Убийство в тихом городе

              ОТРЫВОК ИЗ ПОВЕСТИ "СРОК ДЛЯ АДВОКАТА"
         
         -  Убива-а- ют!  -  отчаянный крик запыхавшегося цыганёнка пронзил густую знойную тишину старой цыганской мазанки, в которой Мария Михайчак только что  прилегла вздремнуть после обеда.
          - Скорее...! Вашего Борю!... У пивной бочки!... На площади... – надрывался пацан.
          Этим криком, будто ураганом, Марию вынесло на улицу и понесло к площади. Её младшая ладная, гибкая дочь Надья, подметая улицу длинной цветастой юбкой, не отставала от матери. Вторая, старшая дочь Люба, беременная, с огромным животом, семенила за ними.
        Подбежав к пивной бочке, они увидели троих парней с испитыми и перекошенными злобой лицами,  избивавших ногами Борю, двадцатидвухлетнего сына Марии. Стараясь кое-как прикрыть израненными  руками окровавленную голову, катаясь по земле, он безуспешно пытался уворачиваться от их ударов.
          Не долго думая, Мария схватила валявшийся на дороге детский велосипед и с рёвом медведицы, спасающей своё дитя, бросилась на озверевшую троицу, нанося удары  направо и налево.  Ярость матери отбросила нападавших от её сына, которого она сразу же попыталась поднять, чтобы увести домой.
           Мария не заметила, как один из подонков - рыжий приземистый и широкоплечий - с расквашенным ею носом и небольшим ножом в левой руке подобрался сзади, чтобы ударить в спину.
      Но зато его хорошо заметила шестнадцатилетняя Надья.
      Вмиг, как дикая кошка, она прыгнула сбоку, повисла на уже занесенной для удара руке рыжего и изо всех сил впилась в неё зубами. А когда тот с коротким криком выпустил нож, она подхватила его и снизу вонзила ему прямо в сердце. Парень рухнул и остался лежать с клинком, торчавшим из его груди.
      Смерть. Страшная и мгновенная. На миг все участники и свидетели драки застыли в оцепенении. А ещё через минуту их всех, как ветром сдуло. Площадь опустела.
       Но ненадолго. Уже через полчаса она заполнилась жителями посёлка. Тут же притащили откуда-то взятый ещё не обитый материей гроб, в который положили тело убитого. И с этим гробом на руках толпа потекла к центру города, по пути всасывая в себя от всех пивных бочек и распивочных точек,  десятки и десятки таких же выпивох, даже толком не понимающих, что происходит.
     -  Смотрите, люди, что делают с нами цыгане!
     -  Цыгане режут нас, люди добрые!
     -  Нас убивают среди бела дня!
   Неуправляемая,  ревущая в несколько сот глоток орда с гробом на руках, по пути разбивая ларьки и переворачивая машины, заполнила площадь перед обкомом партии.
    Испуганная власть, даже не пыталась разобраться. Она тут же объявила народу, что все без исключения цыгане будут сурово наказаны, а расследование начнется немедленно и будет взято на контроль прокурором области.
       Это было воспринято, как сигнал к действию. Бросив гроб на площади, вся бунтующая орава ринулась назад, расправляться с цыганами. Но те уже успели исчезнуть. Тогда стали грабить и жечь цыганский посёлок, вымещая злобу на оставшихся беззащитными собаках и кошках.
               
                ТРИ ЧАСА НАЗАД...

