С. С. Юдин - Институт им. Н. В. Склифосовского

К 130-летию со дня рождения
АКАДЕМИК СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ ЮДИН
ГЛАВНЫЙ ХИРУРГ ИНСТИТУТА ИМ. Н.В.СКЛИФОСОВСКОГО
(1928-1948 гг.)

Александр Санников
Владимир, Россия

“Помните! В хирургии, как и вообще в жизни, применяются два способа, чтобы стать выше окружающих. Один из этих способов более трудный, основан на том, чтобы самому подниматься как можно выше в своих знаниях, в своей технике, в своей добросовестности к делу.
Другой способ, более легкий, основан на стремлении принижать и устрашать людей вокруг себя, он может придать человеку “ореол важности”, недоступности, но именно первый способ действительно возвышает человека”.
С.С.Юдин

Институт имени Н.В.Склифосовского располагался в здании, представляющем некогда большую историческую и культурную ценность, - памятнике милосердия и возвышенной любви графа Николая Петровича Шереметева к бывшей крепостной актрисе, ставшей его женой, графине Прасковье Ивановне Ковалевой-Жемчуговой (Шереметевой).
Отдадим должное этой прекрасной, но другой истории по своей трогательности и чистоте навсегда оставшейся в памяти народа.
Будущий основатель Странноприимного дома граф Николай Петрович Шереметев родился 28 июня 1751 года. Он был единственным сыном графа-театрала, создателя затейливых сооружений Кускова, Петра Борисовича Шереметева (1713-1788) и внуком героя Полтавской битвы, сподвижника Петра I, генерал-фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева (1652-1719).
Закончив курс Лейденского университета, юный граф Николай Шереметев возвращается в Москву и всего себя целиком посвящает великому делу просвещения, не жалея средств и времени на поддержку молодых художников, скульпторов, артистов театров и деятелей искусств. В короткий промежуток времени он строит изящные храмы в Новоспасском и Ростовском Спасо-Яковлевском монастырях, начинает проектирование на Никольской улице грандиозного Дворца искусств, с театром, картинной галереей, кунсткамерой и библиотекой.
В 1792 году в свой день рождения Николай Петрович закладывает неподалеку от Сухаревской башни на землях, принадлежащих ранее, со времени царя Алексея Михайловича, княжескому роду Черкасских и отошедших в качестве приданого одной из княжен к Шереметевым, первый камень в фундамент “каменной гошпитальни”, которая вскоре и получит название Странноприимного дома (от евангельского определения “странника” и христианского отношения к нему, как к важнейшему предмету попечения о ближнем). В день закладки здания по старинному обычаю под фундамент положили серебряные монеты и камень с медной пластинкой, на которой было выгравировано: “1792 года, июня, 28 дня, соорудитель сего граф Николай Шере¬метев”. Первым автором проекта и строителем был московский архитектор Елизвой Семенович Назаров (1747—1822). В работе приняли участие и крепостные архитекторы П.А.Аргунов, А.Ф.Миронов, Г.Е.Дикушин. Был применен обычный план городской усадьбы того времени – далеко отстоящий от улицы главный корпус с крыльями и парком. Строительство началось с создания церкви Святой Троицы, ставшей центральной частью здания, его основой, по сторонам которой широкими крыльями развернулись помещения для богадельни и больницы. Средства тратились колоссальные. К 1776 году была уже завершена отделка первого этажа и начаты штукатурные работы в церкви, убранством которой должна была служить, с разрешения духовного ведомства, ризница почти пришедшей в упадок стоящей рядом деревянной Троицкой церкви Св.Ксении.
В годы царствования Павла I строительство на некоторое время почти прекращается, так как, будучи другом детства императора, Н.П.Шереметев назначается обер-гофмаршалом и поглощенный обязанностями лишь изредка приезжает в Москву, в Останкино, в свой крепостной театр, где, отдыхая от дел государственных, проводит по несколько недель. В то время на сцене блистала своим талантом крепостная певица Прасковья Ивановна Ковалева (по сцене Жемчугова). 
Прасковья Ивановна (Параша) родилась 20 июля 1768 г. в семье кусковского крепостного кузнеца графа Н.П.Шереметева. С семи лет она была взята в барский дом на воспитание вдовой княгиней Марией Михайловной Долгоруковой, внучкой фельдмаршала Б.П.Шереметева. Параша обладала дивным голосом и артистическими способностями, поэтому ее взяли в Кустовский театр, в котором спустя три с небольшим года, в возрасте 12 лет, она дебютировала в комической опере “Испытание дружбы” в маленькой роли служанки.
Юные годы были счастливейшими в жизни Прасковьи Ивановны: она всеобщая любимица, гордость театра, известная актриса. Ее, как и других будущих актрис крепостного театра в Кусково, обучали лучшие актеры, танцовщики и музыканты; учили французскому и итальянскому языкам, обхождению и манерам. Талант актрисы был глубоким и многогранным, и не удивительно, что после открытия графом нового театра в Останкино именно она с невиданным успехом исполняла десятки ведущих ролей. Искренность, задушевность и страстность ее игры покоряли зрителей. Послу¬шать прекрасный голос крепостной актрисы спешили аристократы обеих столиц.
С 1788 года граф Шереметев открыто поселяется с Прасковьей Ивановной в новом кусковском доме и, поняв, что безраздельно любит свою крепостную Парашу, дав ей вольную, принимает решение жениться на ней.
 В 1801 году в Москве в приходской церкви Симеона Столпника граф Николай Петрович Шереметев тайно венчается со своей бывшей крепостной, которая становится графиней Прасковьей Ивановной Шереметевой.
Женитьба на крепостной было в то время неслыханно смелым шагом, поэтому перед женитьбой фамилия Ковалевой была изменена на Ковалевскую, якобы польских дворянских кровей, о чем и оформляются соответствующие документы. Но и эта тайна вскоре стала явью. Высшее общество, которое восхищалось на сцене талантливой актрисой и которой сама императрица Екатерина пожаловала бриллиантовый перстень, не могло простить графу Шереметеву женитьбы на бывшей крепостной. С другой стороны и Прасковья Ивановна вынуждена была порвать связь с простым крестьянским людом и крепостными артистами. Таким образом, оказавшись в полном одиночестве в окружении своего мужа и кусковских харом, она старалась всем, чем возможно, помочь окружающим ее крепостным и обездоленным.
- Ваше сиятельство, батюшка, не вели казнить ме¬ня, вели выслушать! – простонал однажды, рухнув в ноги к графу, дворецкий.
Граф приказал ему встать и объяснить, в чем дело. Испуганный собственной дерзостью дворецкий рассказал, что как только граф выезжает со двора, так точно следом за ним и графинюшка велит запрягать лошадей, садится в карету и уезжает на два - три часа, а то и до темноты. Где бывает, что делает, никто про то не ведает.
Граф нахмурился. Чем больше он думал над слова¬ми дворецкого, тем глубже его одолевала ревность. “Неблагодарная, - думал он, - неужели она могла опуститься подобно глупым кокеткам высшего света до низкой интрижки за спиной мужа?”
Промучившись такими думами, он решил проверить поступки жены, проследить за ней и поймать “на месте преступления”.
Сказав однажды, что собирается уехать на день по делам в Москву, просил Прасковью Ивановну, чтобы она без него не грустила и развлекалась, как могла. Но уехал он недалеко, так, чтобы из¬дали наблюдать, куда поедет графиня. Может быть, не¬ровен час, и соврал дворецкий из зависти к крепостной, ставшей не только свободной, но и графиней.
Только граф съехал со двора, Прасковья Ивановна и в самом деле велела за¬прячь пару гнедых и, даже не сменив сафьяновых сапожек на другую обувь, прыгнула в карету и велела куче¬ру гнать. У Мясницких (Кировских) ворот (где ныне станция метро) велела кучеру ее обождать, а сама пошла по пыли и грязи в сторону Сухаревской (ныне Колхозной) площади. Шла она быстро, не обора¬чиваясь, видимо, спешила и не смекнула, что за ней следят.
А следил не кто иной, как сам граф, который тоже оставил карету и пешком последовал за женой, при¬казав кучеру ехать за собой.
И что же предстало его взору? Вдали от строящегося “особняка” ютились жалкие лачуги и землянки, в которых жили бедные, обездоленные люди. Подойдя к ним, графиня развязала мешочек с медными монетами и, плача, переходя от одного к другому, стала раздавать деньги, предоставляемые ей мужем на ежедневные расходы.
Как увидел это граф, так и опешил. Схватил он ее на руки и понес в карету, приговаривая: “Скотина тебя недостойная! Простишь ли ты меня за   мою ревность?” А Параша молчала и все плакала.
- Гони! На Сухаревку.
Остановились они перед роскошным особняком, тем самым, который был виден со стороны крестьянских лачуг. На парадном крыльце было написано “Странноприютный дом графа Шереметева”.
Ввел граф свою жену в часовню и сказал:
- Вот тебе дворец, твори в нем свои благие дела!
И пусть свет по-прежнему не принимал в свое общество барыню-крестьянку, пусть отвернулись от графа Н.П.Шереметева некоторые из его друзей, счастье, казалось, нашло Парашу. Но продолжалось оно недолго. Тяжелый недуг, практически неизлечимая тогда чахотка, с каждым днем стала уносить силы молодой женщины. Беременность и роды усугубили болезнь, и спустя три недели после рождения сына, 23 февраля 1803 г., Прасковья Ивановна умерла. Горе Н.П.Шереметева было неутешно. В память о своей любимой, завещавшей достроить в Москве дом, чтобы дать “бесприютным ночлег, голодным обед и 100 бедным невестам приданое”, граф решил вместо бывшего уже почти готового “Странноприютного дома графа Шереметева” создать величественный памятник - дворец милосердия.
Поставив своей целью создать мемориал в честь любимой жены, “щедрая рука которой”, по словам Н.П.Шереметева, “простиралась всегда к бедности и нищете, и казнохранилища ее были обращены к помощи человечества”, граф решил изменить проект дворца, придав ему большую торжественность в сочетании с изяществом и монументальностью.
Грандиозность стоящей задачи требовала не просто талантливого исполнителя графской воли, необходим был единомышленник, разделявший мысли и чувства Н.П.Шереметева. Таким человеком стал петербургский архитектор Джакомо Кварнеги, построивший здание Академии наук, Эрмитажного театра и Смольного дворца в Петербурге. Кварнеги был не только выдающимся архитектором, художником и всесторонне одаренным человеком, но и большим поклонником театрального таланта самой Прасковьи Жемчуговой. Вероятно, эти обстоятельства и определили выбор Н.П.Шереметева, доверившего Кварнеги осуществление своего замысла. Архитектор нашел оригинальное решение поставленной задачи. Качественно преобразив имевшийся проект, он сумел придать зданию на Сухаревке вид прекрасного дворцового ансамбля.
По плану Е.С.Назарова холодная церковь разделяла две не сообщающиеся между собой части — богадельню и больницу. Кварнеги со стороны внутреннего двора построил теплую галерею, так что окруженная с трех сторон коридорами церковь стала теплой. Внутри церкви были устроены печи, украшенные замечательной красоты изразцами. Значительной перестройке подвергся центр здания, где Кварнеги заменил маловыразительный портик полукруглой колоннадой. Благодаря этому счастливо найденному архитектурному приему выгодно изменилась пространственная композиция всего ансамбля. Удивительное сочетание торжественности и в то же время изысканной легкости ощущалось в построении колоннады-полуротонды, внутри которой стояла символическая скульптура “Милосердие”.
Внимание и любовь архитектора к своему детищу ощущалась и в деталях: скульптурах, размещенных в нишах, прихотливом рисунке чугунных решеток ограды, в фигурных фонарях.
Огромное впечатление производило на современников и убранство церк¬ви Святой Троицы, напоминающее интерьеры дворцов конца XVIII века. То же сочетание белого мрамора и зеленого уральского камня. Золоченые капители, венчающие колонны и пилястры. Замечательные фрески, украшающие купол, барабан, паруса церкви - детища итальянского живописца Д.Скотти - дополнялись барельефами и лепными украшениями, изготовленными русским скульптором, академиком Г.Т.Замараевым. Сюжетами для живописи, барельефов послужили библейские сцены. Особое внимание привлекали два барельефа: “Воскрешение Лазаря” и “Избиение Иродом младенцев”. Моделью для одного из ангелов, изображенных на фреске купола, стал сын Шереметева и Жемчуговой - Дмитрий Шереметев. Довершали картину интерьера хрустальные люстры и многочисленные бра.
Умерла Прасковья Ивановна Шереметева всего 35 лет от роду. За ее гробом шло совсем мало народу, в основном крепостные актеры. Среди тех, кто провожал  Прасковью Ивановну в последний путь, был и архитектор Джакомо Кварнеги.
Им же на надгробной плите выбита надпись:
“Храм добродетели душа ее была.
 В ней чистая любовь и дружба обитала”.
Сам граф Николай Петрович Шереметев пережил жену лишь на шесть лет и весь остаток жизни посвятил благотворительным делам в ее память, и в первую очередь строительству Странноприимного дома, который, по мысли графа, должен был стать главным мемориальным памятником горячо любимой жене, самому дорогому сердцу человеку.
23 июня 1810 года в торжественной обстановке, в присутствии многочисленных гостей состоялось открытие Странноприимного дома, приурочен¬ное к 100-летию Полтавской битвы.
Спустя восемь месяцев в “Московских ведомостях” был опубликован первый публичный отчет о его деятельности. “Для надлежащего сведения обществу о благоуспешности сего заведения прилагается здесь краткая выписка, сколько со дня открытия Дома странноприимного в течение осьми месяцев, то есть с 23 июня минувшего года по 24 сего февраля содержалось в богадельне людей, кое число поступило в больницу...
1. В богадельне сего заведения довольствовано было жилищем, пищею, платьем и всяческими потребностями разного состояния гонимых судьбою, престарелых и неизлечимых: мужчин 64 - из них умерло 6, уволено по приисканию мест 4, выключено 6. Женщин 54 - из них выключено 4. За тем к 24 сего февраля на лицо богадельных обоего пола состоит 98 человек.
2. В больнице безнадежно лечимы были всякого звания и возраста бедных мужчин 93, женщин 108. Из числа их умерло: мужчин 8, женщин 6, выздоровело: мужчин 66, женщин 81. Затем к 24 сего февраля на лицо больничных состоит 40 человек”.
Удивительным образцом гуманистических традиций русской национальной культуры, чувства любви, сострадания стал Дом милосердия на Сухаревке. “Нельзя не дивиться, как учредитель, не имея для образца ничего подобного тому, что он задумал, мог достигнуть такого ясного и обширного взгляда на способы благотворительности и предусмотреть различные случайности, - писал спустя полвека выдающийся врач и общест¬венный деятель, главный доктор Странноприимного дома Алексей Терентьевич Тарасенков. - Можно сказать даже, что мысль учредителя опередила свой век: во многих позднейших благотворительных обществах господствуют идеи, далеко не столь современные...”
Гроза двенадцатого года не обошла Странноприимный дом. Здесь лечились раненые воины русской армии. В день вступления неприятеля в Москву в больнице оставалось 11 тяжелораненых офицеров, из богадельни не смогли выбраться 32 человека. За ними ухаживали несколько служителей во главе с канцелярским служителем Андреем Сергеевичем Назаровым. Французы, приняв Странноприимный дом за обычный барский особняк, начали было грабить его, но узнав, что имеют дело с богадельней, удержались от грабежа и даже помогли потушить пожар, начавшийся в здании, в котором сами разместили госпиталь для раненых французских офицеров и где неоднократно их консультировал и оперировал известный французский хирург и личный врач Наполеона Д.Ларрей.
После изгнания Наполеона из Москвы Странноприимный дом, один из немногих уцелевших во время пожара, превратился в госпиталь, где рядом лечились раненые русские и французские офицеры. Более 500 раненых получили здесь медицинскую помощь.
Уже впервые десятилетия существования Странноприимного дома его больница “по обилию медицинских пособий, по обширности и удобству помещений, по достоинству лиц служащих приобрела в то время славу, дошедшую до высшего медицинского начальства”. Авторитет боль¬ницы был столь велик, что руководство московского отделения Медико-хирургической академии испросило разрешения на то, чтобы студенты ее “для усовершенствования опытами науки, посещали больных, находивших¬ся в Странноприимном доме, под руководством доктора”, который утверждался лично царем в звании профессора академии.
В стенах Дома милосердия находили приют ветераны многих войн, получившие увечья при защите Родины. Здесь лечились участники обороны Севастополя и освободители Болгарии от турецкого ига, раненые офицеры и солдаты русско-японской войны. В дни декабрьского вооруженного восстания 1905 г. врачи Странноприимного дома оказывали медицинскую помощь раненым дружинникам Казанской железной дороги и Пресни.
Николай Васильевич Склифосовский скоропостижно скончался в возрасте 68 лет. Именно на его надгробной плите высечены слова, ставшие лозунгом для всех врачей – светя другим, сгораю сам. В 1923 году после создания на базе Шереметьевской больнице Института неотложной медицины, по предложению наркома Семашко ему было присвоено имя Н.В.Склифосовского.
*   *    *
В 1919 году на базе Шереметевской больницы была создана первая станция Скорой помощи, возглавил которую доктор Александр Сергеевич Пучков. Согласно же постановлению юбилейной комиссии по празднованию 5-летия советской медицины в Москве и Московской области в 1923 году Шереметевская больница переименовывается в Институт неотложной медицинской помощи имени Николая Васильевича Склифосовского.
До 1928 года хирургическое отделение больницы возглавлял ученик Н.В.Склифосовского, первоклассный хирург, сторонник раннего оперативного вмешательства при острых заболеваниях органов брюшной полости Василий Алексеевич Красинцев. Примечательно, что учитель Юдина по университету Иван Константинович Спижарный не только был учеником Склифосовского, но одно время работал вместе с В.А.Красинцевым в клинике, возглавляемой Склифосовским. Таким образом, и предшественник Сергея Сергеевича по институту, и сам Юдин всегда оставались убежденными сторонниками школы Николая Васильевича Склифосовского.

*Красинцев Василий Алексеевич
(1866 – 1928 гг.)
- В период с 1924 по 1928 годы возглавлял хирургическую службу Института неотложной помощи в Москве. После окончания медицинского факультета Московского университета в 1893 г., на протяжении 21 года заведовал хирургическими койками в Калужской Губернской земской больнице. В 1897 году защетил докторскую диссертацию. После конфликта с губернским руководством в 1914 г., переехал в Москву, где работал хирургом в Мариинской больнице. В 1920 году избран председателем Бюро врачебной секции Медсантруда. В августе 1924 года решением конкурсной комиссии Мосздравотдела, при рекомендации наркома Семашко А.Н., назначен на должность старшего хирурга Института неотложной помощи. Совместно с заведующим станцией скорой помощи Пучковым А.С. стоял у истоков организации оказания неотложной хирургической помощи в Москве. Умер 28 февраля 1928 г.

К приходу Сергея Сергеевича Юдина весной 1928 года на должность заведующего хирургическим отделением там уже работал знакомый ему по захарьинскому периоду Авксентий Xристофорович Бабасинов, который был не только талантливым хирургом, но и прекрасным коллегой и товарищем, значительно облегчив¬шим Юдину “вхождение” в коллектив.
Большая роль в процессе развертывания организационного таланта Юдина принадлежала выдающемуся патологоанатому и судмедэксперту Арсению Васильевичу Русакову, который с 1920 года и до конца своей жизни возглавлял патологоанатомическое отделение сначала Шереметевской больницы, а затем и Института. Специалист с мировым именем, знакомый с постановкой хирургической работы в Европе, он не только горячо поддерживал все новаторские почины Сергея Сергеевича, но и принимал в них самое активное участие.

*Русаков Арсений Васильевич
(1885 – 1953 гг.)
- Заведующий патологоанатомическим отделением Шереметьевской больницы с 1920 по 1924 гг. Организатор строительства патологоанатомического корпуса Института им. Н.В.Склифосовского, заведующий отделением с 1924 по 1953 годы. Профессор, заведующий кафедрой судебной медицины Первого Московского медицинского института. Совместно с учеными Краевским Н.А., Авцином А.П., Струковым А.И. проводил вскрытие И.В.Сталина. Написал и подписал заявление об отравлении И.В.Сталина как основной причины смерти. Умер ровно через месяц 10 апреля 1953 года при загадочных обстоятельствах.
Из имевшихся в Институте к приходу Юдина отделений следует отметить рентгенологическое отделение, созданное в 1923 году. Впервые в практике лечебных учреждений Союза оно обеспечивало круглосуточное обследова¬ние больных, поступавших в Институт для лечения острых заболеваний и повреждений. В целом же дело обстояло гораздо хуже.
Так, в 1926 году, в год перехода А.X.Бабасинова из факультетской хирургической клиники в Институт им. Н.В.Склифосовско¬го, по стационару и приемному покою дежурил один врач, а сам хирурги¬ческий стационар представлял собой старое, давно не ремонтированное поме¬щение, которое отапливалось еще голландскими печами. Все здание совер¬шенно не отвечало требованиям, предъявляемым к хирургическому стацио¬нару: операционная оборудована в одной из палат, освещение было недостаточным, инструмент - старым и малонадежным. Во всем здании развернуто всего 90 коек. А.X.Бабасинов вспоминал, что “после клиник Девичьего поля впечатление складывалось убогое».

*Розанов Борис Сергеевич
(1896 – 1979 гг.)
- выдающийся хирург, заслуженный врач РСФСР (1949 г), доктор медицинских наук (1950 г), профессор (1952 г), заслуженный деятель науки РСФСР (1957 г). После окончания медицинского факультета Московского университета в 1919 году служил полковым врачом в Красной Армии. В 1926 году принят на работу в Институт имени Н.В.Склифосовского. Первоначально работал выездным врачом скорой помощи. В 1928 году окончив экстернатуру работал хирургом в отделении под руководством В.А.Красинцева, а затем С.С.Юдина. Во время Великой Отечественной войны был назначен консультантом Главного Военно-санитарного управления Красной Армии. После возвращения С.С.Юдина из ссылки был назначен им руководителем 1-й хирургической клиники (1953 г). С 1953 по 1970 гг заведовал кафедрой хирургии Института усовершенствования врачей, одновременно являясь заместителем главного хирурга 4-го Главного управления при МЗ СССР.

*     *     *
Сергей Сергеевич начал свою деятельность в Институте с самого простого и необходимого - с реконструкции помещения, и уже через год, помимо начатого капитального общего ремонта здания был отстроен отдельный двухэтажный операционный корпус с тремя операционными, оборудованными в соответствии с хирургическими и гигиеническими требованиями того времени. Во время поездки Юдина в Германию в 1929 году приобретены два переносных рентгеновских аппарата, что позволило впервые в стране проводить рентгеновское обследование непосредственно у постели больного.
По окончании реконструкции к 1931 году хирургический стационар и операционные не только не уступали многим первоклассным заграничным больницам, но кое в чем и превосходили их. Работа по переоборудованию хирургического стационара ни в коей мере не снижала непосредственно саму хирургическую активность коллектива, возглавляемого Сергеем Сергеевичем: уже в первый год работы в Институте было проведено 76 операций по поводу язвенной болезни желудка со снижением послеоперационной смертности в 4 раза.
В 1930 году Юдин был командирован во Францию, где во время визита в Париж произошло его знакомство с Раймондом Лейбовичем – старшим ассистентом крупнейшей парижской клиники Сальпетриер и Пьером Рукезом – старшим хирургом нескольких парижских госпиталей. Цель командировки уже не столько учиться, сколько пропагандировать достижения советской хирургии. О том, что эта цель была успешно достигнута, свидетельствовало, в частности, письмо из Международного научного общества хирургов (Брюссель), полученное в октябре 1931 г., в котором подчеркивалось, что “работы по прободным язвам и особенно те, которые были доложены на научном обществе хирургов в Париже хирургом Юдиным, свидетельству¬ют о превосходном состоянии неотложной хирургии в Москве.”
Из письма С.С.Юдина профессору Р.Лейбовичу в сентябре 1933 года:
“Мой дорогой Раймон!
Получив Ваше письмо, я был очень удивлен, узнав, что мое письмо Вы не получили. Я послал Вам его спустя два дня после моего возвращения в Москву.
Таким образом, я могу повторить, что мое возвращение в Россию прошло в довольно хороших условиях и что я мог, к счастью, довезти сюда все, что взял из Парижа. Со мною были очень любезны на всех границах и во всех многочисленных таможнях, которые я должен был пройти, хотя письмо, полученное мною в Советском представительстве в Лондоне, было очень необходимо.
И вот я в Москве.
Я позвонил из Берлина по телефону моей жене и сообщил ей день и час моего прибытия в Москву. Вообразите, как была она и мой сын рады слушать мои рассказы о Берлине после почти трех месяцев разлуки.
Велосипед, который я привез для моего сына, прибыл с тем же поездом и мальчик не мог удержаться, чтобы не проехаться на нем по двору больницы в тот же вечер, несмотря на холод в 15 градусов ниже нуля.
Но это было только начало зимы: спустя несколько дней температура в Москве понизилась до – 30 градусов, и я едва осмелился выйти из дома, чтобы идти в мою клинику.
К моему возвращению вышла уже статья в “Вечерней Москве”, в которой сообщалось о моих успехах за границей, и десятки больных меня уже ждали. В течение этих первых трех недель я выполнил по меньшей мере полсотни случаев гастрэктомий.. Два дня тому назад приходил директор Института и осматривал все палаты с моими больными. “У вас тут настоящий «Улькус-Отель» (язвенная гостиница), - сказал он мне, уходя.
В тот день у меня в клинике находилось 37 больных уже оперированных или ожидавших операции. За время моего отсутствия было оперировано свыше 40 человек с прободными язвами, так что моя статистика насчитывает уже намного больше - 600 случаев.
Мои ассистенты, очевидно, сгорают от любопытства услышать о тех сообщениях, которые я сделал в Париже, и о мнении парижских хирургов по этому поводу.
Возможно, что Кондор и Госсе уже сделали доклады в Обществе хирургов, но поскольку я не получил в Москве ни одного экземпляра французского медицинского “Бюллетеня”, я могу узнать об этом лишь случайно и с большим опозданием. Постарайтесь, дорогой друг, сделать кое-что, чтобы поторопить моих докладчиков, и позаботьтесь, чтобы издательство “Массона” прислало мне копии этих выступлений.
А моя книга! Появится ли она когда-нибудь? Вы понимаете, что я не делаю из этого секрета, и не только Скундина, но и много других лиц с интересом и более чем живым любопытством ждут появления моей книги, приставая ко мне при каждом возможном случае с вопросами об отдельных деталях, касающихся книги, даты ее появления и возможности приобретения.
Прошу сообщить мне, удалось ли Вам опубликовать мою маленькую статью о самых высоких резекциях желудка. В ответ прошу и мне посылать Ваши рукописи, так как нисколько не сомневаюсь в Вас как в хирурге. Ваш стиль – просто восхищение. Я перечитывал Ваши статьи несколько раз.
С восхищением рад услышать, что Ваша замечательная статья послужила базой для предисловия Госсе, так как никто не знает до такой степени глубоко основу идей по переливанию крови и те трудности, с которыми я столкнулся на первых порах. Уместно отметить и то, что никто более из французских моих друзей не проявил столько искренности и расположения на мой счет, как Вы. Я знал это, я это чувствовал на протяжении всего моего пребывания у Вас.
Я, а также моя семья, Вам чрезвычайно признательны за все внимание и любезности, которыми Вы меня окружили в Вашей семье в Париже. Каждый раз, когда я рассказываю Натали о вечерах и о прогулках с Вами и Женевьевой, она пребывает весь вечер в растроганных чувствах.И каждый раз мой мальчуган снова, уже в двадцатый раз, крутит фильм, чтобы увидеть Вас и Женевьеву на втором этаже Эйфелевой башни. Вы, Раймон, появляетесь на экране лишь на несколько мгновений, чего нельзя сказать о нашей очаровательной и грациозной Женевьеве. Моя жена в совершенном восхищении, что познакомилась с ней во время нескольких сеансов этого фильма, который, между прочим, сделан совсем не плохо.
 Я только что получил детали, которых мне не хватало к аппарату – увеличителю, и я Вам пошлю несколько отпечатков из этого фильма. Что касается Вас, Раймон, то Вы должны мне послать не только портреты Госсе и Ленорма, но в первую очередь Ваш собственный портрет, который я желаю иметь у себя в Институте, чтобы видеть его среди портретов Мэйо, Бэбкокка, Бира и многих других.
Я еще не проявлял пленки, которые были в моем Кинамо, а также последние бобины, которые я отснял уже здесь, в Моске, в Институте.
Что касается радиографии, то я их делал, хотя правда на стекле, из-за совершенного отсутствия пленки даже для случаев, которые представляются исключительно хорошими по предварительной скопии. Попытайтесь напомнить Массону, что для моей будущей книги о экстренной хирургии будет необходимо иметь безукоризненные фото и что было бы хорошо послать мне несколько пакетов 30х40 и несколько катушек панхроматической пленки.
Вот, мой друг, довольно длинное письмо, для чтения которого Вы едва ли найдете время. Я воображаю, что Женевьева первая прочтет его, увидев мое имя на конверте. Представляю, как она будет Вам его читать вслух во время обеда, среди коротких промежутков, которые Вы имеете для того, чтобы проглотить поданные Вам вкусные вещи, среди вызовов и разговоров по телефону, которые Елена не преминет преподнести Вам вместо десерта.
Не забудьте передать от меня привет Полетте, Ивонне и их мужьям. Не забудьте поблагодарить от имени моей жены Ивонну за фотографии, которые Вы прислали. И попросите ее от меня прислать мне еще, по крайней мере, те фотографии, где мы сфотографированы вместе с Вами.
Что касается Женевьевы, то разрешите мне еще раз просить Вас передать ей самую искреннюю благодарность за то расположение и внимание, с которым она ко мне отнеслась. Моя жена и я будем рады принять Вас у нас в Москве, как можно скорее. Вы будете у нас хорошо устроены, и мы с Вами вместе поедем на юг.
Что скажите Вы, мой дорогой Раймон? Вы мой лучший друг изо всех, кого я знаю за пределами моей страны. Я уверен, что уже скоро я буду польщен знать Вас как лучшего хирурга Парижа. Не забудьте только несколько маленьких дружеских советов, которые я разрешил себе дать Вам в разговоре о вашем научном будущем. Не забывайте также, что до тех пор, пока я являюсь начальником хирургии в Институте имени Склифосовского, Вы можете рассчитывать на все мои научные статистические данные, как если бы они были данными клиники Сальпетриер.
Разрешите думать, что маленькие подарки, которые прислал мой Институт профессору Госсе, уже помещены в музее Сальпетриер.
Если будут какие-либо публикации в парижской прессе после доклада господ Госсе и Мондора, пришлите мне эти материалы непременно заказным письмом как можно скорее.
С дружбой и нежностью к Вам, Женевьеве и Аннете. Мой наилучший привет мадемуазель Изабелле.
Ваш Сергей Юдин”.

