали. Отец с фронта не вернулся. Мать не смыкала глаз, работала спозаранку на заводе и в огороде, чтобы поставить нас на ноги. Вот они, наши родители, никому неизвестные простые люди, и создавали реальную материально-техническую базу страны. Такую, что до сих пор ее не могут распилить и перераспределить. У меня в Минэнерго замминистра спрашивает как-то: «Василий, ты понимаешь, что это такое: построить до сих пор действующую энергосистему для производства и переброски мощностей на таких территориях?» Многому мать научила полезному для этой жизни, а главное – показывала своим примером, что ни при каких обстоятельствах нельзя сдаваться. И что всегда есть выход, надо только пораскинуть мозгами. Что маленькое дело лучше большого безделья. Все время хотелось сделать такое что-нибудь большое. Глядя на старания матери, я с детства вбил себе в голову: выучиться, получить хорошее образование. Не просто стать на ноги, а знатным человеком быть, из народа и обязательно – государственником.
 - Получается, что вы с детства мечтали быть юристом?
 - Ну почему юристом...Хотя, может быть, и были какие-то в детстве задатки. Обостренное чувство  справедливости, что ли. Слушай, смешной такой был случай.  Летом меня отправляли к тете в соседнюю деревне, вроде как в лагерь труда и отдыха. Тетя эта работала на току. Вечером она брала меня с собой на дежурство, а  когда возвращались домой, я нес за рубашкой небольшой мешочек зерна. И как-то я тете заявил, что не буду больше ходить воровать. Потом, когда мать приехала навестить меня, тетя говорит: "Слышь, забери своего гаденыша, а то он меня сдаст." Больше, конечно, меня к тете уже не отправляли. Короче, я стремился к государственной специальности. Чтобы вернуться к себе в Листвянку и пройтись по родной улице, может быть – с охраной даже, а старики на скамеечке спрашивают друг у друга: «А чей это такой видный?» «Да Ивана Ш. младший, говорят, большой человек в Иркутске.» «Поди-ка, какой солидный, а хулиганистый был». «Ну, не скажи, из таких стоящие люди получаются. Это же он пытался сахар кусковой делать, с известью все носился. Его еще Сахарной головой прозвали». Перечитал я очень много я книжек, учился бешено, знания впитывал как губка, школу закончил на «отлично». Не задирался, но в обиду себя не давал, спортом занимался. Голове своей, как в песне у Высоцкого поется, руками помогал.  Ведь это в кино только могут показать, какая сплошная идиллия жизнь в районных городках, а на самом деле и тогда, и сейчас будешь слабым – на улицу не выйдешь. То пинка тебе дадут местные хулиганы, то мелочь отберут.  Вот почитай у моего земляка Распутина его повесть, «Уроки  французского». Валентин Григорьевич хорошо реальную обстановку нашего детства расписал. Я уже не очень помню детали повести, но по правде же написано: чуть-чуть выдвинешься в чем-нибудь вперед, так сразу всякий тебя пытается оскорбить, унизить, задвинуть тебя обратно в болото. Сделайся только овцою, а волки готовы, бабушка так говорила.  Дети же жестокий народ, дети войны вообще особая категория.  А я общественной работой занимался, тогда без этого карьеру невозможно было сделать. Командир октябрятской «звездочки», председатель совета пионерского отряда, секретарь комсомольской организации. Стенную газету оформлял и даже в районную газету заметки писал о школьной жизни, удостоверение внештатного корреспондента в кармане носил. В общем, полный набор активностей у меня был, все как полагалось тогда выдвиженцам из народа. Легко поступил на юридический факультет областного университета, там тоже был активистом. Учился с интересом, получал повышенную стипендию, а после окончания – хорошее распределение в прокуратуру. Все ступени прошел. Много чего видел, и печального, и смешного с грехом пополам. Поддерживал как-то обвинение по дорожно-транспортному происшествию с смертельным исходом, водитель-работяга зазевался за рулем, неосторожность. Но установка тогда была давать срок с реальным отбыванием наказания. Потом судья показал мне письмо из колонии от осужденного. Мол, он не в обиде, колония все равно что детский сад, только за колючей проволокой, но в чем же смысл изолировать рабочего человека от общества? В другой раз моему маленькому сыну доктор прописал помидоры есть, а где их возьмешь