              На площади, опустевшей после убийства, Люба, Мария и кое-как поднявшийся на ноги Борис, все еще никак не могли прийти в себя.
              Они со страхом смотрели то на труп, то на Надью, которая опустилась на землю, обхватила голову руками и тихонько – даже не плакала – выла, не отрывая взгляда от мёртвого тела.
             Первой опомнилась Мария - полная, с покрытым глубокими морщинами и слишком тёмным даже для цыганки лицом. В свои пятьдесят пять она выглядела лет на десять старше.
              Чувствуя уже привычную боль в левой стороне груди («Опять сердце...»), она, закусив губу, рывком подняла Надью на ноги и, скомандовав голосом, привыкшим к повиновению:  «Домой, все домой!  Боря, а ты... идти сможешь?» - тот кивнул, - тогда мухой за дядей Ромой, пусть едет к нам. Да поживей!» – и  первая посеменила по направлению к дому.   
            Добравшись до своей мазанки, она первым делом крикнула Любе:
           - Корвалолу мне... накапай! – но, не дожидаясь ее и отодвинув вместе с Надьей, сундук в сенях, вынула четыре небольших доски пола и по лесенке, кряхтя,  спустилась в холодный подвал.   
            Там скучали несколько мешков картошки с проросшими клубнями. Она развязала один, стоявший в ряду последним, толкнула и опрокинула его на земляной пол.
            Картошка разбежалась по полу, и показался плоский увесистый свёрток, завернутый в голубую клеёнку. Мария подхватила его, выбралась наверх и быстро сунула его Любе.
           - Что смотришь? Под юбки прячь.  Под живот... Да поглубже. К   тебе не полезут. Хотя... Всем уезжать надо. Ты, Люба с детьми – первая... Своих и Борькиных возьми... ничего, влезете.   Надью тоже.   И давай в Николаев. К дяде Баро. А второй ходкой Рома нас с Борей и  манатками отвезёт.    Да смотри... всё что мы собрали - у тебя теперь. Если с нами что не так...   знаешь, что делать.   Собирайтесь. 
            
            Кое-как, превозмогая боль, которая, как ему казалось, сидела в каждой клетке его тела снизу доверху, Боря доплёлся до дома дяди Ромы, но,  не не увидев во дворе старый голубой «Москвич», со стоном опустился на лавочку. 
             « Надо ждать..., - подумал Борис, сознавая, что сейчас он один –  надежда и спасение семьи, -  из города нужно валить как можно скорее».
            И только через час, наконец, «Москвич» возник на горизонте.  Борис поковылял к нему, опустился на заднее сиденье, и они помчались по направлению к дому Марии.
            Примчались... Поздно...

                После убийства на площади не прошло и десяти минут, как Лешка, по прозвищу «Молдаван», один из троицы, избивавшей Борю, а по совместительству сексот участкового инспектора, добежав до двери его квартиры, громко забарабанил в неё, зная, что звонок не работает.
           Разомлевший от жары и выпитой за поздним обедом водочки, участковый Тетеря, огромного роста и неподъёмного веса краснорожий лысый мужчина лет пятидесяти в новых синих трениках и  неопределённого цвета майке открыл входную дверь, обитую коричневой кожей, протёртой в нескольких местах,.
           -  Ты что, черт нерусский, охренел? Ты б еще башкой своей дубовой постучал?
           - Гражданин начальник, беда! Цыганы Борька, Надька и старая Мария нас побили!  А Надька... Федьку Рыжего...  замочила! - еле справляясь со сбившимся от бега дыханием, - застрочил «Молдаван», -  насмерть убила!  Хватать их надо! Сбежит цыганва!
             Хмель     мгновенно  вылетел  из    круглой башки участкового.
          «Убийство на моём участке... Конец квартала... Квартальная премия...» - первое что промелькнуло в его голове.
          - Ладно. Понял. Чеши! – Коротко кинул он Лёшке.
          Тетеря закрыл дверь, подошел к телефону и позвонил начальнику РОВД домой.
          Через две минуты милицейский УАЗик с ревом вылетел из гаража райотдела и, поднимая тучи пыли на никогда не знавших асфальта улицах поселка, помчался к дому Марии Михайчак.
           Любе просто повезло. В тот момент, когда машина, въехавшая к ним во двор, резко затормозила, и из неё выскочили три милиционера с пистолетами в руках, она как раз забежала по нужде в покосившийся деревянный туалет,  притулившийся в конце двора за сараем.
            Она слышала крик матери, и рванувшись из-за сарая, увидела, как Надью и Марию повели к машине под конвоем.  Уже садясь в УАЗик, мать оглянулась и, на миг встретившись глазами с Любой кивнула.
          «Ничего, дочь... Я на тебя надеюсь...» - проскользнуло в её коротком взгляде.
          Цыганская жизнь – не сахар. И Люба, в свои двадцать два пережившая смерть двух своих мужей, умела собраться в нужный момент. Она не запаниковала, не упала в обморок. Вернувшись в хату, и успокоив пятеро плачущих детей, деловито стала собирать вещи, необходимые для переезда.
          Вскоре подъехали Боря и дядя Рома. Узнав о том, что мать и Надью увезли, Борис тут же засобирался уходить.
          - Ты куда? Мать сказала, чтоб мы все уезжали.
          - Я её не оставлю. Ну, Надья, понятно. А мать? Её-то за что схватили? Ты же знаешь, у нее сердце. Я им все расскажу. Всё, как было. И её отпустят.
           -  Её и так отпустят. Надье не поможешь. А мать отпустят. И, если она сказала нам ехать, значит надо ехать, - настаивала Люба.
           И тут к удивлению Любы, её невысокий, полноватый, всегда добродушный брат голосом, не допускающим возражений отчеканил:
           - Молчи, женщина! Я – мужчина. Я решаю, что надо делать, а чего не делать. А ты, забирай всех детей и ехайте в Николаев. Заберу мать – мы к вам будем.
           Люба не успела даже открыть рот, как Боря исчез из хаты, как будто его и не было.
               
