Алтайская верея

 


АЛТАЙСКАЯ  ВЕРЕЯ
Роман

ПРЕДИСЛОВИЕ
               
      Основа произведения –реальна, герои и события, происходящие с ними и вокруг них,-  вымышленные. Они  могли произойти в любом месте России, где до сих пор компактно проживают остатки немецкой диаспоры. Почему остатки? Потому что большая её часть с начала восьмидесятых годов двадцатого века слабым ручейком потекла из всех республик слабеющего Советского Союза на свои исконные исторические места – Германию. Не она первая стала его истоком; было уже с кого брать пример. С началом шестидесятых годов прошлого века наяву стало исполняться библейское пророчество:,,...жив Господь, Который вывел и Который привёл племя дома Израилева из земли северной и из всех земель, куда Я изгнал их, и будут жить на земле своей»(Иеремия,23:8). Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, о какой-такой «земле северной» идёт речь в пророчестве. Воспользовавшись международным правом воссоединения семей и прочими другими правами и лазейками, первым потёк обустраивать  свою вновь совсем недавно обретённую обетованную землю советский еврейский народ, среди которого оказалось много первоклассных кадров в промышленности, медицине, науке и прочих отраслях, подготовленных этой самой  «северной землёй», что в значительной мере помогло быстрому экономическому становлению Израиля, как государства. Потом советские греки вдруг вспомнили о древнем пути, по которому к ним когда-то прибывали заморские гости из северных земель, которых они называли «варягами». Путь оказался взаимовыгодным, и многие греки расселились на этом варяжском пути, размножились. Прошли века,... и у них начался обратный процесс: потекли «из варяг в греки.»
     Ручеёк с каждым годом усиливался и превратился в бурный поток после того, как отвалилась лоскутная бахрома республик бывшего Советского  Союза от их основы -России, волею  коммунистических вождей когда-то пришитых к ней по периметру рождённых ими искуственных   границ новых государств с передачей им значительных территорий  российских земель, зачастую  самых лучших -южных. Видимо  решили,что от такого щедрого подарка народы этих новообразований воспылают извечной любовью к родившей  их новой империи. А зря не послушались её вожди  простой житейской мудрости, – «ничто не вечно под Луной!» Так и случилось. Все до единой покинули  великую страну, начисто запамятав, что своим постоянным географическим существованием они  во многом  обязаны России. Все стали смотреть, униженно  заискивать и искать дружбы с богатым Западом. Можно ли их за это осуждать или презирать? Нет конечно. Всё на земле идёт по жизненной  извечности –«рыба ищет, где глубже, а человек ,где лучше». Вот только многие до сих пор ищут и не могут найти, потому что слепы, и нет никакой надежды, что когда- нибудь прозреют. А если такое всё-таки  случится, то будет поздно; поезд, как говорится, ушёл не в том направлении, куда они так стремились,  и его уже не  догнать. Ушёл,  заполненный теми, кто во- время прозрел!
      У российских немцев совсем другая, своя собственная история. Но в сложившейся ситуации и они тоже не стали исключением: потекли. С миллионами уехавших немецкая диаспора сильно поредела, но остались на всё такой же необъятнно-раскинувшейся и прекрасной, как небесный Ангел, территории России, когда-то давным-давно приютивших  их, ещё  тысячи самых её преданных, верных и...дальновидных. Начиная свой роман, я долго мучилась вопросом: куда же в эту необъятность поселить мою главную героиню из Германии? Ведь мест, где проживает сильно поредевшее немецкое население, в России ещё немало. Я нашла такое место, с богатейшей столетней историей жизни российских немцев, вместившей в себя самый  историчный на события вселенского масштаба двадцатый век. Но историю пусть пишут историки, моё произведение о другом: о сложностях человеческой жизни и о любви! Любви, которой в этом мире пропитано всё от земли до небес, и потому что жизнь человеческая без неё пуста и бессмысленна.
  Но прежде, чем  начать своё произведение, я хочу воспеть хвалебный гимн слову «верея», вынесенный в название романа. Этим  старинным и редко употребляемым словом, пришедшего откуда-то из глубины веков и растворившегося в  языковых недрах древней Руси, называли самый обыкновенный предмет –столб. Только вот назначение такого столба было необыкновенным. Оно было стратегическим!               
В те далёкие времена люди жили кучно, образовывая компактные поселения- крепости. Для их защиты от жестоких и жадных до чужого добра и территорий захватчиков строились оградительные сооружения: высокие земляные валы, заполненные водой глубокие рвы и, конечно же, крепостные стены.Там, где было много камня, –каменные, надёжные и долговечные, а там, где камня не было, но росло много строительного леса – частокольные, менее надёжные и легко подверженные огню. Со временем, видя их уязвимость, по мере возможностей стали заменять их привезённым камнем.  Уже по тем временам крепости являлись сложным  инженерным сооружением; все её части намертво скреплялись друг с другом крепчайшими скрепами, а сторожевые башни и бойницы обеспечивали надёжную защиту их населения. И какая же крепость без её главного атрибута –крепостных ворот? Они были сердцем и душой любой крепости, хоть каменной, хоть частокольной; её самой крепкой, усточивой и надёжной частью. Врат без столбов не бывает. Именно они и  обеспечивали эти качества; на них крепились и ими же подпирались створки тяжеленных ворот. Вот эти- то столбы и  называли, как любимую женщину, благозвучным, певучим и красивым словом –верея. В этом слове легко угадавается всем знакомое и близкое слово –вера. А что могло быть верее веры для тогдашнего человека? Ничего. Только она: крепкая и надежная. Такими должны быть и крепостные ворота. Не всякое дерево годилось для верейного столба, только дуб. Отыскивали его в крепких дубняках легко и просто: по гнездовищу лесной совы - неясыти, которая выбирала для своих птенцов именно такое дерево: крепкое и устойчивое, а значит –надёжное. Намечали его заранее и срубали, когда совиный выводок улетал от могучих корневищ дуба. Дерево  не сразу становилось столбом –вереей; его надо было ещё долго подготавливать: вымачивать, выдерживать, смолить.
Век за веком, год за годом текло время, меняя уклад жизни древних поселений. Они разрастались, превращались в города, и крепость с её защитными стенами и крепкими воротами на верейных столбах оказывалась внутри такого города, становясь уже не просто крепостью, а  символом города, его украшением.  Крепости стали называть более ёмким и значительным словом –кремль, где в княжеских хоромах, позже в царских палатах, боярских теремах  под надёжной защитой уже не деревянных, а каменных кремлёвских  стен и охранного воинства, жили да поживали великие князья- цари со своими семьями и челядью, богатая городская знать и духовенство. Однако в час беды оттуда, с высоких башен и колоколен кремля, разносился тревожный набат, и весь торговый и мастеровой люд, окрестные жители спешили укрыться за всё такими же крепкими и надёжными крепостными стенами и воротами на верейных столбах.
Но уходило время крепостей, а вместе с ними уходило и слово  «верея», однако, как птица-феникс, всё вдруг снова возрождалось. Уже не из древней Руси, а ставшей великой империей России, началось переселение  её народов для освоения бескрайних и малозаселённых, богатых и плодородных земель Урала, Сибири, Дальнего востока. В неиссякаемом потоке переселенцев двигались  монолитные общины староверов, гонимые по этапу каторжники, просто всякий беглый сброд. А вместе с ними шагнуло, растеклось и возродилось слово «верея», но не повсюду, а только в тех местах, где обживался прибывающий из глубин России люд.Там опять стали возникать поселения-крепости, старообрядческие скиты, сторожевые казачьи укрепления, места заточения каторжников. И для них опять потребовались защитные стены и крепкие надёжные ворота на дубовых верейных столбах. Слово «верея» возродилось и продолжало нести ту же важную роль: обеспечивать крепость, надёжность и устойчивость главных ворот возводимых крепостей.
Но время скоротечно и беспощадно; опять не стало нужды в крепостях с их защитными укреплениями и крепкими надёжными воротами.Они разрушались и умирали, а вместе с ними мельчало, ветшало, уходило в небытие и слово «верея». На смену защитным сооружениям пришло другое и более постоянное явление с новым словесным звучанием: мой дом –моя крепость. В нём нет ни красоты, ни благозвучия, зато так же продолжают жить высоченные каменные стены –заборы с воротами всех мастей уже на электронных скрепах. В этих индивидуальных хапужных крепостях никогда не звучало слово «верея»; оно ушло из них навсегда.
Но ничто на земле не исчезает без следа. Слово «верея»  ушло из нашей речи, но остался его драгоценный след в древних летописях, а более всего  в памятниках архитектуры. Крепостные стены с воротами на дубовых вереях  мы можем увидеть  в доныне сохранившихся и действующих монастырях, кремлях, да есть в глубине России, в какой-то сотне километров от Москвы, как памятник драгоценному слову, небольшой городок по имени – Верея, через который  когда-то  прошли наполеоновские супостаты, и гонимые с позором  обратно, якобы именно в этом месте потопили в местной реке  несметные награбленные сокровища. Может, дай Бог, со временем и найдутся.
Нет, никогда не умрёт и никуда не исчезнет из памяти  православного  русского народа слово «верея», будет жить вечно,потому что оно библейское, старозаветное, многократно упоминаемое пророками и воспеваемое  в псалмах  Библии, переведённой  сначала на старо - славянский, а потом и русский язык. «Они ставили порог свой у порога Моего и вереи дверей своих подле Моих верей, так что одна стена была между Мною и ими...»(Иез.,43:8), или: «Ибо Он укрепляет вереи ворот твоих, благославляет сынов твоих среди тебя, утверждает в пределах твоих мир...»(Пс.147). А может быть древний псалмовец воспевал небольшую местность  Верею под Иерусалимом, где по преданию стоял со своим войском сирийский военачальник Вакхид перед последнею битвою с Иудою Маккавеем, предводителем войска иудеев,  в которой последний был убит. ( Источник: «Полная популярная иллюстрированная библейская энциклопедия», написанная православным писателем –архимандритом Никифором в тысяча восемьсот девяносто первом году и вновь переизданная  в двухтысячном году. На страницах  сто три и триста восемьдесят шесть можно прочесть о   царствующей иудейской династии Маккавеев и о четырёх  священных Маккавейских книгах, и где в  девятой главе первой книги, стих четыре и  упоминается  иерусалимская Верея).
  Пути Господни неисповедимы: как знать, каким образом всё это перевоплотилось, и слово «верея» и городок с этим именем прописались на просторах России? Мистика Божественных связей или переселение народов? Но как бы то ни было, всегда будет жить смысловое значение этого слова, обозначающее крепость, устойчивость и надёжность и так похожее на его основу – веру! Именно в этом значении и употреблено мною в названии  прекрасное слово – верея! И совершенно неважно, чьё оно, еврейское или русское, важна его божественная и человеческая суть!

Часть 1-я.  ЖАЛО.

Шли зимние каникулы. Время близилось к вечеру, делать Эрвину было нечего, и тут раздался звонок телефона от его лучшего школьного друга Макса. Спросив, чем он занимается, тот предложил ему вместе сходить на хоккей, где ожидалась интересная игра местной команды с одной из команд игроков первой лиги. Эрвин охотно согласился. Он полдня провисел в соцсетях, раздавая так необходимые кому-то лайки, и теперь,отлайкавшись, самое подходящее время чем-нибудь взбодриться.
До начала матча оставалось ещё много времени, и друзья отправились в буфет, купили сладкую выпечку, сок и вернулись на трибуны. На ледовом корте ещё тренировались начинающие фигурята, за которыми было смешно наблюдать. Скоро время их льда закончилось, и они стали один за другим ускользать с корта. Появилась льдо-чистилка, а это означало скорое начало матча. Но нет. На свеже-очищенном льду неожиданно появилась юная  девушка-фигуристка. Белым лебедем выкатилась она на лёд и замерла в красивой позе в ожидании музыки. У скольких юношей, смотревших с зрительских трибун на это появившееся чудо, замерло сердце и возникло неодолимое желание прижать её хоть на один миг к своей груди. Но сделать этого было нельзя, а вот запечатлеть на своём мобильнике  фигуристку им никто не запретит. Не миновало это волшебное желание и Эрвина. Восхищённый юной фигуристкой, он тоже обзавёлся её фото. Юноша в этот момент забыл обо всём на свете, в отличие от Макса, который  азартно играл в бой с героями своего мобильника, даже ни разу не взглянув на лёд. Зазвучала чарующе-волшебная музыка Чайковского, и юная фигуристка ринулась в её волны, всё ускоряя свой летящий ритмичный разбег. Эрвин не отрываясь и весь напрягшись смотрел на её хрупкую, стройную фигурку, точёную красивую головку и боялся лишь одного –её падения. Ведь ей будет так больно, а от этого и у него что-то заныло, отдало тупой болью. Но нет; девушка с олимпийским спокойствием и виртуозно выполнила целый каскад сложных прыжков, шагов, дорожек и под бурные овации зрителей закончила своё выступление великолепной серией стремительных комбинированных вертушек. Это было чудо! А по радио прозвучали слова:
-Перед вами, дорогие болельщики, выступила подающая большие надежды член сборной страны по фигурному катанию на предстоящей зимней олимпиаде в Сочи,  воспитанница Манхаймовской школы фигурного катания -  Мелания Круг. Свои первые шаги к мастерству и  ожидаемой славе она  начинала в Хайльброне, нашей школе фигурного катания,чем мы очень гордимся. Спасибо, Мелани, это было ошеломляюще красиво и великолепно!
Девушка грациозно откланялась и быстро покинула корт, а Эрвин не находил себе места; душа его была в полном смятении. Он никак не мог понять, что с ним происходит; ему нестерпимо хотелось броситься вслед за девушкой, остановить её, что-то сказать, но сам же понимал –это невозможно. С ним осталось только её имя –Мелани, да запечатлённый в его мобильнике прекрасный видеообраз. На следующий день он отправился в фото-ателье сделать фотографии; одну из них он вложил в обложку  своего паспорта и с тех пор всегда носил у своего сердца, а с другой заказал большой фотопортрет Мелани с надписью –«В ожидании музыки!» и водрузил его  в своей комнате напротив кровати, чтобы она всегда была перед  его глазами. Эрвин смотрел на неё и ему всё время казалось: лицо юной фигуристки знакомо ему, оно о чём-то постояннно напоминает. «Но где я мог её видеть?»- мучил юношу неразрешимый вопрос. Он засыпал с её именем на устах: Мэл, моя дорогая маленькая Мэл! Узнав о страданиях своего друга, Макс коротко резюмировал:
-Да нигде ты её не видел. Все фигуристки, балерины, гимнастки, синхронистки похожи друг на друга как две капли воды своими  головами с прилизанными волосами. Вот и всё; успокойся, друг, и выкинь зту блажь из головы. А может ты влюбился, Эрвин? –недоумённо спросил Макс.-Так это глупо. Не об этом нам сейчас нужно думать, а о том, как успешно закончить абитур.
-Да, я понимаю, Макс, насколько ты прав, но ничего не могу с собой поделать; она стоит у меня перед глазами, думаю только о ней, страдаю и, кажется ты прав,-  я не просто влюбился, а ударился головой во что-то высокое и крепкое, ранее мне неведомое, влип по самые уши, и мне почему-то совсем не хочется выбираться из этого чудесного состояния.
-Ну и дурак,-хохотнул Макс,- который раз это у тебя?
-Так вот –первый,- грустно ответил Эрвин другу. –И всё-таки, Макс, я точно её где-то раньше видел, причём неоднократно. Только одного не могу понять, –где?
 -Мой тебе совет, Эрвин: забудь, и всё встанет на свои места, будет, как прежде, без совершенно не нужных тебе мук и переживаний,- и хлопнул друга по плечу.
Может так бы и забылись, угасли со временем воспоминания того чудесного дня и всё,что стало после этого происходить с ним, его душой и сердцем, если б в жизни Эрвина не произошло одно, совершенно на первый взгляд незначительное событие, тесно связанное с тем днём зимних каникул и с ней, Меланией Круг.
Тёплая и совершенно бесснежная зима как-то плавно и малозаметно перетекла в раннюю весну; воздух с каждым днём наполнялся волнующим, пьянящим и щемящим ароматом молодой  травы, распускающихся цветов, кустарников и деревьев. В такую погоду сидеть в душных классах гимназии было невмоготу, и поэтому школяры после долгожданного звонка на перемену вываливались наружу, чтобы побегать,пободаться и радовались, что наконец-то уроки физкультуры из тесных спортзалов переместились на простор школьных футбольных полей и стадионного раздолья.
       Сегодняшний теплый весенний день начался для Эрвина как раз с урока физкультуры, после которого уже в классе он обнаружил, что забыл на баскетбольной площадке свою спортивную куртку вместе с мобильником.Он вернулся на стадион, где уже с азартом разминались учащиеся девятого класса: мальчики  пытались закинуть мяч в корзину; девочки заняли беговую дорожку. Одна из них наклонилась,чтобы завязать распустившийся шнурок, и в момент, когда она разогнулась, ей в голову врезался тяжёлый баскетбольный мяч. От неожиданности девочка опрокинулась навзничь. Но это было бы всего ничего, если бы у неё из носа не хлынула кровь, заливая лицо и одежду. В этот момент с ней рядом и оказался Эрвин. Он тут же бросился к пострадавшей, пытаясь помочь ей подняться. Девочка еле держалась на ногах, снова чуть не упала. Эрвин взял её за плечи, быстро достал из кармана постоянный атрибут каждого современного человека -  бумажные носовые салфетки и, чтобы быстрее остановить кровь, попросил её запрокинуть голову.Он близко увидел её лицо и обомлел. Это была она! Его В этот момент к ним подбежали её одноклассницы, и Эрвин в подтверждение увиденного услышал такое магическое для него имя:
      -Мелани, что с тобой случилось?- и окружили её со всех сторон.