в Иркутске, зимой? Вот я и пошел, скрипя зубами, на поклон к директору единственного городского ресторана. А женщина укоряет: «Вот вы, Василий Иванович, нервы трепали нам тогда из-за ящика помидоров. Теперь просите их у меня. Как же так, не стыдно?». Все же я добился своего, сделал головокружительную по тем временам юридическую карьеру. Брат все время подтрунивает надо мной, мол, если бы он учился, не такие должности мог занять. Ну и учился бы, отвечаю, кто тебе запрещал. Ты шайбу гонял, а я за книжками сидел. Ты с девчонками в кино ходил, а мне надо курсовую написать. Ну ладно, это я так, полно таких болтунов на свете. Как-то собрался к себе в родную Листвянку. Людей посмотреть и себя показать. Только некому уже было показывать, какой я знатный. Матери не стало, братья разъехались. Походил взад-вперед по улице, но никто не спрашивал и не отвечал: «А чей это такой видный?» «Да Ивана Ш. младший, говорят, большой человек в Иркутске.» Скамеечки пустые, детских голосов почти не слышно, все к чему-то уже шло, но пока еще не было заметно. Наконец, грянула перестройка. Вызывает меня прокурор и недовольно говорит: «Собирайся в Москву, в отдел административных органов аппарата ЦК забирают тебя. Как молодого и перспективного кадра.» И, махнув рукой, недовольно буркнул: «Нахалы, конечно. Растишь, растишь кадры, а они …»
     Зазвонил телефон. Рассказчик мой ловко прикрепил трубку между плечом и ухом. Едва выслушав первые слова звонившего, вполголоса и в нос произнес:«Как говорила моя бабушка, напуганная Лаврентием Павловичем Берией, это не телефонный разговор.» И положил быстро трубку. Как всегда, трудно было понять, шутил он или серьезно говорил.
     - Гордости моей не было предела, продолжал Василий Иванович. Вот она высота, я взял ее. Отец, мать, ваши труды не пропали даром. Старая площадь в Москве, величественные здания, строгие служебные кабинеты, ковры, разноцветные телефонные аппараты в зависимости от ранга, - от всего этого цепенел просто. Недели две сидел в кабинете как пыльным мешком прибитый, осмысливал произошедшее. Все пытался понять, за какие такие добрые дела судьба вознаградила меня и вознесла на такую высоту. И все эти две недели вокруг меня бегали сотрудники, обустраивали рабочее место и быт. Одни меняли мебель в кабинете, другие проводили провода, третьи таскали бумаги, книги, канцелярские принадлежности. С серьезным видом спрашивали, какие карандаши мне нравятся: твердые или мягкие. Записывали членов семьи в ведомственные поликлиники, в какие-то спецточки, определяли детей в школу. Вот она, думаю, настоящая жизнь-то. Вот тут я покажу наконец свои профессиональные и личные качества, уж я не подведу, оправдаю высокое доверие. Эх, видели бы мои родители своего сына.
- А сушки? – прерываю рассказчика.
- Сушки-то? Вот в них вся суть. Слушай дальше. Все эти две недели ровно в 11 час. в кабинет заходила симпатичная официантка в белом фартуке и с подносом, а на подносе чашка чая и сушки золотистые. Вот такие же, с которыми мы с тобой сейчас чай пьем. И так каждый день: ровно в 11 часов, красавица-официантка, чай и сушки, больше ничего. Приходишь вот утром на работу, туда-сюда перекладываешь бумаги, сделаешь пару звонков по республикам, а ближе к 11 часам уже под ложечкой сосет, желудок привык к чаю с сушками. Понимаешь, больше всего меня умиляла даже не должность сама по себе, ни ковры, ни льготы, а именно вот эта стабильность и точность: 11 часов, чай, сушки. Как будто это было со мной вечно и навечно. Но однажды, на третьей неделе, в кабинет ровно в одиннадцать никто не постучался. Ну, думаю, ничего страшного, всякое бывает. И во вторник тоже. И опять это не вызвало у меня никакой тревоги. В среду и четверг появились неприятные ощущения и подозрения. Почему не приносят, что случилось? Сняли с должности, не оправдал оказанного мне доверия? В пятницу все повторилось, и у меня внутри слегка стало подрагивать. Сам понимаешь, в выходные был как на иголках, домашних тоже измучил. Супруга успокаивала: «Ну не переживай так, Вась. Не пропадем, если уволили». Эх, думаю, женщина, что ты понимаешь: это же позор, как объясню все это землякам, друзьям, прокурорским? И все, к чему я стремился, горбом свои добился, - все это коту под хвост? В общем, прибегаю в понедельник на работу весь издерганный, сразу к хозяйственникам, я с ними сдружился уже. Мужики будто ждали меня, переглядываются. Смотрят жалеючи. Рассказал им все. Хозяйственник один чешет в затылке, советует:   