                Люба               
      
         Солнечным майским днём  Марка   разыскал Юра Пригоров, чемпион по пивным баталиям в студенческом общежитии,  где они когда-то жили вместе. Теперь Юра был одним из лучших  следователей в Николаеве – городе, где Марк уже три года работал адвокатом. 
        Они  давно не пересекались и Марк, радуясь встрече, предложил пообедать в в небольшом кафе.         

         - Марк, а ты знаешь, какие байки мне про тебя долетели?
         - От кого?
         - От ребят с УВД по твоему району.
         - И какие  же? Интересно? Лают небось?
         - Да не, наоборот. Говорят, что ты адвокат, который прёт напролом, не боится ни бога, ни чёрта? Или преувеличивают? – с хитринкой в глазах улыбнулся Юра.
         -  В каком смысле?  Бога вообще-то уважать принято. Нет? – улыбнулся и Марк.
      - Конечно, конечно. Я хотел сказать, что ты берешься за дела, от которых другие отказываются? И даже телевидения не боишься?
       - Это - да. На журналистов и телевизионщиков внимания не обращаю.
       -  И от гиблых дел не отказывался?
      -  Да брось-ты, Юра.  Мало, что болтают. Бывало и отказывался.
      -  Так значит, все-таки бывало?
       Марк кивнул.
      -  Ну например? - Не отставал Юра.
      -  Однажды ко мне обратилась клиентка с просьбой защищать её брата. Мужик, уже отсидевший 8 лет за изнасилование малолетней, выйдя, женившись и имея троих детей, снова напал на двенадцатилетнюю девочку, ловившую рыбу на канале. Представляешь скотина?! Но она так сопротивлялась, что её шортики, он смог стянуть только до колен. А потом, бросив её на землю, он в ярости забил её ногами до смерти, и чтобы скрыть убийство, швырнул тело в канал. Сначала признался, всё рассказал подробно, а потом стал всё отрицать. Ко мне пришла его сестра.  Коллеги её как увидели, дернули меня в сторону и шепчут: «Марк, ну тебе везёт! С тебя поляна! Это ж богатейшая тётка в городе!»
        -  Посмотрел я постановление о привлечении его в качестве обвиняемого, и так противно стало детали эти читать. Отказал ей, короче. Она пристала, как банный лист. Предлагала золотые горы. Я ни в какую. А моя коллега, идиотка, пока я на обед ходил, обработала её по полной. Убедила, что поможет брату, и взялась вести это дело. Я случайно оказался в областном суде на вынесении приговора. Как  я и думал – смертная казнь.
        - А если человек заслуживает защиту, то мнение других меня не колышет, - закончил Марк.
      Юра довольно улыбнулся:
      -  Тогда нормалёк. Есть дело прямо для тебя. Я уверен, что Мария, цыганка из Херсона, мать-героиня, которую обвиняют в особо злостном хулиганстве, твоей защиты заслуживает.
        - А что в Херсоне адвокатскую коллегию закрыли? Зачем ей николаевский адвокат понадобился?
         - Понимаешь, в  Херсоне это дело имело слишком большой резонанс. Там бунт был. Местные адвокаты отказались. Несколько цыганских семей сбежали в Николаев. На меня вышла Люба, дочь Марии, а я подумал о тебе.  Встреться с ней, поговори.