Вскоре Лейбович и Рукез уже сами приехали в Москву, где после посещения Института имени Н.В.Склифосовского, восхищенные хирургической работой Сергея Сергеевича, в его честь во Французском посольстве устроили торжественный ужин в присутствии посла в Москве Альфана, которого спустя шесть месяцев Сергей Сергеевич оперировал, будучи вызванным к нему домой в экстренном порядке.
Почти в аналогичных условиях произошло знакомство Юдина в 1934 году с бывшим французским послом Шарпантье. Однако на этот раз диагноз острого хирургического заболевания подтвержден не был, и консультация закончилась обильным завтраком, на котором была и приехавшая навестить Шарпантье балерина Лепешинская.
Со временем между семьями Юдиных и Шарпантье установились самые дружеские отношения, так что Шарпантье при каждом удобном случае во время как неофициальных, так и официальных приемов, устраиваемых во Французском посольстве, непременно приглашал с Сергеем Сергеевичем и Наталью Владимировну. Один из таких приемов был организован во Французском посольстве по случаю приезда в Москву французского поэта Арагона и Жолио-Кюри. В другой раз в посольстве состоялось знакомство Сергея Сергеевича с академиками Парнасом и Линой Штерн, генералом Игнатьевым и Ольгой Брик. Неоднократно с Шарпантье Юдин выезжал на охоту, которая как правило проходила в районе станции Сходня.

*Альфан Шарль Эрвэ (1879 – 1943 гг.)
- француский дипломат, Посол Франции в России 1936 – 1942 гг.

*Шарпантье Елизавета Александровна (1881 – 1950 гг.)
- известная русская балерина императорской труппы в Петербурге, дочь известной русской балерины, родственница советника французского посольства в Москве иШарпантье Гюстав (1860 -1956 гг.) – выдающийся французский композитор.

*Лепешинская Ольга Васильевна (1916 – 2008 гг.)
- советская артистка балета, балетный педагог, общественный деятель. Прима-балерина Большого театра. Народная артистка СССР (1951). Лауреат четырёх Сталинских премий (1941, 1946, 1947, 1950). Кавалер ордена Ленина (1971). Родилась 15 (28) сентября  1916 год в Киеве в дворянской семье украинского происхождения. Начинала заниматься хореографией сама. В 1933 году окончила Государственный московский балетный техникум при  ГАБТ (ныне Московская академия хореографии) (педагоги А. И. Чекрыгин, Е. А. Шарпантье, Е. М. Адамович, В. А. Семёнов). В 1933 году дебютировала в Большом театре, В БДТ Лепешинская исарлнила 27 главных ролей. Завершив карьеру балерины в 1963 году, занималась преподаванием как в СССР, так и за границей:  Риме,  Будапеште,  Мюнхене,  Берлине,  Дрездене,  Штутгарте,  Вене,  Белграде,  Стокгольме, Нью-Йорке, Токио,  Лондона, Осло и других городах. В 1997 году стала профессором ГИТИСа. Более 50 лет возглавляла государственную экзаменационную комиссию на кафедре хореографии ГИТИСа. В 1951 году находилась под следствием, в связи с арестом ее второго мужа генерала МГБ Райхмана Л.Ф.

*Игнатьев Алексей Алексеевич (1877 – 1954 гг.)
- граф, генерал майор царской армии, участник Русско-японской войны. В 1912—1917 — военный агент во Франции; одновременно представитель русской армии при французской главной квартире. Во время Первой мировой войны руководил размещением военных заказов во Франции и поставкой их в Россию. После Октябрьской революции перешёл на сторону Советской власти, оставался во Франции. В 1925 году передал советскому правительству денежные средства, принадлежавшие России (225 млн франков золотом) и вложенные на его имя во французские банки. За эти действия был подвергнут бойкоту со стороны эмигрантских организаций. Был исключён из товарищества выпускников Пажеского корпуса и офицеров Кавалергардского полка. Работал в советском торговом представительстве в Париже. В 1937 году вернулся в СССР. Служил в Красной армии, работал в военных учебных заведениях: инспектор и старший инспектор по иностранным языкам Управления военно-учебных заведений РККА, начальник кафедры иностранных языков Военно-медицинской академии. Комбриг РККА. В 1940 году принят в Союз писателей СССР. С октября 1942 года — старший редактор военно-исторической литературы Военного издательства НКО СССР. Был инициатором создания в 1943 году кадетского корпуса в Москве (Сталин одобрил предложение и назвал училище Суворовским). В том же году инициировал возвращение погон в действующую армию. Генерал-лейтенант Красной Армии (1943).

*Фредерик Жолио-Кюри (1900 – 1958 гг.)
- французский физик и общественный деятель. Член Французской академии наук, иностранный член-корреспондент Академии наук СССР (1947 г), иностранный член Лондонского королевского общаства, Лауреат Международной Сталинской премии. Социалист и член коммунистической партии Франции. Основатель всемирного Движения сторонников мира. Совместно с женой Ирэн лауреат Нобелевской премии по химии «за выполненный синтез новых радиоактивных элементов» (1935 г).

*Ирэн Жолио-Кюри (1897 – 1956 гг.)
- французский физик, старшая дочь Марии Склодовской-Кюри и Пьера Кюри, жена Фредерика Жолио-Кюри. С 1946 года директор Института радия в Париже, кавалер ордена Почётного легиона Франции. Ирен Жолио-Кюри умерла в Париже 17 марта 1956 года от острой лейкемии в результате лучевой болезни.


*Брик Лиля Юрьевна (1891 – 1978 гг.)
- «муза русского авангарда», хозяйка одного из самых известных в XX веке литературно-художественных салонов. Автор мемуаров, адресат произведений Владимира Маяковского, сыгравшая большую роль в жизни поэта. Ей, в частности, были посвящены поэмы «Про это», «Флейта-позвоночник», стихотворения «Ко всему», «Лиличка!» и многие другие произведения. Получив половину прав на творческое наследие Маяковского, Лиля Юрьевна участвовала в выпуске полного собрания сочинений поэта. Создала первый в Москве музей Маяковского (впоследствии ликвидированный). С конца 1950-х годов цензура стремилась исключить фамилию Брик из биографии Маяковского. Лиля Юрьевна Брик покончила жизнь самоубийством в 1978 году в возрасте 86 лет.

Посещая хирургические стационары Старого и Нового Света, Сергей Сергеевич видел, что и как надо реорганизовать, чтобы значительно улучшить работу хирургического учреждения в целом, в связи с чем за самое короткое время в Институте были созданы все условия для оказания экстренной квалифицированной помощи пациентам с любой травмой или острым хирургическим заболеванием круглосуточно.
В связи с несомненными успехами Института в лечении неотложных состояний на базе его клиник в 1931 году были органи¬зованы три кафедры Центрального института усовершенствования врачей: военно-полевой хирургии, руководимой Юдиным, военно-полевой трав¬матологии, возглавляемой профессором Гориневской, и военно-полевой терапии с заведованием профессором Крюковым.
В марте 1931 года Сергей Сергеевич Юдин был избран профессором и утвержден Наркомздравом в должности заведующего кафедрой неотложной помощи Центрального института усовершенствования врачей.
Вскоре Институт хирургии имени Н.В.Склифосовского посетил профессор хирургии Лелио Зено, знакомство с которым у Юдина состоялось еще в 1929 году во время выступления Юдина с докладами в Париже. Пробыв в Москве несколько дней, Зено улетел в Вену, откуда с разрешения Наркомздрава привез в подарок Институту имени Склифосовского очень дорогое ортопедическое оборудование. Из Вены он вернулся в Москву уже со своей женой – Кристиной, урожденной Монсеррат, дочерью банкира. После их приезда с разрешения Наркомздрава и Наркомата иностранных дел они жили в квартире Юдиных около 6-ти месяцев, в течение которых Зено работал в Институте имени Склифосовского в качестве штатного консультанта-травматолога.
Из письма профессора Лелио Зено профессору хирургии Юдину С.С.,
4 апреля 1932 года:
“ Господину профессору Сергею Юдину, г.Москва.
Глубокоуважаемый профессор! При первом же удобном случае, по возвращении от Вас я планировал подготовить лекцию о неотложной хирургии, но, к несчастью, все данные, которые Вы мне дали в последние два дня, и все мои записи, которые я сделал в различных институтах Москвы, были отобраны у меня на русской границе по непонятным для меня причинам и без всяких оснований на то и объяснений. Данный факт не должен Вас беспокоить, так как все записи абсолютно безобидные.
Я только что отправил авиапочтой письмо послу Шлейферу с просьбой об его вмешательстве в это дело, чтобы мне срочно доставили этот материал, с помощью которого я имею намерение опубликовать небольшую книгу о медицине в России. Если Вы имеете возможность помочь мне в этом деле, прошу оказать содействие.
Я был бы рад получить новости об Институте Склифосовского. Сообщите мне, когда Вы опубликуете мою лекцию в Вашем “Новом хирургическом архиве”. Вполне вероятно, что я в самое ближайшее время опубликую с переводом на французский язык переданные мне Вами ранее статьи в журнале “Парижская хирургия”.
По мере того, как проходит время, я чувствую все большее желание вернуться в Россию, а будущее большевистского опыта мне кажется с каждым днем все более необыкновенным.
Ну, что же, мой дорогой друг, пишите мне, по возможности, скорей и не беспокойтесь за литературу и сделанные Вами ошибки во французском языке, я пойму Вас и буду читать с большим удовольствием, даже с ошибками, править которые сочту за честь.
Пожимаю Вам крепко руку.
С наилучшим приветом от меня и моей жены Кристины к Вам из Парижа Лелио Зено”.
Кто же он такой – профессор хирургии Лелио Зено и почему мы хотим о нем рассказать подробно? После прочтения нескольких страниц об этом удивительном человеке, заслужившим по праву быть причисленным к галереи выдающихся отечественных хирургов, - вы, поймете, что он заслужил этого.
Лелио Хозевич Зено родился в Турине (Италия) 16 мая 1890 года. Весьма состоятельные родители уже в 1891 г. переехали в Росарио (Rosario), город в центральной части Аргентины, на реке Парана, в провинции Санта-Фе. В 1915 г. Л. Зено закончил медицинский факультет Университета в Буэнос айресе с золотой медалью. Практические навыки получил в крупной клинической больнице столицы Аргентины. В возрасте 22 года начал работу как хирург вместе со своим братом Артемио, преподавателем на факультете хирургической клиники города Росарио.

*Зено Лелио Хозевич (1890 – 1968 гг.)
- аргентинский хирург-травматолог. Родился в Турине, затем семья эмигрировала в Аргентину. Ученик австрийского профессора Лоренца Белера и французского профессора Витторио Путти (во время Великой Отечественной войны профессор Белер – главный хирург вермахта). Проходил стажировку в клинике Майо в Рочестере (США).В 1931 и 1936 гг приезжал в Москву, где стоял у истоков организации неотложной травматологической службы в Институте имени Склифосовского и Басманной больнице. Участвовал в обучении врачей-травматологов, проводил показательные операции, читал лекции. После возвращения из России, опубликовал несколько книг о своем медицинском опыте в СССР, впечатления аргентинского хирурга в Москве, специализированная медицина и медицина в России. В 1952 году в Аргентине создал общество пластических хирургов и на протяжении многих лет являлся его председателем. Умер в Аргентине в возрасте 78 лет.
В 1916 г. молодой врач впервые посещает в Европу для совершенствования профессиональных знаний. Начал с работы в разных хирургических центрах Лондона. В 1918 г. переехал во Францию на кафедру профессора Дельбе (Delbet) как интерн парижской больницы «Necker». После возвращения на родину становится профессором хирургического факультета Росарио и действительным членом хирургической академии Аргентины. Интенсивно занимается научной работой. В последующем увлекается травматологией и хирургией, посещает основные хирургические клиники США и Германии. Затем приезжает в Вену и знакомится с послевоенным опытом и достижениями в травматологии в клинике профессора Лоренца Белера.
В 1931 г. Лелио Зено приезжает в Россиюи знакомится с руководителем хирургической службы Института неотложной помощи С.С.Юдиным, в тот период налаживающим травматологическую службу г.Москвы, который предлагает аргентинскому профессору возглавить перестройку экстренной травматологической помощи в столице. С.С.Юдин называл его преобразования «Школой Лелио Зено». Такой чести ученик Л.Белера заслужил только в Аргентине. По-видимому, самодостаточный и независимый иностранный профессор, не знавший русского языка, оставался далеким от нашей реальной действительности человеком. Не понимая ответной не просто равнодушной, но и порой крайне негативной реакции со стороны советских властей, проработав в Институте склифосовского около года Лелио Зено, решил вернуться во Францию.

В архивах чудом сохранился следующий документ.
Центральная Контрольная Комиссия Ц.К.П. (б-ов
Народный Комиссариат Рабоче-крестьянской Инспекции СССР
Москва, Ильинка , 21.
14 февраля 1932 г.
  Народному комиссару  здравоохранения РСФСР тов. Владимирскому
Просим принять крупного южноамериканского профессора хирургии Д-ра Зено, который работает в Институте Скорой Помощи им. Склифосовского.
Ввиду безобразного к нему отношения, проф. Зено собирается уехать домой, что весьма нежелательно с политической и деловой точек зрения.
Просим принять соответствующие меры.
Секция иностранных специалистов   (Ф.А.Франкин)

В марте 1932 г. активный поборник перестройки советской  травматологии вернулся на родину. Свои впечатления об организации медицинской службы страны Л.Зено изложил в книге «Медицина в России».
Во второй раз аргентинский травматолог приезжает в СССР осенью 1935 г. и даже вступает в профессиональный союз медико-санитарного труда РСФСР. К этому времени его производственный стаж в России составил 1 год 6 мес. Поскольку возглавившая к этому времени травматологическую службу в Институте Склифосовского профессор Валентина Валентиновна Гореневская и речи не хотела вести, даже о возможности присутствия в стенах клиники этого “напыщенного фазана”, дабы не идти на прямой конфликт с Гореневской Сергей Сергеевич предложил Лелио Зено, активно подключиться к созданию травматологического центра на базе Басманной больницы г.Москвы. Вопрос о трудоустройстве был решен быстро. В итоге Зено в течение 18 месяцев он практически организует и совершенствует новый травматологический центр. Свой опыт реконструктивных операций у пострадавших он обобщит позже в монографии «Пластическая хирургия», вышедшей в 1936 г. в Аргентине.
И все же чем был обусловлен приезд аргентинца в Россию?
Во-первых, Лелио .Зено считал государственное здравоохранение весьма благоприятной почвой для организации травматологической службы. Во-вторых, интенсивная индустриализации СССР способствовала «мирной травматической эпидемии»; в таких условиях можно было получить богатую практику. В третьих, Зено совершенно искренне придерживался политических взглядов, близких к социалистическим, и верил в благие намерения большевиков.
1930-е годы характеризовались пропагандистским нажимом на эмигрантов и квалифицированных иностранцев. Советское правительство создавало благоприятные условия для их работы и реализации творческих грандиозных замыслов. Многих критически мыслящих специалистов во время путешествия по СССР удавалось превратить в «очарованных странников». Аргентинский хирург приехал с намерением объединить существующие ортопедические центры Харькова, Москвы, Ленинграда, Екатеринбурга и предложить наилучший план совершенствования травматологической помощи в условиях интенсивной индустриализации, популяризации новых технических приемов, воспитания молодых специалистов и расширения кругозора уже сложившихся ортопедов. В поездках по стране аргентинского травматолога часто сопровождал генерал-полковник медицинской службы Ефим Иванович Смирнов, в 1935-1936 и 1937-1938 - начальник курса Военно-медицинской академии, в 1936-1937 помощник начальника отдела кадров Санитарного управления РККА.
В основу преобразований был положены принципы и оригинальное оборудование Л.Белера, поставленное в Институт скорой помощи им. Н.В.Склифосовского по инициативе и собственные средства Л.Зено. После изменений в руководстве института и перехода травматологических коек под начало проф. В.В.Гориневской, некоторые талантливые травматологи во главе с С.И.Баренбойм перешли на работу в Басманную больницу. Как известно, это учреждение расположено в густонаселенном районе г.Москвы, рядом с тремя основными вокзалами столицы. Объем многопрофильной неотложной помощи в то время не уступал институту скорой помощи им. Н.В.Склифосовского. Главный врач (в те времена директор) учреждения Леонид Харитонович Кечкер создал благоприятные условия для преобразований в травматологическом отделении.

*Гориневская Валентина Валентиновна (1882 – 1953 гг.)
- доктор медицины, профессор, заслуженный деятель науки РСФСР, полковник медицинской службы. С 1932 по 1939 гг. первая заведующая травматологическим отделением Института неотложной помощи имени Н.В.Склифосовского, заведующая кафедрой травматологии в Центральном институте усовершенствования врачей. В годы Великой Отечественной войны – инспектор-консультант Главного военно-санитарного Управления Красной Армии. До 1953 года заведующая кафедрой военно-полевой хирургии военно-медицинского факультета при Центральном институте усовершенствования врачей Москвы. Умерла 25 сентября 1953 года.

В 1934 г. В.В.Гориневская опубликовала немного странную статью о результатах сравнительной оценки различных методов лечения переломов. Формально это было первое кооперированное исследование по единой форме, предложенной Цусстрахом. Участвовали учреждения Днепропетровска, лечебно-протезного института г. Москвы и институт им. Н.В.Склифосовского. Обработано 1574 травматологических случая. Точно указан срок действия внедренных методик Л.Зено в НИИ скорой помощи: с 1 ноября 1931 г. по 1 июня 1932 г. Имя аргентинского ортопеда, разумеется, не упоминается. В работе подчеркивается, что с 1.06.1932 по 1.01.1933 г. на всех базах была применена "новая методика"  В.В.Гориневской. Анализ полученных результатов доказывал, что старая "методика Л.Белера" дала худшие результаты, чем родная, отечественная. Начавшаяся политизация науки несомненно повлияла на трактовку полученных данных. Впрочем сама организация научного исследования очень далека от методов доказательной медицины даже того времени. Тем не менее, основные принципы работы и ранее внедренные технологии были сохранены, но уже под флагом нового руководства.
Но Лелио не обращал внимания на амбиции руководителей. Он одобрял деятельность травматологического отделения НИИ им. Н.В.Склифосовсокого и считал, что во многом это и его заслуга. Не теряя времени, он сразу занялся оборудованием новой базы. Проживал в это время Зено у главного хирурга Басманной больницы Вознесенского.
И опять на собственные средства. Персонал Басманной больницы и кафедры травматологии поддерживал тесные контакты с бывшим шефом С.С.Юдиным. В реформах Л.Зено участвовал и выдающийся педагог Г.А.Рейнберг, брат известного остеорентгенолога, Герман Аронович был хирургом с высокой общей культурой и широкой эрудицией. Владел семью языками, включая греческий и иврит. Даже в те времена такие специалисты становились редкостью. Он закончил Дерптский университет, служил в Красной Армии полковым врачом. Стажировался в институте онкологии у П.А.Герцена и работал в клинике Н.Н.Бурденко. С 1932 г. он стал главным хирургом Басманной больницы. Ортопедическим отделением руководил Г.С.Бом, который одновременно заведовал и кафедрой хирургии 1-го Московского медицинского института. В подчинении у него была С.И.Баренбойм и знаменитый впоследствии отечественный травматолог А.В.Каплан. Таким образом, в Басманной больнице сложился исключительно работоспособный коллектив единомышленников, совершивших эффективную реформу травматологии в масштабах всей страны.
Благодаря великодушному жесту аргентинского профессора  Басманная больница обрела заграничные образцы аппаратуры, которые обеспечивали оптимальное лечение всех типов переломов. В этом учреждении до мельчайших деталей была разработана стандартизация оборудования. В публикациях того времени подчеркивалась необходимость в подготовке травматологических отделений к работе в военной обстановке.
Поскольку война требует максимальной стандартизации инструментария и методик лечения, по белеровским образцам налажено производство отечественного  хирургического оборудования. В течение двух лет руководство Басманной больницы устанавливало связи с заводами, способными выполнить заказ на хирургический инструментарий, на поиски отечественного сырья, подготовку чертежей и документации для массового производства современной аппаратуры. Много времени потребовалось для повышения качества изделий и максимального приближения к функциональным возможностям зарубежных образцов. Басманная больница распространяла высококачественное оборудование и инструментарий по другим отделениями г. Москвы, а также по иногородним больницам.
Однако главным достижением Зено того времени была организация массового обучения специалистов на базе кафедры хирургии 1-го Московского медицинского института, фактически в Басманной больнице, что не входило в планы Гореневской, которая в это время заведовала кафедрой травматологии Института усовершенствования врачей с основной клинической базой в Институте имени Склифосовского. Именно по этой причине она продолжала “гадить” Зено, а заодно и Юдину, с которым Лелио продолжал консультироваться по любым организационным вопросам, часами просиживая у него в кабинете.
До и после Великой отечественной войны много писали о глухой гипсовой повязке. Приоритет ее “открытия” приписывали  Б.А.Петрову (как тогда внушали общественности, извлек метод “из дальних уголков подсознания”). В действительности технику глухого гипсования открытых переломов пропагандировал еще Лоренц Белер. Российским хирургам нужно было догонять Запад в реформировании травматологии. Под руководством Л.Зено создана группа врачей для изучения травматологического опыта Европы. Аргентинский профессор был прогрессивно настроенный человек, достаточно богатый и независимый. В Буэнос-Айресе у него была собственная клиника. Лелио Зено в напряженный, а быть может и предвоенный период для Страны Советов искренне хотел помочь молодой республике. Он был виртуозом своего дела. На его технику проведения не только травматологических операций, но и методику гипсования приходили  смотреть и П.А.Герцен, и С.С.Юдин, и Н.Н.Приоров и А.В.Каплан в ведущих клиниках СССР начали применять прогрессивные хирургические и консервативные методы лечения травматиков (остеосинтез диафизарных и внутрисуставных  переломов костей, лечение переломов позвоночника, сухожильно-мышечная и костная пластика и др.). Впервые в нашей стране Л.Зено при участии произвел открытый остеосинтез медиального перелома шейки бедренной кости трехлопастным гвоздем Смита-Петерсона. Профессор из Аргентины широко пропагандировал и внедрял метод лечения ожогов конечностей с помощью безподстилочной гипсовой повязки. Своим опытом Л.Зено щедро делился на лекциях и практических занятиях с большими группами хирургов из многих городов страны.
Несмотря на языковый барьер, он выступал на заседаниях хирургических обществ Москвы, Ленинграда, Киева, Свердловска, Иркутска, но и поддерживал личные контакты с ведущими травматологами и хирургами страны Ю.Ю.Джанелидзе, В.Д.Чаклиным (в те времена "директор кафедры ортопедии Свердловского мединститута им. Г.Н.Каминского), В.С.Левитом (генерал-майор медицинской службы). Многие из них в последующем стали организаторами хирургической помощи раненым во время Великой Отечественной войны.
Но главным проводником всех новых идей был все-таки С.С.Юдин. Он перевел на русский язык и от имени Л.Зено прочел «нестандартный доклад» на заседании хирургического общества Москвы и области о «грядущей военной эпидемии», о перспективных методах лечения ран и открытых переломов. Однако на этот раз не только Гориневская, но и сам Н..Н.Бурденко, раскритиковали не только самого Л. Зено, но и Юдина за  идеологическую невыдержанность, заклеймив обоих в правом оппортунизме и паникерстве.
Тем не менее, настойчивому аргентинцу и опять при поддержке Юдина С.С., удалось настоять на издании в 1932 г. в сокращенном виде основного труда Л.Белера «Методы лечения переломов костей» на русском языке, при переводе Юдина. В Германии эта книга переиздавалась 16 раз. На основных языках мира она увидела свет 40 раз. В России всемирно известная монография была переиздана в 1937 г. и в 1977 г. Но, несомненно, что то первое издание этой книги повлияло на капитальные труды по травматологии самой В.В.Гориневской.
Существенную роль в организации травматологического центра Басманной больницы сыграла Софья Исааковна Баренбойм. Среди хирургов ее особо выделял С.С.Юдин. Мимо ее трагической биографии нельзя пройти мимо. Она не только участвовала в клонировании современного хирургического инструментария и методов лечения. Ее имя связано с героическим экспериментом по переливанию крови. Именно ей молодой травматолог А.В.Каплан впервые в 1933 г. перелил плацентарную кровь.  В вышедшей в 1936 г. монографии под редакцией В.В.Гориневской «Основы травматологии» утверждалось, что переливание плацентарной крови разработано и стало применяться в клинике проф. М.С.Малиновского. Лелио Зено стимулировал инициативы С.С.Юдина и сотрудников в разработке проблем трасфузиологии. Без поддержки аргентинского хирурга не могла бы быть издана в 1933 г. в Париже известная монография о переливании посмертной крови.
С.И.Баренбойм была женой дипломата И.Н.Дейчмана, первого секретаря посольства в Японии и консулом в г. Токио. В 1938 г. он был арестован и репрессирован вместе с послом К.К.Юреневым. Софье Исааковне настойчиво предлагали отказаться от мужа – «врага народа». В связи с несогласием ее исключили из партии и в 1941 г. с двумя дочерьми сослали за Урал в г. Троицк Челябинской области. Там она оказывала высококвалифицированную помощь раненым бойцам. Одна из ее дочерей закончила курсы медсестер и погибла на фронтах Великой Отечественной войны.
После войны С.И.Баренбойм разрешили переехать в г. Ташкент, где она работала доцентом кафедры госпитальной хирургии, оформила докторскую диссертацию по переливанию плацентарной крови. Защита успешно состоялась в 1-м Московском медицинском институте. Однако в ВАК поступило анонимное письмо, в котором сообщалось, что С.И.Баренбойм – жена «врага народа». Диссертацию ее не утвердили, мотивируя тем, что она не является автором идеи переливания плацентарной крови.
Муж был реабилитирован в 1955 г., но вскоре после освобождения умер. С.И.Баренбойм вернулась в Москву на место ассистента кафедры ортопедии и травматологии ЦИТО. В течение 19 лет она успешно готовила кадры травматологов страны. Умерла Софья Исаковна в 1974 г. Имя ее незаслуженно забыто не только травматологами, но и историками медицины, а сама идея утилизации плацентарной крови, до сих пор не получила своего развития.
Пострадали и многие другие ключевые фигуры советского здравоохранения, с которыми пришлось контактировать Л.Зено, были в последующем репрессированы. Его опорой был Г.Н. Каминский, возглавивший Наркомздрав РСФСР в 1934 г., сразу после окончания XVII съезда ВКП(б), вошедшего в историю как «съезд расстрелянных». Через три года  на Пленуме ЦК нарком здравоохранения СССР Каминский допустил неосторожные высказывания о Берии. Сразу после заседания Григорий Наумович 42 лет от роду в феврале 1938 г. был арестован и расстрелян. Его имя было предано забвению, несмотря на то, что в 1955 г. нарком посмертно реабилитирован.Трагически сложилась судьба и у директора Басманной больницы. Леонид Харитонович Кечкер был репрессирован в марте 1953 года по «делу врачей» за «преступные связи» с академиком М.С.Вовсии проф. Э.М. Гельштейном.Чудом избежал расстрела и генерал-полковник медицинской службы акад. Е.И.Смирнов. 9 декабря1952 года после начала следствия по делу "врачей-убийц" Евгений Иванович Смирнов (непосредственный участник ареста Юдина) был снят с поста министра здравоохранения СССР за "неудовлетворительное руководство и политическую беспечность".
Но об этом позже…………
Из письма доктора медицины Чарльза Мэйо, США, штат Миннесота, г.Рочестер, - профессору Юдину Сергею С., Москва, Институт имени Склифосовского от 3-го августа, 1933 года:
“Уважаемый профессор Юдин!
Я получил Вашу интересную книгу “Переливание трупной крови человеку” и очень рад иметь эту книгу у себя. Благодарю Вас за нее. Это блестящая работа, которая открывает новую дорогу к прогрессу медицины и хирургии. Я уверяю Вас, что эта книга будет с интересом читаться многими моими коллегами и принесет большую пользу не только им, но и всей медицине в Мире.
С наилучшими пожеланиями Чарльз Мэйо”.
Интересен факт, что степень доктора медицинских наук Высшая квалификационная комиссия Наркомздрава присвоила С.С.Юдину только в феврале 1935 года и без официальной защиты на Ученом сове¬те, по совокупности работ, что называлось “гонорис кауза” и было явлением исключительным.
Постепенно в Институте имени Н.В.Склифосовского вокруг Сергея Сергеевича сложился очень хороший коллектив помощников и соратников, причем не только из числа врачей.
*   *    *
Одним из таких самых преданных сотрудников до последних дней была старшая операционная сестра, секретарь, большой и искренний друг Марина Петровна Голикова.
После окончания техникума по металлу Марина Петровна пришла в медицинское училище, которое закончила в 1930 году с отличием, в связи с чем и была направлена на работу в качестве медицинской сестры в столь престижное медицинское учреждение, которым являлся Институт имени Н.В.Склифосовского.
Сергей Сергеевич сразу отметил ее природные способности, назначив Марину Петровну свой личной операционной сестрой. Ее талант операционной сестры полностью соответствовал хирургическому таланту самого С.С.Юдина. За короткий промежуток времени Марина Петровна уже знала особенности и ход всех операций, с одного взгляда понимала, какой инструмент нужен С.С.Юдину в данный момент: неуловимо точными движениями она вкладывала между его пальцами то зажим, то ножницы. Вскоре за редким исключением, почти на всех операциях Сергею Сергеевичу помогала именно она, а уж на ответственных операциях стояла только она.
Но не только в операционной. Почти во всех основных хирургических достижениях отделения и лично Сергея Сергеевича есть большая доля ее заслуг: в разработке переливания трупной крови, в создании искусственного пищевода, в развитии хирургии язвенной болезни, в создании ортопедических столов и т.д.
Кроме того, Марина Петровна обладала редким для женщин пониманием техники и любовью к ней: она не только знала устройство мотоцикла и автомашины, но могла починить их, что нередко и делала, помогая Сергею Сергеевичу в ремонте автомобиля. (Кстати, в довоенные годы, учась еще в медицинском техникуме, она заняла первое место в мотогонках).
Когда Юдин начал заниматься разработкой темы искусственного пищевода и ему понадобилось систематическое фотографирование оперирован¬ных, то Марина Петровна освоила фотографию на профессиональном уровне; Юдину понадобился для работы киносъемочный материал - Марина Петровна стала вполне грамотным кинооператором. Она владела также в совершенстве машинописью и была незаменимым секретарем и после операционно¬го дня частенько разбирала почту, реферировала, готовила материал для предстоящей лекции. Одним словом, теперь Сергей Сергеевич практически не мог обойтись без ее помощи, которую всегда очень высоко ценил.