 «Василий, знаешь что, сходи вниз в отдел обслуживания, узнай, ничего ли не случилось. Они же первые всегда в курсе.» Побежал я вниз. Строгая пожилая заведующая отделом полистала журналы и сухо сказала: «А вам и не положено по номенклатуре.» «Как не положено? Носили же две недели.» Строгая женщина пожала плечами. Мол, кто носил, у того и спрашивай. Пулей я побежал к хозяйственникам, чтобы сообщить, что ничего серьезного не случилось, ошибочка вышла, а они уже там посмеиваются, довольные своей дурацкой шуткой. Оказывается, это стандартный приемчик, которую хозяйственники в сговоре с официантками проделывают с некоторыми новенькими инструкторами отделов. У них еще в наборе были выдумки, типа ястреба из орнитологической группы запустить в кабинет, но я знал, как с ними обращаться, был готов. Побежал я в отдел радостный, чтобы поскорее посадить пятую точку в кресло. Фу, все надежно, все стабильно. Ну а потом ты знаешь, что случилось с СССР, ЦК КПСС и со всеми нами. В три дня вся эта союзная махина рухнула. В три дня, понимаешь? Кто бы мог подумать. Настолько все так крепко сколочено было…Советский Союз – это звучало гордо, это во многом правда. Почитай вот в интернете: до распада страна занимала одну шестую часть обитаемой суши Земли, 294 млн. человек населения!  Сейчас мы до конца не осознаем, что случилось на самом деле. Много воды утечет, пока поймем.  Меня уже не будет. И чтобы показать, видимо, насколько длинным будет данный промежуток времени, Василий Иванович уточнил: «Тебя тоже».
- Но ведь много хорошего мы сейчас перенимаем из опыта других государств. Может быть, естественный процесс изменений проходим? – вставляет «свои пять копеек» слушатель.
        - Да причем тут опыт других государств? – раздраженно отвечает рассказчик. И видно было, что не в первый раз он бьется на этом поле.  –  Мало ли где что есть. А мне оно зачем нужно? Представь себе, ты вот женишься, квартиру получишь, дети народятся. Ты доволен своей жизнью, может даже и счастлив. Тут заходит к тебе сосед, объясняет, что счастье ложное, неправильное. И квартира у тебя крохотная, и дети не там учатся, и сам ты не столько много получаешь, и супруга не так одевается, ну и так далее. Понравится тебе это? Быстренько выкинешь все свое в мусорное ведро и начнешь перенимать опыт своего делового соседа? Сомневаюсь.»
      Не дожидаясь ответа, Василий Иванович посмотрел в окно, за которым все еще кружилась метель, и спросил : «А может никто и не будет потом обо всем этом думать, переживать? Через много-много лет? Колесо времени провернулось. И все.»
      Время перерыва на чай истекло.  Несколько ошеломленный услышанным, я вдруг заметил, что в кабинете много реквизитов из той обстановки, в которой мой старший коллега распивал чай с элитными сушками: красная ковровая дорожка на полу, несколько телефонных аппаратов, массивный стол с зеленым сукном, приставной столик, на котором поднос с чашками и сушками, много-много других мелочей из того времени. И чай с сушками пьем тоже в одиннадцать часов. Хозяин служебного кабинета намеренно  воспроизводит обстановку периода своей жизни, в котором ему было комфортно. Подумалось, что каждый разумный человек, очевидно, должен именно так жить: держаться насколько можно за то, что родило его и взрастило, поддерживает его, даже если речь идет о мелочах.
      Василий Иванович сел за рабочий стол и внезапно погрузился в свои служебные документы. Как будто только что и не рассказывал о прошедших временах, свидетелем и героем которых ему довелось быть.
      - А сколько сушек-то?
     Василий Иванович недовольно посмотрел поверх очков. Он всегда недоволен, если вопрос застает его врасплох.
     - Ну, на подносе в центральном комитете…
    - Да жменька одна, вот столько примерно.
     Он протянул свою ладонь – лапу. Потом стал громко клацать на клавиатуре компьютера, показывая таким образом, что чаепитие  закончилось, до конца первой половины рабочего дня можно еще много поработать.
     - Кто их считал...  Сушки, они есть сушки.
          
Р.М.
12 февраля 2021 г.