Доро

УЧЕНИК

– Тензин! Вставай! Мы уходим!
Привычно-сердитый голос ламы Чёдже на этот раз дополнен чувствительными тычками посоха ученику под бок. Молодой монах с трудом разлепил веки.
– Вставай! Я долго буду ждать?! – бухтел учитель.
Тензин неловко вскочил, изо всех сил имитируя бодрость, и мельком глянул за окно: который час?.. Глазам не верится: в небе вовсю горит луна!
– Ещё ночь, учитель, – вырвалось у монаха, – как мы поедем в такой темноте?
– Собирайся, тебе говорят!.. – лама Чёдже сопроводил приказ крепким ударом посоха по спине нерадивого ученика, и Тензин поспешно бросился укладывать их нехитрые пожитки, про себя сожалея о с таким трудом найденном ночлеге: им пришлось обойти почти все лачуги долины прежде, чем хозяева одной из них великодушно согласились предоставить путникам свой чулан в обмен на длительную церемонию гадания, чтения псалмов и благословления скота. Хлопоты по умилостивлению хозяев, разумеется, целиком и полностью легли на плечи молодого монаха, и когда религиозное рвение прижимистых крестьян было наконец удовлетворено, Тензин свалился спать, не чуя под собой ног от усталости. И вот приходится вставать в самую темень!
Тензин вывел во двор понурых гималайских лошадок и, как в бреду, тронулся вслед за учителем по еле заметной лунной тропке, стараясь не отставать.
Путники спустились через мрачную равнину к реке. Луна плескалась в черноте. Лама спешился и чего-то ждал. Тензин дремал в седле.
– А! Вот он! – разбудил его торжествующий крик. Тензин вздрогнул, открыл глаза и посмотрел туда, куда указывал учитель.
Ему на миг подумалось, что он всё ещё спит. Потом – что его подвело зрение. Может ли такое быть?! По реке, покачиваясь, как в люльке, плыл против течения сияющий труп младенца.
– Ну-ка, достань его! – не терпящим возражений голосом велел учитель, словно речь шла о том, чтобы снять горшок с высокой полки. Ученик, впрочем, привык повиноваться немедленно: он скинул засаленное монашеское одеяние, вошёл в ледяную воду и поплыл наперерез младенцу.
Вскоре труп был извлечён, и учитель с удовлетворённым возгласом выхватил из-за пояса нож.
– Что за чудесное угощение! – воскликнул он. – Его, несомненно, посылает нам сам Будда Сострадания. Возьми нож, отрежь кусок и ешь. – Сам учитель, не медля ни секунды, исполнил то, что сказал: отхватив ножом кусок мяса с плеча утопленника, торжественно отправил его в рот и проглотил.
Молодому монаху показалось, что его сейчас вырвет. Между тем учитель, усевшись на землю в позе лотоса, с самым невозмутимым, даже светским видом продолжил трапезу. Тензин воспользовался паузой, необходимой для того, чтобы натянуть на себя одежду, как отсрочкой, но одеваться вечно было нельзя, и он с сомнением присел на землю подальше от учителя. Потом, скрепя сердце, достал нож. Зажмурился и отхватил кусок. Засунул в рот и стал жевать.
Какой-то поток подхватил его, земля вдруг необъяснимым образом ухнула вниз и пропала. Вытаращив глаза в темноту, Тензин сообразил, что неведомая сила носит его по всей долине. Размахивая ножом, как крылом, он выписывал сложные воздушные фигуры, а откуда-то издалека и снизу до него доносился бодрый хохот учителя; смех у этого древнего старика был совсем молодой.
– Спускайся! Не заносись! – давясь смехом, прокомментировал учитель его новое положение.
Тензин попытался совладать со своей новообретённой летучестью, и не без некоторого усилия ему это наконец удалось; он перестал носиться по неопределённой траектории, постепенно снизился и приземлился почти на то же место, откуда взлетел. Приземлившись, он в изумлении воззрился на чудодейственный труп. Учитель катался по земле от смеха.
– Этот младенец восемь раз перевоплощался ламой, – в завершение снисходительно пояснил он. – Еще в прошлых жизнях он достиг высокой степени посвящения и превратил своё тело в свет. В этой жизни он удостоил нас чести вкусить просветлённую плоть. Силой этой заслуги его дух навсегда перенёсся в Чистые земли. А его тело – дар, в знак великой милости к тем, кто ищет Просветления.
Красноречивые наставления учителя доносились до Тензина как бы издалека; он чувствовал, что всё вокруг наполняется незнакомым, прохладно-зелёным светом. Он словно попал в другое место и время, и как наяву увидел перед собой старика с длинными седыми усами и белой бородой, спускавшейся до пояса. Его волосы были стянуты на затылке в пучок, заколотый длинными спицами из слоновой кости и бирюзы, а странные зелёные1 глаза лучились, как драгоценные камни. На какой-то момент Тензин увидел это необычное лицо совсем близко – так, что успел поймать неземной, изумрудно-глубокий взгляд, а потом видение исчезло – перед ним снова был родной учитель, и лицо его выражало тревогу.
– Учитель! – успел воскликнуть Тензин, – я видел какого-то… – и тут явилось ещё одно видение: жгучий знак свастики. Она вспыхнула и растаяла в воздухе, но Тензин успел увидеть мир сквозь её огонь, и ясно почувствовал, как она проникла прямо в центр его груди.
В этот момент он единым внутренним взором охватил огромность, скрытую за привычной картиной их нищего, полудикого существования. Тибет был мистическим краем, это не пустые слова. Тензин ещё только смутно, интуитивно улавливал могучие тени инобытия, падающие то с одной, то с другой стороны на их утлую землю, но несомненно ощущал совсем рядом течение таинственной жизни, совершенно чуждой всему человеческому. А в самом центре бытия вращался огненный знак свастики – символ неизбежной гибели миров.
– Юнгдрунг бон2! – прошептал учитель, страдальчески вглядываясь в его лицо. – Это ужасно, мой мальчик! Не такого будущего я ждал для тебя! Теперь ты обречён!

***

Развели костёр – теперь, с более полным «духовным зрением» найти в темноте немного хвороста не представляло проблемы. Скорость движений тоже возросла – Тензин кипел энергией и иногда буквально парил над землёй – но учитель, похоже, был совсем не рад его сверхъестественным успехам, что удивляло Тензина и тревожило. Разве сиддхи3 – не признак правильно выбранного пути?
– О чём вы беспокоитесь, учитель? – удивлённо спросил он. Лама Чёдже лишь удручённо покачал головой. Потом, вздохнув, неохотно заметил:
– Я не хотел тебе говорить… надеялся, что тебя это не коснётся. Почти никто из людей, в том числе духовного звания, не подозревает об этой изнанке мира. Но всё во вселенной имеет свою противоположность. Точно так же и у буддийского учения есть свой тёмный двойник. Это религия бон.
– Религия? – изумился Тензин. – Но вы учили, что бон – это чёрная магия.
– Правильно… – учитель нахмурился. – Чтобы отбить охоту этим заниматься. Да, о бон говорят, что это чёрная магия, потому что непосвящённый всё равно не поймёт нюансов. Но на самом деле религия бон, как и буддийская вера, соответствует законам космоса. Только другим. Это учение левой руки, проповедующее спасение через разрушение. Поэтому священный знак бон – левосторонняя свастика. Она означает исчерпание сансары и, таким образом, уничтожение мира, возвращение в небытие.
– Не понимаю, – Тензин покачал головой. – Я всё тот же. Я не собираюсь ничего разрушать.
– Тебе придётся. Бон-по верят, что жизнь всех людей – это взаимоистребление, смертельная битва, и лучший способ освободиться от неё – это принять участие. Они называют эту практику «Война отражений луны в воде», или коротко – Война Лун. С того момента, как ты отмечен знаком Свастики бон, ты избран. Это роковой круговорот, куда вовлекаются всё новые воины, каждый из которых получает от Свастики миссию: сразиться со своим смертельным врагом. Человек с зелёными глазами, которого ты видел, – это твоя цель. Ты должен его убить.
– Убить?.. – Тензин не поверил своим ушам. Он, правда, владел примитивными, но безжалостными приёмами тибетского рукопашного боя, как и подобает каждому монаху. Путешествовать по святым местам в стране со средневековым укладом было небезопасно, и путникам приходилось защищаться от бандитов и беглых повстанцев, которые мало различались между собой. Случалось даже прибегнуть к помощи оружия, но Тензин никогда и подумать не посмел бы о том, чтобы убить человека. Для буддиста это был великий грех.
– Для буддиста, – с горькой усмешкой подхватил его мысль учитель, – но не для бон-по. У избранника Свастики только один путь: победить или умереть.
– Учитель, я не приму этот путь, – заволновался монах. – Я не хочу никого убивать. Я буду вести праведную жизнь, как вы меня учили.
– Как я учил… – Лама задумчиво усмехнулся. – Тогда ты станешь вечным беглецом. Как я.
– Вы?
– Я тоже отмечен знаком Свастики. Я не принял свою миссию. Поэтому я уехал из Тибета так надолго. Я не возвращался, пока доподлинно не узнал, что человек, которого я должен был убить, мёртв. Его убил кто-то другой… – Лама Чёдже покачал головой, на его лице явственно читалось отвращение – методы «левой руки» явно не вызывали у него энтузиазма. – Я думал, что проклятие Свастики с меня снято. Но теперь вижу, что ошибался. Свастика вернулась в мою жизнь. Мой учитель, который сам погиб в бою, предупреждал меня, что бон не отпускает своих адептов так просто…
– Но как человек может быть адептом против своей воли?
– Хороший вопрос, мальчик мой. Я потратил всю жизнь, чтобы доказать, что не может. И, кажется, не преуспел.
– Вам не в чем себя упрекнуть, учитель, – твёрдо заявил молодой монах. – Вы поступили так, как сочли нужным, и так же поступлю я. Мы можем уехать вместе. Я много думал о том, где сейчас лучше жить. Давайте отправимся в страну, где зародилась наша религия4, и присоединимся к Его Святейшеству Далай-ламе5! В Индии мы отдадим свои дни служению Будде!
Некоторое время лама Чёдже размышлял; потом морщины на его лице разгладились, взгляд посветлел.
– Я рад слышать от тебя такие речи, мой мальчик. Признаться, в первую минуту я подумал, что твоя молодость… что тебя соблазнит неистовство бон.
– Я ничего не знаю о бон. Я воспитан в почтении к Будде, учитель.
Тензин происходил из семьи потомственных священнослужителей, находившихся в современном Тибете на полулегальном положении. Ему было всего шесть лет, когда родители тайно отправили его учиться в непальское княжество Мустанг6, которое вследствие исторического казуса сохранило больше тибетских традиций, чем китаизированный Тибет. Лама Чёдже давал своим воспитанникам традиционное ламаистское воспитание в обход китайских правил приёма в буддийские монастыри. Этот путь, особенно в свете угрозы реального политического преследования, определённо не подходил для лентяев и неженок. Тензин верил, что учитель никогда не бывает бессмысленно жесток, и не ошибался: старик действительно любил его, как сына. Сейчас монах ясно читал это в повеселевших глазах ламы. 
– Что ж, давай собираться. Недолго в этот раз продлилось наше паломничество… Мы возвращаемся на юг.
– Да, учитель, – радостно подхватил Тензин, вскочил, чтобы привести пасущихся неподалёку лошадей, и в этот момент пространство ещё раз изменилось.
В небе вспыхнул зелёный луч – позже Тензин догадался, что этот необычный оптический эффект возникает при пересечении миров, – и он явственно ощутил присутствие потустороннего существа и холод, исходящий из сопредельной реальности.
Монах оглянулся – возле костра стоял третий: высокий человек в тёмном меховом халате7, наброшенном, по обычаю горцев, на одно плечо, длинный рукав полностью закрывал левую руку – для тепла, а правая оставалась свободной для работы. Тензин заметил, что трава у ног незнакомца быстро покрывается инеем, а глаза бесцветные, как у мертвеца.
Прета8, – понял он, – неупокоенный дух.

***

– Вот и свиделись, старик, – глухо сказал призрак, обращаясь к учителю. – Видно, от судьбы не уйти. Надо было тебе убить меня, пока была такая возможность.
Лама Чёдже осторожно поднялся с земли, крепко сжимая окованный железом посох.
– Я слышал, тебя убили без моего участия.
– Я живее всех живых, – усмехнулся призрак. – И теперь убью тебя… и его, – он кивнул на Тензина.
– Нет, – холодно ответил лама хорошо известным Тензину тоном несгибаемой решимости. – Теперь я убью тебя.
– Жент! – собеседники неожиданно перешли на чужой язык, который Тензин, к своему изумлению, прекрасно понял. – Аш ара ‘о!*
– Атали!**
Это был ритуальный вызов на смертельный поединок.
Тензин знал, что лама Чёдже – хороший боец, в совершенстве владеющий смертоносными приёмами. Его кротость и безобидность перед невежественными крестьянами и наглыми китайскими чиновниками была напускной. В действительности он мог одним лёгким прикосновением ладони сломать человеку шею, едва уловимым нажатием пальцев остановить кровообращение, обездвижить, ослепить. Его мастерство в бою зиждилось на великодушии и всепрощении, заповеданном Буддой. Он никогда бы не причинил вреда живому существу в том случае, если этого можно было избежать. Но сейчас другой случай.
Поначалу Тензин не сомневался, что учитель возьмёт верх. Хотя его противник тоже показал себя опытным воином, всё же их силы казались равны. Но потом Тензин стал замечать нечто ужасное: холод, окружавший прету, сгущался. И вот уже трава рассыпается под ногами бойцов ледяной крошкой, а дыхание морозным облаком вырывается изо рта. Тензин попытался броситься на выручку – и будто получил осколок в грудь, таким холодом пронзило его прикосновение мёртвых пальцев. Учитель поскользнулся на ледяном полу, в который превратилась утоптанная площадка. Прикосновения преты оставляли на теле живого человека пятна льда – всё глубже и глубже, и сквозь них начали просвечивать внутренние органы.
Силы были неравны, – в какой-то момент Тензин это понял. Потусторонний боец имел невосполнимое преимущество перед человеком: он был уже мёртв. И когда Тензин понял, что учитель проигрывает, он стал молиться.
– Я принимаю прибежище в Будде. Я принимаю прибежище в Дхарме. Я принимаю прибежище в Сангхе9, – твердил он, держа мудру10 «Щит Шамбалы», и это его спасло. К тому моменту, как снежный ветер, исходящий из рук преты, превратил учителя в бездвижную глыбу льда, Тензин уже полностью погрузился в медитацию. Щит Шамбалы закрыл его, и он стал невидим.
– Ремал’ом***, – глухо произнёс убийца ритуальное слово, и последним безжалостным ударом разбил ледяную фигуру противника на куски.

* Хватит! Пусть один из нас освободится.
** Воистину.
*** Неизбежность.

  1 Светлые глаза не встречаются в Тибете и считаются уродством или признаком нечистой силы.
  2 Юнгдрунг бон (тиб.) – свастика бон. Юн(г)-друн(г) (тиб.) – свастика. Свастика (санскр. «благодать») – солярный символ, который встречается во многих культурах. Правосторонняя свастика – символ буддизма, левосторонняя – символ бон. Бон – коренная религия Тибета, ведущая происхождение от шаманизма и позже преобразованная в одну из разновидностей буддизма. Бон-по – приверженец религии бон.
  3 Сиддха (санскр. «достижение») – сверхъестественная способность. Великих духовных учителей иногда называют махасиддхами, т.е. обладателями многих сверхъестественных способностей.
  4 Индия.
  5 Духовный лидер тибетских буддистов, глава школы Гэлуг (Добродетель) Далай-лама XIV и тибетское «правительство в изгнании», не признанное Китаем, находятся в индийском городе ДарамсАла.
  6 Мустанг – королевство в составе Непала, в 60-х годах ХХ века при негласной поддержке Непала и США ставшее оплотом тибетских партизан. После прихода маоистов к власти в 2008 году монархия в Непале и Мустанге упразднена.
  7 Традиционная одежда тибетцев – чУпа (длинная свободная рубаха с длинными рукавами и высоким воротом) и тёплый халат из шкур мехом внутрь, который надевается только на левое плечо, чтобы правая рука оставалась свободной для работы. Мужская и женская одежда различаются в основном длиной: у мужчин до колен, у женщин до земли. Замужние женщины носят пёстрый полосатый передник. Обувь – высокие кожаные сапоги.
  8 ПрЕта (санскр. «ушедший») – неупокоенный дух.
  9 Молитва Прибежища, одна из основных в буддизме. Будда (санскр. «пробуждённый») – тот, кто достиг духовного совершенства. Дхарма (санскр). – закон, долг, учение. Сангха (санскр. «собрание») – духовная община.
  10 Мудра (санскр. «жест») – священный жест, особое расположение пальцев и кистей рук.

ВЕРА

Руководство Объединённого рабочего фронта сочло результаты работы по округу Кардзе неудовлетворительными, и Ма Кэсань сдавал дела прибывшему из Лхасы преемнику. Собственно, он был рад, что служба закончилась. В последние годы он сам заинтересовался религией и даже подумывал отдать сына в буддийскую академию Ларунг Гар, как вдруг грянул запрет правительства принимать туда ханьцев11. Значит, не слишком-то партия уверена в убедительности пропаганды даже для этнического большинства… Чем дольше Ма вникал в тонкости политического положения, тем больше убеждался, что в этой нищей и, казалось бы, совершенно беззащитной стране Китай загнал сам себя в ловушку неразрешимых противоречий. У тибетцев было то, от чего отказался Китай: вера. И если признать за тибетцами – ныне гражданами Китая – право на неё, рухнет вся социалистическая система, несмотря ни на какую «китайскую специфику». Оставалось только задушить этот огонёк духа у самых его истоков, но… возможно ли это? И как оправдать такое?
Ма не хотел в этом участвовать. Зато новый начальник отдела Пэн Бочэн взялся за дело с рвением. Первым делом он лично допросил осведомителей и составил полную картину «небольших нарушений дисциплины» и «отступлений от инструкции в рамках закона», устроив предшественнику нещадный разнос за лень и недобросовестность.
– Сколько у вас здесь не прописанных граждан? Где цифры? Что это за паломники ездят, как им вздумается? А если среди них террористы? Когда в последний раз проверяли паспорта? Вот, по моим данным, появляется в пещере какой-то человек, когда захочет. У него есть регистрация?
Регистрации у него не было. Это, увы, был один из отшельников-лам, к которым местные относились с почтением, особенно если учесть, что принадлежал он не к буддизму, а к местному культу бон, известному устрашающими ритуалами, вроде мистерии чод12, во время которой полагалось играть на дудочке, сделанной из человеческой берцовой кости – Ма сам видел такую у одного ламы, проводившего «небесное погребение»13. Ма не тревожил отшельника; достаточно того, что невидимый «гражданин» никогда не спускался в деревню и не общался с жителями. Как он попадал в свою пещеру-келью, чем питался там – неизвестно; его присутствие выдавал иногда лишь отблеск огня да упорные слухи, что это огонь из другого мира, и тот, кто приблизится к нему – ослепнет.
Пэн Бочэн решил одним махом искоренить вредные суеверия. Пещера находилась довольно высоко – полдня пути по крутой звериной тропе – и новый начальник нашёл среди местных забулдыг проводника, чтобы помог взобраться на гору. Лезть за китайцем в пещеру отказался даже известный бандит и пьяница, но Пэна условия устраивали. Он сам при свидетеле разоблачит очередного «святого» шарлатана и велит полиции арестовать бродягу, неважно – бонского или буддийского, чтобы всем в округе стало ясно: либеральные времена прошли. В способность неучтённого гражданина проходить сквозь скалы и питаться дождевой водой он решительно не верил.

***

Следующее, о чём Ма Кэсань узнал: Пэн действительно ослеп. Новость об этом взбудоражила всю деревню. Проводник ушёл в запой прежде, чем его успели допросить, а деятельный Пэн был обнаружен утром на одной из улиц, весь в синяках и царапинах (странно, что он вообще смог сам спуститься). Он шёл, глядя прямо перед собой немигающими глазами, и ни на что не реагировал. Его поймали и отвели к врачу, а тот позвонил Ма Кэсаню и попросил найти психиатра. По заключению врача, зрительный нерв был не повреждён, и всё же пациент почти ничего не видел.
Так новый начальник, не пробыв недели на службе, отправился в психиатрическую. Ма тоже отказался продолжать и спешно вернулся в Китай, забрав семью, опасаясь беспорядков. Из Лхасы прибыли сотрудники Бюро общественной безопасности, арестовали проводника и всех, кто с ним разговаривал, и куда-то увезли.

  11 Хань – самый многочисленный этнос в Китае (92% населения).
  12 Чо(д) (тиб. «отсечение») – духовная практика, созданная легендарной тибетской йогиней XII века Мачиг Лабдрон. Суть ритуала состоит в том, чтобы призвать демонов и отдать им своё тело в пищу, что достигается посредством визуализации. Чтобы войти в транс, практик исполняет ритмический танец, произносит ритуальные тексты, играет на барабанах из черепов и дудочке из человеческой берцовой кости. Цель ритуала чод – отсечь все чувственные привязанности эго.
  13 Небесное погребение – тибетская традиция похорон, при которых тело умершего разрезают на мелкие части и скармливают птицам. Связана с необходимостью экономить почву, пригодную для вскапывания.

ЛАМА

В дверь нещадно заколотили. Адзомма заворочалась и подняла встрёпанную голову. Подумать только, ей казалось, что она прилегла всего на полчаса, а в окно уже вовсю лупит луна!
Стук повторился. Наверняка припозднившиеся путники. Адзомма засомневалась, стоит ли выходить, но потом всё же решила открыть дверь из опасения, как бы своим стуком они не перебудили весь дом.
У порога стояли двое: насколько можно было разобрать среди ночи, мужчина в одежде селянина и ребёнок лет десяти, судя по длине волос – почти до земли – девочка. Оба они стояли, уперев взгляд в землю, и всем своим видом выражали смирение. Мужчина поклонился.
– Прошу прощения, что мы обеспокоили вас в столь поздний час, – монотонно затянул он. – Мы с дочерью путешествуем по святым местам, и нам нужно остановиться где-нибудь на ночь. Мы вас не стесним, не-мо14.
Адзомма нахмурилась. Уж не из тех ли они бездельников, которые только притворяются благочестивыми, чтобы выпросить подаяние?
– Мы уже поужинали, – хладнокровно сообщила она.
– Мы тоже, – незнакомец не смутился. – Нам нужно только место для сна.
Адзомма тяжко вздохнула. Платить за ночлег им явно нечем.
– Рано утром мы уйдём, – быстро добавил он.
– Нет ли у вас каких-нибудь товаров на продажу? – безнадёжно спросила она.
– К сожалению, нет, хозяйка. Но прошу вас, будьте снисходительны. Со мной маленькая дочь.
Непрестанно кланяясь, незнакомец кивнул в сторону нахохлившейся девочки. Та смотрела в землю. Адзомма снова вздохнула, и тут безрадостную беседу прервали: со второго этажа ссыпался Цэде, один из внучат.
– Адзомма, – он возбуждённо замахал руками, – дедушка проснулся. Он спрашивает, кто пришёл.
– Это паломники, – раздражённо прошипела Адзомма, и мальчик исчез. Надо было что-то решать. Адзомма прикинула, что комната, где стоит ручной мельничный жернов, свободна.
– Проходите, – неохотно предложила она. Незнакомец снова поклонился, и две тени вошли в дом.
Но не успели они расположиться, как снова появился мальчик.
– Адзомма! – радостно зажужжал он, сверкая глазами. – Дедушка говорит, что пришёл лама, которого он ждёт!
Адзомма возмущённо покачала головой, но на всякий случай спросила у незнакомца:
– Вы ведь не лама, господин?
– Нет, хозяйка, я не духовного звания.
– Передай, что это миряне, – буркнула она, и Цэде убежал. Адзомма, бросив пристальный взгляд на толстые войлочные халаты мужчины и девочки, потом на земляной пол, поколебалась и бросила гостям линялый потрёпанный ковёр. Мужчина рассыпался в благодарностях. Она уже повернулась, чтобы уйти, но в дверях снова налетела на вездесущего Цэде.
– Что тебе ещё?!
– Дедушка говорит, что пришёл именно тот человек, который нужен, и просит провести обоих путников к нему! – торжествующе припечатал мальчишка. Адзомма всплеснула руками.
– Ну что за глупости! – Она обернулась к гостям. – Не удивляйтесь, нэ-кор-ва15. Мой дед, а его, – она кивнула на мальчишку, – прапрадед, вбил себе в голову, что не умрёт, пока не получит благословение величайшего ламы Тибета. Ему уже сто двенадцать лет, и он давно парализован. Не представляю, о каком ламе он говорит. Вы не откажетесь зайти к старику? Иначе он никому не даст уснуть.
– Конечно, хозяйка, – мужчина смиренно поклонился. Девочка безмолвно последовала за ним.
Гости втиснулись в комнату. Дед приподнялся, впился взглядом в мужчину, потом в девочку – и вдруг указал на неё трясущейся рукой.
– Вот! Вот она! Величайший лама Тибета! – задребезжал он. При этом лицо его, похожее на шевелящий челюстями череп, было так страшно, что Адзомма удивилась, как ещё девочка не бросилась бежать. Однако на гостью дикое заявление старика, похоже, не произвело особого впечатления. – Подойди поближе, дитя моё, – проскрежетал дед, откидываясь на подушку, – дай мне умереть с твоим благословением…
Странная девочка молча приблизилась и спокойно взяла старика за руку.
– Ты исполнил свой обет, Чжасчи, – неожиданно звучным голосом сказала она, и её негромкие, но резкие слова, как серебряный нож, обрушились в тишину. – Пусть твоя душа навеки пребудет в Чистых землях. Доро лан*.
Старик ещё какое-то время вглядывался в её лицо, а потом глаза его закатились, и взгляд застыл навсегда.

* Всеогонь вернулся.

  14 Не-мо (тиб.) – селянка, хозяйка дома.
  15 Нэ-кор-ва (тиб.) – паломник, букв. «тот, кто странствует с одного богомолья на другое».

ЛЕДЯНОЙ ЧЕЛОВЕК

Сэнхэ оглянулся, но не заметил и следа молодого монаха. Наверное, мальчишка удрал. Смертный не мог уйти от него незаметно, но Сэнхэ об этом не подумал. Выполнение задания откладывалось, но его это не волновало. Сэнхэ давно уже чувствовал всё, как сквозь толщу холодной воды.
Он не помнил точно, когда это началось. В памяти всё темнело, расплывалось. Он был разбойником когда-то, убивал паломников, домовладельцев. Ему казалось, что тем же самым он занимается и сейчас. Просто немного по-другому. Один человек одержал над ним верх, и пришлось поступить к нему на службу. Теперь Сэнхэ убивал тех, кого прикажет хозяин, а за это получал кров и пищу, – почти как в прежние времена. Только теперь за ним везде следили зелёные глаза.
Сэнхэ не замечал, где шёл. Для него весь мир представлял собой зимний лес. Тонкие, высокие, словно вычерченные тушью стволы деревьев тянули в сумеречное небо дрожащие пальцы. И всё время полумрак: ни дня, ни ночи. Тени скользили по сугробам, и сам он скользил над землёй, как тень. Пока не почувствовал изменение.
В бледном небе вспыхнул зелёный луч. Сэнхэ насторожился, его обычно дремлющие инстинкты обострились. Он смутно сознавал, что происходит нечто важное – быть может, даже опасное, хотя он почти забыл, что значит опасность.
Лес расступился. Откуда-то долетал аромат огня, и земля стала горячей. Сэнхэ опустил глаза: под его шагами потрескивали сухие угли.
– Сэнхэ… – услышал он тихий, но необычайно отчётливый голос совсем близко – и даже успел смутно удивиться, что не заметил чужое присутствие раньше.
Навстречу ему вышел незнакомец средних лет, в тёмно-серой меховой накидке и с янтарными бусами на груди. Что-то в его облике насторожило Сэнхэ, и он почти сразу понял, что: неподвижные голубые глаза. Это не смертный. Сэнхэ, никогда не читавший священных книг – он не умел читать – всё же знал, что голубые глаза – верный признак демона.
– Что тебе нужно от меня? – хмуро спросил он.
– Ты не помнишь меня?
– Нет.
– Зато я тебя помню. Я дорого заплатил Шиндже16, Владыке Мёртвых, чтобы найти тебя.
– Зачем?
– Ты убил меня. А я убью тебя.
Дальнейшие пререкания были бессмысленны. Кто-то из бывших жертв ищет мести, вот единственное, что Сэнхэ понял, а границы миров были не таким важным вопросом, чтобы о нём беспокоиться.
– Попробуй, – выдохнул он, и они стали осторожно обходить друг друга по дуге, стараясь предугадать выпад противника.
Первый удар Сэнхэ всё-таки пропустил, что стало для него неожиданностью – противник использовал в качестве оружия кнут, наверное, при жизни был скотоводом, – Сэнхэ стал осмотрительнее – причём кнут с острым гарпуном на конце. Сэнхэ с трудом уходил с линии атаки, выискивая момент, чтобы прорваться на расстояние удара, но демон, в отличие от смертных, был невосприимчив ко льду – настырная цепь вырвала из тела кусок, другой – Сэнхэ, к своему удивлению, ощутил, как его сковывает холод – враг провёл серию точных, оглушительных ударов и, размахнувшись, рукой – жёсткой, как железо – вырвал из его грудной клетки сердце.

  16 Шиндже (тиб. «Владыка мёртвых») – бог смерти в Тибете.

ЧУДО

Монастырь с утра гудел, как улей. Накануне были явлены великие знаки. Начать с того, что в округе внезапно умерли все ядовитые змеи. Их находили повсюду. Або сам нашёл двух, пока ходил за водой. Суеверные крестьяне приносили их в монастырь, и монахи вынуждены были успокаивать толпу, уверяя, что это благое предзнаменование. Потом в огромном медном котле, где кипятили воду на весь монастырь, перестал заканчиваться чай. Вот уже три дня повар разливал чай всем желающим, но котёл оставался полным, а чай – необыкновенно крепким и ароматным, с привкусом горных трав. Прослышав о чуде, любопытные селяне снова потянулись в монастырь, и на этот раз пришлось уверять их, что ничего подобного не происходит.
А прошлой ночью настоятель увидел необычный сон. Как будто к монастырю приблизился столб огня и вошёл в ворота. Когда настоятель рассказал об этом сне, выяснилось, что такой же сон видели в разное время ещё несколько человек.
Одним словом, община была как на углях. Астрологи сошлись на том, что грядёт какое-то совершенно экстраординарное событие, но что именно?
Джамтрул Ринпоче17, старейший лама в монастыре, заявил, что к ним идёт величайший из святых Тибета, человек-дракон, появление которого предсказал ещё основатель в XIII веке. Танка18 с изображением дракона и предсказанием хранилась здесь, как реликвия. Поэтому, когда на перевале показались путники – двое на лошадях – лама Джамтрул сам выехал навстречу, намереваясь воздать им почести и пригласить на ночлег.
Монахи, бросив повседневные дела, высыпали на крышу и с нетерпением вглядывались вдаль. Кто бы ни были эти путники, они явно не спешили. Страж дисциплины поначалу пытался призвать молодёжь к порядку, но потом бросил бесполезные увещевания и сам вышел на крышу. По мере приближения стало ясно, что едут мужчина и девочка лет десяти. Встретив ламу на полдороге, они о чём-то коротко переговорили и дальше поехали вместе.
Наконец, ворота раскрылись. Надо признать, Або был слегка разочарован. Не так он представлял себе человека-дракона. Круглые, плоские чумазые лица, какие везде встретишь. Обычный горный загар, едва ли не дочерна. Поношенные войлочные халаты, почти никаких украшений. У мужчины жёсткие чёрные волосы собраны в полурастрёпанную косу до лопаток. У девочки волосы, слегка переплетённые коралловыми бусами, падают почти до пят. На совсем уж разбойников эти двое не походили, но и на людей высокой духовной заслуги – тоже. Да и кого здесь следовало считать драконом? Мужчину или девочку?..
Очевидно, многих монахов посетили похожие сомнения. Подталкивая друг друга, они столпились во дворе и молчаливо глазели на пришельцев.
Вперёд выступил настоятель.
– Мы рады приветствовать гостей, – поклонился он, разглядывая путников с некоторым сомнением, и после паузы добавил: – Кто вы, откуда и куда держите путь?
– Меня зовут Карма Дордже, а это моя дочь Йеше, – невозмутимо ответил мужчина. – Мы путешествуем по святым местам.
Девочка не проронила ни слова. Она с усмешкой оглядывала лица монахов, и Або вдруг показалось, что в её глазах пляшут оранжевые огоньки. Впрочем, это могла быть игра солнечных лучей.
Настоятель растерянно переглянулся с ламой Джамтрулом и снова взял инициативу в свои руки.
– Перед вашим приездом были явлены чудеса. Если вы – великие святые, чей путь был предуказан…
– По-моему, это просто бродяги, – перебил лама Кюнзанле.
Монахи заволновались. Або попытался протолкнуться поближе, но его оттёрли назад. Усмешка так и не сошла с лица девочки.
– Опомнись, – вполголоса сказал лама Джамтрул. – Ты что, не видишь, кто перед тобой?
– Основатель предсказал, что прибудут мужчина, ребёнок и дракон, – упрямо заявил Кюнзанле. – Я вижу только мужчину с ребёнком, к тому же девочкой.
Воцарилась тишина.
– Мы просим прощения, госпожа, – в третий раз начал настоятель, обращаясь на этот раз почему-то к девочке. – Но ни одного трул-ку19 не принимают без испытаний. Вам это должно быть известно.
Девочка смотрела на него так, словно всё происходящее крайне её забавляло. Або уже совершенно точно видел, что глаза у неё оранжевые, но… мало ли что? Демоны, призраки и колдуны умели принимать разные обличья, в том числе и гораздо более причудливые.
– Какое испытание вы хотите, чтобы я прошла? – наконец раскрыла она рот.
Настоятель поколебался.
– Все великие святые могут оставить отпечаток своей ступни или ладони в камне, – вступил Кюнзанле. – Это знак великого совершенства.
Девочка насмешливо улыбалась. Потом оглянулась. Только тут Або обратил внимание на странное поведение сторожевых собак. Все они припадали к земле, крутя хвостами и поскуливая. Девочка неторопливо слезла с лошади. Остановив взгляд на одном из псов, она посвистела, подзывая его, и огромный чёрный дог, размером почти с неё саму, подполз на животе. Девочка снисходительно потрепала его за ухом.
– Подумать только, до чего твои хозяева любят чудеса! – протянула она, обращаясь к псу. – Они не пустят маленькую Сагу отдохнуть без какого-нибудь чуда. – Девочка сокрушённо покачала головой. – Похоже, нам придётся оставить отпечаток в камне. – Она задумчиво взяла пса за лапу, накрыла её своей ладонью и прижала к одной из гранитных плит, которыми был вымощен двор. Растаял чёрный дымок, и на камне остался отчётливый отпечаток собачьей лапы.
Тут Або вдруг стало жарко, как в печке, – он даже не успел понять, что не ему одному, как более сообразительные монахи уже повалились на колени. Он последовал общему примеру, уткнулся лбом в пол и услышал резкий возглас ламы Джамтрула, обращённый, вероятно, к Кюнзанле:
– Замолчи, глупец, если не хочешь сгореть заживо! – а потом насмешливый голос девочки, обращённый, очевидно, к её спутнику:
– Слезай, отец. Надеюсь, теперь нам подадут чаю.

  17 РинпочЕ (тиб. «Драгоценный») – уважительный эпитет, который часто прибавляют к именам духовных учителей.
  18 Т(х)анка (тиб.) – тибетская религиозная живопись, как правило, на холсте. Буквально переводится как «рисунок на ткани, который можно свернуть и взять с собой» (тибетцы были кочевниками, поэтому им было удобно перевозить изображения в свёрнутом виде).
  19 Трул-ку (тулку) (тиб.) – воплощение, перерожденец.

ЖЕЛЕЗНЫЙ ЧЕЛОВЕК

– Ремал’ом, – второй раз за ночь услышал Тензин мрачный шёпот – а потом, к его изумлению, вырванное сердце растаяло и утекло водой сквозь смуглые, совершенно человеческие пальцы.
Демон помолчал, повёл головой, повернулся в одну сторону, в другую, словно прислушиваясь.
– Малец! – вдруг сказал он глухим, не лишённым приятности голосом. – Выходи. Что тебе нужно?
Тензин рассудил, что раз уж его заметили, играть в прятки бессмысленно. Тем более что после прошедшего поединка он склонен был относиться к демону скорее с симпатией. Он вышел на залитую кровью прогалину в лесу и посмотрел на труп.
– Этот человек убил моего учителя.
– Это был не человек. Как и я. Иди своей дорогой. Он больше тебе не угрожает.
– Подожди. Ты ведь тоже из… этих? Из бон-по?
Во взгляде незнакомца что-то изменилось.
– Тебя привела сюда Свастика?
– Так значит, это правда. Что Свастика не оставляет даже после смерти.
– Смерти нет, – насмешливо уточнил демон. – Есть лишь колесо перерождений. А мы, бон-по, за то и сражаемся, чтобы его остановить.
– Подожди! – Тензин вскинул руку, видя, что собеседник собирается уходить. – Я получил задание. Миссию. Убить человека с глазами, как изумруд. Ты знаешь, кто это?
Демон усмехнулся, задумчиво поглаживая подбородок.
– Ты, видно, совсем ещё неопытный, – неодобрительно заключил он. – Иначе не спрашивал бы такую очевидную вещь. Все воины Свастики знают Ламу-Призрака. Его ещё называют Орджун* – Изумрудный лама. Говорят, он так часто видел зелёный луч солнца при пересечении миров, что его глаза стали изумрудными. Это великий нгак-па20. Он живёт уже очень долго и победил многих доблестных воинов, потому что сражается не сам, а через своих посланников – прет. Он умеет вызывать их из призрачного мира. Они очень сильны.
– Этот… как ты его называл? Сэнхэ?
– Мой кровный враг был одним из таких созданий. При жизни он промышлял разбоем и грабежом. Пока однажды не попытался проникнуть в дом Орджуна. Заклинатель убил его и превратил в призрака, своего раба. Чтобы справиться с претой, мне пришлось обещать свою душу Богу Смерти. Другие люди остаются в Асура-локе21 до исчерпания кармы. Я останусь демоном до скончания веков.
– В этом была твоя миссия?
– В этом моя миссия полностью совпадала с моим желанием.
– Да подожди же! – воскликнул Тензин, видя, что собеседник снова теряет к нему интерес.
– Я чудовищно устал от тебя, мальчик. – Демон развёл руками. – Давай хотя бы поищем место для ночлега. Ты и сам скоро свалишься с ног.
– Разве демоны нуждаются в отдыхе? – удивился Тензин.
– Все, кто находится в Мана-локе, в какой-то мере подчиняются её законам. Хотя я, конечно, выносливее тебя. Сколько тебе лет?
– Двадцать три. А тебе?
– Около ста. Точнее сказать не могу. Время в Асура-локе течёт по-другому.
– А Лама-Призрак?
– Он старше меня на несколько столетий.
– Поверить не могу. Неужели всё это правда?
– Здесь есть намного более древние сущности, мальчик. Те, кто живёт уже не одно тысячелетие. Молись, чтобы тебе не встретиться с ними. Как тебя зовут?
– Норпол**, – как только с языка сорвалось это имя, Тензин понял, что оно значит «Летающий человек». Это дар, который он получил от Свастики.
– Я – Сурэн***.
– «Железный человек»… Это не тибетское имя.
– Это на священном языке бон.
– А Сэнхэ значит «Иней». Почему я понимаю эти слова?
– Потому что ты бон-по.
– Учитель сказал, что я могу не принимать свою миссию.
– И что стало с твоим учителем?
Тензин понурился. Сурэн усмехнулся.
– Не воспринимай знак Свастики как проклятие. Твой гуру22 был не прав. Если бы он, в своё время, выполнил свою миссию, Сэнхэ не убил бы меня и всю мою семью. Бон – это истинная жизнь. Вечная жизнь.
– Учитель говорил, что бон – это смертельная битва.
– Так и есть. Только тот, кто познал вкус смерти, живёт по-настоящему.
– Я вижу, ты убеждённый бон-по.
– Когда Свастика выбрала меня, мне было уже нечего терять, – сухо пояснил Сурэн. – А вот ты можешь многое найти.
– Учитель Чёдже был для меня всем. Единственный близкий человек.
– Значит, наша вера – спасение для тебя. Прими свет Свастики, и она укажет тебе истинный путь. Путь в Чистые земли.
Тензин вздохнул. Всё это было слишком сложно. Слишком тяжело для одного дня.
– А куда ты теперь пойдёшь? – спросил он скорее машинально, чтобы сменить тему, и совсем не ожидал услышать в ответ:
– К Изумрудному ламе.
Монах в изумлении замер. Демон пожал плечами.
– Это не входит в мою миссию, но я всё же попытаюсь убить его. Не хочу, чтобы он снова призвал своего верного раба Сэнхэ к жизни. Чтобы снова позволил Ледяному человеку заниматься любимым делом: убивать невинных и беззащитных… – Сурэн внимательно взглянул в лицо монаха. – Так ты со мной?
– Почему ты сразу не сказал?..
– Неужели ты действительно думал, что мы встретились случайно, мальчик? – демон улыбнулся. – В Войне Лун так не бывает.
Тензин в изумлении покачал головой.
– Я с тобой.

* Изумруд
** Полёт
*** Железо

***

– Как мы найдём Изумрудного ламу?
Нечаянные попутчики сидели возле костра, причём запасливый демон поделился с монахом чаем и горстью цампы23, справедливо заметив, что на голодный желудок воевать уж точно не стоит.
– Я знаю, как выглядит его дворец. Многим воинам бон-по Свастика явила этот образ. Но никто не знает, как туда попасть. Скажу откровенно, дело почти безнадёжное. Дворец охраняет целая армия призраков. Мы не первые, кто пытается убить Орджуна. И, скорее всего, не последние. Насколько я понял, он умеет наблюдать за своими претами на расстоянии. Возможно, сейчас он наблюдает и за нами.
Тензин вдруг вспомнил:
– Ледяной человек сказал учителю перед поединком, что пришёл убить меня!
– Вот видишь. Твой враг играет на опережение.
– Похоже, почти все бон-по друг другу смертельные враги… – растерянно заметил монах.
– Да, миссии пересекаются. Наша жизнь довольно драматична. Но не переживай, это вовсе не бесконечная бойня. За рамками своей миссии ты волен делать что угодно. И пока Свастика не призывает тебя, прими мой совет – наслаждайся каждым мигом, как последним.
Совет, правду сказать, прозвучал довольно зловеще – даже для буддиста, коим Тензин безотчётно продолжал себя считать. Сурэн уловил его неуверенность.
– Подумай, мальчик. Ещё не поздно отступить.
– А ты? Зачем ты рискуешь?
– Мне нечего терять. Как только я вернусь в Асура-локу, я стану вечным рабом Владыки Мёртвых.
– Не слишком ли высокая плата за один поединок?
– Это была моя миссия. И если бы понадобилось убить Ледяного человека снова, я сделал бы это снова.
Тензин вздохнул, обдумывая окончательное решение, мысленно сравнивая свои мотивы с мотивами собеседника. Наконец произнёс:
– Я видел, что случилось, когда лама Чёдже отверг свою миссию. Я принимаю свой путь, каким бы он ни был.