Для того чтобы быть во всем полезной Сергею Сергеевичу, Марина Петровна еще до войны начала изучать английский язык. Всю свою жизнь она зани¬малась самообразованием, посещала выставки, много читала, любила общаться с окружающими ее людьми. Но самым ценным, что в Голиковой отмечал Сергей Сергеевич, была ее ежедневная колоссальная работоспособность.
Со своей стороны Сергей Сергеевич почти боготворил ее. Прошло только два года, как Марина Петровна пришла на работу в Институт, а Сергей Сергеевич в разговоре уже упоминал: “У меня была конференция, и Марина все организо¬вала, выставила все таблицы и все продемонстрировала. Так может только моя Марина!”
К началу Великой Отечественной войны ей было едва за 30 лет. Высокая, чуть полная, но стройная; лицо выразительное, широко открытые карие глаза; носила гладкую на пробор прическу с маленьким шиньоном.
Дочь Марины Петровны во время Сталинградской битвы оказалась в районе боевых действий, и Сергей Сергеевич сделал почти невозможное, добившись эвакуации ее оттуда в самый разгар боевых действий на самолете в Москву.
*     *     *
Среди близких Юдину людей, несомненно, яркой личностью была Ирина Антоновна Цанова - дочь известного ялтинского хирурга, с кото¬рым Сергей Сергеевич познакомился в 1930 г. на съезде в Харькове. С этого времени и до последних лет он неоднократно бывал в Крыму и почти всегда останавливался у Цановых.
Впервые Юдин вместе с женой и сыном отдыхал в Крыму в 1931 г. “Осваивая” Крым, он много путешествовал: совершал вместе с И.А.Цановой и сыном поездку на катере вдоль побережья, а затем восхождение на Ай-Петри, был и в подвалах Массандры. Сын Сергея Сергеевича много фотографировал, снимал любительский кинофильм.
На Ай-Петри попали в снежный буран, а поскольку были одеты по-летнему, то пришлось на метеостанции попросить тулупы, которые они снимали по мере спуска вниз.
Ирина Антоновна прекрасно играла на фортепьяно, и С.С.Юдин часто приходил в гости к Цановым послушать ее. Зимой 1934 г., в связи с обострением заболевания позвоночника, С.С.Юдин в очередной раз приехал в Ялту и, как всегда, остановился у Цановых. Неожиданно для крымской зимы выпал сильный снег, в связи с чем “ванный” корпус закрылся, и С.С.Юдин так и не смог принять полный курс лечения. Его огорчение смягчила И.А.Цанова, которая много и охотно играла на фортепьяно. После одного из таких домашних концертов он сказал отцу Цановой: “Антон, твоей дочери цены нет”. Перед отъездом Сергей Сергеевич пошел с ней в магазин и купил стопку нот, на которых сделал дарственную надпись.
Во время отдыха в Ялте в 1936 году неожиданно для Юдина открылся еще один талант Цановой, столь недостающий и полностью отсутствующий у него самого. В тот год он работал над статьей “О язвах, пенетрирующих в поджелудочную железу” и ему нужны были множественные иллюстрации. Как-то Ирина, мечтавшая о профессии врача, увидела Юдина за работой и проявила интерес. Заметив это, Сергей Сергеевич спросил:
- Ирэн, а тебе хочется завязать узел?
- Конечно! Не вышло.
- А ты попробуй его сначала нарисовать, может быть, потом и получится.
- Получилось.
Но, в то время из их совместного творчества ничего не вышло: Ирина Антоновна еще не знала анатомии. Отцу же Ирины Антоновны Сергей Сергеевич тут же с восхищением рассказал о том, что в американских медицинских центрах есть штатные художники, которые во время операции выполняют любую иллюстра¬тивную работу: “Понимаешь, Антоша, они рисуют органы так, что они бликуют и чувствуешь консистенцию: и что он влажный, и что его только что вынули из брюшной полости — как красиво! Рисунок так выполнен, что от перемещенного органа в брюшной полости еще было окно!”
Заметив в Цановой “искру божью” по части рисования, Сергей Сергеевич весь период их совместной работы (1938—1946 годы) мечтал, чтобы она не только стала в Институте настоящим хирургом, но и возглавила художественную лабораторию[200]. Ирина Антоновна, напротив, хотела быть только хирургом и почти ненавидела рисование, которое отвлекало ее от операций. Но отказать Сергею Сергеевичу в просьбе можно было только в одном случае — не работать с ним. Его убежден¬ность и страстность, напористость и энергия делали свое дело, и Цанова рисовала и рисовала — столько, сколько это было нужно Сергею Сергеевичу.
И тем не менее, Ирина Антоновна обладала прирожденными способностями к рисованию, которые поразительным образом сочетались в ней с полным равнодушием к этому виду искусства. К тому же, не изучив техники рисования на профессиональном уровне, она вынуждена была тратить много времени на каждый рисунок, и в конце концов эти занятия стали ей ненавистны. Но Сергей Сергеевич и слушать не хотел ее возражений. До ссоры дело не доходило, но непременно кончалось тем, что он запирал ее в своем кабинете наедине с работой. Ирина Антоновна вздыхала, злилась до слез, но затем бралась за карандаш и рисовала схемы операций по Ру, по Герцену, по Юдину...
Один из учеников Сергея Сергеевича, ставший впоследствии профессором, Кирилл Семенович Симонян писал, что иногда Сергей Сергеевич пытался разжечь в ней честолюбие или тщеславие. Он взывал к ней, пытался убедить Ирину Антоновну, что у нее талант к рисованию.
- К черту талант! - отвечала она. - Он мне не нужен! Я хирург и люблю хирургию! И ничто другое меня не интересует!
- Но ведь музыку ты любишь, и даже играешь на рояле неплохо, - возражал Сергей Сергеевич.
- Вы тоже любите музыку, но ведь не сочиняете ее!
- Дает же природа дар человеку, а человек его отвергает! Да пойми, твои рисунки - это, если хочешь, шедевры, ты прославишь¬ся ими. Весь мир будет глядеть на них и говорить: какое художество!
- Слава! - пылко отвечала она, повышая голос. - Плевала я на славу!
- Она еще и не тщеславна! – восклицал Юдин, разводя руками.
В подобные минуты их взаимное возмущение друг другом было искренним и не могло не вызывать улыбки.
Требовательность Сергея Сергеевича к качеству рисунка была чрезвычайной. При предварительной оценке необходимой иллюстрации он часто хвалил: “Молодец, это ты ухватила правильно! Посмотрите, что эта девчонка делает: как она передала фактуру, так и хочется положить зажим! Молодец, давай заканчивай!” Пох¬валив Ирину Антоновну, сам бывал очень доволен. Через день, однако, со скукой и унынием: “Совсем не то, на желудок не похож, неправильно провела артерию, надо переделать”. Иногда, приходилось переделывать до 10—12 раз.
В такие моменты Ирина Антоновна в сердцах шептала ему:
-  Вы, Сергей Сергеевич, сами не знаете, чего хотите!
- Неправда, я знаю, чего хочу от рисунка, и самое главное, что и ты это прекрасно знаешь! – отвечал тоже почти шепотом он.
Юдин требовал, чтобы рисунок был выполнен художественно, чтобы грудная клетка производила “эстетическое” впечатление, чтобы каждая схема “ласкала взор”, и  в конце концов Ирине Антоновне это удавалось.
Рисовала она в препараторской, расположенной рядом с кабинетом Сергея Сергеевича. Часто было слышно, как он быстро шаркает тапочками, спадающими с ног, как шуршит его грубый клеенчатый “санитарный” фартук - идет на операцию. Минут через 25-30 возвращается: “Что, Сергей Сергеевич, неоперабельно?” - “Нет, я сделал резекцию желудка. А у тебя что тут? Так ты еще ничего не сделала!”
В последние годы совместной работы Юдин заставлял Цанову рисовать с натуры в операционной, она же часто оформляла и его доклады.
Возможно, что без этой требовательности со стороны Сергея Сергеевича у Цановой и не получились бы те великолепные натуралистические рисунки, которыми иллюстрирована изданная уже после смерти Юдина монография “Этю¬ды желудочной хирургии”. На титульном листе книги напечатано: “Все рисунки выполнены художником Ириной Цановой”.
Иногда Сергея Сергеевича в Москве навещал Алексей Васильевич Иванов, останавливаясь непременно в квартире у Юдиных, где обожавшая его Наталья Владимировна и уже 16-летний Сергей до прихода Сергея Сергеевича домой уделяли ему много внимания. Вечер в окружении собравшихся общих знакомых непременно заканчивался столь любимой Ивановым игрой в “винт”. Непременным участником таких вечеров и дружеских застолий была и всем хорошо знакомая Зинаида Юлиановна Ролье, которая однажды, подсев к Юдину поближе, прошептала на ухо:
- А знаете, Сергей Сергеевич, ведь я выхожу замуж.
- За Михаила Михайловича? – спросил тоже почти шепотом Юдин. – Но ведь у него инфаркт, он только что лежал в клинике.
- Знаю отлично, но все равно решила. Решила стать взрослой.
- Взрослой? Да сколько же Вам лет? – чуть громче, вопросительно глядя на Ролье, спросил Юдин.
- Сорок два, - отчеканила Зинаида Юлиановна, подбирая свои карты.
Говорить больше было не о чем, Ролье сказала все сама. Слухи доходили, но до этого признания С.С.Юдин верил в них с трудом, зная, что профессор Михаил Михайлович Дитерихс болел, да и сама Зинаида Юлиановна за последний год перенесла две большие операции (одну на желудке, другую – гинекологическую). И тем не менее вскоре их брак состоялся. “Глядя на них со стороны, все могли испытывать радость за обоих”, - вспоминал Юдин.

*Дитерихс Михаил Михайлович
(1871 – 1941 гг.)
- русский хирург, выдающийся военный хирург и травматолог, доктор медицины, профессор Киевского и Таврического университетов. После окончания в 1898 году Императорской Военно-медицинской академии был оставлен ординатором в клинике профессора Вельяминова. Участник первой мировой войны. В последующем один из основоположников Кубанского медицинского института. С 1939 по 1940 гг., профессор Главного военного клинического госпиталя имени Н.Н.Бурденко. Предложенная им в 1932 году шина для временной фиксации нижней конечности при ее ранении использовался на протяжении многих десятилетий. В последние годы жизни исследовал проблемы заболеваний суставов; один из основоположников солнцелечения костного туберкулёза в России. В 1937 году развелся со своей женой Елизаветой Ивановной Овчинниковой, от которой у него было двое детей, и женился на Зинаиде Юлиановне Ролье, с которой прожил до дня своей кончины. Умер  в возрасте 69 лет от рака желудка.

Являясь учеником выдающейся школы академика Н.А.Вельяминова, Михаил Михайлович был сам хирургом выдающимся, особенно хорошо зная вопросы военно-полевой хирургии и травматологии. Его знаменитая шина для огнестрельных переломов бедра оставалась стандартной в течение всей Великой Отечественной войны. Наряду с этим он был весьма эрудированным человеком и большим библиофилом, хорошо знавшим медицинский антиквариат.

*Вельяминов Николай Александрович
(1855 – 1920 гг.)
- русский врач, лейб-медик, академик медицины, профессор Императорской Военно-медицинской академии, директор Максимилиановской клиники, издатель журнала «Русский хирургический архив». В 1872 году Вельяминов поступил на физико-математический факультет Московского университета, затем перешёл на медицинский факультет. После окончания факультета при объявлении Русско-турецкой войны служил в действующей армии с 1877 по 1878 год.В 1880—1881 годах Вельяминов отправился в качестве отрядного хирурга в Ахал-Текинскую экспедицию под началом генерала М. Д. Скобелева.В 1884 году Вельяминов работал в больнице Крестовоздвиженской общины сестёр милосердия, принимал деятельное участие в работе Санкт-Петербургского медицинского общества.В 1894 году получил придворное звание лейб-хирурга. Пользовался расположением императора Александра III, лечил императора во время его последней смертельной болезни в Ливадии и присутствовал при его кончине. Оставил интересные воспоминания об Александре III.В 1894 году Вельяминов был назначен профессором Академической клиники Виллие, где проработал 19 лет. С 1898 года — инспектор Придворной медицинской части (подразделение Министерства Императорского Двора).В 1910 году Вельяминов был избран начальником Императорской Военно-медицинской Академии и пробыл им до декабря 1912 года. Подал в отставку 12 января 1913 года. Избран в академики медицины.В годы Первой мировой войны Вельяминов принял участие в работе Главного управления Красного Креста. Затем он был назначен консультантом-хирургом при Ставке, занимался организацией санитарной службы. После Октябрьской революции занял критическую позицию по отношению к Советской власти, в официальных учреждениях не работал. Жизнь Н. А. Вельяминова в этот период была полна невзгод и лишений. Умер 9 апреля 1920 года от приступа стенокардии.

В книге Дитерихса “Душа хирурга” отразилась не только его обширная эрудиция, собственный большой опыт и наблюдательность, но и именно “душа” – та большая, отзывчивая душа хирурга, “без которой специалист, даже самый опытный и умелый, остается лишь способным ремесленником”.
Для некоторых людей, не знавших лично Михаила Михайловича, некоторые свойства его характера и манеры поведения могли бы показаться несколько театральными подобно тому, как и внешнее обхождение со знакомыми, особенно с дамами, могло казаться слишком галантными и слегка манерными. Но это все было вполне в его натуре, совершенно естественно и показывало лишь предельную деликатность человека, воспитанного в кругах высшей прежней аристократии и на всю жизнь сохранившего манеру внешнего поведения, усвоенную в этой среде еще с детства.
И вот, в 1940 году, прожив с Михаилом Михайловичем восемь лет, Зинаида Юлиановна поняла, что их семью посетила беда: муж заболел раком желудка, причем по рентгеновским и клиническим данным операция была вряд ли осуществима. Тем не менее ни профессору-хирургу, ни его жене, тоже хирургу, невозможно было отказать хотя бы в пробном чревосечении, и эту тяжелую миссию пришлось взять на себя Сергею Сергеевичу, но при операции, действительно, сделать было ничего невозможно: желудок, сморщенный в комок, меньше кулака величиной, был совершенно неподвижно фиксирован в самой глубине, под левым куполом диафрагмы. Так как проходимость для пищи была почти полностью нарушена, то надо было создать возможность кормления через трубку – тем операция и закончилась.
Каково же было Юдину, выйдя из операционной, сообщить эти безнадежные данные близкому и дорогому ему человеку - Зинаиде Юлиановне. Но ему и в голову не могло прийти, чем закончится извещение о трубке, введенной в кишку для кормления.
“Как? - почти воскликнула она. - Резиновая трубка? И он узнает, и все поймет! Нет, тогда лучше пусть он не проснется от наркоза. Я очень Вас прошу сделать так, что как только он начнет просыпаться, то не давайте ему прийти в сознание, а добавляйте наркоз. Пусть он умрет в наркозе, не пережив сознание безнадежности ракового больного”.
Сергей Сергеевич обещал сделать все, как она просила, но сам почти был уверен, что Зинаида Юлиановна одумается, и к вечеру или завтра утром разрешит ему проснуться, ибо ее собственные нервы не выдержат сознания, что они убивают ее мужа наркозом.
Ускорять смерть безнадежно больных, особенно если они испытывают мучительные, острые боли. Десятки, сотни раз в жизни Сергея Сергеевича Юдина этот вопрос вставал не теоретически, а всегда по совершенно конкретным поводам. Вопрос этот вставал перед бесчисленными поколениями врачей во всех странах в течение веков, но однозначного ответа на него до сих пор нет; вернее, ответ есть – отрицательный. Пусть больной страдает, пусть глядя на него мучаются родственники, но врачи не должны ускорять наступление смерти.
Так, еще в “Захарьино” Юдин ампутировал бедро мальчику лет 14-ти по поводу саркомы голени, а через год он вернулся к нему, задыхаясь от множественных метастазов саркомы в легких. Он так страдал от нехватки воздуха, а помочь было абсолютно невозможно: подушка-другая кислорода в сутки помощь незначительная. Из жалости Сергей Сергеевич просил дежурных сестер впрыскивать морфий двойными - тройными дозами. Но те боялись этого делать, а он не смел записывать таких назначений в историю болезни. Равным образом, бесполезно было спрашивать на это разрешение и у Алексея Васильевича. Мальчик умирал долго и трудно.
Ролье помнила этого мальчика и все пережитое с ним. Теперь дело касалось ее самой, вернее ее любимого мужа, но в очередной раз она умоляла Сергея Сергеевича не давать просыпаться Михаилу Михайловичу, сколько бы ни протянулась агония. На этот раз для самого себя Юдин мог бы найти выход, предоставив самой Ролье, как жене и врачу, морфий, эвипан, авертин, то есть те средства, которыми вот уже двое суток поддерживали наркоз. Пусть она сама не только принимает столь мужественное и небывалое решение, но и сама же вводит наркотические вещества.
Но Сергей Сергеевич не мог быть столь жестоким. Повторные наркозы по его распоряжению проводились через дежурных сестер.
Шли уже пятые сутки. Часа в три ночи Сергей Сергеевич зашел в палату. Пощупал пульс Михаила Михайловича – на лучевой артерии его не было, но больной еше пытался повернуться в кровати и даже чуть-чуть застонал. Зинаида Юлиановна вышла вслед за Юдиным в коридор и попросила дать распоряжение вести еще раз клизму с эвипаном. Поглядев на нее Сергей Сергеевич тихо сказал: “Ведь это будет последняя клизма”. “Я знаю, – твердо ответила она. - Делайте!” Сергей Сергеевич горячо поцеловал руку Ролье и отдавши роковое распоряжение ушел. Утром маленькая палата № 69 была уже пуста.

С тех пор Зинаида Юлиановна стала ходить к С.С.Юдину в клинику и усердно помогать ему, ассистируя при бесконечных операциях у раненых москвичей – жертв неприятельских авиабомбардировок, у многочисленных раненых, поступавших с ближних фронтов: из-под Можайска, Волоколамска, Дмитрова, Клина и Нароффоминска.
Так, через двадцать лет, суждено им было еще раз оперировать вместе. Оба работали уже в очках, но чувства самой чистой и сердечной дружбы читали они в глазах друг друга.
А между тем прошло не так уж и много времени, как Сергей Сергеевич Юдин возглавил хирургическое отделение. И если до его переезда в Институт он был известен как выдающийся хирург и яркая личность в основном только врачебному миру, то уже через 2—3 года работы его знала почти вся творческая интеллигенция Москвы. Его страстность и артистизм в работе, неуемная жизнедеятельность, эрудиция и широта взглядов, эффектная внешность, удивительные подвижные длинные пальцы не могли не привлечь к нему внимание людей искусства.
И действительно, немногих людей столько раз изображали на полотне и в гипсе, как Сергея Сергеевича. М.В.Нестеров, А.И.Локтионов, Кукрыниксы, В.И.Мухина, М.П.Оленин, П.А.Родимов, О.П.Козлова - вот далеко не полный перечень художников и скульпторов, которых С.С.Юдин вдохновил на создание живописных и скульптурных портретов. В конце 30-х годов некоторые писатели часто бывали в Институте, в том числе и в операционной, где немало подчеркнули для создания известных литературных произведений, в их числе известная пьеса А.Е.Корнейчука “Платон Кречет”. Бывали случаи, что некоторые из таких посетителей, например, О.П.Козлова, падали в обморок во время операции, но продолжали посещать Институт, чтобы понять как источники вдохновения и пути самовыражения выдающегося хирурга-ученого того времени, так и вообще работу медицинского учреждения хирургического профиля.
Сергей Сергеевич с трудом терпел около себя людей с узкопрофессиональным взглядом, ему нужна была, по возможности, вся гамма жизни. Так он относился к окружавшим его соратникам и друзьям, и они платили ему такой же любовью.
Не будет большим преувеличением утверждать, что самый удачный портрет Юдина создал М.В.Нестеров. Известный живописец, член Товарищества передвижных выставок, автор таких известных полотен, как “Отрок Варфоломей” и “Портрет И.П.Павлова”, М.В.Нестеров увлекся личностью С.С.Юдина сразу. 4 июня 1933 г. он писал А. А. Турыгину: “Нашел по себе модель, собираюсь писать портрет и страшно, а вдруг не выйдет?” И это - сомнения прославленного мастера кисти, который глазом профессионала видел необычайную сложность внешности С.С.Юдина, красоту и подвижность его рук. Именно руки прежде всего интересовали М.В.Нестерова как живописца: “...Даровитый хирург, но главное его руки, прямо Рахманиновские руки! Главное его пальцы - очень гибкие и длинные пальцы”, – напишет он  12 июня 1933 г. А.А.Туры¬гину.
Но Нестеров не хотел писать саму операцию, где обязательно кровь и много людей, а выбрал пролог к ней, изобразив на полотне подготовку к опера¬ции — проведение спинномозговой анестезии. Работа продвигалась быстро, и уже 1 июля 1933 г. Нестеров писал Корину: “Начинаю портрет Сергея Сергеевича в красках и, как всегда, боюсь, как школьник”.
В 1949 году в Государственном издательстве “Искусство” вышла книга известного литературоведа и писателя Сергея Николаевича Дурылина “Нестеров-портретист”. В ней подробно описывалась история создания замечательных портретов, написанных Нестеровым с 1917 по 1942 годы.
Нестеров никогда на писал портреты по заказу. Он подолгу выбирал для “натуры” только тех людей, в которых видел, по его словам, признаки чрезвычайные, манящие, волнующие воображение. Но и этого было недостаточно для взыскательного художника. Он брался за кисть лишь в том случае, если осознавал, что сможет “найти и выразить всю доступную ему правду о человеке”.
Хорошо известно, как терпеливо и настойчиво готовился Нестеров к работе над портретами Л.Толстого, И.Павлова, А.Горького, академика А.Северцева и О.Шмидта, художников В.Васнецова и братьев Кориных, скульпторов В.Мухиной и И.Шадра, народной артистки СССР К.Держинской.
Близкий друг Нестерова Дурылин, в течение нескольких десятилетий пристально следивший за жизнью и творчеством художника, в своей книге живо и увлекательно знакомит читателей с работой Нестерова над всеми портретами последнего периода… над всеми, за исключением двух, написанных с хирурга Юдина.
Конечно, Дурылин не мог не отметить такого крупного этапа в жизни художника, как работу над этими двумя портретами. И такая глава входила в рукопись автора. Но книга издавалась в период, когда Юдин был репрессирован, и по этой причине материал о нем в книгу не вошел, и только в 1953 году, после реабилитации Сергея Сергеевича, Дурылин преподнес ему предназначавшуюся, но не вошедшую в книгу “Нестеров-портретист” главу рукописи под заголовком “Портреты С.С.Юдина”. На первой странице стояла следующая надпись:
“Глубокоуважаемому и дорогому Сергею Сергеевичу Юдину. С новым приветом и с неизменным уважением, старым и новым. Автор. 26 мая. 1953 года”. Эту рукопись уже после смерти Юдина посчастливилось отыскать в его архиве брату Петру Сергеевичу.
“В 1933 году Михаил Васильевич Нестеров задумал портрет хирурга Сергея Сергеевича Юдина.
Выбор натуры для очередного портрета по обыкновению держался в секрете, но когда секрет просочился  в среду знакомых Нестерова, он породил немало недоуменных вопросов. Какая же “нестеровская” фигура этот энергичнейший из советских хирургов? Нестеров – это воплощенная душевность: что ему делать с мастером хирургической кухни, имеющим дело с человеческим телом, а порой и душой? Тут надо Репина!
Но говорившие так (а их было немало, и говорилось все это от искренней любви к художнику) плохо знали Нестерова.
Они не знали главного: что портрет начался не с портрета, а с увлечения личностью Юдина.
В личности Сергея Сергеевича Нестерова привлекала своеобразность его жизненной поступи, широта интересов, острота индивидуальности, творческая смелость и совершенная самобытность.
Да и у самого Михаила Васильевича Нестерова всегда было участливое любопытство к этой отрасли медицины, которую находчивость, смелость, творческий почин, необходимые для хирурга, приближали к искусству.
К Юдину Михаила Васильевича влекла не столько слава блестящего хирурга, мастера научной смелости и решительного почина, сколько разносторонность и яркость его личности. Без всего этого, портрет Юдина как ученого не был бы полон, и Нестеров любовался на эти дополнительные тона и цвета личности Юдина-ученого. Его радовала эта полнота, своеобразие жизни в ученом-хирурге. Он не любил, он скучал с людьми, у которых вся жизнь, вся личность сведена к одному знаменателю узкого профессионализма – в науке ли, в искусстве ли. Его радовало, когда бытие проходило через человека всей своей многоцветной радугой, играя в душе чудесными самоцветами жизни и искусства.
Эти строки – отзвук живейших бесед хирурга с художником, в которых воскрешалось прошлое русской живописи, обсуждалось ее настоящее, и высказывались надежды на ее будущее. Нестеров легко мог бы написать портрет Сергея Сергеевича без его хирургии – на материале одного этого общения в разговорах и спорах, на материале его любви к искусству.
Но в том-то и дело, что Нестеров никогда не отделял человека от его жизненного дела – он любил (или не любил) человека в этом его деле.
Вот отчего Нестерову мало было видеть Юдина у себя, у своих картин: ему надо было узнать, увидеть, полюбить Сергея Сергеевича в его деле – в хирургии.
В связи с чем Михаил Васильевич не раз посещал операционную в Институте, о чем всегда рассказывал с видимым увлечением.
“Сергей Сергеевич, - пишет Михаил Васильевич, - заражал своим оптимизмом, своей хирургической страстностью и поражал мастерством хирурга, понятным даже художнику. Всякое высокое мастерство сказывается в отдельности, в законченности, в отшлифованности основных приемов и в умении находить в нужный момент наиболее простые из них. В этом отношении Сергей Сергеевич достиг совершенства. В его операциях все планомерно, просто и очень ясно, к тому же сделано точно и тщательно. Если к этому прибавить свойственный Сергею Сергеевичу радикализм, решимость, смелость и всегда присущее воодушевление, то станет понятно значение Сергея Сергеевича как хирурга”.   
 Этого художника хирургии Нестерову захотелось запечатлеть на полотне почти сразу. Но он не собирался писать картину “Операция”. Нестерова интересовал не хирургический “жанр”, неизбежно многофигурный, с неизбежным центром в оперируемом больном, с неизбежностью писать операционный стол, хирургический инструмент и т.д., - его интересовал портрет хирурга. Задача была взята труднейшая.
Нестеров решил ее со смелой находчивостью и остроумием в композиции.
Он написал Юдина не в самый момент операции, а в прологе к ней: в момент, когда хирург подвергает больного анестезии, предоперационному обезболиванию. Как тончайший реалист, Нестеров попадает здесь в самую “суть”: он переносит на полотно то самое, за что Юдин вел упорную борьбу, - спинномозговую анестезию. “Юдин встречал много всяких возражений, тем не менее оставался целеустремленным и настойчивым в своих действиях, - отметит в своих воспоминаниях ученик Юдина профессор Борис Александрович Петров. – Проблема обезболивания как существенная часть операционного искусства с первых шагов увлекла Сергея Сергеевича”. По свидетельству, С.С.Юдин в то время располагал свыше 10000 подобных обезболиваний.
Волевой ритм личности Сергея Сергеевича Юдина превосходно передан на портрете. В данный момент он весь – лицо, глаза, руки, мускулы, весь устремлен к спине больного, а острота, сила, стремительность руки хирурга равна спокойствию, изяществу, красоте ее движений.
Портрет Юдина Нестеров писал с натуры и не с натуры: он не раз наблюдал то, что изображено на портрете, но не делал непосредственно в самой операционной никаких зарисовок и эскизов. Работал Нестеров в кабинете у Сергея Сергеевича, заставляя позировать то его самого в нужном положении, то операционную сестру Голикову. Объектом спины пациенты служила как правило спина младшего Юдина. Но, скрыв эти нюансы работы, как только сам портрет Нестеров показал его близким, всех захватил его бодрый реализм. Нестеров же махал рукой: “Плохой портрет. Какой я реалист, не мог голой спины нарисовать”.
Дело дошло до того, что Михаил Васильевич не только отказался дать портрет на выставку “Советское искусство за 15 лет”, но портрету грозило прямое истребление. Приходилось просить лишь об отсрочке этого истребления: “…авось-де еще поработаете над портретом, и то, что не нравится, будет в нем исправлено”. В конце концов, особенно благодаря настояниям одного портретиста репинской школы, восхищавшегося именно живописью портрета, портрет выжил, но остался жить на положении как бы “пасынка”, и художник продолжал и продолжал повторять: “Вот черт возьми да дерни взяться не за свое дело!” А между тем всем было ясно, что “дело было свое”.
Так и оставшись неудовлетворенным своей работой, Нестеров увлекся новой и никаких поправок или переправок делать не стал, он этого не признавал: “Лучше сжечь!” - с неизменным упорством повторял он.
Как своеобразное “исправление” этого первого портрета был создан второй, написанный Михаилом Васильевичем в 1935 г.
Перед этим художник несколько раз видел Сергея Сергеевича на лекции, куда ходили не только медики, настолько широко и интересно он рассказывал, казалось бы, об узкопрофессиональных проблемах.
Перед началом работы над портретом он поставил Юдину условие: портрет не покажет, пока не закончит, и на все попытки Сергея Сергеевича увидеть его до окончания работы М.В.Нестеров не только отвечал отказом, но и ключ от отгоро¬женного “закутка” в аудитории, где стоял мольберт, уносил с собой. Но однажды С.С.Юдин ночью, рискуя сломать шаткую перегородку, проник в “мастерскую” художника и сфотографировал почти готовый портрет. Спустя некоторое время он рассказал эту историю художнику Н.А.Соколову (одному из Кукрыниксов), показав фотокопию портрета, добавил: “А старик уверен, что я ничего не видел...”
На втором портрете Нестерова Юдин изображен у себя в кабинете, но тем не менее чувствуется аудитория — настолько динамично и страстно он что-то рассказывает, а говорил он тогда, позируя перед Нестеровым о том, как можно было спасти А.С.Пушкина, если бы дуэль состоялась в наше время.
Этот портрет сразу же приобрела Третьяковская галерея, после чего Нестеров смягчился и в оценке первого портрета.
До последних дней жизни Михаила Васильевича Нестерова Сергей Сергеевич был очень дружен с ним, они часто спорили об искусстве и, по воспоминаниям Н.А.Соколова, летом 1942 г., когда он пришел навестить уже больного Нестерова, то застал у него дома Сергея Сергеевича в военной форме, бодрого и подтянутого. Они с увлечением беседовали о картине “Девушка с персиками”. “Вот здесь у линии рта краска пожухла”, - заметил Юдин. В ответ на что Михаил Васильевич возразил: “Никогда не говорите слов, которых не знаете. Вот я же не бросаюсь зря медицинскими словами. Когда краска жухнет — она светлеет, а здесь потемнела, значит, не то”. Юдин обиделся: “Но ведь я в искусстве больше разбираюсь, чем Вы в медицине”. “Тогда берите мои кисти, палитру и извольте писать”, - парировал Нестеров.
Документально известно и о большой дружбе Юди¬на с Кукрыниксами. Впервые Н.А.Соколов и М.В.Куприянов увидели Сергея Сергеевича летом 1936 г. в Новых Гаграх. Как художники, они сразу же обратили внимание на его длинные и выразительные пальцы. Несмотря на то, что в руках у него была трость, кисти рук и даже пальцы постоянно двигались. До встречи с ним они (художники) не предполагали, что могут быть такие выразительные руки. В остальном Юдин ничем не выделялся: продолговатое подвижное бледное лицо, коротко стриженные волосы, за очка¬ми - светлые озорные мальчишеские глаза.
Весной 1942 г. (после недавно перенесенного инфаркта) Юдин позвонил Соколову с просьбой приехать в Институт и сделать шарж на операционную обстановку. “Что же может быть смешного в операции? Опять же кровь, страдания, трагедия! Нет, мы не сможем”. Юдин настаивал на своем: “А Вы когда-нибудь видели, ну, скажем, резекцию желудка? Так вот, приходите и посмотрите, как мы будем делать”. Нехотя согласились.
Из окна предоперационной было видно, как по дорожке от своего дома, сутулясь, медленно шел Сергей Сергеевич. Придя в аудиторию, он всех сотрудников рассадил на трибуне. На этот раз операция началась со слов: “Рисуйте!”.
Этот шарж поместили в качестве иллюстрации в “Анналах Институ¬та им. Н.В.Склифосовского”, изданных в 1942 г. Казалось бы, несовместимы серьезная книга по хирургии и юмор. Но, во-первых, у Юдина в характере было именно такое гармоничное сочетание, во-вторых, шарж исполнен на высоком профессиональном уровне; и, наконец, Юдин всю свою творческую жизнь очень серьезно относился к иллюстративному материалу. (Достаточно вспомнить его серпуховский отчет, и, наконец, издания военных лет, отличающиеся также прекрасным художественным оформлением).
Любовь Сергея Сергеевича Юдина к искусству была истинной. Может быть, именно потому многие люди мира искусства так тянулись к нему, чувствуя в нем и всегда находя истинного ценителя прекрасного. Впрочем, влечение это было взаимным. Так, во время одного из посещений многочисленных художественных выставок, организованных обществом “Всехудожник” в 1936 году, Сергей Сергеевич Юдин, познакомился с руководителем этого общества, женой бывшего Наркома просвещения Бубновой Ольгой Николаевной, по ходатайству которой он в 1937 году был включен от числа лиц творческой интеллигенции в состав государственной комиссии по проведению юбилея к 100-летию со дня гибели А.С.Пушкина. В связи с чем почти три месяца Сергей Сергеевич и Ольга Николаевна разъезжали по историческим местам, связанным с жизнью великого русского поэта, обсуждая еженедельно на квартире у Виттольда Каэтановича Бялыницкого-Бируля с Михаилом Васильевичем Нестеровым всевозможные детали предстоящего празднования.

