Учителя. Математика

Борис Иванович Гуськов

Класс был программистский, а потому особое внимание уделялось математике. Уроки математики у нас были четыре раза в неделю и притом спаренные.
Прошло уже две недели, как начались занятия в школе, но уроков математики почему-то нет. По школе ходит слух, что занятий нет из-за того, что у преподавателя математики Бориса Ивановича умерла жена.
Наконец, начался первый урок математики. Мы были особенно сдержанны. Никто не пытался шутить или переговариваться, все понимали неуместность такого поведения - не маленькие.
В класс вошел довольно высокий мужчина средних лет с абсолютно лысым и вытянутым черепом. Будь это сегодня, ему бы без сомнения дали прозвище "Шрек", но тогда этого персонажа еще не было. В руках у учителя был старый, испачканный мелом, "задрипаный", как он сам о нем говорил, портфель.
Без всякого вступления или извинения за задержку с началом занятий он познакомил нас со своим планом работы на два года.
За 9-й класс мы пройдем всю программу 9-го и 10-го класса и «залезем» немного в первый семестр институтского курса, познакомимся с пределами и дифференциалами. Весь 10-й класс мы будем только решать задачки из сборников экзаменационных задач, предлагавшихся для поступления на мехмат и физфак МГУ, в Физтех (МФТИ) и МИФИ. Поэтому нам придется довольно интенсивно работать и в классе и дома. Часов у нас много, в два раза больше, чем в обычных классах, поэтому мы все успеем.
Все что говорил Борис Иванович, было вполне серьезно. Но важно, как он говорил!
Через 15 минут после начала его урока весь класс покатывался от смеху, не в силах удержаться, несмотря на известные нам его совсем не веселые события. Говорил он серьезно, без улыбок, но пересыпал речь такими оборотами, вводными словами, цитатами и отсылками, что мозг отключался от контроля за ситуацией и полностью отдавался во власть Учителя. У меня не хватит способностей даже частично передать силу его воздействия.
Забегая вперед, расскажу один эпизод. Я уже упоминал, что уроки математики были у нас четыре раза в неделю, притом сдвоенные. То есть нас уже в школе приучали к институтским "парам". Но как-то получилось, что при планировании расписания на 4-ю четверть у нас оказалась свободной первая пара в среду. Не надо никому объяснять, что значит для школьника возможность пойти в школу к третьему уроку. А тут во вторник приходит на свой урок Борис.
- Так, я предлагаю вам, - говорит Борис Иванович, - кто хочет, только тот, кто хочет! Пусть приходит в этот класс, - он свободен, - и будем решать всякие дурацкие задачки по математике. Нет, если захотите спать, надо спать… Но если проснетесь, чем в постели валяться, приходите сюда. Будем здесь с математикой дурачиться.
В среду к первому уроку пришел весь класс, все сто процентов. Мы действительно решали задачки, а не анекдоты рассказывали. Темнее менее все его уроки проходили у нас очень весело и врезались в память на всю жизнь.
Гораздо позже я понял, что атмосфера постоянного смеха снимала у всех нас зажим, который мешал восприятию математики. Она для нас была не сухая, скучная и  непонятная, а живая и веселая. Когда надо было объяснять асимптоты, Борис Иванович показывал на стену и говорил, что это асимптота. Сам же становился на четвереньки, поясняя, что он функция, и потихоньку подползал к стене. Упершись головой он показывал, что дальше функция идти не может, и потихоньку выпрямлялся, поднимая руки все выше и выше по стене и плотно прижимаясь к ней.
- Вот видите, я уже у стены, но какой-то зазорчик все равно остается, сколько бы я не полз выше.
Большинству это и так было понятно, но образ, вызывавший общий смех, делал вопрос понятным абсолютно всем.

Еще пример. В условиях задачи надо было вписать шар в двугранный угол.
- А как это? – спросил кто-то.
- Что же здесь непонятного, - сказал Борис Иванович, подошел к углу класса, согнулся и вставил свой лысый череп в угол между двух стен.
Класс грохнул!      