  20 Нгак (тиб.) – заклинание, нгак-па – заклинатель.
  21 В ведической традиции выделяется шесть миров сансары. Сансара (санскр. «странствование») – перерождение. Шесть миров: Дэва-лока (мир богов), Асура-лока (мир демонов), Мана-лока (мир людей), Тирьяка-лока (мир животных), Прета-лока (мир голодных духов), Нарака-лока (адский мир огня и льда).
  22 Гуру (санскр.), лама (тиб.) – учитель.
  23 Основная пища тибетцев – густой чай с маслом и солью, похожий на суп, и цАмпа – мука из поджаренных зёрен ячменя или ржи.

ТИГРЫ

С тех пор, как Сага с отцом покинули монастырь, прошло уже несколько дней, и за это время они не встретили ни одного человека. Это уже начало казаться странным, но, по большому счёту, никогда не знаешь точно, где пересечёшь черту.
Когда между камней, белых от солнца, мелькнула первая волнистая, пёстрая тень, Сага не обратила особого внимания. В этой местности водились леопарды, но, как правило, они не нападали на людей, если только их не раздразнить и не ранить. Однако вскоре ещё один зверь показался с другой стороны дороги и замер, как бы поджидая путников. Лошади забеспокоились. Сага оглянулась и увидела, как позади них на дорогу вышел третий леопард.
Животные явно вели себя странно. Они появлялись одно за другим, как из пустоты. Вскоре их с отцом окружало плотное кольцо из дюжины леопардов, которые неотрывно смотрели на них и гневно били хвостами.
– Это не просто тигры, – негромко сказала она, как ни лень было вступать в бой. Хотелось беспечно ехать дальше по дну цветущей долины, наслаждаясь погожим днём.
– Вижу, – сквозь сжатые зубы ответил отец. – Демоны.
Лошади испуганно фыркали.
– Если мы сядем абсолютно неподвижно, они не смогут нас увидеть, – предположил отец.
Здравое рассуждение. Стараясь не делать резких движений, они осторожно сползли с сёдел и сели на землю в позе лотоса.
– Я жемчужина в сердце лотоса24, – произнесла Сага.
– Я жемчужина в сердце лотоса, – эхом откликнулся отец, и она закрыла глаза.
Молитва всегда настраивала её на приятный лад. Она почти сразу увидела себя на солнечной поляне, на просторе. Здесь не было времени, борьбы, ничего. С другого края на поляну вышел отец. В ярких лучах он шагал ей навстречу, и за его спиной поднималась громадная зелёная, жёлтая и оранжевая радуга. «Небозвон», – подумала она странное слово и мысленно восхитилась. Ей было весело. Даже удачно получилось, что они собрались вот так вместе погулять, и совсем не хотелось возвращаться туда, где метались тени, слышался визг и шипение хищных кошек.
Сага с трудом разлепила веки. Чувствовала себя такой отдохнувшей. Трудно было понять, сколько времени прошло. Синели тени. Она глубоко вздохнула и с усилием огляделась. В сумеречной траве лежали куски растерзанных, наполовину съеденных лошадей.

***

– Отлично, – простонала она, поднимаясь. – Теперь мы пойдём пешком.
Отец выглядел не более счастливым, чем она, и всё же сказал:
– По крайней мере, это не наши куски валяются.
– Надо было научить лошадей простейшим молитвам, – продолжала ворчать Сага, вспоминая своих послушных лошадок. Дельные мысли всегда приходят с опозданием.
– Не думаю, что это бы помогло, – заметил отец. – Лошадь не может стоять абсолютно неподвижно.
– Лошадь может летать по воздуху…
– Демоны тоже!
Сага раздражённо вздохнула. Отец развёл руками.
– Давай хотя бы мясо соберём, – предложил он, снимая с плеч накидку, чтобы завернуть в неё куски. – Теперь нам хватит припасов на целую неделю.
– Да, только придётся тащить их на себе!
– Дойдём до ближайшей деревни и продадим часть. Выручим денег.
Сага укоризненно покачала головой. Ну что за неуёмная находчивость! Ещё немного, и она поверит, что потерять лошадей – большая удача.
– За восемнадцать тысяч лет ты слишком преуспел в практике отречения от мирских благ, отец, – грустно сообщила она.

  24 Ом мани падме хум (санскр.) – «я жемчужина в сердце лотоса», буддийская мантра.

АСУРА-ЛОКА

Сурэн получил железный кнут от Шиндже, бога смерти, для своей мести. Он почти не помнил свою жизнь, зато помнил смерть в таких медленных подробностях, что воспоминание стоило отдельной жизни. Случалось, сельские усадьбы становились объектом нападения разбойников, но его случай был особенный, потому что между хозяевами и грабителями завязалась кровавая, по-настоящему зверская борьба, в которой потери понесли обе стороны. В итоге разбойники, в отместку за гибель своих товарищей, расправились со всей семьёй. В тот последний вечер крестьянин по имени Топгьял Рампа потерял жену, сына и двух старших братьев с их жёнами и детьми – мальчиком-подростком и годовалой девочкой. Он лежал у порога своего дома, истекая кровью, а мимо ходили убийцы, деловито грузившие на мулов награбленное. По тибетским меркам, семья считалась зажиточной. Теперь это было уже не важно. Откуда-то сверху, со второго этажа слышались глухие стоны жены, которая сначала звала его, потом как будто пыталась ползать. Потом он потерял сознание, казалось, ненадолго.
Он видел дом, отдельные комнаты, разгром повсюду, неопрятные пятна крови. Ему казалось, что он ходит и что-то ищет. Потом он понял, что не может прикоснуться ни к кому и ни к чему. И всё стало отдаляться.
Огромные, но неясные образы скользили, как тени по воде. Возможно, это и был тот самый «океан сансары», о котором пишут в священных книгах. Сам Топгьял читать не умел, но бывало, заезжие ламы читали разные наставления.
Потом он очутился в большой, тёмной крепости, зубчатым хребтом уходящей в ночное бледно-чёрное небо, и ему показалось, что он снова вернулся к жизни, к людям, и отсутствовал совсем недолго. Правда, прошлое, семья, всё это ушло куда-то на другой план, вспоминалось, как нечто далёкое, незначащее. Зато безусловно реальными стали бесконечные боевые тренировки, он был теперь воином, живущим среди воинов, в многолюдных, но довольно удобных и просторных казармах, под руководством командира, необычайно сведущего и в духовной науке, и в искусстве убивать.
Здесь бывшему невежественному крестьянину объяснили, что главное в бою – сила духа, а главное в жизни –  уничтожить врага. Он учился и тренировался с рвением, пока не заметил однажды, что здесь никогда не кончается ночь. И тогда Топгьял Рампа вспомнил ночь своей смерти, бандитов, их главаря, и понял, что переродился демоном.
Обитатели Асура-локи были гневными, ревнивыми созданиями. Они постоянно воевали друг с другом за лучшие замки и земли. Бывший Топгьял Рампа сражался блестяще, потому что не думал ни о чём, кроме будущей мести. Тогда его и стали называть «Железный человек».
Он не осознавал, сколько времени прошло. Его бывший убийца сам был убит, а Сурэн всё мечтал отомстить. Бог смерти Шиндже открыл ему правду о практике бон, с помощью которой можно было вести войну за гранью миров, и Сурэн принял печать Свастики.
Теперь у него перед глазами всё время горел огонь. Он стал демоном во всём. Каждую свободную минуту он молился Свастике о победе над врагом. Там, в мире людей, столь многое изменилось, но он не замечал перемен. И вдруг ослепительный огонь померк, погас, отдалился.
Впервые, над трупом врага, Сурэн посмотрел по сторонам. Он и раньше знал о Войне Лун, но жил, как бы не замечая её. А теперь одержимость местью показалась ему нелепой. Он вдруг задумался о сложном сплетении смертоносных миссий, о существовании заклинателя, который убил, воскресил и поработил его врага, о мальчике-монахе, призванном против воли из тишины буддийского послушания. Это всё могло быть так важно, а он этого не замечал.
Что такое на самом деле Война Лун? Лама-Призрак вёл её давно, одерживая одну победу за другой чужими руками, и то, что для Сурэна было целью всей жизни, было для заклинателя мимолётным эпизодом. Тогда в чём цель? Быть может, зелёные лучи инобытия были для Орджуна лишь частью его собственной, личной игры? Быть может, он был из тех воинов, которые сами выбирают себе миссию?
Сурэн понял, каким был наивным. В действиях Ламы-Призрака просматривался далеко идущий замысел, в печатях Свастики, вероятно, выражалась ещё более глубокая, неземная мудрость, а сам он не заглядывал дальше сегодняшнего дня. Однако Сурэн не мог в одно мгновение стать выше себя самого, и следующее решение, к которому он пришёл, было: сопровождать молодого монаха в его миссии убить заклинателя. Юноша, потрясённый смертью учителя, нуждался в помощи более опытного бойца, но был не лишён талантов. Вместе они станут сильнее, чем поодиночке.

***

Путники поднялись ещё до рассвета, чтобы с первыми лучами солнца отправиться в дорогу, хотя точный маршрут оставался под вопросом. Сурэн по давно заведённой традиции, которую исполнял почти машинально, поджёг ветку можжевельника в качестве небольшого санга25 и прочитал мантру, благоприятную для начала нового дня и перед дорогой:
– Взойди, божество! Взойди, великолепие! Взойди, солнце счастья! Взойди, О-зэр Чен-ма!26
Ароматный дым можжевельника смешался с ослепительно-жёлтыми лучами восхода. Сурэн ненадолго погрузился в созерцание прозрачных ледяных далей, пронизанных горячим светом. Его отвлекло замечание монаха:
– Никогда не думал, что демоны могут быть религиозными. Ты, наверное, был весьма благочестивым человеком при жизни.
– Ничего подобного, – Сурэн усмехнулся. – Я был простым селянином, скотоводом.  Ни одной мантры не мог прочесть без ошибки. Я начал практиковать уже в Асура-локе. – Тут ему пришла неожиданная мысль. – Ты знаком с искусством лун-гом27?
Монах поколебался.
– Да, учитель велел мне пройти тренировку, – вздохнул он. – Помню, один из мастеров, с которым он меня познакомил, даже носил на себе тяжёлые цепи, потому что иначе его тело становилось легче воздуха и парило над землёй.
– Вангьял Ринпоче?
– Ты его знаешь?..
– Я учился у него тому же.
– В Асура-локе?..
– Лама Вангьял – человек, но среди его учеников есть и боги, и демоны. Правила для всех одинаковые. Если мы оба знаем лун-гом, почему бы нам его не применить? Сейчас, под влиянием Свастики, мы сильнее обычных скороходов. Мы пройдём по границе миров, полагаясь на интуицию, а не на карту. Это труднее, чем идти проверенными, очевидными тропами, но убежище Ламы-Призрака, вероятно, скрыто между мирами. Если мы доверимся Свастике, возможно, она приведёт нас в нужное место.

  25 Санг (тиб.) – воскурение благовоний (обычно разных сушёных растений) в ламаистских обрядах.
  26 Молитва, посвящённая О-зэр Чен-ма (тиб. «Владычица луча») – богине рассвета.
  27 Лун-гом (тиб.) – психофизическая тренировка, и в частности искусство медитативного бега, при котором практик преодолевает огромные расстояния на сверхъестественной скорости. Лун-гом-па – мастер медитативного бега, скороход.

ЯКИ

Около полудня прибежал знакомый крестьянин и сообщил, что приближаются путники – паломники, отец с дочерью. У них могли быть деньги, так как они, по его предположению, продали что-то в деревне. Намкай с приятелями как раз отдыхал на небольшой поляне чуть ниже перевала. Они решили не торопиться в путь, разгрузили яков и отогнали их пастись, а сами уселись возле дороги, поджидая добычу.
Наконец появились намеченные жертвы. Справиться с ними, казалось, будет легко. Трое подельников из шести двинулись наперерез, чтобы потребовать что-нибудь «в подарок». Паломник, очевидно, заупрямился, потому что один из троицы грубо отнял котомку и вытряхнул её содержимое на землю. Намкай оживился, так как заметил несколько монет, и поспешил вмешаться, пока сообщники не расхватали все деньги. Между тем ограбленный паломник истошно завопил. Слова не сразу добрались до сознания Намкая, но когда добрались, он ощутил лёгкий холодок.
Это неприкосновенные деньги, причитал незнакомец. Это всё моё богатство. Я нёс их в дар святому ламе, отшельнику из Кьен. Добрые люди сказали, что только этот просветлённый мастер сможет исцелить мою дочь. Это была последняя надежда. Теперь чёрный демон никогда не покинет её тело.
Тут кое-кто из шайки с беспокойством оглянулся на девочку, которая, как оказалось, упала на землю и теперь лежала неподвижно, будто мёртвая.
Боги покарают, продолжал голосить паломник, тех нечестивцев, что осмелились отнять деньги, предназначенные святому ламе. Гневная Палден Лхамо28 лично явится на диком скакуне, покрытом окровавленной человеческой кожей, и натравит на грабителей того самого демона, что мучает мою невинную дочь!
Тут девочка затряслась, как будто её и впрямь колотили невидимые демоны, а потом тихо, но злобно зарычала. Намкаю стало не по себе, да и остальные свидетели осторожно попятились. Извернувшись каким-то невиданным узлом, как тряпка в руках у гигантской прачки, девочка утвердилась на четвереньках и вдруг свирепо залаяла.
– Да смилуется над нами всеблагой Будда! – заорал её отец, ухватил двух ближайших грабителей за рукава и потащил в сторону перевала. – Спасайтесь! Чёрный демон убьёт нас всех!
Намкай припустил за ними, оглянувшись на ходу. Девочка лаяла, мотая головой из стороны в сторону с такой силой, что длинные чёрные лохмы волнами хлестали по спине и по бокам, и Намкай мог бы поклясться, что они превращаются во вздыбленную собачью шерсть, а злобно вытаращенные глаза похожи на огненные колёса.
Едва они взобрались на перевал, вслед им понёсся ледяной тоскливый вой.
– Бежим! – вопил паломник. – Если чёрный демон возьмёт наш след, мы все пропали!
Компания неслась под гору, наверное, с полчаса, пока жуткие звуки с той стороны не стихли. Беглецы, сгрудившись у подножия тропы, наконец отдышались.
– Он больше не преследует нас? – неуверенно спросил кто-то.
Намкай прищурился на затянутую блестящим ледком вершину. Там, казалось, всё было тихо.
– Ни в чём нельзя быть уверенным, – дрожащим голосом ответил паломник, качая лохматой головой. – Если демон учует вас, он может вернуться… ночью, и даже на следующий день… вам лучше остаться в деревне.
Намкай и сам уже это понял.
– А как же ты?
Незнакомец удручённо вздохнул.
– Передохну немного, и пойду назад… Что делать, это же моя дочь. Я не могу её бросить.
Беглецы косились на него со страхом.
– И потом, я знаю особые магические слова против демонов…
– Что за слова? – тут же спросил Намкай.
– Если хотите, я могу вас научить, – смиренно согласился паломник.

***

Одолев перевал во второй раз, Эдир нашёл свою дочь мирно сидящей на пригорке, поигрывая прутиком.
– Все спаслись? – приветливо уточнила она.
– Благодарение богам. Кажется, демон сперва набросился на яков, и потому людям удалось уйти. Конечно, теперь почтенной публике придётся заночевать в деревне. А я решился вернуться. Я всё ещё верю в исцеление моей несчастной дочери. Надеюсь, демон уже покинул её тело.
– Как же они тебя отпустили? – подозрительно прищурилась она.
– Они сочли меня безумцем, – сокрушённо признал он. – Но против нечистой силы есть одно секретное заклинание, которому я их научил.
– Это какое же? – развеселилась Сага.
– Молитва Прибежища на санскрите.
– Ого! Не иначе как они сделали первый шаг на духовном пути?
– Поневоле, – подтвердил она, разыскивая в траве просыпанные монеты.
Девочка окинула поле боя победным взором.
– Полагаю, если мы заберём себе яков этих олухов, это самым благоприятным образом отразится на их карме, – предположила она.
– Я в этом абсолютно убеждён, – одобрил Эдир.

  28 Палден Лхамо (тиб. «Прославленная Богиня») – одна из наиболее почитаемых тибетских богинь, относящаяся к классу гневных божеств – «защитников учения» (санскр. «дхармапалы»), которые сокрушают врагов буддизма. Изображается мчащейся на диком муле в седле, сделанном из содранной кожи её сына, которого она убила, так как он был врагом буддизма.

ДВОРЕЦ ПРИЗРАКОВ

Наверное, это было самое удивительное путешествие, которое кому-либо доводилось пережить. Пески, туманы, пронзительно-бирюзовые выпуклые озёра, вкраплённые в пейзаж, как магические зеркала, радужные скальные срезы, кипенно-белые цветы… И сквозь этот знакомый, ясный, ледяной пейзаж – другие, ещё более ясные и ледяные: лазурные бездны Дэва-локи, призрачный лес Прета-локи, с тонкими вётлами в серых снегах, неизмеримо-глубоко – адские ямы огня и льда, кровавые силуэты нараков – грешников с содранной кожей, потом снова – лес, изумрудные долы – обитель просветлённых животных, потом – чёрное небо Асура-локи и в нём – раскалённые звёзды на шпилях железных крепостей. Демон был прав, они скользили по границе миров, нигде надолго не задерживаясь, да это было бы и невозможно без того, чтобы не окунуться в открывшийся мир полностью. Тензин, кажется, даже заметил знакомые места – древний монастырь Сера, что неподалёку от Лхасы, и грандиозную буддийскую академию Ларунг Гар – он был и там, и там проездом вместе с учителем – задержавшись на воспоминаниях, он чуть было не остановился, ещё какие-то картины промчались вспышками в разрывах облаков, и он снова увидел прозрачно-розовые зарницы Дэва-локи и дальше – Серединную Область чистого света, похожую на грозовые облака с каплями огненных семян жизни – потом над ними пролилась настоящая сизая гроза, а потом по жгуче-белому лучу, как по углу белой стены, они вдруг спустились в крохотный глиняный двор и оказались перед зелёными воротами с изображением свастики бон. Тензин был несколько оглушён путешествием и не сразу понял, что оно закончилась. Демон молча смотрел на ворота, потом, словно опомнившись, настороженно оглянулся по сторонам.
– Это оно? То самое место? – шёпотом спросил Тензин, и демон медленно кивнул. Тут же из-за угла появился стражник-прета, с другой стороны – ещё один, и ничего не оставалось, как принять бой.
Тензин сразу задействовал все новоприобретённые силы, хоть и владел ими весьма неуклюже. Пересекая воздушное пространство небольшого и не лишённого изящества дворца, террасами облепившего край скалы, то в одну, то в другую сторону, он стремился нащупать слабые точки в обороне, если повезёт – найти Изумрудного ламу и сразиться с ним, и поначалу ему удавалось застать отдельных стражников-призраков врасплох, но потом, заметив его тактику, преты перестроились, объединились, и в атмосферу обрушилась буря льда и снега из другого мира. Тензин опустился на землю, но это была уже призрачная земля, тот самый чёрно-белый лес, который он уже видел, и теперь в лабиринте прозрачных стволов, как ожившие тени, сквозили всё новые и новые враги. Ледяные руки схватили его, скрутили и выволокли обратно в Мана-локу.
Спутник Тензина преуспел немногим больше. Какое-то время в глиняных улочках-коридорах слышались звуки борьбы, удары кнута, но вскоре демон присоединился к своему товарищу в сопровождении конвоя.
– Кто такие? – поинтересовался один из призраков после того, как пленников тычками пик заставили встать на колени. Оба дружно промолчали. – Допрашивать будем? – повернулся призрак к главному. Тот покачал головой.
– Незачем. Они ничего не знают. – Он задумчиво прошёлся взад-вперёд, остановился перед чужаками. – Сдаётся мне, они попали сюда по глупости.
– Доложить господину?
– Не стоит его внимания. Ведите их на яму.
Железные двери распахнулись, и спустя анфиладу низких полутёмных комнат, захламленных старинными фолиантами, блеснула на белом солнце каменная галерея. Под ней Тензин увидел глубокий квадратный колодец с острыми кольями на дне.
Над двором витал смешанный с ледяным горным ветром смрад, и это было неудивительно, так как на дне ямы оставались полуразложившиеся останки предыдущих жертв, и даже полностью рассыпавшиеся скелеты. Тензин успел заметить это краем сознания перед тем, как его столкнули вниз, а ещё прямо в глаза блеснул зелёный луч, юноша провалился куда-то даже глубже, чем должен был, и упал на дно просторной подземной пещеры.

***

Первое, что поразило Сурэна – густой шквал, целое море запахов. Они не перебивали друг друга, а сливались в единую оглушительную симфонию. Здесь, в этом мире, ориентироваться по запахам было проще всего, и когда Сурэн это заметил, то почти сразу догадался, где они.
– Где мы? – прошептал монах у него за спиной.
– Это уже не наш мир.
– Мы попали в Прета-локу?
– Нет. Это не Прета-лока.
– Тогда что?..
Сурэн осторожно оглядывался. Запах земли и воды, камней и цветов. Узловатые, почти каменные лианы, столпившиеся вдоль сводов, как формы какой-то реликтовой архитектуры; вода горячих источников сочится где-то, неслышно, как слёзы в складках каменных морщин; в воздухе тает белый пар, липнущий ко всему: к одежде, камням, листьям.
– Тирьяка-лока, – вполголоса сказал он.
– Мир животных? – удивился монах. – Но разве он под землёй?
Сурэна тоже тревожило, что они оказались под землёй. Что-то здесь было не то; какая-то важная подробность, которую он не мог вспомнить. Впрочем, стоило порадоваться, что они избежали смерти; теперь оставалось только идти вперёд.
– Будь осторожен, – на всякий случай проворчал Сурэн в сторону монаха. – Нас привела сюда Свастика. Здесь могут быть другие бон-по, наши враги.
– Звери?..
– Обитатели Тирьяка-локи частично разумны. Среди них есть даже просветлённые.
Монах потрясённо промолчал.
Мягко ступая, они обошли пещеру, обнаружили явно рукотворные, вытесанные в камне ступени и спустились по ним в боковой туннель. Сырые удушливые лабиринты казались пустынными, и Сурэн даже подумал, что ошибся, и подземелье необитаемо, но потом где-то впереди, сквозь серебристые слои пара и теней, блеснул огонь. Приблизившись, они в изумлении увидели статую человека-змеи, восхитительную и пугающую одновременно. Гигантский наг29 из чистого золота, в натуральную величину, сидевший в каменной нише, казался живым, а отсветы масляной лампады, стоявшей у подножия статуи, скользили по упругим кольцам чешуйчатого хвоста, ожерельям из небесно-яркой бирюзы, полуприкрытым векам, лёгкой полуулыбке, переливались всеми цветами радуги, и казалось, что устремлённые на зрителя глаза мерцают, а смертоносный хвост шевелится. На груди у змея горел знак свастики бон.
– Это… змеебог, – со страхом пробормотал монах, разглядывая изваяние. – Бог змеелюдей… Но разве наги всё ещё живы?
Сурэн нахмурился. Конечно, он тоже слышал истории об этих могущественных древних созданиях, которые владели землёй задолго до того, как на ней появились первые люди. Но последствия какой-то древней природной катастрофы и разразившаяся за этим война вынудили нагов искать убежища в подземном мире, и постепенно эта загадочная раса, как теперь считалось, вымерла.
Он не заметил, как из полумглы возникла радужно-переливавшаяся исполинская змея, но метнулась она, мимо него, к юноше, в одно мгновение впилась ему в плечо и обвилась кольцами вокруг тела. Сурэн отступил на шаг в растерянности, не зная, что предпринять, и потому успел увидеть вторую змею, но это его не спасло, он выхватил кнут слишком поздно, железное остриё чиркнуло по камням, а змея вцепилась в горло и обвила грудь. Стало глухо, всё как сквозь толщу воды, и невозможно вдохнуть, и последнее, что он увидел, было, как в пасти той, второй змеи лопнула наполовину проглоченная голова монаха.

  29 Наги (санскр. нага – «змей») – полу-люди, полу-змеи в мифологии индуизма и буддизма. В Тибете их называют водными духами лу.

ОТШЕЛЬНИК

Норбу был джин-да – «тот, кто обеспечивает монаха всем необходимым». Эта роль досталась ему от старшего брата. Самого монаха он ни разу не видел. Отшельник поселился в горах, в стороне от перевала, семнадцать лет назад, когда Норбу ещё и на свете не было. Брат показал ему каменистую тропку, ведущую к пещере ламы, такую незаметную, петлявшую в нагромождении скал, что знали о ней только местные жители. Все путники, поднимавшиеся на перевал, были уверены, что здесь только одна дорога. Зимой все подступы к жилищу ламы заносил снег, а летом Норбу оставлял припасы у входа в пещеру-келью и незаметно удалялся. Он бы никогда не решился нарушить покой отшельника шумом или излишним любопытством; все знали, что ламы-затворники держат в услужении демонов и могут при случае натравить их на жителей деревни, не выказывающих должного почтения.
В этот день Норбу, как обычно, пришёл с небольшой корзинкой и оставил её на камнях. Когда он поднял голову, на пороге пещеры стоял лама.
Норбу присел от страха. В его глазах так и заплясали серые чётки, выточенные из человеческих черепов, вперемешку с ярким китайским жилетом жёлтого цвета и серебряным украшением дордже30 в руке. Ему показалось, что лама сейчас запустит в него ритуальным предметом, как настоящей молнией. Но лама не двигался и смотрел на него отсутствующим взглядом, словно листал книгу на незнакомом языке.
– Сегодня в деревню придут путники, – наконец сказал он. Голос его звучал как-то сыро, будто давно отвык складываться в слова. – Проводи их ко мне. – Норбу закивал, хотя смысл приказания дошёл до него только на полдороге назад. Какие путники?..
Он сел у дороги караулить.
Но прозевал. Мать позвала его в дом, а когда он вышел обратно, путники уже приближались к деревне. И, может быть, оттого, что солнце било прямо им в спину, а Норбу в глаза, и силуэты их слегка терялись в послеполуденных тёмно-оранжевых лучах, Норбу показалось, что над ними разливается рваное пятно блестяще-красного цвета, похожее на какую-то крылатую бестию, – и он снова оробел. Он глазел на чужаков со своего поста, не решаясь привлечь их внимание.
Поравнявшись с ним, путники сами остановились. Теперь уже солнце не освещало их так ярко, и они обрели человеческие очертания: мужчина и девочка лет десяти.
– Мальчик! Ты что хотел? – крикнул мужчина, очевидно, заметив, что их поджидают. Норбу, обрадованный таким поворотом дела, сорвался с места, подбежал и выпалил приглашение. Путники не удивились и последовали за ним.
Это был единственный раз, когда отшельник нарушил своё уединение. Кто были таинственные гости, Норбу так и не узнал. На следующий день, рано утром, он выбежал на берег за водой. Вчерашние встречи вспоминались со смутным страхом. Вдруг он заметил на другом берегу, в точности напротив себя, необыкновенно красивую девушку. Она явно была не местной; Норбу знал всех девушек в округе. Две её длинные, до самой земли, косы плескались на ветру, перевитые серебряными украшениями; тёмно-синее платье с высоким воротом тоже было заткано серебром на груди и чем-то напоминало кольчугу. Он почему-то запомнил мельчайшие детали, как будто видел её очень близко. Её глубокие глаза странного солнечного цвета смотрели ласково, заливая душу, на всю жизнь вперёд, мягким светлым огнём. Он вдруг почувствовал, что всё его будущее, каждый шаг и каждая мысль пребывают отныне под бесконечным благословением, которое никто никогда не нарушит. В один этот миг он перестал быть ребёнком и стал взрослым. А потом девушка зашла за скалу, и больше он никогда её не видел.

  30 Дордже (тиб. «Владыка Камней», т.е. алмаз), ваджра (санскр. «молния», «алмаз») – ритуальный предмет, символизирующий в ведической традиции власть и силу.

ЛЮДИ-ЗМЕИ

Череп врага треснул, приятно заливая горло свежей кровью. Дэма привыкла к диете из листьев подземных растений, но сейчас вдруг подумала, что, наверное, именно так ощущается во рту вкус плотных, лопающихся птичьих яиц.
Брат не спешил поедать поверженного врага. Приняв человеческий облик, он внимательно разглядывал труп.
– Демон… А этот, – он кивнул на добычу Дэмы, – судя по одежде, монах. – Хаш озадаченно покачал головой. – Что произошло? Как они здесь оказались?..
Дэма тоже оставила труп в покое. В последний раз Нага-лока пересекалась с миром каких-либо других живых существ две тысячи лет назад.
– Наверное, это всё боги, – легко предположила она. – Они по-прежнему преследуют нас.
Грозные правители небесного мира, свергнувшие людей-драконов, ополчились и против их ближайших родственников – людей-змей. На стороне богов выступили вечные враги нагов – красные гаруды31, люди-орлы. Некогда всемогущие рептилии оказались запертыми в своём отдельном мирке, в пустоте подземных пещер, в чёрных водах.
– Ты же слышала, о чём они говорили. Они даже не знали, живы ли мы.
– Демон сказал, что их привела сюда Свастика, – внезапно вспомнила Дэма. – Может, это бон-по?
Брат с сомнением смотрел на трупы, вероятно, жалея, что они так опрометчиво расправились с пришельцами, предварительно их не допросив. Сказался звериный инстинкт – защитить своё логово. Они слишком привыкли воспринимать всех как смертельных врагов. Хаш и Дэма провели здесь, в крошечном углу Тирьяка-локи, долгие века. От всей расы нагов их осталось только двое.
– Неужели пророчество исполнится?..
Дэма перевела взгляд на статую Лу. Не так давно на груди змеебога самопроявилась священная Свастика. От знака исходил жар, как от огня. Дэма не знала, радоваться или бояться. А что, если это правда? Драконы вернулись?..
Они с братом были ещё детьми, когда Свастика ниспослала им пророческое видение: они снова на поверхности, на свободе; с неба падают ярко-красные цветы и, ударяясь об землю, превращаются в маленьких змеек. Хаш и Дэма сошлись на том, что их миссия – возродить змеиную расу. Но из подземелья не было выхода.
– Теперь есть, – ответил брат на её мысль. – Чужаки пришли сюда по зелёному лучу. Стало быть, мы тем же путём сможем выйти отсюда.
– Ты думаешь, миры начали сближаться? Как во времена драконов?
– Свастика указывает нам путь, – лицо брата приняло хорошо знакомое Дэме выражение фанатичной решимости, с которой он столетиями соблюдал положенные обряды бон, хранил традиции змеиного народа и заставлял сестру тренироваться для будущей битвы в Войне Лун. Теперь и она чувствовала, как он был прав.
Хаш остановился возле статуи Лу, глядя на неё так, словно давал мысленную клятву, и с благоговением произнёс:
– Доро лан.
– Ремал’ом, – свистящим шёпотом откликнулась Дэма.

***

Орджун ждал этого момента. Не то чтобы полная уверенность, но вероятность была высокая. Он не случайно выбрал именно это место для своего жилища. Его дом находился на пересечении миров, он был близок не только к миру призраков, но и к миру животных. Два вечно враждебных друг другу пространства: полная жизни природа и бесплодная призрачная пустошь. Если действовать мудро, можно извлечь выгоду из этого соседства.
Лама давно уже понял, что Свастика – это не приговор. Это просто часть игры. Но игра не сводится к одному правилу. В ней много обходных путей, много возможностей.
Откровение случилось не сразу. Поначалу он, как раб, выполнял свои миссии, одну за другой, со всем тщанием и преданностью идее великой войны. Ему казалось, что конец мира близок, что нужно освободиться от всего земного, неважно – убийца ты или жертва. А потом стало ясно, что миссии никогда не кончатся, враги не умрут никогда. Свастика лишь захватывает всё новые, ещё более обширные уровни реальности, вовлекает в смертельную битву уже не отдельных сорвиголов, а целые расы, целые миры, и есть ли предел Войне Лун, никто не знает. Что нужно сделать, чтобы остановить колесо перерождений?
Легенды говорили на этот счёт, будто бы однажды явится человек-дракон, который завоюет Долину Олмо32 и воссядет на Лотосовый Трон. Но если учесть богатую символику лотоса, это пророчество можно было толковать как угодно.
А сейчас Орджуна волновало завоевание более близкой территории. И когда преты доложили, что пленники, сброшенные в яму, провалились под землю, Орджун сразу же самолично пришёл на место, предполагая, что надо ждать гостей.
Он укрепился в своих выводах, когда появились тучи: лепные, переливчатые, низкие, они вдруг стали громоздиться прямо над дворцом, в абсолютно чистом небе. Раса нагов принадлежала к стихии воды, они обитали возле озёр и рек, и появление их часто сопровождалось грозой и ударами молний. Если не поспешить с изъявлениями почтения, змеелюди могут разорить дом; вполне вероятно, что после многовекового заточения они враждебны ко всему живому.
Но вот в яму хлынула чёрная вода, смывая останки казнённых, срывая с кольев тряпки, кости и унося их куда-то в гулкие подземные гроты; наконец, в изумрудном луче солнца явились наги.
Уже около двух тысяч лет змеелюдей никто не видел, и Орджун не представлял, как их узнать; он увидел очень высоких, стройных юношу и девушку необычайной красоты. Кожа у них была фарфорово-белая, что совершенно не характерно для тибетцев, прозрачный перламутровый румянец, прекрасные тёмные глаза в форме лепестков лотоса. Длинные чёрные волосы у обоих заплетены в множество тонких косичек, как часто делают тибетские горянки. Оба одеты в старинные доспехи – панцирь из железных пластинок в форме ивовых листьев, поверх роскошных парчовых рубашек-чупа гранатового цвета, и расшитые кожаные сапоги. У обоих за спиной длинное копьё, на поясе кинжал в чеканных серебряных ножнах.
Орджун едва успел подумать, что они ничем не отличаются от людей, как оба гостя превратились в гигантских змей, выбрались из ямы одним молниеносным броском, снова приняли человеческий облик и выхватили кинжалы, явно намереваясь резать всех, кого встретят, а если верить легендам, наги, особенно те, кто принадлежал к царскому роду, значительно превосходили воинов других миров и в скорости, и в ловкости, а ещё отличались необычайно высоким болевым порогом и почти мгновенной регенерацией, и могли успешно сражаться с многократно превосходящими силами противника.
Лама держался в отдалении, наблюдая за ямой и окружавшей её галереей из окна этажом выше, и не стал отменять приказ претам атаковать любого чужака. С одной стороны, зная неистовый нрав обитателей Тирьяка-локи, у которых ярость порой брала верх даже над вековой мудростью, он понимал, что вступить в переговоры со змеями будет лучше после того, как они выплеснут враждебность в схватке; с другой стороны, он всё же хотел проверить, так ли они сильны в бою, но сразу же об этом пожалел. Он не только не успел увидеть в мелькании теней, кто, как и сколько убил охранников, за исключением одного, который был сброшен в яму, но и сам чуть не пострадал от удара молнии в крышу. Хлынул тяжёлый, как свинец, ливень. Ещё одна молния ударила в яму и частично обрушила галерею.
– Сложить оружие, глупцы! – возвысил он голос на приближавшийся новый отряд прет. – Как вы посмели напасть на божественных нагов, владык подземного и подводного миров!
Оставшиеся бойцы в растерянности рассыпались по галерее. Орджун поспешил вниз.
– Я прошу прощения за моих нерадивых слуг, – едва завидев змею, он глубоко поклонился; насколько он знал характер царей, особенно царей в изгнании, перестараться с раболепием тут было невозможно, и он расточал во все стороны раскаяние и покорность, так как всё ещё плохо видел сквозь пенную стену дождя, где вторая змея. – Они будут строго наказаны. Видеть царственных нагов в моём скромном жилище для меня счастье. – Дом снова содрогнулся то ли под раскатами грома, то ли от удара молнии, и Орджун на всякий случай бухнулся на колени; вступать в бой с гостями было явно не в его интересах. В сине-сиреневых потоках дождя показался силуэт змея-мужчины. Он переглянулся со змеёй-женщиной; та пожала плечами, держа кинжал наготове. Ливень слегка поредел.
– Ты кто? – повелительно кивнул гость хозяину.
– Я всего лишь отшельник, учёный лама, господин. Я держу прет для охраны моего жилища.
Змей нерешительно оглядывался по сторонам, очевидно, пытаясь понять, кто на самом деле мог жить в обширном каменном дворце под охраной армии призраков. Орджун догадался, что наги вообще не представляют, как изменился мир со времён их катастрофического падения.
– Я изучал историю древнего царства Шанг-шунг33, господин, – смиренно добавил он. – Я никогда не переставал надеяться, что благородная раса нагов вернётся в этот мир, к общему великому благу и процветанию. Сегодня мои лучшие надежды сбылись. – Он снова ревностно совершил простирание и замер в положении ниц. Змеи задумчиво молчали.
– Ты бон-по? – наконец подала голос женщина.
– Да, и моя миссия – служить вам, – нашёлся Орджун. – Наша встреча предуготована Свастикой.
Змеи снова переглянулись.
– Встань, – неохотно буркнул мужчина и вернул кинжал в ножны. – И не разыгрывай из себя простака. Ты такой же учёный, как я – китайский император. Ты некромант. Не знаю, ждал ты нашего появления или нет. Но сейчас ты, очевидно, хочешь заключить с нами союз. Разумные животные – лакомая добыча для вечно голодных прет. Вероятно, ты рассчитываешь, что если твоя мёртвая армия поможет нам отвоевать престол у людей-орлов, мы в награду позволим неупокоенным духам разграбить Тирьяка-локу.
Орджун поднялся с пола и выпрямился уже в неподдельном изумлении. Змей буквально в двух словах выразил то, к чему лама намеревался подвести высоких гостей путём долгих дипломатических ухищрений.
– У меня нет слов, – он почтительно склонил голову. – Вы мудры.
– А ты хитёр. Но ты мне нравишься. Возможно, мы придём к согласию. А сейчас мы с сестрой хотели бы отдохнуть. И побольше узнать о Войне Лун прежде, чем вступить в бой.
Женщина-змея с улыбкой убрала кинжал в ножны. В небе над дворцом разлилось нежное холодное солнце.

  31 Гаруды (санскр.) – полу-люди, полу-птицы в мифологии индуизма и буддизма.
  32 Олмо Лунгринг (тиб. Длинная Долина Олмо), Шамбала (санскр. Благая Держава) – мифическая священная страна в индуизме и буддизме.
  33 Шанг-шунг – древнее государство, существовавшее на территории современного Тибета.

СНЫ

Сага прикрыла глаза, как ей казалось, ненадолго, а когда открыла их, не могла понять, сколько времени. Всё так же стрекотал костёр, а закопчённый свод крохотной пещеры всё так же заслонял небосвод, так что определить время суток было невозможно. Отец смотрел в огонь, покусывая соломинку, и она вдруг поняла, что он мог сидеть так и тысячу, и много тысяч лет. Время замерло, на сколько – неизвестно, будет ясно потом, а может быть, никогда, она это почувствовала. Ей казалось, ещё та же ночь, а может, уже совсем другая.
– Ты опять смеялась во сне, – с улыбкой сказал отец. Тут Сага засмеялась, потому что вспомнила, что её разбудило.
– Мне снова снился тот же сон. Как будто я иду к высокой пирамиде из белого камня. И знаю, что это – Ганг Ринпоче34. На вершину её ведёт хрустальная лестница. И как будто я знаю, что там, наверху, – Лотосовый Трон. Я должна подняться к нему. Но когда я приближаюсь, у меня внутри возникает такая приятная-приятная щекотка! Я начинаю смеяться и… просыпаюсь.
Отец только усмехнулся и подбросил хвороста в костёр. Сага задумчиво посмотрела на разукрашенный огнём и копотью потолок.
– Это, наверное, какой-то кощунственный сон, – предположила она. – Мне нужно отнестись к своей миссии более серьёзно.
Отец покачал головой, всё так же усмехаясь, и ничего не ответил.

  34 Ган(г) Ринпоче (тиб. Драгоценный Снег), Юнгдрунг Гу Це (Девять Этажей Свастики) – тибетские названия горы Кайлас (санскр.) в Тибете – священной горы индуизма, буддизма и бон.

БОГ-МОНАХ

Чагдар*-дэв был йидамом35 великого множества монахов. Тысячи юношей, решившиеся посвятить себя служению Будде, выбирали своим покровителем именно его. Милостивый бог, Бог-Монах, Чагдар-дэв странствовал по земле в образе смиренного аскета, в накидке из лоскутов, выброшенных мирянами, с оловянным посохом в руке. Он всегда был рядом с людьми, готовый по первому зову прийти на помощь. Не все, молившиеся ему, были достаточно мудры, чтобы понять, что он не нуждается в зове и просьбах. Незримый, он присутствовал рядом с каждым своим подопечным.
Именно поэтому Чагдар знал, сколь многие буддийские монахи были в последнее время призваны Свастикой, всё больше и больше, юноши, никогда не изучавшие бон, не помышлявшие о ней. Война Лун вела их своими причудливыми, хаотическими путями. Жизнь одного из этих новобранцев оборвалась в глубоком подземелье, в мире, давно закрытом для людей. Сейчас Чагдар стоял посреди пещеры, устремив взгляд на статую Змеебога и два трупа у подножия. Нага-лока. Как давно открылся этот затерянный мир? И что значат эти пугающие перемены? Со времён последней битвы нагов и гаруд прошло две тысячи лет. Неужели Война Лун выходит на новый круг? И… что, если драконы вернулись?
Пещера молчала. Чагдар-дэв исчез, а с ним – тела двух убитых. Оставалось отдать павшим воинам последнюю дань уважения.

***

Монастырь Сепо был излюбленной обителью Бога-Монаха. Здесь он время от времени жил под видом учёного ламы, и некоторые старожилы даже знали о божественной природе своего соседа. Сюда Чагдар перенёс останки, найденные в мире змей.
Площадка для небесного погребения располагалась за каменным уступом чуть ниже по склону горы. Чагдар вытащил мёртвые тела на плоские камни, привязал к вбитым в землю колышкам, чтобы не унесли птицы. Грифы, заметившие движение, уже начали скапливаться на ближайших склонах, в припорошённой снегом бледно-золотой траве – тяжёлые, откормленные человеческим мясом особи. Влажно-снежные вершины сумрачно отделялись на фоне аквамаринового неба. Тибетцы верят, что даяние – одна из величайших заслуг; небесное погребение – последний дар, раздача милостыни птицам.
Рассекая ножом останки на куски, чтобы птицы быстрее справились с ритуальной трапезой, Чагдар размышлял. Возможно, он слишком много времени провёл среди людей, вдали от Дэва-локи. Ему следовало бы вернуться и выяснить, не появились ли ещё где-то признаки сближения миров, знает ли кто-нибудь, что происходит. Рябые грифы, отпихивая друг друга, растаскивали тела; вскоре на камнях уже лежала неопрятная куча из лоскутов кожи и мяса. Чагдар поднял длинный молот и начал дробить сохранившийся костяной остов, чтобы затем смешать крошево с ячменной мукой и вновь предоставить дело птицам. Хрустальный трон Дэва-локи сейчас принадлежал Сайжину, потомку Белых царей, свергнувших людей-драконов на заре истории, восемнадцать тысяч лет назад. Остался ли он тем же надёжным защитником шести миров, каким был его первопредок?
Чагдар-дэв выпрямился, опершись на молот, и вгляделся в молочно-белую линию горизонта. Возбуждённые грифы толкались у ног. Вдруг он с необыкновенной ясностью увидел ярко-изумрудный луч зари – свет солнца из другого мира. Почти сразу в воздухе разлилось мягкое сияние и благоухание, подобное прохладному аромату мирра и кедра. Чагдар обернулся.
Возле него стояла высокая тонкая девушка необычайной красоты. Белоснежное, затканное серебром платье сверкало, как лёд под светом солнца, голову окутывало прозрачно-белое покрывало, которое рвал ветер, закреплённое у висков массивными серебряными брошами в виде узла вечности и закрывавшее нижнюю часть лица – в знак неприкосновенности и защиты от дерзких взоров подданных. Чагдар склонился в смиренном поклоне.
– Госпожа Тара.
– Господин Чагдар, – сияющая фигура поклонилась с пленительной грацией.
– Чем обязан честью видеть вас?
– Я искала вас, господин. Чтобы попросить о помощи, – голос девушки звенел, как туго натянутая тетива, и Чагдар удивился: мало что могло привести в смятение Белую принцессу. – Боюсь, в нашем мире происходят ужасные перемены!
– В Дэва-локе?
– Да. Белый царь, мой отец, призвал в наш мир садагов36.
– Пьющих Тени?
– Да. Он велел приносить им жертвы. Он заставляет светлых духов отдавать им свою ла37. Орда садагов разрастается, как стая воронья!
– Но зачем это?..
– Он хочет вторгнуться в Нарака-локу, натравить садагов на великанов и захватить власть!
В первый момент Чагдару даже показалось, что он ослышался. Разве может такое быть? Именно мудрость Белого царя из века в век служила залогом порядка если не во всех шести мирах, то хотя бы в мире богов. Светлые духи оберегали остальных живых существ от окончательного погружения в хаос. Словно услышав его мысли, девушка воскликнула:
– Всё ужасно. Вы, должно быть, знаете, что недавно умерла царица Пэлма, моя мать. Боюсь… я боюсь, что… она была убита.
– Невозможно! Вы подозреваете… Сайжин-дэв?
– Да. И теперь… я боюсь… и за свою жизнь… – она с усилием перевела дыхание. – Мама была против его замыслов. И я тоже… против… – Принцесса беспомощно оглянулась, и Чагдар пожалел, что её некуда усадить. Она раскачивалась на ветру, как былинка. – Господин Чагдар, эта кощунственная война погубит все шесть миров!
Грифы вдруг заторопились. Будто по команде не только те птицы, что клевали останки на камнях, но и все, что собрались на ближайших пологих склонах, оглушительно захлопали крыльями, поднялись в воздух и принялись летать кругами, образовав гигантскую тёмную воронку, вращавшуюся в небе против хода солнца.
– Что это, господин? – растерялась девушка. Чагдар уже понял, что ему это напоминает.
– Кора38 наоборот, – пробормотал он. – Кора в левую сторону.
– Юнгдрунг бон, – с ужасом прошептала она.
Тут у него без причины потемнело в глазах, он покачнулся и даже не почувствовал, как его тело ударилось о камни.