Теперь настало самое подходящее время закружиться голове Эрвина. «Так значит мне не показалось тогда; это действительно та самая фигуристка, о которой он до сих пор, несмотря на советы друга выкинуть её из головы, бредил и мечтал. Висевший в его комнате фотопортрет Мелани всячески этому способствовал. Оказывается она всегда была рядом, в родных стенах их общей школы! Есть было отчего не только голове закружиться. Услышанное им дорогое для него имя, радость от обретения казалось бы навсегда утраченного и несбыточного, породили в нём неодолимое желание видеть её,  немедленно, сегодня, иначе он не доживёт до следующего утра. Это возникшее в нём острое чувство распирающей радости не покидало его весь день и в конце концов привело Эрвина  к дому девушки. Предлог был: спросить о её самочувствии, предложить помощь.
Кто знает, откуда она приходит? Иногда это случается ещё в детском саду во время совместных игр. Но кончается их время, и она уходит, растворяется без следа. Школа! Именно там, на её тропинках, где ты проводишь свои долгие лучшие подростковые и юношеские годы, она и подкарауливает тебя и так оглушит, что меняет с головы до ног не только тебя, но и весь мир вокруг. Откроешь глаза после сна,а она уже тут как тут: порхает, парит, обволакивает тебя невидимым чудным облаком и манит, манит скорее коснуться нежным взглядом, вздохом, радостной улыбкой того, кого ты впустил в своё сердце. И этот кто-то –твоя первая любовь. Это она прикасается к тебе и забирает в свой томный и радостный плен, сваливается на тебя белым лебедем, заполняет божественным светом и становится хозяйкой твоих чувств, желаний, действий и дум.
Эрвин отыскал её дом и позвонил. В доме в этот момент была одна Мелани;  она и открыла дверь. Они смотрели друг на друга широко распахнутыми глазами, и что-то происходило с ними, что-то творилось внутри их, закипало какое-то варево, пока ими непонятое, но такое явное, ощутимое вдруг сжавшимся сердцем, замеревшей душой. Оба засмущались от этого непонятного, долго молчали, но внутри их всё радовалось и трепетно клокотало. Это и неудивительно; их сердца были распахнуты для любви. Незнакомый им сеятель бросил её семена в приготовленную рыхлую почву. Для Эрвина это было с того памятного дня зимних каникул. Для Мелани же это случилось намного раньше, когда начался новый этап в её совсем ещё юной жизни. После начальной школы она переступила порог большой гимназии, куда к началу занятий стекались дети со всей округи. Один из дней этого этапа стал для  Мелани памятным и определяющим. Как-то  после уроков она торопилась домой, где её ждал папа, чтобы отвезти на тренировку в школу фигурного катания. Выскочила на улицу, пытаясь на бегу одеть куртку, но какой-то озорник вырвал её из рук девочки и стал бегать вокруг, дразня и потешаясь над ней. Отобрать куртку не получалось. Беспомощным маленьким комочком  Мелани опустилась на землю, закрыла лицо слабыми ручками и горько-горько заплакала. В этот момент рядом с ней оказался юноша- старшеклассник; он  быстро восстановил справедливость: отобрал у пацана куртку, не забыв отвесить тому ощутимый подзатыльник, подал руку девочке, помог подняться и, глядя в её заплаканные глаза, ласково произнёс:
-Не плачь, мышонок!- коснулся её щёк, вытер слёзы и вручил ей куртку,помогая одеться.
       Этим старшеклассником -спасителем был Эрвин. Ничего не значащий для детей поступок, где в галдящем озорством большом и шумном школьном коллективе это всего лишь одна из форм игры, для Мелани оказался определяющим, стал целым миром. С  того самого дня, случайно встречая своего спасителя на каком-нибудь извиве школьных коридоров, Мелани смущалась и замирала, украдкой отыскивала его взглядом на переменках, потаённо -завороженно смотрела  на юношу как на какое-то чудо и не могла насмотреться. Для неё во всей их большой гимназии не было никого достойнее и краше. Из всей толпы старшеклассников она легко и безошибочно узнавала его по роскошным пышным волосам, лёгкими волнами спускающимися на плечи юноши. Ни у кого на всём свете не было таких шикарных волос, и Мелани влюбилась в них безпамятно. Юноша казался ей так похожим на любимых героев  мульт-фильмов о смелых и благородных рыцарях. Для неё мукой были каникулы, особенно летние, когда он надолго исчезал из её поля зрения. Она  с большим нетерпением ждала начала занятий и воскрешала, стоило ей снова увидеть своего рыцаря.                А для Эрвина тот героический по меркам благодарной ему маленькой девочки  поступок был всего лишь пустяшным эпизодом, который тут же и забылся, как и та пигаличка.
       Как часто сама жизнь всё расставляет по своим местам;  для этого ей нужно только какое-то время. Четыре года потребовалось, чтобы пришёл тот день зимних каникул: ледовый корт, а на нём прекрасная юная фигуристка, та самая маленькая девочка, которой Эрвин  когда-то помог и тут же                                забыл об этом. А она помнила, подрастала и по-прежнему бредила своим спасителем. И порхая в тот день прекрасным белым лебедем по полю свеже- очищенного льда, мастерски выписывая коньками сложный рисунок  танца, страстно желала, чтобы среди зрителей каким-то чудом оказался и он,  Эрвин. Она каталась только для него и думала только о нём, своём любимом герое!  Её желание волшебным образом исполнилось: он был здесь и не просто видел и восхищался, он влюбился, как он думал с первого взгляда; и только она, Мелани, знала, что этих взглядов, мимолётных и ничего для него не значащих, было множество. С этого чудесного дня она поселилась в его комнате; и теперь уже он не мог насмотреться на неё, любовался её лебединой шейкой, тонкими изящными руками, вскинутыми словно крылья райской птицы над точёной головкой. Но почему же ему всё время, когда он с обожанием смотрел на любимый образ, казалось: он её уже где-то видел, причём неоднократно?
И вот: всё встало на свои места. Они, два юных любящих сердца  наконец-то воссоединились; и с этого момента вся их жизнь окрасилась в яркие нежные тона. Не было такого дня, чтобы они не встретились; оба находили друг друга на переменках, чтобы прикоснуться рукой, любящим взглядом, радостной улыбкой. Однако у них обоих был один общий враг: они зависели от немилосердного времени. Мелани усиленно тренировалась к предстоящим соревнованиям в составе сборной олимпийской команды страны, от которых зависело её  участие в предстоящей зимней Олимпиаде  в Сочи. Многие юные спортсмены теряются в такой ситуации; их подводят ещё неокрепшие нервы и неустойчивая психика. У Мелани с этим вроде бы был полный порядок. Скоро ей исполнится шестнадцать лет, и она считала себя уже достаточно повзрослевшей, чтобы держать в узде свои эмоции. Однако, всякое бывает, всё-таки участие в Олимпийских играх, выход на высокий международный уровень, – это тебе не в куклы играть. А ещё и школа,где она тоже хорошо училась, и впереди у неё уже  маячил десятый класс. У Эрвина же подходил к своему логическому завершению громадный кусок его  юной  жизни: тринадцать лет беспрерывной учёбы. Полученные за эти годы знания он должен подтвердить экзаменами, к которым он сейчас,как и Мелани, тоже тщательно готовился.
     У обоих это время оказалось звёздным; Мелани потвердила свой высокий спортивный уровень, и впереди её ожидала Олимпиада в С очи. Пусть она займёт на ней даже самое последнее место, но это будут совсем другие ощущения и упорное стремление двигаться к заветной вершине. Эрвин с блеском сдал экзамены, и  его ждали двери любого из западных университетов, какой он пожелает. А желание, с которым он давно и прочно определился, было одно: он мечтал, хотел и упорно стремился к своей цели: стать журналистом-международником, ещё точнее – военным корреспонднтом, побывать в самых горячих и напряжённых точках планеты, понять: как, зачем и почему возникают на теле земли такие точки, обильно политые кровью невинных жертв. К тому времени он уже иногда печатался в различных изданиях газет и журналов с молодёжной тематикой.
     Вот наконец-то и пришёл для юноши этот долгожданный день; день прощания с гимназией, учителями,  одноклассниками. После празднично-торжественного вручения аттестатов, решили выпускники в его завершение отправиться на природу с ночёвкой, а это: обязательный  душистый и аппетитный мясо-гриль, музыка, танцы до упаду, безудержное веселье и всеобщая радость бытия. Это было не дикое место отдыха; всё здесь было организовано на славу: за много месяцев вперёд забиты грильная площадка, пляжное место на берегу большого купального озера, оборудованное кострище. В купальный сезон  здесь всегда дежурили  спасатели и машина полиции. Между пляжем и примыкающим к нему лесом ставились палатки для ночлега. Кто-то из ребят предпочитал многоместные, где ни о каком сне и думать было нечего: смех, шум и гам там ещё долго не умолкали; и лишь вдоволь нашумевшись и нагомонившись, переходили на еле-слышный воркующий птичий язык и засыпали беспробудным сном. А желающие встречать рассвет  и первый луч солнца предпочитали  просто забраться в спальные мешки. Эрвин с Мелани решили уединиться подальше от всех; они поставили свою двухместную палатку у самой кромки леса. Быть вот так вдвоём, в сказочном уединении, им ещё не приходилось. Это необычайно  волновало; от этого волнующего их чувства ожидания чего-то волшебного, ими ещё  неизведанного и потрясающего,  захватывало дух, кружилась голова, мутился разум. Они долго сидели вместе со всеми у костра, слушали музыку, смеялись и  шутили, поддавшись общему радостному настрою, смотрели друг на друга влюблёнными глазами и ждали того самого главного момента в их юной жизни, ждали и страшились. Они не знали, чем может обернуться для них эта колдовская ночь:  просто нежными объятиями и жаркими поцелуями, или волшебной чудной глупостью, приходящей к влюблённым откуда-то из самых затаённых глубин души. Однако оба были  почти уверены: это произойдёт сегодня, под сенью колдовской ночи, и у обоих это будет в первый раз. Хотя и были они уже подкованы об этом рассказами своих друзей и подруг, прошедших через такой пугающий, но такой желанный опыт любви, но, ах, как же маняще- страшно быть под пыткой такого ожидания, когда внутри тебя всё клокочет и замирает душа. Эрвин вспомнил, как мама  спросила его уже перед самым выходом из дома, не забыл ли он положить в рюкзак защиту от того, что у каждого может произойти в таком  месте, как отдых на лоне природы.  А это лоно всегда так непредсказуемо и опасно. Об этом же им неоднократно напоминала перед отъездом и их классная дама. Но все знали,  если кто и забыл, у других «защита» всегда найдётся в избыточном запасе.
Никто не догадывался, что из тёмного леса за так весело и шумно отдыхающими ребятами внимательно наблюдали, ожидая, когда все разбредутся по своим палаткам, чтобы сделать своё чёрное дело.
       И тут пришла самая пора вспомнить о совсем забытом нами, однако очень важном персонаже нашего повествования, которого давно пора вернуть из небытия, - друге Эрвина, Максе, для которого с того памятного дня бурной радости Эрвина от встречи с Мелани на их школьном стадионе, тоже началась другая жизнь. Появление у его друга любимой девушки стало для Макса временем катастроф, равносильных падению в некую пропасть. Крахом! Ведь для Макса многолетняя дружба с Эрвином была не просто дружбой. Он давно и напрочь свыкся с мыслью, что они как две половинки единого целого, и ничто, никто и никогда не сможет разрушить сложившийся уклад их взаимоотношений, начавшихся ещё с детского сада. Так уж получилось, что крепыш Макс сразу взял под свою опеку слабенькое необыкновенное существо, появившееся в их старшей группе за год до школы. Каким-то неизвестным ему природным инстинктом увидел Макс в новичке не просто красивого мальчика, а сказочного маленького принца, перед которым надо преклонить колени, оберегать и защищать его. Несладко приходилось тому, кто пытался как-то обидеть худенького, застенчивого и совсем не умеющего постоять за себя мальчика. Родители Эрвина ничего не имели против такой опеки, даже, наоборот, радовались этому. Ведь они специально привели его в детсад, видя всю пагубность домашнего воспитания для своего единственного ребёнка  перед скоро-предстоящей школой. Возникшая дружба между такими непохожимыми по характеру, социальному положению мальчиками  благотворно сказывалась на обоих, поэтому после детского сада они оказались в одной престижной школе, в одном классе, за одной партой. Каждое утро личный водитель и одновременно охранник Эрвина должен был делать приличный круг,чтобы забрать его маленького друга и уже вместе ехать в школу. Именно в этот период в жизнь Макса пришло тяжёлое время; из семьи ушёл отец, досмерти влюбившись в юную, знойную турчанку. Ради неё он принял ислам и не просто ушёл, а уехал вместе с нею в тёплую Турцию, оставив семью с двумя детьми без всяких средств к существованию. Родители Эрвина, видя бедственное положение маленького друга их сына, взяли негласную опеку над мальчиком. С тех пор на двоих покупались одежда, книги, настольные игры, два конструктора, два велосипеда, а с наступлением каникул уносил самолёт подростков на отдых куда-нибудь в тёплые края,чтобы Эрвину не было одиноко и скучно. Обоим друзьям, когда им исполнилось по восемнадцать лет, были подарены шикарные двухместные кабриолеты марки того автоконцерна-гиганта, одним из членов совета директоров которого  был отец Эрвина.
       И всё бы ничего в этой жизненной истории, да только вот на каком-то этапе их уже осмысленной взрослой дружбы почувствовал Макс, что он не хочет делить  своего давнего друга ни с кем, потому что понял, убедил себя, а потом напрочь уверовал: Эрвин – это  его вторая половинка, и она будет принадлежать только ему, Максу! Однако позже с горечью понял и другое: он вынужден тщательно скрывать свои чувства от друга, который  в отличие от него,  смотрит в противоположную сторону, –в сторону прекрасного пола, естественных человеческих отношений, а не тех, пустоцветных, кои зародились в голове Макса.Когда же понял, насколько сильна любовь  друга к юной фигуристке, почувствовал всем своим существом: их многолетняя дружба,которая казалась неразрывной цепью, сломалась. В ней нашлось слабое уязвимое звено по имени Мелани. О, как же он возненавидел её! Это непроходящее чувство ненависти к девушке Максу с каждым днём приходилось всё труднее скрывать. Однажды в присутствии Эрвина он потерял контроль над собой и в порыве ярости и  нескрываемой  злобы  со всей силы запустил в портрет Мелани чем-то тяжёлым. Звон разбитого стекла, изуродованный портрет девушки, поверг Эрвина в непередаваемый шок, а Макса в тяжелейшую депрессию. Его необъяснимый  безрассудный  поступок не мог не сказаться на продолжении их дальнейшей дружбы и тяжело отразился на  душевном состоянии Макса; он потерял жизненную опору, стал замкнут, депрессия накрыла его чёрным покрывалом. Это было тем шагом, когда психика не выдерживает и переходит в болезнь. Макс попал в психушку. После длительного лечения он пришёл в себя, но стало ясно: учёба запущена, и ничего наверстать уже нельзя. Экзамены он провалил. Это и стало последней каплей к его решению. Месть! Всем: счастливым и удачливым одноклассникам, школе, учителям, но главное - Мелани и Эрвину. За что, он и сам не знал, но та ненависть, что жгла, палила его изнутри, не давала ему покоя ни днём, ни ночью, толкала его, как Яго, к отмщению. Видать юноша ещё не до конца справился со своими  психическими проблемами.
       Найти исполнителей своих мерзских планов было нетрудно; всякая шваль быстро находят друг друга. Макс знал, где собираются те, кто ради бабла на наркоту готовы с готовностью продать свою душу тому, кто это предложит. Он без особого труда и недорого уговорил трёх людо- зверёнышей исполнить задуманное им. Требовалось не так уж много: слегка поиздеваться над недотрогой Эрвином и желательно у него на глазах поразвлечься с его девочкой, но без мокрухи. Он же после этого с большим удовольствием и весёлой радостью будет наблюдать за дальнейшим развитием  отношений между его бывшим другом и его подругой с испорченной репутацией. Всё происходящее должно быть заснято на  видео как доказательство выполненной работы, но главное: выложить всё заснятое в главную и неподражаемую сплетницу из жизни людей –интернет! А там, хоть трава не расти!
       Оказавшись наконец-то одни в палатке, Эрвин в нетерпеливом волнении произнёс:
-Я не знаю, мой  маленький мышонок,найдётся ли такая сила на свете, что может отнять нашу любовь, разлучить нас,-нежно произнёс он,глядя в её чудесные глаза и страстно целуя.
Не знал Эрвин, произнося эти слова, что такая сила совсем рядом. Влюблённый юноша привлёк к себе своё сокровище, и в этот момент раздался треск палаточной ткани. Эрвин сразу получил удар в голову и на миг потерял сознание, а Мелани от страха просто онемела. Криков о помощи не было; им сразу заклеили рты грубым строительным скотчем. Двое злыдней выволокли юношу из палатки; там не осталось места для него, затащили в лес, связали вместе руки и ноги, бросили в кусты густо-растущей высокой крапивы и спокойно вернулись в палатку. Рассказывать о дальнейшем невыносимо тяжело.Сколько продолжался этот кошмар над беззащитной девушкой, правильней сказать –ребёнком, никто уже сказать не может.