На уроке была запланирована контрольная. Контрольная работа - всегда серьезно. Это же проверка знаний! Все сосредоточены. Борис Иванович показывает на варианты на доске и строгим тоном предупреждает, чтобы никто не списывал.
- Как увижу, сразу поставлю двойку!
Но его слова и тон нельзя было воспринимать серьезно - двоек он не ставил. Не хотел, да и не за что было. Мы привычно улыбнулись и начали работу.
Он сел за свой стол, достал из портфеля газету, раскрыл, чтобы читать, полностью отгородившись ею от класса. Потом резко отодвинул ее, якобы посмотреть, не списывает ли кто-нибудь. Как бы мы ни были углублены в решение задач, но не заметить этого было нельзя. Класс рассмеялся.
- Чего вы смеетесь? Работайте, а то не успеете - двойки поставлю!
Мы снова уткнулись в тетрадки. А Борис Иванович аккуратно сложил газету в четыре раза и пальцами аккуратно оторвал уголок. Потом снова развернул газету, в самом центре которой образовалась большая дырка. Через нее всем стал виден внимательный глаз.
- Теперь я всех вас вижу! - сказал Борис Иванович.
Класс опять грохнул! Да, все это происходило во время контрольной. И что? Думаете, кто-нибудь не успел написать? Написали все!
С самого детства со мной никто и никогда не занимался уроками. Это была моя работа, и мне не приходило в голову кого-нибудь к ней привлекать. Я мог сделать уроки, а мог и не сделать, никто не проверял. Но иногда, очень редко, я обращался к отцу, когда попадалась какая-нибудь интересная задачка, -  не сложная, а именно интересная.
Пришел ко мне мой друг Сашка и принес задачку, которую ему подкинул его старший брат, любитель математики. Я попытался решить, но что-то не получалось. Пошел к отцу - он сидел на кухне и читал стихи.
- Хм, любопытно! – произнес он и даже отложил свою книжку. - Иди, поболтай с друзьями.
Минут через пятнадцать он пришел к нам уже с готовым решением.
- А как ты решил? Объясни! – пристал к нему  я.
- А вот это постарайся понять сам! - сказал отец и пошел дальше читать стихи.
Полученную формулу я запомнил, но даже не попробовал ее объяснить.
Прошло недели две. На уроке математики Борис Иванович объясняет нам новый материал.
- Сколько диагоналей можно провести в пятнадцатиугольнике? – задает он вопрос.
 А ведь именно эту формулу вывел мой отец, а я ее запомнил и, конечно, тут же дал ответ. Это вызвало удивление у Бориса Ивановича.
- Как ты посчитал?
Я написал формулу на доске.
- Действительно, сходится. Объясни.
И здесь я влип. Объяснить формулу я не мог. Благо, Олег Лазаревский, лучший у нас в классе по математике, сообразил.
- Я могу! – сказал он, вышел к доске и быстро все объяснил.
- Занятно, - сказал Борис Иванович. - Но вообще-то на этом примере я хотел познакомить вас с факториалами и как с их помощью решается эта и много других задач.
Мне опять стало стыдно, и я для себя сделал вывод – никогда не хвастайся чужими заслугами!

Был такой эпизод. Я опоздал на первый урок, которым была все та же математика. Постучав, вошел в класс.
- Ты почему опоздал? - в сурово-шутливой манере спросил Борис Иванович.
Я решил ничего не выдумывать и сказать правду.
- Проспал.
Любой другой учитель наверняка прочитал бы целую лекцию о том, что своим опозданием я мешаю другим ученикам заниматься, а учителю вести урок, а еще посоветовал бы заводить будильник и т.д. и т.п. Но это же был наш Борис Иванович!
- «Проспал», - сказал он, - это святое. Самое главное - личный покой! Иди, садись, можешь еще подремать, если не проснулся. - А вы, - обратился он к моим друзьям, - ведите себя тихо, не мешайте человеку спать. Самое главное - это личный покой! - еще раз повторил он.
Надо сказать, что это было не один раз и с другими учениками. Его реакция всегда была одинакова. Он никогда не ругал за опоздания, но мы и сами не хотели опаздывать. Ведь было интересно!

Как-то вечером мама, придя с работы, почему-то вдруг спросила у меня, в какую школу ушел наш математик. Я ответил.
- Так и есть, - сказала мама. - Сегодня одна наша сотрудница рассказывала, какой чудесный математик пришел в школу, где учится ее сын. Она так его расхваливала, что я сразу подумала, не ваш ли это Борис Иванович.
В той школе он тоже проработал недолго. Потом другая сотрудница, у которой сын учился в школе на Церковной горке, также рассказывала о новом чудесном математике в школе ее сына.