* Гром

  35 Йидам (тиб. «удержание сознания»), иштадевата (санскр. «желанное божество») – божество-покровитель, объект медитации в буддизме.
  36 Садаг (тиб. “хозяин земли») – в тибетской мифологии дух-покровитель места, связанный с энергией земли. Неправильные действия человека на местности могут прогневать садагов. Чтобы задобрить духа, ему делают подношения, в том числе приносят жертвы.
  37 Ла (тиб.) – жизненная энергия.
  38 Кора (тиб.) – ритуальный обход вокруг святого места. В буддизме совершается по ходу солнца (по часовой стрелке), в бон – наоборот.

ПАМЯТЬ

– Мама, смотри! Это кайя*!
Так Норзом впервые услышала голос собственной дочери. До восьми лет девочка не произнесла ни слова. Только лепила из глины такие причудливые фигурки, что гости, которым случалось посетить их дом, с удивлением спрашивали: из каких миров пришёл этот ребёнок?
У Норзом больше не было детей. Муж давно ушёл к другой женщине, а позже, по слухам, подался в Китай на заработки и вообще пропал без вести. Норзом с дочерью осталась в нищем городишке и подрабатывала служанкой у местного князька.
В тот памятный день улицы были озарены косыми оранжевыми лучами солнца, и вместе с ними в городок вошли путники – вероятно, отец и дочь – на двух усталых яках. Именно этим ничем не примечательным незнакомцам достались первые слова, которые Пасан произнесла в жизни.
– Ты разговариваешь?! – в изумлении сообразила Норзом, выбежав на порог. Девочка тут же засмущалась, повесила голову, а потом, ещё раз указав на путников, повторила:
– Это кайя.
– Что за чудо! – всплеснув руками, женщина обратилась к всадникам, которые уже подъехали достаточно близко. Те не ответили, что и понятно: они ведь не знали о болезни Пасан. – Сегодня моя дочь впервые заговорила! Я думала, она немая. Вас зовут Кайя, госпожа? – Обрадованная женщина решила пригласить путников на постой. Девочка, немногим старше Пасан, кивнула, придержав яка:
– Да.
– Вы раньше встречались с моей дочерью?
– Да.
Вообще-то ответы незнакомки звучали странно, поскольку Пасан никогда не покидала город, но мать решила, что тут какое-то недоразумение, впрочем, счастливое.
– Если вы ищете ночлег, позвольте пригласить вас. Я как раз готовлю ужин. – Норзом поклонилась, вытирая руки о передник. Путники переглянулись, и девочка снова кивнула.
– Благодарим, хозяйка.
Пасан, жавшаяся у двери, стремглав побежала в дом.

***

– Так ты уже знакома с этой девочкой? – шёпотом спросила Норзом с замирающим сердцем, пока гости неспешно устраивались у очага. Пасан подумала и ответила тихо и внятно:
– Я знала, что она придёт.
– А почему ты раньше не говорила?
Дочь опустила глаза, крутанулась на месте и убежала к гостям, но села поодаль, возле шкафа с глиняными фигурками: ей, видно, не терпелось показать свои сокровища. Гостья, заметив её нетерпение, улыбнулась и тоже подошла к маленькой выставке.
– Так вот они, твои друзья? – она кивнула на вереницу бесформенных уродцев. – Очень похожи.
Норзом, помешивая суп в котелке, удивлённо рассмеялась.
– Вы первая, кто так говорит! На кого же они похожи?
– Расскажи маме, – кивнула девочка, и Пасан, блестя глазами, понесла такую околесицу, что Норзом испугалась за её рассудок.
– Это наги, – заявила дочь. – Они воюют с гарудами, красными орлами. Это великан с одним глазом во лбу. Это Белый царь на Хрустальном троне. Он сражался против кайя, людей-драконов. А это драконы, – Пасан указала на кольцо разлапистых треугольных существ. – Их было шестеро, и все они ушли, когда погибли их хозяева. Поэтому я всё молчала, – добавила девочка, потупившись. – Мне было грустно.
– Дочь, что ты говоришь? – встревожилась Норзом, чуть не уронив ложку в суп. – Откуда у тебя такие мысли?
Гостья улыбнулась.
– Не волнуйтесь, хозяйка. Ваша дочь здорова. Просто она помнит больше, чем обычный человек. В прошлой жизни она была отважным воином и сражалась в великой войне. Она знала всех людей-драконов и их огненных спутников. Правда? – незнакомка обернулась.
– Да, – застенчиво подтвердила Пасан.
– Как их звали? Ты помнишь?
– Каро, – дочь указала на первую из фигурок. – Суро. Феро. Хоо. Идо. Эо.
– Верно. А почему ты теперь заговорила?
– Потому что пришёл последний дракон. – Пасан осторожно взяла пальцами самую большую фигурку и продемонстрировала матери.
– И как его зовут?
Дочь удовлетворённо улыбнулась.
– Доро**.

* Человек-дракон
** Всеогонь

ВЕТЕР, РЕЖУЩИЙ ВОЛНЫ

Тао Фенг39 давно охотился за этими существами – за богами, как их называли невежественные тибетцы. Сам он не верил ни в бога, ни в чёрта, ни даже в Коммунистическую партию Китая, хотя она, несомненно, обладала некоторыми привилегиями. А вот в могуществе корпораций, разрабатывающих передовые бионические технологии, Тао не сомневался. Он и сам испытал на себе их чудодейственные методы: левый глаз у него был искусственный. Настоящий он потерял ещё в юности, в уличной драке. Он вырос в криминальных трущобах Нанкина, города, где исторически сложилось будущее ядро биотехнологической цивилизации, менявшей мир так стремительно, что рядовые потребители не успели ничего понять. Всего несколько лет, и величайшие достижения науки оказались поделены между промышленными гигантами – в том числе корпорацией «Облачная пустота», у которой Тао удалось украсть часть разработок, и горсткой подпольных лабораторий, в которых трудились специалисты, по разным причинам не вписавшиеся в систему.
Операцию наёмнику делали, естественно, в походных условиях, но тем не менее результат впечатлял. Искусственный глаз видел лучше, чем настоящий. В нём были функции микроскопа и подзорной трубы, ночного видения и рентгена. Тао удивлялся, как раньше жил без них. Сообразив, какой коммерческий потенциал скрывается в утончённых научных разработках, он полностью переключился на контрабанду бионических протезов и организовал одну из самых первых и хорошо оснащённых операционных на чёрном рынке медицинских услуг. Задача восстановления функций повреждённого организма к тому моменту была решена; речь шла уже не об излечении, а об усовершенствовании человеческого тела, о превращении человека в существо со сверхъестественными возможностями, которые раньше приписывались только героям комиксов… или богам.
Именно последнее соображение заставило Тао предпринять вылазку в Тибет. Ему хотелось лично разобраться в легендарных практиках буддийских монахов, которым молва приписывала способность летать, ходить по воде, бегать со сверхъестественной скоростью, оставлять следы в камне, и тому подобные небылицы. Тао, завзятый циник и атеист, был настроен скептически. Но странствия по монастырям, особенно после того, как ему удалось вникнуть в ламаистскую культуру, в которой смешались буддийская философия и местная магия бон, открыли ему больше, чем он искал. Тибетцы верили, что живут бок о бок с демонами, нагами, дакинями, аватарами и богами, потому что это действительно было так.
Свою новую задачу Тао сформулировал просто: добыть для лабораторных опытов одно из таких существ. В монастыре Сепа его внимание привлёк один безобидный на вид старик: ходили слухи, что он периодически появляется здесь уже давно, более двухсот лет. Некоторые считали его воплощением бога Чагдара, покровителя монастыря. Тао, под видом паломника-мирянина, поселился при монастыре и стал тщательно следить за объектом. Правда, ни в чём сверхъестественном старик так и не был замечен: кряхтел над священными фолиантами, бесцельно слонялся по коридорам да медитировал в своих покоях – бедной, захламленной клетушке, но Тао решил действовать при первой удобной возможности.
Сейчас старик разговаривал с красивой молодой дамой – как она появилась среди скал, Тао не разглядел: он то и дело нырял в укрытие за валунами. Старика на площадке для погребения он приметил давно, вооружился и подогнал джип к самому утёсу, чтобы воспользоваться моментом, пока жертва осталась одна. Обстановка была идеальная. Если кто-то всё же заметит возню, Тао пояснит, что старому ламе стало плохо, и нужно везти его к врачу. Появление богатой (судя по одежде) дамы сперва сбило его с толку, но потом Тао решил, что две жертвы даже лучше, чем одна. Инстинкт охотника подсказывал ему, что незнакомка – завидная добыча, и он решил довериться случаю. Возможно, за даму удастся затребовать солидный выкуп.
Осторожно вытянув из-под куртки инфразвуковую гранату, он легонько толкнул её вниз по склону.
Собеседники даже не обернулись, подумав, что скатился камушек. Правду сказать, Тао не был уверен, что граната хоть как-то подействует. Это была всего лишь непроверенная гипотеза – что определённый диапазон звуковых волн, который обычный человек даже не воспринимает, может существенно навредить более «сенситивному», как выражались медики-подпольщики, существу. Предполагалось, что «пациенты» отключатся на время, достаточное для похищения. Что делать, если оружие не сработает, Тао ещё не решил. Если возникнут проблемы, он их просто пристрелит. Какими бы мистическими способностями они ни обладали, вряд ли они смогут что-то противопоставить пуле в голову, – а мёртвый организм всё же лучше, чем ничего.
Граната сработала. Старый лама и его собеседница молча повалились в траву без сознания. Тао помедлил, но терять время было нельзя, разберёмся позже, он выскочил из укрытия, быстро подхватил тело женщины и понёс к машине, вернулся – старик лежал как мёртвый, Тао и его оттащил, и был уже практически уверен в успехе предприятия, как послышался шорох колёс, и рядом вынырнул точно такой же джип, Тао ещё надеялся, что случайные свидетели проедут мимо, или удастся с ними справиться, но машина затормозила, из неё выскочила девушка с винтовкой в руках и ткнула в Тао неумолимым лучом лазерного прицела. 
– Руки за голову, – процедила она, и он в изумлении уставился на бесстрастное фарфорово-изящное лицо.

  39 Тао Фенг (кит.) – «ветер, режущий волны».

ПАТРИОТИЧЕСКОЕ ВОСПИТАНИЕ

В классной комнате монахи неуклюже втискиваются за парты. Ровные прямоугольники скамеек и конторок вместо привычных подушек, выкрашенные ровным серым цветом стены – предстоит обязательное занятие по «Патриотическому воспитанию». Новый преподаватель от китайской рабочей бригады лучше, чем предыдущий. Тот был фанатичным материалистом, а этот спрашивает с ленцой, уткнувшись в телефон и жуя жвачку.
– Итак. Церинг, – не глядя, учитель воткнул палец в одного из монахов. – Что ты понял из лекции по истории Тибета? Почему Тибет является провинцией Китая?
– Китай – единое многонациональное государство, – неуверенно начал монах. – К китайской нации относятся ханьцы, маньчжуры, монголы, китайские мусульмане хуэй и тибетцы.
– Так. Ещё?
Монах вздохнул.
– Тибет на протяжении своей истории никогда не был независимым государством. Он находился в вассальной зависимости от китайских империй Тан и Мин, монгольской империи Юань и маньчжурской империи Цин. В период гражданской войны в Китае начала XX века Тибет под влиянием британских империалистов провозгласил формальную независимость. Но в 1950 году был освобождён от колониалистов армией Мао Цзэдуна.
– Угу. Какие ещё положительные изменения произошли в Тибете после присоединения к Китаю? – тычок пальцем. – Ты, Джампел.
Неохотно вступил следующий ученик.
– Репрессивный… феодально-рабовладельческий строй сменился на… демократический.
«Ну что за бред, – отрешённо думал Ронгьял,  мысленно перетасовывая бесцветную колоду надоевших клише. – Феодально-рабовладельческий, коммунистическо-демократический… даже я понимаю, что в марксизме этого нет… Поставить религию на службу социализму… опять бред… как духовенство может поддержать атеистическую партию?»
Монотонный поток мысли увяз во внезапно наступившем молчании. Ронгьял удивлённо поднял глаза. Учитель раздражённо тряс телефоном.
– Блин… Завис…
«Может, надо было эмигрировать… – вернулся к привычным размышлениям Ронгьял. – В Дарамсале – традиционное тибетское образование… У эмигрантов – своя версия истории, у китайцев – своя… А у нас?»
В этот момент парта вздрогнула, и комната словно бы растворилась в дыму, в густом золотисто-коричневом сумраке. На Ронгьяла разом обвалились жар, шум, бег, запах гари. Конь под ним гибко крутился, в руке – копьё. Он был воином в железных доспехах, мечущимся под стенами горной крепости. Кругом бегали тени и кричали люди. Он понял, что свет вокруг – это зарево пожаров, а сам он сражается за людей древнего царства Шанг-шунг против полчищ богов Лха и демонов Ньен. Демоны претендовали на мир людей, потому что люди произошли от них, а боги – потому, что люди поклонялись им. Он жил в совершенно другую эпоху, когда смертные только появились на земле, заселённой змеелюдьми Лу. В то время люди, совсем беспомощные, искали покровительства высших сил. И в ответ на молитвы одной благочестивой четы в Шанг-шунг явились драконы.
Ронгьял увидел струю огня, обрушившуюся из-под пепельных туч над дзонгом40. Это была великая демоническая крепость, и он уже знал, что она падёт. Орды демонов и богов отступят перед мощью огнедышащих монстров. Под защитой кайя войско людей объединит разрозненные племена в блистательную державу, и на трон воссядет первый из бессмертных царей – «трул-ку лха-цэн-по»41, спускавшихся по серебряной нити с неба и по ней же возвращавшихся обратно.
Мысль Ронгьяла охватывала целые эпохи, сменявшиеся, как картины на страницах книг. Пройдут века, и один из царей случайно перережет серебряную нить. С тех пор цари Тибета станут смертными. Но однажды в мир людей придёт новый кайя – Последний Дракон. Он вернёт серебряную нить, по которой можно подняться на небо, не одному только царю, а каждому человеку. И все тибетцы станут бессмертными.
Ронгьял понял, что это происходит уже сейчас. Среди нас ходит человек-дракон. Потом он увидел картину будущего. Так же, как и тысячи лет назад, он встанет под знамёна драконов, и войско, в котором он будет сражаться, так же изгонит врагов. Он увидел пылающие танки и небоскрёбы на фоне озарённых золотом дымных туч. Земля будет усыпана пеплом. И по ней пройдёт девочка с глазами из пламени.

***

Тут Ронгьял снова очутился в классе «патриотического воспитания», с изумлением оглядываясь на своих товарищей.
Все они повскакивали с мест. Он точно знал, что все они, включая учителя, видели одно и то же. А самое главное – он чувствовал, что прошедшее видение – лишь первая вспышка к дальнейшему грандиозному откровению. Он смутно улавливал, что где-то на глубине их сознания (которое стало в эту минуту общим) разворачивается понемногу живое полотно эпох, царств, учений. И проникая в сферу его дневного ума, оно становится всё бесспорнее и сильнее. Такое знание невозможно извлечь из учебников и лекций. Оно поднялось из глубины души.
Он понял, что прожил до этого многие жизни, и много раз умирал. А теперь пришёл час положить этому конец. Могучая сила, которую он черпал сейчас из памяти своей древней земли, позволит ему завершить земной путь всей страны, с которой каждый из них связан в прошлом. Скоро карма будет исчерпана, и все вместе они войдут в Благую Державу Олмо.
– Так значит, Тибет – это провинция Китая? – раздался вдруг невозмутимый женский голос. Монахи с криками отпрянули в стороны. Как-то так получилось, что прямо посреди класса появилась высокая девушка с двумя длинными чёрными косами, в изумрудно-зелёном платье и тяжёлом ожерелье из бусин дзи и янтаря. Ронгьял почему-то сразу узнал в ней ту самую девочку с огненными глазами, хоть они и были не похожи. Это она, подумал он, – Госпожа Серебряной Нити. Это её назовут Бессмертной принцессой Тибета.
Учитель смотрел на неё в ужасе, очевидно, зная, что прошлое Тибета известно ей, как никому другому, и ожидая скорой расправы за недобросовестное преподавание истории.
– Тогда почему мы такие разные? – продолжила девушка, скромно сложив руки перед собой. – Даже генетически. Наш этнос приспособлен для выживания на высокогорье, а ваш – нет. Наш язык не имеет ничего общего с вашим. Наша письменность основана на индийском алфавите, а не на китайских иероглифах. Тибетская архитектура в корне отличается от китайской, это видно невооружённым глазом. Ваша религия, если не считать марксизма-ленинизма, – конфуцианство и даосизм, а мы почти все буддисты. Даже слово «Далай», если уж на то пошло, монгольское. Этот титул главе школы Гэлуг даровал монгольский хан. Так что же у нас общего? Наша культура намного ближе к Монголии и буддийским регионам России, чем к социалистическому Китаю. Я что-то пропустила?
В продолжение своей маленькой речи, каждое слово которой прояснило Ронгьялу больше, чем целые часы прослушанной ранее политинформационной галиматьи, девушка надвигалась на учителя, в конце концов нависнув над ним, так как оказалась, несмотря на изящество стройной фигуры, на целую голову выше. Учитель на фоне своей нежданной оппонентки смотрелся неопрятным блёклым пятном. Девушка, не услышав возражений, отвернулась и брезгливо подняла несколько документов с учительского стола.
– «Руководство № 7 для пропаганды в монастырях»… – задумчиво зачитала она. – «Проведение политики народного правительства в жизнь, воспитание монахов и монахинь в патриотическом духе и наблюдение за управлением монастырями»… «Никому не разрешается слушать или распространять реакционную пропаганду, которая угрожает или наносит вред единству и безопасности страны; иметь или распространять реакционную литературу, аудио- или видеозаписи, или участвовать в сепаратистской деятельности любого рода. Надлежит принимать правила, установленные Комитетом демократического управления монастыря»… «Утверждено Бюро по делам религии, Тибетским отделением Китайской ассоциации буддистов и Управлением общественной безопасности». – Девушка усмехнулась и бросила бумаги на стол. – Сюда, по-моему, ещё забыли вписать «Бюро 610», которое боролось в Китае с сектой «Фалуньгун». – Девушка снова перевела взгляд на собеседника. – А ты ведь именно на них работаешь, да? И зовут тебя совсем по-другому. – Молчание. – Так вот, передай своим хозяевам… и всем, кто в твоём списке упомянут. Пусть спасают свои жизни. Пусть прекратят аресты, избиение и насильственное выселение монахов и монахинь, чиновничьи проверки и распространение красных материалов. Пусть уберут из монастырей бригады Объединённого рабочего фронта, солдат и полицейских и снимут посты с дорог. А то освобождённые от феодального рабства граждане Тибета не могут по собственному автономному району без разрешения проехать. И учти. Ты связан незримыми нитями с этой землёй. Тебя привела сюда многовековая карма. Для тебя ещё не поздно начать здесь новую жизнь. Подумай сам, что нужно для этого сделать.
Тут она протянула руку и дотронулась пальцем до лба китайца. В этот же момент точно такая же девушка появилась перед каждым из монахов. На лоб Ронгьялу словно бы легла жгучая печать, перед глазами вспыхнула и растаяла свастика с зелёными лучами. Когда все снова смогли видеть, девушки в классе уже не было.

  40 Дзонг (тиб.) – крепость.
  41 Трул-ку лха-цэн-по (тиб.) – воплощённый бог-царь.

ЧЁРНЫЙ НЕФРИТ

Дэйю42 была истинное дитя корпорации. В буквальном смысле: она принадлежала к числу тех сирот, которых «Облачная пустота» растила в специально организованной колонии – самом большом в мире частном детском доме, функционирующем под вывеской благотворительности для сугубо милитаристской цели: подготовка гвардии, лично преданной работодателю. Детей не просто содержали и обучали простейшим дисциплинам; им давали цель, точнее – мечту: поступить на службу в систему безопасности Дома, как его любовно называла «семья». Выпускники, успешно прошедшие череду суровых испытаний, в том числе – на лояльность к политике компании, связывали свою судьбу с корпорацией контрактом, который могли бы назвать кабальным, если бы у них была возможность сравнивать. Однако новобранцам сравнивать и в голову не приходило. Кто-то занимал место в разветвлённой сети кибер-охранников, кто-то становился осведомителем – неприметной уборщицей или скромным клерком, контролирующим каждый шаг собственного начальника, а кто-то – как, например, Дэйю – вступал в ряды корпоративной армии, по численности и боеспособности сравнимой с армией небольшого государства. Кандидаты, прошедшие отбор, почитали себя счастливцами; неудачники с позором изгонялись на свободу.
Дэйю посвятила жизнь защите Дома. Женщины-солдаты, «дочери» корпорации, вообще отличались удивительной кровожадностью, коварством и бесстрашием в бою, за что получили дружеское прозвище «дикие лебеди», а Дэйю единственная из них пробилась в элитное подразделение «Лунный дракон», вся деятельность которого была засекречена. Дэйю продвигалась по служебной лестнице с таким рвением, что пугала даже коллег-мужчин. Она казалась непобедимой.
А потом начались осечки. Сперва не у них. Где-то конвоиры упустили ценный груз прямо вместе с курьером, к руке которого был пристёгнут кейс, где-то неизвестные совершили налёт на одну из секретных лабораторий. К тому моменту имя наёмника было уже на слуху: Тао Фенг, Ветер, Режущий Волны. Как он выглядит, точно никто не знал, но со слов информаторов, его можно было опознать по искусственному левому глазу. Дэйю была уверена, что если прославленный головорез нападёт на объект, охрана которого поручена ей, это будет его последняя выходка. Она даже ждала встречи с достойным противником. Расследование показало, что утечка информации происходит на самом верху, и колонну грузовиков, перевозящих новое медицинское оборудование, наверняка попытаются перехватить. «Лунные драконы» готовились к нападению. Но это не помогло.
Погибли все конвоиры. Почти все: Дэйю была ранена, и её вынес из пекла непосредственный начальник, командир отряда Шан Го. Сохранив свои жизни, они обрекли себя на позор. Подразделение расформировали, а их уволили.
Дэйю думала, что не переживёт. Командир Шан вернул её к жизни во второй раз. Он убедил её продолжать работать на корпорацию неофициально, даром, а именно – посвятить все силы поискам Тао. Если они избавят руководство компании от назойливого врага, а ещё лучше – отобьют у нелегалов какие-нибудь ценные разработки и доставят в «Облачную пустоту», кто знает – возможно, им простят провал и вновь примут на службу.
Дэйю ухватилась за эту призрачную мечту. Всё же она и Шан не потеряли боевых навыков, они были профессионалами экстра-класса, и, говоря начистоту, в той стычке с бандитами им просто не повезло. Но сейчас всё сложится иначе.
За полгода напряжённой работы им удалось внедриться в среду торговцев нелицензионными имплантатами и установить за Тао слежку, но тот неожиданно сорвался в Тибет, и Шан благоразумно предложил следовать за ним: в конце экзотического путешествия их наверняка ждало нечто важное. В отличие от Дэйю, которая за всю свою жизнь в корпорации не обзавелась ни одним другом, Шан сохранил полезные связи, и бывший коллега из отдела электроники передал ему экспериментальный, ещё не прошедший проверку прибор – «облако невидимости». Предполагалось, что Дэйю и Шан протестируют его на себе, вознаградив таким образом подельника за риск. Чтобы остаться незамеченными в пустынных котлованах тибетских плоскогорий, пришлось пойти на крайние меры.
Дэйю не сразу отследила, как «облако» воздействует на сознание. На несколько жутких, как ей показалось – минут, она так увлеклась явленными картинами, что будто бы вступила в древние поверья: горные демоны, реющие над снежными вершинами, подобно пламенным знамёнам, и холодные зелёные лучи солнца. Потом всё прошло. Они вроде бы находились там же. Дэйю, правда, поймала себя на том, что плохо помнит, где именно они шли последние несколько часов. Но цель оставалась в пределах видимости, а остальное не важно.
Они с Шаном даже привыкли не обращать на «демонов» внимание. Иногда, особенно после дождя, над скопищами диких цветов возникали целые миниатюрные царства из летучих красок и ароматов, в которых, жужжа, копошились прозрачные существа и как бы даже перебрасывались смешливыми, похожими на колокольчики словами. Иногда солнце делилось на два, на четыре, на шесть. Иногда из-под земли доносились голоса. Главное было – игнорировать всё. Дэйю и Шан теряли то друг друга, то вещи, сбивались с пути, но потом всё же возвращались. Почти забыв, зачем они здесь, они машинально навели справки в очередной деревушке и поняли, что Тао вот уже месяц живёт при местном монастыре. Тут их путь неожиданно кончился.
Посмотрев на приборы, они сочли, что электроника вышла из строя, а потому надо срочно брать Тао и везти его назад в город, а там уже допросить. Почему-то казалось, что от Сепа до Нанкина довольно близко, практически несколько дней пути. Странной рифмой всему прозвучало, что сам Тао, оказывается, всё это время тоже за кем-то следил и ровно тогда же принял такое же решение. Они просто вывернули руль ему навстречу, а оружия у него с собой не было.

***

– Руки за голову, – процедила она, а между ними при этом пылали два столба белого света, мешая целиться. Дэйю сморгнула, но побочные эффекты «облака» иногда ощущались даже при выключенном приборе. – Назад, – неуверенно сказала она, и тут вдруг сообразила, что он сможет войти в скалу и там спрятаться. – Может, сразу пристрелить? – подумала она вслух, хотя была уверена, что Шан и так слышит. Это было бы самое простое решение, подумали они оба одновременно, а сверху их перечеркнул красной полосой голос Тао: нет! не будьте такими идиотами! всегда же можно договориться! (Тут Дэйю истерически расхохоталась).
– Что вам нужно? Я знаю, вы разнюхивали обо мне ещё в Нанкине.
Дэйю умолкла, губы её надломились.
«Если будешь упорствовать в своей мести, сама погибнешь», – прозвучала неожиданная мысль, и Дэйю с удивлением поняла, что её подумал один из белых столбов, который оказался живым существом.
– Что это за люди? – вступил Шан откуда-то издалека.
– Это мастера тибетской магии, – без раздумий рубанул Тао. – У них уникальные способности. Мне за них обещали кучу денег. Без меня вы с ними не справитесь. Но если мы вывезем их вместе, вам больше не придётся работать ни одного дня!
«Не придётся работать ни дня…» – эхом откликнулось в голове у Дэйю, и она впервые в жизни поняла, что в корпорации можно и не работать. Она как-то замедлилась на этой новой мысли, но её уже догоняла следующая: «…Откажись от мести! Есть более высокие цели!» – и одновременно с этим белый свет хлынул реками, как разбитый на несколько потоков горный водопад, пейзажи вдруг поехали в сторону, и вместо скалы мелькнули цветущие вишни, солнечные поля, а Тао пропал из виду, руки машинально открыли беспорядочную пальбу – весело и бесследно прострекотала очередь, а потом в воздухе сама собой повернулась изумрудная свастика, Дэйю отбросило назад, ударило об холодные камни, и последнее, что она увидела, была безучастная, снежно-синяя луна.

  42 Дэйю (кит.) – «чёрный нефрит».

ПАРТИЗАН

Для Вангчена Гелека, бывшего крестьянина, протестовавшего против коллективизации (грабежа), бывшего борца за свободу Тибета (террориста), бывшего монаха (тунеядца), мир давно уже представлял собой череду живых картин, неважно – прекрасных или безобразных, и усилием воли он мог переместить своё сознание в любую точку. Он имел столько тел, сколько ему было нужно. Где-то в кустарнике на берегу безымянной речки поглощал сочную облепиху он-медведь. Где-то в горах, среди снегов, купалась в горячем источнике он-женщина. Где-то его-змейку жнец, не заметив, зарезал косой в высоком ячмене. Где-то его невеста покончила с собой, не дожидаясь суда по делу о распространении Декларации прав человека, и он пел весёлую свадебную песню, сидя в карцере тюрьмы. Где-то, четырёхлетний, он впервые пытался взобраться на лукавого светло-серого пони. Он-турист умывался в священном озере Манасаровар, глядя на далёкую громаду Кайласа, а он-погонщик умирал от ран, сброшенный ураганным ветром на дно ущелья вместе со своим крошечным стадом из пяти овечек, истекавших кровью и жалобно блеявших тут же. Всё это были только миги во времени, отражения луны в воде.
Невидимый мир кишел диковинными и древними существами. Многие из них вели свою игру, стремились к своим целям, иногда достигали их, вылавливая из океана сансары драгоценность, часто для того, чтобы отправить её обратно на дно, поняв, что смысл и назначение сокровищ – оставаться нетронутыми. Они сияли там, в глубине, эти жемчуга. Истинная красота просто есть.
И вот ещё один рыбак, норовящий выудить самую большую рыбу, ещё один авантюрист, норовящий переписать историю мира под себя. Что ты будешь делать с этой девчонкой, никуда не уйти от её бесчисленных глаз, не обманутых ни медведем, ни волокущей корзинку с выстиранным бельём селянкой, ни министром, подписавшим смертный приговор: каждый раз, когда они встречались на одной тропе, она с издевательским однообразием приветствовала его, Вангчена Гелека, словно бы говоря: я вовсе не преследую тебя, а ты вовсе не бежишь. Однажды Вангчен не сдержался и высунул в качестве приветствия язык43, девочка засмеялась и, расценив это как согласие, вошла в пещеру, где сидело то самое тело с биографией, к которой он давно потерял интерес. Если честно, Вангчен и долгое время спустя считал, что врываться без приглашения в гости – не признак высокого сознания, но гостья, увы, считала наоборот. Он пожалел, что не убрал себя-партизана из реальности совсем, хотя в какой-то момент разговор его даже увлёк. Он увидел себя, снова стоящим на посту, пятьдесят лет назад. И рядом была она, человек-дракон, зовущая в будущее. Мысли и возражения набегали друг на друга, образуя аккорд.

***

– Куда бы я ни направлялась, однажды мой путь приведёт меня в Лхасу. Это меня тревожит.
– Зачем ты искала меня? Ты сомневаешься, что простой народ решится поднять восстание?
– Я не на простой народ рассчитываю. Ты ведь тоже когда-то воевал за Лхасу.
– Да. Во время восстания 1959 года мне было девятнадцать лет. Я был одним из первых членов Чуши Гандруг44. Вместе с другими вождями из Большого Тибета45 мы получили у Далай-ламы XIV посвящение Калачакры46. Это был великий момент. Мы собрали сторонников под одним знаменем, приняли кодекс чести, пресекли грабительские набеги, прекратили племенные раздоры. Мы наконец почувствовали себя единым народом, непобедимой силой. В нашем первом боевом столкновении китайцы потеряли двести человек убитыми, а мы – сорок. Мы лучше знали местные условия. Война в горах – особая война. Мы побеждали, хотя были хуже вооружены. А потом…
– А потом американцы перестали помогать.
– Теперь я понимаю, как на самом деле обстояли дела. В то время как ЦРУ снаряжало небольшие диверсионные группы тибетских партизан, Советский Союз фактически взял Коммунистическую партию Китая на содержание. Советский истребитель МИГ-15 стоит в качестве памятника на площади в Лхасе. Мы с самого начала были обречены.
– И всё же ты сам обучал диверсантов в королевстве Мустанг, пока лагерь не прикрыли.
– Как только Соединённые Штаты пошли на сближение с Китаем, Далай-лама XIV призвал партизан сложить оружие. Мы убеждали себя, что это китайская пропаганда, пока он не сделал голосовую запись. Мы не могли поверить. Мы жили с оружием в руках, надеясь на скорое освобождение Тибета. Многие из наших покончили с собой.
– Некоторые твои ученики потом вполне себе успешно воевали за Индию в Пакистане.
– Плевать на Пакистан. Я хотел воевать за Тибет.
– И решил стать монахом.
– Я пришёл к этому. Вообще-то я тоже пытался покончить с собой, но неудачно. И тогда я решил поступить в ученики к одному знакомому отшельнику. Я не видел для себя другого выхода.
– А сейчас видишь?
– А надо ли? На всё есть свои причины. Пусть жизнь идёт своим чередом.
– Сейчас ты можешь выиграть эту войну.
– Вмешиваться в реальность – только нарабатывать карму.
– Или заслугу. Когда мы приведём целую страну к Просветлению, это будет истинное торжество буддизма.
– Или эгоизма.
– Значит, не очень-то ты уверен в своей отрешённости?
– А ты уверена в своей?
– Да. Ничто так не способствует отрешению от мира, как безупречное действие.
– Ты говоришь, как бон-по.
– Я и есть бон-по. Бон и буддизм – две стороны одной медали. Гуру Падмасамбхава47 понимал это. Он практиковал в обеих традициях и был прав.
– Прими мудрость мира людей. Самые ценные заслуги здесь – незримые. Самые гибельные, на взгляд карьериста или правозащитника, времена могут быть самыми благодатными с точки зрения духа. Наш мир – это корни цветов, которые распускаются и благоухают на небесах. Корни, в земле, не видят света. Это естественно.
– Нет. Эпоха жертв подошла к концу. Истинный Тибет, просветлённый Тибет, переполнен энергией чистой жизни. Это знают все, кто обладает духовным зрением. Пусть она прольётся на землю.
Здесь уверенность Вангчена поколебалась. Он никогда не думал о жертвенности как об «эпохе».
– Ты никогда не знал счастья. И поэтому привык считать смирение перед злом высшей добродетелью. Мы начнём новую жизнь. Вечную жизнь.
А что, если она права?
– В последние годы многие праведники погибли в мире людей. Их имена никому не известны. Их прах смешался с землёй. Но сокровища их душ блистают светом. Ты знаешь, что такое Олмо Лунгринг.
– Небесный Тибет.
– Да. Всё, что затоптано здесь, взошло там. Чистые души больше не могут терпеть бремя двойственности и разделённости. Они пробуждаются и разрывают путы кармы. Настало время, когда земной и небесный Тибет соединятся.
А что, если это возможно?
– Попросту говоря, ты хочешь, чтобы отшельники поддержали тебя в войне.
– Я всего лишь хочу, чтобы вы явили миру Великое Совершенство48. Разве не в этом ваша цель?
Вангчен тяжело вздохнул, помолчал.
– Что именно мы должны сделать?

  43 В Тибете есть традиция в качестве приветствия показывать язык, чтобы доказать, что ты не демон, т.к. существует поверье, что у демонов золотые языки.
  44 Чуши Гандрук (тиб.) – «четыре реки, шесть горных цепей» – организация тибетских партизан, действовавших в 60-х годах ХХ века против власти Китайской Народной Республики в Тибете. Изначально так называли Кам – восточный регион Тибета, традиционно пользовавшийся большой независимостью от центра (Лхасы) и наиболее активно сопротивлявшийся китайским властям. Большинство партизан были выходцами из Кама. 
  45 Большой Тибет – Тибет в исторически сложившихся границах, то есть состоящий из трёх областей: У-Цанг, Кам и Амдо. После присоединения Тибета к Китаю часть регионов Кам и Амдо была поделена между соседними провинциями Китая.
  46 Калачакра-тантра (санскр. «Учение Колеса времени») – буддийское учение, популярное в Тибете.
  47 Падмасамбхава (санскр. «Лотосорождённый»), Гуру Ринпоче (тиб. «Драгоценный Учитель») – индийский учитель буддийской тантры VIII века, проповедовавший буддизм в Тибете.
  48 Дзогчен (тиб. «полная завершённость», «великое совершенство») – система буддийских практик.

СЛУЖАНКА

Зана лежала, как оглушённая, пальцы скребли по бело-жёлтому гравию дорожки, на голову сыпались бело-розовые цветы. Последние несколько минут – или часов? – смялись в какой-то клубок воспоминаний, распутать который было не так-то просто. Первое, в чём Зана убедилась, оглядевшись по сторонам, – она вернулась в Дэва-локу – туда же, откуда ушла: в сад перед Белым дворцом. Зана осторожно поднялась с дорожки, хрустящей гравием и мелом, и оглянулась, пытаясь понять, заметил ли кто-нибудь её отсутствие. Фруктовый сад, пронизанный птичьим щебетом, солнечным жаром, синевой небес и шумом цветов, казался воплощением красоты и беспечной неги, в которой полагалось купаться богам, но для Заны он сулил опасность. Благополучие Дэва-локи стало обманчивым, хрупким; мир богов всё больше напоминал спелое с виду, но прогнившее изнутри яблоко. Даже члены царской семьи больше не были в безопасности. С тех пор, как умерла царица Пэлма, по Дэва-локе ходили ужасные слухи: царицу убил сам Белый царь. Ходили и другие слухи: он уже превратил сестру Тары, принцессу Пему в садаг-дэви – наполовину бога, наполовину вампира.
О последствиях союза между царём богов и садагами страшно было думать. Опасаясь покушения, принцесса Тара отправила в мир людей своего двойника и телохранителя – служанку Зану, чтобы найти союзников в мире людей. Однако поразительные перемены, казалось, коснулись не только мира богов. В Мана-локе творилось нечто странное. Зана успела переговорить с Чагдаром, но, насколько поняла с его слов, мир людей сейчас нуждался в защите не меньше, чем Дэва-лока. Потом они попали в какую-то нелепую перестрелку между двумя, как ей показалось, торговцами, Чагдар пытался вернуться вместе с ней в Дэва-локу, но Свастика почему-то разделила их.
Было над чем подумать, но времени думать не было. Зана решила как можно скорее доложить обо всём принцессе. Она направилась к дворцу, ускоряя шаг, и буквально налетела на госпожу за ближайшим поворотом. Тара, как видно, вышла встречать её; поскольку они поменялись одеждой, на принцессе было зелёное платье служанки, перехваченное в талии широким атласным кушаком, и того же цвета вуаль.
– Госпожа, я встретилась с Чагдар-дэвом, – поспешно пояснила Зана. – Я видела знаки, указывающие на усиление энергии бон. Возможно, замыслы Белого Царя – часть Войны Лун… – тут принцесса, всё это время крепко державшая её за руку, резко развернулась, и Зана снова как на стенку налетела. В последнюю минуту она не успела подумать ни о чём – ни о Таре, ни о её сестре – только о боли. Дыхание перехватило, она опустила глаза и увидела рукоять изящного дамского кинжала, торчащую из-под груди. Она ещё раз попыталась вдохнуть и медленно упала, как ей показалось, на мягкую пуховую перину, в вечное забытьё.

***

Пема, усмехаясь про себя, оттащила тело сестры в цветы. Тара очень естественно и даже красиво смотрелась на фоне тёмно-розовых рододендронов. Затканное серебром белое покрывало трепетало на ветру, словно от дыхания. Прятать надёжнее не имело смысла. Скоро начнётся резня, в которой мертвецов будет не сосчитать.
На всякий случай посматривая по сторонам, Пема легко побежала вверх по дорожке.
Чуть поодаль от Белого дворца пейзаж резко менялся. Здесь начиналось становище садагов – обширные пустоши бесплодной, пропитанной горьким дымом земли. Вампиры, пьющие ла живых существ – или, как говорили в народе, «Пьющие Тени» – потому что у жертв садагов тень бледнела, а потом и вовсе исчезала – в своей естественной форме сами походили на плотную чёрную тень, но могли принимать и человеческий облик – и тогда отличить их можно было только по чёрным губам. Поэтому традиция Белых принцесс и их служанок-телохранителей носить вуаль пришлась Пеме очень кстати. Она прошла в Яме Плоти ритуал слияния с генетической структурой садагов ещё год назад, и до сих пор никто ничего не знал. Догадалась только мать, царица Пэлма, и Пема убила её, выпив всю тень. Отец пожурил, но не слишком серьёзно: был занят предстоящей войной. А Пема тогда подумала: если можно убить мать, то почему бы не убить и отца?
Садаги нравились ей. Нравилась их тёмная стихия, текучая, неуловимая. Слившись с общим морем теней, каждая малая тень становилась бескрайней и всемогущей. Именно на этом строился план отца по захвату Нарака-локи. Могучие великаны, сами способные принимать множество обликов и форм, не знали соперников в бою. Они жили, каждый сам по себе, в своих огненных и ледяных пустынях, и не признавали никакой власти, никакого порядка. Теперь им придётся склониться перед волей богов.
Пема отбросила войлочный полог и вошла в палатку предводителя садагов. Навстречу ей с походной кровати из звериных шкур поднялся высокий смуглый воин в пепельно-сером шёлковом халате и с тёмно-красной повязкой на голове. Толонго – «Тысячи», условная личность, говорившая от всех теней – неуверенно обежал взглядом её фигуру и на всякий случай склонился в церемонном поклоне.
– Госпожа Зана.
Пема шаловливо рассмеялась.
– Не угадал, – объявила она и отбросила вуаль.
Садаги не имели пола и приумножались за счёт жертв. Поэтому вступление в ряды теней живой женщины и богини вызвало в глубинах тёмного моря приятное волнение. На досуге Пема с интересом посвящала своих новоиспечённых братьев в премудрости чувственной любви. Обменявшись с Толонго жгучими чёрными поцелуями, она легко вывернулась из его рук и угрожающе проворковала:
– Я выполнила свою часть договора. Теперь ты выполни свою. И мы будем править миром богов и миром великанов вместе.