Всё снималось на видео для заказчика. Молча натешившись издевательствами, глумлениями и жестокостью, оставили зверёныши бесчувственное, растерзанно- окровавленное тело девушки, и  спокойно, под покровом леса и темной безлунной ночи, никого и ничего не боясь, удалились. Так же спокойно сели в поджидавшую их украденную накануне машину, в которой их ожидал Макс, и быстро помчались в город по пустынному в ночное время шоссе. Здесь, в прокуренном и душном салоне машины, не было людей; здесь царил сатанинский дух запредельного забесья. Взбудораженные проделанным злодейством, разогретые наркотой, гадёнышам с отмороженными душами не терпелось посмотреть на дела рук своих и на себя в отснятом ими на мобильниках видео. Каждый в радостном упоении комментировал бесчеловечные кадры своей звериной натуры: хохот, гвалт, пошлые шутки в адрес друг друга. В какой-то момент один из них непроизвольно схватился за руль бешено- мчавшегося  автомобиля. Его резко занесло в сторону, и он на полном ходу врезался в массивный железобетонный столб ограничителя скорости. Забесье свело их туда, где им и полагается быть по закону мироздания: в преисподнюю. Ничего не осталось от дорогого угнанного средства передвижения; все его части разметало далеко по сторонам. Прибывший на место аварии полицейский патруль констатировал: обнаружены без признаков жизни тела четырёх молодых мужчин. При более тщательном осмотре среди разлетевшихся частей машины были найдены хорошо сохранившиеся мобильники с их видео и разговорами. Это и помогло быстро установить место совершённого преступления, а позже и всех его участников. У самой кромки леса удалось обнаружить двухместную палатку, а в ней находящуюся в бессознательном состоянии совсем юную девушку. Скоро нашли в кустах высокой крапивы связанного по рукам и ногам живого и в сознании Эрвина.
Задерживать и судить за бесчеловечное преступление было некого. Все были мертвы. Над ними уже состоялся самый праведный и справедливый на земле суд: небесный. А вот вся дальнейшая жизнь  дорогих моему сердцу Мелани и Эрвина обернулась тяжкой непредсказуемостью их судеб. Оба после всего случившегося пережили не только физическую, но и сильнейшую психологическую травму.
Их сразу разлучили. Мелани оказалась в реанимации обычной больницы; Эрвина тут же определили в спецклинику, откуда вскоре, несмотря на его упорное сопротивление, увезли в другую страну. Их разделил океан. Эрвин метался в мучительных терзаниях о своей ещё более дорогой и любимой Мэл; неизвестность убивала его. Но воля отца в семье была непререкаемой. Происшедшее с его горячо-любимым единственным сыном и наследником громадного состояния, доставшегося их семье ещё от деда и прадеда и многократно приумноженного отцом Эрвина, заставили его без лишних раздумий принять сделанное ему руководством автоконцерна предложение: возглавить новый завод по выпуску их автомобилей в одной из стран Северной Америки. Эрвин  подчинился воле и требованиям отца, и семья переехала к его новому месту работы.
Однако Эрвин не смирился с потерей своей возлюбленной. Никто не мог знать, как он страдал и ненавидел себя за своё малодушие, что не проявил должного характера, упрямой настойчивости. Он постоянно и не  теряя надежды звонил и писал Мэл, но напрасно: её телефон молчал, а электронные и обычные почтовые письма возвращались к нему непрочитанными. В это непростое для него время, кроме всего прочего, нужно было как-то определяться и с его дальнейшей учёбой. Эрвин поступил в один из самых престижных университетов Соединённых Штатов Америки и с головой погрузился в такую желанную пучину: изучение азов и основ журналистики. И всё это время он не переставал искать свою маленькую Мэл. Его непроходящая любовь и боль были всегда с ним; на него со стены его комнаты в новой роскошной вилле, как и прежде, смотрела с обновлённого фотопортрета улыбающаяся милая мордашка, ждущая свою музыку.Это была единственная и самая дорогая вещь на свете, которую он привёз с собой через разделивший их океан.
А что же Мелани? Что с ней? Как переносит юная девушка тяжкие удары судьбы? Когда она через много дней после тех страшных событий пришла в себя и вспомнила все их ужасы, первым прозвучавшим из её уст словом было: Эрвин! И сразу же тревожный вопрос: где он? что с ним? Когда узнала, что он жив и, по сравнению с ней, здоров, даже сумела улыбнуться.
-Значит он где-то рядом, и я могу его увидеть?- спросила она медсестру слабеньким голоском.
-А его здесь нет и не было,- ответила та,- я просто краем уха слышала, что он жив и здоров, больше мне сообщить вам нечего. Мелани с нетерпением ожидала прихода матери, чтобы спросить её об  Эрвине. И когда она пришла, вот что она услышала:
-Я знаю, моя дорогая дочурка,- мать взяла её руки, прижала  к своей груди,- как тяжело тебе это узнать, но ты должна как-то и это перенести. Эрвин тоже пострадал, но больница ему  не потребовалась. Его тут же изолировали от всех: тебя, друзей, а самое главное от жадных до сенсационных подробностей журналистов. Родители сразу увезли его в другую страну;  далеко-далече отсюда, дочурка,- за океан. Предвижу, что это надолго, если не навсегда. Слов утешения говорить тебе не буду, по себе знаю –бесполезно. Ты у нас сильная и умная девочка, справишься и с этой бедой, хотя жизнь показывает: справляться с любовью невыносимо трудно, иногда невозможно.
  -А известно, мама, что-нибудь о..,-она не закончила фразы, мать закрыла её рот своей рукой, зная, как тяжело дочери будет слушать обо всём произошедшем. Вместо рассказа она протянула ей газету с полицейской хроникой, где сообщалось о страшной автомобильной аварии с четырьмя жертвами совсем молодых людей.
  -Среди погибших,- сказала фрау Круг,- был и Макс. Это он, как сказали нам в полиции, являлся организатором  всего того, что произошло с тобой и Эрвином. Я благодарю Господа, что ему тогда не пришла в голову сумашедшая идея: убить вас.
  Хоть и услышала Мелани от матери слова жестокой и горькой правды, но ждала, с необъяснимой надеждой в чудо смотрела она на дверь палаты; вдруг за ней окажется её ненаглядный Эрвин. Ждала, когда наконец-то оказалась дома, где во всю шли приготовления к переезду  в  Манхайм, только бы подальше от тех мест. Но тщетны и безнадежны были её ожидания. И синдром опустевшего гнезда не заставил себя ждать. Физическая боль её ещё долго преследовала, но это было ничто по сравнению с пришедшей к ней душевной пустотой. Всё для неё умерло: потухли небеса; там для неё перестали светить луна и солнце, зажигаться яркие звёзды; на земле не цвели сады; замолкли птицы. Всё стало пустым и безжизненным от главной потери человеческого бытия –любви!
Отец остался заниматься обустройством их нового жилья и своего любимого пекарского дела, а мать с Мелани и её младшим братиком уехали жить до конца летних каникул в Испанию, где у них был свой собственный  небольшой домик с бассейном. Приезд на длительный отдых ничего не изменил в жизни Мелани. Душа её не просто болела; она издыхала от страданий, которые девушка молча и стойко переносила. ,,Как всё было хорошо...до,-размышляла она, подолгу сидя и глядя на воду в бассейне,- радость и покой в доме, любовь к родителям и братику, друзьям и подругам, любимому спорту. Но нежданно- негаданно всё это затмилось одним бесконечно дорогим для неё именем –Эрвин! И в одночасье пропало, оставив в душе разрушающую пустоту. Глубокие борозды незаживающего,  непереносимого горя разрывали её сердце. ,,Но ведь  всё это пропало не по их, её и Эрвина вине, а по чьей-то  вполне конкретной злой воле и прихоти?» Ответ на этот непростой вопрос лежал для неё на поверхности и был быстро найден. Во всём виновата только она! Да, да, это она, та самая восхваляемая сильная половина человечества, призванная живой природой защищать свою слабенькую половинку, дающую жизнь этому человечеству, охранять её, любить, жалеть и лелеять,как нежный и прекрасный цветок рая. Это она, безжалостная и грубая тварь виновата в том, что с ней произошло, происходит и никогда не забудется её растоптанной душой. И она всем своим существом возненавидела эту сильную и такую мерзостную половину! Пламень её гневной ненависти ко всему мужскому племени был подобен пламени большого костра, зажжённого там, у озера, для любви, и там же бесчеловечно погашенного. Мелани не смогла сделать шаг к ненависти только по отношению к одному из этого племени –Эрвину. Она по- прежнему любила, жила им и ждала. Он оставался для неё тем же рыцарем, который когда-то помог ей, маленькой девочке, и который сейчас всего лишь временно отправился в дальнее странствие.
Рекомендации врачей оградить Мелани на какое-то время от связей с внешним миром, а также от пользования интернетом, возымели своё положительное влияние на её как физическое, так и психическое состояние. А может какое-то значение для Мелани возымел неожиданный  и откровенный разговор с матерью.
-Скажи-ка мне, дочурка,- обратилась к ней мать уже перед самым концом  их отдыха,-  ты знала, что Эрвин есть единственный сын и наследник автомобильного магната и миллиардера Эрнста Гоффмана, одного из самых ярких, до сих пор  сохранившися и  живущих в Германии представителей древнейшего и знатного  рыцарского  маркграфского рода. А ещё в интернете я обнаружила, что  одним из известных  достопримечательностей страны числится  некий хорошо сохранившийся замок времён средневековья, пренадлежащий древнему роду Гоффманов. Он  расположен где –то на высоком берегу Некара  и является излюбленным местом посещения  туристов. Вопрос матери  поверг дочь в неподдельное изумление.
-Нет, мама, я этого не только не знала, а даже предположить  такого не могла. Эрвин,конечно же , был необыкновенным юношей, очень скромным и некичливым, полная противоположность теперь уже бывшему его другу Максу, который всегда щеголял в гимназии своим высокомерием, показывая всем своим видом, что он не чета всем остальным:  он- небожитель, золотая молодёжь! В гимназию друзей всегда привозило шикарное авто, и все, во всяком случае я, воспринимали Эрвина  как бесплатное приложение к его очень богатенькому и кичливому другу. Последний год  Макс по утрам лихо подкатывал к гимназии на своём шикарном чёрно-блестящем  кабриолете с откидывающимся верхом, а Эрвин был у него всегда в качестве пассажира. Откуда школярам было знать, что этот маскарад разыгрывался специально по прихоти  отца Эрвина для отвода глаз и в целях безопасности его любимого сына и наследника.
-Но,- неуверенным голосом произнесла мама девушки,-ведь Эрвин неоднократно подъезжал к нашему дому на точно таком же кабриолете без всякого Макса. Как он это объяснял тебе?
-Когда  Эрвин приезжал на мои выступления,-сказала Мелани,- а потом мы вместе возвращались домой, я задавала ему этот вопрос и получала простой ответ: автомобиль ему одалживает Макс как лучшему другу, и я этому искренне верила. Не хотел видимо Эрвин, считал преждевременным, чтобы я узнала о его исторически- необыкновенном и богатом происхождении.
- Так может теперь,- продолжила мать,- когда ты всё знаешь,стоит подумать, а надо ли так убиваться по тому, кто тебе не ровня и никогда ею не станет? Куда уж нам, пекарям, до фонов, тут уж, как говорят, гусь свинье –не товарищ!
После этого разговора с матерью, Мелани вспомнила один разговор с Эрвином там, у озера. Тогда он сказал  ей:
-Когда мы  вернёмся  домой после этой поездки на природу, удели мне, пожалуйста,  Мэл, ещё один день. Я хочу сделать тебе одно сюрпризное  признание и даже показать его, но для этого мы  с тобой, моя дорогая, должны совершить ещё одно  совсем коротенькое путешествие: однодневный круиз по Некару и посетить вместе со всеми туристами одно место, где ты всё и узнаешь.- «Так вот в чём хотел признаться мне тогда Эрвин! О своём знатном и богатом роде, откуда  он, Эрвин, «есть и пошёл!» И не успел.
 После возвращения из Испании душевному спокойствию девушки способствовала и обретённая новизна: другой город, новое жилище, а главное: новый школьный коллектив учителей и учащихся, с которыми придётся заново налаживать и новые контакты и новые отношения. Какими они будут, только Богу известно, да будущее покажет. Мелани тогда ещё не понимала, как это невыносимо трудно бывает начинать всё сначала, с чистого листа.
Класс встретил новенькую доброжелательно и с присущим всем людям,особенно детям, нескрываемым любопытством и интересом. Именно из-за интереса кто-то из чересчур любопытных решил поинтересоваться во всё знающем и вездесущем интернете: кто она такая, эта новенькая; вдруг за ней скрывается что-нибудь такое-эдакое? И  сверх всяких ожиданий был сполна вознаграждён открывшимися сведениями о подающей большие надежды юной фигуристке Мелании Круг и обо всём, что с ней  случилось.
Людская молва безжалостна и немилосердна, сильно в этом преуспевает, быстро распространяется, обрастая по пути следования невероятными слухами, былями и небылицами. Она не знает границ, и скоро её длинный язык донёс обо всём случившемся с Мелани три месяца назад, сюда, в новый для неё коллектив, и чистый лист стал быстро покрываться грязью. Как  часто жестоки  бывают именно дети с присущими им прямолинейностью и неспособностью из-за их возраста к простейшему анализу и элементарной жалости. Сплетни, насмешки, пошлые выпады с сальным блеском в глазах, переходящие в ничем неприкрытые намёки со стороны подрастающего, но уже сексуально -озабоченного сильного пола, не заставили себя долго ждать. В подростково-молодёжной среде  даже есть слово, обозначающее это явление, –боуллинг. Мелани, привыкшая к поклонению своему таланту, никак не могла ни понять, ни принять подобного к себе отношения. В ответ она окатила весь мужской род их класса дерзским презрением и желанием постоять за себя, за свою честь.
 Одновременно с началом занятий в новой школе-гимназии Мелани не терпелось возобновить прерванный тренировочный процесс по фигурному катанию, тем более что теперь никуда не нужно было спешить: спортивная школа, её тренер-наставник, тренировочная база- всё было рядом, под рукой. Но девушке пришлось с горечью осознать и принять:  об участии в предстоящей зимней Олимпиаде ей, видимо, придётся  забыть. А вот к  дальнейшим выступлениям, как-то: чемпионатам Европы и мира ей нужно усиленно готовиться, заново восстанавливать  потярянные навыки, особенно прыжках: круто  взмывать вверх и стремительно закручиваться  в тройные, а лучше уж сразу в хорошо получавшиеся у неё четверные тулупы, аксели, лутци. Но... не вдруг и не сразу, а вследствие возникших, совершенно неприемлемых для неё отношений в классе, пришла Мелани к неожиданному  и трудному для себя и родителей решению: временно сменить свой любимый и прекрасный вид спорта, многие годы дарящей ей чувство сказочного полёта, на более грубый, но так необходимый ей в сложившейся ситуации, где она овладеет всеми приёмами, методами и средствами защиты от нападения, даст достойный отпор каждому, кто посмеет покуситься на неё. Прощай, не только Олимпиада!  Тогда она ещё даже и предположить не могла, что  сказть «прощай»  бесконечно- любимому  виду  спорта ей придётся навсегда.
 Приобретённые  девушкой во время занятий фигурным катанием навыки: выносливость, сила ног, воли и духа ей здорово пригодились и здесь, в овладении средствами защиты от хамского отродья, которое  Мелани возненавидела всем, чем только можно. Ей, а не тем, кто пытался в миг ставшей чуждой для неё школе приблизиться с гадкой ухмылкой на близкое расстояние, ещё хуже- коснуться её  руками. Такие получали от неё сполна и безжалостно. Жалобы со стороны родителей обиженных, избитых ею их великовозрастных мальчиков, на которых она с большим удовольствием отрабатывала приёмы защиты,  посыпались руководству гимназии, как из рога изобилия. Дело оказалось нешуточным и дошло до управления по делам молодёжи и несовершеннолетних подростков. Родителям Мелани было предложено достойно покинуть их элитную гимназию и закончить обучение где-нибудь в другом месте, лучше  уж сразу в школе-интернате для трудных подростков. Они с пониманием отнеслись к такому предложению, потому что и в семье с некоторых пор начались нешуточные проблемы; часть её ненависти ко всему мужскому роду перекинулась и на отца, которого она в упор перестала замечать, выказывая ему свою явную неприязнь, и на  младшего брата Леона, каждодневно тираня его грубыми выходками, а иногда и оплеухами. Такое трудно- предсказуемое поведение Мелани в семье стало для всех полной неожиданностью, и со временем стало ясно, что ничем хорошим это не закончится. Мелани понимала: это гадко с её стороны;  вины родителей, а тем более младшего братика, в её беде нет, но ничего не могла с собой поделать. Каждое их слово, взгляд, попытки серьёзно с ней поговорить, раздражали её, откликались агрессивной грубостью. Стыд!  Первородный стыд от действа, в котором не было никакой её вины, - вот что прятала она за своим непредсказуемым поведением по отношению к своим дорогим, бесконечно любимым и родным людям; именно от этого чувствовала она себя внутренне скованной и беззащитной. Это виноватило, жгло, пекло её изнутри, а наружу выливалось совсем другим –непредсказуемостью её агрессивного поведения.