*Бубнов Андрей Сергеевич (1884 – 1938 гг.)
- советский политический, партийный и военный деятель. Член ЦК партии в 1917—1918 и 1924—1937 годах. Кандидат в члены ЦК в 1912—1917, 1919—1920 и 1922—1924 годах. Председатель ряда наркоматов УССР и СССР. На посту Наркома просвящения РСФСР сменил Анатолия Васильевича Луначарского. На момент ареста 17 октября 1937 года член Центрального исполнительного комитета (ЦИК) СССР. Осужден за антисоветскую террористическую деятельность. Расстрелян 1 августа 1938 года.

*Бубнова Ольга Николаевна (1897 – 1938 гг.)
- искусствовед, окончила историко-филологический факультет Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова. Работала научным сотрудником Государственного исторического музея в Москве и во Всероссийском обществе «Всехудожник». Арестована вместе с мужем, осуждена, расстреляна.

*Бялыницкий-Бируля Витольд Каэтанович (1872 – 1957 гг.)
- выдающийся живописец-пейзажист, народный художник БССР, действительный член Академии художеств СССР.

Художники Яковлевы Василий Николаевич и его брат Борис Николаевич являлись друзьями Юдина еще с детства. Они вместе учились во 2-й Московской гимназии. Их отец до революции был владельцем лаборатории по изготовлению фармацевтических и перевязочных материалов. Они постоянно бывали друг у друга на квартирах, а Бориса Николаевича Юдин дважды оперировал. Василий Николаевич рассказывал о своих частых поездках в Италию к Горькому. Василий Николаевич был хорошо знаком с красавицей и будущей женой владельца автомобильных заводов “Ситроэн”, портрет которой он писал маслом. По заказам очень многих авторитетных деятелей партии художник часто подделывал картины Рембранта и других фламандских мастеров. Впрочем, не брезговал данным промыслом и Грабарь – бывший директор Третьяковской галереи, и художник Желтухин.

*Яковлев Василий Николаевич (1893 – 1953 гг.).
- выдающийся отечественный художник, действительный член Академии художеств СССР, лауреат двух Сталинских премий.



*Яковлев Борис Николаевич (1890 – 1972 гг.).
- выдающийся отечественный художник, член-корреспондент Академии художеств СССР.
*Крылов Порфирий Никитич (1902 – 1990 гг.)
-  советский художник-живописец, график, карикатурист. Герой Социалистического Труда  (1973).  Народный художник СССР (1958), Лауреат Ленинской (1965), пяти Сталинских  (1942, 1947, 1949, 1950, 1951),  Государственной премии СССР  (1975) и  Государственной премии РСФСР имени И. Е. Репина (1982). Член творческого коллектива «Кукрыниксы».

*Кудрявцев Евгений Васильевич (1903 – 1949 гг)
- русский живописец-пейзажист, главный художник-реставратор Государственной Третьяковской галереи. В 1931 году после переезда в Москву из Пензы, начал работать в реставрационных мастерских Государственной Третьяковской галереи сначала художником-реставратором, затем ученым реставратором-консультантом и, наконец, главным художником-реставратором. За время своей деятельности Кудрявцев превратил реставрационные мастерские в научно-исследовательскую лабораторию. Он занимался изучением и применением давно забытой техники эекаустической живописи, став в области реставрации крупнейшим отечественным специалистом, Евгений Васильевич дал второе рождение многим шедеврам старинной живописи. Как художник Евгений Васильевич известен как живописец-пейзажист. Им создано более четырехсот картин и этюдов. Его произведения «Мартовский день», «Апрель», «Тихий вечер», заслужили высокую оценку художественного сообщества. Умер в возрасте 45 лет.

Юдин еще с 30-х годов мечтал о постоянной экспозиции картин в палатах, коридорах и столовых Института. Об этом он часто беседовал с В.И.Мухиной и П.А.Радимовым у себя на даче в Абрамцево.


*Замков Алексей Андреевич (1883 – 1942 гг.)
- русский врач, хирург, уролог, основоположник отечественной заместительной гормонотерапии, создатель первого в мире промышленного препарата гормональной терапии «Гравидан». Муж выдающегося отечественного скульптора Веры Игнатьевны Мухинов (1889 – 1953 гг.).


Но с конца 1946 года Сергей Сергее¬вич с помощью своих друзей-художников — художника П.Н.Ерылова, главного реставратора Третьяковской галереи Кудрявцева, А.И.Локтионова и при поддержке Б.В.Щербакова — добился того, что ему на время дали большое количество картин из запасников Третьяковской галереи, которые и были размещены в Институте.
Большую помощь в этом благородном начинании оказал сотрудник Министерства культуры, главный администратор многих художественных выставок тех лет Д.И.Лебедев. Сергей Сергеевич с большим энтузиазмом помогал развешивать картины, суетился, давал сове¬ты и огорчался, если что-либо было не так: “Куда же тебе оперировать? Ты даже гвоздя вбить не можешь!”
Юдин хотел также создать и разместить под куполом (в конференц-зале) галерею портретов и скульптур видных русских и советских хирургов. Такую галерею он видел в Мичиганском университете во время командировки в Америку. Так в 1948 г. были созданы портреты и бюсты В.Н.Шамова, Н.И.Пирогова, Н.Н.Бурденко, Ю.Ю.Джанелидзе, Н.В.Склифосовского, П.А.Куприянова, Н.Н.Петрова и других. Кукрыниксы для этой галереи создали портрет Т. Кохера. В благодарность за это Сергей Сергеевич подарил им картину Пиросманишвили со следующим пожеланием: “Ну, хотя бы у кого-нибудь из вас троих появилась маленькая язвочка или что-нибудь. Положил бы к себе в клини¬ку, вылечил - глядишь, от нечего делать и нарисовали бы что-нибудь”. Для этой галереи была сделана и копия с портрета Ковалевой-Жемчуговой неизвестного художника.

*Шамов Владимир Николаевич (1882 – 1962 гг.)
- выдающийся хирург. Заслуженный деятель науки РСФСР (1935г). Генерал-лейтенант медицинской службы (1943г). Академик АМН (1945г). В 1908 году закончил Императорскую Санкт-Петербургскую военно-медицинскую академию. С 1914 по 1919 год старший ассистент клиники С.П.Федорова. В 1919 году на базе клинки факультетской хирургии Военно-медицинской академии Шамов В.Н. впервые в России осуществил переливание крови человеку с учетом групповой совместимости, то есть через 20 лет после открытия групп крови австрийским врачом Карлом Ланштейнером (в 1930 году за данное открытие К.Ланштейнеру была присуждена Нобелевская премия). С 1923 по 1939 гг заведует кафедрой факультетской хирургии Харьковского медицинского университета и хирургической клиникой Украинского института экспериментальной медицины. Назначается директором Института гематологии и переливания крови. С 1939 по 1958 гг. заведует кафедрой госпитальной хирургии Военно-медицинской академии в Ленинграде. В этот же период назначается в Ленинграде директором института нейрохирургии и институтом переливания крови. Во время Великой Отечественной войны заместитель главного хирурга Советской Армии.В 1928 г впервые в эксперименте перелил трупную кровь от сабаки к собаке. Человеку фибринолизную трупную кровь впервые перелил С.С.Юдин в 1930 г., о чем сообщил на международном конгрессе в Париже в 1932 г.

*Петров Николай Николаевич (1876 – 1964 гг.)
- выдающийся отечественный хирург, основоположник отечественной онкологии, автор первой в России монографии «Общее учение об опухолях», доктор медицины, профессор, член-корреспондент АН СССР (1939 г), а с 1944 — академик Академии медицинских наук СССР.
После окончания Императорской военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге в 1899 году был оставлен ординатором в хирургической клинике профессора М.С.Субботина. На протяжении нескольких лет стажировался в крупнейших клиниках Германии, Австрии, Франции и Польши. В 1913 году в Петербурге возглавил кафедру хирургии Института усовершенствования врачей. После Первой мировой, Октябрьской революции и Гражданской войны в 1925 году организовал онкологическое отделение в больнице имени И.И.Мечникова, которое в 1927 году было преобразовано в Научно-практический онкологический институт под его руководством. В 1932 году опубликовал первое в стране руководство «О злокачественных опухолях». В 1938 году организовал лабораторию экспериментального рака и обезьяний питомник в Сухуми. С 1939 года — член-корреспондент АН СССР, с 1944 — академик Академии медицинских наук СССР. Лауреат Сталинской (1942 г.) и Ленинской премии (1963 г), Награжден 4-я орденами Ленина и 2-я Трудового Красного знамени, Герой Социалистического Труда СССР.
Как у большинства сильных личностей, страстно увлеченных делом всей своей жизни, у Юдина не могло не быть занятия, позволяющего ему отдохнуть от каждодневных забот. Таким занятием для него были охота и, в меньшей степени, рыбалка. К охоте он пристрастился еще в юношеские годы и не оставлял этого увлечения всю свою жизнь: еще в “Захарьино” и в Серпухове он регулярно принимал участие в различных видах охоты. Известно, например, что в 1936—1937 годах он охотился на Кавказе на кабанов с известным в то время хирургом А.Д.Очкиным, возглавлявшим хирургию в больнице им. С.П.Боткина. Охота была удачной, и шкура кабана долго висела в институтском гараже. Дело в том, что Сергей Сергеевич с присущим ему мальчишеским озорством почти всегда после охоты вывешивал часть добычи (а иногда и всю) за окно. Если из форточки его квартиры торчал лисий хвост или крыло какой-нибудь дичи, то Инсти¬тут знал: охота была удачной, и Сергей Сергеевич пребывает в отличном настроении.
С 1937 года он регулярно, почти каждую субботу и воскресенье охотился в охотхозяйствах Всеармейского охотничьего об¬щества - в Завидове, Оршанском, и под Переславлем-Залесским.К лету 1938 года Юдин приобрел себе отличное охотничье бельгийское ружье фирмы “Лебо”, о котором очень давно мечтал. Но бывать на охоте в обществе не любил. Чаще один. Редкое исключение составлял заместитель председателя этого общества Петр Иванович Серов, которого Сергей Сергеевич каждый раз просил: “Петр Иванович, не бери никого, не надо. Я хочу отдохнуть, я настолько устаю за неделю, что нет никаких сил. Ведь каждый день одно и то же. Я целыми днями на работе, настолько надышишься всякими газами, что терпения не хватает. Вот сюда вырываюсь, и это для меня зарядка на всю неделю, а то и больше”.
На охоте ходил быстро, но очень осторожно; в повседневной жизни походка была гораздо медленнее, ходил как бы задумавшись. Всегда брал для детей егерей конфеты и другие подарки. Для самих же егерей брал закуску, которую, непременно собирала Наталья Владимировна, каждый раз предупреждая П.И.Серова: “Скажи¬те егерям, чтобы на охоте не пили. Я им поставлю сколько надо, но пусть без меня...”
На охоте Сергей Сергеевич почти никогда не говорил о работе. Лишь однажды он с откровенной радостью рассказал П.И.Серову о посещении Института известными американскими хирургами - братьями  Мэйо: “Я убрал аппендикс за 10 минут! А они думали, что русские не умеют оперировать! Как я им доказал, а?!”
Иногда у него вырывалось: “Сегодня у меня день рождения — я сделал 1000-ю (500-ю) операцию!” или “Сегодня сделал хорошие операции и спас двух человек”. В отличие от многих современных медиков, разговариваю¬щих о больных иногда даже за праздничным столом, С.С.Юдин старался избегать профессиональных тем. Зато охотничьи рассказы у него получались мастерски. Например, об охоте на глухаря он рассказывал от начала и до конца, блестяще изображая тетерева, вытянув шею и закрыв глаза. Тонко передавал пейзажи, с теплым юмором описывал промахи и неудачи на охоте.
Если  же  когда-либо  (очень  редко!)  приходилось  слышать  от  него объяснение какой-либо операции у конкретного больного, то он становился нервозным и старался побыстрее закончить этот разговор.
Возвращаясь домой, он всегда выглядел отдохнув¬шим, тогда как на охоту часто ехал явно озабоченным, погруженным в свои думы.
Машину водил быстро, но очень грамотно, осторожно. За руль садился только в перчатках – очень берег руки. Возвращаясь домой мыл руки всегда очень долго и тщательно:
- Сергей! Хватит, пора обедать! Все уже за столом, - возмущалась каждый раз Наталья Владимировна.
- Не мешай! Ты в этом ничего не понимаешь, - был традиционный в таких случаях его ответ.
Началась вторая мировая война, и Сергей Сергеевич в своем кабинете в Институте имени Н.В.Склифосовского повесил большую карту Европы,  по которой следил за ходом боевых действий в Греции, Франции и других странах, оккупированных фашистской Германией.
Сергей Сергеевич восхищался патриотами Греции, которые с самого начала оккупации оказали фашистам сопротивление: “Гордись, Иришка, что в тебе греческая кровь”, — говорил он Цановой. В то же время его до глубины души возмущало заключение договора о ненападении с Германией: “Им верить нельзя, они нас подведут и предадут, как в первую империалистическую, и нас поколотят”, - неоднократно повторял он.
Почти с первых же дней начала Великой Отечественной войны Институт имени Склифосовского, как и большинство больниц города Москвы был превращен в госпиталь, а сам Сергей Сергеевич в соответствии с требованием военного времени получил назначение на должность старшего инструктора-консультанта при главном хирурге Красной Армии. Впрочем, непосредственно война началась для некоторых сотрудников Института задолго до нападения фашистской Германии на Советский Союз. Так, заведующая травматологическим отделением профессор Гориневская уже приняла участие в боевых действиях на озере Хасан.
И если после военных событий у реки Халкин-Гол, несмотря на героические действия советских медиков, недостатки в организации оказания медицинской помощи раненым представлялись ввиде незначительных просчетов, то выводы по деятельности военно-медицинской службы в условиях современного боя выглядели еще более неутешительными после завершения финской кампании зимой 1939-1940 годов.
Для всех участников тех военных событий, в том числе и для руководства Главного санитарного управления Красной Армии выявленные недостатки не представлялись такими уж неожиданными, если учесть, что к этому времени и непосредственно к началу Великой Отечественной войны, то есть к 1941 году из 140 тысяч врачей всего 10 тысяч были хирургами общего профиля; стихийное преподавание короткого курса военно-полевой хирургии в медицинских университетах Советской страны началось лишь с 1929 года. В первую очередь именно по этой причине и первое “Руководство по санитарной эвакуации”, и “Устав военно-санитарной службы Красной Армии” были приняты лишь в конце 1931 года, в основу которых был положен опыт гражданской и первой мировой войн.
В самые кратчайшие сроки предстояло проделать большую работу, основополагающая часть которой была возложена на профессора Московского медицинского института и признанного лидера в области военно-полевой хирургии – Николая Ниловича Бурденко и профессоров Военно-медицинской академии в Ленинграде Семена Семеновича Гирголава и Петра Андреевича Куприянова. Так, уже в 1939 году под редакцией Н.Н.Бурденко выходит в свет фундаментальная работа “Характеристика хирургической работы в войсковом районе”, на основе которой еще в финскую кампанию было подготовлено рекомендательное письмо к хирургам войскового района, но в том-то и была беда, что все эти мероприятия носили лишь рекомендательный характер, и большинство войсковых врачей осуществляли и лечение и эвакуацию раненых часто по своему усмотрению, основываясь лишь на свой, быть может, и большой, но мирный опыт хирургической работы, тогда как в деле этапной эвакуации и оказания неотложной и специализированной помощи раненым нужна четко и беспрекословно выполняемая системная работа, которая была возведена в ранг Приказа только лишь в 1941 году с началом Великой Отечественной войны и назначением Н.Н.Бурденко на должность главного хирурга Военно-санитарного управления Красной Армии.
С октября 1941 г. начались не только кровопролитные бои на подступах к Москве, но и очень массированные бомбежки столицы. Это было очень трудное время, не раз описанное в художественной литературе и неоднократно воплощенное в кинематографе. И все-таки совсем не лишним будет вспомнить, что враг, вооруженный по последнему слову военной науки того времени, враг, покоривший всю Европу и на которого работала промышленность многих стран, враг, который громко и хвастливо заявил, что праздновать Новый год будет в Москве, действительно был на подступах к столице.
В связи с тем, что Институт им. Н.В. Склифосовского к началу Великой Отечественной войны уже стал одним из ведущих научно-лечебных центров страны, поток раненых здесь был особенно велик. Раненых, в основном военных, везли круглосуточно. Характер ранений был самый разно¬образный, но в большинстве случаев это были тяжелые ранения конечностей.
Оставшиеся в Институте сотрудники могли отдыхать от операций лишь по 3-5 часов в сутки. Положение с кадрами было катастрофическое: большинство ведущих хирургов с первых дней войны ушли на фронт. Перед отправкой на фронт к Сергею Сергеевичу Юдину зашел проститься Павел Андросов. Юдин вручил ему подобранную им походную библиотеку со словами:“Помни, Паша, что хирург – это воин. А то, что я тебе даю, будет посильнее фашистских самолетов и танков”.

*Бурденко Николай Нилович (1876 – 1946 гг.)
- выдающийся отечественный хирург и организатор здравоохранения, основоположник нейрохирургии, с 1937 по 1946 годы Главный хирург Красной Армии, академик АН СССР и первый президент АМН СССР, генерал-полковник медицинской службы, Герой Социалистического Труда.
В 1943 году одновременно с Сергеем Сергеевичем Юдиным удостоен звания Почётного члена Лондонского королевского общества хирургов и Парижской академии хирургии. После окончания медицинского факультета Юрьевского университета (г.Тарту, Эстония), работает хирургом в Пензенской земской больнице. Стажируется в Германии и Швейцарии. После защиты докторской диссертации назначается приват-доцентом кафедры хирургии в Юрьевском университете. С началом Первой мировой войны уходит на фронт, где работает хирургом в различных учреждениях Красного Креста на различных должностях. В 1917 г., восстановившись после контузии, избирается заведующим кафедрой хирургии Юрьевского Университета. В 1918 г., в связи с оккупированием Прибалтики германцами, вместе с коллегами и имуществом университета эвакуируется в г.Воронеж. В период 20х годов принимает активное участие в организации военных госпиталей РККА. Переехав в 1923 г. в Москву при поддержке Наркомздрава открывает на базе факультетской клиники Московского университета первое в Советской России нейрохирургическое отделение, которое стало прородителем нейрохирургической клиники при Рентгеновском институте Наркомздрава, а затем и первым в мире Нейрохирургическим институтом. В 1929 году по инициативе Н.Н.Бурденко на медицинском факультете Московского университета создается кафедра военно-полевой хирургии. С 1937 года Н.Н.Бурденко назначается главным хирургом-консультантом при Санитарном Управлении Красной Армии. С началом Великой Отечественной войны с 1941 по 1944 годы занимает должность главного хирурга Красной Армии. В 1944 году восстановившись после перенесенного инсульта активно занимается организацией Академии медицинских наук СССР, которая учреждается 30 июня 1944 года, становится первым ее президентом. В июле 1945 года, несмотря на повторный инсульт Н.Н.Бурденко принимает активную работу в заседаниях Ученого медицинского совета АМН. Летом 1946 года с Н.Н.Бурденко случается 3-й инсульт и на протяжении многих дней находится в коме. Лежа на больничной койке, левой рукой Н.Н.Бурденко пишет доклад и обращение к участникам 25-го Всесоюзного съезда хирургов, который был зачитан председателем. С больничной койки Н.Н.Бурденко уже не встанет. Умер Н.Н.Бурденко 11 ноября 1946 года.

При содействии назначенного на должность главного хирурга Военно-Морского флота Ю.Ю.Джанелидзе, по личному ходатайству Сергея Сергеевича его ученики и первые из помощников в хирургической работе были отправлены на фронт, заняв там ответственные посты. Так, Дмитрий Алексеевич Арапов стал главным хирургом Северного флота, Борис Александрович Петров был назначен ведущим хирургом Черноморского флота, а Аркадий Алексеевич Бочаров получил ранг главного армейского хирурга 5-ой армии, Приморского военного округа и Тихоокеанского флота.
Вскоре, к каждому из своих учеников, находившихся в действующей армии, С.С.Юдин обратился с письмом:
“Примите это послание от вашего старого наставника и друга. Мне близко знакома ваша жизнь по воспоминаниям и незабываемым переживаниям четверть века тому назад. Тогда я сам был молод и мне не о ком было думать и волноваться. Теперь думать мне есть о ком, а волноваться – нет!
Я настолько уверен в каждом из вас, в ваших знаниях, выдержке, чувстве долга и патриотизме, что мои заботы не идут дальше мыслей, достаточно ли вы снабжены и достаточно ли некоторые из вас использованы на пользу нашей страны. Я люблю вас всех как брат. Я горжусь всеми вами  как отец. Я жду вас к себе, в нашу родную Москву, в родную клинику как победителей.. Храни вас судьба”.
К 16 октября 1941 года передовые отряды врага находились в 12 - 15 километрах  от Волоколамского шоссе, завязались ставшие легендарными бои, которые вела дивизия генерала Панфилова. В столице создалась напряженная обстановка, временами даже с паническим настроением: руководящий состав некоторых учреждений покинул город... Такая же участь постигла и Институт им. Н.В.Склифосовского - непосредственное руководство которого также эвакуировалось. В связи с чем,  уже 17 октября директором Института был назначен А.В.Русаков. На плечи Русакова и Юдина и лег основной груз ответственности за организацию и поддержание всего Института в работоспособном состоянии.
Но первое, с чего начали, – это срочное переобучение врачей всех специальностей. Начали с гинекологов, работой которых в Институте руководил с 1932 года, ученик профессора Губарева Михаил Сергеевич Александров. Впрочем, с гинекологами проблем не было, чего нельзя было сказать о терапевтах и о совсем непривычной и малоизвестной для них операционной работе.
“В периоды войн хирургия превращается в од¬но из грозных оружий против врага. Оказывая своевременную и полную по¬мощь раненым бойцам, она сокращает сроки лечения, возвращает в строй, сохраняет их личный боевой опыт. Каждый военный хирург должен быть знаком с неотложной хирургией. Ведь на войне, - писал Сергей Сергеевич Юдин в “Размышлениях о текущих событиях” в 1942 году, - пуля и осколки ранят любые органы, и хирурги должны суметь должным образом оперировать всех, при¬том быстро, не созывая консилиумов. Не мне судить о том, как я оперирую сам и как я обучал своих ассистентов и слушателей. Но если дозволительно спросить себя: что ты дал своей стране на поле брани? Я отвечу: я готовил своей стране поливалент¬ных хирургов. Моих учеников сейчас на фронте не¬сколько сот”.

*Арапов Дмитрий Алексеевич (1897 – 1984 гг.)
- выдающийся отечественный хирург, член-корреспондент АМН СССР, генерал-лейтенант медицинской службы, доктор медицинских наук, Герой социалистического Труда. Во время Гражданской войны служил фельдшером на Туркестанском фронте. После окончания медицинского факультета Московского университета работал врачом-ординатором хирургического отделения больницы при заводе «Красный Богатырь». С 1929 года принят на работу в Институт неотложной помощи имени Н.В.Склифосовского на должность заведующего операционным корпусом. Участник Советско-финской войны. С 1941 года назначен главным хирургом Северного флота. С 1945 года начальник медицинского отделения и хирург-консультант Центрального Московского военно-морского госпиталя. С июля 1950 – главный хирург ВМФ СССР, с 1953 заместитель главного хирурга Главного военно-медицинского управления Министерства обороны Российской Федерации, с мая 1955 года вплоть до выхода в отставку в октябре 1968 года Арапов Д.А. назначается вновь главным хирургом ВМФ СССР. В последующие годы трудился в Институте имени Н.В.Склифосовского до последних дней жизни. При непосредственном участии Дмитрия Алексеевича Арапова после смерти Сергея Сергеевича Юдина были изданы все его  научные труды и монографии.

*Бочаров Аркадий Алексеевич (1901 – 1970 гг.)
- выдающийся хирург, профессор Ленинградской Военно-морской медицинской академии. После окончания в 1926 году Астраханского медицинского института работал хирургом в г.Рыбинске. В 1932 году принят на работу в Институт имени Н.В.Склифосовского. Участвовал в боях на реке Халхин-Гол и Советско-финской войне. С началом Великой Отечественной войны входил в состав отдельного хирургического отряда, затем назначен главным хирургом 5-й Армии. После войны занимал должность заместителя начальника кафедры и до 1961 года руководил клиникой госпитальной хирургии Ленинградской Военно-морской медицинской академии.

*Петров Борис Александрович (1898 – 1973 гг)
- выдающийся хирург, профессор, лауреат Сталинской премии, академик АМН СССР, заслуженный деятель науки СССР.  В 1922 г окончил медицинский факультет Московского государственного университета. В 1927 году принят на работу выездным врачом скорой помощи при Институте имени Н.В.Склифосовского. C 1930 года ординатор, а с 1935 года заведующий одним из хирургических отделений. С 1942 по 1944 гг главный хирург Черноморского Военно-Морского флота Союза ССР. После демобилизации вернулся в Институт имени Н.В.Склифосовского, где руководил 2-ой хирургической, а затем травматологической клиникой. После ареста С.С.Юдина в 1948 году назначен главным хирургом Института имени Н.В.Склифосовского. В 1948 году опубликовывает монографию “Спино-мозговая анестезия”. В 1952 году удостоен Сталинской премии “За выдающиеся и коренные усовершенствования методов производственной работы”. После возвращения С.С.Юдина из ссылки в 1953 году и восстановлением его в должности главного хирурга, Петров Б.А. назначается заместителем директора Института имени Н.В.Склифосовского по научной работе. Назначен заместителем, а затем и заведующим кафедрой хирургии Московской медицинской академии имени И.М.Сеченова. С 1953 года председатель Хирургического общества Москвы, заместитель главного редактора и редактор журнала “Хирургия”. В 1961 году избран член-корреспондентом, а в 1966 году академиком АМН СССР. На протяжении нескольких лет главный редактор журнала “Хирургия”.