ЗАКРЫТЫЙ МОНАСТЫРЬ

– Гражданин генерал, у нас происходит нечто странное.
Эти слова как нельзя лучше отражали суть дела. Генерал Лю Цзиньу уже до потемнения в глазах устал вникать в отчёты о «чём-то странном», ускользавшем от внимания, даже если перечитать несколько раз. Хотелось бросить всё и махнуть куда-нибудь (в горы?). На курорт (хотя он, собственно, и не был никогда на курортах). Может и зря. Странно (опять!), какими-то краями здравого смысла он понимал, что это на него совсем не похоже. Цзиньу снова с усилием вернулся к донесениям. По всему получалось, что на вверенном ему участке происходит (что-то странное!) активизация сепаратистов (буддистов?) и какое-то (вроде бы даже вооружённое) брожение, причём (давно?) не первый день. Вот и сейчас подчинённый смотрит на него не по-уставному неуверенно, а Цзиньу и сам не знает, что предпринять, хуже того – им обоим вообще уже не хочется об этом думать (перед глазами снова возникли какие-то горы).
– Что ещё? – вздохнул Цзиньу.
Начальник местного отделения полиции нетвёрдым шагом прошёл к длинному переговорному столу, сел, сложил руки перед собой и уставился на них в глубоком раздумье.
– Повстанцы… или как их назвать… – наконец начал он, – вернулись в монастырь. На въезде стоял постовой, но он пропустил их и не доложил. Мы узнали обо всём от информатора из деревни. Направили туда отряд. Постовой остановил их, угрожая оружием. С их слов, он никого не узнал. Он уверен, что заступил на пост для охраны монастыря от китайцев. Связь вышла из строя, поэтому они вернулись обратно.
Ван Сюэй тяжело вздохнул, словно эта речь потребовала от него напряжения всех сил, и снова уставился на руки. Лю Цзиньу уставился в документы. Отряд… только что он где-то читал, что какой-то отряд дезертировал с места несения службы и был остановлен с боем уже в другом округе… есть погибшие… Не его ли это отряд?
– Где сейчас этот ваш отряд?..
– Да вроде… распустили по домам…
Цзиньу опять впился в бумаги, но буквы расползались, как живые. Будто обломки после кораблекрушения, всплывали, ворочались и проваливались отдельные абзацы: скрылись… дезертировали… перешли на сторону восставших… подал рапорт на увольнение… (А не уйти ли и тебе в отставку? Цзиньу с новой силой захотелось в какие-то южные горы, в деревню… Купить дом, перевезти семью, будут внуки… Какие внуки, если у тебя детей нет?)
Он наконец ухватил уголок бумаги, уголок с датой, и понял, что не давало ему покоя всё время. Сегодняшний день. Цифра на календаре.
– Судя по вашему же отчёту, это было неделю назад! – Цзиньу потряс листом в воздухе. – Мы что-нибудь сделали за эту неделю?
Ван взял из его рук бумагу и в недоумении уставился на чёрно-белые фотографии ожившего монастыря, словно видел их впервые в жизни.
Тут на столе затренькал телефон – особая линия. Мрачно выслушав сообщение, Цзиньу медленно выдохнул.
– Видимо, сделали. Пришлют подкрепление.
Ван задумчиво повесил голову.
– Вы свободны, – вздохнул Цзиньу и первым полез из-за стола.
Монастырь они прикрыли полгода назад, когда вырос план по ликвидации подпольных реакционных организаций, разогнали «паломников», незаконно въехавших в округ, часть «монахов» арестовали, остальных выселили по месту рождения, снесли целый палаточный городок «археологов», выросший возле руин снесённой ранее ступы. Поступали донесения, что объявилась какая-то проповедница, ведёт антикитайскую пропаганду, но поступали с разных концов страны, и складывалось впечатление, что это какая-то мистификация, непонятно зачем.
Невыносимо хотелось прилечь, что Цзиньу и сделал, едва закрылась дверь, рухнув как куль на жалобно скрипнувший диванчик, и перед глазами завертелось что-то уже совершенно несусветное, какие-то огни, кони и тибетские рыцари в музейных доспехах.

***

Наверное, это была самая деятельная медитация в мире. Лама Андрук никогда такого не видел. Ученики вошли в транс ещё в небольшом ритоде в пещерах скального монастыря и, спустившись в долину, все как один непрерывно читали молитву, которая, хоть и не произнесённая вслух, была не только отчётливо слышна, но и, казалось, гудела, множилась и разрасталась, обретая отдельное звучание в разных слоях атмосферы, и вскоре лама был уверен, что её слышат многие посторонние люди в самых разных уголках страны, и даже ещё больше – земли. Она гудела на разных высотах, и те, кто слышал её, начинали видеть: им открывались картины, долгое время скрытые от них, хотя и существовали всегда: страна Будд, Держава Света, теперь такая близкая, что в неё можно войти откуда угодно, только если повторить слова.
Землю, окроплённую водою благовонной,
усыпанную разными цветами,
гору совершенную, четыре континента
и светила – солнце и луну
представляю землёю Будд и приношу в дар,
пусть все существа наслаждаются блаженством в Чистых землях.
Объекты привязанности, отторжения и неведения –
друзей, врагов и незнакомцев,
своё тело, богатство и удовольствия –
подношу без всякого чувства утраты.
Прошу, с удовольствием их примите
и вдохновите меня и других
на свободу от трёх отравляющих помыслов.
Время будто бы ширилось, полнилось силами, замыслами, работа шла совершенно незаметно, в заколоченное китайцами здание монастыря прибывали люди, много местных, но попадались даже иностранцы и иноверцы, прибирались, расходились по кельям, садились на пол и погружались в медитацию.
Здесь монастырь всегда был цел. Огромная ступа в семь этажей с крышами из чистого серебра горела под солнцем так, что её свет сиял во всех шести мирах.

***

Повинуясь мысленному приказу, лама Андрук поднялся на крышу. Кайя и её отец уже ждали его там. Сага смотрела на длинную колонну военных машин, тянувшихся с перевала. Казалось, они так далеко, где-то в другой реальности. Если бы она не указала на них, он бы не обратил внимания. 
– Кавалерия подтянулась, – усмехнулась девочка.
– С Большой земли, – так её отец в шутку называл Поднебесную.
Лама Андрук разглядел на грузовиках миномёты, знакомые ещё по временам Культурной революции. Его родной монастырь Техор Танко, в котором он вырос, расстреляли ровно из таких же. На мгновение перед глазами мелькнули картины прожитых лет, обыски, убийства, сожжённые поля, голодающие деревни. Хотел бы он смотреть на китайских солдат с той же снисходительной усмешкой, что и кайя.
– Встретишь гостей? – обронила девочка, чуть кивнув отцу.
Тот едва заметно пожал плечами.
– Встречу…
И без дальнейших объяснений спустился вниз. Вскоре на превосходной асфальтовой дороге, способной выдержать вес танкового подразделения, появилась одинокая лошадка с закутанным в линялый меховой халат всадником и неспешным шагом направилась навстречу «гостям». Лама Андрук заволновался.
– Что он собирается делать?
Девочка слегка приподняла брови с непередаваемым выражением смиреннейшей безмятежности.
– Ничего.
Тибетские расстояния не предполагают эффекта внезапности. На дорогу, наверное, устали смотреть все. Может, поэтому она и поплыла незаметно куда-то в сторону. Дорога отклонилась, раздвоилась, растроилась, и часть её пролегла между какими-то красными глинистыми холмами, часть скрылась в затянутом туманами, пронизанном чёрными соснами лесу, часть вышла на белый берег длинного изумрудного озера – в долину со всех сторон наплывали новые пейзажи, как если бы дорога проходила по разным местам, а машин становилось всё меньше, пока не осталось совсем ни одной.
Кое-кто из вояк всё же почуял неладное – уже после того, как колонна пропала, в скалу у подножия монастыря ударилось несколько снарядов.
– Промахнулись, – констатировала девочка. – Дальность не та.
Лошадка мирно развернулась на пустой трассе и потрусила назад.
– И когда они теперь до нас доедут? – на всякий случай спросил лама Андрук.
Девочка покачала головой с выражением невиннейшего всепрощения.
– Никогда.

ЯМАНТАКА

Чагдар оказался в солнечных долинах Оргьен, далеко на западе царства богов. Какое-то время он с изумлением оглядывал аккуратные ленты вспаханных полей, широкими террасами обнимающие пологие холмы, и разбросанные то там, то сям красно-белые кубики фермерских домиков. Картина казалась пронзительно-безмятежной, но зачем Свастика привела его сюда?
Вдалеке он заметил направлявшуюся к нему группу всадников из трёх человек. Поскольку на просматриваемом со всех сторон плоскогорье знакомства всё равно было не избежать, он сам пошёл навстречу. По мере приближения он всё отчётливее угадывал в их облике черты вампиров.
Главный садаг остановил коня в нескольких шагах напротив Чагдара.
– Кто такой? – лениво поинтересовался он.
– Я бог Чагдар, а вы кто такие? – миролюбиво откликнулся Чагдар.
– Сам, что ли, не видишь? – резонно возразил главный. Личности садагов были отдельными лишь условно и, как правило, не носили имён. – По указу Белого царя от 15 лунного дня месяца Огненной Змеи 15635 года со дня рождения Шенраба Мивоче49 все обитатели Дэва-локи облагаются налогом в десятую долю ла ежемесячно в пользу союзнической армии. Я что-то не припомню, чтобы ты нам что-нибудь платил.
– Я только что прибыл из Мана-локи.
– Ну, добро пожаловать! – Всадники снова тронули своих угрюмых коней с явной целью взять собеседника в кольцо. Чагдар, получивший в Мана-локе большой опыт общения в подобном тоне, заартачился.
– Документы покажите! На каком основании задерживаете? Я этого указа в глаза не видел! Откуда я знаю, что вы его только что здесь не придумали!
Всадники вопросительно переглянулись.
– Что же ты, законов не знаешь, волей царя не интересуешься?.. – вкрадчиво заметил главный.
– Говорят вам человеческим языком, последние двести лет я был в путешествии. И служебные удостоверения не забудьте! Я ведь не поленюсь, я проверю у наместника, кто здесь сбором податей промышляет!
Всадники снова мрачно переглянулись. Судя по всему, возражения Чагдара попали в цель, и официальными лицами его собеседники не были ни в каком приближении. Главный, поразмыслив, прибегнул к альтернативным способам убеждения.
– Ты бы не умничал, старик. А то мы выпьем на девять десятых больше и скажем потом, что обсчитались.
– Учитывая, что должность у тебя никакая и звать тебя никак, никто тебя особо не хватится, если ты вдруг случайно напорешься на мой серебряный кинжал, – бойко возразил Чагдар, хотя при нём был только окованный железом посох – оружие против вампиров почти бесполезное.
Всадники поколебались.
– Блефуешь, – просипел главный: на этот раз смекалка его не подвела.
Чагдар оглянулся и начал осторожно отступать.
– Я друг принцессы Тары, – на всякий случай обозначил он. Садаги издевательски расхохотались.
– Передавай ей от нас привет, – посоветовал главный, а двое других сошли с лошадей.
Чагдар, прикинув расстояние, быстро ткнул противника справа тяжёлым навершием посоха в лицо, а противнику слева вонзил острый нижний конец в ногу. Главный, недолго думая, направил коня вперёд, но Чагдар, воспользовавшись привилегией громовержца, сверкнул животному в глаза молнией, конь шарахнулся и встал на дыбы. Конечно, ничего хорошего из схватки «трое на одного» всё равно не получилось бы, Чагдар отступал, пытаясь держать в поле зрения обоих пеших противников, когда прямо над ухом у него свистнул арбалетный болт и, пробив кожаный доспех правого садага, вонзился ему в грудь. Следующая стрела свалила второго садага. Главный, выхватив кнут, попытался достать им Чагдара, но тот выставил посох, тут гуднула третья стрела, и садаг, развернувшись, пустил коня галопом. Мимо Чагдара проскакала стройная девушка на мохнатой золотисто-рыжей лошадке и, привстав на стременах, прицелилась ещё раз, но расстояние росло, она выстрелила, промахнулась и опустила арбалет.
Чагдар нашаривал в траве вырванный из рук посох.
– Благодарствую, – проворчал он. – Чем обязан?
– Зря вы с ними сцепились, – беззлобно попеняла спасительница. – Это же отморозки, они убить могут.
– Не освоился ещё… – Он с интересом наблюдал, как девушка выдёргивает стрелы из трупов. Тела садагов после этой процедуры таяли, оставляя на земле неопрятную чёрную кляксу. – А вы, я смотрю, и сами… не промах…
– Это специальные серебряные стрелы, – пояснила девушка. – Мы их бережём.
– Кто это мы?
– Я – дакиня50 Янгчен, – уклонилась она от прямого ответа.
– Бог Чагдар.
– Я знаю. Свастика давно указала нам, что вы придёте.
– Кому это нам?
– Ученикам владыки Ямантаки51. Он собирает армию для великой войны. Вторжение садагов – лишь часть её. Главная опасность грозит не богам только, а всему миру. Драконы вернулись.

***

Монастырь Таши-дзонг, обитель Ямантаки, представлял собой довольно сурового вида строение – прямоугольную крепость, на огромном внутреннем дворе которой, похожем на целую площадь, выложенную пепельно-серыми плитами, многочисленные насельники упражнялись в борьбе и стрельбе из лука. Одеты они в большинстве были как миряне. Дакиня Янгчен проводила гостя во внутренние покои.
Владыка Ямантака молча сидел посреди полупустой гостиной на подушке возле низкого столика и приветствовал Чагдара только пристальным взглядом. Это был могучий широкоплечий воин, облачённый в простую монашескую тогу цвета тёмного граната. Длинные узкие китайские усы свешивались на грудь, чёрная, как смоль, толстая коса ниспадала до пола. На шее – длинные чётки тё трёнг52, вырезанные из человеческих черепов, вперемешку с коралловыми бусами, в ушах – кольца из золота и бирюзы. В отличие от Бога-Монаха, добровольно скрывшегося под неприметной личиной паломника, Бог Победитель Смерти производил внушительное впечатление.
Жестом он пригласил гостя занять место напротив него. Появился молодой слуга и ловко расставил на столике тяжёлые чаши из молочно-белого нефрита, с крышками в форме пагоды, украшенными бирюзой. Всё так же молча боги пригубили бледно-розовый чай, приправленный маслом и солью. Наконец Ямантака начал разговор.
– Что слышно в Мана-локе?
– Боюсь, ещё меньше, чем здесь, – Чагдар был недоволен собой. – Я заметил только, что стало больше людей, призванных Свастикой бон. Почему вы уверены, что драконы вернулись?
– Из-за великанов, – Ямантака вздохнул. – Они поддерживали кайя в великой войне. Когда мы узнали о замыслах Белого царя, то отправились к великанам, чтобы предложить помощь. Хотя, как известно, доводы рассудка с трудом удерживаются в их буйных головах. Как мы и ожидали, они отказались хоть как-то скрыться или вооружиться. А вот что стало для нас открытием, это их абсолютная убеждённость в том, будто бы последний кайя, человек-дракон, уже родился в мире людей. Когда мы пытались предупредить их о возможном вторжении что вампиров, что богов, нам дали понять – если только мы правильно поняли – что это всё абсолютно не важно. По их мнению, кто бы на них ни напал, все погибнут от огня Доро, то есть – выражаясь на языке бон – от Всеогня. Как вы знаете, стихийному духу великанов свойствен дар прорицания. А если так, мы уже опоздали.
– Но вы, похоже, не сдаётесь?
– Это не в правилах Войны Лун, – Ямантака невесело усмехнулся. – Чем глубже пророчество, тем туманнее его толкование. Тем выше вероятность ошибки. Мы сделаем всё, что в наших силах.
– Вы уверены, что кайя действительно несут угрозу? Во многих легендах они предстают как благие существа.
– Как с языка бон переводится слово «дракон»? – ответил Ямантака вопросом на вопрос.
– Зарчан?.. – задумчиво протянул Чагдар. – Кажется… В гимнах и поэмах драконов называют по-разному. Чаще всего – Владыка Света или… Податель Огня, Огнетворец.
– Можно перевести гораздо проще, – холодно заметил Ямантака. – Поджигатель. Кайя несут угрозу в самой своей природе, не сознавая того. Всеогонь… Он дарует обновление и очищение, но рано или поздно он вырвется, чтобы поглотить всё. Его миссия – остановить колесо сансары, а это значит – уничтожить саму жизнь.
– Возможно, в этом и есть высшее благо?
– Тогда отойдите в сторону и не мешайте пророчеству свершиться.
– А вы что намерены предпринять?
– Мы ищем. Отголоски великой войны ещё не затихли в мире людей. Ещё живы ритуалы, слухи, суеверия. Среди людей есть те, кто ждёт перерождения дракона. Есть тайные школы бон, претендующие на то, чтобы взрастить в своих недрах трул-ку, которого многие адепты видят царём всего мира, понимая пророчество именно в этом смысле. Мы ищем таких детей. И, если находим – убиваем.

  49 Тонпа Шенраб Миво(че) – легендарный духовный учитель, живший в XVI веке до н.э. и принёсший учение бон в царство Шанг-шунг из мистической страны Олмо Лунгринг.
  50 Дакини (санскр.), к(х)анд(р)о-ма (тиб. «идущая по небу») – в шиваизме и буддизме женские духи, носительницы тайных учений.
  51 Ямантака (санскр. «Одолевший Яму») – один из главных йидамов (объектов медитации) и дхармапал (защитников учения) тибетского буддизма.  Яма (санскр.), Шиндже (тиб. Владыка Мёртвых) – бог смерти. По легенде, Ямантака был отшельником, которого обезглавили грабители. Рядом они обезглавили быка. Отшельник воскрес из мёртвых с головой быка и отомстил убийцам. Поэтому Ямантака часто изображается с головой быка.
  52 Тё тренг – чётки из ста восьми бусинок, вырезанных из человеческих черепов.

ЭКРАН

Полицейские с табельными огнетушителями – ну где ещё такое увидишь?..
Самосожжение считается политическим преступлением и должно быть предотвращено, а все причастные – арестованы. В последнее время, по слухам, проблем прибавилось: появилась девочка, владеющая пирокинезом и называющая себя по этому поводу драконом, хотя Джигме не очень-то в это верил. Просто сами же китайцы распускают фантастические слухи, чтобы подавить очередную волну бунтов в провинции, а тибетцы от безысходности готовы поверить в любую чепуху и сами подставляются под пули…
А вот что несомненно – это отключение интернета и мобильной связи. Власти никак не комментируют. Надолго? Включат ли вообще?..
Сегодня по дороге на работу Джигме трижды натолкнулся на патруль. Такое впечатление, что в Лхасе они уже на каждой улице. То и дело мелькают в толпе камуфляжи и чёрные шапки. Зато иностранных туристов почти не осталось – «Тибетскую автономную резервацию» снова закрыли… Джигме это не затронуло, он скромно шабашил на китайской стройке и к туризму отношения не имел, но… Со всех сторон какое-то давление.
По местным меркам, Джигме был продвинутым пользователем: столичный житель, владеющий китайским языком, общавшийся в соцсетях. Он, собственно, поддерживал политику сотрудничества с китайцами. Тибетские паломники из деревень, в пёстром национальном тряпье, с молитвенными барабанчиками в руках, упорно совершающие кору наперерез толпе и простирания чуть не под колёсами автомобилей, казались ему пережитком прошлого. Он не рвался митинговать на площади и даже не прятал у себя дома фотографию Далай-ламы. Особых амбиций не имел. Даже если бы у тибетцев были равные с китайцами карьерные возможности, глава корпорации из него всё равно бы не получился… Не нарывайся – и проживёшь спокойно.
Обстановка на стройке – нервозная. Бригадир покрикивает, ребята угрюмо молчат. Обмен мнениями явно не приветствуется: вполне возможно, сразу доложат «куда следует». Все украдкой поглядывают друг на друга: какие новости? – Никаких…
Ага, вот и новости! Отряд полиции. Переговорили о чём-то с бригадиром. Тот на бегу снимает каску.
– Распоряжение всем явиться на главную площадь!
– Может, переодеться?..
– Не надо! Вы нормальная рабочая масса! Живо!
Площадь недалеко, в паре кварталов отсюда. Толпа на улице под нетерпеливые окрики полицейских дисциплинированно трусит в указанную сторону. Что там? Большой чиновник приехал? Хоть бы обошлось без стрельбы!
На площади перед дворцом Потала смонтирован гигантский плазменный экран. По сторонам от него – шеренги солдат с автоматами. Какой-то человек в штатском командует в рупор:
– Не задерживаться! Не толкаться! Организованно проходим вперёд!
К экрану стекается народ. Все чего-то ждут. Джигме оглядывается на прохожих: никто ничего не понимает. Хочется пить, в кармане лежит бутылочка воды, но он не решается расслабиться под зоркими взглядами солдат. С возвышения толпу снимают репортёры.
Наконец, нужная плотность толпы достигнута.
– Внимание на экран! Вам будет продемонстрировано обращение Далай-ламы!
Толпа ахнула. Джигме чуть не сел на землю. Ничего себе! Как это понимать?..
Экран посветлел, на нём появилось знакомое каждому тибетцу лицо. Джигме не слишком интересовался политикой, но разве Далай-лама не объявлен в Китае вне закона?.. А как же запрет хранить его фотографии?
– Я приветствую всех тех тибетцев, проживающих в Тибете, – «самый узнаваемый политик в мире», как обычно, обратился к невидимым собеседникам доверительно и тепло. – Всех, кто борется за благополучие нашей страны. Последние события на моей родине, о которых я узнаю из мировых, в том числе и китайских средств массовой информации, побуждают меня выступить с немедленным официальным заявлением. То, что происходит сейчас в Тибете, вызывает у меня большую тревогу.
Все вы знаете, что я всегда выступал за мирное, дипломатическое урегулирование отношений с Китаем. За создание в Тибете зоны ахимсы – ненасилия. Но сейчас Тибет стоит на пороге войны.
Я обращаюсь ко всем последователям Йеше Дордже, которая называет себя драконом. Эта девочка – не буддистка. Она – шаманка, исповедующая древнее учение бон, которое по сути своей противоположно буддизму. Бон – это чёрная магия, жрецы которой проводят ритуалы с использованием человеческих костей и черепов, поеданием трупов, и другие шокирующие обряды, чтобы обрести сверхъестественные способности.
Я не знаю, обладает ли Йеше Дордже сиддхами, которые приписывают ей, но если даже и обладает – тем хуже для неё. Это сила не из божественного источника. Используя её для достижения личной власти, она лишь безмерно отягощает свою карму и вовлекает весь народ в бессмысленную войну.
Я всячески предостерегаю тибетцев – истинных буддистов от какого-либо сотрудничества с этой самозванкой. Участие в войне, насилие – неприемлемо для буддиста. Сейчас, в трудный для Тибета момент, я призываю моих сограждан, моих единоверцев к всемерному сотрудничеству с китайскими властями. Буддизм всегда был мирной религией. Я прошу вас сохранять спокойствие и соблюдать закон во имя безопасного будущего для обеих наций – китайской и тибетской.
Я возношу молитвы за вас, за мир и благополучие Тибета.
…Воцарилось недоумённое молчание. Каждый, наверное, думал о своём, но что касается Джигме – он услышал упомянутое имя впервые в жизни и вообще не понял, о чём шла речь. Конечно, он считал себя буддистом, но не до такой степени, чтобы выдержать философский диспут о противоречиях между буддизмом и бон. Его бабушка была бон-по, совершала кору вокруг Кайласа против солнца. И ничего… никакой чёрной магии. Собственно, он всегда считал, что отличие тибетского буддизма от индийского как раз и состояло в соединении с элементами бон, разве нет?..
Пауза сменилась почему-то демонстрацией парада китайских войск, потом ролик с Далай-ламой включился заново. Вроде бы можно было уже расходиться, хотя команды не было. Не целый же день тут стоять? Работа сама себя не сделает.
Изображение подёрнулось рябью, и на экране появилась девочка лет десяти. Эта картинка определённо была менее благостной, чем предыдущая. Девочка сидела не в светлой просторной студии, а на фоне какой-то тёмной шкуры (то ли яка, то ли медведя), источником света, очевидно, служила лампада, стоявшая где-то на полу, и её мигающий золотой свет отражался в глазах девочки причудливым двойным бликом. Плоское тёмное лицо обрамляли жёсткие чёрные волосы. Лицо это было абсолютно неподвижно, не по-детски невозмутимо и неприветливо. Девочка будто бы сама разглядывала публику сквозь экран, раздумывая, стоит ли вообще тратить время. Потом всё-таки заговорила. Голос у неё был под стать внешности, грубый и бесстрастный.
– Я обращаюсь ко всем китайцам, живущим на территории Тибета, и к правительству Китая.
Мы были средневековой феодальной страной, когда вы пришли к нам. Мы не ценили тех сокровищ, что веками хранились на нашей земле. Мы были невежественны и суетны. Многие монахи и даже ламы выполняли буддийские ритуалы механически, не вникая в их смысл. Многие селяне знали только своё крохотное племя и не думали о миссии нашей страны. Мы замкнулись в себе, надеясь, что неприступные горы охранят нас.
А мир менялся. И границы больше не препятствие. Благодаря Китаю мы поняли это. Когда маоисты жгли наши книги, вывозили наши святыни, разрушали наши монастыри, мы вспомнили, что религия живёт в нашем сердце. И мы благодарны китайцам за этот урок. Китай – великая страна. Ваша наука, промышленность, бизнес и светская культура достигли небывалых высот.
Но атеизм и материализм, которые вы несёте сюда, – великое зло не только для Тибета, но и для самого Китая. Наши отношения могли сложиться по-другому. Если бы вы признали нас духовными учителями, мы признали бы вас защитниками в мирских делах. Это не произошло.
Теперь уже поздно что-то менять. Но ещё не поздно оступиться. Я – кайя, человек-дракон, предупреждаю вас: Тибет стоит на пороге великих перемен. Всеогонь здесь. Вы знаете это, чувствуете это. Чему бы вы ни учили нас все эти годы, обратитесь к своему сердцу, и оно даст правдивый ответ. Все, кто последует за мной, войдут в Благую Державу – Олмо Лунгринг. Покоритесь или уезжайте. Но не смейте мешать моему народу на пути освобождения. Если бросите вызов дракону – умрёте. Это говорю я, Сага Зара, Госпожа Серебряной Нити и Богиня Свастики.
Наша страна не просто обретёт независимость, но выйдет из круга сансарического бытия. Тибет станет первым государством, единым во всех шести мирах, вознёсшимся и достигшим Просветления. Да будет наша прекрасная земля благим примером для всех народов и государств. Вот моё последнее слово. – Девочка помолчала, усмехнулась. – Доро.
В тот же момент гигантский плазменный экран взорвался и развалился на куски.

***

Как Джигме потом узнал, речь эта не осталась без внимания не только в центре города: её показали одновременно все телевизоры по всей стране и в Китае, независимо от того, на какой были настроены канал, и даже все телевизоры, что были выключены. Увы, с теми же последствиями: после трансляции техника сгорела. Зато выяснилось, что каждый, кто слышал, запомнил речь наизусть. И ещё долгое время все, от чиновников до мальчишек во дворе, от монахов до блогеров, пересказывали её друг другу – всю, кроме последнего слова:
– А дальше лучше не говорить. Мало ли что…

СЕСТРА

Пема сидела перед зеркалом, осторожно закрепляя на голове зыбкую, отливающую снежным серебром вуаль Белой принцессы. Где-то там, далеко за стенами дворца, бряцала оружием, выстраивалась в бесконечные шеренги причудливая армия, какой ещё не видел мир: сияющая конница небесных духов и чёрные тени вампирской пехоты. Когда царь богов отбудет со своим войском в другую страну, его наместницей останется Тара – так он распорядился, поскольку, как предположила Пема, справедливо не доверял своей второй дочери. Вот только Пема не собиралась отдавать свою судьбу в чужие руки: к тому времени, когда отец вернётся, она уже будет Белой царицей и единственной законной правительницей богов. От лица любимой народом Тары она издаст указы, которые обеспечат последующую единоличную власть, а когда обитатели Дэва-локи опомнятся, возврата уже не будет.
Оставалось ещё устранить служанку-двойника. Пема заколола вуаль двумя сверкающими серебряными брошами в виде узла вечности, затянула белый атласный кушак и спрятала нож в широком рукаве, расшитом жемчугом. Покрутившись перед зеркалом, она осталась довольна маскарадом и отправилась в покои сестры.
Зана бездельничала в передней. Увидев «госпожу», она не встала, даже не шелохнулась – вот до чего доводит дружба со слугами.
– Зана, – не давая ей опомниться, начала Пема, – я только что вернулась из мира людей. Мне удалось найти Чагдар-дэва, но самое главное – я видела знаки бон. Возможно, планы отца по захвату Нарака-локи – лишь часть Войны Лун. Мы должны…
Тут, вероятно, от неловкого движения на запястье служанки лопнула жемчужная нитка, и бусины покатились прямо Пеме под ноги.
– Простите, госпожа, – пробормотала Зана и наклонилась, чтобы собрать жемчужины, Пема на мгновение замешкалась, забыв главное правило: не позволяй противнику тебя отвлечь, девушка быстро сделала шаг вперёд и крепко ударила её в грудь. Пема отшатнулась и только тогда увидела под грудью рукоять изящного дамского кинжала. Серебро почти сразу стало разъедать её плоть, Пема захрипела и закашлялась, на грудь ей, на сияющее белизной платье полилась тягучая чёрная кровь. Схватившись за рукоятку, Пема попыталась вытащить нож из раны, и ладони её тоже тотчас почернели, покрылись ожогами, она всё же вырвала нож, и он со звоном брякнулся на пол, осыпав подол веером чёрных брызг, но дышать не стало легче, весь воздух будто бы уходил сквозь рану, Пема надсадно закашлялась и повалилась на пол. Серебряный огонь разъедал её внутренности, она билась в судорогах, раздирая на себе одежду. Потом на несколько мгновений наступил покой. Взгляд Пемы застыл, и в нём, как в зеркале, запечатлелась неподвижная фигура, стоявшая над ней в каком-то оцепенении, в ореоле воздушно-зелёного покрывала, а угасающего слуха коснулся последний шёпот:
– Ремал’ом.

***

Тара стояла в оцепенении, глядя под ноги, на распростёршееся на полу тряпьё из белых, серебряных и чёрных лент. Останки сестры напоминали раздавленный ночной цветок. Руки у Тары опустились, она почувствовала такую слабость, что едва держалась на ногах. Только теперь она поняла, как испугалась. Что за неведомый инстинкт заставил её действовать так быстро, не думая, не сомневаясь? Ах да, её назвали Заной… Настоящая Зана, уж конечно, так бы её не назвала. А значит… да. Тара ощутила новый прилив слабости. Возможно, Зана уже мертва. Пема убила её. Она пыталась убить их обеих.
Что заставило тебя так поступить? – содрогнувшись, подумала Тара, глядя на чёрную лужу крови. Неужели ты думала, что я ничего не замечаю? Почему ты позволила отцу превратить тебя в чудовище?
– Прости. Но ты не сестра мне больше, садаг-дэви, – прошептала она.
Пришло время заявить о себе. Она больше не будет опальной наследницей, пленницей в собственном дворце. Тара никогда не стремилась к власти, но теперь, после смерти сестры, отступать было некуда. План будущих действий разворачивался с молниеносной быстротой. Она осталась наместницей отца, в её руках закон. Большинство небесных духов против союза с вампирами, провинции глухо ропщут. Она привлечёт народ на свою сторону и закроет границы Дэва-локи. Отец больше не вернётся сюда. Бесчинству садагов будет положен конец.
– Отныне я – Белая царица, – произнесла она скорее для себя, чем для будущих врагов, и краем глаза заметила, как на солнце за окном сверкнул зелёный луч.

ПОЕЗД

К утру поезд уже миновал самую высокогорную станцию – перевал Танг-ла и, можно сказать, вступил в настоящий Тибет. Опытные путешественники всегда выбирали вечерний рейс, чтобы ночью проехать блёклые пейзажи Цинхая – мёрзлые земли, разбелённые снежной крупой, и к утру погрузиться в созерцание знаменитых тибетских красок: густое влажное небо цвета морской волны, ледяные пики розовых и лиловых гор, пронзительно-бирюзовые озёра, мохнатые чёрные яки в жёлтой траве, перламутровые утки, скользящие в перламутровом отражении облаков. Тан Дасян переехал бы сюда насовсем, если бы не проклятая горная болезнь, хотя китайским мигрантам за тяжёлые климатические условия даже доплачивали. Ещё бы: Китай перенаселён, а Тибет дик и нетронут, будто застрял в каменном веке. Лхаса, конечно, в последние годы слегка цивилизовалась. Появились гостиницы с нормальным водопроводом и интернетом, сетевые магазины, турфирмы, клубы, кафе. В сравнении с любым китайским городом это всё равно жуткое захолустье, но остальные тибетские «города» вообще представляли собой деревни при крупных монастырях.
Тан вот уже несколько лет вёл в Тибете довольно прибыльный бизнес: торговлю «местными» сувенирами. По счастью, несмотря на политическую нестабильность, регион оставался открыт для туристов, которые в поисках настоящего, прямо из первоисточника, просветления приносили неплохой доход. За прилавком на базаре стояла китаянка в национальном тибетском костюме (аборигенки уж больно страхолюдные), а безделушки – амулеты, статуэтки, колокольчики, чаши, чётки – производились на конвейере в Китае. Тан периодически наезжал в Лхасу проверить, как идут дела, и отгрузить очередную партию товара. Тяжело, конечно, дорога – почти сутки, но здесь многие так устраивались.
Вот и сейчас дешёвый сидячий вагон забит мелкими торговцами: китайцы и тибетцы с огромными клеёнчатыми баулами. Пьют пиво, играют в карты, дремлют, уткнувшись с воротник. Проводница толкает по проходу тележку с чипсами и напитками. Вдоль потолка по лиловому полю – вереницы матовых ламп и яркие узоры: непременные буддийские мандалы, свастики, узел вечности.
Над поездом скопились тучи, небо размылось в тёмных потоках воды. Потом нырнули в тоннель.
Цинхай-Тибетская железная дорога – самая высокогорная в мире, техническое чудо, признанное даже на Западе, своего рода символ китайского благотворного влияния. Тан искренне не понимал, для чего Тибету независимость. Неужели лучше впроголодь жить в мазанках, не умея читать и писать? Чем тут гордиться, если ты даже не можешь прочесть собственные священные книги? Никакой особой религиозности он у тибетцев не замечал, скорее уж суеверия: мантры они начитывали, точь-в-точь как шепчут деревенские колдуны, и с теми же прагматичными целями: чтоб был скот, урожай, деньги.
Поезд замедлился, потом остановился. Странно, вроде бы до станции ещё далеко. Экспресс обычно мчался на предельной скорости, но в пути бывает всякое, и пассажиры не обратили на задержку никакого внимания. Спустя несколько минут из динамиков донёсся напряжённый голос машиниста:
– Внимание, всем бортпроводникам… Немедленная эвакуация пассажиров. Всем срочно покинуть поезд. Пожалуйста, соблюдайте спокойствие.
Проводница с тележкой в растерянности замерла посреди вагона, потом покатила тележку быстрее, чтобы убрать с прохода. Пассажиры забеспокоились, закрутили головами, многие стали собирать вещи. Тан выглянул в окно. Вроде ничего необычного.
– Всем срочно покинуть поезд, – снова вступил динамик. – Взять с собой только самые необходимые вещи. Угроза… теракта.
После этого объявления движение в вагоне заметно ускорилось. Многие уже проталкивались к выходу. Тан решил, что баул тащить не стоит, накинул на плечо ремень дорожной сумки и начал втискиваться в ближайшую очередь. В окна ему было видно, как пассажиры выскакивали из дверей по обе стороны железнодорожного полотна.
– Пожалуйста, соблюдайте спокойствие! Всем отойти от поезда! – кричала проводница. Её уже было плохо слышно в общем гаме.
Тан спустился по насыпи в поле. Он даже не успел испугаться. Люди смотрели куда-то вперёд по ходу поезда, указывали туда и что-то удивлённо кричали. Тан тоже посмотрел.
И встал как вкопанный. Просто не поверил своим глазам.
Даже если это съёмки фильма – первое, о чём он подумал – как такое возможно?! Такое рисуют на компьютере, а не снимают на натуре!
Тана толкали пассажиры, вышедшие следом, и замирали так же, как он.
Из кабины выскочил машинист и заорал, размахивая руками в белых перчатках:
– Отойти! Отойти!
То же самое закричали выпрыгнувшие из вагонов проводницы.
И тогда люди наконец побежали.
Тан бежал и оглядывался на ходу. Сквозь гам, топот ног и шум собственного тяжёлого дыхания – он никогда не мог похвастаться хорошей спортивной формой – уже явственно прорывался какой-то совершенно новый, невообразимый звук.
Рёв огня.
Над железнодорожным полотном летел дракон, и мощная струя огня из его пасти разносила в щепки и пути, и шедшую параллельно автотрассу.
Размеры были просто колоссальные. Наверное, на драконе можно было посадить несколько пассажирских авиалайнеров. Осколки рельсов и шпал разлетались на десятки метров, а позади дымился глубокий угольно-чёрный карьер.
Позже, прожив жизнь, Тан признавал, что это была самая величественная картина из всех, что он видел. И дело не во взрывах.
Дракон словно бы нёс в себе истинную жизнь, вечную жизнь, перед которой ничто все призрачные земные блага, он воплощал в себе ту бессмертную, огненную силу духа, перед которой ничто все превратности земного бытия. И все, кто хотя бы раз увидел дракона, приблизился к нему, вознеслись на миг в сферу высших стихий, в Державу Света, одно воспоминание о которой могло наполнить глубоким блаженством целую жизнь.
И после, когда Тан, в безопасном Нанкине (на всякий случай он уехал подальше, к родственникам), с тревогой следил по телевизору за событиями в Тибете (о бизнесе там уже не могло быть и речи, боялись, как бы Китай не провалился в тартарары), он порой неосознанно повторял про себя вслед за тибетскими дикарями: Доро! Доро лан!

НАСЛЕДНИК

Храм Огня. Одна из тайных святынь Тибета, недоступная чужеземцам – туристам или оккупантам. Местные верили, что всякий раз, когда на храм падает взор непосвящённого, его скрывает плотная грозовая туча. Так или иначе, на картах храм не значился. Тысячелетиями он высился над долиной Пал, на вершине ледяной горы, где никогда не таял снег, в окружении тысячи светильников, которые никогда не гасли – таков был дар дракона, потомки которого, перевоплощённые трул-ку, из поколения в поколение возглавляли религиозную общину провинции. Традиционно один из сыновей князя, избранный ламами и астрологами по особым приметам, провозглашался сыном дракона и уходил в монастырь, чтобы пройти обучение и принять духовный сан. Этот наследник с самых юных лет находился в центре внимания. Именно к нему шли миряне за благословением, слушали его проповеди, он предсказывал будущее, исцелял от болезней и… вёл неустанную подготовку к великой войне.
В чём именно будет заключаться великая война, то есть против кого и как воевать – мнения разнились. В основном предполагалось, что это будет война за объединение Тибета под властью кайя, Последнего Дракона, так как разобщённость провинций, отрезанных друг от друга труднопроходимыми горными перевалами и бесплодными пустошами, виделась великим злом, причиной повального невежества и нищеты. Кто-то предполагал, что война будет вестись против врагов истинного буддизма, коим считалось учение бон. Кто-то предполагал, что война пойдёт против иномирных существ, вторгшихся в мир людей, а кто-то – что под властью кайя должны объединиться не только провинции Тибета, но и все шесть миров сансарического бытия. На деле определить правду было достаточно просто: нужно быть с тем, на чьей стороне огонь.
Светильники храма, по преданию, зажженные взглядом дракона Суро, потомками которого считались местные князья, не гасли ни от воды, ни от снега, ни от ветра. Каждый новый трул-ку в день своего посвящения совершал кору вокруг храма против солнца, обходил светильники и благословлял их, возлагая руки в огонь, причём на его коже не оставалось ожогов – знак истинного дракона. Этот бессмертный огонь вселял надежду в сердца людей, взбирающихся крутыми горными тропами, по вырубленным во льду ступеням, к своей святыне и её хранителю, сыну огня, чьё слово обладало непререкаемым авторитетом. Если он отдаст приказ выступить на войну – люди выступят на войну немедленно.
Подготовка велась отнюдь не духовными средствами и снабжалась из вполне материального источника: под руководством князя наиболее знатные и зажиточные семейства закупали провизию, оружие, снаряжение, все юноши и девушки без исключения обучались методам ведения партизанской войны. Трудно было представить себе, что феодальная армия сможет противопоставить авиации и танкам, но, с другой стороны, на что будет способен в случае возвращения хотя бы один живой дракон, представить было ещё труднее.
«Доро сур*», – говорили себе верующие.
– Доро сур, – произносили паломники, вставая под благословение ламы – сына огня. В настоящее время общину возглавлял одиннадцатилетний Шакья Ринпоче, признанный новым сыном дракона после смерти его предшественника, правившего сто семь лет. О чудесных способностях этого ребёнка уже ходили легенды. Когда он входил в молельный зал, светильники загорались сами собой. По его молитве пастухи находили отбившийся от стада скот, а женщины рожали здоровых сыновей. По заведённому в храме обычаю, Шакья Ринпоче благословлял прихожан не традиционной буддийской метёлочкой из лент, а особой палочкой, сиявшей изнутри оранжевым огнём, который скользил от ладони ламы к голове коленопреклонённого верующего. В особых случаях он прикасался ко лбу паломника двумя пальцами или даже возлагал руки ему на голову, но такое происходило очень редко: считалось, что прикосновение бессмертного огня может причинить вред неподготовленному сознанию.
Шествие длилось уже шесть часов, и вереница паломников не иссякала. Здесь были не только туземцы-бонпо, но и непальцы, бутанцы, даже индийцы, как буддисты, так и приверженцы шиваитских сект. Все, кто верил, что вместе с Последним Драконом войдёт в мистическую Державу Света – Шамбалу, Долину Олмо.

***

Шакья Друкпа Ринпоче знал, что был не единственным сыном дракона. В те далёкие времена, когда драконы свободно проливали свой свет на землю, и люди в своём ослеплении даже поверили, что драконы хотят истребить их, семя огня заронилось во многие, ещё дремлющие души. И сейчас это семя дало обильные всходы – не только здесь, в Стране Снегов, но и гораздо дальше. Пророческим зрением, унаследованным от предков-драконов, Шакья-лама различал, как в самом сердце мироздания с неимоверным громом и блеском тысяч лун колеблются и сотрясаются все шесть миров. События, вызванные к жизни Войной Лун, далеко превосходили воображение тибетских селян, даже самых набожных из них.
Он видел, как зелёные лучи выбирают всё новых и новых служителей, как сквозь могущественных и древних воинов всех царств Свастика движет целыми армиями, и нет такой силы, что могла бы её остановить. Он видел будущее вторжение призрачной армии прет в благодатные леса просветлённых животных. Он видел, что в ледяные и огненные пустыни великанов обрушатся дымно-серебряные полчища Белого царя. А в сумеречном мире демонов, под его жгучим лиловым светилом, уже собирается войско, готовое вторгнуться в лазоревые чертоги богов. Всё это одновременно подавляло величием будущих жертв и поражало гармонией, как чистые краски традиционных тибетских орнаментов из коралла, янтаря и бирюзы, как безбрежное торжествующе-яркое тибетское небо, солнце и снег. Это будет вечно. Так будет всегда.
В этой картине лишь еле заметным росчерком присутствовало маленькое событие – его скорая смерть. Он видел нацеленную на него стрелу, а за ней – прекрасноокую дакиню, а за ней – сонмы богов и сияющих духов, и лик владыки Ямантаки, и над всей этой кипучей жизнью царил исполинский, от края до края неба, непобедимый Последний Дракон.
– Доро лан, – громко объявил он, поднявшись во весь рост на украшенном золотой парчой помосте, с которого благословлял толпу, – в этот момент над головами гуднула стрела и вонзилась ему прямо в горло.