Мелани не слишком огорчилась решению домашнего совета отправиться на перевоспитание в школу- интернат для трудных подростков. Ей  вдруг стало интересно, прошла даже её постоянная хандра; вот где она проявит свои лучшие качества по защите своего «я» от посягательств  подрастающего грубого мужского  отребья. А в таком «спокойном» месте, как школа- интернат для трудных подростков, этого отребья всегда бывает, хоть отбавляй. Что ж, берегитесь, слизняки!
Посягательство на неё, слабенькую половинку человечества, не заставило себя долго ждать. Однажды поздно вечером Мелани решила вынести накопившийся мусор. Подойдя к мусорным контейнерам, заметила она позади их какое-то движение,  мгновенно вся напряглась, как зверь, готовый к прыжку. Был злой умысел или нет у того, кто появился перед ней; может он там нужду справлял, потому  что держался за расстёгнутые брюки, но почему-то не ушёл в сторону, а двинулся прямо по направлению к ней. Для Мелани это было явным сигналом к отражению атаки на неё. И минуты не прошло, как противник был обезврежен, затолкан в мусорный контейнер, а петля его крышки намертво закреплена висевшим на крепкой металлической цепочке штырём. Кто и когда поможет узнику освободиться из позорного мусорного плена, Мелани совершенно не интересовало. Она спокойно пошла спать. Соседка по комнате сказала, что его освобождение произошло только утром. Интернат был бзбудоражен.
-Какой позор! Так ему и надо!- восклицали слабые.
-Какая наглость! Только отмщение!-возмущались сильные.
Несчастным потерпевшим оказался парень из параллельного класса. Конечно, он прекрасно знал, но скрыл это от всех, кто его так уделал и опозорил на весь интернат: новенькая пигалица! (Какое удивительное слово женского рода, переделанное на неподражаемый русский лад от английского слова «пиг»- поросёночек). Очень даже привлекательная, можно сказать –красавица, стройная, как тростинка, тронь и переломится. Кто бы мог подумать, что в этом тщедушном теле скрывается такой потенциал. Нет, такое наглое надругательство над мужским достоинством нельзя оставлять неотомщённым! Подговорив в один подходящий момент жиличку Мелани, чтобы она покинула комнату, отдав им ключ и оставив девушку там одну, узник мусорного контейнера с двумя такими же горе- героями, один из которых гордо носил кличку «верзила», вошли в комнату. В его руках  девушка заметила клейкую ленту, что говорило о серьёзности их намерений. Пострадавший от Мелани запер дверь на ключ со словами:
-Ну, что, пташечка, попалась! Сейчас по полной ответишь за моё унижение. Раздевайся! - видать полученный им опыт пребывания в вонючем контейнере ничему не научил его. Его слизнячьи руки-крюки потянулись к ней, а храбрый «верзила», гроза и любимец слабого интернатного пола, сделал неуклюжую попытку заклеить ей рот и сорвать с неё одежду.
Яркой вспышкой проснелись в сознании Мелани события той страшной ночи в палатке, и ничем необузданная ярость, злость, жажда отмщения за себя, Эрвина, их поруганую и растоптанную любовь, прекраснее которой не было тогда для них ничего на всей земле, охватили её с такой силой, которой невозможно было противостоять. В эти решающие секунды ей на помощь пришли все навыки фигурного катания и свеже-обретённые приёмы защиты. Их симбиоз не давал тройке самонадеянных  юнцов-подонков ни единого шанса на успех задуманного ими.  Туго-закрученным прыжком взмыла она вверх и обрушила всю силу удара стремительно-разогнувшейся ноги на враз застывшие от удивления и одновременно испуга их выпученно-   оскаленные зенко- зевья. Метила в одно, а попала сразу в два. Что им ещё долго не очухаться, она доподлинно знала, поэтому обратила свой гневный взор на «верзилу», стоящего с разинутой, как у шелудивого  пса, пастью. Парень в неподдельгом испуге стал пятиться, только бы от греха подальше. От его храбрости не осталось и следа. Не слишком напрягаясь, Мелани ударила его остаточной силой ноги куда-то вниз и, вероятно, попала ему в причинное место. Парень взвыл побитой собакой, скособочился и повис на подоконнике открытого окна. Мелани спокойно подошла к нему и милостиво помогла бедному храбрецу продолжить полёт с расположенного высоко над землёй второго этажа, затем выволокла из комнаты тех двоих, что попали под её стремительный и страшный удар. Последствия для всех горе- мстителей были плачевными: потрясены до основания их пустоголовые одноклеточные  мозги, а чёрно- фиолетовые фингалы под глазами ещё долго украшали их когда-то такие блудливо-наглые рожи. Путешественника же из открытого окна увезла быстро-прибывшая неотложка скорой помощи с пробитой головой, переломанными руками, ногами и чем-то ещё.
Интернат штормило. Всякое у них бывало, но чтобы такое! А над Мелани опять сгустились чёрные тучи; она окончательно запятнала себя непредсказуемостью поступков, угрожающих жизни и здоровью окружающих её подростков. Органы  ювенальной юстиции, югендамта, руководство школы-интерната, родители, – все они боялись одного: она опять кого-нибудь, когда-нибудь непременно серьёзно покалечит, или ещё хуже-прибьёт. И только как повсюду и везде беззащитное учительское сообщество в глубине души радовалось: наконец-то нашлась сила против наглых подонков в лице смелой, неиспугавшейся их и способной защитить себя девушки. А к Мелани после всего случившегося вновь вернулось чувство утраченного полёта, музыки, как будто она снова встала на коньки и ринулась в её волны. «Мой дорогой Эрви, хоть ты и забыл меня, но я всё помню и по-прежнему люблю тебя,- мысленно обратилась она к юноше,- видел бы ты, как я сегодня сражалась за нашу любовь! Твой мышонок не плакал, он победил!»
Кому в этой крайне неприятной ситуции пришлось туго, так это руководству интерната. Родители разбившегося из окна ученика подали на интернат в суд, так как на лечение и длительное восстановление здоровья их сына требуются большие деньги. Перед судом придётся предстать всем участникам той драмы, и, конечно же, Мелани, как её осному участнику. Но пока суд да дело, закончился учебный год, и наша героиня получила документ об окончании школы, только не гимназии, а ступенью ниже –реальшуле, одновременно с теми горе-героями, кто втянул её в эту жестокую драму. Они выпорхнули из их общего гнезда, только вот роли у них в зтом гнезде были разные. Мелани просто исполнила роль кукушонка, не оставив в этом гнезде рядом с собой никого.
Суд состоялся и раздал «каждой твари по паре». Интернату это вылилось в потерю престижа, значительных финансовых издержек и кадровыми перестановками. А сгустившиеся над Мелани тучи никак не хотели расходиться. В отношении её суд решил: она действовала, вообщем-то, правильно,защищая себя, только вот  методы: бить так, что  обидчик похож после этого на мочало, выкидывать парня из окна, когда он был уже полностью нейтрализован, оставлять его полу-калекой, не было никакой необходимости, тем более, когда совершенно не ясно и не доказано, был ли у «мальчиков» серьёзный умысел в отношении её. По их словам они просто хотели попугать девочку. А поэтому она, Мелания Круг,  за все её жестокие проделки и за то, что она представляет для общества реальную угрозу, так как окончательно запятнала себя непредсказуемостью своих поступков, должна быть от него до наступления её совершеннолетия изолирована. Её дальнейшей судьбой займётся югендамт, его комиссия по делам молодёжи, которая и решит, как поступить в отношении Мелани.
Для более жёсткого наказания трудно-воспитуемых подростков в законодательстве страны существуют много  действенных способов, и все они будут тщательно рассмотрены на сегодняшнем чрезвычайном заседании комиссии, куда были приглашены  подростки, их родители и представители защиты прав несовершеннолетних –адвокаты. За столом восседали вершители «справедливости» судеб изломанных, тяжело поддающихся перевоспитанию подростков: ювеналы, юристы, психологи, педагоги, представители общетвенности. За несколько дней до заседания они с неподдельным интересом знакомились с делами подростков и сейчас должны были решить, кого из них  направить либо в «юношескую тюрьму», специализированные учреждения закрытого типа с облегчёнными условиями пребывания, где подросткам за примерное поведение разрешалось покидать его на выходные дни под присмотр родителей. Либо дать шанс на их исправление несколько иным,более «гуманным» путём,тоже временной изоляции, но без лишения их свободы. По взаимной договорённости с подростком и его родителями им предлагалось сменить условия их жизни пребыванием в другой семье, но не в Германии, а в какой-нибудь из стран Евросоюза. Эта форма «гуманного» наказания трудных подростков без лишения их свободы уже не раз доказала свою не только «эффективность», но и «пользу». Однако зачастую уже через пару - тройку недель оттуда шли от наказуемых слёзные покаянные письма с единственной просьбой –забрать их назад, и все они заканчивались одной и той же душещипательной фразой, действующей и на родителей и на югендамт, как красная тряпка на быка:- «Я уже исправился и  больше так не буду!»
И опять собиралась высокая комиссия, сильно напрягала свои хранилища мозгов, извлекала оттуда статьи законов, выискивала нужные параграфы, дополнения и изменения к ним, чтобы решить наиважнейший вопрос: каким образом ещё раз поверить, простить и вернуть неразумное чадо домой. И начиналась длительная бюрократическая переписка с кем  только можно. А тут и срок «невыносимо-жесткого» наказания близился к концу, и, чтобы выглядеть милосердными, миловали их желанным освобождением, возвращая их в лоно своих таких любимых и родных стран, неразлучных семей  и почему-то неуспевших за столь «длительное» время отбытия наказания куда-то деться вредных привычек. А пока...
Надо ли рассказывать,как долго длится вся эта бюрократическая процедура важных заседаний: даётся подробная характеристика причин трудного поведения подростка, основанных на заключении вышеперечисленных специалистов. И лишь после этого приглашались родители вместе с подростком и  семейный адвокат, если таковой имелся.
Собеседование семье Круг было назначено на одиннадцать часов. Мелани держалась достойно. По её внешнему виду вообще нельзя было даже подумать, что перед  высокой комиссией предстал трудный подросток. Ангельская внешность, уверенно-разумная речь, приятно-подчёркнутые манеры, – всё говорило об обратном, но; из материалов дела перед ними предстала девочка-подросток прямо-таки чуть ли не с садисткими наклонностями: жестокость её поступков подтверждала это. Однако, учитывая всё то, что с ней случилось, члены комиссии отнеслись ко всем её проблемам  и поступкам с большим пониманием. Ей было предложено пожить какое-то время  в новой семье другой страны Евросоюза и заняться там какой-нибудь необременительной деятельностью.  Например, в Испании немного потрудиться на плантациях по сбору огурцов, арбузов, дынь, помидоров. Или в Голландии помочь на громадных цветниках срезать розы, тюльпаны и другую красоту. А любителям животных Италия предлагает работу на фермах. Желающих за границей принять в свою семью такого подростка, особенно почему-то из Германии,  было хоть отбавляй; это очень дорого оплачивалось.
Но Мелани все эти предложения отвергла. Там она повсюду будет видеть так ненавистный ею сильный пол, к которому уж наверняка придётся применять так хорошо усвоенные ею приёмы защиты от подонкового сословия.
-Чего же тебе хочется, Мелани,- с участием спросил её один из членов комиссии.
-Музейной тишины и желанного покоя,- тихим голосом ответила девушка.
-Ну, тогда, девочка,- весело сказал председательствующий,- только и осталось отправить тебя в африканскую саванну, где совсем мало людей, но зато много диких животных. Как там насчёт покоя, не знаю,  а вот львиный рык, вой гиен и шакалов мало напоминают тишину. Да и нет оттуда предложений. Так что придётся тебе, Мелания Круг, выбирать всё-таки что-нибудь из предложенного. Или  для тебя, девушка, всё- таки  предпочтительнее «юношеская тюрьма?»
Пока  Мелани собиралась с мыслями для ответа, секретарь обратилась к председателю:
-Есть у нас, господин Шмидт, ещё одно очень занятное приглашение из такого места, что будет пожалуй поэкстремальней и поэкзотичней любой африканской саванны. Место это называется – Алтайский край, один из больших регионов России. Там расположен довольно обширный автономный район, на  территории которого более века  компактно проживает немецкая диаспора. А чтобы мы не мучились вопросами, что  это за край и каким образом там оказались немцы, оттуда прислали, как это полагается всем желающим принять трудных  подростков в свою семью, видеоролик. Женщина направилась было к телевизору, но тут раздался негромко- просящий голосок Мелани:
-Нет, нет, ради Бога, не надо ничего показывать;  в таких роликах всегда всё прекрасно, а действительность совсем другая.Я согласна поехать в вашу Тьмутаракань, но пусть она пока остаётся для меня таинственно-  манящей  загадкой.
Тут уж, как полагается, обязательно найдётся среди членов комиссии  самый умный и всё знающий её член. Им оказался весьма и весьма импозантный представитель общественности, подавший свой веский голос, без которого ну никак не обойтись в столь важном вопросе, как судьба ребёнка.
-Я абсолютно согласен с девушкой; зачем заранее лишать таинственности те места, где ей предстоит провести часть своей  жизни, встретить там своё  совершеннолетие, а это почти год. Рискованное, Мелани, ваше решение, но, по- моему, достаточно умное.- Тут уж не выдержал председатель комиссии. Ведь если с несовершеннолетней,  не дай Бог конечно, что-нибудь случится, отвечать придётся ему, а не общественнику. Евросоюз –это одно, что-то душевно-родственное, а какой-то там, пусть и с живущими там немцами, Алтай,  это же совсем другое. Поэтому  он с нотками недовольства произнёс:
  -Но ведь это же где-то у чёрта на рогах, и сие вы называете  умным решением?
 - Да, я так считаю,- парировал общественник и снова обратился к Мелани:
  -Но вы, девушка, всё же непременно  должны знать хоть что-то о том месте, куда вы согласились поехать, после чего возможно передумаете. Пока само название –Алтай, вам ни о чём не говорит, но вот слово – Сибирь, знает весь мир.  Она непредсказуема; именно там, слава Богу, не на Алтае, который  является  её составной частью, находится мировой полюс холода. И на Алтае зимой тоже бывают такие морозы, выдерживать которые могут только очень и очень закалённые люди. И так,что же, не передумаете?
-Нет, - сказала в ответ Мелани, не передумаю. Холода меня не пугают, я к ним с детства привыкла, почти каждый день занимаясь катанием по несколько часов на льду. Во много раз хуже для меня был бы как раз зной африканской саванны.
-Тогда вы просто молодец, Мелани,- продолжил представитель общественности,- чувствуется в вас твёрдость духа и спортивная закалка. Я бы хотел сказать вам несколько напутственных слов: не позволяйте таким понятиям, как обида, зелёной тоске и серой скуке поселиться в вашем  сердце; они опустошают душу. Наоборот, ищите там то, что наполнит вас радостью, полнотой жизни от той необычной новизны, в которую вы окунётесь; в ваших силах раскрасить её в другие цвета. А окажетесь вы, уж поверте мне на слово, в таком месте, где многому можно не только удивиться и подивиться, но и научиться. Многое в вашей жизни там будет зависеть от обстоятельств, нового окружения и конечно от самой себя. Хочу спросить вас, Мелани, вели вы когда-нибудь свой тагесбух?
-Да, конечно, как и все дети, с рисунками, наклейками, фото, но не регулярно, времени у меня было в обрез. Делала записи только о тех днях, которые имели для меня какое-то значение.
-Так продолжите, Мелани, делать это и там, пишите летопись своей алтайской жизни, делитесь со своим безмолвным другом  каждым днём своего пребывания, доверте ему свои впечатления, ощущения, тайны души и сердца. Как знать, может это когда-нибудь вам в жизни пригодится.
Девушка поблагодарила представителя общественности за мудрые советы и сердечные пожелания, пообещав непременно ими воспользоваться. Не благодарить же общественность за ту вопиющую жестокость, которой подвергаются несовершеннолетние подростки с трудной судьбой, выбрасываемые ею вон из своих семей и стран в пугающую  неизвестность. Загляни, общественность, в их израненные души и ты увидишь там нечто похожее на  крестовый поход детей, затеянный мракобесной общественностью далёкого тринадцатого века.
-Странноват твой выбор, Мелани,  но мы готовы пойти тебе навстречу и отправить тебя в выбранную тобою Тьмутаракань в  обязательном сопровождении  сотрудника югендамта, - и заключил свою речь словами пословицы: –«Славны бубны за горами», и пусть эта неизвестность действительно станет для тебя, девочка, хорошей,  доброй и поучительной страницей  жизни.»