Подготовка Юдиным многосторонних квалифицированных хирургов производилась не вдруг, а постепенно, методично и настойчиво.
А тем не менее всем приходилось дежурить, то есть работать официально по 24 часа в сутки, по 15—17 раз в месяц. Зато Институт не только остался профессионально работоспособным, но и сражался вместе со всей страной. В то время когда одна часть врачей находилась в операционной и перевязочных, другая - дежурила во время авиационных налетов на крышах и тушила зажигательные бомбы.
До января были очень сильные массированные воздушные налеты, о которых население по радиотрансляционной сети заранее оповещалось диктором: “Граждане! Внимание, воздушная тревога!”. Дикторскому тексту предшествовала сирена. Это предупреждение означало, что все гражданское население, включая раненых и медицинский персонал, должно было спуститься в бомбоубежище, под которое был оборудован подвал Института и куда в первое время спускали всех тяжелораненых.
Сергей Сергеевич если работал, то в бомбоубежище, как правило, не ходил, а продолжал оперировать: “Вероятность попадания бомбы в операционную ничтожна, все равно как если бы прямое попадание бомбы в бомбоубежище. А нам некогда... Девочки, не бойтесь, когда работаешь и занят, налет проходит быстрее”, - подбадривал он окружающих. Затем по Институту был даже издан приказ, запрещающий покидать операционную во время бомбежки. Бывшая медсестра Елена Козлова вспоминала, что “однажды бомба упала как раз напротив нашего корпуса. Здание содрогнулось, вылетели стекла, но все остались на своих местах до конца операции”.
Очень часто свет во время налетов в операционной на несколько секунд гас. Операционная лампа шаталась. Бывало, что во время операции от усталости ассистенты по очереди засыпали, держась за крючки и толкая периодически ногой друг друга. Ходить по открытому пространству во время налетов категорически запрещалось, так как количество осколков в иные налеты было так велико, что они падали, как снег, и по крыше крыльца Института барабанили почти непрерывно.
Однажды во время одного из налетов Сергей Сергеевич Юдин не был занят в операционной: “Надо все-таки пойти в бомбоубежище, раз не занят и не работаю. А то что же здесь сидеть?” Он с членами семьи спустился в подвал, лег, но заснуть не смог. Просидели там часа полтора. Такой эпизод был раза два-три за всю войну, все остальное время он оперировал.
Персонал Института оставался на казарменном положении, жили в палатах, переоборудованных под спальни и кабинеты. Всего в этот период было “развернуто” 6 операционных, причем у бригады, возглавляемой непосредственно Юдиным, имелось два операционных стола.
При особенно тяжелых авиационных налетах или боях на подступах к Москве в операционной работали все члены семьи Юдина: сын - санитаром, жена - медицинской сестрой, двоюродная сестра жены - медицинской сестрой или санитаркой. В такие дни в операционных работа¬ли день и ночь, до тех пор, пока все нуждающиеся в хирургической помощи не были оперированы.
Помимо Юдина в те суровые дни ведущими хирургами были - Борис Александрович Розанов (его, как и С.С.Юдина, не отпустили на фронт), С.В.Лобачев, Е.Рабинович, Л.А.Эндаурова и М.С.Александров.
Сергей Сергеевич очень тяжело переживал, что враг у стен Москвы, был постоянно задумчив и становился самим собой лишь во время операций.
Хирургическая обработка раненых представляла значительные трудности, как в техническом, так и во временном отношении. Больного надо было уложить, а точнее, вложить в операционный ортопедический стол; снять гипс и повязки, предварительно с помощью примитивной наркозной техники того времени “дать наркоз”, вымыть всего больного и рану, подстричь, избавляясь от завшивленности, далее хирургическая обработка, и снова гипсование конечности с захватом всех суставов.
Сергей Сергеевич в совершенстве знал технику гипсования, его пластические гибкие руки чувствовали не просто гипс, но и то, что было под слоем гипса. Он не гипсовал, а ваял, как профессиональный скульптор. “Пока гипс мягок, его можно и нужно мять — не бойтесь вмять его в тело, он его идеально повторит. Но когда гипс застынет — избави бог!” — учил Юдин персонал.
Почти с первых же дней Великой Отечественной войны Сергей Сергеевич Юдин назначается в качестве старшего инспектора-консультанта при главном хирурге Красной Армии. Первая его поездка на фронт с целью инспекции военных госпиталей, расположенных в Егорьевске и под Нарофоминском, состоялась в ноябре 1941 года, по возвращении из которой он напишет:
“Возвращаясь с фронта, я проезжал через сожженную немцами деревню. Не осталось ни одного дома, только кирпичные трубы торчали из-под снега. Кое-где из обгоревших бревен и обрывков железных крыш вернувшиеся крестьяне сооружали себе временный кров. Вдруг из одного такого укрытия выскочил мальчик лет четырех, обутый в валенки, в красноармейской фуражке, но в одной расстегнутой рубашонке. Ребенок так быстро перескочил кювет и выбежал на шоссе, что все мы вскрикнули, боясь, что я не смогу уже затормозить машину или объехать. В этот миг мальчик лихо вытянулся и по военному отдал честь. Рубашка поднялась так, что был виден голый пупок. Дом его сожжен. Сгорела вся деревня. Ребенок сам полуголый, но он выбежал стремглав отдать честь военному, издали узнав на мне знаки отличия высшего командного состава…
Характер русского народа. Мирный и незлобливый. Русский народ на протяжении веков столько раз подвергался нашествиям иноплеменников и грабительским набегам с юга, юго-востока и с запада, что у русских людей от отца к сыну, из поколения в поколение передавались и готовность отстаивать родную землю, и ненависть к иноземным захватчикам. Это выработало храбрость и самопожертвование для защиты своей страны, для обороны рубежей, за которые проливали кровь и складывали головы их праотцы. Это культивировало любовь и привязанность к родным полям и рекам, к лугам и степным просторам, которые незаметно становились священной, неприкосновенной и неотъемлемой частью Родины.
Отдать эту землю иноземным захватчикам не согласится ни один русский человек. И не только не согласится честью, но не уступит и силе. Умрет, но не отступит. Погибнет среди развалин, среди пожаров, но не сдастся сам и не отдаст клочка земли без смертельного боя.
“Это скифы”, – сказал Наполеон, глядя как русские со всех концов зажгли Москву, дабы не отдавать ее победителю.
Нет! Это не скифы, а предки тех русских людей, которые не стали сдавать города без боя, а насмерть бились в них на каждой улице, в каждом доме, не считаясь ни с разрушениями, ни с пожарами. Лишь бы остановить и побольше истребить врагов. Лишь бы спасти свою Родину и честь своего народа.
Вот чем отличается русский народ от тех западноевропейских жителей, которые, спасая архитектурные памятники в своих столицах и стекла в своих особняках и фешенебельных кварталах, объявляли города “открытыми”, а страны тем самым отдавали в рабство и на полное разорение.
Неужели нам, русским, Москва, Киев и Ленинград менее дороги, чем бельгийцам Брюссель, а французам Париж? Или наши города хуже и менее красивы? На красоту их съезжаются любоваться со всего мира. А сами мы их любим нарядными в дни народных праздников. Но мы гордимся ими и еще больше дорожим, когда они тяжело изранены вражьими снарядами”.
С фронта вернулись в Москву за несколько дней до наступления Нового, 1942 года. 31 декабря Наталья Владимировна приготовила угощенье: квашеная капуста, отварная картошка, масло — всего понемногу. И полней¬шим диссонансом выглядел в роскошных хрустальных бокалах разведен¬ный водой спирт. Сергей Сергеевич выпив рюмку спирта, отказался сесть за ново¬годний стол, сославшись на плохое самочувствие и жуткую усталость. Удрученный, ушел к себе в кабинет. Ночью у него развились сильные загрудинные боли, был вызван терапевт Института Ольга Ивановна Глазова, которая диагностировала инфаркт миокарда. Стенокардические боли случались у Юдина и ранее, иногда во время опера¬ции он принимал валидол, но чаще просто не обращал внимание.
Сергей Сергеевич лежал у себя в кабинете и в первую неделю был очень тяжел: постоянные внутривенные и другие вливания, подушки с кислородом, круглосуточные бдения родных и персонала...
Несмотря на острую нехватку медицинского персонала, и прежде всего медицинских сестер, дежурили у его постели круглосуточно, до тех пор пока он не стал “выкарабкиваться”.
Через две недели круглосуточные дежурства у его постели были отменены, его все чаще и на все более длительное время оставляли одного. Юдин постоянно слушал различные радиостанции, в том числе иностранные по радиоприемнику, который после эвакуации всего дипломатического корпуса в город Куйбышев ему оставил знакомый английский корреспондент. А полное “воскрешение” Сергея Сергеевича произошло после разгрома фашистов под Москвой. Он стал при¬вычно разговорчив, оживлен, позволял себе жестикулировать.
В это же время по служебным делам с фронта приехал и навестил Юдина Борис Александрович Петров. Сергей Сергеевич очень разволновался, когда услышал в прихожей его голос. “Это Борис, ну где же он?” Произошла теплая встреча. Юдин на все вопросы о здоровье отвечал одним: “Да, все нормально, расскажи, как на фронте”. Через короткие промежутки времени его посетили Дмитрий Алексеевич Арапов, в бушлате и унтах, Лидия Семеновна Островская - зав. эвакоотделом фронта (тоже, разумеется, в форме) и главный хирург Военно-морского флота Юлиан Юстинович Джанелидзе. Сергей Сергеевич очень переживал отдельные военные неудачи на фронте, возмущался зверствами фашистов, расспрашивал об обороне Москвы. А они все с горечью рассказывали, что фронтовые хирурги не умеют лечить ранений бедра, которые не только тяжелее ранений других областей тела, но и гораздо чаще сопровождаются газовой гангреной. Применяемые в то время “лампасные” разрезы вдоль всего бедра не спасали от этого бича хирургии военного времени.
Сергея Сергеевича буквально привели в отчаяние эти рассказы, и он начал, еще лежа в постели, не совсем оправившись от инфаркта, готовить руководство для военных хирургов “О лечении огнестрельных переломов бедра”, которое  было издано в конце 1942 года.
*     *    *
Всю свою жизнь Сергей Сергеевич в той или иной степени занимался травматологией и в силу своего хирургического таланта понимал суть проблемы. Но для быстрого, отвечающего моменту времени создания четких рекомендаций надо было срочно переосмыслить существующие подходы к жизненно важным анатомическим образованиям бедра, указать оптимальные доступы, разрезы, последовательность достижения более глубоких тканей и т.д., то есть разработать новую технику операций в этой области.
Прежде всего необходимо было установить послойные соотношения на разных уровнях всех анатомических образований на бедре. Сергей Сергеевич вновь обратился к Цановой: “Ира, мне нужна схема анатомии бедра на разных уровнях. Попробуй срисовать из Пирогова, но в натуральную величину”. И Цанова помимо своей основной работы взялась за это трудное дело: ночами, в нетопленом морге, она за короткий срок, пользу¬ясь трупным материалом и атласом Н.И.Пирогова, нарисовала требуемые соотношения для верхней, средней и нижней трети бедра.
Помимо разработки новых доступов к сосудисто-нервным образованиям бедра надо было создать и новую ортопедическую аппаратуру, позволявшую легко и быстро, не беспокоя раненого, наложить гипсовую повязку. Большую помощь в этом деле ему оказала операционная сестра и секретарь Марина Петровна Голикова, не только с полуслова понимавшая его идеи, но и внесшая серьезные конструкторские предложения.
В короткий срок, на чертежах был разработан облегченный портативный ортопедический аппарат, позволяющий как бы “подвешивать” раненого для гипсования. Это в значительной степени видоизмененный немецкий Цуг-аппарат, который можно было собрать в течение пяти минут в любом медсанбате. Для изготовления опытных образцов к Юдину были вызваны специалисты с завода “Красногвардеец”, на котором еще до войны начали успешно налаживать производство медицинского оборудования, но, кроме изготовления двух столов, дело продвигалось медленно.
Все это время, еще лежа в постели, Юдин продолжал работать почти ежедневно отправляя Голикову в библиотеку для подбора материала по огнестрельным переломам бедра. Результатом проделанной работы было создание очередного руководства[204] с четким изложением принципов лечения огнестрельных ранений конечностей:
1. Новые доступы в обход крупных сосудисто-нервных образований.
2. Широкое вскрытие раны с извлечением всех инородных тел и мертвых тканей.
3. Санитарная обработка раны губкой с использованием антисептических растворов (допускался даже мыльный раствор).
4. Оставление раны открытой.
5. Использование усовершенствованной техники гипсования.
6. Местное применение сульфаниламидных препаратов, для чего Юдиным был придуман оригинальный распылитель.
7. Общее лечение.
Выработанная тактика лечения обеспечивала быстрое заживление раны и срастание поврежденной кости в более короткий срок и, что было чрезвычайно важно, не давало возможности развиться газовой гангрене.
Сложной проблемой являлась для хирургов борьба с послеоперационным перитонитом как осложнением проникающих ранений живота. Оперируя этих раненых в медсанбате, врачи приходили в отчаяние от послеоперационной вялости перистальтики кишок вследствие перитонита, который самым роковым образом губил многих пострадавших.
В каких условиях работали хирурги на фронте, особенно во время наступления, видно из следующего эпизода. Однажды А.А.Бочаров решил посмотреть, что делается в медсанбате, который обслуживал дивизию, прорвавшую оборону противника и в течение 12 дней двигавшуюся с боями непрерывно вперед.
- Как там врачи, - думал он, - небось валятся с ног...
Его подозрения оправдались. Когда он прибыл в расположение дивизии, было еще темно. Бочаров вышел из машины и, отпустив встретившего его связного, на¬правился в операционную палату, освещая путь фонариком.
На круглом стульчике, облокотившись спиной о столб, поддерживающий палатку, в стерильном халате и сложив в воздухе руки ладонями спал ведущий хирург... Он использовал двух - трехминутный промежуток между операциями.
- Товарищ подполковник, - всполошилась    сестра, - командир роты только уснул... Мы ни разу не выходили во второй эшелон дивизии: все с ходу в бой...
- Ничего, пусть отдыхает, пока раненый не заснет, - успокоил ее Бочаров и подошел к операционному столу.
Сестра-наркотизатор давала наркоз... У лежавшего на столе это было, видимо, не первое ранение, потому что у него на груди и правом плече заметны старые рубцы.
- Сейчас будете спать, - погладив раненого по щеке, сказала сестра. - Понюхайте, правда, приятный запах?
- Ненавижу эфир, постепенно давай!—сказал раненый.
- Хорошо, постепенно, - согласилась она, стряхивая сон. Веки ее падали так, как стенки палатки, плохо поддерживаемой кольями. Если бы можно было веки подпереть спичками...
- Дышите медленно, и не будем спешить. - Положив маску на его лицо, она уселась у изголовья.
Она очень искусно усыпляла, и Бочаров подумал, что за время войны даже неопытные сестры стали высококвалифицированными наркотизаторами...
- Сколько раз вы давали наркоз, - спросил он. Сестра не помнила.
- Может быть, триста, может быть, пятьсот раз. Я проэфирилась   совсем, - оправдала она свои  вспухшие без сна глаза, - надышалась за  эти дни  эфира,  и  вот  теперь сама  в наркозе...
- Оперировать раненого буду я, - сказал Бочаров открывшему глаза ведущему хирургу. - Вы постойте на крючках...
Ведущий хирург, как только понял, что оперировать собирается сам Бочаров, снова погрузился в сонное состояние...
- Ну, выспались? - шутливо спросил Бочаров, когда кончил оперировать.
Хирург кивнул. Сон прошел...
- Удивительное дело, - заметил он, - бывало дома спишь по 40 часов и  не высыпаешься,  а  в  наших условиях достаточно нескольких минут.
В операционной оставался еще один раненый, но оперировать его было пока нельзя из-за слабого пульса, и, наладив капельное переливание крови, они вышли из палатки. От морозного воздуха исчезли следы сна.
Они решили зайти в сортировочную палатку и увидели там начальника сортировочного взвода - женщину-врача. Она спала, уронив голову на регистрационный журнал и держа в руке кар¬точку передового района. У нее был измученный вид. Тут же на табурете сидел санитар, моментально вскочивший, видя входивших врачей.
- Что, Савраскин, нет новых раненых? - спросил ведущий хирург.
- Нет, товарищ капитан, - ответил санитар, покачиваясь.
- Спал?
- Так точно, товарищ капитан.
- Неправда?
- Так точно, товарищ капитан...
Ведущий хирург объяснил Бочарову, что люди валятся с ног. 6 часов сна после 18 часов работы - и так в течение 12 дней.
- Если в соседней с вами дивизии мало раненых, я  переключу отправку ваших раненых на их медсанбат. А вам нужно не толь¬ко выспаться, но и убрать все, перечистить инструменты, приготовить белье...
В палатке, где лежали тяжелораненые после операции или та¬кие, которых не надо было оперировать, но эвакуировать из-за тя¬жести состояния тоже было нельзя, Бочарова и ведущего хирурга встретил начальник терапевтического взвода.
- Что у вас тут делается? - спросил Бочаров.
- Двадцать три раненых в живот после операции, товарищ подполковник. Семь человек в очень тяжелом состоянии. Вялость кишечника - парез. Делаем сифонные клизмы, - промываем желудок, но, как всегда, с незначительным эффектом.
Бочаров расстегнул планшетку и достал тоненькую брошюру Сергея Сергеевича Юдина под названием “Как снизить послеоперационную смертность у раненых в живот”.
- Это подарок нам от Сергея Сергеевича Юдина. Манипуляция небольшая, но разгрузка кишечника может быть в ряде случаев спасительной. Первую илеостомию - наложу я сам, а потом - вы будете производить эту операцию.
Весть о брошюре Юдина быстро облетела врачей медсанбата, и каждый из них, кто мог урвать минуту, спешил с ней ознакомиться.
Тем временем начальник терапевтического взвода подвел Боча¬рова к одному из раненых и, откинув простыню, сказал:
- Второй случай за все время... очень странный...
Раненый почти не дышал, верхняя половина туловища была как изваяние из мрамора... На шее виден был след пулевого ра¬нения...
- Рефлексов нет, - пояснил врач, - кроме роговичного и зрачкового.
Он прикоснулся концом марлевого шарика к роговице глаза, раненый зажмурил глаз...
А если ему крикнуть в ухо, он вздрогнет!
И начальник терапевтического взвода показал, как это происходит. Они следили за дыханием раненого: и вот вдруг шейные мышцы несколько раз дернулись и снова застыли неподвижно...
- А пульс? - спросил Бочаров, беря руку раненого. – В операционную!
Операция прошла успешно, временное вшивание резиновой трубки в тонкую кишку спасло раненому жизнь.
*     *    *
К концу зимы в кабинете Юдина уже стопами лежали все столь необходимые изданные брошюры. И каждый из врачей, приезжавших в Институт или лично к Сергею Сергеевичу, получал эти брошюры-руководства. Одновременно в количестве, достаточном для снабжения хирургов действующих армий, начали изготавливаться и распылители для сульфаниламидов. Они также вручались всем врачам и рассылались по госпиталям. Сложнее обстояло дело с изготовлением большого числа ортопедических столов.
Примерно в это же время было напечатано второе издание 1-го тома “Заметок по военно-полевой хирургии” под редакцией Сергея Сергеевича Юдина (первое издание вышло в свет еще в 1940 г.) и издан второй том этих заметок “Лечение военных ранений препаратами сульфаниламидов”. В этих трудах С.С.Юдин впервые поставил вопрос о допустимости выделения травматологии из сферы хирургии, но лишь в мирное время. Примечательно, что обе книги были художественно, хотя и строго, оформлены.
Особенно обращали на себя внимание “Анналы Института им. Н.В.Склифосовского”, изданные в 1942 году. Книга была иллюстрирована гравюрами на военную тему: мужчина с ребенком провожают танки, отъезжающие с Красной площади, памятник А.С.Пушкину на фоне противовоздушного заградительного дирижабля и т.д. Этот сборник вышел в дни нашей славной победы под Сталинградом. В связи с чем, сравнивая эту победу с победой на реке Калке, Сергей Сергеевич отметил в предисловии: “720 лет назад - тогда мы тоже заслонили Европу немеркнущей уверенностью в нашу победу”. Патриотизмом пронизана и вся вступительная статья книги, озаглавленная “Размышления о текущих событиях.” Она начинается эпиграфом Луи Пастера на французском языке: “Если у науки нет родины, то человек науки должен иметь таковую; и именно на ее счет он должен отнести то влияние, которое его работы могут иметь в мире”.
В этом же 1942 г. Сергею Сергеевичу Юдину была присвоена первая Сталинская (Государственная) премия “За научные работы по военно-полевой хирургии и искусственному пищеводу; Заметки по военно-полевой хирургии; О лечении военных ран препаратами сульфаниламидов; Некоторые впечатления и размышления о 80 случаях операций искусственного пищевода, опубликованные в 1941 г.”
Однажды вечером он позвал в кабинет Ирину Цанову и шепотом, почти как тайну, сообщил ей: “Мы ничего еще не знаем, я прочитал в американ¬ском журнале - пенициллин! Мы должны его достать, и тогда у нас не будут умирать раненые”.
Ранней весной он начал ходить по дому, был очень худ, сутул, в длинном синем халате, с колючим взглядом, горбоносый, часто небритый, напоминавший Наталье Владимировне всем своим видом Ивана Грозного: “Господи, как в фильме!”.
В мае его вызвали в Кремль, и он вернулся с орденом Красной Звезды - за оборону Москвы. Сергей Сергеевич очень гордился этим орденом, приколов его на серо-зеленый в полоску костюм, купленный еще в Америке.
Сразу же после награждения он уехал в подмосковный санаторий Министерства обороны “Архангельское”. Через 1-2 недели его в санатории навестили Наталья Владимировна Юдина, Ирина Цанова и жена Бориса Александровича Петрова. Они приехали на машине и привезли ему две стопки книг. Он уже много гулял, выглядел гораздо лучше, стал по-прежнему общителен. Со свойственной ему эрудицией, с исключительным воодушевлением рассказывал об истории дворца, его создателях, владельцах. “Вы посмотрите, как сделана колоннада, решетка - какие были мастера! И эта буква “Ю” в решетке - пустяк, но по-своему произведение искусства”. Гуляя по парку, не просто восхищался умением садоводов и архитекторов так разбить парк, чтобы от пруда был виден дворец и наоборот, но сравнивал его с Лувром, Бельведером и другими дворцовыми парками: «Вот это классический английский стиль, а это взято от Лувра — я был там и помню, как он выглядит”. Уже на вечерней заре, проводив машины, вдруг сказал: “Наташа, ты послушай, идет война, гибнут люди, а соловьи ни о чем не думают и поют”.
Из санатория вернулся окрепшим и бодрым. Через неделю его вновь вызвали в Кремль, откуда вернулся уже в звании полковника медицинской службы.
*     *    *
Несмотря на общее хорошее самочувствие, после перенесенного инфаркта, приступы стенокардии участились. Иногда во время операции он морщился, прижимал руку к груди, сам как бы сжимался и просил: “Иришка, беги в кабинет, принеси мою коробочку с валидолом”. У него была очень красивая золотая с финифтью коробочка, где лежал сахар, пропитанный валидолом, который подсовывали при его просьбе под маску. Дома Юдин часто просил грелку и клал ее под мышку, когда вечером читал, но это так не вязалось с его сильной натурой и колоссальной работоспособностью.
Между тем жизнь в Москве приходила в нормальное русло, налеты становились все реже, не надо было дежурить на крышах, да и дежурства в больницах проходили спокойнее. Возобновились занятия в медицинском институте, возвратившемся из эвакуации. Кстати, Сергей Сергеевич категорически возражал против того, чтобы Цанова продолжала учиться в таких условиях, считая ускоренный курс неполноценным. “Представляешь, Ната¬ша, эта дуреха на шермачка хочет закончить институт. Там сейчас никого нет, я против института в таких условиях. Потом закончит, когда все нормализуется”. Был удивлен и очень сердился, когда Наталья Владимировна не поддержала его мнение. И все же, с началом занятий в институте Ирина Александровна Цанова покинула гостеприимный дом Юдиных, в котором она пробыла около трех лет и, переехав в обще¬житие, приступила к занятиям.
В 1943 г. на базе хирургических отделений института и кафедры госпитальной хирургии для фронтовых врачей были организованы постоянные курсы усовершенствования. Во вступительной лекции перед приехавшими на курсы врачами 18 октября Сергей Сергеевич Юдин сказал: “Взгляды Гиппократа на службу в армии: - желаю¬щий посвятить себя хирургии должен поступить на службу и следовать за войсками, отправляющимися на внешние войны. Только таким путем воз¬можно приобрести навык и опытность в этой отрасли искусства. Примите эти указания также из уст хирурга, который 29 лет тому назад осенью 1914 г., как и вы, с пятого курса университета уезжал прямо на войну, тоже против извечного нашего врага - Германии”.
И все-таки жизнь оставалась достаточно суровой: при активизации боевых действий поток раненых резко возрастал, и тогда приходилось работать по 18 - 20 часов.
С самого начала войны была введена карточная система, и основным продуктом питания стал черный хлеб (примерно по 800 граммов на день). В связи с чем общественностью Института, в том числе и женой С.С.Юдина, была организована столовая для сотрудников (длинный корпус, прилегающий к основному зданию), в которой по специально выданным талонам стали давать обед, состоящий чаще всего из морковного супа с капустой (килограмм картошки на рынке стоил 60—85 рублей!) и перловой каши. Как правило, операционная бригада посылала за обедом санитарку, так как ходить самим не было времени, несмотря на близкое расположение столовой к операционному блоку. В дополнение операционная бригада, не закончившая работу к трем часам ночи, получала дополнительный паек в виде батона белого хлеба. И, как ни кощунственно это звучит, но почти все в операционной бригаде радовались, если не успевали закончить работу до трех часов но¬чи — появлялась возможность еще раз поесть.
Зимой 1943 г. готовился прорыв блокады Ленинграда, намечались большие бои, и Юдина как старшего инспектора-хирурга при Главном военно-санитар¬ном управлении РККА в декабре направили на Ленинградский фронт с целью организации и контроля оказания первой помощи и эвакуации раненых. С этой целью Юдин срочно организовал бригаду, в которую кроме него, входили: Виктория Рудольфовна Алексеева, Клавдия Ивановна Кравцова, операционная сестра Марина Петровна Голикова и Наталья Владимировна Юдина, которую он срочно обучил работе лаборанта-рентгенолога.
Сохранилась докладная записка, написанная рукой Юдина:
“Директору Института им. Склифосовского Нифонтову Б.В.
По приказанию начальника Главвоенупра генерал-лейтенанта Е.И.Смирнова я выезжаю в действующую армию с бригадой своих сотрудников — доктором Кравцовой, Алексеевой и м/сестрой Голиковой сроком до 25.11. с. г.”.
Итак, погрузив все оборудование на машину, отправились в путь. Между Калинином и Торжком попали под сильную бомбежку, и из всей автоколонны не повезло только им - машина была разбита, а все оборудование погибло. На попутных машинах добрались до Торжка, где пять дней фактически отдыхали - работы не было, да и работать было негде. В Торжке произошел курьезный эпизод. Из Москвы выехали очень голодными, и в дороге из-за бомбежки поесть как следует было некогда, так что в Торжок прибыли голодными как волки. В госпитале их сразу по прибытии сытно накормили, но тем не менее в полночь вся бригада во главе с Юдиным дружно села доедать паек - селедку. В это время вошел начальник госпиталя и, увидев “пир”, ничего не сказав, ушел весьма удивленным, но уже на следующий день в столовой госпиталя бригаде дали огромные (с ладонь) пожарские котлеты. Этот эпизод Сергей Сергеевич потом часто вспоминал.
Следующим населенным пунктом на пути к блокадному Ленинграду был Осташков, где Юдин сразу же “дорвался” до операционного стола и фактически не выходил из операционной.
Под Ленинградом обосновались в Новой Деревне: в одном из госпиталей бригада работала по 16-18-20 часов в сутки. Бывшая медсестра Л.С.Седова в своих воспоминаниях отмечает, что работали в подвале с низким потолком и плохим освещением. Иногда сестры от усталости не могли поднять носилки с больным, и Юдин пристально наблюдал за ними. Но это не был взгляд нетерпения или осуждения, он сочувствовал им и часто приходил на помощь, говорил ободряющие слова, сам перекладывал раненого и снова оперировал.
Для бригады Юдина специально присылали раненых в бедро. Здесь, в Новой Деревне, часто не только бывал, но и оперировал главный хирург Ленинградского фронта Николай Николаевич Еланский, необыкновенно мягкий и чуткий человек. Замечательный хирург, очень много сделав¬ший для развития советской хирургической школы, он был богатырского роста и телосложения. В его отсутствие, в связи с нехваткой операционного белья, кое-кто из бригады Юдина оперировал в его халате...
Некоторое время с бригадой работал Владимир Николаевич Шамов. Он был очень дисциплинированным, всегда подтянутым, даже зимой обливался холодной водой. В противовес пылкому Юдину был всегда спокоен, рассудите¬лен.
Вся бригада жила в избе, занимая две “комнаты”: одну Юдин с женой и Алексеевой, а в сенях спали Марина Петровна Голикова и доктор Кравцова.
Сергей Сергеевич носил высокий кожаный корсет, в котором проработал у стола почти два месяца.
На время поездок на фронт заместителем Юдина в институте оставался Розанов. Он и Эндаурова дежурили через день, неся целиком на себе всю ответственность за лечение раненых.
До войны у Сергея Сергеевича была “эмка”, которую во время наступления немцев под Москвой конфисковали, как и все остальные личные машины. После первой поездки на фронт Юдин привез трофейный “хорьх”, подаренный ему одним из военачальников. По тем временам это была роскошная двухместная гоночная машина светло-фисташкового цвета с от¬крытым верхом. Звуковой сигнал у нее был “хрюкающий” и напоминал спецсигнал правительственных машин. Какое-то время постовые милиционеры принимали его машину за правительственную, затем стали останавливать.
- Я профессор Юдин из Института Склифосовского.
- Мы знаем уже, но своим сигналом Вы нас дезинформируете, смени¬те сигнал.
Однажды ему в правах сделали соответствующую пометку. Сергей Сергеевич был очень расстроен. Прибыв в Институт, пришел к Цановой в “рисовальную” комнату: “Ирка, ты так здорово рисуешь, устрани мне этот дефект”. Пришлось Цановой заняться подтиранием, заглаживанием и подрисовкой. В конце концов, права приобрели первоначальный вид, чем Юдин оставался очень доволен. А гудок, конечно, пришлось заменить.
В 1943 г. посол Франции в СССР и его жена (одна из руководителей Красного Креста Франции) посетили Институт с целью проверки его оснащения медицинской аппаратурой и медикамента¬ми, в частности, полученными по ленд-лизу. Как ведущее лечебное учреждение Институт получал достаточное количество медикаментов и был хорошо по тем временам оснащен. Сергей Сергеевич лично сопровождал гостей и без переводчиков вел беседу на французском языке. Завершая посещение, жена посла сообщила, что как руководитель Красного Креста она имеет возможность передать для раненых несколько сот килограммов шоколада.
Сергей Сергеевич, разумеется, не отказался от возможности улучшить питание раненых и любезно поблагодарил жену посла. Через несколько дней в Институт приехал грузовик, и шофер стал искать Юдина: “Я привез академику Юдину шоколад от посла”. В машине было 13 ящиков размером примерно один квадратный метр в основании и чуть меньше метра высотой. Срочно организовали разгрузку, причем грузчиками работали в основном медсестры. Ящики носили в комнату, расположенную рядом с кабинетом Юдина и известную тем, что там был музей и стоял киномонтажный столик, ибо Марина Петровна до войны довольно успешно занималась документальной съемкой, необходимой для научной работы Юдина. Когда в машине остался один ящик шоколада, шофер “дал газ” и умчался. Сергей Сергеевич очень возмутился этим поступком, но разыскивать его не стал.
По личному распоряжению Юдина были составлены списки больных и сотрудников. Львиная доля шоколада была роздана тяжелораненым (а таких было большинство), по 8—10 плиток досталось каждому сотруднику. Один ящик Сергей Сергеевич оставил как “неприкосновенный запас”.
В то время Цанова довольно часто и много рисовала по просьбе Сергея Сергеевича, и ее рабочее место как художника было именно в том кабинете, где лежал оставленный ящик шоколада. Однажды поздно ночью одна из санитарок пришла в этот кабинет и стала уговаривать Цанову, занятую рисованием, вскрыть ящик и взять по плиточке шоколада.
“Никто не узнает, а я детей накормлю”. Не теряя времени, она попыталась первым попавшимся инструментом вскрыть ящик. И.А.Цановой удалось отговорить ее: “Как можно, ведь завтра же заметят и подумают, прежде всего, на меня... А я ведь не смолчу...”
Было жалко мать троих детей, которая еще в начале войны накормила двух из них смесью рентгеноконтрастной массы и шоколада (такая смесь изготовлялась для лучших вкусовых качеств). К сожалению, не она одна кормила детей этой смесью, получая в итоге (к счастью, не всегда) выраженное отравление.
У Сергея Сергеевича было в привычке в любое время, часто ночью, приходить в Институт, он мог подключиться к оперирующим или посмотреть послеоперационных. Скорее всего, это была самостоятельно приобретенная годами манера работать.
Как правило, Юдин не кричал на персонал и даже не повышал голоса, его недовольство чем-либо проявлялось во время операции чаще всего ворчанием. Но иногда он горячился, при этом говорил всегда громко, а иногда и топал ногами. Его любимыми ругательствами были: “Что стоите, как столбы; что стоишь, как статуй”. Про кого-либо: “Где этот страшный черт?” Иногда он переставал оперировать и глядел в упор своими светло-серыми глазами - взгляд как у удава, способный загипнотизировать. В такой момент лишние разговоры в операционной сразу стихали, все подтягивались, и каждый начинал лучше делать свою работу...
Но если речь шла о здоровье или тем более о жизни больного, то Сергей Сергеевич мог перейти рамки дозволенных отношений. Как-то раз в описываемый период в Институте проводили обработку ранения бедра молодому бойцу. Сестра, следившая за пульсом, а значит и за работой сердца по какой-то причине не заметила ухудшения в состоянии больного. Возможно, что ее оплошность была связана с бесконечными бессонными ночами. Как бы то ни было, но Юдин первый заподозрил неладное: “У меня стало хуже кровоточить в ране, что с больным?” – “Ничего”. – “Как ничего, какой пульс, артериальное давление?” Сестра замешкалась, растерялась, так как пульс был слабого наполнения. Юдин прекратил операцию, снял окровавленные перчатки, отдал необходимые распоряжения. “Ты что, на больного смотришь или с кем-то треплешься? Ты почему меня не предупредила, что у больного ухудшилось состояние, и пульс стал слабее? Вон из операционной!” Сестра стала оправдываться: “Что Вы на меня кричите, я не уйду, зачем Вы мне грубите?” Сергей Сергеевич побледнел, но окровавленной рукой ударил ее по лицу, развернул и вытолкнул из операционной. Все, кто знал Юдина, никогда ни до этого, ни после не видели его в таком состоянии. Больше в тот день он не оперировал.
Медсестра подала жалобу, и на заседании месткома Сергей Сергеевич признал себя виновным, сознался в том, что он не выдержал и вел себя не просто грубо, но недостойно, и публично извинился перед ней.
Несмотря на этот эпизод, в тот период Юдин все же оставался самим собой и был крайне нетерпим к любому пренебрежению к установленному в отделении порядку.
Весной 1943 г. в Институт привезли английского посла в Москве Питерсона с переломом бедра. После операции больной лежал в палате, расположенной около операционного блока. Рано утром к нему пришла целая делегация сотрудников посольства в верхней одежде (как это принято и в наше время при посещении больных в некото¬рых клиниках Запада). Друзьям раненого перед посещением объяснили, что больных в Институте навещают только в определенное время и обязательно в халате, а в верхней одежде вход категорически запрещен. Это правило было ими нарушено.
Сергей Сергеевич был возмущен таким поведением иностранных граждан и по телефону сообщил об этом в посольство. На следующий день один из сотрудников посольства приехал с официальным извинением. В связи с этим эпизодом уместно подчеркнуть некоторые особенности характера Юдина.
Из описания жизни Сергея Сергеевича в “Захарьино”, Серпу¬хове и первых 10 лет работы в Институте видно, что его характер становил¬ся все более независимым, и в какой-то степени (если это не соответствовало его взглядам на жизнь) он противопоставлял себя другим. Одним словом, с 40-х годов Сергея Сергеевича Юдина уже никак нельзя было назвать дипломатом в жизни, напротив, он порой был резок и непримирим. В одно из посещений санатория в Архангельском его встретил будущий директор Института хирургии А.А.Вишневский: “Добрый день, Сергей Сергеевич! Как поживаете?”
- Спасибо, отдыхаю. Вот сейчас ходил на почту, послал Черчиллю поздравительную телеграмму: у него сегодня день рождения.
Но наряду с этими редкими эпизодами он продолжал оставаться очень чутким и отзывчивым человеком.
За несколько дней до Сталинградской битвы Юдин предполагал, что готовится что-то грандиозное в ходе военных действий: “Товарищи, слушайте радио сегодня!” Сам он всегда слушал до конца вечернюю сводку Совинформбюро с 23 до 23.30 часов. И когда, наконец, Сталинградское кольцо было сжато, домашние видели, как Сергей Сергеевич перекрестился двумя руками: “Слава тебе, господи, наконец-то мы этому проклятому сломали хребет!” И потом весь день ходил и приговаривал: “Вот герои, вот молодцы!”
Вскоре после извещения о нашей победе под Сталинградом Сергея Сергеевича вызвали в Кремль на консультацию - такие вызовы были не так уж редки, ибо Юдин оперировал многих видных военных и гражданских лиц, например, маршала И.С.Конева, выдающегося авиаконструктора Н.Н.Поликарпова и др. Поздно вечером он сел в прибывшую за ним машину, но очень скоро вернулся. Домашние не ждали его так быстро:
— Что, не было консультации?
— Мерзавцы, они захотели, чтобы я консультировал, а может быть, оперировал немецкого генерала, и только в машине мне об этом сообщили. Я категорически сказал, что не буду консультировать, обойдутся и без меня, мое время слишком дорого, у меня полно русских раненых. Потребовал остановить машину, пригрозил выпрыгнуть на ходу, и меня вынуждены были отвезти домой.
По мнению некоторых, тем генералом был плененный под Сталинградом фельдмаршал Паулюс.
Если только позволяла работа, Сергей Сергеевич заводил дома патефон и наслаждался произведениями своего любимого композитора - П.И.Чайковского. Его 4-ю, 5-ю и особенно 6-ю симфонии он очень любил и слушал их еще в период выздоровления. Но 6-ю симфонию он во время войны слушал без финала: “Наташа, мы будем с тобой слушать 6-ю без финала, пока Сережа на фронте”. (Сын вернулся с Северного флота в связи с ранением зимой 1943 года).
Сергей Сергеевич не просто любил музыку, но прекрасно разбирался в нотах, читая партитуру с листа. У него были партитуры любимых им симфоний П.И.Чайковского, и в период выздоровления и в редкие минуты отдыха в последующий военный период он брал их и с упоением следил по нотам, находя ту или иную партию: “Как восхитительна здесь флейта, а здесь гобой - вот это чувство страха и таинственности, какие оттенки у валторны и какая нежность у флейты”. Любил, когда ближние принимали участие в его “чтении” партитур.
*     *    *
Во время Великой Отечественной войны к Юдину стали все чаще приезжать известные фронтовые хирурги, возглавившие после войны крупные хирургические кафедры, больницы и институты: Джанелидзе Ю.Ю., С.С.Гирголав, В.Н.Шамов, Н.Н.Еланский, Мандрыка П.В., А.Г.Савиных, П.А.Куприянов, Б.В.Петровский. О последнем С.С.Юдин отзывался очень тепло и с уважением, считал, что он очень талантливый организатор - администратор и хирург будущего. Со всеми Сергей Сергеевич беседовал о насущных задачах военно-полевой хирургии, но по мере освобождения нашей страны от захватчиков все чаще возникали разговоры о перспективах послевоенной хирургии.