Как-то еще в начале 9-го класса прямо во время урока в наш класс вошел ученик старшего класса.  Он держал в руке газету "Московский комсомолец".
- Ты почему врываешься? - сурово спросил его Борис Иванович.
- Борис Иваныч, здесь написано...
- Ну и что, что написано! Знаю я, что там пишут! Не надо читать всякую глупость!
- Ну Борис Иванович, - смутился ученик, - здесь же про Вас написано!
- Про меня? Это другое дело. Что же ты сразу не сказал?
- Так вы же мне не дали сказать!
- Тогда садись и читай вслух, что там про меня пишут.
Написал статью бывший ученик Бориса Ивановича, который, уже окончив институт и став журналистом, захотел признаться в любви к своему учителю. Именно на фразу из его статьи "... вот входит он в класс со своим стареньким портфелем..." Борис Иванович и отреагировал:
- Да, портфельчик у меня задрипаный.
Очевидно, извиняясь за свой старенький портфель, он стал объяснять нам, что не хочет, чтобы на улице или в магазине его считали «образованным» и «учителем».
- На улице я маляр, - дурачился он, - портфель же весь в мелу. Пусть все думают, что в нем спецовка.
Однако через неделю он пришел в класс с новым портфелем.

В 9-м классе, в отличие от всех предыдущих, я уже не считался посредственностью. Математика мне была интересна, как впрочем, и всем в нашем классе. И я хоть и не лез в передовики, но уже и не отмалчивался, и Борис Иванович даже выделял меня наряду с некоторыми другими учениками.
Он задавал нам на дом по 30-50 задач на вечер, о чем, впрочем, предупреждал нас еще в самом начале, но никогда не проверял, сделали мы задание или нет. А мы и не делали. В классе нам и так все было понятно. Зачем тратить время? Лучше уж погулять, сходить в кино, или почитать, наконец.
Но как-то раз прогулка не задалась - к Женьке приехали гости, а одному в кино не интересно. Я только что дочитал книгу, и новую начинать не хотелось, в голове еще «жила» старая. Чем бы заняться? А дай-ка я сделаю домашнее задание по математике!
Посмотрел задачи. Ну, первые пятнадцать по геометрии - совсем легкие, решаются в уме. Для остальных взял новую тетрадку, линейку, треугольник, циркуль, карандаши. Устроился поудобнее и начал решать. Собственно, решать там тоже было нечего - задачи простые. Скорее, это было упражнение по рисованию. Я аккуратно строил треугольники, вписывал их в окружности, проводил касательные, рассекал их хордами, - и все карандашами, иногда цветными, по линеечке, циркулем и треугольником. Условия выписывал старательно, по возможности каллиграфическим почерком. Решения записывал с необходимыми пояснениями - "если..., то…», и т.п. В общем, старательно убивал время до сна. Я понимал всю бесцельность моего занятия, ведь Борис Иванович, как я уже писал, никогда не проверял домашних заданий.
На следующее утро мы с Женькой идем в школу. Вчерашний Женькин гость оставил у них пачку западногерманских сигарет "LUX" и мы с удовольствием ими наслаждались.
- Представляешь, мне вчера совершенно нечего было делать, - говорю я Женьке, - и я перерешал все задачи, которые задал Борис Иванович.
- Сочувствую, - сказал Женька, - видать, действительно нечего было делать.
И мы перешли на обсуждение достоинств немецких сигарет.
Пришли в класс, расселись. Первый урок, естественно, математика. Что произошло накануне в школе или с Борисом Ивановичем, мы не знали. Но он вдруг потребовал, чтобы все предъявили домашнее задание.
Вот те на…
На первой парте сидел Борька Лямин, наш отличник, у которого домашнее задание было сделано, хотя и частично. Все рисунки - от руки, чернилами, не аккуратно, но сделаны. У остальных же пусто. Наконец он подходит ко мне. Сказать, что мне стало стыдно, значит, ничего не сказать. Я готов был провалиться сквозь землю.
- Ну ты сволочь! - прошипел Женька.
Но, я же не знал! Мне просто нечем было заняться!      
Борис Иванович просто оторопел. Этого он никак не ожидал. Он взял мою тетрадку, пролистал, еще полистал, пока не пришел в чувство. После этого он произнес речь, состоящую из одних восклицаний.
- Вы посмотрите! Вы посмотрите на это! Ведь лучше многих из вас понимает в математике! Вы посмотрите на его тетрадь! Посмотрите, не поленился взять карандаш и линейку! Как аккуратно написал задание! Как подробно записал решение! – самым серьезным тоном не переставал восклицать он.
Казалось, этой хвалебной и совершенно не заслуженной оде не будет конца.
Я уткнул глаза в парту - мне было очень стыдно. Хорошо, хоть Женьке по пути в школу рассказал, почему я это сделал, а то бы еще заслужил репутацию тайного отличника.