Так,  под присмотром сотрудника управления по делам молодёжи,  отправилась Мелания Круг к месту своей добровольной ссылки. Самолёт авиакомпании «Люфтганза», крохотный островок её любимой родины, беспощадно уносил её от родных мест, где прекрасным цветком проросла и завяла,не распустившись, её первая любовь, уносил всё дальше и дальше на восток, в неведомый, загадочный и таинственный Алтайский край. Никакой радости от перемены мест она не испытывала, наоборот, глядя в иллюминатор на проплывающие под крылом самолёта поля и леса, большие и малые города и посёлки, синие ленты рек и гладь озёр, её охватили печаль и горестная грусть воспоминаний. Мелани до самого отъезда даже не предполагала, как же это тяжело расставаться со своей  семьёй. Синдром опустевшего гнезда в ней давно прошёл;  в него, особенно после суда, вернулись прежние теплота и нежность отношений, но более всего как же  горестно ей было покидать свою любимую кошечку Зею. Разве можно не вспомнить без нежности вот это. Как-то  на тренировке она неудачно выполнила тройной лутц и серьёзно повредила ногу, пришлось даже встать на костыли. Мелани  сидела на открытой веранде, выполняла школьные домашние задания, как вдруг перед ней появилась Зея. Вид её был ужасен: она была вся мокрая, клочья некогда пушистой шерсти с остатками водорослей и травы прилипли к кошачьему скелетику, отчего она казалась похожей на какое-то доисторическое существо неизвестного доселе вида. В её крепко- сжатой пасти что-то блестело. Зея подошла к  Мелани и положила рядом с её больной ногой то,что было  в её зубах. Подарком оказалась золотая рыбка, выловленная самым что ни на есть браконьерским способом  в чьём-то соседнем приусадебном прудике. Вот эту  любовь, сострадание и преданность твоего маленького друга разве можно забыть? Перед глазами возник образ раскидистого, цветущего крупными розовыми свечками могучего каштана, опоясывающая его круглая скамья, где был запечатлён на её губах  волшебный поцелуй  первой любви, растворивший их с Эрвином друг в друге радостной нежностью, небесным светом, а из глубин очарованных душ вырвались слова,прекрасней которых нет на свете: «Я люблю тебя!» От этого состояния её отвлёк появившийся стюард. У Мелани при его появлении  захолонуло, затрепетало в груди, отдалось молчаливым стоном. Он напомнил ей Эрвина: такой же стройный, прекрасно-обаятельный, и у него были  такие же роскошные  волосы до плеч. Даже его голос был голосом Эрвина.
-Уважаемые пассажиры,-торжественно произнёс стюард,- после многочасового полёта наш авиалайнер пересек  границу континентальной Европы и вошёл в воздушное пространство Азии, самой большой части света нашей планеты. Экипаж желает вам дальнейшего счастливого полёта!
-Как?- громко раздался чей-то недоумённый возглас,- мы всё это длительное время полёта находились в Европе?- На что тут же последовал не менее  громкий ответ:
-А вы что, с Луны свалились, если вам неведомо, что территория, над которой мы так долго летим, именем –Россия, тоже часть Европы, причём самая большая её часть, до Уральских гор тянется.
Сообщение стюарда вызвало у пассажиров необыкновенное оживление; они как по команде обратили свои любопытные взоры к иллюминаторам, пытаясь узреть эту самую европейскую оконечность. И только Мелани осталась равнодушной к вспыхнувшим страстям по  европейской границе. «Какая для меня разница, Европа ли, Азия, скоро я увижу это воочию». Голос стюарда, его вид, особенно его волосы, разбередили в ней незамутнённую временем незаживающую горестную рану. Она по-прежнему незабывно,  беспамятно- непроходяще любила Эрвина! Помнила и любила каждый завиток его чудесных волос, каждую ресничку лучистых глаз, с нежностью смотревших на неё, немного ироничный изгиб улыбающихся губ и самую чарующую частичку его обаяния –глубокую ямочку на подбородке, придающую его лицу мужественный образ рыцаря.Память о любви к нему всё это трудное для неё время  поддерживала её своими могучими крыльями, не позволяя утопить в безжалостном беге жизни её божественную суть. Мелани закрыла глаза. Из-под опущенных ресниц прозрачным хрусталиком выкатилась одинокая слезинка и медленно поползла по бледной щеке, оставляя горестный горько- солёный след. Из недалёкого детства выплыли  вечно дорогие для неё слова: «Не плачь, мышонок!» и руки Эрвина, вытирающие слезы на её щеках. Как забыть ей  нежность этих слов и ласковое прикосновение любимых рук? Этих вечно –дорогих для неё слов ей не забыть,не выкинуть из своего сердца никогда. Это будет с ней до последнего вздоха!
Наконец-то  пролетев не одну тысячу километров, показавшиеся для Мелани бесконечными, их авиалайнер приземлился в международном аэропорту «Толмачёво» под Новосибирском. Далее:  совершенно недостаточный осмотр достопримечательностей этого красивейшего сибирского города, опять  недолгий перелёт уже самолётом местных авиалиний, приблизивший её вместе с сопровождающей к конечному пункту назначения. И вот: новый временный адрес Мелании Круг, несовершеннолетней гражданки Германии: Россия, Алтайский край, немецкий автономный район, его административный центр – Гальбштад. Здесь-то, в одном из сёл этого района, где проживает ещё до конца неуспевшее выехать в Германию немецкое население, и предстоит провести Мелании Круг долгие месяцы, встретить своё совершеннолетие. Сотрудница югендтамта не покинула её, пока не решились все вопросы по согласованию места проживания девушки в новой семье, обустройству её быта,  занятий полезной деятельностью и прочие мелкие, но тоже такие важные мелочи  пребывания   в столь отдалённом от её любимой родины чужом краю с чудным названием – Алтай, одним из больших районов России. Об этой стране Мелани знала совсем немного, ровно столько, сколько на западе дают на уроках истории и географии: самая большая небогатая страна, виноватая во многих  бедах мира, грязная и неухоженная. Только вот факты из жизни говорят совершенно о другом: прошедшая без неё зимняя Олимпиада в Сочи,  признанная одной  из лучших, была проведена на высочайшем  спортивном и организационном уровне. А ещё  Мелани, занимаясь фигурным катанием, хорошо усвоила, что одними из лучших мастеров в этом виде спорта, являются представители русской школы, хотя для неё эталоном  всегда была и есть её соотечественница –Катарина  Витт. Да и по её новому месту пребыванию  не скажешь, что его жители живут в нищей стране: почти у каждого дома  стоят иномарки, а сами дома –хоромы, с большими земельными участками, хозяйственными пристройками, гаражами, вообщем, ничем не хуже, чем в Германии.               
Прибывшую по воздушному «этапу» отбывать наказание  в российские пределы   Меланию Круг встретила та самая необычная и весьма любопытная новизна, о которой её предупреждал импозантный представитель общественности. Из ещё цветущего всеми красками  лета, она попала в волшебную сказку настоящей золотой осени, прямо в её сердцевину –сбор урожая. По бескрайним  тучным хлебным  нивам, разделёнными  швами лесозащитных полос, плыли друг за другом эскадры мощных степных кораблей, оставляя за собой сытное жнивьё для перелётных стай пернатых, откуда с раннего утра доносился многоголосый птичий грай. Вдоволь насытившись для дальнего пути,  взмывали они  в лазоревую ширь неба, выстраиваясь в полёте аккуратным стайным строем, либо прощальным курлыкающим журавлиным клином, как бы говоря: -«Спасибо вам, люди, за гостеприимство, до следующей весны!» Деревья и кустарники выглядели в эту пору самыми красивыми, обаятельными и привлекательными моделями на подиуме бюжественной природы, а воздух был пропитан сладостным ароматом окружающего пространства. Эти красоты, просторы и воздух были нужны Мелании, чтобы наконец-то свободно, полной грудью вздохнуть; как вода, чтобы очиститься от всех скверн, обрушившихся на неё; как солнце, чтобы согреться от душевного холода, сковывающего её с той самой страшной ночи. 
Это было то, что увидела Мелани глазами, а далее начинается то, что слышится ушами. И это – слово! И оно поразило Мелани ещё в большей степени, чем окружающая этот край дивность природы. С ней разговаривали по –немецки, но это был язык «тот, да не тот», и слова в нём были «те, да не те». И как будто угадав её мысли, сопровождающая их сотрудница администрации района, пояснила:
-Ты не удивляйся, девочка, когда услышишь от наших местных немецких жителей при разговоре с тобой не совсем тот  язык, к которому ты привыкла. Он у нас несколько своеобразный, перемолотый вековым временем жизни в  ограниченном пространстве, перемешанный с языком местного населения, а оно у нас на Алтае многонациональное. Но для всех народов нашей необъятной страны существует один связующий всех язык –русский,на котором большинство нашего населения, особенно молодёжь,и разговаривает. Так и получился у нас свой доморощенный, суконный язык: на одно немецкое слово –два русских. Наш язык здесь не умирал, а обогащался. А сейчас скажи, Мелани, в какой семье тебе хотелось бы жить? Может ты хотела бы попасть в семью с детьми, где тебе уж точно не будет скучно?
-Нет, наоборот,- с печалью в голосе ответила Мелани,- мне хочется, как в вашей природе, тишины и покоя, поэтому меня вполне устроит какая-нибудь одинокая и добрая женщина, с которой мы нашли бы взаимопонимание в общении, где мне не лезли бы в душу с излишним любопытством, и я могла бы в новой семье чему-нибудь научиться в бытовом искусе. Ещё я хотела бы отдельной комнаты и предел моих желаний –кошка в доме.
-Ну, тогда нам, Мелани, лучше фрау Герты Херц для тебя не найти. Она вполне подходит под твои пожелания, так тебя просветит и обучит, что ты сама себя не узнаешь, когда придёт срок расставания с нашим краем. Очень надеемся, что тебе, наша дорогая гостья, здесь понравится, народ у нас хороший, с широкой, как и всё в нашем крае, душой. Никто тебя не обидит, только и ты уж постарайся нас не огорчать, и считай своё недолгое пребывание у нас не наказанием, а исцелением. У большинства живущих здесь  людей, моя девочка,  всегда в чести и цене были и остаются порядочность и нравственная чистота. Может так статься, Мелани,  чем чёрт не шутит, вкусив исцеляющей чистоты нашего чудесного края, тебе и не захочется нас покидать. Ничего не ответила на эти слова Мелани, пока было нечем, кроме душивших её скрытых слёз и разлитой на милом юном лице девушки горькой печали.
Какой полезной деятельностью заняться прибывшей издалека гостье долго искать не пришлось.
-Мелани,- обратилась к ней её сопровождающая,- ты ведь хотела музейной тишины? Так вот, хочу тебя обрадовать: здесь есть небольшой сельский музей, рассказывающий о жизни немцев на Алтае, в котором найдётся место и для тебя.
Фрау Герта Херц  встретила гостей во дворе своего добротно -  ухоженного просторного дома. Здесь  для Мелани имелось всё, чтобы она не почувствовала себя всеми покинутым ребёнком: большая светлая комната с главными атрибутами жизни современного молодого человека –компьютером и интернетом, музыкальным центром и записями  русских и западных эстрадных знаменитостей мира. Всё это молодёжное богатство когда-то принадлежало сыну и дочери хозяйки, год назад уехавшими в Германию к давно проживающему там с новой женой отцу. Звали и мать, но та наотрез отказалась словами народной мудрости : «от добра добра не ищут» и зачем  ей менять «шило на мыло». Хозяйка дома, женщина неопределённых  лет, о которых в народе говорят: «сорок пять-баба ягодка опять», приветливо поздоровалась, спросила, как зовут девушку, и после того, как сопровождающие ушли, увела её  в прелестные дебри словесной неразберихи, что совершенно не мешало им понимать друг друга.
-Всё для тебя, девочка, в твоей жизни изменилось, началась её новая полоса, поэтому и звать я тебя буду по-новому, по-нашему –Милой,  Милочкой! Мил у нас хоть пруд пруди, вот и ты вольёшься в этот пруд и сразу станешь вроде как своя. Хорошо, что тебя ко мне на постой определили, будет с кем лясы точить, да про всякие  тары-бары рассуждать, а то я одна-то захирела совсем. Теперь вот опекуншей твоей стану, не матерью, Боже упаси, это, как у нас говорят –две большущие разницы. А семья у меня есть, даже две: одна живёт в Германии, в вашем благодатном краю -раю. Наш-то, Алтайский, после столетней жизни здесь кой-кому оказался вдруг неблагодатным. А другая моя семья совсем небольшая: я сама, да ещё две животины, коза Матильда и кот Леопольд, которого я для краткости кличу Лео, теперь вот ты, Мила, добавилась, будешь четвёртой. По-напрасну не переживай, моя девочка, докучать тебе вопросами да распросами не буду, не моё это дело, а вот если у тебя ко мне, как к твоей временной опекунше, проявится какой- нибудь интерес, то не стесняйся, и спрашивай и обращайся с просьбами, всё исполню. В доме всё есть для удобства жизни:  ванная,  душ, туалет. Раньше-то мы по большой и малой нужде «до ветру» бегали, а теперь живём, как кум королю, на ваш западный манер. Словесный поток фрау Герты был неостановим и неиссякаем.
-Матильда- то сейчас  у меня суягная, супрядь..,-она бы и дальше продолжала, но её остановил, поставил в тупик вопрос Мелани:
-А, суягная, это как?
-Суягная-то?- хозяйка потёрла лоб,- ну, это..,тьфу, забыла, как это по- немецки –то будет, ну, это значит, что козлятушки-ребятушки у неё скоро появятся.
-А, теперь я поняла  вас, фрау Херц, - откликнулась ново-испечённая  Мила.
 Из разноязыкой  русско-немецкой смеси её говорливой опекунши Мелани  не всё поняла, но проглотила, как подали,не разжовывая.
-Договорились, фрау Герта, буду вас и спрашивать и советоваться с вами. А где ваш кот?- спросила Мелани после длительной паузы,-  он позволяет себя  гладить?
-О, это он обожает, и гладить, и чесать за ухом, -хлебом не корми!- ответила хозяйка. В селе-то  без кота и жизнь не та, иначе мыши со света сживут. Они ведь, как та водичка, везде дырочку в дом найдут.
 -И где же Лео сейчас? За мышками охотится?-спросила гостья.
 -Охотится-то он охотится,-хозяйка засмеялась,-только не за мышками. Со мной  по-соседству долго дом пустовал, а недавно в него въехала приезжая семья со своей писаной раскрасавицей-кошкой. Уж не знаю,  какой она породы, но природа не пожалела на неё своих красок, расписала как куклу. На её белом окрасе каких только ярких пятен нет: чёрные, красные, оранжевые, охряные, а глаза зелёные-призелёные. Вот и потерял мой Лео свою головушку, по-уши влюбился в красавицу-новосёлку. Днями и ночами подкарауливает её на дереве в их дворе, со всеми котами  вокруг передрался, домой приходит драным и побитым. А как же иначе, за любовь надо бороться хоть людям, хоть животным. Теперь вот будем приплода ждать. Я уже соседям заказ сделала: если появятся котята с материнским окрасом, то один будет обязательно мой, не пожалею, куплю за любые деньги.
   -Ещё хочу спросить тебя, Мила, какую пищу ты любишь?
           -Да мне вообщем-то всё равно, я к пище отношусь просто, чтобы было сытно и немножечко вкусно. Наверное, как любой человек, обожаю домашнюю кухню,- и улыбнулась своей опекунше.
       -А как насчёт сладкого? –не унималась хозяйка,-пьёшь чай или кофе, с сахаром или без? Спрашиваю, потому что я страсть как люблю чаёвничать, но сахар мне нельзя из-за диабета, а так хочется. Так я ставлю его рядом с собой и употребляю, сколь душе не жалко, но только вприглядку.
   -Как это? –удивлённо спросила гостья.
           -А так это,-хозяйка засмеялась,- смотрю на него, пожираю глазами, а внутрь –ни-ни,строго запрещено!  Я помню по рассказам своих родителей, что в их детские годы сахар в доме был большой редкостью, и его  давали  детям как бы в награду за послушание, примерное поведение. В самом конце трапезы кусочек сахара можно было только лизнуть: кому один раз, кому два или больше, в зависимости от поведения. Зато в воскресные и праздничные дни пили душистый травяной чай, к которому  детям полагался аж целый кусочек сахара величиной с отцовский ноготь, и называлось это - пить чай вприкуску. Сейчас сладостей завались, ну а мне со своим диабетом только и осталось пить чай с сахаром вприглядку.
   -Не пью я, фрау Герта, ни кофе, ни чай, всем напиткам предпочитаю бутылочку простой воды. Не беспокойтесь, пожалуйста,ни о чём. С этого дня при разговоре со своей опекуншей в речи Мелани часто звучало: «а как это?, а что есть..?», и в черепной коробочке девушки появился свой отдельный уголок, куда она стала откладывать на долгую память  слова и выражения с русским оттенком. И последний вопрос, который задала опекунша девушке был о церкви; будет ли она посещать её вместе с ней по воскресным дням?  Мелани вежливо отказалась; она католичка, и  церковь  снова примет её  в своё лоно после возвращения.
Так вот и начался в юной, короткой и  несовершенной под гнётом непредсказуемых обстоятельств новый этап в жизни Мелани. Время исправления, взросления и осмысления себя в бушующем мире жизни не побежало галопом для юной девушки, не помчалось сломя голову, и даже не пошло. Оно поползло медленной улиткой.  Мелани  вняла совету импозантного члена общественности и стала, вернее продолжила ведение своего тагесбуха. Последняя запись в нём обрывалась тем счастливым и радостным днём ожидания чуда от предстоящей загородной поездки вместе с Эрвином, беспамятной и безмерной любви к нему, лившейся из каждого слова её тайного сердечного друга радостью бытия и заканчивающегося прелестью бушующего в ней чувства: «Эрвин, я так люблю тебя! Без твоей любви  не могу прожить и дня!» Тот летний день, начавшийся волшебной сказкой, а закончившийся для неё и Эрвина жестокой драмой, а для тех, кто это устроил - живой трагедией, не попал на странички её дневника.