         И хоть Марк не обольщался насчёт образа жизни цыган: гадают, подворовывать, вытягивают на улицах и вокзалах из людей деньги обманом, хотя многие уже вели оседлый образ жизни, работая кузнецами, на заводах и особенно много в колхозах, но когда дело касалось отдельных людей, попавших в мясорубку следствия, ни национальность, ни род занятий для него не были важны. Человек - в беде, и его нужно выручать.
     -  Мать-героиня и особо злостное хулиганство? Как-то не вяжется... Ну, хорошо. Пусть приезжают завтра в консультацию к одиннадцати часам.
     -  Спасибо, Марик. С меня бутылка. Будет нужна помощь,  звони.
     На следующий день точно к назначенному времени в здание юридической консультации, где работал Марк, вошла беременная женщина, на вид лет двадцати пяти, с большими карими глазами на довольно красивом смуглом лице, в яркой многоцветной и просторной цыганской одежде, не скрывавшей её огромный живот, золотых серьгах и таких же золотых браслетах на обеих руках. Она вела за руку двух девочек-двойняшек, примерно 5-6 лет.
      -  Здравствуйте! Вы - Рубин? – спросила она.
      -  Проходите, присаживайтесь, - показал Марк жестом на стул.
      -  Меня Люба зовут, - присев, представилась цыганка.
      -  Очень приятно, Люба. Слушаю вас внимательно.
      -  А как рассказывать, коротко или подробно? А то рассказывать мне долго, если подробно,- печально улыбнулась она.
      - У меня время есть. Чем подробнее, тем лучше. Главное, правдиво.
       Её рассказ потряс.
       Эмоционально, ярко и образно Люба нарисовала жуткую и беспросветную картину жизни цыганского племени в одном из посёлков Херсона на протяжении многих лет. Признаться, Марк  даже не подозревал, чтобы в советское время такое было возможно.
        На окраине города Херсона, что в полутора часах езды от Николаева, расположились несколько посёлков, которые называли «самозахват» или «самозастрой». В этих посёлках хозяева кое-как слепили дома, домики или их подобие из самана, ракушечника, глины или фанеры. Кто-то со временем узаконил строение, а кто-то нет.
     Один из таких полулегальных поселков был разделён надвое улицей. По одну сторону улицы жили цыганские семьи, по другую – полукриминальный сброд, которого в посёлке - большинство.
       Не для кого не было секретом - они постоянно враждовали друг с другом.  Эта вражда сопровождалась кровавыми драками. Иногда насмерть. И жертвами всегда почему-то были цыгане.  Ни правды, ни управы на распоясавшихся подонков найти было невозможно.
       У Любы убили первого мужа, от которого у неё двое детей, а потом и второго, от которого она беременна сейчас.
       Все жалобы в милицию оказывались у  участкового, которого регулярно «подкармливала» и с которым постоянно выпивала шпана. Ни просьбы, ни слёзы не помогали. Виновные оставались безнаказанными. И такие случаи были не в одной семье.
         Цыгане всерьёз подумывали о переселении в другое место, а некоторые, в том числе и семья Любы,  даже поставили дома на продажу. И даже  цыганский барон, к которому они обращались, только разводил руками.
       Несколько дней назад,  Люба оказалась свидетельницей того, как её мать Мария спасла своего сына Борю от пьяных разбушевавшихся соседей. И как её сестра Надья,  предотвращая убийство матери, вонзила нож нападавшему прямо в сердце.