Наверно, этот эпизод что-то изменил в отношении ко мне со стороны Бориса Ивановича. В будущем он, как и прежде, ни у кого домашних заданий не проверял, а я таких подвигов больше не повторял.
Подобные случайности происходили со мной еще не раз, из-за чего я решил, что все-таки в этом мире есть что-то, что помогает людям, во всяком случае мне. Однако я всегда помнил пословицу, которую любила повторять моя мама – «На Бога надейся, но сам не плошай».       

Если описывать все уроки Бориса Ивановича, книга будет состоять только из них. Он был, безусловно, гениальным учителем. Совсем не потому, что прекрасно знал материал и освоил все воспитательные приемы от Короленко и Макаренко до Януша Корчака. Это была природная гениальность. Наверное, ни один ученый труд по воспитанию не сможет научить, как вызвать у всех, я хочу подчеркнуть, у всех учеников, интерес к урокам математики. Не к предмету - для этого нужна индивидуальная склонность и способности, а именно к урокам. Думаю, вряд ли нужно кому объяснять, что когда ученику на уроке интересно, он усвоит необходимый материал в части, ему доступной. Если же скучно, то и самый простой материал окажется неусвоенным.
Борис Иванович прошел всю войну, окончил два института - один до войны, и один после. Так как был математиком, то служил в артиллерии. О своем боевом пути он никогда нам не рассказывал, как, впрочем, и другие фронтовики. Лишь однажды упомянул, что когда перед боем выдавали фронтовые «сто грамм», он всегда от них отказывался.
- Мозги хуже соображают, когда в них алкоголь, - говорил он.
Его непосредственность в классе была абсолютно естественной и природной. И за это мы его и любили, чего нельзя было сказать о педагогическом коллективе школы. Борис Иванович был так же непосредственен и с коллегами. С мужчинами, тем более фронтовиками, он был в дружеских отношениях, они легко принимали его некоторую чудаковатость. Однако женская часть коллектива относилась к этому иначе.
В конце 9-го класса мы узнали, что Борис Иванович переходит в другую школу. Тогда мы не знали с чем это связано, уже кто-то потом рассказал.
Когда в учительскую, где проходил очередной педсовет, вошел директор и все встали, завуч Лия Исааковна осталась сидеть.
 - Что, такая толстая, что уже и встать не можешь? - в свойственной ему манере не преминул заметить Борис Иванович.

Не думаю, что он хотел ее обидеть, - просто грубоватая неуклюжая шутка. Но завуч оскорбилась, говорили, что написала кляузу в РайОНО, и его перевели в другую школу.

Когда перед каникулами после 9-го класса я забежал в школу, то встретил в холле Бориса Ивановича.
- А я ухожу из школы, - сказал он мне. - Перехожу в 287-ю на проспекте Мира. Пойдем со мной!
Я испытал огромное чувство неловкости. Я любил Бориса Ивановича. Как видно, и он ко мне благоволил, позже расскажу, почему. Но бросить всех друзей и привычную атмосферу школы и других учителей я не мог.
- Я не могу, Борис Иванович, - сказал я. - Это далеко, я буду все время опаздывать. Вы ведь знаете, как я люблю поспать.

После его ухода из школы уроки математики потеряли для нас всякий смысл. Всю школьную программу математики Борис Иванович, как и обещал, прошел с нами за 9 -й класс. Пришедшая ему на смену математичка не оставила о себе никакой памяти. Она тупо давала нам задания из учебника Кочетковых, который мы уже весь прошли. Ей учить нас было нечему.
Кто знает, как могла бы сложиться судьба у многих из нас, если бы нашего Бориса Ивановича не выгнали из школы. Что касается меня, то я могу точно сказать, что судьба была бы иная. Хотя кто знает, было бы это лучше…


Интернет-магазин издательства
http://business-court.ru