-Уж ты прости меня, дружочек, что я оставила тебя так надолго,- нежно обратилась девушка к хранителю своих сердечных и душевных тайн.- Твои страницы не выдержали бы того накала жизненных страстей, что обрушились на меня и больше года терзали моё сердце и душу. Пусть они там и остаются, а мы с тобой начнём новые и чистые листочки, и как бы я хотела, чтоб изливали они жизне-утверждающую радость, желанный покой и простое человеческое счастье.
   «Меня не лишили свободы,- начала Мелани,- это было бы ужасно. Я всего лишь на какое –то время выпала из привычной мне среды, попала туда, где может быть впервые приходится задуматься о многих вещах: кто и зачем ты есть, оценить свои поступки. Что делать человеку, когда ему плохо, подумать о значении в его жизни вечных понятий добра и зла, о смысле жизни и поисках своего пути в ней. Как выйти из тупика обрушившихся на меня мучительных и горьких страданий и жгучего желания отомстить за них. Кому? Ведь те, кто надругался надо мной, забрал и разрушил до основания всё, чем я жила до того самого страшного в моей короткой жизни дня, уже отомщены. Их нет на этой земле, они уже где-то там, в никому неведомом  далёко,  держат ответ за все свои деяния, за то, что самое дорогое в этом жестоком мире слово «жизнь» они превратили в плюновение. А я есть. И есть ли смысл мстить сейчас тому, в ком нет вины перед ней: всему мужскому роду? Постоять за себя я научилась и весьма успешно, но как же растопить тот лёд, коим покрылись жившие во мне такие прекрасные чувства, как чистота и привлекательность человеческих отношений, любовь и нежность ко всему, что тебя окружает, сострадание к тем, кому плохо. Всё это осталось там, далеко-далеко. Близким стало вот это, доселе неведомое и незнакомое, поначалу пугающе-удивляющее. Как же трудно мне, друг мой безмолвный, смириться с очевидным: Эрвин забыл меня! Что ж, будем жить дальше, хотя я была когда-то абсолютно уверена: без него, без его любви я жить не смогу. Надо смочь!»
Всех этих тяжких раздумий сейчас, в этой холодной и загадочной, во многом непонятной и далёкой от её родных мест глубинке, Мелани было предостаточно. Она смиренно приняла то, что сама же и выбрала: эту  далёкую далёкость от того привычного, ставшего ей в одночасье не просто чужим, а болезненно - враждебным. Там, где на её юную неокрепшую душу  несчастья сыпались за несчастьем, и теперь она всем своим существом надеялась: злой рок, нависший над ней, который преследовал её, безжалостно кромсал и рвал в клочья её юную судьбу, которому  её чистая и светлая любовь к Эрвину встала поперёк горла, оставит наконец-то  её здесь, где она нашла тот покой, тишину и уединение, которые  искала и не находила там, на своей родине. Только тут, оказавшись в тихой неге крошечного сельского музея, впитывая в себя дух отживших свой век вещей, пожелтевших от времени документов,писем и фотографий, слушая с неподдельным интересом  рассказы двух милых его сотрудниц о былом своего  большого края- Алтае и его маленькой части, их автономного немецкого района, поняла Мелани важную для себя вещь: жизнь человеческая –это никогда не прекращающаяся борьба. Поле битвы, на котором схватываются в жесточайшем противостоянии её противоположности: добро и зло, любовь и ненависть, война и мир, совсем непродолжительная, всего лишь миг по меркам вечности, жизнь и, вонзающая в неё своё жало,- смерть.
Оставим,однако, девушку одну, пусть себе пишет, следуя мудрым советам импозантного общественника, лучше продолжим жизнеописание свалившихся на юную затворницу непредсказуемых жизненных обстоятельств.
Уже больше месяца трудится Мелани, как она и хотела, в душевном покое благоговейной музейной тишины, где её очень деликатно и приветливо-радушно встретили две милые женщины. Объединяло их одно: обе они были не просто влюблены в своё низко-оплачиваемое дело; для них это была жизнь, ради которой они были готовы жертвовать не только временем и отдыхом, но и покоем своих семей.  Страстную любовь женщин к своей работе Мелани почувствовала в их бесхитростных рассказах о том, как создавался музей, с какой любовью и искренней благодарностью они отзывались о жителях своего села, где каждый, и стар и млад, принимал неподдельное участие в становлении музея. Экспонаты для музея собирались всем селом, а уехавшие в Германию частенько присылали или привозили назад увезённые когда-то с собой  бесценные для музея раритеты.
  - В нашем районе одиннадцать немецких сёл,- рассказывали девушке сотрудницы музея, и почти в каждом из них музеи существуют давно, наш же к нашему большому сожалению,  далеко не лучший. Главный его недостаток: мал наш музей, все его подсобные помещения заполнены драгоценным хламом истории нашего автономного района, требующем оценки своей роли среди экспонатов: попасть на стенды и стены музея или коротать свой век забытыми и никому не нужными.
-А почему бы вам не построить новый музей, модерно-образцовый?- спросила Мелани, чем до слёз рассмешила милых женшин.
-Ага, девочка, на какие шиши –то строить! Кризис был не только у вас, но и у нас, может со временем и получится,когда на ноги прочно встанем. А может и Германия, которая шефствует над нами, поможет. Вы и так для оставшегося немецкого населения нашего района столько сделали: и комбинат для переработки мяса и молока построили, маслобойню для подсолнечного масла, мельницы, сыроварни, колбасные цеха и на радость всем нашим многонациональным мужикам –пивзавод,- с гордостью рассказывали девушке женщины о бескорыстной помощи её родины, видимо желая сделать ей приятное. Конечно, они доподлинно знали причину такой бесскорыстной помощи: нужно было любыми средствами приостановить поток приезжающих в Германию переселенцев. Это стало для страны большой проблемой, и для её решения с согласия России использовались любые безболезненные средства помощи оставшемуся немецкому населению.
-А что есть шиши?- неожиданно для женщин спросила их Мелани. Обе недоумённо переглянулись и стали наперебой объяснять:
-Это слово, Милочка, для нас, всё равно что для вас ваши мани-мани. На вашем богатом да благословенном западе без маней никуда, а у нас без шишей и не туды,и не сюды. Одна из сотрудниц немного замялась и стыдливо произнесла:
-Только вот зарплата у нас не слишком, а у тебя, девочка, наших шишей  и того меньше будет, в переводе на евро, так совсем гроши.
-А мне не нужно никакой оплаты, наоборот, я, вернее моя семья, готова помочь музею в самом необходимом, например  приобрести самую новую современную электронику.
Женщины были несказанно рады, что с появлением Мелани наконец-то можно будет вносить в компьютер все имеющиеся у них музейные сокровища не только на русском, но и  на немецком языке.
-Спасибо, Мелани, нам как раз, ну прямо позарез, не хватало такого сотрудника, как ты. Бог, как известно, любит троицу, вот и будем считать тебя его посланницей; будешь у нас главным мозговым центром –управлять  нашим  компьютером. Без него, да без интернета в современном мире ни тпру, ни ну, а у нас нет для этого самого элементарного –времени. Хочется, чтобы всё у нас было по-настоящему, на прочной основе, ведь к нам на ознакомительные экскурсии приводят детей из детского сада, школы, да и не один турист, коих у нас с каждым годом становится всё больше и больше, не пропустят такой редкой возможности поглазеть, как больше века жили-поживали, да добро наживали бывшие наши первопроходцы. А поглазеть в музее есть на что; у нас встречаются по-настоящему  бесценные предметы быта немцев-меннонитов той далёкой от нас поры. Вот, например, эта детская люлька;  русской зыбке до неё, ой как далеко. Одна из женщин подошла к бесценному экспонату, нежно провела по нему рукой и достала оттуда не менее ценную куклу –бэби,  детская одежда которой была тех далёких переселенческих лет. В первый же день  сотрудницы музея,стараясь соблюдать историческую достоверность и последовательность, подробно  рассказали девушке о возникновении  их немецкого района на задворках обширной Российской империи –Алтае. Старшая сотрудница бережно взяла в руки пожелтевшую фотографию и с какой-то затаённой гордостью произнесла:
  -Это наши сородичи-первопроходцы. Приехали сюда, в эту сибирскую глушь, по личному указу царя.  Вставали ранёшенько, ложились позднёшенько, потому, как если во-время не встать, да не лечь,- ничего не добьёшься. Посеялись. Построились. Размножились. Только народившееся новое поколение  несло в себе уже другие признаки . Чем- то мы всё те же немцы, но на поверку совершенно  иные.  В нас живёт другой дух, дух того кусочка земли, в котором прижилось брошенное с такой любовью и надеждой  семя, унесённое ветром от своего корня далеко-далеко, где всё другое: и климат, и природа, и где ему удалось успешно прорасти. Вот и ты, Милочка, -ласково сказала младшая  сотрудница,- тоже семечко, унесённое далёко от родной земли и нашедшее своё временное пристанище здесь, на алтайской земле.Ты, милая наша девочка, наверное думаешь, что оказалась здесь случайно? Нет, на земле ничего не бывает случайного;  на всё  Божья воля. Прими это, как данность, и переноси все выпавшие на твою долю испытания со смирением и достойно, а мы тебе в этом поможем.
 А вечером, лёжа с открытыми глазами в тёплой постельке, ей являлись тени прошлого тех событий и людей, которых она видела на старых фотографиях, предметы их быта, орудия труда той далёкой поры. Мелани представила себе канцелярию русского премьер-министра Петра Столыпина, заполненную ожидающими его приёма. В империи полным ходом шла реформа сельского хозяйства, получившая название «столыпинской», и множество крестьян захотели воспользоваться её возможностями: переселиться на плодородные, но пустующие земли Сибири и Дальнего востока, получить довольно ощутимые полагающиеся переселенцам льготы: денежную ссуду, бесплатный проезд в специально-оборудованных «столыпинских» вагонах, в которых можно было провезти не только свой скарб, но и домашних животных. А самое главное, чтоб исполнилась их заветная мечта: иметь свой большой земельный надел и таким образом выбраться наконец то из бедности и нищеты и существенно пополнить житницу и казну государства российского.
Мелани сквозь дымку векового времени видит среди ожидающих приёма и тех трёх ходоков из Херсонской губернии, которые и положили начало эпопеи жизни немецкой колонии на алтайской земле. Наконец их приглашают к русскому премьеру, и они  излагают ему свою просьбу: переселить с Херсонщины их большую, но разрозненную общину немцев -меннонитов, тесно связанную семейными, а главное-религиозными узами, и где им  некомфортно существовать рядом с такими же  живущими там немцами- переселенцами, но чуждыми им по вероисповедованию, хотя тоже христианами: католиками и протестантами. Они хотят совсем немногого: собраться их разбросанной общине  в одном месте, пусть это будет даже у чёрта на куличках, получить в рамках проводимой Столыпиным реформы пустующий кусочек земли, который они готовы превратить в житницу, а главное- построить свою собственную церковь. Ходокам несказанно повезло; их прошением заинтересовался  сам царь Николай Второй, и те почему –то не очень удивились этому.Они знали, что  у русского царя в жилах течёт больше немецкой крови, чем русской, а царица, так вообще  чистых кровей –немка, но по духу они были русскими  православными правителями. Царь как никто знал о трудолюбии немцев, а если за дело возьмётся религиозная община, спаянная общими  целями и устоями, трудолюбием и исполнительской дисциплиной, то успех уж точно будет обеспечен. Поэтому и предложил Столыпину переселить эту большую общину немцев-меннонитов, как планировалось, не на Дальний восток, а на земли Алтая, конкретно продолжить уже давно начатую разработку целинных земель в обширной Кулундинской степи, принадлежащих  кабинету министров России.
Мысли Мелани переключились на русского царя. Всему миру известна трагедия царской семьи; знала её из школьных уроков истории и она, а ещё из любимого ею  мультфильма «Анастазия». Перед её глазами проплыла щемящая душу сцена великосветского бала, на котором присутствует  царская семья. Звучит волшебная мелодия вальса, и обворожительный русский царь по очереди танцует со своими дочерьми: княжнами Ольгой, Татьяной, Марией и самой младшей - Настенькой. Она юна и весела, как ребёнок; это первый бал в её жизни, из которой она уйдёт в святую вечность во столько же лет, сколько сейчас Мелани. От этих трагических воспоминаний у неё сжалось сердце, заныла душа, и отчего своя собственная жизненная беда показалась ей такой мелкой. У  девушки непроизвольно покатились из глаз слёзы, ими она щедро орошила подушку, тяжело вздохнула и заснула беспокойным тревожным сном.
Рассказанные музейными женщинами  Мелани события происходили в далёком тысяча девятьсот восьмом году. Прошло уже  более сотни лет, и чего только за эти годы не произошло в жизни немецкой общины, волею судьбы оказавшейся на сломе великих эпохальных событий истории, изменивших течение жизни  народов всей планеты. В её жерновах перемалывалась и  судьба маленького кусочка алтайской земли, где выросли сёла с чудными, не русскими названиями, и где в одном из них в тишине крохотного сельского музейчика и душевном спокойствии отбывает своё символическое наказание наша героиня, Мелания Круг, помогая заносить  в компьютер собранную по кусочкам историю алтайских немцев на их родном языке. А приходя домой и пообщавшись со своими новыми домочадцами, фрау Херц и котом Лео, ставшими ей дорогими и близкими, она брала в руки своего молчаливого друга, чтобы поведать ему о прошедшем дне. Записи были короткими и предельно лаконичными: «Мне давно и нигде не было так хорошо и покойно, как здесь. Никто не лезет мне в душу. Я не плачу больше, я исцеляюсь, в том числе и от любви к тебе, Эрви. Сказанные когда-то тобой слова, что никакая сила не разлучит нас, оказались, мягко говоря,неправдой. Ты забыл меня, и мне только в этой дали  стало ясно: всё, что нас связывало, -ушло,и вся моя дальнейшая жизнь пойдёт без тебя. Но в ней навсегда останутся  бесценным талисманом вечно дорогие для меня слова-« не плачь, мышонок!» и прикосновения любимых рук».
 Только  три дня из первого прошедшего месяца удостоились более подробному описанию. Помнится, как по приезде она попросила, чтобы её новая опекунша научила её какому-нибудь искусу в бытовом плане. И  вот...
В одну из суббот  хозяйка попросила опекаемую ей девушку помочь  в лепке пельменей. Мелани охотно согласилась.
-Только я должна, фрау Герта, записать весь процесс их приготовления.
-Записывай на здоровье, но учти, что лепка пельменей –это процесс длительный, требует терпения и усидчивости, и навряд ли тебе это когда-нибудь в жизни пригодится. Правда, у нас будет постоянный и верный в этом деле помощник,- кот Лео. При хорошем аппетите он может существенно уменьшить начинку для пельменей и этим скоротать наше время. Мелани с удивлением и неподдельным умилением наблюдала, как рыжий красавец, едва завидев приготовления его любимого лакомства, первым устремился к столу, сел на стул на задние лапы, передние положил на край стола и стал не мигая смотреть на допотопную мясорубку, которой, как выразилась хозяйка, сто лет в обед.
-Электрической  посудиной пользоваться не могу,- как бы оправдываясь, произнесла опекунша,- фарш не такой вкусный. А если  фарш невкусный,то и пельмень, как говорится в народе, -Федот, да не тот! А вот эту старушку выкинуть не могу, рука не подымается;  для меня это всё равно, что предать что-то самое дорогое и ценное в твоей жизни. Всё собираюсь  начистить её до блеска и сдать в музей, пусть живёт другой жизнью. Мурлыка Лео всё это время напряжённо волновался и сгорал от нетерпения, ожидая, когда же из старинного раритета потекут такие вожделенные для него ручейки мяса. Это  можно было видеть по нервному сжатию его лапок. Но когда хозяйка стала месить фарш с добавкой в него всех ароматных специй, волнение кота достигло своего апогея: он начал громко урчать и подниматься на лапках, замирая от знакомых запахов, снова садился, уши навострил так, что о них можно было обрезаться. Чудачества Лео закончились, стоило хозяйке взять в руки кошачью посудину;  он стремительно исчез под стол, оттуда доносилось  только его довольное урчание. А насытившись досыта, ещё долго облизывался, потом сворачивался калачиком на своей лежанке и засыпал довольным, приятным сном.
Лепка пельменей –труд несложный, но долготечный; в этом есть свои достоинства, и главные из них - это задушевные беседы, рассказанные и берущие за сердце истории, до дыр обсосанные  сплетни и слухи от «одна баба сказала.» После того, как компания за столом уменьшилась на одного домочадца и непродолжительного молчания, Мелани решилась задать своей опекунше мучивший её вопрос:
-Скажите, фрау Херц, как так получилось, что ваша семья оказалась разделённой?
- Ну, коль интересно тебе, Милочка, моё балабольство, тогда слушай, да мотай на ус. Ты же  уже не школьница- промокашка, а девушка на выданье, может  моя житейская история и тебе пригодится, в жизни –то ой как важно учиться на чужих ошибках,- опекунша села поудобнее и не торопясь, с паузами, начала  рассказ о своей нелёгкой женской доле.
