Владимир Николаевич Шнитников зоолог 1873-1957

Отрывки из книги воспоминаний сестры моего деда - Тамары Лебедевой


...но это были мои друзья, с которыми я всегда  играла  дома.  А из посторонних моим лучшим другом был Юрик Шнитников. Жили они в станице в доме Бутина, прямо над оврагом и арыком, который вёл  на мельницу. У Шнитниковых, кроме Юрика, был старший сын Арсений и дочь Таня. Арсений был статный мальчик лет 14 с холодными серыми отцовские глазами. Таня, годом старше меня, длинноносая высокая девочка, была мягкой и доброй. Вся семья Шнитниковых была неверующи, детей крестили и учили закону Божию, только  потому,  что нельзя было этого  не делать, но дети  никогда не были в церкви и на исповеди,  икон а доме у них, как у всех, не было, отца и мать дети звали Наташа и Володя...


...В 16 лет он (Юрик - младший сын) заведовал складом Госторга и был очень серьёзным и дельным человеком. Потом - увы! пошёл в лётчики и в 1923 году басмачи сбили его самолёт и он погиб. Так я и не увидела его взрослым.

   Года через три после отъезда из Копала он приехал в Копал с отцом и матерью проездом. Владимир Николаевич  был зоолог и ездил каждый год в степи за материалом для своих работ и исследований. Его именем названа саксаульная сойка, он открыл её, новый вид. Он был член-корреспондент Академии наук, но это было впоследствии,  а в описываемое время он был просто зоолог. Они остановились у нас дня на два проездом в Лепсинск, куда направлялись для сбора коллекций насекомых и зверей...


...Это был переселенческий чиновник, высокого роста, очень худой, с густой чёрной шевелюрой и бородой, носил чёрный фартук, летом одевал светлую шляпу, и вообще он очень выделялся от прочих жителей Копала. Для меня в  то время было загадкой, где он служит, так как он всегда был не занят (с моей точки зрения) на службу никуда не ходил. Летом всё  куда-то ездил и из своих поездок привозил массу чучел всяких зверей, десятки морилок с насекомыми, всяких гадов в спирту. Как я узнала потом, его фамилия была известна в учёных кругах, он имел научные труды, его именем была названа открытая им саксаульная сойка. Коллекции, великолепные, обширные коллекции птиц, растений, насекомых, зверей (мелких) и гадов регулярно отсылались им в Академию наук в Петербурге. В его небольшом кабинете всегда царил какой-то особый запах от этих коллекций. 

  Пальцы рук его были неравной длины, мизинец длиннее среднего пальца, это из-за туберкулёза костей, которым он болел в детстве. Но играл он на рояле блестяще, мы никогда не уставали слушать его прекрасное исполнение. Он был яростный картёжник, но для меня это не имело никакого значения, я знала лишь Владимира Николаевича, так чудно игравшего своими изуродованными руками. Под его пальцами рождался целый мир волшебных звуков, играл он со своим особым пошибом, давая каждой вещи блестящую отделку, в каждом звуке жил свой особый мир. И свистел он хорошо, особенно через лезвие ножа. Его я немного побаивалась, его холодного, немного насмешливого взгляда,  хотя он ко мне очень хорошо относился, начиная с моего детства, в течении всей своей жизни. Бывал он у нас тоже почти каждый день, часто обедал и почти всегда пил послеобеденный

чай, причём приносил конфеты для себя, сладкого он ел что-то невероятно много, в чай насыпал сахару полстакана, конфеты ел, как кашу. Поэтому, чтоб не вводить хозяев в  расход, приносил свои конфеты. Мы уже привыкли к его причудам, Эдиге готовил для него отдельно котлеты без лука, т.к. он не ел лука. Впрочем,  после революции, когда мама заволновалась, что котлеты у нас с луком, тк. мы не знали, что он придёт, он сказал: "Не беспокойтесь, теперь я и с луком ем".

  Семья его вся жила в Петербурге, но он сам каждый год приезжал в Копал и в Верный, и наше знакомство продолжало оставаться крепким и дружественный. В 1921 г. он должен был уехать в Петроград, но накануне отъезда поскользнулся и упал, сломал себе ногу в бедре. Ехать было немыслимо, а комиссия, с которой он должен был ехать, уехала, не могла его ждать. И он задержался в Верном на несколько лет, т.к. при тогдашних способах лечения, без Рентгена, нога никак не хотела срастаться, он ходил на костылях, а в те годы ехать одному инвалиду было невозможно, дорога была очень трудна, да и сам перелом не давал ему возможности ехать на лошадях до железной дороги. И этот перелом переломал и его жизнь: за ним ухаживала некая Елизавета Ивановна, почвовед, жившая в одном с ним доме, женщина очень симпатичная, а потом они сошлись и уже жили до конца жизни вместе, у них было две дочери, Марина и Наташа. И только через несколько лет- не знаю-сколько, Владимир Николаевич смог уехать в Петроград-Ленинград, где жил очень долго. Я как-то его спросила, на какие средства они живут, он же не работал. Вопрос был детски наивный, но Владимир Николаевич объяснил мне:

  -Я пишу книгу, издаю, получаю за неё гонорар, на эти деньги я езжу и собираю материал для новой книги, пишу её и издаю. 

  Я была удовлетворена. Представления мои были сугубо провинциальные, а горизонты узкие. Но я считала, что его дети - Марина и Наташа - счастливые, так как они с отцом и матерью изъездили весь Советский Союз, о чём я всегда мечтала.