***

Проблема была в том, что на родство с драконами претендовали многие, а как отличить настоящего кайя – точно не знал никто. Большинство источников сходились на том, что внешне кайя ничем не отличались от человека, хотя на некоторых тханках присутствовали то оранжевые глаза, то светящиеся зубы, то железные ногти. Владыка Ямантака утверждал, что единственный верный признак – это щит из драконьей брони на животе. «У кайя два мозга, два жизненных центра, – внушал он ученикам, показывая, впрочем, самый обыкновенный атлас человеческой анатомии. – Один человеческий и один – как у рептилии. Драконий мозг находится в центре тела, в солнечном сплетении. Он сияет огнём, и его закрывает панцирь из железной драконьей чешуи. Чтобы убить кайя, нужно поразить его мозг ящера».
Дакиня Янгчен знала, что выстрелить в мальчика-трул-ку – ещё только полдела. Главное было – отыскать и уничтожить мозг ящера. А значит – убедиться, что самопровозглашенный сын дракона – действительно тот, за кого себя выдаёт. Для нападения Янгчен выбрала позицию где-то в четвёртом-пятом ряду верующих – чтобы не привлекать внимание добдобов, монахов-полицейских, окружавших помост, держа наготове дубинки. Такие же стражники стояли у входа в монастырский двор, где проходила церемония благословения, но Янгчен не собиралась убегать. Вместо этого она прорывалась к помосту, чтобы воспользоваться всеобщим замешательством и в числе первых оказаться у тела трул-ку.
Пока добдобы и сопровождавшие мальчика ламы толкались в нерешительности, пытаясь понять, что произошло, Янгчен вспрыгнула на помост и с усилием стащила с плеча маленького ламы тяжёлую тогу зен53, рванула воротник ярко-жёлтой рубашки, залитый кровью, – кто-то уже схватил её за локти, но если бы мальчик оказался кайя, она бы успела ударить его ножом, а сейчас это было бессмысленно – обыкновенный человеческий ребёнок, и он уже умер.
– Ошибка! Это не он! – успела она крикнуть в толпу, где её поджидали двое спутников, готовые, в случае необходимости, прийти на помощь, а если не получится – доложить владыке Ямантаке о том, что произошло.
Внезапно одежда на ней вспыхнула, как свечка. Вцепившиеся в неё люди с ужасом разбежались, толпа с воплями недоумения и гнева бурлила во дворе, Янгчен спрыгнула с помоста, но огня было слишком много, уже не сбить, она рухнула на колени, закрывая лицо руками, огонь обнимал её, как вторая кожа, и весь мир превратился для неё в красный крик и жёлтую боль.

* Всеогонь вернётся

  53 Зен – монашеская накидка тёмно-красного цвета, которую обычно носят переброшенной через одно плечо.

СНЕЖНЫЕ ЛЬВЫ

– Исторически можно выделить три уровня развития бон. Первый – это типичный шаманизм, так? Локальные культы природных духов.
– Бог Огня – отсюда.
– Серебряная нить вообще-то тоже.
– Серебряная нить пришла в бон из буддизма.
– Серебряная нить пришла в буддизм из бон.
– Здрасьте, приехали!
– Исторически, бон древнее буддизма на много тысяч лет.
– По-моему, шаманские культы вообще нельзя относить к бон.
– Второй этап – это реформированный бон.
– Так называемый.
– Это учение, которое проповедовал Гуру Падмасамбхава. С этим все согласны?
– Гуру Ринпоче проповедовал буддизм.
– По сути – бон.
– Он соединил буддизм и бон, и получилось то, что в науке называется ламаизм.
– Тибетский буддизм.
– Ламы тут вообще ни при чём.
– Это условное название. В западной науке.
– А сам-то ты с этой наукой согласен?
– Подожди. И третий уровень…
– Или этап?
– Это уже не этап, а уровень. Так называемый Вечный бон. Юнгдрунг бон. Вот его она и проповедует.
– Только он в корне отличается от буддизма.
– Цель у нас одна. Просветление. Разница – в методе.
– Буддизм – это созерцание, а бон – действие.
– Насилие – ненасилие.
– Его Святейшество Далай-лама проповедует ненасилие.
– Всеогонь – это не насилие. Это духовный огонь. Просветлённый.
– Вспомните Падмасамбхаву, его методы. Кайя такая же саморождённая54, как и он. Она пришла без отца и матери, из огня.
– Вот именно. Она не трул-ку. Без Учителя, без линии преемственности. Шаманка из деревни.
Голоса доносились до Таши как сквозь вату. Собственно, что ещё оставалось ребятам делать, если со дня на день ожидаются бульдозеры? Число студентов буддийской академии приказано сократить с восьми тысяч до одной, «лишние» общежития снести, график работ и списки исключённых вывешены на видном месте. Разбирать знаменитые домики, облепившие долину Ларунг, будут сами бывшие жильцы – перед тем, как разъехаться по месту прописки. Зато рядом активно строятся отели, рестораны и магазины. Скоро все святыни Тибета превратятся в достопримечательности для туристов. Это и есть «толкование религиозных учений, совместимое с социалистическим строем».
В общем-то, всю последнюю неделю – с тех пор, как увидел своё имя в списке на выселение – Таши был занят тем, что рисовал на большом белом покрывале тибетский флаг. Солнце над великой снежной горой, алые лучи в синем небе и белые львы с бирюзовыми гривами. Вот настоящая красота. Не то что оголтело-красный китайский. Коммунистические кумачи висели буквально на каждом шагу. На каждом фонаре, над школой, над домами, над полицейскими постами, над пивным заводом, над тюрьмой. Таши любовно вывел золотую рамку. Художник из него так себе, но картина получилась узнаваемая.
Он собирался пойти со своим флагом навстречу бульдозерам, а когда появятся полицейские или военные  – облить себя горючим и поджечь. Таши задумывался об огненном протесте с тех пор, как муж его сестры, бывший монах, совершил самосожжение на площади в Лхасе, и вот сейчас давнее впечатление оформилось в чёткую решимость. Руки, конечно, дрожали, но он точно знал, что не уедет отсюда по доброй воле. Он умрёт здесь. Товарищей он в свои планы не посвящал, чтобы не пострадали как соучастники. В конце концов, не он первый, не он последний, да и вряд ли из этого выйдет толк.
Всё. Краска подсохла, он потихоньку свернул ткань и выскользнул из комнаты. Если выйти с флагом в многолюдном месте, не успеешь и шагу ступить, как тебя скрутят. Нужно добраться до выхода из посёлка, не привлекая лишнего внимания. Тогда есть шанс, что успеешь пробежать по трассе хоть чуть-чуть.
Потемнело, над бархатными склонами холмов громоздились сизые и влажно-синие тучи, но не откладывать же решение из-за непогоды, тем более что снегопады здесь часто бывают скоротечны. По голым плечам ударили редкие, но острые снежинки. Таши не замечал холода, наоборот, ему было жарко, сухой морозный воздух со свистом врывался в горячую грудь. Он шёл быстрым шагом, опустив голову и украдкой поглядывая по сторонам. Не наблюдает ли за ним кто-нибудь? Может, уже гонятся?.. Наконец поредели приземистые домики с плоскими красными крышами, и открылась дорога – долгие, многочасовые извивы у подножия наступающих с обеих сторон холмов. И по этой дороге, из-за новых и новых её поворотов, навстречу ему катились танки.

***

Белобрюхая снежная туча навалилась на дорогу внезапно и бесповоротно. Лэй быстро запрыгнул в кабину и закрыл люк. Шутки шутками, а в Тибете случалось, что ураганный ветер уносил людей и даже опрокидывал машины. Видимость в несколько секунд упала до нуля. Рация взорвалась сообщениями, хотя электронике в последнее время мало кто доверял.
– Я не вижу ни черта.
– Включи тепловизор.
– Останови колонну.
– Связь работает? Приборы работают?
– Остановка!
– Ты дорогу видишь?
– Нет!
– Там кто-то шёл.
– Один человек.
– Его на тепловизоре должно быть видно.
– Нет никого.
– Ждём.
– Он отошёл куда-то.
– Выйди посмотри.
– Да это один человек.
– А если у этого одного человека граната?
– Есть! Один человек. И… ещё что-то.
– Это она!
Снег поредел, и Лэй на какое-то мгновение совершенно отчётливо увидел знакомый образ: маленькую черноволосую девочку лет десяти, в тёмном западном пуховике, из-под которого виднелась синяя шерстяная тибетская юбка до пят.
– Её нет на тепловизоре!
– К чёрту, – Лэй сразу откинул крышку люка, высунулся и ткнул в девочку стволом автомата. – Эй! Стоять!
Фигура послушно замерла. Позади неё маячили ещё два каких-то неясных силуэта. Лэй безуспешно пытался понять, что это. Снег слепил глаза.
– Руки вверх! – крикнул он, не придумав ничего лучше.
Фигура медленно подняла руки вверх. На тёмных ладонях плясали два ярких огонька. В этот момент тени за её спиной шевельнулись и вышли. Это были два огромных белых льва. Лэй, недолго думая, дал очередь и почти не удивился, когда она не причинила ни малейшего вреда. Зато львы в два прыжка покрыли расстояние до танка, увеличившись при этом до невообразимых размеров. Их длинные тени метались в белой мгле, будто бы отражаясь от склонов гор по обеим сторонам дороги. Застрекотали автоматные очереди. Ожили даже пушки, но снаряды просто пролетали сквозь снег, а тяжёлые лапы теней сметали танки с дороги, как игрушки.

***

Таши Цетена – студента, который вышел из общежития незадолго до урагана – нашли на обочине у дороги, замёрзшего, но живого. Он почему-то крепко спал, завернувшись в свой самодельный флаг. Это был единственный выживший в снежной буре по дороге на долину Ларунг.

  54 По легенде, Падмасамбхава родился из цветка лотоса, откуда и его имя («Лотосорождённый»).

НАРАКА-ЛОКА

Верхняя пара рук Шилы молитвенно сложена возле груди, нижняя – широко разведена в стороны. Первая пара глаз закрыта, но на ладонях, обращённых к небу, появляется вторая. Она смотрит в самую суть миров. Великаны от природы наделены духовным зрением, позволяющим видеть всё иначе. Где бы ни была Шила – в каменоломнях Белого царя, под огневым ударом людских венных орудий, в цепях, в ямах, в родной ледяной пустыне – Центр её существа един с Центром шести миров, Разбрасывающим Семена, со звуком Реальности, исторгаемым Владыками Света – драконами, под вечным бархатно-синим небом. Колесо сансары виделось отсюда зыбким, неустойчивым, легко подверженным дыханию Всеогня. Скоро там останется лишь пепел.
Острые льдинки секут кожу, но Шила не обращает внимания: дикая великанша сама – плоть от плоти этих чудовищных скал, вековых ледников, громоздящихся к небу под безжалостный свист ветра. Телесная форма великанов изменчива, текуча, как породившая их стихия. В одно мгновение они лишь в пять-шесть раз выше человека, а в следующее – перешагивают горную гряду, едва доходящую им до колен. В одно мгновение у них две руки, а в другое – четыре или сто. У всех великанов имелся третий глаз, и часто это был единственный глаз, который они носили, но при желании могли усеять глазами всё тело. Принимали они отчасти и форму животных: рога, мех, а порой и лишняя звериная голова.
Могучие потоки природной энергии, бегущие в их жилах, как весенний сок, делали их почти бессмертными, неуязвимыми – и неожиданно кроткими. Не ведая ни тщеславия, ни утончённых желаний, великаны тысячелетиями вольно жили в своих огненных и ледяных пустынях, кланяясь лишь звёздному небу, забавляясь охотой и бражничаньем возле исполинских костров, и отзвук их тяжёлой пляски достигал соседних миров, сотрясая землю.
Были в этом неуютном мире и другие обитатели, на которых великаны не обращали внимания. Местами, почти отвесно вниз, глубоко в толщу земли уходили усеянные острыми кольями ямы – страдалища грешников, искупающих здесь свою страшную карму. Почти утратившие человеческий облик, с полностью содранной кожей, клубки мышц и жил, без сна и отдыха они корчатся в муках огненных и ледяных адов, и их стогласный вопль сливается с визгом и хохотом бури. Великаны не страшатся и не сострадают. Их всевидящему оку открыто, что несчастные сами выбрали свой путь. Они не попали бы сюда, если бы стремились обрести сознание Будды.
Шила произнесла короткую молитву Трёх Драгоценностей и сосредоточила внимание сердца на Последнем Драконе. Она увидела смуглую черноволосую девочку в тёмно-красном монашеском одеянии, с серебряным знаком Свастики на груди. Девочка неспешно ехала куда-то верхом в сопровождении отца.
Учение Будды гласит: боги слишком заняты наслаждениями, а демоны – войной; животные – пожиранием друг друга, а призраки – сожалениями об утраченных земных благах; грешники страдают от мук искупления кармы, и только люди способны в совершенной мере понять учение Будды. Возможно, поэтому Последний Дракон пришёл в столь уязвимом облике человека. Шиле не удавалось найти конец этой жизни. Путь кайя выглядел как столб огня.
Неожиданно девочка повернулась и посмотрела прямо на Шилу из маленькой страны мира людей. Её губы произнесли фразу, которая мгновенно запечатлелась в сердце и уме Шилы и, отразившись от её лба, огненной печатью в стократно увеличенном размере легла напротив, на каменный лик огромной обледенелой горы: «Юнгдрунг Лхамо» – Богиня Свастики.
Шила гордо выпрямилась перед исполинским знаком Свастики Бон, выжженным на скале, и воинственно воздела в воздух кулаки. Глаз, появившийся у неё на затылке, уже сообщал ей, что в дикое ущелье, где вот уже много веков обитает она одна, обрушивается тёмное войско Пьющих Тени. Шила знала, что против этого бесплотного, неуловимого врага из иного мира великаны окажутся бессильны, несмотря на всю свою физическую мощь – но это не значит, что надо отказаться от славной битвы – и пусть в ней поляжет великое множество героев Войны Лун!
В одно мгновение Шила пережила и рабство, и славу, и поражение, и триумф. Могучие руки великанши множились, пускаясь в смертоносный хоровод, трёхглазая, покрытая бурыми пятнами голова в космах жёстких иссиня-чёрных волос прорвала бледную завесу облаков и вознеслась над вершинами гор.
– Богиня Свастики! – крикнула Шила, и эхо до бесконечности умножило её крик.

ТУРИСТЫ

Конечно, остаться в Тибете после того, как начались военные действия, было рискованным решением. Но каждый из них слишком давно мечтал об этой поездке, слишком тяжким трудом её выстрадал. Сборы сопровождались какими-то совершенно фантастическими совпадениями, то отменялись, то возобновлялись, причём помощь приходила с самой неожиданной стороны, Светлана пыталась забронировать тур ещё полгода назад, но (впервые в жизни) потеряла документы, поездка сорвалась, потом Тибет вообще закрыли для туристов, но вдруг снова открыли буквально на пару недель, о чём Светлана узнала из упавшей в спам почтовой рассылки от какой-то шарашкиной конторы, предлагавшей въезд в Тибет на джипах через Непал.
В этот раз документы оформились безупречно. На месте общего сбора группы, когда отступать было уже некуда, Светлана увидела Илью, с которым рассталась те самые полгода назад. У них был головокружительный роман, замешанный на общей страсти к трекингу и восточной мистике, и в самую первую их встречу (ещё не подозревая о её кандидатской по тантризму Махаяны) он сказал, что мечтает поехать с любимой женщиной на священную гору Кайлас, чтобы их венчали древние «места силы».
Первое время они с Ильёй не разговаривали, остальные туристы (всего собралось восемь человек, включая гида) даже не подозревали, что они знакомы, но у Светланы было жуткое и вместе с тем счастливое чувство, что её подхватил какой-то поток и несёт куда-то против воли, и хотя вроде бы все решения она приняла сама, и даже хотела этой поездки (они оба хотели), от неё ничего не зависит… У неё уже было это чувство обречённости, предопределённости, с того момента, как она встретила Илью, а потом вроде бы всё кончилось, они переспорили судьбу, остановились, и вот её снова куда-то затянуло, и нет возможности соскочить, вырваться из потока неизбежности… Они с Ильёй не разговаривали, но его мысли текли сквозь её, и постепенно вся группа входила в какое-то молитвенное состредоточение. Вскоре Светлана узнала истории других участников поездки и поняла, что все они здесь не случайно.
В ночь после того, как они пересекли непало-китайскую границу, где-то в горах стреляли, офицер сопровождения не явился, и они, стараясь не думать, чем это может кончиться, поехали дальше сами, свернув на всякий случай с туристического маршрута – чистое безумие, почему-то никто из них не подумал, что они могут просто заблудиться, понадеялись на приборы, которые как раз и подвели – связь сбоила, навигаторы показывали каждый своё, а потом дружно разрядились.
Зато группа вступила в новый, какой-то даже неправдоподобный Тибет. Оказалось, что страна живёт не так уж плохо. Вдоль дороги потянулись волнистые террасы золотых полей, над ними в прозрачно-голубом воздухе парили белокаменные селения, на удивление добротно построенные, с домами, представлявшими единый ансамбль – если судить по фотографиям, панорама не уступала Потале, главному дворцу Лхасы. Радушные, улыбчивые жители и ни одной китайской заставы, вообще ни одного китайца. Этот уголок страны словно застыл в позапрошлом веке, современные джипы выглядели инородным телом, что дало одному из туристов повод пошутить: возможно, они уже умерли, разбились где-то на серпантине и продолжают свой путь после смерти. Светлые просторы, омытые бледной позолотой восходящего солнца, вызывали чувство нереальности.
Хотелось остаться здесь навсегда, или хотя бы на ночь, но они только выехали, и поэтому машины, обогнув миниатюрный городок, спустились по петляющей во всех трёх измерениях дороге в синюю тень хвойного леса. Тут же с гор спустились тучные туманы и, навалившись грудью на путешественников, окончательно вырвали их из реальности. Ударил чёрный буран, в стёкла заколотили градины размером с орех. Группа так и заночевала в машинах, вставших посреди леса, пока их раскачивал воющий ветер и заваливал снег.

***

Утро встретило их сумеречной сыростью в низинах и розовой тишиной на высоких пиках гор. Снежная пыль веяла над вершинами, и Светлана подумала, что не случайно, наверное, символом Тибета был не существующий в природе белый лев с бирюзовой гривой – вот он, царь ледяных джунглей, взирает на свои владения с недосягаемой высоты…
Небо прорезал визг военных самолётов. Ребята, вылезшие размяться – по колено в сером снегу – задрали головы: железные монстры пронеслись чётким клином, пугающе низко… Светлана судорожно вздохнула, провожая их взглядом. Не хотела бы она оказаться там, куда они летят… Но сделать всё равно ничего нельзя, и она принялась осматривать колёса. Машины хоть проедут по таким сугробам?..
Их накрыл визг очередного авиа-звена.
– Где мы вообще?..
– Поехали… Всё равно тут только одна дорога…
Светлана вздрогнула и невольно прислушалась: откуда-то очень издалека донёсся едва слышный глухой удар, потом – с перерывом – ещё один…
– Это же не взрывы? – с надеждой спросила она, оглянувшись на Илью. Ей никто не ответил. Все быстро расселись по местам, и машины, взвыв, тронулись.
Истребители шли над лесом с интервалом в несколько минут. Светлане представить было страшно, что там происходит.
– Мы должны ехать вперёд, – Илья привычно ответил на её мысль, или точнее – сказал то, что она сама подумала. – Мы должны быть там…
Хотелось помочь хоть кому-то, хоть чем-то, и Светлана, отыскав ладонь Ильи и сжав её, стала молиться про себя:
– Я принимаю прибежище в Будде… Пока не достигну Просветления… На благо всех живых…
По небу прокатился какой-то уже совершенно невообразимый звук. То ли Светлане показалось, то ли сквозь неё прошла волна синей тени, в которой все фигуры засияли.
Звук Реальности! – откуда-то поняла она, джип нырнул куда-то, и его чем-то засыпало, Светлана ударилась и потеряла сознание.

***

К вечеру вдоль мягких пологих холмов они спустились в карьер, состоявший из разноцветных слоёв породы: в косых лучах заката горели кирпично-красные, бежевые, чёрные, золотистые полосы. На дне карьера лежало широкое озеро, в котором все те же цвета отражались в обратном порядке с полной точностью, абсолютно неподвижно. Выбравшись из машин, группа долго благоговейно молчала. Казалось, они достигли точки, где соприкасаются два мира: обычный и опрокинутый, причём трудно решить, какой из них более настоящий. Тем поразительнее было рассмотреть на другом заворожённом берегу несомненную палатку: маленькая, оранжевая, туристическая, она тоже имела в нижнем мире близнеца, как имел его и присевший на камни у кромки воды молодой человек. Не зная, как себя вести, вновь прибывшие помахали ему рукой. Он зеркально помахал в ответ.
Поколебавшись, группа решила объехать озеро и нарушить уединение незнакомца: он мог знать, где они находятся. Молодой человек не выразил вообще никаких чувств. Он смотрел сквозь подъезжающие машины, потом сквозь мнущихся туристов, пытавшихся объясниться на всех известных им языках, и в конце концов у Светланы мелькнуло опасение: он вообще нормальный? Внешность азиатская, но для тибетца не типичная… Одежда западная… Экзотический путник наконец жестом пригласил их к очагу, на котором булькал чай. Это был знак расположения, а что касается беседы, он то ли не хотел говорить, то ли не понимал.
Когда все расселись у костра, Светлана заметила отсутствие одного из товарищей.
– Где Юрка-то? – вполголоса спросила она у Ильи.
– Ты не помнишь, что ли? – удивился тот. – Он же в том городе остался. В последнем, который мы проезжали.
Что?! Нет, не помнит! Светлана удержалась, чтобы не сказать это вслух. Разве они вообще останавливались в том городе? А впрочем… что-то такое было… останавливались в кафе, где подавали вкуснейшие тибетские манты «момо» из мяса яка. Юрка тогда и сказал: «мы, наверное, уже умерли и по ошибке попали в буддийский рай», а Светлана пошутила: в буддийском раю манты должны быть вегетарианские…
А вот что Юрка отстал от группы, она не помнила ни в какую, но говорить об этом не хотелось, а хотелось спать.

***

Среди ночи все были неожиданно разбужены незнакомцем, деятельно собиравшим свою палатку и, очевидно, побуждавшим соседей тоже сняться с места.
– Кайлас – скоро, – юноша вдруг нарушил обет молчания. Ребята в изумлении загалдели. – Да. Рядом. Меньше день пути. Русский – мало. Бурятский говорить. Кайлас? Рядом. Туда.
Он указал пальцем в небо, сложил ладонь, изображая истребитель: «вжжжж!», и добавил:
– Быстро! Надо ехать!
В полусне, как сквозь белую ночь, Светлана добралась до машины. Юноша уверенно шёл к головному джипу, где занял будто специально для него освободившееся место. Снова в путь…

***

Светлана проснулась от пения птиц. Джип стоял с дверями нараспашку, салон заливали солнечные лучи. Так спокойно, бездумно ей ещё никогда не было. Не хотелось ничего.
Она точно знала, где они. Эта страна приснилась ей во сне. Там, во сне, они обогнали парочку тибетцев – отца и дочь, которые ехали по той же дороге на украшенных колокольчиками задумчивых яках, и девочка, наклонившись, вдруг постучала в стекло машины. Светлана ещё отметила, какие у неё необычные оранжевые глаза. Почему-то сейчас ей казалось, что этот пустяковый жест очень важен, как некий тайный знак или пароль, без которого они не добрались бы до места.
И вот они здесь. Светлана с наслаждением выбралась на воздух. Остальные – кто стоял, кто сидел в оцепенении, вспоминая свою жизнь, ту нелёгкую, полную треволнений дорогу, что привела их сюда.
– «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые. Его призвали всеблагие, как собеседника на пир», – вдруг раздался незнакомый мелодичный голос. Он полностью совпал с её мыслями, и на миг Светлане даже показалось, что это был глас с небес, пока недоумённый вопрос Ильи не прояснил ситуацию:
– Так ты всё-таки говоришь по-русски?
– Раньше не говорил. Теперь могу, – безмятежно ответил их таинственный спутник, сидевший на валуне, и с улыбкой отложил тяжёлый туристический рюкзак.
– Но почему?
– Мы приехали. Конец пути. Это Длинная Долина Олмо.
Так и есть. Светлана знала, что в академической среде Олмо Лунгринг часто отождествляют с древним государством Элам на территории современного Ирана, но сейчас она видела, что это действительно просто «длинная долина». Она видела её как бы насквозь и поняла, что именно поэтому легенды говорят о ней как о «хрустальной». «Хрустальные» сады, с мирно пасущимися бок обок «хрустальными» зверями, в центре – исполинская пирамида из белоснежного мрамора, похожая на храмы майя (и на Кайлас), солнце беспрепятственно пронизывает «хрустальный» небосклон, и к его лучам примешивается едва уловимый зелёный оттенок. Тут же, как бы сквозь землю, Светлана увидела и Тибет, охваченный огнём, столкновение миров и знак зелёной свастики на солнечном диске, и всё его значение в кипящей сейчас на изнанке мира великой войне. Это неважно, кто победит в Войне Лун, а кто проиграет. Все они окажутся здесь, в Державе Света.
– Как здесь пусто, – вслух сказала она.
– Мы первые, – усмехнулся юноша.
– Как тебя зовут?
– Я – Далай-лама XV, – вдруг объявил он.
Это сообщение заставило всех оторваться от созерцания пейзажа.
– Но ведь Далай-лама XIV ещё жив?..
Юноша покачал головой.
– Это подмена. В начале прошлого века линия преемственности ушла из Тибета. – Юноша откинулся на спину и с удовольствием улёгся в траву, явно равнодушный к тому, какой эффект производят его слова. – Видите ли, какая штука с этими перерождениями. Их всегда больше, чем один. Вы ведь знаете, что в буддизме, в отличие от христианства, нет идеи личной души, которая куда-то уходит после смерти. Есть идея движения потоков сознания. Так вот, эти потоки, в разных сочетаниях, могут войти в несколько разных тел… Нам было очень трудно, – серьёзно добавил юноша, не уточняя при этом, кто это «мы». – Мы жили как бы в двух реальностях. Я всегда помнил Тибет. Всегда. И ещё ярче – вот это место, Долину Олмо. Но моё тело находилось в совсем другой стране. Я видел их поверх неё. Долгое время я не мог себе это объяснить. Иногда я убегал в горы и сутки напролёт читал тибетские мантры, не зная тибетского языка. Меня учили совсем другим вещам. И даже лечили в психушке. Собственно, я сбежал оттуда. Я понял, что должен идти, пока не найду ту страну, которую вижу. Только тогда двойственность исчезнет. Я показался вам странным, когда мы встретились. Знали бы вы, каким странным я казался своим односельчанам! – юноша засмеялся, потом притих. – Хорошо, что местный егерь научил меня выживать на природе. Я дошёл до Тибета пешком. – Слушатели испуганно переглянулись. – Это не так уж дико для бурят, – заверил он. – Наши предки точно так же совершали паломничество в Лхасу. Многие учились в тибетских монастырях. Меня зовут Шираб Доржиев. Сами слышите, и имя, и фамилия тибетские.
Помолчали. История впечатляла.
– И что, ты собираешься править в Тибете?..
Юноша весело рассмеялся.
– Очень меня там ждут! Нет, я буду править здесь, в Олмо Лунгринг. Только не спрашивайте, достаточно ли у меня квалификации. Народ здесь будет совсем не тот, что там. По сути, людям нужен будет всего лишь посредник, провидец, соединяющий судьбы. Тот, кто их благословит.
Светлана задумалась над этими словами, пытаясь представить такую форму правления, а юноша вдруг кивнул им с Ильёй и лукаво улыбнулся.
– Вы ещё можете вернуться в Россию, если хотите.
Светлана будто с неба упала. Она совершенно забыла про Россию, что у неё есть дом, работа, сын… Здесь это всё казалось ненужным хламом, пустой суетой. Она попыталась представить себе, как садится в машину, едет назад, и тут же отчётливо увидела немного дальше, что джип расстреляют на горной дороге из пулемёта, и они свалятся в ущелье. Она ясно увидела свою смерть: залитые кровью железки.
– Зачем ты так говоришь? – упрекнула она. – Разве ты не знаешь, что нас убьют?
Юноша покачал головой. Его раскосые глаза мерцали каким-то труднопостижимым добродушием.
– Ты увидела путь именно так, потому что всё ещё хочешь остаться. Вот и твоё сознание недалеко ушло. Но если ты сосредоточишься на картинах своего будущего в России, ты увидишь совсем другое. Подумай. Это всё может стать правдой. Ты вылечишь сына. Вы с Ильёй поженитесь. Вы вместе откроете первый в России государственный буддийский университет – филиал тибетского Ларунг Гар. Ваши студенты будут ездить по обмену в Тибет – обновлённый, независимый. Возможно, вам даже доведётся стать свидетелями необычайного преображения России, которое произойдёт, если Тибет и Монголия войдут в её состав.
От таких невообразимых перемен захватывало дух, хотя голос проповедника всё ещё звучал в её ушах как голос соблазняющего змия. Нет, уехать отсюда – невозможно… Здесь она нашла всё, о чём мечтала… Но там – вступил соблазняющий голос, жизнь тоже станет другой. Ты принесёшь частичку света с собой в тот мир… Именно поэтому век за веком праведники и святые возвращались назад. Радость творчества…
– А драконы? – по счастью, кто-то из группы перебил её мысль. – Разве не кайя должна править здесь?
Юноша переключился.
– Кайя не останется с нами. Она многого не знает про себя. В древности, во времена царства Шанг-шунг, у каждого из шести всадников был только один дракон. И тем не менее все всадники неуклонно менялись. В них оставалось всё меньше человеческого. Чтобы управлять драконом, нужно слиться с его сознанием, а это значит – вознестись в огненный мир. Сага Зара управляет сразу семью драконами. К тому моменту, как встанет вопрос, кому занять Лотосовый трон, её сознание будет уже очень далеко отсюда. Ей придётся делать совсем другой выбор. Не смотрите туда! – Юноша предостерегающе поднял палец. – Это опасно. – Светлана и правда ощутила на миг дыхание огня. – Пойдёмте лучше поищем горячие источники. – Будущий Далай-лама слез с пригорка. – Страсть как хочется как следует вымыться после дороги!
Этот довод сразу водворил группу в состояние «здесь и сейчас».

ВРАГИ

«Кто бы это ни был, он вмешался как раз вовремя», – первое, что подумал Тао, когда понял, что опасности удалось избежать. Правда, он потерял часть своей экипировки, да и захваченные в плен существа скрылись… Зато ему удалось оторваться от боевиков, которые, похоже, сели ему на хвост ещё в Китае и пасли всю дорогу, а он и не подозревал. Он принял все мыслимые меры предосторожности, но, по-видимому, у корпорации тоже имелись примочки, способные удивить даже опытного барыгу. «Будь готов к любым сюрпризам», – мысленно велел себе Тао, затаившись без движения, чутко присматриваясь и прислушиваясь ко всему, что его окружало; но, какая бы сила ни выбросила его с места последнего преступления, сейчас инстинкты подсказывали бывалому бандиту, что он оказался в незнакомом месте один. Что ж, оставалось исследовать так внезапно открывшуюся ему новую реальность. Сожаление об утраченной добыче быстро ушло, уступив место азарту предпринимателя; что, если жизнь приведёт его к артефактам куда более ценным, чем он мог представить? Тао осторожно поднялся с каменного дна и критическим взглядом обвёл пещеру, в которой находился.
Это был, по всей видимости, тронный зал какого-то местного князька; во всяком случае, наличествовал вырубленный в скале трон – довольно дорогой в сравнении с остальной обстановкой, украшенный золотом и слоновыми бивнями, но ничего особенного. По обеим сторонам от трона стояли два высоких светильника с чашами из оправленных в железо черепов, но масла в них не было, и вообще складывалось впечатление, что зал давно пустует.
Странно было другое. Тщательно осмотрев все стены и закоулки, Тао убедился, что из пещеры нет выхода, – если только не считать выходом две вырубленные в скале, по обеим сторонам от трона, арки, ведущие прямо в… небо. Тао выглянул по очереди из обоих проёмов. Сразу за порогом скала обрывалась отвесно вниз, без малейшего намёка на лестницу. Далеко внизу сияли кипенно-белые облака.
Как же, чёрт возьми, сюда попадают хозяева, – если только они не умеют летать?! Тао выругался вслух. Идея не казалась бредовой, учитывая виденные им сиддхи некоторых местных лам, но сам-то он пока далёк от нужной степени просветления… Как отсюда выбраться?..
Постояв немного в бесполезных дверях, Тао вернулся в пещеру. Единственное, что ещё осталось необследованным, – это круглый люк в центре зала. Тао давно заметил его, просто люк ему не понравился. Его закрывала тяжёлая решётка с изображением левосторонней свастики бон – довольно типичный для Тибета узор, – и прямо под прутьями решётки, словно стремясь вырваться, пульсировала тяжёлая винно-красная мгла. Опыт, а самое главное – безупречно развитый инстинкт самосохранения подсказывали Тао, что подобного рода люки бывают закрыты не просто так, и открывать их следует только в случае крайней необходимости… но, похоже, сейчас был именно такой случай.
Собравшись с духом, Тао сдвинул решётку.
Он тут же отпрыгнул, держа наготове оружие; багровая дымка рванулась из шахты с раздирающим, явно человеческим криком, метнулась мимо Тао и скрылась в одной из «небесных дверей».
Тао застыл, выжидая.
Ничего не произошло.
Что бы это ни было, скромную персону Тао оно, похоже, оставило без внимания. Повезло?
Он осторожно подошёл к краю тёмной шахты. Есть в ней дно или нет? Или она, как и «небесные двери», ведёт в пустоту?
Если он хочет отсюда выбраться, рано или поздно ему придётся сделать единственно возможный выбор…
Прыгнуть вниз.

***

Что произошло, было ли у Тао какое-то неучтённое оружие, или в работе приборов произошёл очередной сбой, сильнее прежних – Дэйю так и не поняла. Она просто оказалась одна, в совершенно незнакомом месте.
Выждав немного и убедившись, что ни Тао Фенга, ни командира Шана нет поблизости, она поневоле отправилась изучать территорию.
Место походило на кладбище, хоть и не такое, как она привыкла видеть в Китае. Утопленные глубоко в земле и диком разнотравье, перед ней ровными рядами лежали одинаковые мраморные плиты с выбитыми на них непонятными надписями. Дэйю знала тибетский язык достаточно хорошо, чтобы понять, что это – родственный и, вероятно, более древний вариант письма. Кое-где между плит, словно отмечая какие-то вехи, возвышались странные статуи: то ли божества, то ли хранители мёртвых – карлики с птицей на плече или второй – птичьей – головой. Присмотревшись, Дэйю узнала стервятника – «царя тибетских птиц». Грифы считались в этой стране священными, так как им оставляли на съедение трупы умерших. Статуи, как и могильные плиты, были густо увиты плющом и выглядели крайне старыми, заброшенными, однако всё ещё красивыми трагической, печальной красотой. Дэйю обратила внимание, что захоронения выглядят одинаковыми по давности и стилю. Возможно, это всё – воины, павшие в одной великой битве.
В отдалении Дэйю заметила исполинское, увитое плющом строение, которое поначалу даже приняла за гору, но потом поняла, что гармоничные формы, полусферические купола и длинные прорези окон могут быть только рукотворными. Там возвышался ни на что не похожий храм!
Подойдя и с усилием раскрыв железную дверь под каменной аркой, Дэйю будто перенеслась в иной мир. Повсюду на полу, тёмных стенах и высоких сводах горели цветные пятна от опоясывающих здание исполинских витражей. В узоре цветных стёкол, причудливом и разнообразном, повторялся только один мотив: чёрная голова дракона с пылающими глазами, разинутой пастью и длинным двойным языком. По краям орнамента бежали типично буддийские символы: колесо, свастика, узел вечности.
Традиционное буддийское деление на шесть секторов – шесть миров соблюдалось и в интерьере. По центру храма, словно шесть спиц огромного колеса, стояли шесть гигантских гробниц, покрытых затейливой мраморной резьбой. На каждой неподъёмной крышке возвышалось изваяние, каких Дэйю никогда раньше не видела: вернее всего было назвать их «человек-дракон».
Существа сидели в позе лотоса, положив руки на колени ладонями вверх и глядя прямо перед собой. Их лица и тела были в основном человеческими, за исключением едва заметных чешуек на скулах и кистях рук, увенчанных длинными загнутыми когтями. Но за плечами у каждой статуи простиралось безупречное скульптурное изображение перепончатых крыльев с тщательнейшим образом вырезанными крошечными чешуйками, искрящимися золотом и серебром.
И ещё одно потрясло Дэйю: огонь. В пустых глазницах, раскрытых ртах, полых животах, похожих на жаровню, и на ладонях статуй горел настоящий живой огонь! Причём она не заметила ни топлива, ни дыма. Либо кто-то всё же присматривал за этим местом, либо… слухи о неугасимых огнях в некоторых тибетских храмах правдивы?
Дэйю никогда не была знатоком буддизма – в Китайской Народной Республике религия считалась пережитком феодального прошлого. Она понятия не имела, встречаются ли подобные существа в религии Тибета, и сейчас безуспешно пыталась вспомнить что-то из речей командира Шана. Возможно, это и есть пресловутая местная религия бон?
Конечно, красотой и величием «храма драконов» (так Дэйю назвала его про себя) можно восхищаться долго… но Дэйю всегда отличалась прагматизмом. Послонявшись ещё немного по сумеречному залу и поглазев на витражи, она пришла к выводу, что её боевая задача всё-таки – задержать Тао, желательно с очередной партией контрабанды. Командир Шан, гораздо лучше разбиравшийся в тибетской культуре, может, и нашёл бы здесь какую-то зацепку, но сама она попусту теряет время. Проверив на всякий случай, не повредилось ли от её парадоксальных перемещений оружие, в том числе хвалёное «облако невидимости» (не галлюцинация ли это всё, от начала до конца?), Дэйю пошла на выход.

ГОРА СВАСТИКИ

Первое время группу регулярно проверяли на полицейских постах, останавливали, но потом всё же пропускали (порой в этом помогала банальная взятка). Потом полицейские посты кончились. Это встревожило Амита даже больше, чем проверки. Конечно, группа состояла целиком из индийцев, так что их трудно было заподозрить в сочувствии тибетским сепаратистам, но ведь (теоретически) их можно обвинить в шпионаже в пользу Индии. Хотя в действительности Амит находился здесь по поручению гуру Гьямоче, который, будучи сам бон-по, собрал возле себя поистине интернациональную пёструю группу учеников, среди которых было много выходцев из Индии – буддистов и (как Амит) шиваитов. Сам Амит был глубоко убеждён, что бон ближе к шиваизму, чем к буддизму, о чём имел неоднократные философские споры, уводившие участников, к общей пользе (и удовольствию), в такие глубины метафизики, откуда не всякий бы выбрался без полного разочарования во всех способах познания, если бы не живой пример веротерпимости в лице Учителя. 
– Разве Будда был буддистом? – с улыбкой спрашивал он спорщиков. – А Христос? – он переводил взгляд на немногочисленных белокожих учеников. – Как считаете, Христос был христианином?
Гора Кайлас была священной для трёх религий и, стало быть, тоже веротерпимой. Именно туда хитрый Гуру отправил паломников сразу, как только в стране начали стрелять, в качестве лучшей практики. По его логике выходило, что драконы – не бон-по.
В самом деле, когда был явлен Всеогонь, богословские пререкания показались суетными и мелкими. Ученики ринулись на кору через охваченную гражданской войной страну, рискуя быть арестованными или даже убитыми, и многие истины предстали в совершенно другом свете. Особенно Амита впечатлило целое кладбище сгоревшей военной техники, протянувшееся вдоль берега реки Брахмапутры, которую они миновали на третий день пути. Куда они направлялись, эти танки, бронетранспортёры? Наверное, туда же – на Кайлас. Чтобы подчинить, проконтролировать… Какая сила сорвала вертолёты с неба, вплавила до половины в грунт? Дискутировать о природе Пустотности уже не хотелось.
На подъезде к посёлку Дарчен их неожиданно встретил новый пост, на этот раз – тибетский. Какой-то человек, угрожая ружьём, заставил их выйти из машины; второй, увидев их, спокойно сказал:
– Пропусти. Это от ламы Гьямоче, – и махнул рукой вперёд: проезжайте. Никто не удивился, наоборот: казалось естественным, что их здесь ждали.
– Что происходит? – на всякий случай уточнил Амит, вернувшись за руль. Посёлок впереди казался отделённым какой-то невидимой чертой.
– Дарчен перешёл под контроль восставших, – равнодушно пояснил постовой. – Все китайцы в плену или убиты, – после этих слов Амит ощутил то же чувство невозвратности, обрушение границ, как при виде сожжённых танков. Вот она, свобода – необжитая, пустынная. Больше их ничто не сдерживает. – Езжайте прямо. Вам всё объяснят.
– Нас пропустят к горе?
– Там сейчас толпы народу. Все хотят совершить кору вокруг Юнгдрунг Гу Це, – по тому, как тибетец назвал гору, Амит заключил, что перед ним бон-по. – Поддержать кайя в войне за Тибет. Скоро наша страна объединится под властью драконов, и мы войдём в Чистые земли.
Амит вздрогнул и перевёл взгляд на царственную, странно-соразмерную снежную вершину, над которой, несмотря на светлое время суток, уже восходила маленькая, как монетка на дне вод, ослепительная луна. Гору озаряли широкие розовые и бирюзовые лучи. Вот он, конец Войны Лун.
– Ом Намах Шивайя, – прошептал он машинально, и услышал в ответ:
– Ремал’ом.