       - Закрыли сестру Надью. Статья - убийство.  Арестовали маму Марию. Статья - особо злостное хулиганство(?). И даже брата Борю (?) посадили - злостное хулиганство. Нападавшая на него пьянь   «сделана»  потерпевшими... - со слезами на глазах закончила Люба.
        «Правосудие во всём своём блеске! Таким оно было. Такое и есть. Будет ли иным? Вряд ли... - пронеслось в голове Марка.
         Слух о случившемся  в Херсоне мгновенно перелетел границы страны и достиг  «вражеских» голосов. И вот уже самый вражеский из них - «Голос Америки» - на все лады склоняет и спрягает «славную» советскую действительность, добавив немало седых волос руководителям Херсонской области.
        Не говоря уже о тех наказаниях, которые посыпались на них из Киева, и даже из Москвы (доложено самому Андропову!). Не за сам факт убийства, а за то, что допустили народные волнения в городе!
       Больше всего Люба переживала за мать. Она и так часто болела. Перенесла инфаркт. А в тюрьме здоровье  уж точно не поправишь.
       Марк заключил с Любой договор на защиту Марии, но это еще не всё.
То, что здесь передано вкратце, Люба рассказывала на протяжении двух часов, приводя многочисленные примеры унижений, оскорблений и физических обид цыганам на этой забытой богом окраине Херсона, где закон начинался и заканчивался на участковом милиционере, щедро подкармливаемым и делившимся со своим начальником РОВД.
        Многочисленные попытки изменить положение жалобами в районную и областную прокуратуру успеха не имели. Жалобы возвращались начальнику милиции и участковому. Реакция была соответствующей. Цыганам доставалось еще больше. Слушая Любу, Марк не раз вздрагивал, как будто сам переживал все те ужасы, которые выпали на долю её семьи и соплеменников.
         Будучи под сильным впечатлением от этого рассказа,  он понял, что не сможет  оставаться спокойным, не сможет ждать долгих месяцев следствия, суда, обжалования приговора. Он решил действовать  немедленно.
         Поэтому он тут же засел за написание пространной жалобы в высшую инстанцию - Центральный комитет коммунистической партии Украины на имя Первого секретаря ЦК КПУ.
      Каждый тезис этой жалобы Марк подкреплял реальными фактами беззакония, творящегося в Херсоне и сообщённого Любой. Писал, еще будучи во власти эмоций, и когда прочитал написанное своим коллегам, те одобрительно закивали головами:
    - Молоток, Марк! Хорошо сделано. Отправляй! Удачи!
           На следующий день Люба привезла свидетельства о смерти двух её мужей и целую кучу прокурорских и милицейских отписок, а также справки о болезнях её матери Марии, копии которых Марк приложил к своей теперь уже документально мотивированной жалобе, которую Люба решила сама отвезти в Киев, в ЦК КПУ.
      
      Ни она, ни Марк никогда не стали бы этого делать, если  только могли бы предположить, ЧТО с ними после этого произойдёт!  Если бы...               
               
                Дорогие читатели!
             Спасибо, что обратили внимание на это отрывок из повести " Срок для адвоката", основанной на реальных событиях.
                Буду рад любому отзыву.
             Продолжение в Главе 1 этой моей первой повести
             Заранее искренне благодарю, если найдёте минутку заглянуть и на ее страницы!
            С уважением, Михаил Кербель.