*Джанелидзе Юстин Юлианович (Иустин Ивлианович) (1883 – 1950 гг.)
- выдающийся хирург, профессор, академик АМН СССР. Заслуженный деятель науки РСФСР. Лауреат Сталинской премии (посмертно). С 1927 по 1943 гг. заведующий кафедрой госпитальной хирургии Петроградского (Ленинградского) медицинского института. С 1943 года до дня смерти начальник кафедры госпитальной хирургии Ленинградской военно-морской медицинской академии. С 1932 года научный руководитель Ленинградского института скорой помощи. С 1932 по 1945 гг главный хирург Военно-Морского флота Союза ССР. После поездки в 1946 году в США поделился своими положительными впечатлениями от организации оказания неотложной помощи в Америки, после чего все чаще стал слышать в свой адрес слова“Генерал, Вы позорите свои погоны!”.

*Еланский Николай Николаевич (1894 – 1964 гг.)
- известный советский хирург и организатор здравоохранения.
С первых дней  Великой Отечественной войны находился в действующей армии, являлся главным хирургом Северо-Западного, 2-го Прибалтийского, 2-го Украинского  и  Забайкальского фронтов. Во время войны Николай Еланский проявил себя как талантливый организатор медицинского обеспечения войск. В 1947 году был назначен главным хирургом Министерства обороны СССР, на этом посту проработал до 1955 года. Одновременно с этим назначением был избран на пост заведующего кафедрой факультетской хирургии 1-го ММИ имени И. М. Сеченова. Под его руководством защищено 9 докторских и свыше 30 кандидатских диссертаций. С 1955 по 1959 годы был профессором-консультантом Военно-медицинского управления Министерства обороны СССР.

*Куприянов Петр Андреевич (1893 – 1963 гг.)
- выдающийся советский хирург, профессор, академик АМН СССР (1944 г.), генерал-лейтенант медицинской службы (1945 г.), лауреат Ленинской премии, Герой Социалистического труда. После окончания в 1918 году Военно-медицинской академии в Петрограде ординатор, а с 1924 года заведующий хирургическим отделением Окружного клинического военного госпиталя. С 1934 по 1938 гг. был заместителем начальника клиники госпитальной хирургии Военно-медицинской академии, руководил которой до 1957 года С.С.Гирголав. В годы Великой Отечественной войны занимал должности главного хирурга Ленинградского военного округа, Северного и Ленинградского фронтов. С 1943 года до конца своей жизни возглавлял кафедру факультетской хирургии Ленинградской Военно-медицинской академии имени С.М.Кирова. С 1944 по 1950 годы вице-президент АМН СССР. На “суде чести” над профессорами Клюевой Н.Г. и Роскиным Г.И. (1947 г.). выступал в качестве общественного обвинителя.

*Мандрыка Петр Васильевич (1884 – 1943 гг.)
- русский и советский хирург, генерал-майор медицинской службы (1943). Окончил медицинский факультет Императорского Харьковского университета в 1910 году. Затем в течение четырёх лет работал в земской больнице хирургом. В годы Первой мировой войны был начальником военно-санитарного поезда, затем — хирургом в военных госпиталях.После Октябрьской революции, с 1918 года, служил в РККА. Член ВКП(б)/КПСС с 1923 года. Работал в военно-медицинских учреждениях Красной армии. В течение 20 лет возглавлял Центральный военный госпиталь Наркомата обороны (ныне Центральный военный госпиталь им. П. В. Мандрыка).

*Гирголав Семен Семенович (1881 – 1957 гг.)
- выдающийся отечественный хирург и травматолог, генерал – лейтенант медицинской службы, академик АМН СССР (1944 г), Лауреат Сталинской премии (1943 г). После окончания Императорской Военно-медицинской академии в Петербурге аспирант кафедры общей хирургии клиники профессора М.С.Субботина. С 1919 по 1937 год начальник кафедры общей хирургии Военно-медицинской академии, с 1932 года научный руководитель Ленинградского Института травматологии и ортопедии (ЦИИТО). Во время Великой Отечественной войны с 1943 по 1945 года заместитель главного хирурга Красной Армии.С 1946 по 1957 годы заведующий кафедрой госпитальной хирургии Военно-медицинской академии. Награжден 4-я орденами Красного Знамени и Трудового Красного знамени.

*Гессе Эрик Романович (1883 – 1937 гг.)
- выдающийся отечественный хирург, доктор медицины, профессор. После окончания Гражданской войны, избран заведующим кафедрой общей хирургии Государственного института медицинских знаний (медицинский институт имени И.И.Мечникова), сменив на этом месте профессора Гирголав С.С. Научный руководитель Нейрохирургического института имени В.М.Бехтерева. После кончины И.И.Грекова в 1934 году избран на должность заведующего 1-й кафедрой хирургии Ленинградского государственного медицинского института. Являлся одним из организаторов станции переливания крови в Ленинграде. В соавторстве с Гирголав С.С. и Шаак В.А.  было издано первое в СССР 2х томное руководство «Общая хирургия» и 4-х томное руководство «Ошибки, опасности и непредвиденные осложнения при лечении хирургических заболеваний. Первый раз был арестован в 1930 году, отпущен. После второго ареста в 1937 году расстрелян.

*Шаак Вильгелм Адольфович (1889 – 1957 гг.)
- выдающийся отечественный хирург, профессор, заведующий кафедрой факультетской хирургии, а затем и первой в Ленинграде кафедрой детской хирургии 1-го Ленинградского медицинского института. Организатор и заведующий кафедрой детской хирургии Ленинградского педиатрического медицинского института. Заслуженный деятель науки РСФСР, житель блокадного Ленинграда. Арестовывался дважды – в 1930 и 1937 года вместе со своим ближайшим коллегой и другом, профессором Гессе Э.Р., но оба раза был отпущен.

*Левит Владимир Семенович (1883 – 1961 гг.)
- выдающийся отечественный хирург, генерал-майор медицинской службы. Заслуженный деятель науки РСФСР. Первые годы его работы хирургом связаны с Сибирью. В 1922 году избран заведующим кафедрой хирургических болезней Иркутского государственного института. В 1926 – заведующим кафедрой госпитальной хирургии медицинского факультета 2-го Московского университета. С 1942 года первый заместитель Главного хирурга Красной Армии. С 1950 года работал главным хирургом Центрального военного госпиталя имени П.В.Мандрыки. Умер 9 июня 1961 года в Москве.

Однажды в Институт приехал офтальмолог с мировым именем академик Владимир Петрович Филатов. Сергей Сергеевич вышел встречать его на лестницу, почтительно поздоровался за руку, проводил в кабинет. Статный, седой, в круглой академической шапочке, В.П.Филатов как-то не соответствовал военному времени и большинству гостей - молодых хирургов в военной форме. В комнате рядом над скульптурным портретом Юдина рабо¬тал Оленин, Сергей Сергеевич позвал его и попросил “запечатлеть” известного ученого в гипсе. После ухода Филатова, Юдин спросил у персонала операционного блока: “Знаете ли вы, кто это был?” И сам с гордостью ответил: “Известный русский окулист”.

*Филатов Владимир Петрович (1875 – 1956 гг.)
- выдающийся отечественный офтальмолог, доктор медицины,  профессор, действительный член Академии наук УССР (с 1939 года) и Академии медицинских наук СССР (с 1944 года), лауреат Сталинской премии. Основатель и первый директор, с 1936 года по 1956 год, Института глазных болезней и тканевой терапии НАМН Украины. За весь период жизни Филатов написал около 460 научных трудов и монографий. Крупнейшим достижением учёного является разработанный им новый метод лечения — тканевая терапия (1933). Он заключается в том, что куски ткани, отделённые от человеческого тела, а также листья растений, особенно алоэ, хранящиеся в условиях, которые являются неблагоприятными для существования, но не убивают их, подвергаются биохимической перестройке. Она сопровождается накоплением в этих тканях особых веществ (биогенных стимуляторов), которые имеют лечебные свойства. Особой известностью пользуется разработанный Филатовым метод пересадки роговицы, при котором пересадочным материалом является донорская роговица. Разработал и ввёл в практику хирургической офтальмологии методы пересаживания роговицы глаз трупов; предложил собственные методы лечения глаукомы, трахомы, травматизма в офтальмологии и т. п.; изобрёл много оригинальных офтальмологических инструментов, которые широко применяются в медицине.

По мере продвижения наших войск на Запад все чаще стали приезжать в Институт полковые хирурги для стажировки. Одними из первых приехали сын академика А.И.Абрикосова и его товарищ, военно-полевой хирург В.В.Кованов. Экипированы они были соответственно времени - в форме и с личным оружием. Юдин радушно их принял, познакомил с персоналом операционного блока и посоветовал не ходить на операции при оружии, т. к. “пистолеты будут мешать”. И в течение 2-3 недель стажировки пистолеты этих бравых хирургов хранились в сейфе старшей сестры.
Заслуги Института в лечении тяжелораненых не могли пройти незамеченными для медицинского мира - слава Института имени Н.В.Склифосовского росла не только у нас в стране, но и за рубежом.

*Кованов Владимир Васильевич (1909 – 1994 гг.)
- известный отечественный хирург и анатом, академик (1963) и вице-президент (с 1966) АМН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР (1965). В годы Великой Отечественной войны — ведущий хирург полевого передвижного госпиталя, а затем — армейский хирург. С 1947 года — заведующий кафедрой оперативной хирургии и топографической анатомии 1-го Московского медицинского института им. И. М. Сеченова, с 1956 по 1966 год — ректор этого же института, заведующий лабораторией по пересадке органов и тканей Академии медицинских наук СССР.

*     *     *
13 июля 1943 года в Москву прибыла совместная англо-американская делегация хирургов. Официальная цель визита - вручение ди¬пломов и мантий почетных членов Королевского хирургического общества Англии и почетного члена Американского хирургического общества профессорам Николаю Ниловичу Бурденко и Сергею Сергеевичу Юдину.
Неофициальная цель миссии - изучение результатов военной хирургии в нашей стране и возможностей расширения сотрудничества в медицинской сфере между союзными странами.
15 июля 1943 года на торжественной церемонии в присутствии представителей Министерства здравоохранения СССР, ведущих хирургов армии и флота руководители делегации - полковник Е.Катлер, профессор хирургии Гарвардского университета, и полковник Девис - вручили Бур¬денко и Юдину дипломы и мантии. В своей речи полковник Девис, в частности, подчеркнул, что до них “никто никогда не выполнял за предела¬ми нашей Родины функцию вручения почетных дипломов и мантий”. Николай Нилович Бурденко был в очередной раз тяжело болен, по этой причине на непосредственном торжественном вручении мантии присутствовать не мог и ответил в письменной форме. Сергей Сергеевич же выступил с ответной речью:
“Полковник Катлер! Джентльмены!
Вы, конечно, понимаете мою радость, когда я удостоился высокой награды сразу двух великих держав. И хотя я знаю мало о вашей прекрасной стране, я горжусь личным знакомством и даже дружбой с профессором Крайлем, братьями Мэйо и другими американскими хирургами. Но разве мог я 15 лет назад мечтать, что настанет время, когда я буду не только членом этого колледжа, но получу этот диплом из рук последователя великого Кушинга. Между прочим, это удивительный факт, что день присуждения мне союзниками почетного звания полностью совпадает с днем, когда я был жестоко ранен немецким снарядом накануне 15 июля 1915 года. Во второй раз в первой четверти этого века наши народы объединили свои усилия, чтобы спасти цивилизацию. И в этот раз мы боремся с вечным жестоким противником - Германией. И так же, как и при первом случае, наши британские союзники борются на нашей стороне. Пусть наши науч¬ные связи, что начались при столь военной нужде, процветают, когда будет выигран мир. Во время вооруженной борьбы хирургия так же необходима для победы, как оружие, транспорт и все виды снабжения. Но когда начнется восстановление, мы, хирурги, должны будем залечивать раны и то, что принесла война сотням людей, которые выиграли для нас эту победу. Мое избрание почетным членом будет служить для дальнейших военных успехов, которые уже получили столь высокую оценку. Еще раз благодарю Вас!”
На следующий день членам делегации были продемонстрированы обычные для Института операции, но на хирургов союзных армий произвели сильное впечатление блеск и отточенность оперативной техники Сергея Сергеевича, что они еще раз отметили во время неофициального дружеского ужина, устроенного на балконе в кабинете Юдина.
Художник Н.А.Соколов вспоминал, что через один-два дня после вручения дипломов Сергей Сергеевич позвал его и М.В.Куприянова к себе:
- Приходите, я вам почитаю свою работу о новых методах лечения ран.
- А будет ли это нам интересно?
- Думаю, что да.
“Перед чтением он показал диплом и, надев на себя черно-красную мантию, стоя пред нами, ликующий, в торжественной позе, стал читать.
Действительно, судя по картине - этюду П.Д.Корина, мантия укра¬шала Сергея Сергеевича, была ему к лицу.
Впечатления членов делегации от посещения Института были очень яркими. В частности, один из них, доктор Гордон Тейлор, писал в Британ¬ском медицинском журнале 27 ноября 1943г.: “ Юдин - динамическая личность: До тех пор, пока я не повстречался с ним недавно в Москве, я, действительно, рассматривал этого великого хирурга как человека, чей особый интерес лежал в области гастрохирургии; однако сфера его деятельности очень широка в своем размахе. В течение 14 лет, которые он провел в Институте им. Н.В.Склифосовского, он и его ассистенты извлекли почти 5500 чужеродных тел из пищевода и бронхов. Смертность была чуть больше 1%. Язвы желудка и 12-перстной кишки, операции которых в этой больнице наблюдала недавно англо-американская делегация, проводились успешно. Выдающийся характер и величие хирургической работы Юдина тем более чудесны, если вспомнить, что огнестрельная рана в спину в последней войне приковала его к постели на девять месяцев параплегией”.
Дороти Хальперн в журнале американских медиков в 1944 году писала, что присвоение Сергею Сергеевичу Юдину звания Почетного члена - это “привлечение внимания к тому факту, что он является сегодня одним из великих хирургов мира”.
Из письма Юдина к полковнику Катлеру (август, 1943 год):
“ Дорогой мой полковник Катлер!
Разрешите передать Вам манускрипт “Искусственные пищеводы”, который я обещал Вам во время Вашего пребывания в Москве.
Я надеюсь, что эта работа сможет представить интерес для американских хирургов и что с Вашей любезной рекомендации и, возможно, с Вашим благожелательным предисловием, она будет принята одним из американских специальных хирургических журналов.
Если наш дорогой коллега – полковник Лойял Дэвис найдет указанную работу слишком обстоятельной для своего журнала “Хирургия, гинекология и акушерство”, то не будете ли Вы так любезны предложить ее “Анналам” или “Американскому журналу хирургии”, согласно Вашему собственному суждению.
В случае, если манускрипт будет напечатан, прошу прислать мне несколько экземпляров.
Прошу поверить мне, что те немногие дни Вашего краткого пребывания в Москве всегда останутся наиболее приятным воспоминанием для меня. Надеюсь, что в скором будущем буду иметь честь увидеть Вас в Бостоне, если счастливый случай позволит мне посетить Вашу прекрасную Родину.
Остаюсь – Искренне Ваш, Почетный член американского колледжа хирургов С.Юдин”.
Из письма полковника медицинской службы американской армии Эллиота Катлера профессору Юдину Сергею Сергеевичу (4 октября 1943 года):
“Дорогой мой Юдин!
Я получил Вашу рукопись “Искусственные пищеводы”. Это живо напомнило мне о многих прекрасных часах, проведенных вместе с Вами в Вашей стране.
Лойл Девис вернулся в США, и я незамедлительно передал ему Вашу рукопись для публикации, в журнале “Хирургия, Гинекология и Акушерство”. Позднее я сообщу Вам о перепечатанных страницах.
Вы, видимо, будете счастливы узнать, что на делегацию хирургов в Москве произвело сильное впечатление знакомство с Вами и Вашими коллегами-хирургами. Подобные мероприятия являются прекрасным примером для всего Мира, и западные державы должны извлечь для себя хороший урок.
  Сердечный привет Вам и Вашей удивительной жене от большого количество друзей, которых Вы теперь приобрели.
Искренне преданный Вам Эллиот Катлер”.
Из письма С.С.Юдина к его превосходительству сэру Арчибальду Кларку Керру, британскому послу в Москве (25 августа 1943 года):
“Дорогой сэр Арчибальд!
Не сомневаюсь, что высокой чести быть избранным в число Почетных членов Королевского колледжа хирургов Англии я обязан также и Вашему доброму участию и вниманию. Я глубоко тронут и в высшей степени польщен столь высокой честью.
Мне хотелось бы ответить моим британским и американским коллегам посылкой двух моих новых научных работ – лучших из тех, какие сейчас находятся в моем распоряжении. В одной из этих статей подвергнуты обсуждению 80 случаев создания мною искусственных пищеводов. Во второй – обобщен опыт более 5000 произведенных операций на желудке.
Я буду весьма благодарен, если Вы соблаговолите направить эти документы непосредственно адмиралу Гордону Тейлору, который лично направит один из экземпляров полковнику Катлеру в Америку.
Счастлив приветствовать Вас в то время, когда в районе Средиземного моря так же, как и на нашем обширном фронте, имеют место столь значительные военные успехи.
Я глубоко убежден в том, что, прежде чем опадут осенние листья, объединенные нации нанесут нашему общему врагу еще более тяжелый удар.
Я был бы рад увидеться с Вами, если только у Вас есть такое желание.
Заранее благодарный и искренне Ваш Сергей Юдин”.
Из ответного письма Арчибальда Кларка Керра Юдину Сергею Сергеевичу,
от 26 августа 1943 года:
“Дорогой доктор Юдин!
Благодарю вас за Ваше письмо. Никто не был так обрадован, как я, в связи с присвоением Вам звания Почетного члена Королевского колледжа хирургов, и никто в Вашей стране не заслуживает более Вас этой высокой и ревниво оберегаемой чести. Прошу Вас принять мои горячие поздравления.
Я буду счастлив препроводить адмиралу Гордону Тэйлору статьи, которые Вы мне прислали. Они будут отправлены с первым же самолетом.
Подобно Вам, я слежу с живым интересом за развитием военных событий. Похоже на то, что мы находимся на пороге великих событий.
Я был бы весьма удовлетворен встречей с Вами и нахожусь полностью в Вашем распоряжении. Инициативу в этом деле я возлагаю на Вас, что кажется мне наиболее мудрым шагом. Мне хотелось бы, чтобы Вы знали, что в любой момент, когда Вам захочется посетить мой дом, Вас всегда будет ожидать простой ужин и усердный хозяин.
Искренне Ваш, Арчибальд Кларк Керр”.
Из письма  Арчибальда Кларка Керра профессору Юдину Сергею Сергеевичу,
от 13 мая 1944 года:
“Дорогой доктор Юдин!
Ваше приятное письмо и пара диких уток благополучно прибыли ко мне. Большое Вам спасибо. Я действительно благодарен Вам за Вашу очаровательную идею.
Что за чудесные существа они! Мы называем их “дичками”. Полагаю, что это были Ваши последние охотничьи дни, так как наступает время спаривания.
Я весьма желал бы увидеться с Вами и побеседовать, когда у Вас найдется свободная минута.
Дорогой доктор Юдин!
Прилагаемое письмо господина Черчилля к Вам только что пришло ко мне. Я польщен случаем быть Вашим почтальоном.
Искренне Ваш, Арчибальд Керр”.
Из письма Сергея Сергеевича Юдина достопочтенному Уинстону Черчиллю, премьер-министру Великобритании, декабрь 1943 года:
“Дорогой сэр!
Разрешите мне препроводить Вам мои наилучшие пожелания к Рождеству и Новому году. Я убежден, что, благодаря Вашим блестящим и широким усилиям, грядущий год принесет давно ожидаемый мир страдающему человечеству.
Я беру на себя смелость писать Вам, господин премьер-министр, в качестве консультирующего старшего хирурга Красной Армии и Почетного члена Королевского колледжа хирургов Англии, получившего членство в этом знаменитом колледже в один день с Вами..
С глубоким уважением С.Юдин, главный хирург Института имени Склифосовского, Москва”.
Из ответного письма Уинстона Черчилля С.С.Юдину (30 апреля 1944 года):
“Я только что получил через посла Кларка Керра Ваше письмо от прошлого декабря и прошу принять мою теплую благодарность за хорошее пожелание и добрые послания, которые Вы мне направили.
Прошу Вас принять мои наилучшие пожелания дальнейшего успеха в Вашей важной работе для Красной Армии.
Искренне Ваш Уинстон Черчилль”.

Несмотря на все хвалебные отклики иностранцев, посетивших Россию в период грозных ее испытаний, опыт войны уже убедительно показал, что для дальнейшего совершенствования медицинской помощи и развития медицинской науки в нашей стране необходима организация высшего медицинского органа и создание единого руководящего учреждения.
По этой причине уже летом 1943 года, в разгар Курской битвы, началась подготовительная работа по созданию Академии медицинских наук СССР. 3 июля 1943 г. на заседании президиума ученого медицинского совета Наркомздрава СССР, в составе которого были терапевты В.Н.Виноградов, В.Х.Василенко и Н.Д.Стражеско, педиатр Г.Н.Сперанский, хирурги И.Г.Руфанов, В.В.Левит, С.С.Гирголав, физиолог В.В.Парин, патологоанатом И.В.Давыдовский, был заслушан доклад Н.Н.Бурденко о принци¬пах построения Академии медицинских наук,  и уже  через 6 дней на заседании комиссии ученого совета Наркомздрава СССР было решено, взяв за основу докладную записку Н.Н.Бурденко, создать Академию медицинских наук (АМН СССР), считая “...ее организацию своевременной, а определяющими задачами: научную разработку вопросов лечения травм и травматических последствий; борьбу с инфекциями; развитие новых перспективных направлений в медицине”.
И тем не менее это было еще очень трудное для страны время, о чем свидетельствуют протоколы заседаний. Так, первый такой протокол был напечатан на оборотной стороне бланка “Дневник зубоврачебного кабинета”, а второй - на такой плохой бумаге серо-грязного цвета, что местами с трудом можно разобрать текст...
3 июня 1944 года Совет Народных Комиссаров СССР постановил учредить АМН СССР, а 14 ноября этого года утвердить список действительных членов АМН. Среди 60 человек 10 были хирургами: С.С.Гирголав, Ю.Ю.Джанелидзе, Н.Н.Петров, И.Г.Руфанов, А.Г.Савиных, В.П.Филатов, В.Н.Шевкуненко, С.И.Спасокукотский, С.С.Юдин и Н.Н.Бурденко.
Николай Нилович Бурденко при этом был избран первым президентом АМН СССР.
20-22 декабря 1944 года состоялась учредительная сессия АМН СССР, на которой С.С.Юдин выступил с речью. Он рассказал о больших заслугах медиков в развитии советской науки, что отразилось избранием Н.Н.Бурденко, С.И.Спасокукотского, Н.Д.Стражеско и др. врачей члена¬ми Академии наук СССР, говорил о значении передовых методов и поиске новых путей в медицине, сравнивая при этом невозможность исполнения большинством скрипачей-современников Н.Паганини его произведений и относительную доступность тех же произведений современным музыкантам “...лишь бы отыскать пути, лишь бы первый раз туда (в неизведанное, новое) проникнуть! И в этих поисках — одна из задач академии! Первейшая же задача - помочь нашему народу выиграть войну”.
Сергей Сергеевич призвал осмыслить опыт медицинского обеспечения в Великой Отечествен-ной войне, который даст медикам возможность для дальнейшего совершенствования медицинской помощи. Далее в своей речи он подчеркнул, что, следуя примеру Пирогова, Гирголав, Куприянов, Сперанский и сам главный хирург Советской Армии Бурденко работали постоянно или выезжали туда, где у русских людей горячая кровь льется из дымящихся ран.“ И, наконец, предстоит и уже началась эра восстановительной хирургии для инвалидов войны...”


*Стражеско Николай Дмитриевич (1876 – 1952 гг.)
- известный отечественный терапевт, профессор, академик АН УССР, член Академии медицинских наук СССР, Герой Социалистического Труда (1947 г.). После Октябрьской революции профессор Стражеско остался на Украине, хотя двум его дочерям удалось выехать во Францию. В 1919—1922 гг. — заведующий кафедрой Новороссийского университета, с 1922 года — Киевского медицинского института. Руководил клиническим отделением Института экспериментальной биологии и патологии, с 1934 года — Института клинической физиологии АН УССР. С 1936 года — директор созданного им Украинского научно-исследовательского института клинической медицины. В годы Великой Отечественной войны — консультант эвакуационных госпиталей, руководил исследованиями в Центральном госпитале Советской армии. В 1952 году пожилого академика поставили перед фактом — либо поддержка обвинений против своего ученика В. Х. Василенко, арестованного по «делу врачей», либо лишение всех благ и, возможно, и более серьёзные последствия. Из последней поездки в Москву летом 1952 года Н. Д. Стражеско вернулся внутренне сломленным. Через несколько дней он скончался от инфаркта.

*Василенко Владимир Харитонович (1897 – 1987 гг.)
- выдающийся отечественный  терапевт, академик Академии медицинских наук СССР (1957), член Президиума АМН СССР (1957—1960), академик-секретарь отделения клинической медицины АМН СССР (1960—1966), Герой Социалистического Труда (1967).С 5 марта 1948 года по 1987 год заведовал кафедрой пропедевтики внутренних болезней Первого Московского медицинского института им. И. М. Сеченова. Главный терапевт IV-го управления Министерства здравоохранения СССР (1948—1957). В ноябре 1952 года — главный терапевт Кремлёвской больницы — Василенко был арестован в связи с трагическим «Делом врачей». Он был одним из немногих, кто не признал инкриминируемых ему обвинений.После смерти И. В. Сталина В. Х. Василенко вернулся на работу в клинику. С 1952 года — редактор журнала «Клиническая медицина». В 1950-х годах В. Х. Василенко ставит ещё одну задачу — возродить отечественную гастроэнтерологию. С 1957 года — член президиума Академии медицинских наук СССР. В 1961 году он создаёт лабораторию гастроэнтерологии, на базе которой в 1967 году возник Всесоюзный научно-исследовательский институт гастроэнтерологии, объединённый с кафедрой и клиникой пропедевтики внутренних болезней. В 1967—1974 годах директор этого, созданного им, НИИ.За лечение Мао Цзэдуна Василенко получил в подарок комплект шахмат, сделанных в начале XX века в единственном экземпляре. В конце жизни в письме к товарищам призывал к борьбе с лженаукой в медицине, выступал против экстрасенсов (Кашпировский и Чумак), лечебных браслетов, эбонитовых дисков, иглоукалывания и пр.


*Сперанский Георгий Нестерович (1873 – 1969 гг.)
- советский педиатр, активный участник создания системы охраны материнства и детства, член-корреспондент АН СССР (1943), академик АМН СССР (1944), Герой Социалистического Труда (1957). Родной брат М. Н. Сперанского.