***

Комната в одном из немногих относительно цивилизованных отелей, построенных в последние годы китайцами на смену грубо сколоченным баракам-гестхаузам. Необычно чистое и просторное помещение из стекла и камня. Электрическая лампа под потолком. Высокие, широкие кровати западного типа. На одной из них лежит, кутаясь в стёганую куртку, старая женщина, раненная в перестрелке. Вокруг – на полу, на кроватях, на рюкзаках – сидят паломники. Слушают её.
Когда Амит вошёл, тибетка, видимо, рассказывала о рождении драконов. Говорила она тихо, отстранённо, неподвижно глядя в потолок, словно читая в вышине картины далёкой древности.
– Восемнадцать тысяч лет назад… Восемнадцать тысяч. Раз… раздоры… разобщённость… во всех шести мирах. Люди были… молодыми… беззащитными от… более древних.
Старуха вздохнула. Ей трудно говорить. Наверное, можно было остановить её, сказать, чтобы поберегла силы. Но все знали, что силы ей не понадобятся. Она всё равно умрёт. Она хотела пройти кору вокруг Ганг Ринпоче – Драгоценных Снегов – возможно, уже не первую свою кору, но самую главную, во имя освобождения Тибета – и не хватило совсем чуть-чуть. Зато сейчас, рассказывая о драконах, она по-своему продолжает Войну Лун. Она осталась воином до конца.
– В одном поселении… поклонялись Ме-Лха – Богу Огня. И крестьяне… юноша и девушка, молились о том, чтобы… их дети… стали спасителями, победили… в Войне Лун. Местный шаман бон-по передал им волю бога: всех детей, что у них будут, бросить в огонь. И так и… сделали. Первенца, и второго, и третьего, и четвёртого, и пятого, и… шестого. Когда мать рожала шестого ребёнка, она умерла от родов. И всё же… отец бросил в огонь и шестого. Это была великая жертва. С тех пор того человека стали называть Ошон – Отец Света, а его жену – Оюуна, Чистая Бирюза.
Их дом сгорел. А утром, на пепелище, отец нашёл шестерых младенцев. Только они уже были бессмертны. У каждого был огненный щит вот здесь, на животе, и столб огня над головой. Люди-драконы.
Это были чудо-дети. В один год они выросли, как за семь лет. Они смеялись, играя с костями и черепами животных, и катались на самых свирепых быках, потому что совсем не боялись смерти. Не замечая того, они проходили сквозь стены, становились невидимыми и в шутку произносили тайные заклинания, которым их никто не учил. А если им кто-либо угрожал, они вызывали драконов.
Когда кайя подросли, они стали великими воинами. Они общались между собой без слов и предвидели все уловки врага. Они объединили мелкие княжества людей и повели их в наступление на другие миры, поглощённые Войной Лун. Они привели все шесть миров древнего Тибета – страны Шанг-шунг к блаженству и процветанию и основали Благую Державу – Олмо Лунгринг.
Но не все иномирные существа согласились с этим. Некоторые боги, а также и другие расы – например, садаги – хозяева земли, и огненные орлы, задумали свергнуть кайя. Убить их в открытом поединке было нельзя. И тогда враги решили действовать хитростью.
Боги явились к отцу драконов, будто бы выразить почтение, и поднесли ему, среди прочих даров, сонные ягоды, от которых он заснул мёртвым сном. Тогда один из богов принял его облик и явился его детям. Он сказал им, что для блага людей они должны пожертвовать бессмертием и стать, как люди. Кайя, привыкшие во всём повиноваться отцу, послушались немедленно и собственными мечами срезали со своих тел огненный щит.
Когда их настоящий отец узнал, что произошло, он ничего не сказал. Но кайя стали уязвимыми в бою и погибли один за другим.
Ошон, Отец Света, был в отчаянии. Он так долго смотрел в огонь, что время для него остановилось. Его душа навсегда осталась там, в одном взгляде. Он снова стал юным, как в тот день, когда встретил свою невесту – Оюуну, и понял, что останется таким до конца времён. Ему суждено жить, пока не родится ещё один ребёнок – Последний Дракон, который приведёт все миры к Свету. С тех пор его звали Эдир, то есть Юный. Тяжело должно быть ему, горемыке, – неожиданно завершила рассказ старуха и умолкла, чтобы перевести дух.
– Почему вы так думаете? – вдруг мягко спросил один из паломников. Амит оглянулся на него – молодой улыбающийся мужчина в тёмном пуховике, с растрёпанной черноволосой девочкой под боком – та, похоже, уже спит. Рассказчица не повернула головы – слишком устала, только вздохнула, глядя в белый потолок.
– Не знаю… как объяснить. Только кажется мне, что он… вечный странник. Говорят, он может появиться когда угодно и где угодно. Должно быть, надоело ему блуждать. – Старуха запнулась и неуверенно добавила: – Да и деток похоронить – большое горе.
Никто ничего не ответил. Стало тихо.
Старуха вздохнула ещё раз – глубоко-глубоко – и растаяла. Вместо неё осталось облако, а в нём – переливающийся радужный свет.
Он растаял только на следующее утро. С тех пор каждый, кто заходил в комнату, улавливал отблеск этого света, а некоторые даже уверяли, что слышат пение; считалось, что это – Звук Дхармы.

УГРОЗА

Сурэн проснулся на койке в знакомой казарме, как будто и не было ничего. Он даже не сразу вспомнил приключения последних… дней? лет? Для демонов время течёт не так, как для людей… Кажется, всё это правда было. Он с трудом восстановил последовательность событий: мир змей (так значит, наги ещё живы?), дворец заклинателя, молодой монах… и Сэнхэ. Итак, Ледяного человека удалось убить! Наконец-то! Теперь Сурэн почти свободен. После мести заклятому врагу и служба у Владыки Мёртвых не в тягость.
По казармам прокатился медный звон длинных труб. В мире людей, где бывают рассветы и закаты, звук монастырских труб оповещает о начале и конце дня. Здесь, в Асура-локе, он означает одно – общий сбор. Бойцы, наспех приводя себя в порядок, бросились во внутренний двор – строиться.
Командир зачитал приказ. Их войско поддержит притязания новой царицы демонов Пэлмы, которая уже собрала огромную армию для вторжения в Дэва-локу. От этой новости дрогнули даже самые вымуштрованные солдаты. Междоусобицы – привычное дело, но чтобы идти войной на другой мир? Впрочем, о несогласии речи быть не может. Есть выполнить приказ!
Собираясь в поход, Сурэн обдумывал, что может означать эта дикая, непредвиденная авантюра? Речь идёт не о его личном будущем – судьба всех шести миров поставлена под вопрос. Неужели та самая Война Лун, по краю которой он однажды прошёл, вернулась в его жизнь в таком ужасающем, всеохватном виде?

***

Бросив в тюрьму приближённых отца и сестры, Тара вздохнула свободнее – правда, ненамного. В собственном дворце она не знала точно, на кого могла положиться, кроме верной Заны, труп которой нашли в саду. Командир дворцовой стражи Анзур, как ей казалось, всегда симпатизировал ей, – в детстве они даже были друзьями и вместе с остальной вельможной детворой взахлёб играли в «войнушку». Тара улыбнулась, вспоминая восторженные сражения всех против всех. Конечно, Анзур сейчас – уже не тот мальчишка с самодельным луком… Но выбирать не приходилось, присматриваться некогда, надо действовать срочно, и Тара дала свою первую аудиенцию, велев бывшему другу детства отправить надёжных гонцов по ключевым провинциям с приказом выделить солдат в ополчение: грядёт большая война.
С кем именно война, Тара сама не знала. Она допускала, что отец попробует отбить Дэва-локу, но вряд ли так скоро. Сначала ему придётся укрепить власть на новом месте. Вот тут-то Тара и рассчитывала накопить силы. Однако её тревожило что-то ещё. Почему-то казалось, что война совсем близко…
Она попросила у Анзура нескольких солдат в личную охрану (если она ошиблась, они же её вскорости и убьют), отпустила его и задумалась. Кому ещё можно довериться?..
Вошла служанка и доложила, что встречи с принцессой настойчиво добивается какой-то бродяга, судя по виду – чужестранец. Тара рассеянно согласилась его принять, но, увидев в дверях знакомую фигуру, вскрикнула от радости:
– Чагдар-дэв!
– Приветствую вас, госпожа.
– Так вы всё-таки нашли меня? Значит, Зана встретилась с вами?
– Зана?..
– Я отправила к вам мою служанку-двойника, – пояснила Тара, опустив страшные подробности.
– Значит, это были не вы? – Чагдар искренне удивился. – Но к чему такие сложности?
– Всё ещё хуже, чем было, когда несчастная Зана говорила с вами в последний раз. Она убита.
– Не может быть!.. Кто?..
– Моя сестра. Она тоже уже мертва. Пема напала на меня, и мне пришлось убить её.
Чагдар молчал, потрясённый.
– О том, что мой отец выступил в поход против великанов Нарака-локи, вы, должно быть, уже слышали.
Чагдар молча кивнул.
– В таком случае, знайте: я намерена взять правление в свои руки и объявить себя царицей. Вы поддержите меня, Учитель?
Тара обратилась к Чагдару так, потому что уже советовалась с ним по разным вопросам в прошлом, а в далёком детстве была его воспитанницей. Правда, то были мирные времена.
Чагдар помедлил, а потом объявил:
– У меня есть важные новости для вас, Ваше Величество!

***

– Значит, страна Оргьен бунтует, – Тара была расстроена. Сейчас, наедине с Чагдаром, она отцепила вуаль, и он впервые со времён её босоногого детства увидел её с открытым лицом – великая честь для любого придворного. Хоть и омрачённая тревогами последних лет, красота принцессы блистала подобно осенней луне. Чагдар невольно залюбовался. – И отправить солдат на подавление восстания я не могу – сейчас, когда каждый боец на счету!..
Быть может, именно об угрозе со стороны бунтовщиков ей подсказывала интуиция? Но Тара всё ещё сомневалась.
– Ямантака по-своему печётся о благе нашего мира, – мягко возразил Чагдар. – Он уверен, что возвращение драконов – опасность гораздо более страшная, чем поход Белого царя.
– Драконы! – принцесса рассмеялась от такой нелепости: сказки о драконах волновали её в последнюю очередь. – Да если бы они сейчас сожгли здесь всё, только услугу бы оказали… – Тара вышла на галерею, словно ей не хватало воздуха. Вечернее небо наливалось спелым сиреневым цветом, а у самого горизонта – без всякой свастики – мерцала мягкая изумрудная дымка. – Я бы даже хотела… – голос её внезапно дрогнул, прервался, и принцесса застыла с полуоткрытыми губами, словно разом перенеслась в другое место и время. Чагдар всполошился; он слишком хорошо знал такое выражение лица. Мучительно тянулись мгновения, и наконец прекрасное лицо девушки всё задрожало и исказилось, как… «отражение луны в воде», – про себя закончил образ Чагдар. Свастика выбрала новую цель.
– Боже мой! Я не верю! – всплеснула руками Тара, как только обрела способность говорить. Чагдар приготовился к худшему. – Полчища демонов собираются в поход на Дэва-локу, Учитель! И поведёт их… моя мать! Она стала демоном!

ПАТРУЛЬ

Дорогу перегородил патруль: типичное зрелище на китайской трассе, но нечто новенькое на провинциальном бездорожье. Верхом на лошадях (в этой местности никакая техника не проедет), одеты в камуфляжную форму, за плечами – ружья. Пограничники? Сага с отцом притормозили яков.
– Кто такие? – прокричал командир солдат.
– А вы? – непочтительно вернул вопрос Эдир.
– Проверка паспортного режима, – двое солдат спешились и решительно ухватили яков под уздцы.
Всадник неохотно полез за пазуху.
– Меня зовут Карма Дордже, а это моя дочь Йеше. Мы путешествуем по святым местам.
– Документы давай. – Командир мрачно заглянул в протянутую ему бумажку. – Здесь ничего не написано. А гипноз на меня не действует.
Всадники одновременно тронули яков, и те прошли сквозь солдат. Скалистая тропка, припорошённая снегом, растаяла, и пейзаж изменился: они выехали на поросший сочной травой берег мелкой шумной речки. Патруль исчез. Сага переглянулась с отцом.
– Оторвались?
– Сейчас узнаем.
– Как думаешь, это были люди?
Словно в ответ на этот вопрос, в воздухе возникли фигуры гигантских крылатых полу-людей, полу-орлов с ярко-алыми крыльями. Снизившись, они снова обступили яков и взяли всадников на прицел тяжёлых серебряных арбалетов.
– Если вы те, о ком я думаю, вам недолго осталось жить, – заявил командир.
– Если мы те, о ком ты думаешь, вы себя переоценили, – парировал Эдир.
– Хватай девчонку!
– Пойдёшь с нами!
Девочка изо всех сил отпихнула ближайшего гаруду ногой, и тот на миг потерял равновесие. Воспользовавшись промедлением, она холодно заявила:
– Я, Сага Зара, Бессмертная принцесса Тибета, предупреждаю вас в первый и последний раз, – в зрачках у неё заплясали жгучие огоньки. – Сложите оружие и отойдите в сторону – или умрите.
Командир упрямо качнул головой. Орлы не шевельнулись.
– Ты – человек-дракон, должна умереть.
– Похвальная храбрость, – девочка снисходительно усмехнулась. – Доро.
Мгновенно на всю компанию обрушился столб ревущего огня. Он возник словно бы из пустоты. И если девочке с её отцом он не причинил ни малейшего вреда, то их противников разбросало по сторонам. Оглушённые и ослеплённые, они медленно ворочались в траве. Девочка снова усмехнулась.
– На этот раз я пощажу ваши жизни, – обронила она. – Но вы больше никогда не сможете взять в руки оружие. Это моё наказание вам. А теперь уходите в тот мир, откуда явились, и передайте тем, кто вас послал, чтобы готовились преклонить колена перед Драконом. Всеогонь вернулся.

***

Яки лениво брели по каменистому берегу речки, оставив противников позади. Эдир поднял голову: на белом солнце блеснул зелёный луч.
– Началось, – вполголоса сказал он. – Теперь Свастика указывает на нас.
Лицо девочки не омрачилось ни на миг.
– Ремал’ом, – хладнокровно отозвалась она.

БОГ-ВАМПИР

Белый царь был удовлетворён. Ослепительные просторы тибетских плоскогорий ещё никогда так не радовали глаз, как теперь, украшенные порабощёнными великанами. В этой серебряной пустыне, обрамлённой жёлтыми отрогами гор, могло поместиться десять Дэва-лок. Но поместится в ней только один дом. Сайжин-дэву давно надоела бурная придворная жизнь миниатюрных небесных провинций. Столько богов, столько церемоний. Захотелось покоя и величия, настоящего размаха.
Зато в Нарака-локе есть где развернуться. У подножия гор, по краям исполинской долины, дымили палаточные лагеря садагов. Выше располагались каменоломни. Великаны, снабжённые самыми примитивными инструментами, доступными их скудному уму, тесали исполинские глыбы и волокли их на спине, собственными нерастраченными силами, в центр, где боги-надсмотрщики руководили постройкой простого и величественного в своей грубости сооружения. Всего лишь одноэтажный дом, но таких размеров, которые как раз подойдут для Сайжина, когда он примет новую форму, о которой давно мечтал.
На ногах и руках великанов лязгают неподъёмные железные кандалы, над которыми пришлось немало потрудиться привыкшим к тонкой работе небесным кузнецам. Такие же кандалы и цепи – на тех, кто прикован к вершинам скал. Первое время буйные дикари, конечно, отказывались трудиться. Они наивно полагали, что Сайжин собирался полностью скормить их садагам, и порывались погибнуть с честью. Но Белый царь уготовил им гораздо более хитрую пытку: бездействие. Прикованные к скалам в полной неподвижности, наполовину выпитые облепившими их, как мухи, вампирами, пленные исполины поначалу ругались, плевались проклятиями, требовали честного боя один на один, клялись отомстить даже после смерти… а потом затосковали. Стало ясно, что убивать их никто не собирается, а богатырское здоровье обеспечит им утлую жизнь на долгие века.
И тогда Сайжин предложил компромисс. Он на некоторое время позволяет нескольким пленникам двигаться, а те в благодарность ему строят дом. Мудрая тактика принесла плоды. Сейчас приучились к труду уже больше половины великанов. Упорствующие взирали на перебежчиков со своих вершин с завистью и унынием. Счастливые трудяги брели покорными вереницами, шатаясь, по колено в снегу. Бить их почти не приходилось.
Раздался топоток и ленивое фырканье. На лоснящейся, упитанной белогривой лошадке подъехал Толонго, и сам весьма раздобревший за прошедшую военную кампанию. Широкие, массивные плечи так и натягивают серую шёлковую рубаху, чёрные губы улыбаются, агатовые глаза мерцают презрительно. Уверен в своей неуязвимости – того и гляди кинется убивать вчерашнего союзника прежде, чем тот решит, что настало время для схватки. Сайжин понял, что надо спешить.
– Я позвал тебя, чтобы вместе объехать ямы, – сказал он вслух как можно более скучным голосом. – В конце концов, они теперь тоже наши владения.
– Как скажешь, – садаг озадаченно склонил голову. – Но какая нам польза от грешников?
– Не скажи, – Сайжин усмехнулся, неторопливо тронув коня в узкое мрачное ущелье. Там, за поворотом, открывался вход в один из адов. – Что, если их освободить?
– Кого? – в изумлении переспросил Толонго.
– Грешников. Что, если выпустить их из ям? Как ты думаешь, куда они направятся?
– В свои родные миры? – поразмыслив, выдал садаг.
– Вот я и хочу понять.
– Подожди, но ты же не собираешься их освобождать? – Толонго даже лошадь остановил.
– Пока нет… – загадочно обронил Белый царь, продолжая путь.
На самом деле вся эта болтовня, хоть и на любопытную тему, служила только одному: отвлечь врага. Смирные лошадки двух царей, сопя, брели вдоль усеянных острыми кольями стен по каменистой тропке, спускавшейся всё ниже. Мимо нёсся рвущийся из тысяч глоток вопль. Поблёскивало мясо.
– Тут нечем питаться, – скривился садаг. – Они сами голодны.
– Конечно, великаны вкуснее.
– Если грешники освободятся, то ринутся рвать зубами всё, что сочтут съедобным.
– Вполне возможно… – промычал Сайжин. Они уже приближались к нужному месту. Он машинально проверил саблю на боку. – Всё дело в том, что их плоть и кровь собраны… в этой реке. – Он остановил лошадь. Толонго подъехал ближе.
Они стояли на невысоком голом берегу. Над головой – залитые кровью скалы, уходящие отвесно ввысь, во мглу. Под ногами – густая горячая масса крови и нечистот.
– Это река Вайтарани, которая течёт по дну всех адов, – задумчиво произнёс Сайжин.
Собеседники умолкли. Лошади переминались с ноги на ногу.
– Я знаю, что ты задумал убить меня, садаг, – вновь негромко заговорил Белый царь. – Я знал об этом, ещё когда ты вступил в сговор с моей дочерью. Свастика указала мне на вас. Пема хотела свергнуть меня с Хрустального трона. Она не поняла, что я не собираюсь возвращаться. – Сайжин спокойно вынул саблю из ножен. Толонго последовал его примеру – Сайжин понял это по звуку, не оборачиваясь. – Я прощаю её. Она ведь моя дочь. Пусть царствует в Дэва-локе, если сможет. – Сайжин обернулся к противнику. Толонго настороженно следил за каждым его движением. В конце концов, именно этого он и ждал – поединка за власть. Он и не рассчитывал, что царь богов сдастся без боя. – А вот с тобой нам есть что делить, – заключил Сайжин. – Сегодня в Нарака-локе останется только один царь. Аш ара ‘о.
– Атали, – сквозь зубы бросил садаг, и противники сошлись.

***

Долгое время ни один из них не мог взять верх. Сайжин даже засомневался в себе, понял, что зря позволил вампиру так раскормиться. Белый царь был чуть ли не вдвое выше и сильнее рядовых богов, но Толонго сейчас почти не уступал ему ни в росте, ни в телесной мощи. Сайжину удалось выбить его из седла, но садаг ловко рубанул по шее его лошадь, и она, рухнув, чуть было не придавила седока. Спешившись, бойцы принялись рубиться с такой силой, что искры от клинков озаряли берег, как днём. И всё-таки наступил момент, когда вампир начал уставать. Сказалось невыгодное для него место поединка: сюда, на дно, садагу было труднее призвать силу тех теней, что остались на поверхности. «Сцепились бы мы там, возле лагеря, я бы погиб», – отрешённо думал Сайжин, хладнокровно тесня противника к липкой от крови, вонючей скале. Ещё одно усилие – и наконец на груди у врага зияет существенная рана. Сайжин вдавил кончик сабли вампиру в горло. Тот, сплёвывая кровь, хрипло рассмеялся.
– Ты не убьёшь меня, Белый царь, – с ненавистью сказал он, – не посмеешь. Без армии теней тебе не удержать власть. Великаны восстановят силы и свергнут богов.
– А помнишь, как Пема стала садаг-дэви? – вместо ответа выдохнул Сайжин. Он тоже уже устал и забыл об осторожности. Разбойничья рожа вампира исказилась недоумением и гневом. Он знал, что тень можно растворить в крови. Принцесса Пема растворила одного садага в чане с кровью и выпила всё; причём подопытного для этой операции выделил сам Толонго. – Для маленькой богини – маленькая тень, – усмехнулся Сайжин. – А для большого бога – тень большая.
Садаг, хоть и понял, не поверил.
– Ты безумец, – сказал он.
– Ремал’ом, – откликнулся Сайжин, рубанул вампира поперёк лица, схватил за ворот и столкнул в кровавую реку.
Поднявшийся рёв заглушил крики грешников, которые давно уже слились для Сайжина в какой-то неясный шум вроде морского прибоя. Багряная река забурлила зловонными пузырями и окрасилась тенью. Не давая себе времени передумать, да в общем-то и не до конца уверенный в успехе предприятия, Сайжин рухнул грудью на каменистый берег, припал к реке и втянул её в себя изо всех сил.
Конечно, полностью выпить адскую реку не под силу даже царю богов, но Сайжин надеялся, что крови, которую удастся поглотить, хватит. И расчёт сработал.
Сначала Сайжину показалось, что у него зашумело в ушах. А потом он понял, что слышит свои тени. Их были тысячи, и все они сейчас пропитывались красным, вливаясь в его жилы и становясь частью его тела. Превращение совершалось с головокружительной и абсурдной мощью. Сайжин ощутил себя единым во множестве тёмных лиц. Он стал богом и вампиром одновременно. И все подвластные ему тени, льющиеся в его жилах, одновременно воздели чёрные очи в зенит и издали хищный клич, от которого дрогнуло небо.

ДРАКОНЫ

От резкого ветра глаза слезились, и Шила смотрела нейтрально – чуть выше горизонта, на дымчатые мазки облаков. Всё равно ниже не на что было смотреть. Она не осуждала тех, кто пошёл в подчинение Белому царю, нет, – просто видела, что двое чужих вождей предназначены друг другу Свастикой, и вскоре один из них убьёт другого. Поэтому подчиняться им было всё равно что подчиняться прошлому, а ей хотелось отдать все силы будущему.
И вот наконец, ближе к сумеркам, земные недра содрогнулись. Шила ощутила, что завершается предначертанный бой, но странным образом не могла определить, кто взял верх. Кипение двух сил вдруг превратилось в кипение трёх – река огня, крови и гноя разлилась под землёй в целое море, и густые тёмные испарения её ринулись на поверхность с леденящим воплем, сотрясая все гнездилища ада.
Красный царь, – мелькнуло у Шилы новое имя. Так вот почему не удавалось предсказать исход поединка! Теперь в мир вышло новое существо, и ещё неизвестно…
Тут земля дрогнула ещё раз, но теперь удар шёл сверху – невообразимый гром, подобный голосам каких-то первобытных, предвечных существ. Шила подняла голову и не поверила своим глазам. По небосводу от горизонта до горизонта прошла волна глубокого бархатно-синего цвета, от которой все фигуры на земле озарились ярким сиянием.
«Звук Реальности, – подумала Шила одинаково со всеми, кто видел и когда-либо увидит этот свет, и сразу следом: – Драконы!»
Словно в ответ на эту ликующую мысль, над вершинами гор вспыхнул огонь, и из его глубин вырвался дракон.
Снижаясь, он сразу обрушил ослепительный поток огня на ближайший лагерь садагов, и тут же за его спиной появился второй дракон. Третий… Четвёртый… Один за другим исполинские ящеры пикировали на становища вампиров, сжигая всё, до чего могли дотянуться.
Вампиры, сообразив, что происходит, раздумывали недолго. Центр их воли пульсировал теперь кровью и мыслью, могучей, как никогда ранее, и действовал безжалостно. Впитавшись в землю, тени вынырнули из неё возле своих обездвиженных жертв и повисли на великанах, как тучи пиявок. Обозлённые собственной бесполезностью в бою, здоровяки взвыли от боли и омерзения, когда в них впились сотни маленьких, круглых кровавых ртов.
Расчёт Красного царя оказался точен: вампиры прикрылись заложниками, одновременно питаясь ими. Догорающие лагеря опустели. Драконы поднялись выше; казалось, они в затруднении. Они летали над долиной кругами, не решаясь возобновить огонь.
И тут Шила сквозь облако злобы и боли поняла: в азарте битвы они забыли о главном. О Будде. Стиснув зубы, захлопнув глаза и полностью сосредоточившись на молитве, она произнесла – сначала про себя, а потом вслух, всё громче и громче:
– Я принимаю прибежище в Будде. Я принимаю прибежище в Дхарме. Я принимаю прибежище в Сангхе. Пока не достигну Просветления. Благодаря практике даяния и других совершенств. Да стану я Буддой на благо всех живых существ.
– …да стану я Буддой! на благо всех живых существ! – эхом покатилось по отрогам гор, подхваченное другими, такими же буйными и вдохновенными голосами.
– Доро! – крикнул звонкий девичий голос откуда-то сверху, и мощная струя огня обрушилась на ледяные вершины гор, неумолимо приближаясь. Шила только чуть-чуть вздрогнула, когда огонь коснулся её.

***

Тени снова перегруппировались. Их осталось мало, но достаточно. Непроницаемым вихрем они окружили фигуру Красного царя, вышедшую в центр долины и разросшуюся так, что зубцы потемневшей короны рвали тучи. Все, даже великаны, слышали от своих родителей, а те – от их родителей, что в династиях, которые свергли людей-драконов много тысяч лет назад, из поколения в поколение передаются доспехи из метеоритного железа, неуязвимого для огня драконов, но, наверное, никто не воспринимал эту традицию всерьёз. Никто, кроме нынешнего Красного царя. И поэтому сейчас исполинская фигура Бога-Вампира, окутанная клубами кровавого пара, осенённая тысячей теней, блистала, как гладь ледяного озера, тёмно-синим метеоритным железом. 
Драконы, как видно, тоже заметили знакомый блеск, потому что снизились и расселись по ближайшим вершинам, немного напоминая при этом зрителей, занявших места в амфитеатре. Только главный дракон спикировал и приземлился в долине. На спине его сидела крошечная фигурка, почти неразличимая в сравнении с грозным противником.
– Красный царь! – крикнула девочка, и дикий ветер разнёс её слова по всей долине. – Твои преступления вопиют. Твоё правление окончено. Сдавайся, и я буду молить [То] о лучшем рождении для тебя.
Шила заметила, что девочка сказала «То» – Оор, слово, существующее только в языке бон. Именно слог из этого слова обязательно входил в имена всех драконов. Считалось, что они ближе всех к «Тому», из чего вышли и куда однажды вернутся все шесть миров, и о чём нельзя ничего сказать, находясь по эту сторону бытия. Это немного обеспокоило её, но разве не молитва Будде только что чудесным образом спасла великанов от пламени драконов? Красный царь ответил на том же языке:
–  [То] не здесь и никогда не будет здесь. Я не подчиняюсь [Тому]. Я – Бог-Поглотитель, Садаг Дэв – Хозяин Земли. Я заберу ла всех моих врагов. Шесть миров поклонятся мне или будут выпиты до дна. А тебя, девчонка-дракон, я затопчу в пыль. Ты и твои ящеры не соперники мне.
Небывалый Бог-Вампир, произнося свою речь, выглядел внушительно. Но маленькая девочка, пригнувшись к шее дракона, презрительно произнесла только одно слово:
– Ш’от’этс’эг*, – и спрыгнула в рыхлый, почерневший от пепла снег.

***

Красный царь думал просто наступить на неё, но некая невидимая сила захватила его ногу и толкнула в сторону, отбросив к подножию гор. Царь с рычанием вскочил на ноги и размахнулся саблей, и тут – на этот раз Шила увидела более отчётливо – в воздухе мелькнули гигантские тени двух рук, одна толкнула царя в плечо, а другая оглушила кулаком по голове. Кажется, царь ещё не видел их, но стал осторожнее. Ещё один удар и ответный выпад царя – поздно, рука уже растаяла в воздухе. Гигантские руки в точности повторяли движения девочки, которая отбрасывала на низко бегущие фиолетовые облака огромную тень. Царь понял это и стал следить за тенью, стараясь предугадать следующий выпад.
Схватка превратилась в череду блоков и уходов в сторону. Противники кружили по долине, поднимая столбы серебряной снежной пыли. Царь был вооружён, а у тени сабли не было. Девочка, очевидно, рассчитывала с помощью стремительных атак и отступлений вымотать противника, и до определённой степени ей это удавалось, однако царь тоже наловчился и успевал обрушивать и на тень, и на девочку страшные режущие удары, от которых та едва уворачивалась.
На какой-то момент у Шилы замерло сердце: гигантская сабля всё-таки дотянулась до нападающей руки; девочка вскрикнула, и в морозном воздухе разлилась длинная струя крови. Маленькая фигурка упала и скорчилась на земле; у Шилы даже мелькнуло сомнение в исходе поединка. Но это оказался обманный манёвр. Едва царь, потеряв бдительность, ринулся вперёд, практически нависнув над крошечной соперницей, невероятных размеров рука вырвалась из-под земли и сдавила фигуру царя. 
Доспехи затрещали, как ореховая скорлупа. Царь взревел, размахивая саблей и пытаясь дотянуться клинком до руки, но оставлял лишь поверхностные раны. Рука сжималась, круша доспехи и кости. Тысяча теней металась по долине, пропитывая землю, впиваясь в руку, набрасываясь на разбежавшихся великанов и богов. Небеса гудели; из бушующих лиловых туч на землю обрушивались громадные молнии.
Наконец рука разжалась, бросив поверженного царя, как сломанную куклу. Кровавый бог остался лежать на земле, тяжко дыша. Тучи расходились, молнии блистали реже. Вдруг Шила заметила, что снег внизу пропитывается красным. Интуитивно она поняла, что враг может вернуться в подземную реку крови, и крикнула:
– Госпожа! Он уходит! – на что девочка спокойно покачала головой. Багряным потоком Садаг-Дэв разливался по долине. И тогда в холодной тишине коротко прозвучало:
– Доро.
Незаметно подобравшиеся ближе драконы взметнули свои гибкие шеи и обрушили семь огненных столбов на дно долины, выжигая всё дотла.
Когда дым рассеялся, только маленькая девочка стояла невредимой возле горы пустых поломанных доспехов.

***

Хмурые боги с преувеличенным тщанием – чтобы помедлить – сбивали с великанов кандалы, которые сами же недавно набивали. Что теперь делать, непонятно. Кому подчиняться? Великаны, никогда не отличавшиеся терпением, крыли недавних обидчиков нещадной бранью, а едва освободившись, могли и наброситься с кулаками. Боги угрюмо огрызались. Дело могло кончиться всеобщей свалкой, если бы время от времени низко над долиной не пролетал внушительных размеров дракон, будто бы невзначай напоминая о порядке.
На холке дракона Шила разглядела другого всадника – мужчину, размером немногим больше девочки. «Наверное, это Эдир, Отец Света», – подумала она. Легенды утверждали, что родоначальник кайя доживёт до пришествия Последнего Дракона. Видать, были правы.
Девочка, перебинтовав раненые руки, следила за обысками в лагере садагов. Те вампиры, что остались живы, попрятались или разбежались. Кайя велела собрать оружие, провизию, палатки и всё, что могло пригодиться, хотя скорые на расправу великаны готовы были крушить всё подряд.
Наконец освобождённые великаны собрались пёстрой толпой у подножия недостроенной циклопической башни. Девочка, усевшись на шею дракона, который, в свою очередь, взобрался на неровную каменную стену, держала речь.
– Я – Сага Зара, человек-дракон. Я обращаюсь ко всем, с кем свела меня Война Лун. Я пришла в этот мир для спасения и освобождения всех живых существ. И сейчас я даю вам выбор. Боги, пришедшие сюда с Белым царём! – она оглядела понурые ряды бывших надсмотрщиков. – Вторгнувшись в чужой мир в союзе со злыми духами земли, вы запятнали себя позором. Но я понимаю, что вами двигала верность вождю. Теперь вы свободны от всех обязательств. Вы можете уйти. Или… вы можете служить новому вождю. Тому, кто не потребует от вас переступить законы чести. Присоединившись ко мне в великой войне, вы совершите подвиги, которые вернут вам блеск славы, достойный вашей небесной родины. Решайте: будете ли вы служить себе – или мне.
После недолгого колебания пропылённые и потрёпанные фигурки богов одна за другой стали опускаться на одно колено.
Дракон приветствовал новых подданных оглушительным рёвом. Всадница переключилась на оставшуюся часть аудитории.
– Великаны Нарака-локи! Мне известно, что превыше всего вы любите свободу. Я и мои драконы скоро покинем ваш мир. И вы сможете жить здесь, как раньше. Но мне также известна ваша отвага и сила в бою. Знайте, что война Белого царя – лишь часть великой войны, которая вскоре охватит все шесть миров. И самая страшная битва развернётся в мире людей. Тибет ожидают опасности, которых вы и представить не можете. Я, Богиня Свастики, Бессмертная принцесса Тибета, пришла для того, чтобы защитить нашу древнюю землю, объединить шесть миров и привести всех живых существ к Просветлению в Долине Олмо. Вместе мы завершим Войну Лун и остановим колесо сансары. Что выберете вы? Держаться в стороне – или пойти за мной?
Шила украдкой глянула на нестройные ряды сородичей. Дело в том, что великаны никогда никому не подчинялись. Дерзость замысла Белого царя в том и заключалась, что он пытался надеть на великанов ярмо. А девочка-дракон, выходит, предлагает то же самое, только добровольно. Или это не то же самое? Если добровольно? Думать приходилось быстро.
Шила заметила, что в косматых рядах великанов поднялись руки, сложенные в сурья-мудру – знак солнца.
– Богиня Свастики! – крикнул кто-то. – Богиня Свастики! – присоединились другие голоса. – Богиня Свастики! Богиня Свастики!
– Богиня Свастики! – крикнула Шила, вскинув к небу сурья-мудру.
И, будто в ответ на многоголосный вопль, низкие сизые тучи разошлись, и прямо между ними и синими пиками гор блеснуло такое редкое в Нарака-локе, громадное ржаво-золотое солнце. В его лучах чешуя дракона вспыхнула, будто охваченная пламенем, огромные жёсткие крылья раскрылись, и чудовищная пасть исторгла яростный рёв.

* Прими свою судьбу.

ТИРЬЯКА-ЛОКА

Тирьяка-лока была божественным садом. Отчасти она соприкасалась с миром людей – самыми потаёнными и неисхоженными его уголками, куда не досягнул ещё ни охотник, ни турист, ни учёный. Кто видел жёсткую, огромную, чуждую человеку красоту тибетских гор, нашёл бы панораму Тирьяка-локи изобильнее, теплее, ярче. Изящные плодовые деревья, гнущиеся к земле под тяжестью золотых, налитых соком плодов, в которых видно каждое семечко. Мягкое солнце заливает горячими лучами густые луга. Грифельные силуэты диких скал утоплены в пене голубых, белых, розовых, сиреневых цветов, с тугими, сильными лепестками, ослепительно раскрытыми прямо в зенит. Тханки, созданные самой природой, которые созерцает только небо, – рассеянно думал Орджун, продвигаясь вглубь со своим призрачным караваном.
И повсюду – неукротимая, неприручённая жизнь, не знающая соседства человека. Лениво разгуливают по лужайке пухлые белые фазаны. Гибкими прыжками взбираются по инеистым склонам черноногие, длиннорогие антилопы. Оглушительно галдящие птички-горихвостки ярко мечутся в прозрачных ветвях кустарника. От суеты зайцев, пищух, земляных воробьёв кажется, что степь ходит нежно-бархатными волнами. Многочисленные, словно рассыпанные бусами озёра неземного глубокого цвета полны рыб и купающихся птиц. Под оранжевой облепихой возится чалый медведь.
Естественный, самородный храм зверей. В буддизме все животные и явления природы священны. Когда-то неприкосновенность Тирьяка-локи оберегали две расы разумных животных: наги и гаруды. Соперничество хранителей перешло во вражду, которая никогда ещё не была так опасна и опустошительна, как сейчас, когда наги, изгнанные и забытые красными орлами, вернулись домой в сопровождении армии голодных духов.
Что они себе думают? – Орджун безуспешно пытался прочесть хоть одно движение души на по-змеиному невозмутимых прекрасных лицах своих спутников. Последние преемники змеиного царства, выросшие в подземной пещере, видевшие Тирьяка-локу лишь на картинках в старинной летописи. Сожалеют ли они о том, что ввергли свою родину в войну? Или жаждут мести и поклонения? Боятся ли умереть? Сейчас, когда они вступили в Войну Лун, они рискуют не только своей жизнью, но и жизнью всей расы. Быть может, зря они вышли на поверхность? Или надеются на помощь мифических драконов?
А если Свастика открыла им то, чего никто другой не знает? За долгие годы духовной практики Орджун понял только, что Война Лун непредсказуема, и объять сознанием все её ходы не может никто.
Зато Лама-Призрак точно знал, что чувствуют его подданные – преты. Мир голодных духов безрадостен и бесприютен. Вода там гнилая, а у еды вкус пепла. Безжалостный ветер проникает в самые кости, гонит бездомных странников сквозь вечную ночь, не позволяя нигде остановиться. Тьма слегка редеет, только если идёт снег.
Преты соглашались на вечное рабство у заклинателя в обмен на то, чтобы он вывел их из безумного мира духов в скудный мир людей.
И вдруг – солнечная, животворная Тирьяка-лока, полная восхитительной дичи.
Вместе с войском Ламы-Призрака сюда впервые пришла осень. Краски, смешанные с тёмным дыханием Прета-локи, похолодели и поблёкли. Сухо сыпались увядшие листья. Тут и там чернели ямы кострищ, звенели топоры и валялись растерзанные туши убитых животных.
Преты свирепствовали, не зная удержу. Наги открыто поощряли в захватчиках наглость, жадность и жестокость. Хотели запугать гаруд? Пеклись о том, чтобы армия призраков набралась сил для решающего сражения?
Первые же стычки с красными орлами показали, что крылатый боец – крайне неудобный противник, бой с которым требует изрядной сноровки. Конечно, наги заранее вооружили прет и луками, и длинными копьями, и кнутами, и всё же недостаток опыта сказывался. Преты несли потери; территорию какого размера они смогут контролировать, когда войско остановится?
Целью кампании на первом этапе наги выбрали большой храм в центре бывшей территории змей, где планировали укрепиться и уже потом решить, возможно ли дальнейшее наступление на земли гаруд. Сражения продолжались, и порой довольно выматывающие, но какие-то недостаточно отчаянные, не переломные. У Орджуна не было ощущения, что они прорвали линию обороны. Наоборот, похоже было, что гаруды выбрали тактику войны на измор, медленно затягивая противника в глубь территории, чтобы потом, возможно, сомкнуть ряды у него за спиной. Число прет сокращалось, а вызвать новых заклинатель мог только в своём мире, из своего замка.
Между тем войско достигло змеиного храма. К своему удивлению, Орджун понял, что храм этот в значительной степени природный; это была скала посреди озера, с пещерами, оплетёнными изнутри доисторическим красным плющом, похожим на чьи-то гигантские мышцы и жилы. Нижние этажи храма уходили глубоко под воду. Наги, в отличие от гаруд, могли жить под водой и, вероятно, рассчитывали в случае неблагоприятного исхода войны укрыться на дне озера.
Разделить с инородцами торжественный момент возрождения семейного святилища они не пожелали, скрытно провели какие-то свои ритуалы и держались всё более отчуждённо, настороженно. Орджуну ясно рисовалась необходимость вернуться в родной мир. Он сможет направлять сюда отдельные отряды прет для утоления голода и в помощь союзникам, но жить в Тирьяка-локе он не собирался. Если гаруды возьмут храм в кольцо, он лишится всей своей армии.
Орджун отбыл из Тирьяка-локи через Прета-локу, забрав с собой внушительный отряд вооружённой охраны и пообещав спустя время тем же путём прислать подкрепление. Наги предупреждали его, что разделяться опасно, но Орджун рассудил, что ждать нападения гаруд в осадном положении ещё опаснее.

***

Он почуял неладное ещё на подступах к замку. Там не чувствовалась аура Прета-локи. Опытный заклинатель, он различал голодных духов издалека. Дом был подозрительно пуст. Орджун отправил вперёд разведку, и когда бойцы не вернулись, стало ясно, что там засада. Вместо того чтобы защищать чужой храм, ему придётся приступом брать собственный замок.
Орджун был ещё уверен в собственных силах, когда из замка, словно из исполинского гнезда, поднялась целая стая вражеских воинов – столько красных орлов он не видел за всю войну в Тирьяка-локе. Так вот где они сосредоточили основные силы. В то время как его призрачная армия наступала на их мир, они вычислили и захватили его дом. Расчёт, не лишённый остроумия: если убить заклинателя, всех подчинённых ему духов разорвёт ветер смерти. После такого не возвращаются.
Преты тоже поняли угрозу. Телохранители сразу бесцеремонно сдёрнули хозяина с коня на землю и закрыли щитами, а остальные всадники рассыпались в разные стороны, кружа по долине, отвлекая внимание на себя. Укрытий на плоскогорье не было никаких, и Орджун, когда увидел, кто ему противостоит, вполне трезво оценил вероятный исход поединка. Гаруды сразу же обрушили на противника целый град стрел и теперь, кружа в небе, непрекращающейся стрельбой методично прореживали вражеское войско. Орджун отрешённо, даже с некоторым интересом наблюдал сквозь неплотно сомкнутые щиты какие-то обрывки боя, догадываясь по звукам об остальном. Взрывающие землю на резких поворотах копыта лошадей; свищущие стрелы, ударяющие в железо где-то совсем рядом; яростные крики, орлиный клёкот и медленно опускающиеся на землю красные перья, словно какой-то потусторонний снег. Ирония судьбы, думал он, смерть пришла из самого жизнелюбивого мира; впрочем, для некроманта… С высоты рухнуло тело убитого орла. Орджун давно уже не боялся смерти, слишком долго жил рядом с ней бок о бок; вот раньше, в юности… Судя по звукам, отдельные гаруды спустилась вниз и схватились с претами врукопашную. Жаль, что сам он не боец, возраст не тот; да и привык уже драться чужими руками… кто они были при жизни, те, кто сейчас, после его смерти, умрут во второй раз?
На лицо ему брызнула кровь, одному из телохранителей разрубили голову, но охрана выстояла, отбросила врага; истоптанная земля затягивалась льдом, внизу метались тени, а вверху сквозь них пробивалось солнце, трудно узнаваемое во тьме Прета-локи, как будто солнце в ночи. Ещё одно копьё; кого-то из телохранителей куда-то отшвырнуло, кого-то куда-то потащило; в грудь старику длинными когтями вцепился огромный, плечистый орёл, который, очевидно, имея личную неприязнь, первым делом выклевал знаменитые зелёные глаза, из-за которых Орджун когда-то получил своё имя. Старик ждал, что следующий удар оборвёт его жизнь, но в него вцепились ещё когти, подняли в воздух, и орлы ещё долго перебрасывали его тело друг другу, клюя и разрывая на части.
Да обретет вся земля совершенную чистоту, – последнее, что подумал Орджун, – да станет она ровной, как ладонь, гладкой, как лазурит…

ТЕРТОН

Когда Пэн заглянул за обледеневшую на ветру шкуру яка, пристроенную у входа в пещеру и служившую единственной «дверью», он увидел комнату, светлую, как пожар, и долгое время не видел ничего, кроме неё.
Потом он словно бы продвинулся вглубь, сквозь стену огня, и понял, что там происходило. Там была абсолютная темнота. И в эту темноту вдруг обрушился столб огня. Так они и жили вечно – темнота и огонь.
Потом из столба огня вышла девочка и шагнула в пещеру. В пещере сидел молодой с виду мужчина с плоским, золотистым в свете небольшого костра лицом и чёрными волосами, заплетёнными в короткую косу. Он встал и поклонился девочке. Теперь её стало хорошо видно. Лет десяти, с длинными чёрными волосами и оранжевыми огоньками в зрачках. Пэн понял, что в её глазах горит Всеогонь, из которого она вышла. Они заговорили на тибетском, вставляя слова на другом языке, который Пэн слышал впервые, но почему-то понял.
– Приветствую тебя, Эдир, Отец Света.
– Приветствую, дочь моя. Как мне называть тебя?
– Ты можешь дать мне имя для этой жизни.
– Тогда я нарекаю тебя Сага Зара – Дар Огня. Доро сур.
– Доро лан.
Пещера растаяла, и появилось помещение, похожее на больницу. Пэн с удивлением узнал, что его считали слепым на психической почве и давно поместили в пекинскую психиатрическую клинику. Он не стал никого особо разуверять и делиться подробностями своего «бреда». Сказал только, что ничего не помнит.
Конечно, ему обещали повторное обследование, но время уходило. Оказалось, он провёл в больнице три месяца. Из своих новых видений он знал, что дела в Тибете хуже некуда. Регион не просто на пороге гражданской войны – он на пороге вторжения неземных сил. Эти силы опасны для всего живого.
Поначалу Пэн порывался скорее выйти на свободу, вернуться в Тибет, но из вполне официальных источников узнал, что въезд закрыт, а Цинхай-Тибетская железная дорога частично разрушена. В то же время он чувствовал, что не один. Пространство полнилось вспышками видений, откровений из далёкого прошлого. Сознание людей, не только в Тибете, но и во всём мире, пробуждалось. Пэн, убеждённый атеист, не знавший ничего о тибетской культуре, вспомнил, что в прошлой жизни был монахом – тертоном55, разыскавшим несколько важных документов. Его йидамом был  бог Чагдар. Незадолго перед смертью ему было явлено видение, где искать следующий текст – древнейшее послание, как-то связанное с войной против кайя.
Юноша-тертон не смог добраться до нужного места: вскоре он утонул при переправе через горную реку. Сейчас Тибет и подавно закрыт. В своём новом воплощении Пэн дальше от цели, чем в предыдущем. Но ещё не всё кончено. Если найти того, кто поймёт… можно мысленно указать на тайное писание тому, кто сможет до него добраться.
Пэн привычно воззвал к йидаму Чагдару. Этот бог был милосерден к людям. Он найдёт способ прекратить всё это. Даже если придётся сбросить на Ганг Ринпоче ядерную бомбу. Ганг Ринпоче. Он почему-то отчётливо видел её безупречно-строгую снежную вершину. Там всё закончится.