-Не я первая, не я последняя, когда на пути женатых мужей появляются молоденькие да привлекательные, а если ещё умные да талантливые, тут уж редко какой устоит. Ну, а коль ласково  поманят, то не просто пойдёт,- побежит. Вот и мой не устоял. Видать сердце у моего суженого было широко открыто не только для меня одной. У нас тут в мои молодые-то годы культурная жизнь  била ключом, бурлила крутым кипятком. Людям во все времена, даже в самые трудные его годы, нужен был не только хлеб, но и зрелища. Двери нашего  районного Дома культуры не закрывались с утра до полуночи: свой драмтеатр, ансамбль песни и танца, кружки там всякие, ешь не хочу. Там –то мы и спелись с  моим будущим мужем, а потом и станцевались. Была у нас, моя девочка, любовь, была, да ещё какая! Створили, как мне казалось, крепкую семью. Сынка и дочку друг другу подарили, которых он без ума любил, можно сказать, жить без них не мог. Оказалось, что мог. Так уж получилось, что  мне пришлось оставить ансамбль, потому что детки малые, дом, хозяйство, дел невпроворот. Всякое было в жизни живущих здесь людей, и мы были не исключением: годы лихолетья сменялись временем надежд, любви и простого человеческого счастья. Мой Герман, который для меня всегда был только Герочкой, целыми днями проводил на своей любимой работе. А такой  не просто работой, а всем смыслом  его жизни, был ансамбль, а он - его создатель и руководитель. Талантлив  был мой муженёк, как говорят, от Бога, а ещё  про таких говорят –золотые руки. Всё в доме добротно и красиво было сделано его руками, а  когда он брал в эти руки аккордеон да начинал петь, любую душу доставал до самой глубины, до слёз, до замирания сердца. Какая уж тут устоит, чтобы не влюбиться в такого, хотя был он далеко не красавец. Да для меня он был самым желанным  и прекрасным на всём белом свете, и руки его были не только золотыми, но и такими нежными. Как обнимет, да к себе прижмёт, так сердце заходится,- Мелани заметила в глазах своей хозяйки блеснувшую слезу.-Но держался мой Герочка до тех пор, пока не появилась в ансамбле молодая да красивая, не обременённая житейскими заботами, всегда ухоженная, благоухающая дорогими духами, а не ребятишками да постирушками, как у нас, деревенских баб, образованная, и самое главное –не менее талантливая.  Приехала к нам из города преподавать пение и музыку в местной средней школе. Пришла в ансамбль, стала  его лучшей солисткой  и ведущей всех  концертов, с которыми  самодеятельные артисты  выезжали себя показать и других посмотреть на всякие смотры, конкурсы да фестивали. Конечно, больше всего старались для проживающего в крае немецкого населения, а его на Алтае стало слишком много после того, как была ликвидирована республика немцев Поволжья. Об этом периоде жизни немцев на Алтае Мелани подробно рассказали  сотрудницы музея, где целый его раздел был посвящён судьбе изгнанного народа и   оказавшегося разделённо- рассеянным по многим местам Урала, Сибири, Дальнего востока и конечно же –Алтая. Пожелтевше-потрёпанных экспонатов той военной поры в музее было очень много. Хозяйка опять надолго замолчала, и Мелани пришлось спросить:
 -А что же было дальше, фрау Херц?
 -Что было дальше? – печально- отрешённым голосом переспросила опекунша,-  а дальше всё, как в жизни: положила молодая музыкантша  чёрный взгляд своих прекрасных томных глаз на моего Германа. Будь я рядом, как раньше, может и не прошляпила бы своего мужика, а так что.., когда разула свои глаза,  было уже поздно. Не устоял мой благоверный, не устоял, влюбился так, что однажды сказал мне:
-Отпусти ты меня, Герта. Разве  не видишь, что я перестал  обнимать и целовать тебя? Живу с тобой, а думаю только о ней, сплю с тобой, а представляю, что это она.
Тоскливыми днями и бессонными ночами думала я тогда,  решала, как мне поступить. И поняла , что ни детьми, ни домом, ни своей безпамятной любовью мне его не удержать. Всё равно уйдёт к той, без которой он ни жить, ни дышать не может. Поняла и другое: коль уж случилось с ним такое поветрие, не должна я выглядеть в его глазах стервой. По-женски поняла его, как он мучается, как страдает, и отпустила, разбив своё собственное сердце. Не могла я больно делать тому, кого так отчаянно любила, того, от кого я получила бесценный дар, радость всей моей жизни –своих двух красивых, очаровательных птенцов, которых и он, их отец, любит без ума. Тяжело всё это мне далось, но пришлось признать простую житейскую истину: я для него - разлюбленная жена, а та, другая – лебёдушка! 
Хозяйка опять надолго замолчала, а потом встрепенулась, как бы отметая от себя нахлынувшие воспоминания, улыбнулась и спросила свою гостью:
 -Ну, что, не надоело тебе, Милочка, слушать да мотать на ус моё житьё-бытьё?
- Нет, фрау Херц, не надоело. Мелани слушала свою хозяйку, и её рассказ ложился на душу юной девушки пониманием и искренним сопереживанием. «Вот и Эрвин забыл меня.Теперь у него без сомнения тоже есть другая, иначе чем можно объяснить его бесконечно-долгое молчание?» - Но это же не конец вашей занимательной жизненной истории?- заинтересованно спросила Мелани.
-Нет, не конец, моя девочка, дальше –то ещё интереснее будет,- весело сказала опекунша, выдавливая рюмкой ровные, аккуратные кружочки теста.- Так вот, отпустила я его, хотя у самой на душе всё кипело от горя, да кошки скребли за сердце. Но ради того, кого ты до смертушки любишь, на какие только жертвы не пойдёшь. Я и сейчас его люблю, потому что жизнь человеческая без любви пуста и никчёмна. И Герман  был так благодарен мне за это: помогал во всём и всё делал для того,  чтобы  дети  не чувствовали себя безотцовщиной. Однажды я тяжело заболела и надолго попала в больницу. Вот где был настоящий переполох для меня: как же дети останутся без моего догляда? В результате всё это вылилось в ещё  одну прекрасную страничку жизненных  отношений уже двух семей. Заводить своих чад они не спешили, а может не получалось, поэтому когда со мной случилась беда, Герман забрал детей к себе. Чтобы они не почувствовали себя одинокими,чужими  и покинутыми, их окружили такими  теплом,заботой, лаской  и вниманием,  что потом ребятню с трудом пришлось уговаривать  вернуться назад в свой дом. За это отношение его новой жены к моим детям я была ей по гроб жизни благодарна. С тех пор на каком-то одному Богу известном уровне наши семьи как бы воссоединились. Я и его жена испытали необъяснимую симпатию друг к другу. Такое явление в жизни редко встретишь, но с нами оно случилось вероятно потому, что за всем этим стояли  самые дорогие и любимые нам люди. А выше этого ничего быть не может, и я сама, добровольно, пожелала остаться внутри этих, проросших,  как диковинный всход, новых отношений: Герман и его жена ради любви к детям и уважению ко мне, как их матери, и я тоже ради  детской привязанности к отцу и моей непроходящей любви к нему, моему единственному и неповторимому. Для меня осталось почти  всё, как было раньше. Ушла только телесная близость, или,как говорят –интим, но для меня это в сложившейся ситуации не имело никакого значения. Осталась другая, более ценная близость – духовная,- хозяйка сделала опять длинную паузу, но Мелани интуитивно почувствовала, что это не конец их интереснейшей поучительной беседы, и не стала задавать вопросов, а просто ждала, когда хозяйка снова заговорит.
-Когда наступило тяжкое время  развала страны, и она полетела в тар-тарары,  многие из наших селян стали «петь Лазаря»: жаловаться на свою судьбу да прикидываться разнесчастными, и всё это только  ради одной –единственной цели: нежданно- негаданно открывшейся возможностью свалить из страны в поисках  сытого счастья.  Герман с женой тоже укатили в Германию, в надежде быстро там обустроиться  и забрать нас к себе. И обустроились, с их талантами-то! Создали из своих бывших соотечественников новый ансамбль и выступают, где только можно: свадьбах, праздниках, кои в Германии проводятся часто, был бы повод: будь то День ежа,  лягушки, старинного замка или векового дуба. Работы  у них, по их словам, -невпроворот. Быстро встали на ноги, построили  прекрасный большой дом, но детей так и не родили, скорее всего из-за своей работы, и позвали нас к себе. Герман очень скучал по детям, часто приезжал вместе с женой, видать она боялась отпустить его одного, мало ли... Однажды я разрешила им взять  детей с собой, чтобы они заранее увидели страну, людей, дом где им предстоит жить и учиться. После этой поездки мои птенчики  уже просто не могли дождаться нашего переезда. И только я одна знала, какие испытания снова ждут меня, так как решила: дети пусть едут к отцу; видела, как они этого хотят, да и о их будущем надо было мне крепко подумать. А моя святая обязанность - остаться здесь, на родной земле, с нашими предками. Эти мысли пришли мне в голову и оформились твёрдым решением никуда не ехать после посещения кладбища. Помню, как долго я  ходила между могил дорогих мне, ушедших в иной мир родственников,  мысленно прощаясь с ними. Слёзы застилали мне глаза, и вдруг через их пелену  мне почудилось, будто они тянут ко мне свои бестелесные руки, как бы удерживая меня, а по холодному мрамору  памятников катятся не капли росы, а их слёзы. И их немые голоса: « Не уезжай! Не покидай нас!» Уехать и предать их забвению -это было выше моих сил. Для Германа  и особенно детей мой отказ ехать к ним в Германию был холодным душем, а для меня святой обязанностью перед памятью наших общих предков. -Вот и вся история, моя девочка.
  -А почему вы, фрау Херц, снова не вышли замуж за какого-нибудь достойного вас человека?- простодушно спросила Мелани свою опекуншу.
  -Да не могу я себе, моя девочка, даже в страшном сне представить, чтобы меня коснулись чьи-то другие руки, губы. Фрау Херц не стала рассказывать  Мелани  о том, мала ещё про такие взрослые дела слышать, как однажды  Герман вместе с женой приехали навестить  детей. И как-то так, уж не знаю как, получилось, что она  и Герман остались совсем ненадолго в  доме  одни; и не понять, не объяснить было от избытка каких таких нахлынувших на него чувств сделал он серьёзную попытку обнять и поцеловать свою бывшую жену. И неизвестно, что могло бы последовать за этим дальше, ведь только одно его нежное прикосновение  вызвало в  ней такое душетрясение, от которого  она чуть не задохнулась. Сколько сил и воли потребовалось  ей в те минуты, чтоб не вспыхнуть спичкой.  Как  мягко она тогда отстранила его от себя,  пресекла, как говорится, на корню, сказала: «Зачем, Герман? Ты уже давно не мой, а мне чужого не надо.» Не услышала этого Мелани, вместо этого опекунша сказала:
  - Хоть и говорят, что потерявши голову, по волосам не плачут, но плакала я не раз и не два по своей судьбинушке, особенно после отъезда детей, да и Герман был и всегда останется моей единственной любовью, ведь только она и есть любовь, все остальные только копии. И вообще, она –штука непостоянная, приходит и уходит; в ней меняется только предмет любви. Я таким предметом быть никогда не желала и не желаю. Испила я, моя девочка, свою горькую любовную чашу до дна. Она ведь, как и всё на свете, имеет две стороны: одна сторона наградная, дарит тебе неземные радость и счастье, другая зачастую поворачивается горькой изнанкой –слезами и страданиями. -Так вот и живу со своей козой-дерезой и рыжим бестией, да вот тебя дал нам Бог на радость жизни! А  ещё наверное, Милочка, скоро дождёмся мы с тобой  благополучного  разрешения  кошки-новосёлки, и появится у нас с тобой ещё и котёночек. Я их так люблю, особенно  когда они ещё слепые; ползают по матери в поисках  титьки - кормилицы и присасываются так, что и не оторвать. Умиление да и только, и ты, Милочка, смотрю, тоже кошатница ещё та.
Лепка такой брендовой вкуснятины, как «сибирские пельмени», подошла к концу. Их отправили на заморозку в холодильник под слова фрау Херц:
-Забыла тебе сказать, Мила, об одном  маленьком ритуальчике при лепке пельменей. Имя придумавшего  это действо неизвестно, но ритуал прижился и стал обыденностью, особенно в семьях с детьми. В один пельмень, а иногда и в несколько, закладывается самая маленькая монетка- копейка. На счастье!  Кому попадалась эта монетка, тому и счастье! Тут уж были у взрослых  свои хитрости, чтобы монетка обязательно попала в рот детям. Небезопасно это было: можно было и проглотить и зуб сломать, но это никак не влияло на поиски пельменного счастья. Мелани вписала этот день в свой тагесбух со всеми подробностями рассказа хозяйки и рецептом так полюбившегося ей блюда.
  Следующие два события первого месяца  пребывания  Мелани,  описанные в её тагесбухе, можно объеденить в одно; они связаны между собой одним и тем же героем. Первое из них было даже не событием, а явлением; оно чуть- чуть коснулось её души,слегка поколебало  будто лёгким ветерком и успокоилось. А  вот второе!  С первым было  так. Где-то спустя две недели своего пребывания на новом месте, работала Мелани за компьютером,  погрузившись в  благостную тишину музея,  как вдруг  услышала за окном  треск остановившегося  мотоцикла. А через минуту на пороге музея  в шлеме с поднятым забралом, сверкая кожаными доспехами со множеством блестящих металлических заклёпок, замочков, пуговиц и прочей атрибутики, появился рыцарь современности –рокер. Был он высок ростом, плечист, а в его руках  чувствовалась силушка немалая. Одним словом –настоящий рыцарь! Вошедший снял шлем, и Мелани увидела необыкновенно привлекательного юношу с копной густых коротко-стриженых каштановых волос, и никакой   растительности на его благородном рыцарском лице, только её ярко- выраженные следы от свеже-утреннего бритья, да чудесная ямочка на подбородке –украшение любого мужчины! Сразу бросалась в глаза его спокойная уверенность: в движениях, взгляде, каждом жесте. Молодой человек  поздоровался голосом мягкого баритона с нотками лёгкого баска,  внимательно посмотрел на Мелани  и, как ей показалось, хотел о чём-то спросить её, но тут  с широкими улыбками на приветливых лицах, ахами  и охами  появились обе сотрудницы музея, и между ними завязался по-видимому очень интересный, но совершенно непонятный для Мелани разговор на русском языке. Потом молодой человек долго ходил по музею с блокнотом в руке, осматривал экспонаты,  что-то сосредоточенно записывал, советовался с женщинами, а когда покидал музей, снова задержался подозрительно- долгим заинтересованным взглядом на незнакомой ему девушке.  Рыцарь-рокер ушёл, оставив в душе Мелани  непонятный  болезненный след, подобный тому, что  она испытала в самолёте при виде стюарда. Девушка ожидала, что после ухода так заинтересовавшего её музейного посетителя,  женщины, как это обычно происходило, тут же заведут специально для Мелани  всё- объясняющий разговор. Может всё так бы и произошло, но её ожидания нарушил неожиданный приход большой группы туристов азиатского происхождения, хорошо  знающих русский язык. Это были алтайцы- коренное население этого большого края, автономно- проживающего в горной местности, о существовании которых  девушке ещё не успели рассказать. Пока женщины вводили их в историю возникновения немецкого автономного района, показывали им самые интересные экспонаты, короткий рабочий день Мелани закончился, и она ушла домой  с радостным и светлым чувством в душе, совсем не так, как это было в самолёте при виде стюарда.
   Как же  была поражена Мелани на  следующий день видом  милых  музейных женщин, которые, видя её удивление,  стали неперебой объяснять своей юной сотруднице,  почему они сегодня такие принаряженные  да принакрашенные.
  -Тебе-то, девочка, в отличие от нас,ничего этого  не нужно, ты для всех уже только одной своей юностью хороша да прекрасна,- вылитая мадонна. Только не та  американкая певичка,  её мы дружно терпеть не можем, много чести; у нас в России  своя есть похлеще да помощнее талантом. Мы имеем в виду тех мадонн, которые живут вечной жизнью на полотнах великих мастеров. Нам сегодня,  Милочка, сам Бог велел выглядеть  соответственно, шутка ли: наш музей скоро превратится в школьный класс. Фрау Линда, так звали старшую сотрудницу, подошла к Мелани, положила свою руку ей на плечо, заглянула  в  глаза. –Придут, Мила, твои сверстники, без пяти минут выпускники нашей школы, познакомься  с ними поближе, и может между вами завяжется настоящая дружба. Негоже молоденькой девушке жить без друзей и подруг, иначе жизнь у нас тебе в овчинку покажется.
  -Нет, нет, фрау Линда,- запротестовала Мелани,- только не это. Я по-горло была сыта такой дружбой со сверстниками у себя на родине. Ещё не забылись для меня её «прелести» и их последствия, в результате которых я и оказалась здесь, только бы подальше от таких друзей. Именно от них  долго искала я покой и тишину на своей милой родине и не находила. И обрела их здесь, с вами, в вашем крошечном музейчике, с моей опекуншей, рыжим красавцем-котом Лео да  козой Матильдой впридачу. Сейчас вместе с фрау Гертой мы ждём не дождёмся, когда  у нас появятся наконец- то сказочные козлятушки- ребятушки.