*Виноградов Владимир Никитич (1882 – 1964 гг.)
- выдающийся русский терапевт, кардиолог. Академик АМН СССР (1944), заслуженный деятель науки РСФСР (1940), Герой Социалистического Труда (1957).
В 1929—1931 гг. заведовал кафедрой пропедевтической терапии 1-го Московского медицинского института. В 1935—1942 гг. — заведующий кафедрой факультетской терапии 2-го Московского медицинского института. С 1 января 1943 г. заведовал кафедрой факультетской терапии 1-го Московского медицинского института. Под его руководством в клинике были созданы кардиоревматологический кабинет (1958), электрофизиологическая лаборатория АМН СССР (1946), первое в стране специальное отделение для лечения больных инфарктом миокарда, осложнённым коллапсом (1961), кабинет функциональной диагностики сердечно-сосудистой системы (1964); внедрены в клиническую практику гастроскопия, бронхоскопия, электрокимография, радиоизотопная диагностика, катетеризация сердца, векторэлектро-кардиография. Был одним из наиболее деятельных организаторов терапевтических съездов и конференций; председателем Всесоюзного терапевтического общества (1949—1964) и Московского терапевтического общества (1945—1953, 1957—1964), редактором журнала «Терапевтический архив» (1943—1964).С 1934 г. являлся консультантом Министерства здравоохранения СССР, с 1943 г. — главным терапевтом Лечебно-санитарного управления Кремля. В 1940-е годы был лечащим врачом ряда советских лидеров и лично Сталина. В ноябре 1952 г. был арестован по так называемому делу врачей, находился в заключении до 4 апреля 1953 г. Обвинялся в умерщвлении А. А. Жданова, шпионаже на американскую разведку и в других преступлениях; на допросах подвергался систематическим избиениям.

*Руфанов Иван Гурьевич (1884 – 1964 гг.)
- известный отечественный хирург, доктор медицинских наук, профессор, академик АМН СССР. В 1930 году возглавил кафедру общей хирургии 2-го Московского медицинского института, одновременно являясь деканом и заместителем директора института. С 1938 года по совместительству заместитель начальника Главного управления учебных заведений Наркомздрава СССР. С 1939 года руководитель хирургического отделения Всесоюзного института экспертизы трудоспособности. В 1941—1945 годах главный хирург управления эвакогоспиталями Наркомздрава СССР. В 1943 году впервые в СССР стал применять пенициллин для лечения раненых. В 1942—1952 годах возглавлял кафедру общей хирургии 1-го Московского медицинского института, базировавшуюся в больнице № 23 объединения «Медсантруд».

*Парин Василий Васильевич (1903 – 1971 гг.)
- физиолог, академик АМН СССР и академик АН СССР. Автор классических исследований по физиологии и регуляции легочного кровообращения. С 1941 по 1943 годы профессор, заведующий кафедрой нормальной физиологии, директор 1-го Московского медицинского института имени И.И.Сеченова. С 1942 по 1945 годы заместитель наркома здравоохранения СССР. Один из учредителей Академии медицинских наук СССР, первый ее ученый секретарь. После возвращения в 1947 году из командировки в США, где передал для опубликования книгу Роскина Г.И. и Клюевой Н.Г. “Биотерапия злокачественных опухолей” был арестован и осужден за шпионаж в пользу США на 10 лет исправительно-трудовых лагерей. Парин В.В. был освобожден из лагеря в 1954 году. По 1966 год являлся директором Института нормальной и патологической физиологии Академии медицинских наук СССР, вице-президентом Академии медицинских наук СССР.

*Давыдовский Ипполит Васильевич (1887 – 1968 гг.)
- выдающийся патологоанатом, академик АМН СССР (1944), заслуженный деятель науки РСФСР (1940), Герой Социалистического Труда (1957), лауреат Ленинской премии (1964). В 1946 – 1948 годах (на момент ареста С.С.Юдина) вице-президент АМН СССР.

*Шевкуненко Виктор Николаевич (1872 – 1952 гг.)
- выдающийся советский анатом и гистолог, генерал-лейтенант медицинской службы (1943), доктор медицины (1898), экстраординарный профессор (1912), академик АМН СССР (1944), заслуженный деятель науки РСФСР (1935), лауреат Сталинской премии (1943). Руководил кафедрой оперативной хирургии и топографической анатомии Военно-медицинской академии им. С. М. Кирова с 1912 по 1948 год.
В. Н. Шевкуненко — один из основателей АМН СССР, член правления Всесоюзного научного общества анатомов, гистологов и эмбриологов, член правления Всесоюзного научного общества хирургов, почетный член Хирургического общества Пирогова.

*Абрикосов Алексей Иванович (1875 – 1955 гг.)
- выдающийся отечественный врач-патологоанатом, профессор Московского университета. Заслуженный деятель науки РСФСР (1929), академик АН СССР (1939) и АМН СССР (1944),Герой Социалистического Труда (1945). Лауреат Сталинской премии первой степени (1942). В 1944—1951 годах был директором Института нормальной и патологической морфологии АМН СССР.Был избран действительным членом АН СССР (1939) и АМН СССР (1944), являлся вице-президентом АМН СССР в 1944—1948 годах.Руководил вскрытием тел В. И. Ленина (22 января 1924 года), М. В. Фрунзе (1925), B. М. Бехтерева (1927), В. В. Куйбышева (1935).В 1951 году А. И. Абрикосов и его жена были отстранены от работы в Кремлёвской больнице в связи с «делом врачей-вредителей».

*Савиных Андрей Григорьевич (1888 – 1963 гг.)
- выдающийся отечественный хирург, профессор, академик АМН СССР, лауреат Сталинской премии (1943), заслуженный деятель науки РСФСР (1943 г). Награжден орденом Трудового Красного знамени (1939 г) и двумя орденами Ленина (1953, 1961 гг).После окончания Тобольской духовной семинарии Савиных А.Г. поступил на медицинский факультет Томского университета, который окончил в 1917 г. После завершения Гражданской войны работал заведующим хирургического отделения земской больницы в Тобольской губернии. В 1938 году за достижения в области хирургии стал доктором медицинских наук без защиты диссертации. В этом же году избран профессором и заведующим кафедры госпитальной хирургии Томского университета. Умер Андрей Григорьевич 26 февраля 1963 года за письменным столом в своем рабочем кабинете.

Поездки Юдина на фронт возобновились в 1944 году, в связи с активизацией военных действий и планированием Красной Армией крупных наступательных операций в Гомель, под Варшаву, и в декабре 1944 года на Сандомирский плацдарм.
В Гомеле Сергей Сергеевич несколько раз встречался с заместителем главного хирурга Советской Армии на 1-ом Белорусском фронте Владимиром Семеновичем Левитом, знакомство с которым состоялось еще в начале 1920 года в дни работы съезда хирургов, проходившего в Ленинграде. В то время Левит проживал в городе Иркутске, где заведовал кафедрой хирургии в медицинском университете. В 1924 году при содействии своего брата – бывшего заместителя заведующего Мосздравотделом Левита Юрия - Владимир Семенович занял должность заведующего кафедрой хирургии 2-го Московского медицинского института, где он и работал вплоть до последних лет. С этого времени с Левитом Юдину приходилось встречаться почти на всех съездах и конференциях хирургов и совещаниях руководящих работников Мосгорздрава как до войны, так и в послевоенные годы. В 30-х годах Владимир Семенович несколько раз бывал в гостях у Юдиных, поводом к приходу всегда служили организационные вопросы работы Московского хирургического общества, председателем которого он являлся. Вместе с тем, начиная с 1942 года, Левит Владимир Семенович являлся заместителем главного хирурга Красной Армии.
В своих воспоминаниях Сергей Сергеевич отмечал, что общение между ними всегда носило деловой характер, тогда как отношения оставались неприязненными. Во-первых, как считал Юдин, Владимир Семенович не совсем достойным способом, а точнее, через протекцию своего брата занял кафедру во 2-ом Медицинском институте, да и по своей научной эрудиции и хирургической квалификации он мог претендовать на подобную должность. В итоге это отразилось и на работе всей кафедры, с которой за все время всего руководства не вышло ни одной серьезной научной работы.
По словам Юдина, “наделенный властными полномочиями Левит способствовал устройству и продвижению весьма подозрительных личностей из числа фронтовых медицинских работников на более выгодные для них должности и рекомендовал даже некоторых из них к представлению на награждение”.
Определенную неприязнь к Левиту испытывал и вновь назначенный в 1947 году на должность главного хирурга Советской Армии Еланский, который попытался было освободить его от должности своего заместителя, но ему, видимо, не дали это сделать.
По всей видимости, неприязнь Юдина к Левиту объяснялась еще и тем, что последний, используя свое служебное положение, пытался дискредитировать разработанный Сергеем Сергеевичем метод лечения огнестрельных переломов конечностей даже в то время, когда именно за разработку этого способа Юдин уже был удостоен Сталинской премии. Во время Великой Отечественной войны, в 1944 году, дело дошло до того, что Левит запретил военно-полевым хирургам, находящимся в его подчинении госпиталях 1-го Белорусского фронта, использовать этот метод.
Однако, зная прямолинейность и нетерпимость Юдина к произволу, сделал он это лишь после отъезда последнего, причем, как рассказывали впоследствии бывший главный хирург фронта Попов и бывший начальник санитарной части фронта Баранов, Левит лично объездил все фронтовые госпиталя и своим приказом запретил использовать рекомендованный Юдиным способ лечения, предлагая устаревший способ поднадкостничного удаления кости почти целиком, дававший, по мнению большинства военных хирургов, из ряда вон плохие результаты. Все это не могло не отразиться на их личном отношении друг к другу, выливаясь неоднократно не только в серьезные академические споры.
Целью очередной поездки фронтовой бригады Института имени Склифосовского в 1944 году (в составе С.С.Юдина, М.П.Голиковой, Б.С.Розанова, его сына А.Б.Розанова, тогда молодого врача-хирурга, впоследствии до конца 80-х годов, заведующего кафедрой хи¬рургии ЦОЛИУВ; С.Т.Зацепина, тогда также молодого хирурга, а позже профессора травматологии ЦИТО; А.В.Смолянникова - тогда патологоанатома, кандидата медицинских наук, а десятилетием позже - академика АМН СССР) была практическая помощь фронтовым хирургам непосредственно в театре военных действий, а также внедрение способов обработки ран бедра по разработанной в Институте методике, включая демонстрацию операционных столов собственной конструкции. Но, в отличие от предыду¬щих поездок на фронт, на этот раз была налажена научная работа, для чего в состав бригады были включены патологоанатом и бактериолог.
В составе 1-го Украинского фронта бригада была в боях, не считая кратковременных отъездов в Москву, около 5 месяцев. Она начала свой путь у польского городка Торнабжек, приняла участие в форсировании Вислы и прошла до городка Блюхер-Ру в пригородах Берлина.
Режим работы Юдина и его бригады оставался привычным: по 17-22 часа в сутки, остальное - на отдых. Контингент больных был, конечно, самый тяжелый - огнестрельные ранения в бедро. Этих больных отбирал и готовил к операции ближайший друг и соратник Юдина Борис Сергеевич  Розанов.
Рабочую обстановку описал позже действительный член АМН СССР, заведующий кафедрой оперативной хирургии 1-го ММИ им. И.М.Сеченова про¬фессор В.В.Кованов, который встретился с бригадой Юдина (будучи в то время армейским хирургом специализированного госпиталя) в польском городке Миньск-Мазовецки: “...Он просил нас (армейских хирургов) доставлять ему, по возможности, тяжело раненных в бедро... Город обстреливался противником. Нередко снаряды падали вблизи госпиталя, но это не нарушало работы хирургов. Вместе с другими врачами Сергей Сергеевич сутками не отходил от операционного стола”.
В уже полностью освобожденной Польше Сергей Сергеевич с Натальей Владимировной посетили лагерь смерти Майданек. Они были потрясены увиденным, и их возмущению и скорби не было границ. Как напоминание о страшных днях фашизма Наталья Владимировна из груды обуви взяла три детских башмачка. И на одном из банкетов, устроенных уже по возвращении в Москву в американском посольстве Наталья Владимировна подарила по ботиночку американскому послу Гарриману и английскому послу Керру со словами: “Посмотрите, чем расплачивались люди за то, что вы задержали открытие второго фронта!” По понятным соображениям Юдин не мог позволить себе такого жеста, но он, безусловно, знал о готовящемся “подарке” и в душе целиком поддерживал и одобрял этот поступок жены. Третий, оставшийся ботиночек еще долгое время хранился у Юдиных дома.
Чаще всего бригада устраивала госпиталь в домах бежавших с фашистами жителей, вытаскивая на улицу порой очень красивую, но лишнюю в такой ситуации мебель и устанавливая на освободившейся площади нары. Юдин не только работал хирургом, но всегда помогал в подготовительных операциях. Однажды в Карлсруэ ночью в госпитале вспыхнул пожар, и Сергей Сергеевич вместе со всеми выносил из горящего госпиталя раненых, которым был наложен гипс.
В тот период Юдину и его бригаде значительную помощь оказывали главный хирург 1-го Украинского фронта М.Н.Ахутин и главный хирург Е.Н.Попов.
После освобождения Вены Сергей Сергеевич посетил одного из основоположников современной желудочной хирургии Финстерера и несколько дней провел у него в клинике.
Всего же за указанный период времени хирургические бригады Института имени Н.В.Склифосовского 19 раз были на передовой и в госпиталях.
*     *     *
В этих фронтовых командировках происходили многочисленные встречи и знакомства Сергея Сергеевича с видными военачальниками Красной Армии. Так, знакомство с маршалом Г.К.Жуковым состоялось в 1944 году на командном пункте 5-ой гвардейской армии под городом Кировоградом. Дело в том, что накануне, от командующего армией генерала Жадова Юдину стало известно, что в районе Кировограда через несколько дней начнется большое сражение. В связи с этим Юдин попросил Жадова разрешить ему быть в таком месте, где можно было бы своими глазами видеть бой. В результате чего Сергей Сергеевич, приглашенный Жадовым, оказался на командном пункте 5-ой гвардейской армии, куда неожиданно для всех и прибыл Жуков.
Георгий Константинович очень тепло принял Юдина, и пока он находился на командном пункте, все время был занят разговором с ним, как с гостем и академиком хирургии. Во время боя Юдин, Жуков и Жадов, находясь втроем в землянке, несколько раз выходили наверх смотреть, как идет артиллерийская подготовка. Затем Жуков угощал всех завтраком, который продолжался минут 30-40. Темой всеобщего обсуждения было предстоящее наступление Советских войск. Вместе с тем делились своими впечатлениями об артиллерийской стрельбе, сравнивая с первой мировой войной. Когда Юдин сказал, что такого сильного огня, как здесь он никогда не видел, Жуков заявил: “Это еще что, пустяки, сейчас у нас здесь 198 стволов на километр, а у меня под Киевом было 250. Каково? Можешь себе представить?”
С генералом Жадовым Сергей Сергеевич познакомился несколько раньше, когда выезжал в расположение его армии с целью оказания раненым квалифицированной хирургической помощи.
Наиболее тесно он сблизился с Жадовым в 1945 году, уже в Германии, куда в очередной раз была командирована в полном составе хирургическая бригада Института имени Склифосовского. В одну из встреч в немецком доме, который занимал Жадов, последний оценивая убранство квартиры, высказал Юдину во время обеда глубокое чувство обиды на московских чиновников жилищных организаций, которые уже не раз отвечали отказом на его просьбы о предоставлении семье отдельной квартиры в Москве, несмотря на все его ходатайства в самых высших инстанциях Моссовета. Отмечал Жадов и то, что несколько раз он лично звонил председателю Моссовета и просил о встрече, заметив, что к Калинину на прием легче и проще попасть, чем в Моссовет. “Засиделись они там, в тылу, Сережа. Ну да ладно. Вот кончится война, и мы с ними еще повоюем.”
Жадов одним из первых приезжал летом 1948 года в Институт имени Н.В.Склифосовского, чтобы лично поздравить Сергея Сергеевича с присужденной ему второй Сталинской премии.
Но все же одним из наиболее близких знакомых Сергея Сергеевича Юдина из среды высшего военного командного состава был Главный маршал артиллерии Воронов, с которым он познакомился еще в начале 1940 года в Центральном военном госпитале в Москве. Дело в том, что начальник госпиталя Мандрыка пригласил Юдина принять участие в медицинском консилиуме по поводу полученной Вороновым в автомобильной катастрофе травмы еще во время польской кампании в 1939 году. Неудовлетворенные качеством представленных рентгеновских снимков главный рентгенолог Московского областного клинического института Григорий Антонович Диллон и профессор Юдин просили повторить просвечивание в их присутствии, только после этого и был поставлен точный диагноз и разрешены все вопросы в пользу проведения операции. В дальнейшем Сергей Сергеевич еще несколько раз консультировал Воронова в Центральном военном госпитале, а однажды уже во время Отечественной войны он был приглашен к Воронову на большой медицинский консилиум в Кремлевскую больницу.
*Воронов Николай Николаевич (1899 – 1968 гг.).
- Перед войной начальник Главного управления ПВО. В период Великой Отечественной войны возглавлял артиллерию РККА. С 1944 года – Главный маршал артиллерии.
Приезжал Воронов к Юдину и летом 1942 года в Архангельское, где на восстановительном лечении после перенесенного инфаркта миокарда находился Сергей Сергеевич.
В период Отечественной войны, в 1943-1944 годах, Сергей Сергеевич три или четыре раза посещал Воронова в Москве по месту его службы в Главном артиллерийском управлении, расположенном тогда на Солянке. Поводом к визитам служили просьбы Юдина в предоставлении военно-транспортных средств для выезда хирургической бригады на фронт. Так, 2 или 3 раза Воронов предоставлял Юдину даже самолет “Дуглас” из числа машин, находившихся в его личном распоряжении, и дважды, по личной просьбе Сергея Сергеевича, вагоны для перевозки на фронт сконструированных Юдиным ортопедических столов. Как это ни удивительно, учитывая, что в распоряжении Главного военно-санитарного управления Красной Армии находилось ограниченное и весьма скудное количество вагонов, не говоря уже о самолетах, Смирнов всегда лично просил Сергея Сергеевича, зная о самом хорошем отношении к нему Воронова решить эти вопросы, основываясь на личных контактах. Учитывая, что Воронов в своем личном распоряжении имел несколько “Дугласов”, Юдин надеялся, что он не откажет и безо всяких затруднений выделит самолет. Поскольку других знакомых, располагающих такими возможностями, не было, приходилось забывать обо всех неудобствах, причиняемых Воронову подобными просьбами, и обращаться к нему в очередной раз.
Решив все вопросы положительно, Воронов с Юдиным не упускали возможность и поговорить на разные темы, но как правило все сводилось к тем затруднениям, которые испытывал каждый. Сергей Сергеевич, в частности, жаловался, что не может организовать изготовление изобретенного им ортопедического стола на одном предприятии, что приходится довольствоваться поставляемыми частями из разных предприятий Щербаковского района Москвы. При этом изготовление столов было организовано плохо и шло очень медленно. “Это же “совдепия” какая-то!” – имея в виду всю эту неразбериху, не раз возмущался Юдин.
Отправляя хирургическую бригаду Юдина на фронт, Воронов всегда сам приезжал проводить врачей на Люберецкий аэродром и, убедившись, что все складывается благополучно, а отданные им приказы выполнены, после рукопожатия со всеми уезжал.
С середины 1930-х годов Юдин был знаком с генералом Мазуруком Ильей Павловичем. По просьбе Сергея Сергеевича Мазурук в 1942 году вывез из осажденного Ленинграда в Москву брата Юдина Петра Сергеевича, находившегося в крайней степени истощения. При содействии Мазурука, сын Юдина Сергей был определен на службу на один из аэродромов на Севере. Часто выезжали Мазурук с Юдиным вместе на охоту.
*Мазурук Илья Павлович (1906 – 1989 гг.)
- советский полярный летчик, летчик-испытатель, генерал-майор авиации, Герой Советского Союза, участник Советско-финской и Великой Отечественной войн.

С маршалом Коневым Юдин впервые встретился в конце 1943 года, когда был вызван к нему на консультацию по поводу болезни. Знакомство произошло на фронте под городом Кировоградом. В очередной раз Сергея Сергеевича вызвали к Коневу летом 1945 года в город Вену в связи с решением о проведении маршалу операции. На консультацию вместе с Юдиным выезжали в тот раз академик Владимир Никитич Виноградов и генерал-лейтенант медицинской службы Михаил Никифирович Ахутин.

*Ахутин Михаил Никифорович (1898 – 1948 гг.)
- выдающийся отечественный хирург, специалист в области военно-полевой хирургии, генерал-лейтенант медицинской службы. Доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент АМН СССР. Первый директор Института экспериментальной и клинической хирургии АМН СССР (ныне — Институт хирургии имени А. В. Вишневского).В 1940—1941 — начальник Военно-медицинской академии Красной Армии им. С. М. Кирова.После начала Великой Отечественной войны, с августа 1941 — в действующей армии. Главный хирург фронтов (сначала Брянского, затем 2-го Прибалтийского, затем 1-го Украинского).21 апреля 1943 года М. Н. Ахутину было присвоено воинское звание «генерал-майор медицинской службы».В 1945 году назначен заместителем главного хирурга Красной Армии (фактически исполнял обязанности главного хирурга Вооружённых Сил вместо тяжелобольного Н. Н. Бурденко).С 1945 года — член-корреспондент АМН СССР.27 июня 1945 года М. Н. Ахутину было присвоено воинское звание «генерал-лейтенант медицинской службы».

С генералом армии Толбухиным Юдин познакомился летом 1948 года, когда был вызван к нему на медицинскую консультацию в составе консилиума, состоящего из профессора Бакулева, академиков Джанелидзе и Гирголава.

*Бакулев Александр Николаевич (1890 – 1967 гг.)
- выдающийся отечественный хирург, академик АН СССР, один из основоположников сердечно-сосудистой хирургии в СССР. Герой Социалистического Труда. Лауреат Ленинской премии.Основатель и первый директор Института грудной хирургии (позднее Институт сердечно-сосудистой хирургии им. А. Н. Бакулева).
Много раз приходилось встречаться Сергею Сергеевичу Юдину с генерал-лейтенантом Богаткиным. Знакомство их, породившее в дальнейшем самые теплые и дружеские отношения, произошло в мае 1942 года, когда генерала привезли с фронта в Центральный военный госпиталь, куда Сергей Сергеевич прибыл незамедлительно по просьбе начальника госпиталя Мандрыки.

*Богаткин Владимир Николаевич (1903 – 1956 гг.)
- Генерал-лейтенант Красной Армии. В июне 1941 года он был назначен членом Военного совета Северо-Западного фронта. С июня 1943 года он руководил инспекторской группой Главного политического управления РККА. Позднее был членом Военных советов 2-го Прибалтийского и Ленинградского фронтов.

После успешно проведенной операции Юдин неоднократно посещал Богаткина в санатории Архангельское, куда через две недели после перенесенного инфаркта миокарда он и сам прибыл на восстановительное лечение. Инициатива к многочисленным встречам всегда исходила от Богаткина, который до конца своих дней продолжал счить себя в неоплатном долгу перед профессором за спасенную ему жизнь. Неоднократно Юдин гостил у Богаткина в Ленинграде.
*     *     *
С американским послом в СССР Гарриманом Сергей Сергеевич познакомился 4 июля 1945 года в его квартире в Москве на официальном приеме в День американской независимости. Профессора Юдина представил американскому послу заместитель министра здравоохранения академик Парин. Впоследствии с Гарриманом Сергей Сергеевич встречался дважды во второй половине 1945 года. Один раз Юдин принимал его у себя в хирургической клинике Института имени Склифосовского, где Гарриман присутствовал на нескольких операциях, выполненных им и на обходе в палатах. После осмотра больных с искусственными пищеводами в кабинете у Юдина был сервирован завтрак, на котором кроме Гарримана и сопровождающих его лиц присутствовали некоторые врачи Института. Второй раз встреча состоялась на официальном обеде у заведующего американским “Красным Крестом” в Москве. Целью этого обеда было расширение научных контактов между учеными СССР и Америки. Помимо Юдина на обеде присутствовали председатель ВОКС’а Каменев, академики Парин и Колесников, а также представитель министерства иностранных дел Молочков. После обеда все перешли в гостиную, где Гарриман держал слово. Его выступление сводилось к тому, что ему, как послу, очень хотелось бы добиться установления непосредственной связи между советскими и американскими учеными и что это не должно исключать личного и организованного общения через ВОКС. С ответным словом на английском языке выступил академик Парин, который ясно дал понять, что ни о каком личном контакте между нашими учеными не может идти и речи. По поводу этого Гарриман в весьма корректной форме выразил свое недоумение. Однако незначительное непонимание полностью рассеялось, когда по включенному радио все присутствующие услышали весть о благополучном возвращении из Японии в Америку американского дрейд-ноута “Миссури”, за что немедленно был поднят тост. В заключение встречи Гарриман вручил Юдину официальное приглашение посетить в следующем году Бостон, где планируется проведение международного конгресса, посвященного 100-летию наркоза.
Из письма посла США в Москве Уильяма Гарримана от 15 декабря 1945 года:
“Дорогой доктор Юдин!
Капитан Рейхель сообщил мне, что, по его мнению, Вы испытываете недостаток в хирургических шприцах. По моему предложению, генералу Ритчи удалось достать шприцы через Медицинское Управление Военно-Воздушных Сил американской армии.
Так вот, они здесь, и я надеюсь, что они помогут Вам в Вашей большой работе.
Примите мои  наилучшие пожелания.
Искренне Ваш, Гарриман”.

Из письма английского посла в Москве Питерсона от 10 декабря 1946 года:
“Дорогой профессор Юдин!
Теперь я снова в состоянии свободно двигать рукой и, будучи буквально восстановлен, чувствую, что не должен терять времени, а просто обязан безотлагательно письменно выразить самую горячую признательность Вам и Вашим коллегам за заботу и внимание, уделенное мне со времени моего маленького несчастного случая.
Я осведомлен, что профессор Арапов уехал на неделю из Москвы, но я немедленно по его возвращении напишу ему лично.
Я считаю себя поистине счастливцем, попав в столь умелые руки для лечения повреждения, которое в другом случае могло бы дать более серьезные последствия, нежели это имеет место.
Надеюсь, что мы встретимся в недалеком будущем.
Примите мои заверения, дорогой профессор Юдин.
Искренне Ваш – Питерсон”.
Из письма С.С.Юдина адмиралу Гордону Тэйлору зимой 1946 года:
“Мой дорогой адмирал!
Какое количество событий последовало за нашей первой встречей в Москве. В тот самый день, - 5 июля 1943 года немцы начали большое продвижение на Орел, а 15 июля, когда Вы и профессор Катлер торжественно передавали мне мантию и диплом Почетного члена, началось контрнаступление Красной Армии. Немцы были отброшены за Донецк, Харьков и Полтаву, которые были освобождены.
Это контрнаступление привело к форсированию Днепра и освобождению Киева. С тех пор я был большей частью на фронте, возвращаясь в Москву лишь на краткое время, чтобы быстро восстановить силы и быть готовым к новой поездке.
5 января 1944 года я был очевидцем битвы за Кировоград, после которой в середине февраля в этом районе Жуков и Конев завершили знаменитое окружение немецких армий на правом берегу Днепра, где были уничтожены 11 германских дивизий. В марте я принимал участие в сражении по прорыву блокады Ленинграда и в осаде Нарвы, где мы простояли 6 недель. 23 июня совместно с войсками Рокоссовского мы начали большое наступление из Рогачева на Бобруйск, Минск, Люблин и на Вислу.
Вместе с войсками мне случилось ворваться в пригород Варшавы – Прагу и участвовать в боях в тех самых местах, где 30 лет тому назад, будучи молодым врачом, я сражался против немцев в составе 267-го пехотного полка. В начале октября я возвратился в Москву. Моя последняя поездка была снова с войсками Конева. 12 января мы начали большой прорыв близ Сандомира на Висле. 5 дней спустя мы достигли Ченстохова и освободили знаменитый католический монастырь с его чудотворной иконой Богородицы. А еще через 5 дней мы форсировали Одер южнее Бреслау. Затем мне довелось участвовать в знаменитом рейде по окружению Бреслау и в боях в Судетских горах.
5 апреля я вернулся в Москву со специальным поездом, везшим более 600 раненых бойцов. Ну, а месяц спустя война была выиграна.
В настоящее время я снова работаю в моей клинике в Институте Склифосовского.
Один за другим возвращаются с фронта мои ассистенты, все возмужалые, с многими орденами на груди.
Во время войны число случаев язв желудка и двенадцатиперстной кишки в Москве очень увеличилось. Это отражено в моем труде, который я послал Вам через британского посла в Москве – сэра А.Кларка Керра. Мой итог по операциям желудка превышает 10 тысяч случаев и среди них более 1000 при острых желудочных кровотечениях и более 3000 операций при прободении язвы, среди них более 2000 – случаи первичной гастрэктомии. Количество операций по искусственному пищеводу также сильно возросло.


Американский посол господин Гарриман почтил меня своим визитом в Институте Склифосовского, где я смог продемонстрировать ему 12 таких пациентов на различных этапах хирургического лечения.
5 июля декан Кентерберийский господин Джонсон, также посетивший мою клинику, видел многих из моих пациентов с искусственным пищеводом и присутствовал при 127-ой такой операции. А вчера я произвел подобную операцию уже 147-му пациенту.
Я заканчиваю кинофильм об этих операциях, демонстрирующий более 20 законченных случаев.
Фильм должен быть интересным, и если ничего не выйдет из моего пламенного желания посетить Англию и встретиться с Вами, чтобы лично поблагодарить Вас и моих английских коллег за высокую честь, оказанную мне дважды, то, возможно, я смогу прислать фильм, дабы он был показан хирургам Лондона.
Этим летом я вылетал по срочному вызову в Вену, в связи с болезнью нашего маршала. Там я посетил профессора Финстерер и имел большое удовольствие полюбоваться на Ваш замечательный портрет. Посылаю Вам не особенно хороший снимок, на котором Вы, конечно, узнаете профессора Финстерер и меня. Если хорошая фотография нужна секретариату Королевского колледжа хирургов Англии, то я позволю себе прислать свое фото, снятое в день взятия Берлина Красной Армией – 2 мая 1945 года.
Я буду благодарен услышать от Вас новости о Вашем здоровье.
Разрешите послать Вам сердечные поздравления с наступающим Рождеством и Новым годом.
Не менее благодарен я Вам за любезное приглашение приехать в Филадельфию на конференцию Общества американо-советской медицины и посетить Ваш дом в Бостоне. К несчастью, приглашение, посланное мне доктором Мадд из Нью-Йорка, пришло ко мне слишком поздно, так что я не успел подготовиться за такое короткое время.
Моей наиболее желанной мечтой является новый приезд к Вам, в Америку, особенно для того, чтобы выразить благодарность всем моим американским друзьям и, в первую очередь, Вам за высокую честь избрания меня Почетным членом американского колледжа хирургов.
В начале лета я сделаю доклад о желудочной хирургии на 25 Конгрессе русских хирургов.
Искренне Ваш Сергей Юдин”.
Летом 1946 года С.С.Юдин получил официальное письмо от профессора хирургии Бостонского Питер Бенд Брукс госпиталя Катлера который писал: “...Я храню горячее желание и надежду, что Вы приедете из России посетить нашу страну и тогда Вы сможете занять место в качестве главного хирурга Питер Бенд госпиталя. Традицию иметь главного хирурга в этом госпитале учредил Харвей Кушинг, и многие из наиболее знаменитых передовых хирургов занимали этот пост. Понятно, что сменный главный хирург живет в самом госпитале, принимает на себя все руководство, делает обходы, обучает студентов, то есть действует во всем как глава отделения. Если Вы приедете в нашу страну не менее чем на неделю, этим самым Вы добавите свое знаменитое имя к тем, которые значатся в нашем списке”.
Сергей Сергеевич ответил в самой почтительной форме, но уже через полгода получил письмо не от самого Катлера, а от профессора хирургии Гарвардского медицинского института Фрэнсиса С.Ньютона:
“Дорогой профессор Юдин!
Я беру на себя большую вольность, обращаясь к Вам относительно моего уважаемого учителя и друга профессора Эллиота С.Катлера. Вы, вероятно, не знаете, что у доктора Катлера рак предстательной железы с многими метастазами. Группа коллег занимается уходом за ним, а на меня возложена ответственность за его лечение. Мы использовали все, что можно получить от экспериментальной медицины в США по борьбе с раком, но без какого-либо постоянного улучшения для доктора Катлера. Он быстро слабеет.
Мы недавно узнали об обращающих на себя внимание результатах, достигнутых с новым русским лекарством, известным у нас под названием К.Р.-6. Известно ли Вам о том, испробовано ли это лекарство по лечению рака предстательной железы? Если да, то знаете ли Вы какой-либо мыслимый способ получить это лекарство?
Вы понимаете, что ситуация безнадежная. Зная высокое уважение к Вам доктора Катлера, я беру на себя смелость обратиться к Вам за помощью. Мы были бы в высшей степени благодарны за любую помощь с Вашей стороны.
Прошу Вас ответ адресовать непосредственно мне, нежели доктору Катлеру”.