  55 Тертон (от тиб. «клад, сокровище») – в тибетском буддизме люди, которые ищут священные тексты, спрятанные духовными учителями прошлого для потомков.

ДОЖДЬ ИЗ ЦВЕТОВ

Ветер смерти пробудился в холодных глубинах Прета-локи от удара, под которым дрогнула земля. Хаш и Дэма, погружённые в молитву над священным камнем, одновременно открыли глаза.
Ветер, казалось, начал собираться где-то под землёй и кружиться, разрастаясь; поначалу совсем далеко, но потом отзвуки бури стали захватывать их мир. Порыв ветра погасил все лампады, будто прихлопнул. Хаш и Дэма находились в главной молельне, по сути, представлявшей из себя увитую каменным плющом беседку на вершине скалы, с которой во все стороны просматривалось прозрачное осеннее небо и рыжая пустошь в бирюзовом ожерелье озёр.
Они услышали многоголосный вопль, поднимавшийся, казалось, вместе с ветром, и такой же тёмный, безнадёжный; Дэма вздрогнула. Волны звука то накатывали, то отступали; преты, охранявшие храм, забеспокоились. Как ужасно, наверное, когда к уже умершим существам снова приходит смерть, подумала она. Хоть они и были призраками, ей было их жалко.
Хаш стиснул её руку так, что массивные серебряные браслеты впились в запястье.
– Некромант попал в засаду. Я так и знал. Гаруды выследили его.
– Теперь они вернутся за нами, – Дэма поёжилась, оглянувшись на пустующий пока зловещий небосвод.
Новый порыв ветра рванул её за косы и швырнул их в объятия друг друга.
– Сойдём вниз?..
– Это ветер из Прета-локи. Он до нас не доберётся.
Хаш оказался прав. Тёмный ураган, поднявшийся из-под земли, кольцами охватил громаду храма, срывая и унося с боевых постов всех её призрачных защитников, разметал по земле лагерь, разбитый на каменистой равнине, но не коснулся змеелюдей – только поднял в воздух аквамариновые воды священного озера. Всё же Дэма крепче прижалась к груди брата, глядя на корчащиеся фигуры призраков, которых всасывала в себя тьма. Скорость ветра неимоверно возрастала; мелькающие тела разорвались в клочья, растеклись в брызги и растворились без следа.
Свист начал стихать. Дэма поймала себя на том, что зажмурилась, уткнувшись брату в грудь, и подняла голову. Прета-лока отступила; воцарилась девственная тишина пустыни; и ничто, кроме скудных обломков там, внизу, не напоминало больше о погибшем войске их недавних союзников.

***

– Как думаешь, почему драконы не пришли?
– Не знаю.
– Они же должны знать, что мы остались одни.
– Я думаю, драконы не могут просто взять и прийти, куда вздумается. Это было бы слишком просто.
– То есть мы мало верили?
– Не знаю.
Подойдя к узорной решётке молельни, Хаш хмуро смотрел с обрыва.
– Что-то их задержало.
– Может, переждать? Снова уйти в тёмные воды?
– Я больше не спущусь под землю.
Хаш вернулся к священному камню и устало присел возле него, опустив голову на руку.
– Это был наш единственный шанс вернуться. Мы сделали всё, что могли. Теперь конец.
Дэма тоже села, прислонившись к камню спиной.
– Там, внизу. Когда Свастика самопроявилась на груди Лу. Я верила, что мы выберемся.
– Я тоже.
– А ещё раньше, помнишь? Наше видение. – Дэма вздохнула, глядя на меркнущую гряду глинистых гор, откуда в любой момент мог появиться враг. Родная земля, о которой столько мечтали, оказалась не такой уж дружелюбной. – Куда всё ушло?..
– Ремал’ом.
Дэма помолчала.
– А всё-таки я рада, что мы вернулись домой. – Легкомысленный характер не позволял царевне змей долго предаваться печали, заставляя во всём искать приятные стороны. – Теперь мы умрём вместе! – как можно веселее произнесла она.
Хаш тяжело вздохнул.
– Давай… покончим с собой.
Странно, ей эта мысль даже в голову не приходила. Однако, взвесив все за и против, Дэма нашла её дельной.
– Давай, – и неожиданно легко кивнула.

***

– Почтительно склоняюсь
телом, речью и духом.
Подношу облака всех даров –
как материальных, так и созданных мыслью.
Раскаиваюсь во всех неблагих деяниях,
совершённых с безначальных времен.
Сорадуюсь добродетели всех
святых и обычных существ.
Прошу Пробуждённых пребывать с нами до опустошения Сансары
и вращать колесо Дхармы для общего блага.
Посвящаю заслугу, свою и других, Великому Просветлению.
Когда она повторяла за ним слова молитвы, губы у неё онемели. Она вдруг поняла, что это последние слова, и ей стало страшно. А потом что-то как будто ужалило её, обожгло. Она попыталась сосредоточиться на молитве, но что-то вдруг вспыхнуло в воздухе, и ещё, и ещё, словно далёкие зарницы. Она подняла глаза и увидела самую странную картину за всю жизнь.
Уже стемнело, и с потемневшего бархатно-синего неба падали огни, на лету превращаясь в цветы. Красные цветы доисторического каменного плюща. Посыпался целый дождь из цветов. Они медленно летали в воздухе вокруг храма. И когда ударялись об землю, превращались в маленьких змеек.
Хаш тоже увидел это и застыл, как статуя. Он, наверное, уже попрощался с миром и не мог решить, реальность это или посмертные видения. Но Дэма точно знала, что ещё жива. Она мягко положила руку на кулак брата и заставила его опустить кинжал.
Незаметно рядом появился кто-то третий. От одной из колонн отделилась тёмная фигура маленькой девочки, с глазами, мерцающими так же, как те огни, и подошла к священному камню.
– В вашей жертве нет необходимости, – тихо сказала она. – Во имя жизни на земле, баланс, который был нарушен гонителями змеелюдей многие тысячи лет назад, будет восстановлен. Раса нагов возродится. Доро лан.
И тогда Дэма засмеялась, а Хаш, упав на камень, зарыдал.

СОЮЗНИК

Секретарь парткома Чжан Цзэминь с ужасом смотрел на электронную карту Тибетского автономного района. Программы для внутреннего пользования – без выхода в глобальную Сеть – ещё работали. По всему выходило, что сообщения о появлении малолетней проповедницы, Йеше Дордже, поступали в таком порядке, в каком живой человек ну никак не мог передвигаться по стране. Что это? Двойники, самозванцы? Специально, чтобы запутать полицию? Но все «Йеше Дордже» действовали на удивление слаженно, как будто у них есть, как минимум, альтернативная система связи. Как такое может быть? Если все антенны и все провода – китайские?
– Если только она не умеет появляться в нескольких местах одновременно, – закончил чей-то голос вслух его мысль.
Секретарь Чжан сумел не вскочить. Хотя точно знал, что в своём кабинете он один, и минуту назад за его спиной была глухая стена. Он заставил себя медленно обернуться. У стены стоял пожилой монах.
– Как вы сюда попали?
– Тем же способом, что и ваша Йеше Дордже, – монах дружелюбно кивнул на экран монитора. Вместо карты там появилось лицо всё того же монаха, которое, в свою очередь, сообщило:
– Сила её мысли превышает силу вашей техники. Поэтому и способ связи, и способ передвижения её превосходит ваш.
– А ваш?
– И мой. Пока.
Дверь кабинета отворилась, и вошёл точно такой же монах, какой находился внутри.
– Но если мы объединим наши усилия, – заметил, присаживаясь, новый гость, – может быть… может быть.
– Кто вы?
– Зовите меня Чагдар.
– Зачем вам сотрудничать с нами? Вы тибетец?
– О, да. И мне в последнее время совсем не нравится, что происходит у меня на родине. Мы разошлись с этой Йеше Дордже по ряду богословских вопросов, тонкости которых я не возьмусь объяснять. Тем более что вас это и не интересует.
– Меня интересует, что за технологии вы используете. Кто вам помогает? Русские?
– Нет. Я не человек. Как и она.
– В таком случае, что мы можем сделать?
– Кое-что можете.
Монах перевёл взгляд на монитор, и по экрану поползла очередная хроника потустороннего мира – эту сцену Чжан ещё не видел: дракон в ослепительно-бирюзовом небе облетает гору Кайлас против солнца – очевидно, «совершает кору». Самое худшее, что всё это неконтролируемо подавалось на любые случайные экраны в самых разных уголках мира, и всё меньше людей верило, что это кадры из нового блокбастера. Правительство КНР забрасывали запросами от самых разных, в том числе весьма серьёзных организаций – более дурацкое положение трудно вообразить.
– Убить драконов нельзя, – прокомментировал гость. – Но их можно заставить уйти. Драконы появляются только там, где сознание людей достаточно высоко, чтобы их вместить.
– Значит, нужно убрать людей?
– Обычных людей – недостаточно. Сложность в том, что кайя добилась поддержки просветлённых мастеров, нал-джёр-па56. Они где-то собрались и проводят ритуал: визуализируют всё, что у вас тут происходит. Вы сейчас находитесь в пространстве их сознания. Их нужно найти физически, в физическом мире, и убить. Сбросить бомбы с воздуха. Я вижу их в состоянии медитации на каком-то горном плато. И могу примерно указать, где их искать. Но приблизиться к ним будет сложно. Лётчикам придётся проходить сквозь изменённую реальность. К тому же их охраняют драконы. Вы можете потерять всю боевую авиацию. Но это ваш единственный шанс.

  56 Нал-джёр-па (тиб.) – «тот, кто достиг полного бесстрастия», «безмятежный», йогин, практик.

БЕЛЫЙ ДЕМОН

Дэва-лока почти не оказала сопротивления. Может, так и надо? Выгадать момент, когда твой противник максимально ослаблен, и вторгнуться в чужой мир? Неудивительно, что все шесть миров летят в тартарары.
Оказалось, что почти вся армия богов последовала за своим повелителем а Нарака-локу, где Белый царь то ли был убит, то ли сам превратился в садага, и после опустошения Нарака-локи собирался вернуться в родной мир садагов – Мана-локу, чтобы потребовать там от жителей всей страны кровавых жертв, которых садаги были лишены с незапамятных времён. (Впрочем, нет: Сурэн вспомнил, что некоторые суеверные земледельцы, да и строители перед началом работы, всё же умерщвляли на специальных жертвенных камнях животных, чтобы задобрить «хозяина места»). В это время дочь царя захватила власть во дворце и перекрыла путь в Нарака-локу, очевидно, опасаясь, как бы отец не вернулся домой.
Провинции, оставшись фактически без руководства и без защиты, действовали по своему усмотрению: кто-то упирался, кто-то сдавался и пропускал вражескую армию без боя (вполне вероятно, рассчитывая нанести удар с тыла), многие отступали к столице, чтобы там объединить немногие уцелевшие войска и дать решительный бой. Демоны тоже продвигались к царской резиденции не мешкая, и Сурэн, честно говоря, не понимал ни тактики, ни цели этой войны.
Он с самого начала не рвался в авангард, а потом и вовсе поотстал. В Дэва-локе он ещё не был и, кстати, заметил, что демоны кое-что пропускали. Вот не так давно пепельно-сиреневое облако надвинулось, будто шапка, на одну вершину, а когда армия прошла – Сурэн оглянулся – рассеялось. Под ним оказалась гигантская статуя Гуру Падмасамбхавы из чистого серебра. Из любопытства Сурэн направился к ней. Он вообще заметил, что далеко не все области доступны завоевателям, что ставило под сомнение сам факт завоевания и заставляло предположить в происходящем какой-то скрытый, возможно – кармический замысел. Война Лун?..
Теоретически, Сурэн рисковал нарваться на засаду или растревожить убежище, и всё же он поднялся на скалу. Статуя возвышалась на постаменте на широкой каменной террасе. Постамент «поддерживали» рельефные снежные львы с бирюзовыми гривами. Гуру Падмасамбхава, по обыкновению, смотрел далеко не так благостно, как Будда: чёрные брови гневно изогнуты, чёрные глаза широко раскрыты, посох украшен черепом. Это неистовый Учитель, готовый убивать всех подряд, осеменять первых встречных женщин, есть человеческое мясо, вызывать демонов, чтобы проще и быстрее привести людей к просветлению. Довольно символично, что именно этот Учитель принёс буддизм в Тибет.
Сурэн обошёл вокруг массивного постамента, разглядывая узоры – снизу бежала вязь из правосторонних свастик, сверху – из левосторонних. Он совершенно не слышал шаги и заметил противника, только когда тот вышел ему навстречу из-за статуи, будто зеркальный двойник. В каком-то смысле он и был им: образ, с которым Сурэн уже сроднился, хотя никак не ожидал его снова увидеть.
– Сурэн… – прошелестел бывший призрак, а ныне такой же, как и он, демон.
– Сэнхэ? – Сурэн был поражён, прежде всего, тем, что с точки зрения Свастики все его усилия по уничтожению врага оказались недостаточны. – Я же тебя убил.
– Я живее всех живых, – усмехнулся Сэнхэ.
Ледяное дыхание Прета-локи сменилось жгучим веянием Асура-локи, глаза из белых стали голубыми, а в остальном давний знакомец, казалось, даже помолодел. Говорить было не о чем. Сурэн молча извлёк саблю из ножен. Война будет продолжаться до тех пор, пока один из них не победит.
– Аш ара ‘о.
– Атали.
Враги сцепились. Это уже верх абсурда, отрешённо думал Сурэн в промежутках между выпадами, бойцы демонической армии, вторгнувшейся в мир богов, воюют между собой, но когда-то это должно закончиться. Уже не осталось смысла ни в чём, нужно просто продолжать сражаться, пока Война Лун не прекратится у тебя внутри. Это всё внутри, – вдруг понял бывший мститель. Война Лун продолжается, потому что она во мне.
На тот момент Сурэн уже довольно долго теснил противника к балюстраде, за которой таял в облаках прохладный лес, и ему впервые пришло в голову, что, может, не стоит убивать убийцу повторно. Что, если он только крепнет от этих убийств? Что, если в своей одержимости местью Сурэн больше навредил себе, чем ему?
Сурэн уже готов был, если выиграет, помиловать врага, но кто-то ударил его в спину – один мощный удар рассёк тело от плеча до пояса. Сурэн умер прежде, чем его тело ударилось о землю.

***

Сэнхэ снова помнил мало и плохо. Только то, что пришлось долго тесниться в какой-то круглой каменной шахте, похожей на колодец. Причём его всё время притискивало к узорной решётке люка. Он странным образом нарушал законы земного притяжения, как бы устремляясь в небо, бледный белый отсвет которого угадывался где-то вверху. Наконец крышку люка кто-то сдвинул, и Сэнхэ куда-то унесло.
Очнулся он в лесу, и ему казалось, что нечто похожее с ним уже было. Он встал и пошёл через чащу, ожидая указаний, и знак пришёл: образ человека в лучах зелёной свастики. Лицо человека показалось Сэнхэ знакомым: возможно, кто-то из них уже пытался (неудачно) убить другого. Большего Сэнхэ не требовалось знать.
Время от времени ему приходилось вступать в бой, и он привычно избавлялся от помехи на пути к цели. Такая жизнь была ему понятна: миссия, данная свыше. Он должен победить или умереть.
Но кто-то третий вмешался в его поединок с нужным человеком, и стало ясно, что миссии пересеклись. Такое и раньше случалось. Он попытался понять, с кем столкнулся. Когда труп врага рухнул ему под ноги, перед Сэнхэ предстала женщина с ярко выраженными демоническими чертами: голубые глаза, серебристо-белые волосы. Одета она была тоже необычно, во всё светлое. Её «посеребрённый луной» облик наводил на мысль о невероятно древнем происхождении: похоже было, что ему встретился демон возрастом в несколько тысяч лет. Женщина была высока ростом и сильна, и Сэнхэ с первого взгляда определил, что она прошла много страшных битв и выиграла великое множество сражений. Оставалось понять, зачем она убила его врага.
– Кто ты? – прохрипел он, надеясь, что их интересы совпадают.
Вместо ответа незнакомка привычным движением приняла на миг боевую стойку, а затем ринулась в атаку.
Сэнхэ был изрядно утомлён предыдущим поединком и не тешил себя иллюзиями. Фактически, он только уклонялся, кружа по пустынной площадке под взыскательным взором великанского Падмасамбхавы. Мелькнула мысль попытаться бежать через лес, но поразмыслив, он хладнокровно отказался от идеи улепётывать. Надо заметить, что и меч у демоницы был особый, намного тяжелее обычного, она била им, как молотом, и в итоге произошло то, чего Сэнхэ опасался: его собственный меч сломался почти у самого основания. Сэнхэ отбросил ставший ненужным обломок. В последний час ему вдруг пришли на ум слова молитвы: быть может, он неосознанно хотел, чтобы его блуждания по мирам, по тёмным полузабытым лесам канули наконец в дымку забвения. Ни одной молитвы, кроме «мани», он не знал и произнёс про себя впервые в жизни, старательно копируя тибетский выговор, поскольку понятия не имел о значении произносимых слов:
– Ом мани пеме хунг! Ом мани пеме хунг! – и эта бессмысленная вроде бы тарабарщина вдруг наполнила его сердце незнакомой радостью и покоем. Он отчего-то представил жемчужину в тёмном цветке и умер почти без боли, когда светлый меч разрубил его череп пополам.

***

Тагар опустила меч. С двоими покончено. Ещё на два шага ближе к освобождению. Она постояла в тишине, посвятив священные мгновения победы молитве, потом занялась более прозаичным делом: тщательно вытерла лезвие. Оно должно сверкать. Она вся должна сверкать, быть белой и чистой, как её миссия. Поэтому Тагар с тех пор, как получила меч, носила только светлое. Ни одного пятнышка.
Любовно отчистив и заточив меч, она огляделась вокруг. Пора догонять армию нечисти. Её Война Лун ещё не завершена.

***

Тагар всегда была дисциплинированным воином. Она принадлежала к древнему княжескому роду и прожила в Асура-локе всю жизнь. С малолетства она посвятила себя битвам. Ей суждено было прославить свой род. Её армия разорила все соседние земли и извела под корень множество благородных семейств. Молва нарекла её «белой убийцей». Её воины выступали под белым флагом, наводившим ужас на врагов.
Долгие века Тагар наслаждалась триумфом, о котором многие не мечтали даже на миг, и всё же наступил момент, когда победы стали её утомлять. Это было самое страшное. Для чего тогда всё? Непобедимая героиня затосковала.
Однажды, в очередной приграничной стычке, она убила бога. Но тот не умер, а улыбнулся ей. Тагар поняла, что встретила Будду, и умолила его указать ей путь. Он открыл ей, что своими действиями она создала плохую карму, поскольку убивала ради корысти. И теперь, если она хочет очиститься и обрести просветление, она должна убить столько же во имя Будды. На её мече его кровь, и поэтому каждый, кого она убьёт этим мечом, вознесётся в Чистые земли.
Тагар не считала убитых. Она чувствовала, как преображается изнутри. Однажды Будда явился ей во сне и дал небольшую практику богини рассвета, О-зэр Чен-ма, которую Тагар с тех пор делала постоянно. Она много путешествовала по Тибету. Будда указал ей некоторых учителей в Мана-локе, которые давали наставления не только людям, но и демонам. По совету одного из них Тагар удалилась в затвор на три года, три месяца и три дня. Там ей открылась тайная долина Пема Цал, через которую Гуру Падмасамбхава ушёл в Чистые земли. Тагар даже хотела покинуть колесо перерождений, но Будда снова явился ей и напомнил об их договоре. Он сказал, что ей осталось победить ещё тысячу триста девять воинов, которые заблудились и сами никогда не выйдут на тропу, и что завершить миссию, возложенную на неё Свастикой, будет высшим проявлением милосердия. Он успокоил её, сказав, что число это может сократиться, потому что миры сближаются, Война Лун стремится к завершению, и многие из этих кармических врагов сами уничтожат друг друга.
Тогда Тагар приняла свою миссию и новое имя – «Снежная львица». Она снова надела белое, только теперь это означало не смерть, а чистоту намерения.
Конечно, трудно было посвящать каждую победу Будде и Чистым землям, а самой оставаться в Асура-локе. Но Тагар поняла, что никто лучше неё не знает, каким омрачённым может быть воинственный дух.
И теперь Тибет действительно стоял на пороге освобождения. Она чувствовала, что в Чистые земли открываются всё новые пути. Они ведут людей из одиноких горных хижин, из типовых многоэтажек, из чиновничьих кабинетов, из окопов войны. «Земля на краю сансары» скоро опустеет. В Чистые земли войдут все.

ЦАРИЦА

Когда царица Пэлма проснулась где-то на дне мира, она не помнила последних минут. В остальном всё шло как будто своим чередом. Она узнала тёмную крепость – свои владения, и слышала в отдалении, за окном, шум выстроившегося войска: бряцание оружия, ржание лошадей. Она вышла на крышу крепости, и армия приветствовала её, потрясая лиловыми знамёнами:
– Дрэ Гьялмо57! Дрэ Гьялмо!
Она знала, что ей предназначено возглавить поход. Смутно она видела совсем другую жизнь: каких-то девочек-близняшек, которым кто-то пел колыбельную. Там, в другой жизни, она была с родными и близкими. Но это всё вернётся, только если победить. Только если вернуть себе Белый дворец. Именно так она разгадала послание Свастики и теперь, не мешкая, собиралась в путь. Свастика мудрее. Она рассудит.
У ворот крепости её дожидалась семья. У неё теперь новый царь – Владыка Мёртвых Шиндже, и новый ребёнок – его дочь Нима. Они те, кто помогут ей выполнить миссию, потому что никто, кроме Пэлмы, не найдёт Белый дворец. Это её (дом?) миссия.
Они трое двинулись вперёд, и сквозь ночное небо, сперва чёрное, потом чайное, Пэлма различила бесцветное солнце, а на нём – холодный зелёный луч.

***

Тара думала, что всё будет проще. Ведь Белая принцесса всю жизнь постигала учение бон. Она знала правила Войны Лун. Свастика даёт тебе того противника, в бою с которым ты сможешь одержать «совершенную победу» – победу над собой, своими страхами, заблуждениями и привязанностями.
Она сказала себе, что надо просто сражаться в полном самообладании. Встретить тёмную сторону души своей матери, храня в сердце образ той, кого дочери знали и любили. Выиграть духовную битву. Ведь царица Пэлма называла близняшек «мои весенние пичужки». Она могла гневаться на отца, но любила дочерей. Лучи Свастики рассеются между ними, и мама вернётся домой. Это был единственный шанс спасти Дэва-локу.
Но когда Тара увидела «царицу-демона» во главе вражеского войска, то поняла, что это невозможно.  Она просто не знала раньше свою мать. Это было уже абсолютно чужое лицо: бронзовое, бесстрастное, чуть прищуренные цепкие глаза, издевательская усмешка. Вот кто действительно позабыл прошлые страхи и привязанности. Сколько разрушительной силы скрывалось в некогда ласковой любящей женщине, чья точная сабля рубит сейчас людей, как беззащитные весенние побеги.
И тогда Тара решила, что нужно хотя бы не допустить её до трона.
С этой мыслью она и вышла на крутую каменную лестницу Белого дворца. У подножия скалы кипел бой. Превосходящие силы демонов плескались в долине волнами, кое-где разбиваясь, крутясь и снова набегая. В воздухе неподвижно стоял общий яростный крик.
Когда другие, иссиня-ледяные глаза нашли Тару, лицо матери исказилось немыслимой злобой, от которой хотелось, как в детстве, спрятаться и убежать. Тара покрепче сжала рукоять меча, ставшего вдруг безумно тяжёлым. Она казалась себе мухой, увязшей в воздухе, как в меду. Узкая скальная лестница давала ей тактическое преимущество. Вот бы встряхнуться, очнуться, взлететь! Всё казалось нереальным. Мама, мысленно всё же позвала она, вспомни, пожалуйста, ведь это я! Удар у Царицы-Демона был такой сильный, что загудело, как колокол, и лезвие, и всё тело, и даже, кажется, лестница и башни дворца. Тара едва успевала парировать атаки. Пара её неуклюжих выпадов натолкнулась на щит. Наверное, она никогда всерьёз не направила бы меч матери в шею или в лицо. На очередной ступеньке Тара чуть не споткнулась, отпрыгнула и побежала.
В залитых оранжевым, неизвестно откуда взявшимся солнцем белых каменных двориках дворца преимущество позиции свелось на нет, и Тара поняла, что проиграет. Она пыталась сосредоточиться на прошлом, на воспоминаниях – мать ругает за выловленных из фонтана рыбок – не то – они играют с сестрой и детьми прислуги, и Пема бегает с завязанными глазами по всему двору – они с Пемой учатся танцевать Чам58 – отец тоже был когда-то с ними – колыбельная – эту колыбельную она услышала ближе, нежнее, когда сабля ранила её в плечо, ещё быстрее закружились прямоугольники белых и оранжевых стен, закачались весёлые резные галереи, красные и золотые окна, и наконец Тара упала в глубокий квадратик неба, как рыбка в долгожданный пруд.

***

Волны зелёного света отступали, и с той же скоростью возвращались воспоминания. Пэлма вдруг осознала, отчего такую ненависть вызывало у неё это лицо – лицо вампира. Дочь когда-то убила её. Лицо двоилось, и Пэлма вспомнила, что у неё было две дочери – «пичужки-щебетушки». Она узнала двор, дом. Кроваво-красные резные кружева бежали вдоль белых стен, вступая в созвучие с лужей крови на каменном полу. Но девушка, лежавшая на полу, не была вампиром. У садагов чёрная кровь. Кто же эта девушка? Тара.
Дальше мысль идти отказывалась. А где Пема? Какая разница. Что теперь делать? Как искупить этот грех?..
Кто-то ударил её в спину – лезвие вышло из груди, потом вынул меч – и Пэлма на выдохе успела возблагодарить Будду за то, что всё решилось так скоро.

***

Тагар ощутила какой-то щекочущий огонь. Он захватывал её изнутри. Всё вокруг покрывалось ровным обжигающе-белым пламенем, как снегом. Башни царского дворца, и земля, и сады, всё растаяло в нём, как сахар в горячей воде, успев прежде наполниться смехом, счастьем, сладостью. Тагар поняла, что ни разу в жизни по-настоящему не смеялась. Она относилась ко всему слишком серьёзно. А ничего нет. Больше ничего.
Меч Будды выпал из её руки и тоже растворился – может быть, он снова упал на дно Асура-локи, и кто-нибудь когда-нибудь найдёт его там. А Тагар поднималась ввысь, лёгкая, как пламя, белый огонь переполнял её, растворял, и скоро не стало никакой Тагар, а осталась только улыбка – та самая, которую когда-то подарил ей Будда.

  57 Дрэ Гьялмо (тиб.) – Царица-Демон.
  58 Чам (тиб. «танец») – мистерия тибетского буддизма, ритуальный танец, во время которого монахи, облаченные в костюмы и маски персонажей буддийского пантеона, с помощью символических жестов и движений представляют победу буддийского Учения над злыми духами.

ЛОЖЬ

Сага собирала ягоды в перелеске и немного увлеклась. По совести, эти ягоды росли в Дэва-локе, и люди, по крайней мере обычные, не могли их видеть, но Сага понадеялась, что Свастика простит ей небольшое жульничество: очень уж надоела диета из вечной цампы. Сага с аппетитом запихивала в рот мясистые ягоды и не сразу заметила, что за ней наблюдают.
Сквозь россыпь свежих весенних листочков виднелась женщина замечательной красоты. На ней была чупа гранатового цвета с ярко-оранжевой каймой, тёмный полосатый передник59, а иссиня-чёрные волосы покрыты головным украшением из множества нитей небесно-голубой бирюзы. Женщина приветливо улыбалась и жестом подзывала Сагу к себе. Девочка оглянулась, но их с отцом стоянка уже скрылась за деревьями. Женщина показала, что не надо его звать, и Сага пошла за ней.
Женщина взяла её за руку – ладонь у неё была нежная и прохладная – и спросила мелодичным голосом:
– Ты знаешь, кто я?
– Нет, – смущённо ответила Сага. Незнакомка обернулась, обняла её за плечи и сказала с улыбкой:
– Я – твоя мать.
Сага от неожиданности даже остановилась. Формально, у неё не было матери. Она была саморождённой, как и Гуру Падмасамбхава. Она пришла из [Того]. Но, если честно, каждому ребёнку хочется, чтобы у него была мама.
– Я – Оюуна, жена твоего отца, – повторила незнакомка. Блестящие камешки в её причёске переливались весёлым голубым и глубоким синим цветом. – Я теперь живу в Чистых землях. После смерти я стала просветлённой дакиней.
Она снова взяла Сагу за руку и пошла вперёд. Они вышли из перелеска. В траве, как розовые алмазы, сверкали капли зари. Чуть поодаль паслась лохматая рыжая лошадка.
– Хочешь поехать со мной? – Оюуна снова обернулась и ласково улыбнулась ей. – Посмотреть, как я живу. Там так спокойно. Разве ты не устала воевать? Ты заслужила отдых. Ты ведь у меня ещё совсем маленькая…
Сердце у Саги дрогнуло. Она заколебалась.
– Я не могу уйти без отца…
– Даже на несколько минут? – удивилась дакиня, усаживаясь верхом на лошадь. – Он и не заметит, что тебя не было. Садись ко мне, – она протянула Саге руку с высоты. Девочка внимательно посмотрела на неё – даже родинка возле глаза, совсем как отец говорил – ухватилась за её руку… и, резко сдёрнув незнакомку на землю, приставила к её горлу нож.

***

Эдир с изумлением услышал донёсшуюся из леса отчаянную ругань; потом Сага выволокла из кустов высокую девушку в тёмно-лиловом платье и, схватив за длинные чёрные волосы, швырнула перед собой на колени.
– Ты только полюбуйся, кто к нам пожаловал! – возмущённо заявила она. – Это же принцесса Нима, дочь Шиндже – Владыки Мёртвых! Ты, жалкая маленькая лгунья, подлая предательница! Не ты ли омрачила память царицы Пэлмы и заставила её убить по ошибке Тару, свою дочь? Не твой ли отец сидит сейчас на Хрустальном троне? Это ты привела демонов в Дэва-локу! Думаешь, никто не разгадает твои хитрости? Но со мной у тебя ничего не получится. Только не со мной. Я тебе устрою такой спектакль, что запомнишь навсегда!
Думаешь, я не знаю, что твоя лошадь перенесла бы нас в Железный дворец Асура-локи, где меня заточили и охраняли бы тысячи демонов? Могу сообщить тебе, что в ту самую минуту, как мы с тобой разговариваем, мои драконы сжигают весь этот излишне многочисленный почётный караул.
Мы пойдём к Шиндже. Я притащу тебя на цепи. И когда я сяду на Хрустальный трон, первое, что я сделаю, – это заживо сдеру кожу с тебя и твоего лживого отца!

  59 В Тибете полосатый передник – предмет одежды замужней женщины.

БОГ СМЕРТИ

Династия Белых царей пала. Демоны захватили Дэва-локу. Хрустальный трон достался Богу Смерти.
Но Шиндже лучше других знал, что боги – не самые могущественные существа в Шести мирах. Они, как и демоны, подвержены действию законов кармы и сансары. Есть более высокая сила – та, что принадлежит [Тому]. И сейчас – один из немногих моментов в истории, когда можно встретить её и попытаться подчинить себе. Это – драконы.
Считалось, что повелевать драконами могут только кайя – полукровки. Считалось, что полукровки могут родиться только у людей – расы, наиболее восприимчивой к религии, как буддизму, так и бон. Сами по себе драконы нейтральны, они слишком далеки от земного бытия. Они не будут ни спасать, ни разрушать этот мир. И только кайя может прикоснуться к сознанию дракона и одновременно сохранить связь с реальностью. Телом кайя – человек, но духом – огонь. И нет во всех шести мирах силы, способной противостоять ему.
Но всё меняется. Предыдущие кайя погибли. А Белый царь, к примеру, сумел соединить в себе природу дэва и садага. Правда, он был побеждён, но кем? Опять же кайя. Что, если Шиндже удастся соединить в себе природу дракона и демона?
Убить кайя нельзя. Бог Смерти знал это, как никто другой. Но что, если он сумеет умертвить только её человеческую часть, чтобы подменить её демоном – своей дочерью? Как Белый царь сделал полукровкой свою дочь, а потом и сам провёл ритуал превращения.  Ради чего? Почести и власть не прельщали Владыку Мёртвых. Шиндже хотел приобщиться к мудрости огня. Хотел заглянуть в [То].
А для начала кайя пригодится в качестве заложницы, чтобы вызнать у её отца все секреты рождения драконов. Шиндже не сомневался, что его дочь Нима, которая была самой Ложью в обольстительном обличье, одурачит даже Эдира и Сагу. Ведь они были всего лишь людьми.

***

В окно он видел, как рыжая лошадка Нимы прошествовала через двор, с белых каменных плит которого служанка всё ещё оттирала пятна крови. Принцесса-демон, как всегда, необыкновенно удачлива. Всё же обман – более действенное средство, чем грубая сила. Там, где воин жертвует жизнью, предатель побеждает без единой царапины.
Нима внесла невзрачный кулёк, оказавшийся спящей девочкой, в прихожую и уложила на один из сундуков. По виду кайя не производила внушительного впечатления.
– Это она? – шёпотом недоверчиво спросил Шиндже.
– Да. Я дала ей сонных ягод. Я притворилась её матерью, и она взяла.
Шиндже усмехнулся про себя. Кайя предсказуемы. Привязанность к родителям – человеческая слабость.
– Зачем ты принесла её сюда?
– Подумала, что тебе будет интересно посмотреть, – Нима легкомысленно пожала плечами. Не переоцениваешь ли ты себя, дочь? Если кайя проснётся, то спалит здесь всё. Но посмотреть и правда было интересно. Шиндже задумчиво склонился над девочкой. Правда ли, что у неё какие-то особенные глаза?
Что-то крепко ударило его в основание черепа. Шиндже был достаточно сильным и опытным воином, чтобы не умереть сразу и даже успеть понять, что в шею ему воткнут кинжал. Он даже успел нащупать рукоятку и удивлённо подумать: Нима… Она предала его.

***

К тому моменту, как действие сонных ягод кончилось, и Нима пришла в себя, Эдир уже заканчивал освежёвывать тело Бога Смерти. Принцесса-демон, увидев подвешенный к потолку труп отца, завизжала и залилась слезами. Сага подошла к ней, взмахнув ритуальным кинжалом пхурба60.
– Сейчас и тебя подвесим! Хватай её, отец!
С жалобно рыдающей девушки сорвали одежду, связали и подвесили за ноги к потолочной балке. Длинные чёрные волосы коснулись пола.
– Сперва я отрежу твои волосы, – кровожадно усмехнулась Сага. Нима заверещала. – Сюда сейчас все слуги сбегутся, – недовольно нахмурилась кайя. – Завяжи-ка ей рот, отец! – и Отец Света тут же ловко соорудил кляп, тогда как девочка-дракон принялась старательно соскребать с головы пленницы локоны, словно собиралась постричь её в монахини. – Не дёргайся! – покрикивала она. – А то скальп сниму!
Срезав волосы со значительной частью кожи (принцесса никак не хотела висеть спокойно), Сага отошла на шаг, чтобы полюбоваться своей работой. Нима приготовилась к худшему. Она пожалела, что не знает ни одной молитвы. Сага вдруг ослабила верёвку и спустила пленницу на пол. Потом молча бросила ей смятое порванное платье. Нима сидела, трясясь в недоумении.
– Я не буду тебя убивать, – холодно сообщила ей кайя. – Но я лишаю тебя бессмертия. Во дворе ждёт твоя лошадь. Отправляйся в мир людей. У тебя есть целая жизнь, чтобы подумать о будущем.
Нима смотрела на неё в недоумении. Потом, поняв только, что её отпускают, подхватила тряпки и метнулась вон.
Эдир, смиренно сидевший в углу, с усмешкой покачал головой.
– Не слишком ли жестоко? Одна, без силы и власти, к которым привыкла, она совсем потеряется.
– Самый милосердный выход из всех возможных, – хладнокровно заявила Сага. – Только люди способны в полной мере понять учение Будды.
– Но ведь ты ничего с ней не делала?
– Нет, конечно. Она сама стала смертной, когда увидела, что её отец, на безнаказанность которого она привыкла полагаться, не всесилен.
– Однако Бог Смерти возродится.
– Естественно. Владыка Мёртвых будет жить до тех пор, пока не переведутся мёртвые. Уже сейчас он вернулся в Асура-локу, хоть и не сразу вспомнит события последних дней. А нам пока следует воспользоваться преимуществом, которое даст захваченный трофей, – и Сага удовлетворённо указала на развешенную для просушки содранную кожу.

***

После того, как кожу, содранную с Бога Смерти, вывесили на самом видном месте на стену дворца, демоны безоговорочно признали верховенство кайя, и Сага отправилась шарить на полках в царской кухне.
– Еда-еда-еда-еда-еда, – приговаривала она, извлекая на свет миски с хрустящими лепёшками и сушёными абрикосами.
– А как же отречение от всех мирских благ?– философски заметил Эдир, наблюдая ревизию.
– Когда я сяду на Лотосовый трон, буду питаться одной только сдобой!
– О, милосердный Будда!
– На масле из ядрышек абрикосовых косточек! – торжественно завершила Сага свою клятву.
– Ну, это уж даже для тебя слишком!

  60 Пхурба (тиб.) – ритуальный трёхгранный кинжал, использующийся в практиках тантрического буддизма.

ЧОД

На каменистой площадке, словно бы плывущей среди волнистых морозно-синих облаков, неспешно рассаживались люди в тёмно-красных и жёлтых монашеских безрукавках и наброшенных на одно плечо тяжёлых накидках. Смуглые руки и лица цвета жжёного сахара в ослепительном свете солнца казались золотистыми. Порывистый ветер бросал в собравшихся пригоршни сухого колючего снега, но те невозмутимо усаживались в позу лотоса и прикрывали глаза, и если смотреть под определённым углом, Ши Лян замечал над головой у каждого язычок пламени, совершенно ровный и светлый, невзирая на метель вокруг. (Как он мог видеть это? Он словно бестелесный дух блуждал на этом странном собрании!)
Только одна участница оставалась на ногах: девочка лет десяти, в тёмном меховом халате (да ведь это она!), и она смотрела на ряды застывших фигур, как полководец на своё войско. Потом она заговорила на тибетском, который Ши, хоть и плохо, но понимал, о каких-то совершенно отвлечённых вещах, смысла которых он не уловил совсем.
– Все мы знаем о ритуале чод. Те, кто не постигает до конца его смысл, называют это чёрной магией и призванием демонов. Многие приводят его в доказательство, что мы, бон-по, вместо того, чтобы искать Просветления, стараемся подчинить себе потусторонние существа.
Но если вы спросите меня, я скажу, что чод – это ритуал радости. Демоны, одолевающие нас, рождённые ли в нашем собственном сознании, или созданные другими, осознанно или невольно, должны быть отсечены вместе с нашим эго, питающим их. И тогда наш дух будет освобождён для вечной жизни. Чод – это отсечение страха.
История нашего народа знает много великих Учителей. Гуру Падмасамбхава повелевал демонами, чтобы они обрели Просветление. Бесстрашная йогиня Мачиг Лабдрон, создавшая мистерию чод,  дала наставления собственным детям, и они достигли реализации. Я хочу последовать их примеру.
Я призываю вас, нал-джёр-па, совершить сегодня ритуал чод для всего нашего народа, как если бы тибетцы были нашими духовными детьми. Я призываю сокрушить китайских демонов невежества и самодовольства для их же скорейшего прозрения и блага. Я призываю вас освободить Тибет.
…Вот это уже звучало яснее. Группа сепаратистов! Значит, инструкции верны…

***

Ши очнулся в кабине самолёта. Под крылом по-прежнему тянулись белые снежные хребты в пене белых кудрявых облаков. Каким образом можно в таких условиях обнаружить цель, для лётчика оставалось загадкой. Но ведь он слышал их разговор? Значит, они где-то здесь? Он пытался всматриваться в плывущие внизу однообразные ландшафты: неровные горные кряжи, грязно-бурые и блёкло-зелёные склоны, провалы глубоких теней.

***

Он снова оказался внутри картины, на этот раз – на поле боя. Это был Голмуд, военная база, из которой Ши стартовал, крупнейшая возле тибетской границы. Сейчас он видел бегущих людей, в небе – столбы дыма, вдалеке, между горных вершин… великанов. Исполинские, удивительно уродливые существа, то и дело менявшие облик, словно их плоть состояла из какого-то текучего вещества – только что был один глаз, появилось ещё два, только что было две руки, из-за спины мелькает ещё десяток, – отламывали от скал гигантские куски, словно от сахарной головы, и швыряли на город. Фантастические снаряды сметали всё на своём пути.
Некоторые истребители, успевшие подняться в воздух, встречали тварей шквальным огнём. Откуда бы ни явились эти существа, они всё же не были неуязвимы для авиационных ракет. Мощные взрывы заставляли их отступить. Медлительные гиганты пытались поймать истребителей своими бесчисленными ручищами, и порой трюк удавался. Вот разбился один… Вот другой врезался в гору…
С земли загрохотала уцелевшая артиллерия. Слышны надрывные команды: база, в жизни не видевшая подобного противника, занимает оборону. Ещё один метательный снаряд – зарево. Склады горючего?.. Сколько самолётов гиганты успели задержать? Сколько повредили? Куда теперь возвращаться?.. Конечно, в Тибете есть ещё аэродромы…

***

Связь прервалась. Впрочем, лётчиков предупреждали о такой возможности. Ши теперь не слышал даже своё звено. Интересно, они видели то же, что и он? Один из бомбардировщиков вдруг пошёл на снижение. Заметил врага? Ши безуспешно крутил ручку приёмника.

***

Он вдруг увидел прямо перед собой ослепительную белоснежную пирамиду на фоне пронзительно-синего неба. Всё так сияло, что хотелось зажмуриться, но здесь у Ши не было тела, не было возможности отвернуться. Промелькнула крутая лестница вверх, казалось, бесконечная; потом он увидел пирамиду с высоты.
На её вершине горели языки пламени – так ему сначала показалось. Потом он решил, что это больше похоже на лепестки, и различил в ослепительном сиянии распускающийся цветок света. Потом этот цветок превратился в трон.
Ши понял, что это – престол мира, Лотосовый трон. На нём сидела девушка неземной красоты. Её длинные чёрные волосы были заплетены в две косы, ниспадающие до земли. Платье небесно-синего цвета, затканное на груди серебром, чем-то напоминало кольчугу. Глаза сияли, как расплавленное золото. Это была Бессмертная принцесса Тибета, и она уже выиграла этот бой. Она победила в Войне Лун.
Ши увидел её ближе и заметил, что на её лице и руках проступает раскалённая железная чешуя, а вместо ногтей растут загнутые железные когти.

***

Теперь Ши вообще ничего не видел – истербитель попал в плотную пелену облаков. Снизиться? Подняться? Он боялся столкнуться с другими самолётами, хотя приборы показывали, что он остался один. Где звено?
Навстречу ему хлынул поток синего света, в котором всё засияло – их предупреждали – тибетцы называют это Звук Реальности – голос дракона – Ши не раздумывая надавил на гашетку и начал стрелять вслепую – наверное, несколько ракет всё же попали в цель, а потом прямо перед кабиной пилота разомкнулись светящиеся, как расплавленное железо, длинные зубы, и наступила темнота.

***

Менг, пулемётчик, не видел ничего на расстоянии вытянутой руки. Стены чёрного дыма, вспышки огня, клубящиеся кругом облака. Он не представлял, как пилоту удалось посадить самолёт. Менг соскочил на землю, прижимая к груди автомат, и побежал вперёд. Почему-то ему казалось, что дракон пошёл на снижение. Он слышал где-то впереди оглушительный рёв монстра, визг бомбардировщиков, сухой стрёкот очередей, казавшихся игрушечными в общем хаосе, и тоже стал стрелять куда-то вперёд и вверх. Клубящиеся тучи озарились алым отсветом огня. Менг чуть не споткнулся о растерзанный труп – клочья багряной накидки – значит, кто-то из неприятелей – нашли они или нет то самое плато? Жуткий рёв и исполинские очертания дракона – кто бы мог подумать, что придётся однажды увидеть такое вблизи – струя огня рухнула с высоты, подхватила его и унесла с каменистой, залитой кровью земли.

***

Прицельный огонь из автоматов всё-таки заставил девчонку слезть, а дракон, спалив напоследок ещё пару миномётов, бесследно растаял за её спиной. По здравому размышлению, сомнительная победа, но солдаты уже действовали на автомате, размышлять никому не хотелось. Девчонка послушно встала на колени и убрала руки за голову, как при задержании, кто-то нацепил на неё наручники. Все с ног до головы покрыты копотью, не разберёшь, кто свой, кто чужой. Что делать? Как возвращаться?
Сяо вдруг захлестнула радость от того, что он выжил, что всё кончено, а потом сразу резко – опустошение. Хотелось сесть на землю и больше не двигаться. Это всё бессмыслица какая-то. Здесь, на их глазах, творятся невиданные чудеса, а они палят по ним из миномётов. Сяо посмотрел на распростёртые неподалёку тела нескольких убитых монахов. Эти люди счастливее их.
Рация ожила. Связь понемногу восстановилась. Немногие выжившие давили на сенсорные панели навигаторов. Боевая задача выполнена.

ЛЕС

Когда Дэйю вошла в лес, она была уверена, что путь недалёк. Она ясно видела за деревьями, чуть выше по склону горы, несколько кубических домиков с тёмно-красными окнами и непременное нелепое сооружение – бело-золотую ступу. На какое-то время она потеряла их из виду, и обратила внимание, что слишком долго идёт, когда уже смеркалось. С гор в низину струился туман, вершины стали чайными, лиловыми, чёрными, и ярко-оранжевые прорехи в пепельных облаках остались последним источником света. Дэйю подумала, что прошла нужное место, и попыталась подняться выше по склону, чтобы осмотреться, но дорога шла ровно, и у неё возникло ощущение, что она ходит кругами вокруг горы. Тогда она повернула назад, но внезапно попала в просторную, похожую на колонный зал сосновую рощу, которой раньше здесь не было.
У неё возникло чувство, что лес ведёт её куда-то, и чтобы попасть в то селение до темноты, надо что-то сделать. Держа винтовку наготове, Дэйю осторожно двинулась вперёд, и в какой-то момент заметила в густом слое хвойных иголок тяжёлую чугунную решётку с узором в виде узла вечности, а чуть дальше – раскрытый вход в круглую каменную шахту. Темнело, и Дэйю двигалась почти по наитию, стараясь приглушить шаги – инстинктивно она уже уловила едва заметный запах крови, хотя ещё не отдавала себе отчёт в том, откуда исходит угроза – впереди проступило бесформенное пятно – мёртвое тело. Опасность, опасность! – колотилось сердце, но она всё же приблизилась – прожужжала муха – наклонилась, чтобы проверить – не может быть.
Командир Шан.
Дэйю отпрянула инстинктивно и почему-то сразу включила «облако невидимости» – это её и спасло: пуля только чуть-чуть обожгла шею и ударилась в сосновый ствол в двух шагах позади. Дэйю рванулась в сторону и утонула в глубокозвучном хоре.
Она не сразу поняла, что это поют деревья. Она бежала, пытаясь вычислить на ходу местонахождение противника по траектории выстрела, а сосны сияли, как столбы света, и у каждой был свой голос. Дэйю попыталась найти укрытие и в конце концов легла на землю, а сосны вознеслись над ней. Каждое дерево было не только живым существом, со своими мыслями и душой, как человек, – оно было ещё и целым миром, целым потоком судеб, сближавшихся в его стволе и расходившихся в его кроне. И здесь, среди этих миров, среди этих жизней, ей нужно было найти одну-единственную жизнь, которую следовало оборвать.
Она не знала, сколько у Тао патронов. Более того, она не знала, видит ли он её. Что-то подсказывало ей, что пройдя странными дорогами Тибета, он мог измениться, как и она сама. Где он был? Что видел? Не лучше ли им оставить друг друга в покое?
Но Дэйю по-прежнему полагалась превыше всего на свою винтовку. Какие бы с человеком не происходили чудеса, пуля прекратит их все. Тао убил командира Шана. Значит, он всё ещё опасен, всё ещё преступник. Он должен умереть. На какой-то момент у неё мелькнула безумная идея стрелять по всем стволам подряд, пока не найдётся нужный. Но почти сразу пришла другая, что этой роще нет конца, и нужный никогда не найдётся, если только не выдаст себя сам.
Тогда Дэйю закрыла глаза и пошла только на голос. Зачем убивать? Зачем прекращать? – говорили они. Есть совсем другая жизнь. Другие цели.
– Нет, – сказал один. Пуля снова прожужжала над её головой, Дэйю повернулась на звук и выстрелила.
Всё. Дэйю выключила «облако». Оказалось, уже глубокая ночь. Она включила подствольный фонарь, обошла один ствол, другой. Давний знакомец лежал, уткнувшись лицом в корни и хвою – она проверила – мёртв.
– Ток’эл’эт’эс*, – вдруг раздался насмешливый голос. Ночной лес вновь озарился светом, на этот раз – призрачно-зелёным, и в его лучах Дэйю заметила маленькую девочку, прислонившуюся к одному из стволов. Пришелица пренебрежительным взглядом смерила труп. В электронном глазу ещё светился красный зрачок. – На удивление отталкивающая личность. Ты многим пожертвовала ради этого момента, не так ли, Чёрный Нефрит?
– Да, – холодно отозвалась Дэйю, узнав собеседницу по кое-каким помехам, просачивавшимся в навигатор. – А ты и есть та самая Бессмертная принцесса Тибета, о которой так много говорят?
– Да, – без лишней скромности согласилась девчушка. – И как Бессмертная принцесса Тибета, я и твоя повелительница тоже.
Дэйю повеселила такая самоуверенность.
– Тибет – не королевство, – пояснила она маленькой невежде. – Это автономный район в составе Китайской Народной Республики. Что касается меня, – она мельком вспомнила полковника Шана, – я не подчиняюсь никому.
Девчушка снисходительно кивнула, словно услышала ровно то, что ожидала.
– Я сделаю тебе царский подарок, – не смущаясь, продолжила она. – Я дам тебе один бесценный шанс – начать новую жизнь. Посмотрим, как ты им распорядишься. – Тут девочка подняла руку и указала на что-то у Дэйю за спиной. Отводить глаза не хотелось, но пришлось обернуться, и Дэйю застыла на месте.
Из глубины леса к ней вышла она сама.
Абсолютное сходство, даже ссадины и пятна грязи там же.
Зеркальный двойник, казалось, был совершенно не удивлён их встрече.
– Одна из вас – прошлое, – спокойно объявила девчушка. – Другая – будущее. Но кто? Пусть решит Война Лун. Эр’о ч’оре**.
«Вторая Дэйю» отбросила винтовку и приняла боевую стойку. Дэйю поняла, что если сейчас же не сделает то же самое, то погибнет. Придётся принять этот бой. Придётся победить.

***

Дэйю начала осторожно обходить соперницу по кругу. С таким странным противником ей ещё не доводилось встречаться. Она старалась смотреть «Дэйю» в глаза, но у неё было ощущение, что она смотрит в зеркало. Если они одного роста и одного веса, то?.. А если боевые навыки у них одинаковые? А если мысли?..
Ни одна из девушек не торопилась начинать. Дэйю сделала пару обманных движений, но противница не поддалась. Внезапно «вторая Дэйю» бросилась в атаку так ловко, что сходу чуть было не проткнула ей пальцами глаз. Дэйю попыталась ответить, но крепко получила в голень и чуть не упала. Следовало стать осмотрительнее, но злость нарастала. Обе они владели приёмами багуачжан61, которую в корпорации преподавали женщинам, но в бою Дэйю заметила, что противница податливее и при этом странным образом безжалостнее, в плане умения выискивать и выжидать момент, когда противник наиболее уязвим. Об этой слабости ей твердил когда-то тренер: ты слишком прямолинейна, но на практике агрессивный прессинг почему-то всегда срабатывал, причём именно против мужчин, казалось бы, имевших неоспоримое физическое преимущество – отчасти из-за умения Дэйю наносить очень точные удары, но в основном, вероятно, благодаря психической атаке. Теперь перед ней был противник, к которому напролом не подберёшься.
Дэйю не могла стать выше самой себя. У неё даже мелькнула мысль, а нельзя ли с самой собой договориться, но вторая Дэйю не казалась расположенной к беседе. Неужели она и сама всегда была так же бескомпромиссна, так же закрыта от всех? Она думала, что в этом её сила, а теперь это стало её слабостью. Где-то на краю поединка она заметила девочку, наблюдавшую неподвижно и безмолвно, как скала, и захотелось закричать, чтобы она остановила этот нелепый бой. Почему-то самым обидным ей показалось умереть от собственных рук, и когда вторая Дэйю точным ударом проломила ей рёбра с левой стороны, и осколки впились в лёгкое и сердце, и стало ясно, что следующим движением она сломает ей шею, Дэйю вдруг так жалко стало себя, так жутко показалось умирать, что она залилась слезами и закричала:
– Прекрати это! Пожалуйста, перестань!
Противница, будто испугавшись чего-то, навалилась на неё и стала душить. Откуда-то из солнечного сплетения появился щекочущий светлый огонь и мягко залил её всю, от макушки до пяток; она умерла с мыслью, что в жизни не чувствовала ничего приятнее.

***

Она поднялась с земли и поняла, что ничего не может вспомнить. На неё смотрели тёплые глаза, которые дарили огонь, и она поняла, что это – Бессмертная принцесса Тибета, которая спасла её. Дэйю опустилась перед ней на колени, и девочка возложила руки ей на голову, отчего всё тело опять залила огненная волна.
– Я нарекаю тебя Джи62, – сказала девочка. – Теперь ты будешь служить мне.
– Ремал’ом, – сказала Джи.

* Совершенство
** Зеркальный бой

  61 БагуачжАн (кит. «ладони восьми триграмм») – одна из разновидностей китайского боевого искусства (ушу / гунфу). Состоит из разных движений ладонями в ходе передвижения по кругу.
  62 Джи (кит.) – чистая.

ТЮРЬМА №1

Решение везти девочку (военнопленную? дракона?) в тюрьму через Лхасу в грузовике под конвоем, для устрашения непокорных, обсуждалось и было отвергнуто. Опасались нападения толпы, возможной передачи соответствующей картинки в мировые СМИ и неизвестно чего со стороны «кайя». Впрочем, пленница с момента ареста вела себя спокойно, не выкрикивала лозунгов и не пыталась бежать. Конвой, взмокший, как в печке, с перепуга, доставил арестованную на вертолёте прямиком в тюремный двор, откуда рукой подать до женского корпуса.
Мелкие неприятности она, правда, устроила, твёрдо поставив под протоколом крест вместо подписи и пояснив с густым деревенским выговором, что, к сожалению, не умеет ни писать, ни читать, хотя во время памятного выступления по китайскому телевидению говорила без малейшего акцента. Настаивать никто не решился, и ничего не загорелось. Девочка переоделась в тюремную робу, выразив недовольство по поводу взрослого размера («Вы меня тут не ждали, что ли?»), и отправилась в отдельную камеру под молчаливыми взглядами других женщин-заключённых. Никто не выразил ей поддержку открыто, но все знали, что задолго до прибытия сюда Саги Зары у всех, включая охранников, были видения вот этой тюрьмы, стоящей с открытыми дверями, открытыми камерами, без единого китайца, заключённых, выходящих на свободу, и вдали, на крыше дворца Потала – огромного дракона с распростёртыми крыльями.
Тюрьма Лхасы №1 славилась полным несоблюдением какого-либо закона и полной неизвестностью относительно судьбы тех, кто туда попал. Но в этот раз плохо спал не арестант, а начальство. Противоборствующие стороны затаились, в народе бродили глухие слухи, в парткоме Тибетского автономного района – тоже. Кое-кто намекнул, что власти получили помощь из какого-то чуть ли не потустороннего источника, чем якобы и объясняется первая успешная операция против драконов, и что для содержания «кайя» под стражей скоро прибудут какие-то неземные существа. К сожалению, чудеса в тюрьме начались гораздо раньше.
– Господин Шен, её нет в камере.
– Как нет в камере? А где же она?
– Посмотрите сами.
В прежние времена подчинённый за такой совет лишился бы работы. Но теперь всё перевернулось с ног на голову. Утешало одно – видений пожара и тюрьмы, сгоревшей дотла, пока не было ни у кого.
Первый ответ на свой вопрос Шен Вэй, начальник тюрьмы Драпчи, получил сразу, как только вышел в тюремный двор. «Кайя» стояла на крыше женского корпуса и громко распевала простенькую народную песню. Начальник переглянулся с подчинённым, ничего не сказал, присмотрелся и заметил вторую кайя: девочка со всей серьёзностью совершала простирания против солнца, явно намереваясь совершить вокруг здания бонскую кору.
Дальше – хуже. В дежурной части кайя резалась с охранниками в карты. По девочке было в каждой камере: она рассказывала заключённым последние новости о жизни их родственников на воле, беседовала с бывшими монахинями о буддизме, читала бывшим студенткам наизусть отрывки из священных книг, молилась, медитировала и объясняла простейшие приёмы самообороны.
– Мы не можем её поймать, господин, – виновато сообщил дежурный. – Те, кто пытались, сами исчезли, мы их ищем. Одного нашли в корпусе для уголовных преступников, в камере вместе с заключёнными.
– Живого? – процедил Шен сквозь зубы.
– Нет, они его убили, – ещё более виноватым голосом добавил дежурный.
Единственная камера, оставшаяся пустой, была та, куда вчера поместили арестантку. Отперев надёжную решётку, инспекция зашла внутрь и обнаружила на стене фреску с очень похожим изображением кайя: в позе лотоса, с рукой, поднятой в сурья-мудре, на фоне белоснежной конической горы и солнца с широкими зелёными лучами.

***

Министр Чжу Юйтан, выслушав сбивчивый доклад начальника тюрьмы, запаниковал. Зато генерал Яо Синг остался на удивление спокоен.
– Это уже неважно. Слухи о её аресте сделали своё дело. На подступах к Лхасе собирается народное ополчение, чтобы двинуться на столицу. – Генерал Яо возбуждённо прохаживался по кабинету туда-сюда. – Они хотят освободить девчонку. Как только эти селяне с вилами сунутся к нам, мы их перестреляем. Восстанию придёт конец.
– Но… насколько я понял со слов… начальника Шена… они её фактически не контролируют?.. – пролепетал Чжу. – Она может сбежать в любой момент?
– Тогда почему не сбежала? – Резонный вопрос. Ведёт свою игру? – Может быть, просто не может? А вся эта магическая чепуха – всего лишь иллюзия, галлюцинация тюремной охраны? Слышали такое слово – гипноз?
Министр Чжу опустил взгляд на свои мелко дрожащие руки. Гипноз – не гипноз, а сожжение тысяч единиц военной техники по всему региону уж точно не назовёшь иллюзией. Кто сжёг танки?
– А если на помощь тибетцам придёт… дракон?.. – Чжу и сам сознавал, насколько жалко это звучит. Генерал Яо посмотрел на него строго.
– Мы уже прогнали драконов. Две тысячи сто двадцать два боевых самолёта мы потеряли в этом бою. Но драконы ушли, а девчонка захвачена в плен. Маги, которые поддерживали её, расстреляны. – Министр и сам хотел бы быть в этом уверен. – Остался последний шаг. И мы его сделаем.

ВОЙНА ЛУН

Всё-таки не надо было сюда переезжать. Можно было предвидеть, что это закончится плохо. Ван Юхэн с семьёй жил в новом квартале на окраине Лхасы, застроенном типовыми китайскими многоэтажками, и теперь с высоты одиннадцатого этажа безрадостно наблюдал ползущие по улицам танки. Город был оцеплен военными. Конечно, если дойдёт до боя, непонятно, что нищие тибетцы собираются противопоставить китайскому вооружению новейшего образца. Но до сих пор в городе происходили гораздо более пугающие вещи. Как будто раскрылась какая-то новая реальность, которая захватывала всё больше людей. И в таком случае возникал вопрос: что солдаты, вооружённые ракетами и пулемётами, противопоставят истинному знанию, к которому человечество стремилось всю жизнь? Зачем нужна вся эта серость и суета, если прямо сейчас на твоих глазах совершаются чудеса, если можно сложить оружие и уйти в свет? Кайя говорила, что путь открыт для всех. Кому будет лучше, если китайская армия действительно победит?
Занятый такими размышлениями, Ван не сразу заметил синее пятно, точнее заметил, но не придал значения, пока оно не стало разрастаться. Это была огромная ледяная яма в асфальте. Один из танков провалился в неё, но успел вырулить, второй остановился на краю, но яма, перегородив улицу поперёк, стала разрастаться вдоль, одновременно делаясь всё глубже – из неё уже посыпался снег, выдуваемый ледяным ветром, а на дне, в морозной глубине, ворочались какие-то существа.
В яму рухнул один танк, другой, колонна, развалившись, спешно отступала, яма потянулась в боковые улицы, а из глубины поднимались какие-то, как показалось Вану, тени, тёмно-красные тени, и только когда они побежали по тротуарам, вдоль домов, стали царапаться в двери, Ван понял, что это люди со снятой кожей.
Это уже было совсем ни на что не похоже. Ван побежал проверить, заперта ли дверь, но на полдороге…


… увидел какой-то миниатюрный дворец с золотыми крышами, вознесённый над цветущими садами на высокой скале. В долине у подножия дворца безупречно-ровными рядами выстроилось огромное войско, и у всех солдат почему-то были синие глаза и белые волосы, каких Ван в Тибете ни разу не видел. Конечно, он знал, что по старинным поверьям светлые глаза – признак нечистой силы, но считал это народным вымыслом.
Затем с двух сторон в долину потекло другое войско – эти выглядели больше похожими на тибетцев, только очень красивых: мерцающие тёмные глаза и золотистая кожа.
Наконец, откуда-то из-за скалы вдруг выбрался и взмыл в небо чешуекрылый монстр, броня которого сверкала на солнце красным и золотым светом, как расплавленное железо. От ярких лучей, расточаемых чудовищем, становилось жарко. Дракон величественно пролетел над долиной, которая теперь показалась маленькой, и устроился на склоне одного из пологих зелёных холмов. Когда он склонил длинную извивающуюся шею, Ван заметил, что на загривке у него сидит маленькая фигурка.
– Ямантака! – прокричала девочка. – Ты должен был сразить Владыку Смерти. Почему же ты этого не сделал? Ты должен был защитить свой мир от садагов и демонов. Где же ты был? Ты гонялся за драконом? А дракон не прятался от тебя. И теперь я говорю всем вам: драконы – не враги.
Истинная угроза, смертельная угроза, исходит извне. Вы видите сейчас, какие силы собрались против Тибета. Я пришла не для того, чтобы завоевать одно царство или другое. Но для того, чтобы все жители нашей священной земли очистились в Войне Лун и навсегда вошли в Благую Державу Олмо. Вот что я предлагаю вам. Пусть боги и демоны, великаны и дакини, драконы и люди объединятся перед лицом общего врага и приведут страну к свету!
Вы можете сейчас бросить мне вызов и умереть. А можете, как равные, присоединиться к великой армии для последней битвы в Войне Лун – и победить. Выбор за вами.
Смысл этой речи практически полностью ускользнул от Вана, как и реакция слушателей: одна за другой в воздух поднимались смуглые руки с пальцами, сложенными в какой-то знак, и толпа стала кричать:
– Юнгдрунг Лхамо! Юнгдрунг Лхамо! Юнгдрунг Лхамо!


…Вана вернул к действительности пронзительный визг его пятилетней дочери. Посреди комнаты девочки образовалась яма, из неё валила ледяная пыль, а потом выбрался человек с содранной кожей, Ван подхватил девочку на руки и ринулся к двери, завозился с замком, в плечо ему впились острые зубы, дверь распахнулась, за ней был второй такой же, визг дочери угас где-то на лестничной клетке, а зомби, урча и чавкая, вырвал Вану горло.

***

Было даже предложение приковать этнических тибетцев наручниками к зениткам, чтобы дракон их не сжёг. Так бы и сделали, но никто не брался предсказать в этой ситуации поведение самих тибетцев. Положение у солдат было сложное, враг впереди и враг прямо за спиной, причём непонятно, как распределять силы. Предполагалось, что полиция не даст жителям выйти из домов, а солдаты отразят атаку извне.
Зомби, конечно, внесли коррективы в эти планы, но не нарушили их полностью. Расчёт на подавляющее техническое преимущество китайской армии оправдал себя. Связь, вопреки опасениям, работала, электроника не давала сбоев с тех пор, как (по слухам) девочка, называвшая себя драконом, оказалась в какой-то тюрьме. С самого утра по двум лагерям повстанцев, расположенным на подступах к столице с запада и северо-востока, начала работать авиация – манёвренные боевые вертолёты, оснащённые ракетами и пулемётами. Под непрерывным обстрелом с воздуха противник всё же выдвинулся в сторону Лхасы, исхитрившись один вертолёт, который, впрочем, рухнул в толпу, подбить из винтовки. С холмов по дорогам работали пулемёты. Шум боя порой достигал города – совсем безобидный издалека, просто стрёкот. Тени от низких белых облаков переливчато бежали по приземистым песчаным холмам, зелёным полям, голубым крышам домов. В напряжённых радио-переговорах с командованием на линии фронта тянулись часы.
Наконец на северо-восточном направлении показались первые отряды повстанцев. Поля вокруг города были заминированы. Позиция Ду Синьу находилась на крыше одного из домов, с которого отлично простреливалась дорога на монастырь Сера. Тех немногих монахов, которые не присоединились накануне к восставшим, в основном по причине преклонного возраста, расселили оттуда по тюрьмам, которые в последние дни оказались просто переполнены, а в зданиях монастыря заняли позиции снайперы и пулемётчики. На крышах стояли зенитки.
Вид у неприятеля был, конечно, жалкий, люди бежали, с ног до головы в крови и грязи, многие просто с голыми руками – видимо, патроны кончились. Но и контингент в Лхасе к тому времени был уже потрёпан: Ду расстрелял половину своего боезапаса по неизвестно откуда взявшимся существам с содранной кожей (кто это такие, пулемётчик даже не пытался понять). В общем-то, китайская армия была уже предупреждена о возможности «сверхъестественной» угрозы (хоть и не буквально в таком виде). Ду подозревал, что большинство, если не все, танки, находившиеся на улицах Лхасы, провалились в ямы, из которых вылезли эти существа, а значит, контролировать город осталась пехота.
Даже при таком раскладе у тибетцев практически не было шансов. Ду сосредоточился на подступающих повстанцах, которые уже представляли собой разрозненные растянутые цепочки. На полях бухали мины, на западе из-за холмов вынырнули вертолёты. На какой-то момент Ду стало их немного жалко. Когда они подошли достаточно близко, он даже услышал слово, которое они кричали – «Доро».

***

Секретарь Чжан, со своим неизменным спутником в невзрачном одеянии из лоскутков, наблюдал за боем с крыши дворца Потала. Появление в городе жутких существ повергло его в панику – один такой вылез прямо возле него, но Чагдар испепелил его небрежным движением руки, пояснив, что это грешники из адских ям Нарака-локи. Гораздо большую тревогу у Чагдара вызвало известие начальника тюрьмы Драпчи об исчезновении девочки-дракона: ближе к полудню ей, похоже, надоело развлекаться, и она просто растворилась  в воздухе.
Однако бой развивался как будто в пользу китайцев: ямы исчезли, нараки почти все перебиты, непосредственно в Лхасу прорвались лишь ничтожные горстки «боевиков», которые были тут же пойманы и арестованы полицией. Стрельба неуклонно стихала. К полудню осталось лишь раздирающе-яркое солнце, с тибетским неистовством поливающее огнём картину полного разгрома повстанцев.
Неужели всё? На какой-то миг Чжан даже успокоился.
– Ну что? – несколько нервно спросил приставленный к ним связист, озвучив собственную мысль Чжана. – Где драконы?
Словно в ответ на этот вопрос над горами пронёсся гулкий рёв, от которого шла волна синего света. На мгновение Чжан увидел фигуры всех людей как сияющие силуэты, а потом Чагдар сказал голосом, в котором слышалась обречённость:
– Вот они. Это Звук Реальности.
– Зенитный батальон – к бою! – немедленно среагировал по рации находившийся тут же армейский чин, которого Чжан даже не успел запомнить по имени, так много их прибыло на оборону Лхасы.
– Драконы принадлежат к другому миру. Вы не можете расстрелять их из зениток, – почти равнодушно заметил Чагдар.
– Наши ракеты долетят даже до другого мира, – отрезал чин.
– Нужно уходить, – Чагдар повернулся к Чжану. – Попробуем выехать из города по Сычуаньскому шоссе.
– Вы уверены, что?..
– Да. Этот бой мы проиграли. Теперь вопрос только в том, чтобы спасти наши жизни.
Чжан поверил сразу и бросился по фантастически неудобным и крутым лестницам дворца к парковке, прихватив связиста в качестве водителя.

***

Ду Синьу, честно говоря, не поверил своим глазам, когда увидел дракона. Не поздновато ли он явился?
– Доро! – прокричала девочка-всадница, и на этот раз вопль не остался без ответа: перед драконом выросла огненная стена и, расширяясь, понеслась на Лхасу. Ду даже дёрнулся в укрытие, но вовремя сообразил, что обычная стена – явно слабая защита от этой. Тогда он пригнулся и стал наблюдать. Огонь не причинил вреда траве и деревьям. Он прошёл сквозь здания, даже сквозь самого Ду – только лёгкое покалывание, как от небольшого электрического разряда. А вот мертвецы… то есть убитые, валявшиеся в полях возле города… тут Ду увидел нечто по-настоящему жуткое. Как бы далеко ни были разбросаны части тел, они засветились и соединились обратно. Получился целый человек. Живой.
Она всех их подняла. В каком-то дальнем уголке сознания он даже восхитился мудрым тактическим ходом, но весь остальной разум был занят только вопросом: куда бежать. Пули их теперь не возьмут, это он понял, даже не стреляя. Подхватив автомат, Ду ссыпался по лестнице и побежал в сторону Сычуаньского шоссе – южное направление ещё могло быть свободно, хотя если дракон захочет достать всех, то конечно, достанет всех.
– Доро! – подхватили нарастающие голоса где-то за спиной.
– Доро! – орали горожане, высовываясь из окон.
Улицу озарило золотое сияние дракона. И на какой-то смешной момент Ду захотелось остаться здесь и тоже заорать, размахивая автоматом:
– Доро!

***

Второй дракон вынырнул совершенно неожиданно и без всякого «Звука Реальности» – просто спикировал из облаков и одной струёй огня смёл все зенитные орудия с площади перед Поталой. Пехота частью сгорела, частью разбежалась. Некоторые совсем очумели и пытались стрелять по дракону из пистолета.

***

Когда крышу машины, проломив стёкла, сдавила гигантская когтистая лапа, секретарь Чжан умер от сердечного приступа и мирно уткнулся Чагдару в плечо. Земля удалялась, за окном мелькнула река, а потом появились знакомые крыши Поталы, на одну из которых машина и была бережно водворена. Чагдар, за неимением вариантов, выбрался наружу. Дракон сидел, занимая несколько крыш неподалёку, и дружелюбно щурился. Это был, судя по киноварно-красному оттенку огненной шкуры, не Доро, а Каро, второй по старшинству. Чагдар убедился в правильности своего вывода, когда дракон наклонил голову, и Чагдар увидел на его загривке Эдира – отца кайя. Тот выглядел, как всегда, молодым и весёлым.
– Чагдар? – усмехнулся он. – Давненько не виделись. Не ожидал, что именно ты предашь Тибет.
– Спасти Тибет уже нельзя, – холодно пояснил Чагдар, хоть и не надеялся на понимание. – Я хочу спасти другие страны. Жизнь должна продолжаться.
Эдир презрительно покачал головой.
– Вы, боги, уже и раньше противились Дракону, – заявил он. – Вы отвергли Всеогонь. Вы убили моих детей. Но Войну Лун нельзя остановить. Её можно только затянуть. Вы  затянули её на восемнадцать тысяч лет. Теперь у людей снова есть выбор. Они примут Дар Огня… или примут неизбежность.
– Неужели ты сможешь спокойно смотреть на всеобщую гибель? Ведь ты тоже был когда-то человеком!
– Я и сейчас человек, – отрезал Эдир. – Я знаю эту землю, как никто из вас. – Он снова покачал головой, теперь уже с сожалением. – Ты по-своему храбр, что бросаешь вызов Дракону. В награду за смелость я готов проявить милосердие. Я избавлю тебя от необходимости выбирать.
– Ещё одно слово! – Чагдар вскинул руку, чтобы предупредить проявление «милосердия». Эдир вопросительно приподнял брови – ровно тем же выражением невиннейшего изумления реагировала на любые помехи его дочь. Чагдар вынул из-за пазухи сложенный листок старинной бумаги и протянул врагу. – Передай дочери, пусть почитает.
Эдир, вместо того, чтобы выполнить волю приговорённого к смерти, сам заглянул в листок.
– Не иначе как позаимствовал во дворце Белого царя? – поинтересовался он, глянув сначала на подпись.
– Нет, мне передал тертон, – спокойно пояснил Чагдар.
Эдир вернулся к началу текста.
– Увидев с вершины Снежной горы весь мир, – с чувством продекламировал он, – кайя постигли смысл царства. Олмо Лунгринг была страной на краю сансары, а Лотосовый трон – коронной чакрой Земли. Законы кармы здесь молчали. Отсюда можно было не только уйти в Чистые земли Будд, но и взять с собой абсолютно всех.
И тогда кайя низвергли волны огня на все земли, подвластные им. Всеогонь обрушивал всё, созданное человеческими руками, в пыль, а Звук Реальности вынимал души из тел. Люди-драконы оставляли за собой только пепел. Землю ждало великое опустошение.
Те немногие живые существа, что ещё могли сражаться, поднялись в бой и свергли драконов. Но предсказано, что Всеогонь, однажды призванный, возьмёт своё. Явится ещё один кайя – Последний Дракон, и завершит то, что суждено.
Эдир опустил листок и взглянул на Чагдара с умилением.
– Ты думаешь, она не читала эту чепуху? – уточнил он. – Чего только не придумают некоторые боги, чтобы оправдать собственную драчливость.
Чагдар вздохнул. Больше ничего сделать было нельзя.
– Аш ара ‘о, – коротко сказал он.
– Атали, – безмятежно улыбнулся собеседник.
Огненная пасть раскрылась и низвергла Бога-Монаха в пыль.

ПРАЗДНИК ОГНЕЙ

Солнце скрылось, и повалил снег. Впрочем, плохая погода не могла омрачить радости людей, только что переживших величайшую битву в истории. Монахи, миряне, бесчисленные заключённые нескольких обширных тюрем, партизаны, прибывшие в столицу из других городов и областей, и даже некоторые китайцы, которые в общей суматохе были, естественно, прощены, высыпали на улицы, поздравляя друг друга неизвестно с чем. Одни пели, другие тихо плакали. Дракон куда-то исчез.
Медленно всех охватывала какая-то усталость и оцепенение. Сонам Вангмо, который нашёл в толпе освобождённых заключённых своего осуждённого за участие в митинге брата, в былые времена, наверное, первым делом бы двинулся в бар, выпить чанга63 – именно так он представлял себе встречу с братом после того, как тот выйдет на свободу – а сейчас всё это показалось таким суетным и незначительным. Все привязанности земного мира спадали, как ржавые цепи, и он понял, что не только брат, но и все они должны выйти из гораздо более страшной, невидимой тюрьмы. Во всём теле ощущалась какая-то лёгкость, хотелось расстаться с этой бренной землёй. И ясно было, что для этого надо сесть в медитацию.
Многие тибетцы, только что бурно обнимавшиеся и хохотавшие, словно повинуясь какой-то накрывающей всех волне, затихали, садились прямо на улице в позу лотоса и погружались в молчание.
Как только Сонам закрыл глаза, он увидел Ганг Ринпоче – гору Кайлас, и понял, что это ось мира, который должен быть освобождён. Потом он увидел кайя, которая поднималась на крышу Поталы. Он понял, что дворец этот – тоже своего рода миниатюрная копия и великой горы, и великой пирамиды из белого камня, которая находится в центре Олмо Лунгринг. Девочка вышла на крышу дворца и одновременно на вершину мира. Сонам почувствовал, что не только люди, но и боги и демоны, и великаны и преты, и наги и гаруды – все шесть миров молчат сейчас, ожидая её слов. И она сказала очень тихо:
– Бессмертные жители Страны снегов. Каждый год, в первое полнолуние первого месяца, мы отмечали Праздник огней64. С наступлением ночи в монастырях зажигались тысячи масляных лампад, чтобы приумножить свет и тепло огня и вернуть его силу людям. Сегодня – Праздник огней нового года, и мы сделаем то же. Только нам больше не нужны лампады. Ночь, окружающая нас, – это вечная ночь. А огонь, которым мы её рассеем, – бессмертный огонь. Мы возжигаем его во славу всех живых существ. Да будут страдания и смерть побеждены навсегда!
«Доро», – мысленно закончил Сонам, и услышал, как другие сказали – многие вслух:
– Доро!
Сонам увидел столб огня в темноте. Этот столб пронизал вершину горы и вершину пирамиды. Он шёл сквозь девочку. И Сонам заметил, что человек, сидящий в позе лотоса, сам похож на маленькую священную пирамидку. Столб огня вошёл ему в темечко, и над головой засветился язычок пламени, светлый и ровный, как у лампады на алтаре. Кругом, по всей земле, зажигались такие же. Сонам видел их, не открывая глаз. Теперь везде был Праздник огней. Он навсегда рассеял тьму вечной ночи.
Все шесть миров проплыли мимо и исчезли внизу. Сонам, вместе с огнём, возносился ввысь.

  63 Чанг (тиб.) – тибетское ячменное пиво.
  64 Праздник огней (Праздник тысячи лампад) – праздник в первое полнолуние первого месяца, завершающий двухнедельную череду торжеств в честь тибетского Нового года (Лосар).

ОЧИЩЕНИЕ

Откуда взялся возле заброшенного домишки этот предмет цивилизации, неизвестно, но тем не менее он тут стоял – эмалированная ванна на траве. Для придания предмету функциональности пришлось потрудиться: поднять на досках над землёй, заткнуть сливное отверстие, натаскать воды из ближайшего ручья, развести под ванной костёр, добавить в воду трав и подогреть до нужной температуры. К тому моменту, как приготовления кончились, наступила ночь и даже пошёл мягкий снежок. Сагу это не остановило, и она таки залезла в таким трудом выстраданную ванну, подложив под голову сложенную рубашку и перебросив длинные волосы через край. Дымок от костра растворялся в ледяном воздухе. Расплывались влажные дрожащие звёзды. Эдир помешивал дровишки, и со стороны могло показаться, что отец решил сварить непослушную дочь. От воды поднимался аромат трав.
– Жизнь удалась, – удовлетворённо заметила девочка, валандаясь в ансамбле четырёх стихий.
– Я думал, тебя в тюрьме хоть подстригут, – проворчал отец.
– Я тоже, – призналась девочка. – Не сообразили. Растерялись.
– Может, тебя сейчас подстричь?
– А ты думаешь, мне с короткими было бы лучше?
– Ну, как-то… более по-европейски, что ли. Менее дико.
– Поздновато мне уже об имидже думать.
– Это точно.
– Думаешь, это ничего, что по нам шарахнут ядерными ракетами?
– Да ничего, я думаю.
Сага высунула из-под воды ладонь и поймала крупную снежинку.
– Помнишь, мы как-то заварили в одной избушке травок, а потом всю ночь глючили.
– Да уж.
– Интересно, что там было.
– Надо было с собой взять.
Снова воцарилась благостная тишина.
– Как считаешь, был смысл вообще сюда приходить? Жалеешь о чём-нибудь?
– Да средне. Ни о чём, в общем-то.
Сага заворочалась.
– А давай что-нибудь сожжём?
– Что? Мы ничего ненужного с собой не таскаем.
Девочка свесилась к груде одежды, извлекла из неё серебряную амулетницу гау65, раскрыла. Там была записка со словами молитвы:
– Силой этой заслуги пусть мы вскоре
Достигнем состояния Гуру-Будды.
Дабы всех живых существ
Суметь освободить от их страданий.
Драгоценный Дух Пробуждения
Не возникший – пусть взойдёт,
Что возник – пусть не ослабнет,
Но безмерно возрастёт.
Тихо прочитав бумажку, Сага уронила её вниз.
– Маловато вещей у меня в амулетнице.
– Да уж.
– Если бы существовали твои статуэтки, я бы, может, одну таскала с собой.
– Зачем, если я живой рядом.
– Тоже верно. А у тебя что в амулетнице?
– Пусто.
Сага ещё раз потянулась к куче и извлекла бусину дзи66 с узором из двенадцати «глаз», покрутила в пальцах.
– Ты веришь, что это застывшие духи?
– Это застывшие взгляды духов.
– Застывшие взгляды? – Сага недоверчиво заглянула в один из «глаз». – Ладно, взгляды сжигать не будем. – Она уронила бусину вниз и задумчиво посмотрела на невзрачную кучку наличного имущества. – Если бы у меня было что-нибудь ненужное, непременно бы сожгла.
– Да уж не сомневаюсь.
– Люблю жечь всякий хлам.
– Ещё бы.
– Ну всё, я вылезаю. Скоро уже уходить.

***

Пунцог Сандрол, одна из монахинь, освобождённых после штурма Лхасы из тюрьмы Драпчи, сидела со своими подругами – бывшими сокамерницами – на берегу ночного озера Манасаровар. Громада Кайласа была видна издалека – почти чёрная на фоне звёздного неба, и поток снежной пыли, клубившийся над вершиной, сливался с огненным потоком Млечного пути – казалось, будто звёзды извергаются из недр горы прямо в небо. Девушки сидели, обняв друг друга за плечи, и пели. Эти песни они сами сочинили в тюрьме, чтобы поддержать друг друга в ужасных условиях заключения. Многие родственники и друзья не дожили до этого дня, этой ночи.
Потом они услышали голос кайя с вершины Снежной горы.
– Мои бессмертные подданные, – сказала девочка, как всегда, негромко. – Много лет назад, в этот же день, наш народ поднял восстание против иноземных завоевателей67. Оно было подавлено силой оружия. Сегодня всё будет по-другому. Кайя, люди-драконы, уже приходили однажды на эту землю, и были убиты с помощью предательства. Сегодня всё будет по-другому. Всеогонь нельзя погасить. Кайя нельзя убить. Я, Сага Зара, Бессмертная принцесса Тибета, Госпожа Серебряной Нити и Богиня Свастики, говорю вам это.
Яркая вспышка превратила ночь в день. Она охватила, казалось, всё небо. Далёкая гора превратилась в чёрный огненный шар, а потом в белое облако, внутри которого блестел радужный свет. Волна белого света слизнула девушек с земли, и на берегу остались только семь силуэтов из пепла, въевшегося в камень: тени, которые как будто водили хоровод.
Пунцог подняла голову и увидела там, вдали, сияющую на солнце ослепительную пирамиду Олмо Лунгринг. Всё казалось будто бы хрустальным, прозрачным. И к белому свету солнца примешивались прозрачно-зелёные лучи.

  65 Гау – тибетское украшение, шкатулка на цепочке, внутри которой хранятся священные для владельца вещи – записки с мантрами и молитвами, статуэтки божества-покровителя, лекарственно-магические травы, амулеты, личные предметы сакрального значения.
  66 Дзи – камень тёмного цвета, покрытый белыми узорами. Наиболее популярный узор – окружности («глаза»). Их может быть от двух до двенадцати на одной бусине. Ценность камня определяется количеством «глаз». Происхождение дзи неясно. Их носят как женщины, так и мужчины для защиты от злых духов. Если на дзи появилась трещина, считается, что он выполнил свою функцию защиты и теперь уже неэффективен.
  67 Крупнейшее тибетское восстание против власти КНР началось в Лхасе 10 марта 1959 года во время религиозного праздника Монлам Ченмо (Великая Молитва). Восстания и массовые протесты, приуроченные к этой дате, регулярно повторяются до сих пор. С этим связаны периодические запреты на проведение праздника.

НЕИЗБЕЖНОСТЬ

Увидев с вершины Снежной горы весь мир, я постигла смысл царства. Олмо Лунгринг была страной на краю сансары, а Лотосовый трон – коронной чакрой Земли. Законы кармы здесь молчат. Отсюда можно не только уйти в Чистые земли Будд, но и взять с собой абсолютно всех.

Поначалу у меня и в мыслях не было оглядываться назад. Я, саморождённая, без матери и отца, вышла из Всеогня и уйду в него. Моим единственным желанием было завершить мою миссию. Я освободила Тибет и теперь сама свободна.
Но потом я подумала про людей в Мритью-локе68. Все они запутались в сетях кармы и никогда не выйдут к свету. Спаслись, после великой войны, только те, кто сейчас со мной.
И тогда я усомнилась: неужели моя миссия кончается именно здесь? Не стоит ли задержаться ненадолго?
Зачем им страдать? Если я заберу всех с собой в Чистые земли Будд, всё закончится прямо сейчас. Драконы выполнят любой мой приказ. Я перевела взгляд на мир, простёртый у моих ног, и поняла, что Война Лун продолжается.

Я низвергну волны огня на все земли, подвластные мне. Всеогонь обрушит всё, созданное человеческими руками, в пыль, а Звук Реальности вынет души из тел. Я оставлю за собой только пепел. Землю ждёт великое опустошение.
Такова неизбежность.
Я – кайя, человек-дракон.

***
  68 Мритью-лока (санскр.) – «мир смерти», планета Земля.