В 1947 году Институт посетил профессор хирургии из Бостона Йонг. Основной целью визита Йонга в Институт было его желание присутствовать на операциях искусственного пищевода по советскому способу, о котором он узнал из некоторых журналов, но техническая сторона проведения подобных вмешательств ему осталась не до конца ясна. А так как наряду с неизвестными ему фамилиями Сапожкова и Савиных он увидел знакомую – Юдин, приезд в Москву был решен в два дня. Продемонстрированный Сергеем Сергеевичем метод выполнения пластики пищевода послужил поводом к оживленной дискуссии и разговору между ними, так как Йонг в этой области держался другой методики выполнения операции. В конце дня Юдин пригласил профессора Йонга на охоту.
Зимой 1947 года, обобщив свой 30-летний опыт, блестяще защитила свою докторскую диссертацию Зинаида Юлиановна Ролье. Диспут проходил в Академии медицинских наук и привлек массу народа. Триумф был полный и заслуженный. И когда летом уже 1948 года Сергей Сергеевич присутствовал на сессии Клинического отделения АМН СССР, проходившей в Риге, то хирурги с восторгом рассказывали, какое огромное впечатление произвели на всех латвийских врачей лекции и доклады профессора Ролье, которая приезжала в Ригу перед сессией академии. Сергей Сергеевич искренне радовался новым успехам своего просвещенного старого друга.
А между тем, после окончания войны в Институт имени Н.В.Склифосовского “хлынули” врачи всех специальностей, и в первую очередь хирурги. Слава Института была огромной, и неудивительно, что многие хотели работать в таком знаменитом учреждении.
Сергей Сергеевич осуществлял очень строгий отбор хирургов и каждому устраивал настоящий экзамен. Бывали, конечно, и исключения, когда по звонку “сверху” Юдин шел на уступки: что делать – “такова жизнь”.
Имели место случаи и противоположного толка. Так, ценя честность и искренность в отношениях, когда один из экзаменующихся на вопрос: “Что Вы умеете делать?” - ответил: “По сути говоря - ничего, так как на фронте больше приходилось заниматься эвакуацией, и хирург я больше по документам. Но я очень хочу работать в Институте и стать настоящим хирургом!”, - услышав такой откровенный ответ, Юдин взял молодого человека на работу. Впоследствии этот врач стал действительно настоящим хирургом и долгое время возглавлял большое хирургическое отделение в одной из больниц г. Москвы.
Как-то в кабинете, где рисовала И.А.Цанова, работали над своими рефератами две молодые женщины. Одна из них хорошо, даже роскошно одета, и было известно, что она дочь генерала. Юдин отмечал красоту в любом проявлении, но был убежден, что хирургия - удел мужчин и такая тяжелая работа не для женщин. После проверки рефератов Сергей Сергеевич, смеясь, сказал: “Знаешь, Иришка, эта генеральша соображает, я ее, пожалуй, возьму. А другая ни черта не знает”.
Из нескольких десятков врачей, поступивших на работу в Институт в тот период, следует отметить таких хирургов, как Владимир Сергеевич Романенко, Олег Владимирович Добржанский, Владимир Петрович Какорин, Елизавета Казимировна Щитова, Галина Николаевна Карловская.
Был среди них и Кирилл Семенович Симонян, служивший во время войны при штабе главного хирурга Приморского округа Аркадия Алексеевича Бочарова. Здесь же в должности старшего ординатора травматологического отделения окружного госпиталя начинал свой долгий врачебный путь Николай Амосов. В июне 1946 года на время отпуска они поехали в Москву.

*Симонян Кирилл Семенович (1918 – 1977 гг.)
- известный московский хирург, доктор медицинских наук, профессор. Друг семьи и личный врач академика и нобелевского лауреата, физика Льва Ландау, которого оперировал после тяжелой аварии.
Родился Кирилл Семенович в Армении в 1918 году в богатой купеческой семье.  После эмиграции отца в Иран, мать с детьми переехала из Нахичевани в Ростов-на-Дону, где Кирилл Симонян окончил школу и поступил в медицинский институт, который окончил в 1941 году. Однако, в связи с «политической неблагонадежностью» из-за отца, в ряды Красной Армии призван не был. При приближении фашистов к Ростову-на-Дону и угрозой его захвата, вместе с матерью и сестрой эвакуировались в Ташкент, где он работал в качестве врача.1943 году тесть Симоняна, возглавлявший подмосковный правительственный санаторий, вытащил Симоняна из эвакуации к себя на рядовую врачебную должность. В Красную Армию Симонян был мобилизован только в в 1944 году, служил хирургом в 5-й армии под началом главного хирурга и ученика С.С.Юдина Аркадия Алексеевича Бочарова. В июне 1946 года Симонян и Амосов, взяв отпуск и рекомендации Бочарова, отправились в отпуск в Москву к Юдину и уже через месяц армейский хирург Кирилл Симонян был принят на должность ординатора в институт имени Склифосовского и очень быстро приобрел статус полноправного члена подобранного Юдиным коллектива. После отправки Юдина в ссылку в Бердск, Симонян переписывался с Юдиным, в каждом письме высказывая надежду на скорое его возвращение. Однако, в свете опубликованных недавно данных о «сотрудничестве» Кирилла Семеновича Симоняна с органами НКВД, эта переписка могла носить и совсем иной смысл.

Решение о демобилизации Кирилла Симоняна было принято еще на уровне командования Приморского военного округа, да и вопрос с работой в Институте имени Н.В.Склифосовского был тоже уже почти решен. “Блат” выше Совнаркома. Амосов же с ходотайственным письмом от Бочарова – к Юдину, за протекцией.
Кабинет Юдина. Сергей Сергеевич только, что пришел после операции. Клеенчатый фартук с капельками крови висел у двери. Кира вошел первым, Амосов за ним.
- Вот, Сергей Сергеевич, это - Коля Амосов, ближайший ученик и друг Аркадия Алексеевича…

*Амосов Николай Михайлович (1913 – 2002 гг.)
- выдающийся советский и украинский хирург и учёный-медик, торакальный хирург, кибернетик, писатель.Автор новаторских методик в кардиологии и торакальной хирургии, автор системного подхода к здоровью («метод ограничений и нагрузок»), дискуссионных работ по геронтологии, проблемам искусственного интеллекта  и рационального планирования общественной жизни («социальной инженерии»). Доктор медицинских наук (1953). Академик АН УССР (1969) и Национальной Академии Наук Украины,  Герой Социалистического Труда (1973). После окончания Архангельского медицинского института в 1941 году призван в ряды Красной Армии в течение всей Великой Отечественной войны служил ведущим хирургом в полевых подвижных госпиталях на Западном, Брянском, 1, 2 и 3-м Белорусских фронтах, а также на 1-м Дальневосточном фронте (1945).В феврале 1947 года Амосов получил письмо из Брянска с информацией о том, что там ищут главного хирурга. Было принято решение ехать в Брянск. Здесь Амосов стал заведующим хирургическим отделением больницы и главным хирургом области. В ноябре 1952 года Н. Амосов переезжает в Киев. Возглавляет специально созданную в Киевском институте туберкулеза и грудной хирургии Клинику торакальной хирургии.В марте 1953 защитил докторскую диссертацию и возглавил кафедру в Киевском медицинском институте. В 1960 году возглавил отдел биокибернетики Института кибернетики Академии наук Украины.17 января 1963 года провёл первое в СССР протезирование митрального клапана сердца. В 1968 году был назначен на должность заместителя директора по науке Киевского научно-исследовательского института туберкулёза и грудной хирургии. Одновременно он возглавлял кафедру грудной хирургии Института усовершенствования врачей (1955—1970).С 1983 года — директор Института сердечно-сосудистой хирургии.

С довольно безразличным взглядом Юдин взял письмо, прочитал.
- Не могу Вам помочь. Мне еще самого Аркашу надо добыть. Возможности мои ограничены…
Ну что ж. Значит, так и быть. Амосов не обиделся. “В жизни ни разу по знакомству не пробивался. Как все, так и я. Будем служить дальше”.
С тем и ушли. На несколько суток решил остаться в Москве.
Ночью Амосова осенила идея: а что, если использовать второй диплом – инженерный? Организовывалось новое Министерство медицинской промышленности, инженеров нет, а он с двойным образованием.
Не хотелось идти снова к Юдину, но пошел, рассказал идею. Сергей Сергеевич сразу же загорелся.
- К Третьякову, к министру!
Вышли во двор, Сергей Сергеевич выгнал из гаража машину, усадил. Доехали до министерства. Далее мимо швейцара, контроля, почти бегом, прямо в кабинет к министру.
- Вот, я вам привез инженера и хирурга. Для вас – просто клад! Помогите, и будем его использовать пополам!
Третьяков был человек спокойный, доброжелательный, дело решил быстро. Выдали ходатайство в Главное медико-санитарное управление. К военному начальству Николаю Амосову пришлось пробиваться два дня, но бумага сработала, и резолюцию он получил с одной лишь добавкой, что демобилизовываться придется ехать в Ворошилов, куда следом и должен будет через несколько месяцев прийти приказ.
В те дни 1946 года в Москве в здании Политехнического музея проходил Всесоюзный съезд хирургов. Амосову с Симонян удалось несколько раз пробиться на балкон.
“Забыл, о чем шла речь в докладах, но всех лидеров повидал. Помню, как Н.Н.Бурденко, совсем глухой, объяснялся в президиуме записками, потом, как его выводили к машине – грузного, немощного. Из старшего поколения блистали С.С.Юдин, В.Н.Шамов, Ю.Ю.Джанелидзе, А.В.Вишневский; помоложе – П.А.Куприянов, А.В.Мельников, А.Н.Бакулев, С.П.Банайтис, А.А.Вишневский (Сашей его звали до самой смерти)”.

*Вишневский Александр Васильевич (1874 – 1948 гг.)
- выдающийся русский хирург, действительный член АМН СССР (1946). Лауреат Сталинской премии второй степени (1942). основатель династии врачей.
Изначально хирургическая деятельность А.В.Вишневского проходила в Казани. В конце 1934 года Вишневский переехал в Москву, где возглавил хирургическую клинику Центрального института усовершенствования врачей.Осенью 1941 года вновь оказался в Казани, куда была эвакуирована хирургическая клиника Всесоюзного института экспериментальной медицины. В декабре 1947 году его избрали действительным членом АМН СССР.В 1947 году в Москве был создан Институт экспериментальной и клинической хирургии. Вишневский стал его директором.

*Вишневский Александр Александрович (1906 – 1975 гг.)
- выдающийся отечественный хирург, учёный, доктор медицинских наук, профессор, один из основоположников кардиохирургии в СССР, главный хирург Министерства обороны СССР, генерал-полковник медицинской службы (1963).Академик АМН СССР (1957; член-корреспондент 1950). Герой Социалистического Труда (1966). Заслуженный деятель науки РСФСР (1956). Лауреат Ленинской премии (1960) и Государственной премии СССР (1970).В 1957 году Вишневский провёл первую в СССР успешную операцию на «открытом сердце» с помощью отечественного аппарата искусственного кровообращения. В 1955 году за работы по местному обезболиванию удостоен Международной премии им. Лериша.

*Банайтис Станслав Иосифович 1899 – 1954 гг.)
- известный советский хирург, член-корреспондент АМН СССР, академик АН Литовской ССР, генерал-майор медицинской службы.В 1923—1954 гг. — хирург в различных военных госпиталях, преподаватель кафедры военно-полевой хирургии ВМА, участник советско-финляндской войны в качестве армейского хирурга-консультанта, заведующий кафедрой военно-полевой хирургии Харьковского военно-медицинского факультета, Куйбышевской ВМА, участник Великой Отечественной войны, главный хирург Западного и 3-го Белорусского фронтов, начальник кафедры военно-полевой хирургии ВМА им. С. М. Кирова.

*Мельников Александр Васильевич (1889—1958 гг.)
— советский хирург-онколог, академик АМН СССР (1948), доктор медицинских наук (1920), профессор (1923). Заслуженный деятель науки РСФСР (1943). Генерал-майор медицинской службы. После окончания Императорской Военно-медицинской академии в 1914 году, во время Первой мировой войны работал в госпиталях. После Октябрьской революции принял сторону большевиков. После защиты докторской диссертации в 1923 году избран профессором кафедры оперативной хирургии медицинского факультета Харьковского университета и стал организатором первого на Украине онкологического диспансера. В 1940 году А.В.Мельников был назначен начальником кафедры госпитальной хирургии Военно-медицинской академии, а в 1942 году – начальником факультетской хирургии Военно-медицинской академии в Ленинграде, которой руководил до дня своей смерти.

В декабре, как и было договорено, Юдин взял Николая Амосова заведовать главным операционным корпусом, для того чтобы он привел в порядок всю технику. Операционная когда-то была оборудована хорошо: столы, лампы, большая стерилизационная установка – все это теперь было изрядно запущено. Сергей Сергеевич жаловался, что сам должен надевать шоферскую робу и смазывать столы, когда они совсем теряют подвижность. Об автоклавах и говорить было нечего: часть установок не работала, остальные парили или текли.
Повседневные обязанности Амосова были несложны: составлять расписание операций – на шесть столов в четырех операционных, - смотреть за порядком, подписывать рецепты. Однако, учитывая, что непосредственное решение большинства административных задач работы операционного блока были возложены Юдиным на старшую операционную сестру, подтянутую, сухую женщину, отлично знавшую политику отношений с сестрами, с Юдиным, с врачами, с некоронованной королевой – Мариной Голиковой, - конкретных дел для Амосова оставалось еще меньше.
Не прижился тогда Николай Амосов в Москве. И не потому, что комната была в четыре метра, еда скудная и “короста на голове”. Работы не было – хирургии. Никто не предлагал даже ассистировать, не говоря уже о самостоятельном проведении операции. “Впрочем, молодые хирурги мало что имели: ассистенция в лучшем случае, писанина и треп в ординаторской. Кира отлично вписался в этот быт, а я – нет. Поэтому тошно мне было ходить в Институт, будь он хоть трижды прославленным, юдинским. Технику я тоже не наладил. Мастерской не было, да и сердце не лежало”.
В феврале 1947 года Амосов получил письмо из Брянска, от своей бывшей госпитальной сестры. Любовь Владимировна Быкова писала, что в областную больницу ищут главного хирурга. “Может, приедете, да попробуете?”.
Амосов помчался тут же. Городок после Москвы – маленький, а после войны – большой.
Симонян осуждал: “Да ты что? Тут же карьера, московская прописка, комнату получишь, диссертацию защитишь. В провинции – закиснешь!” Но Николай Амосов выбрал свой собственный путь.
Сергей Сергеевич Юдин Амосова держать не стал – отпустил, как говорится, даже не спросив. У Юдина были свои планы, решать которые он собирался независимо от кого-либо, еще меньше его интересовала судьба какого-то там Амосова.
В 1947 году Сергей Сергеевич Юдин наконец-то добился окончательного разрешения на проведение реставрационных работ в основном здании Института. Одной из первых была отмыта и восстановлена плафон¬ная фреска в центральном круглом фойе: на подлинном шедевре работы Доминико Скотти был изображен ангел с веткой в руках. Лицо ангела имеет большое портретное сходство с Парашей Жемчуговой. Сергей Сер¬геевич предполагал создание скульптур с этой фрески, чтобы представить основательницу Странноприимного дома в галерее. К тому времени копия с портрета Жемчуговой, до сих пор хранящаяся в Центральном музее медицины АМН СССР, уже была выполнена.
Значительная часть денежного вознаграждения, полученного Юдиным в качестве первой Сталинской премии, пошла именно на финансирование этих реставрационных работ, для непосредственного руководства которыми Юдина пригласил художника Игоря Грабаря.
Не довольствуясь реставрацией и созданием галереи, Сергей Сергеевич составил докладную записку с планом реконструкции всего Института. По этому плану, включавшему восстановительно-реставрационные работы в зданиях и парке, было предусмотрено строительство новых современных корпусов и другие мероприятия: “...Все указанное создаст предпосылки для превращения Института им. Н.В.Склифосовского в подлинный центр медицинской культуры, объединяющий лечебную, научную и педагогическую деятель¬ность в одну из главных баз Академии медицинских наук СССР и в несравнимую базу для усовершенствования хирургов. Он может стать подлинным притягательным центром высшей медицинской культуры, хирургического мастерства и украшением столицы”.
Но этого было недостаточно. По поручению Сергея Сергеевича составили проект единого Музея истории медицины, который он фактически начал создавать в своем кабинете.
Кабинет Юдина был сравнительно небольшой, с мебелью из красного дерева в стиле ампир: мягкие стулья и кресла обиты красивым темно-зеленым шелком; этажерка, на которой стоял его бюст работы В.И.Мухиной. В кабинете также имелся его бюст работы М.П.Оленина. Вся эта мебель переезжала с семейством Юдиных из “Захарьино” в Серпухов, а затем в Москву. Большой письменный стол, на котором стояла статуэтка бегущего Меркурия, всегда был завален бумагами, журналами и книгами. На стенах висело много фотографий его друзей и коллег по рабо¬те, а также портреты известных хирургов В.Ф.Снегирева, А.П.Губарева, С.П.Федорова, А.Черни, Ц.Ру, И.И.Грекова, братьев Мэйо. Большой и высокий  под потолок книжный шкаф старинной работы был заполнен множеством книг дореволюционного и зарубежного издания, многие в красивых кожаных переплетах. Здесь находились и всевозможные атласы по хирургии, и Сытинское издание “Отечественная война 1812 года”, и репродукции Дрезденской галереи и Лувра, и “История Д.С.Мережковского”, и энциклопедия Брокгауза и Эфрона.
На всех свободных стенах и в простенках хирургической клиники висели оригиналы картин и этюды известных художников: “Вакханка” В.Н.Яковлева была самой большой из картин — 2,0 х 1,5 метра. Затем ее сочли неприличной и заменили картиной “300 лет дома Романо¬вых”, на которой была изображена вечерняя Москва. Висели также “Этюды старой Москвы” Аполлинария Васнецова, портрет самого С.С.Юдина работы М.В.Нестерова, эскизы к картине М.В.Нестерова “Видение отроку Варфоломею”, “Абрамцевский пейзаж” В.Д.Поленова и около десятка абрамцевских пейзажей П.А.Радимова. Были этюды к картине К.А.Коровина “Бабы рязанские”, а также много картин менее маститых художников, например, этюды Пахитонова.
Помимо запланированной широкомасштабной реконструкции и реорганизации всей клинико-лабораторной службы перед руководством Института было поставлено множество новых задач, связанных с организацией научно-исследовательского и педагогического процесса, с разграничением сфер научных интересов отдельных клиник, подготовкой кадров научных работников и гражданских врачей многих медицинских специальностей. Ситуация во многом усугублялась тем, что решать все эти задачи и осуществлять грандиозные планы предстояло в условиях значительных хозяйственно-технических и порой невыносимых экономических трудностей. Директором Института имени Н.В.Склифосовского в рамках научно-исследовательского учреждения оставался в 1947 году Б.В.Нифонтов. Ответственность за организацию оказания медицинской помощи населению и высокий уровень всей лечебной работы была возложена на исполняющего обязанности главного врача А.С.Сидоркина. Научную часть Института возглавил патологоанатом А.В.Русаков.
*     *    *
Хирургический сектор института имени Н.В.Склифосовского насчитывал к 1947 году 670 коек. В связи с чем Мосгорздравотдел и Министерство здравоохранения РСФСР сочли целесообразным сохранить в штатном расписании и должность главного хирурга Института, которую по-прежнему занимал Сергей Сергеевич Юдин.
Как было отмечено выше, в 1947-1948 годах на работу в Институт пришло много квалифицированных врачей с большим практическим опытом работы, но, к сожалению, с полным отсутствием способности организовать и поддержать на должном и высоком уровне работу любой из четырех клиник, рассчитанных на 200-250 хирургических коек каждая.
Такую ответственную задачу Сергей Сергеевич на правах главного хирурга мог доверить только своим, проверенным годами совместной работы ученикам и самым близким людям, возвращение которых в стены Института со своих военных постов он ждал с нетерпением.
По этой причине почти сразу директором I-ой хирургической клиники был утвержден Борис Сергеевич Розанов, который, впрочем, и не покидал Институт Склифосовского во время войны, являясь консультантом- хирургом Главного военно-санитарного управления Красной Армии по 2-му Украинскому фронту и непременным участником всех фронтовых поездок в составе хирургической бригады Института вместе с С.С.Юдиным. Руководителем II-ой хирургической клиники был утвержден уже уволенный в запас в звании полковника медицинской службы Борис Александрович Петров, совмещавший эту должность с 1947 года с заведованием кафедрой госпитальной хирургии Московского медицинского института МЗ РСФСР и главного хирурга Мосгорздравотдела. По согласованию с Министерством обороны, заведование III-й хирургической клиникой было возложено на Дмитрия Алексеевича Арапова, остававшегося в звании генерал-майора медицинской службы при должности консультанта-хирурга Военно-Морского Флота СССР. В связи с задержкой демобилизации с Тихоокеанского флота Аркадия Алексеевича Бочарова, где он также в ранге генерал-майора медицинской службы продолжал оставаться главным хирургом, директором IV-ой хирургической клиники Института имени Н.В.Склифосовского был утвержден Павел Иосифович Андросов.

*Андросов Павел Иосифович (1906 – 1969 гг.)
- известный советский хирург,  доктор мед. наук (с 1954), профессор (с 1956)  и зав. кафедрой общей хирургии в Московском медицинском стоматологическом институте. После службы в Красной Армии окончил в 1932 Ленинградскую Военно-медицинскую академию РККА (ныне — военно-медицинская академия им. С. М. Кирова), до 1938 служил военным врачом авиационного полка под Смоленском. В 1938 А. по ложному обвинению был осуждён, срок отбывал на строительстве аэродрома в пос. Внуково под Москвой в качестве врача-хирурга лазарета Ликовского лагеря НКВД. В 1941 был полностью оправдан и освобождён. В 1941 – 1943 заведовал хирургическим отделением в районной больнице г. Мытищи Московской обл., а с 1943 по 1969 работал в Московском НИИ скорой помощи им. Н. В. Склифосовского и в НИИ экспериментальной хирургической аппаратуры и инструментов. Автор нескольких аппаратов для автоматического шва сосудов и кишечника. Автор свыше 100 статей, монографий, атласов по актуальным вопросам хирургии желудочно-кишечного тракта, кровеносных сосудов и др. Награжден орденом Ленина (1966), орденом Отечественной войны 2-й степени, медалями. В 1951 за участие в создании и внедрении в клиническую практику сосудосшивающих аппаратов Павел Иосифович Андросов был удостоен Сталинской премии 2-й степени.

В 1947 году на заседании Президиума Академии медицинских наук СССР, в который в то время входили такие академики, как А.А.Абрикосов, В.Н.Виноградов, В.В.Парин, Г.Н.Сперанский, В.В.Зеленин, И.Г.Руфанов, другие известные ученые, проходившего теперь, после смерти в 1946 году первого президента Академии Н.Н.Бурденко, под председательством академика Н.Н.Аничкова, утвердительно был решен вопрос о создании и строительстве Всесоюзного института экспериментальной медицины, имевшего в основе целую разветвленную сеть институтов, в том числе и непосредственно Центральный институт хирургии, прородителем которого, в определенном смысле этого слова, был созданный в 1945 году в Ленинграде и возглавляемый с октября академиком М.Н.Ахутиным Институт клинической и экспериментальной хиругии Академии медицинских наук СССР, который теперь должен был стать одной из составных частей Центрального института хирургии в Москве. Возглавить вновь создаваемый Центральный институт хирургии, располагавшийся пока на базе больницы имени С.П.Боткина должен был, по мнению Президиума Академии, М.Н.Ахутин. Ученым секретарем назначили В.И.Стручкова. В состав института вошли вернувшиеся с фронта Н.И.Краковский, А.В.Григорян, Г.Д.Вилявин, В.П.Демихов. Однако 5 марта 1948 года после непродолжительной, но тяжелой болезни М.Н.Ахутин умер в возрасте 49 лет, и директором института назначили Сергея Сергеевича Юдина. Но в планы самого Юдина это не входило, да и не могло входить, так как создание не только Центрального, а Международного института хирургии ему виделось только на базе его детища, а именно на базе хирургических клиник Института имени Н.В.Склифосовского, в связи с чем в первую очередь и была начата его широкомасштабная реконструкция, но Президиум АМН СССР, вопреки мнению Юдина, имел и отстаивал свою точку зрения.
Таким образом, возложив все организационные вопросы по руководству вновь созданным Институтом хирургии на В.А.Васьковского и Б.В.Петровского, Сергей Сергеевич продолжал сосредотачивать свое главное внимание на работе в Институте имени Н.В.Склифосовского. А после очередного заседания Президиума Академии медицинских наук, сложившегося в итоге в очередной раз не в пользу Сергея Сергеевича Юдина, и вовсе отказался от занимаемой должности директора, в связи с чем руководство институтом было передано А.В.Вишневскому. К этому времени непосредственно Институт хирургии получил в свое распоряжение четырехэтажный корпус в больнице им.Н.А.Семашко. А.В.Вишневский умер в ноябре 1948 года, и директором института был назначен его сын А.А.Вишневский, а обязанности заместителя возложены на принявшего к руководству клинику торакальной хирургии в 4-ой городской больнице Б.В.Петровского.
 Несмотря на почти бесповоротное решение Президиума АМН, Юдин свои позиции и хирургический авторитет своего института сдавать не собирался. Но после отставки министра Третьякова, явно поддерживавшего Сергея Сергеевича во всех его начинаниях, дело представлялось проигранным окончательно.

*Петровский Борис Васильевич (1908 – 2004 гг.)
- выдающийся отечественный хирург, учёный и клиницист; организатор здравоохранения и общественный деятель. Доктор медицинских наук, профессор. Министр здравоохранения СССР (1965—1980), директор Всесоюзного научного центра хирургии АМН СССР. Академик АН СССР (1966) и АМН СССР (1957). Заслуженный деятель науки РСФСР (1957). Герой Социалистического Труда (1968). Лауреат Ленинской премии (1960) и Государственной премии СССР (1971). Один из основоположников сердечно-сосудистой и торакальной хирургии в СССР. Б. В. Петровский опубликовал свыше 500 научных работ, в том числе около 40 монографий. Создал одну из крупнейших научных хирургических школ (более 150 докторов наук, из которых более 70 — это руководители клиник и крупных стационаров.

Осенью 1948 года профессору Б.А.Петрову, выпала тяжелая миссия, ехать председателем Комиссии, составленной только что назначенным министром Е.И.Смирновым, чтобы окончательно разобрать дело и решить, как же надо поступить с институтом Неменова в Ленинграде и с ним самим после бесконечных жалоб и письменных заявлений, поступивших в министерство оттуда. Профессор А.В.Мельников, бывший в то время в Москве, улыбаясь, сказал: “Все равно из этой четвертой или пятой комиссии ничего не выйдет. Неменов опять вывернется, и все сохранит по-старому. Я недавно сам возглавлял такую же комиссию. Мы заключение сделали категорическое, но все осталось по-прежнему”.
Б.А.Петров десять дней подробно изучал работу института Неменова, расспросив десятки людей. Когда уезжал, то Неменов поехал провожать его на вокзал, благодарил за корректность обследования и просил одного: не трогать его жену. “Но в ней-то и весь корень зла, - сказал Борис Александрович Юдину. - Они вдвоем действительно превратили институт в собственную вотчину, где все и вся работают только на самого Неменова и его жену”. “Дайте нам спокойно дожить, ведь, справедливости ради, учтите, что я же сам создал этот институт”, – были прощальные слова Неменова. “В этом он, конечно, прав. И администратор, и организатор прямо поразительный, – продолжал Б.А.Петров. - Энергии до сих пор – хоть отбавляй. Он необыкновенно умеет находить и подбирать людей, которых вскоре и заставляет работать только на себя и это до такой степени неприкрыто, что люди просто бесятся, но ничего не могут поделать: Неменов как паук всех опутал сетями и дает только жалобно пищать”.
“Как же Вы думаете резюмировать свой доклад?” – спросил Сергей Сергеевич. “Скажу все как есть”, – ответил Петров.
Но А.В.Мельников оказался прав, и на этот раз все остались при своем. Очевидным было и то, что если в самом Ленинграде или в Москве принимали решение об удалении Неменова или его жены из института, то сам Неменов тотчас же мчался к К.Е.Ворошилову, которого чуть не плача умолял, и в результате Климент Ефремович брал телефон и отдавал в очередной раз распоряжение: “Что это Вы опять Неменова обижаете. Дайте ему дожить. Осталось уже немного. Мы с ним ровесники”.
А тем не менее столь необходимый Сергею Сергеевичу Юдину ритм хирургической работы и серьезной научной деятельности в Институте имени Н.В.Склифосовского, несмотря на все сложности этого времени и перипетии, происходившие в Академии медицинских наук, в 1948 году почти окончательно наладился, а сам Сергей Сергеевич Юдин был в зените своей славы. Несмотря на создание нового Института хирургии, Институт имени Н.В.Склифосовского, в первую очередь благодаря именно ему – Юдину, оставался хирургической “Меккой”, куда посмотреть на работу хирурга – художника, простую, как кто-то однажды выразился, до гениальности и гениальную до простоты, стремились знаменитейшие мастера хирургии со всего мира, и это было неопровержимым для всех фактом. Прекрасно понимал это и сам С.С.Юдин. “Им еще до нас далеко!…” - любил в то время повторять он……… Но было и другое . . . .

Информация об авторе:

Санников Александр Борисович, кандидат медицинских наук, заведующий хирургическим отделением «Центр новых медицинских технологий», Муром, Россия; сосудистый хирург «Клиника инновационной диагностики «Медика», Владимир, Россия.
https://orcid.org/0000-0003-1792-2434

Автор для связи: Санников Александр Борисович Тел: 8(999) 776-47-73; E-mail: aliplast@mail.ru