 Женщины хотели ещё что-то важное сказать Мелани, но тут открылась дверь, и в помещение один за другим стали входить те самые сверстники, о которых ей говорила фрау Линда. По их любопытным взглядам в сторону  Мелани видно было, что похоже  она и стала для них главным экспонатом  музея, та самая таинственная незнакомка, о существовании которой они уже были  прослышаны, но ещё ни разу не видели. Остальные сокровища музея они  знали  наперечёт.  Замыкал  процессию учащейся молоди  учитель, увидев которого девушку  сразил шок. Учителем оказался вчерашний рокер! Только вчерашний и сегодняшний –это было как небо и земля. Вчерашний ей был понятен, таких и на её любимой родине было хоть пруд пруди. А вот сегодняшний!? Взгляду Мелани предстал не просто  элегантно – красивый мужчина, представитель той самой ненавистной и  презираемой ею половины человечества, а...учитель!  А эта категория людей для девушки всегда была особым видом, неприкасаемой кастой, никак не попадающей под  молох её презрения. Вчерашний рокер  мгновенно растворился в её сознании,  а вот сегодняшний? В первую очередь Мелани ещё неосознанно для себя, но с очевидным интересом, это было написано у неё на удивлённо-радостном лице,  заметила в нём необыкновенного-обаятельного юношу и лишь потом –учителя. Эта совершенно непостижимая для неё смесь вызвала в ней чувство благоговейной робости, обожания и ещё чего-то такого, чего она не могла ни понять, ни объяснить. Оно стучало в её сердце, трепетало в душе, беззастенчиво нарушило те тишину и покой, которыми она так дорожила. Мелани не понимала себя, почему это с ней стало  вдруг происходить?  С  появлением в музее необычных посетителей она начисто забыла о своей  работе. Сверстники её мало заинтересовали; всё своё внимание, восхищённый взгляд  были отданы тому, кто вёл урок: молодому обаятельно-привлекательному учителю истории. Урок вёлся на русском языке, но по тому, как часто упоминалось имя Столыпина, Мелани догадалась, что урок был посвящён его реформам, о которых ей рассказывали женщины, и их музей, пожалуй, был как раз лучшим местом для его проведения. Обилие экспонатов и документальных подтверждений той  далёкой поры, письма колонистов, их фотографии ,были прекрасным фоном для понимания изучаемой темы. Мелани видела с каким обожанием внимали юноши  словам учителя, имеющего такую замечательную силу речи и убеждений, и мечтающие хоть чуть-чуть быть похожим на него. О девочках и говорить нечего;  наверняка все до единой  тайно и безнадёжно были влюблены в обаятельного учителя,  как это часто бывает во всех школах земного шара. И Мелани тоже даже не заметила, как  помимо своей воли попала под чары его мягкого бархатного баритона, жестов, очаровательной улыбке, тому притягивающему обаянию, что шло от всего его вида: строго- элегантной одежды, красиво-постриженных  волос, словом был он таким, каким  и подобает быть  настоящему учителю российской школы. Когда их взгляды однажды пересеклись, у Мелани неожиданно для неё самой что-то   ёкнуло в груди, она вся зарделась и стыдливо- быстро опустила глаза, только бы он не заметил её восхищённого взгляда.
  Закончился урок, и необыкновенные посетители покинули музей в том же порядке, как пришли: сначала вышла учащаяся молодёжь, за ними учитель. Мелани почему-то в этот миг так хотелось, чтобы он опять посмотрел на неё, что он и сделал на радость ей.
  Весь оставшийся день находилась девушка под  дивным впечатлением и обоянием бархатного  голоса учителя, милой  притягательной улыбке  и почему-то более всего его  рук в обрамлении белоснежных манжетов и с указкой. Как будто с них только для неё одной стекали живительные струи чего-то такого, чему она не могла найти определения. Оно оглушило её своей неожиданностью, проникло в её затрепетавшее сердце  давно забытыми чувствами:  светлой радостью и ожиданием счастья. «Интересно,-думала юная девушка,- есть ли у него та, кого ласкают эти руки, кто ворошит его густые шелковистые волосы, смотрит в глаза, прикасается к его губам, а в ответ слышит признания в любви?» Как завидно! И вдруг ей в голову пришла совершенно неожиданная для неё шальная мысль: «А  если, почему нет, это место рядом с ним пусто? Тогда как бы я хотела занять это пустующее место! Только как этого достичь? Догадывалась ли Мелани, что в её недре происходят те самые незризмые, заложенные в природу человека процессы, неподвластные ей: жажда новых начал, среди которых на первом месте всегда она –любовь! Это она робко постучалась в её сердце, но девушка подумала, что ей это только показалось. Зачем? Ей ведь сейчас так хорошо! Невозможно, недопустимо то, о чём она подумала: он- учитель, и этим всё сказано. Недосягаем!  И она поставила на этом так сильно  потрясшем её душу происшествии жирную точку.
 Музейные женщины или не успели, или сделали это намеренно: они не рассказали девушке о том, что учитель ещё вчера спросил, кто она такая, а  как узнал, что она ещё несовершеннолетняя и сама, по доброй воле выбрала их край для своего взросления в нашей российско-немецкой семье, проявил к ней повышенный интерес.
 -Я всё понял, тётя Линда, трудный подросток, прислана к нам на перевоспитание,-сказал вчерашний рокер, оказавшийся учителем истории местной средней школы,- а можете изложить поподробнее?
 -А зачем тебе, Алёша, это знать?- спросила фрау Эрика(имя второй сотрудницы) по-свойски, потому что учитель, для всех Алексей Иванович, был для них свой в доску, вырос на их глазах,  будучи школьником активно участвовал в создании музея. Гордостью для них было, когда он поступил на исторический факультет краевого университета, а после его окончания вернулся в своё село, в свою школу, где уже три года  преподаёт историю.  Вся его семья давно перебралась в Германию: сначала сестра с семьёй, потом брат с женой и  родителями. Заупрямился один дед, которому на ту пору исполнилось сто лет. «Зачем мне, русскому до мозга костей, ехать в страну, принесшей столько горя моему народу, положившей в сырую землю двадцать семь миллионов жизней, которая перелопатила, исковеркала всю мою жизнь!- сказал он, как отрезал. Его поддержал самый его любимый младший внук Алёшенька, тоже наотрез отказавшийся покидать родные места. Так и живут вдвоём, и оба безмерно счастливы. На вопрос фрау Эрики, зачем он интересуется их очаровательной юной сотрудницей, Алексей Иванович  ответил коротко и ясно:
-Интересный человеческий экземпляр для нашего села!
  Мелани, поставив жирную точку на учителе, продолжала думать об Эрвине, только вот  его образ почему-то стал  меркнуть, медленно тускнеть, стремительно терять  в её сердце то очарование, которым она жила и восторгалась многие годы. Она стала больше задумываться о том, что Эрвин её никогда по- настоящему не любил.  Скорее всего с его стороны это был всего-то лишь временный юношеский интерес к хорошенькой куколке- фигуристке, а она попросту напридумывала себе сказку о неземной любви.  Действительность же жестока и непредсказуема. Эрвин оставил её, уехал, не искал, забыл, а значит предал. От этих мыслей земнел не только бесконечно- любимый образ когда-то такого дорогого ей человека, от этого земнела и она сама, стала замечать обычные человеческие радости. Усердно училась, благо времени было хоть отбавляй, русскому языку по букварю, который ей вручила фрау Линда  со словами: « не помешает!» А  у своей опекунши постигала премудрости кулинарии, во многом в этом преуспела, была горда и удивлена своим доселе неведомым  способностям, которые уж наверняка ей в жизни ой-ой как пригодятся. Ведь будет же у неё когда- нибудь своя семья, дети. Нет в мире женщины, которая не задумывалась бы об этом, ведь в этом её главное предназначение. Разве она другая? Конечно же нет, плоть от плоти женской природы. Здесь, в чужом краю, но где она совершенно не чувствует себя чужой,  у неё довольно времени для осмысления своей дальнейшей жизни, как она будет строить её после возвращения домой. От этой мысли Мелани заранее бросало в озноб. Там, на такой любимой  ею родине,  где  всё в её жизни так прекрасно начиналось,  было  потеряно всё: любимый спорт и  открывающиеся для неё возможности  высоких достижений  в нём, что могли бы стать реальной основой её жизни. Гимназия, дающая ей право на получение любого высшего образования, тоже сделала ей ручкой. Кроме семьи  там её никто не ждёт. Пустота. И от этих мрачных мыслей у Мелани  становилось тоже пусто, тоскливо и зябко на душе. Об Эрвине она  старалась больше не думать, но когда такое с ней случалось, рядом с ним почему-то всегда возникал образ учителя. Она прогоняла от себя оба эти образа, но они всё равно являлись ей, заполняя собой всё её свободо- пространственное время, коего у неё было в избытке.
 Прошёл ещё один месяц. Как-то очень по-быстрому осень скинула своё чудесно-волшебное пышное убранство, оголив и изменив не только природу,но и всё живое вокруг. Люди тоже поскидывали свои  летне-осенние наряды, переодевшись кто во что горазд. Опустели пастбища с их разнотравьем, домашние животные попрятались по своим стойлам, овчарням и курятникам. Сразу стало видно, кто тут были царь-царевич, король-королевич, генерал иль рядовой, иль сапожник, иль портной. И видимо от этой природной наготы что-то загрустила Мелани, затосковала по дому, по семье, по такому понятию,как родина, по своей любимице Зее, хотя, что греха таить, привязалась она к рыжей бестии, который отвечал ей полной взаимностью. А может на её настроение повлияла погода, которая вдруг так резко изменилась в лице: стала неулыбчивой, брызнула холодными слезами осеннего дождя, подула дыханием штормового ветра, принёсшего и раскинувшего на подмёрзшей слякотной земле первое бело- снежное покрывало. Эту перемену в её настроении сразу заметили сотрудницы музея, и, чтобы как-то вывести девушку из этого состояния, одна из них сказала:
-Сегодня, Милочка, тебе предстоит грандиозная работа, которая тебя уж наверняка  не только оживит, но и заинтересует, отвлечёт от грустных мыслей. Будешь увековечивать шпрухи, видишь сколько их,- и положила на стол внушительную стопу самодельных ковриков с вышитыми на них красивой готической вязью текстами молитв и библейских изречений. –Без них у нас в былые времена ни один  дом был  не дом; для каждой немецкой семьи шпрухи были и остаются до сих пор  их оберегом. Обязательным шпрухом в каждом доме являлась главная молитва всех христиан –«Отче наш», и шпрухи с этой молитвой -  это всё равно что икона для православных русских, среди которых  волею судьбы они оказались. И какой бы ни был шпрух, он всегда несёт в себе негасимую искру Божьей истины. Так что, милая ты наша девочка, вчитывайся в их бесценные слова, освящайся ими  и вразумляйся, отчего твоя душа станет только богаче и чище.
Мелани крупным шрифтом напечатала заголовок –«Шпрухи», и под номером один внесла полный, впитанный с молоком  матери текст самой главной молитвы всех живущих на земле христиан –«Отче наш». Сколько раз в с воей короткой жизни произносила этот текст и Мелани, а по-настоящему задумалась о смысле  слов молитвы только сейчас. «Да будет воля твоя как на небе,так и на земле...» -вот она основа всего сущего на  нашей маленькой по космическим меркам планете,-с  трепетным благоговением перед непостижимостью Божественного подумала девушка,-  мчится она по заданной ей Богом орбите, и никому не дано изменить её направление.»
Были здесь коврики и с текстами других молитв: за здравие и упокой, от болезней и других несчастий, от многих  жизненных ситуаций, в которые попадает человек. И тут уж, как водится, вся надежда на Бога. Попадались шпрухи  не только с текстами библейских изречений, но и с мудрыми  мыслями светил человечества, например высказывание Исаака Ньютона, учёного, который открыл закон всемирного тяготения,  после того, как его крепко ударило в голову  и вразумило на великое открытие упавшее с дерева яблоко:-«Кто думает лишь поверхностно, тот не верит в Бога, кто же мыслит глубоко, не может не верить в Бога». Текст следующего шпруха потряс её:
«Славлю Тебя, потому что я дивно устроен. Дивны дела Твои, и душа моя вполне сознаёт это.
Не сокрыты были от Тебя кости мои, когда я созидаем был в тайне, образуем был во глубине утробы.
Зародыш мой видели очи Твои, в твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них ещё не было».(Псалом 138).
Мелани надолго задумалась. ,,Как постигнуть это, тем более мне, когда я настоящей жизни не знаю?- спросила она себя, прочитав псалмовское изречение. Прикоснувшись к чему-то недостопному, к Тому, Кто стоит за глубиной мироздания, потрясённая Мелани ещё несколько раз перечитала псалмовское изречение и пришла к выводу, что в тексте всё ясно и понятно. -То есть,- соображала она,- меня ещё  и в помине не было, я где- то там в глубокой тайне только созидалась, а Ему обо мне  всё уже известно, вся моя жизнь. каждое её действие, каждый мой шаг? Выходит, каждый житель земли находится под пристальным наблюдением недремлющего ока Того, Кого мы не видим,  а Он всё видит и слышит, всё знает и умеет, всем управляет. Как же такое возможно? и как же это чудно и непостижимо! Опять немного подумав и поразмыслив, она весело воскликнула про себя: «да, всё это очень даже чудно, но кое - что всё-таки стало постижимым , благодаря величайшим научным открыиям. Две  полоски!  Сейчас нет ни одной женщины, которая бы не знала о них. Именно они появляются в момент зачатия зародыша  и сигнализируют об этом Того, у  Кого находятся нити всей нашей дальнейшей жизни, и с этого момента, когда у зародыша нет  ещё ни одного дня, начинается его земная жизнь,  дни которой  уже все назначены, сочтены и записаны в небесной книге. Выходит,- размышляла далее Мелани,- тот страшный день был для меня, Эрвина и нашей любви  предопределён? Или каждый лист жизни отдельно взятого человека пишется в небесной книге по мере поступления событий, за которые он ответственен сам? Это же, как говорится – две большие разницы, иначе не появилось бы выражение ,что человек –хозяин своей судьбы. Правильны ли эти слова, когда всё говорит об обратном? Кто и как ответит мне на эти извечные и волнующие всех вопросы? Никто, кроме Бога»,- молча ответила она себе  самой.
  Мелани  раскрыла коврик с текстом очередного шпруха:
 «Един Законодатель и Судия, могущий спасти и погубить: а ты кто, который судишь другого?..
Вы, которые не знаете, что (случится) завтра: ибо что такое жизнь ваша? Пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий.» (Иаков,гл.4-я:12,14).
Мелани внесла текст изречения в компьютер и опять крепко задумалась, потому что его слова напрямую задевали струны её души. Ведь в тот страшный для них с Эрвином день  этот неведомый нам Судия погубил всех, надругавшихся над ними, разрушивших  и изменивших естественный ход  их с Эрвином жизней. Это Он спас их. « Мы не знали тогда,- размышляла она,- что последует за этим, как больно и жестоко изменится наша жизнь. Я вот после многих тяжёлых мытарств, потеряв любимого человека и наверное уже навсегда расставшись с  таким родным для меня фигурным катанием, покинув,  пусть и ненадолго  дом, семью, родину, оказалась в местах, о которых раньше даже не слышала.  Эрвина же унесло ещё дальше некуда - за океан, что вообщем- то для него в сложившейся ситуации было предсказуемо. И я действительно не могу знать, что со мной  может случиться завтра,  а может даже сегодня, вдруг заболею или ногу вывихну, ещё хуже –сломаю». Не знала  Мелани, думая о прочитанных словах шпруха, как близко для неё их исполнение.  От этих мыслей ей вдруг по какой-то  необъяснимой  причине  опять стало  грустно, горько и тоскливо. «Вразумилась  изречениями, что называется, по полной; представляю, какую истину принесут для меня оставшиеся шпрухи,-подумала  Мелани и незаметно для женщин вытерла навернувшиеся на глаза слёзы. В ней после чтения шпрухов произошёл явный душевный перелом. «Не ко мне  ли обращены эти слова шпруха: « а ты кто, что судишь другого?» Правильно ли я поступаю, презирая всё мужское племя?»  В эти нелёгкие для неё минуты раздумий, освящённых словами Божьего изречения, она задумалась над тем, а не простить ли ей окончательно всю сильную половину человечества? И решила: пока рано! Ненависть к ней её давно покинула, а вот  вернуть ей веру  в её представителей–это надо заслужить.
 Женщины всё-таки заметили состояние девушки, и одна из них сказала:
-Ну вот, хотели тебе,Мила, как лучше сделать, думали, что глубокие мысли шпрухов придадут тебе уверенности и силы, а ты, наоборот, загрустила. Чтобы разрядить тягостную обстановку, в разговор вступила другая женщина:
-Вчера я получила от родственников большущую посылку из Германии, так что будем сейчас, пока нет посетителей, пить чай с заграничной вкуснятиной.-И, глядя на Мелани, сказала,-да,  Милочка, я тут кое-что принесла специально для тебя, подумала, вдруг тебе интересно будет, а заодно и выведет тебя из мрачного состояния. Сестра всегда подкладывает в посылку  какое-нибудь чтиво для меня на немецком языке,- и протянула девушке газету.
Мелани взяла газету, увидела её название –«Хайльбронер штимме» ( «Голос Хайльброна»), и в миг  слетели с неё и грусть и печаль. Это было для нашей затворницы  не просто чтиво на немецком языке, это была газета- посланец  её родного края, где есть городок Некарсульм, в котором она родилась и выросла, и  который стал началом  всех начал в её жизни. Ведь все её нити, как исток реки, идут оттуда –от начала!
- А можно мне, фрау Линда, взять газету с собой,- попросила Мелани,- там спокойно и почитаю.
- Конечно, девочка, забери её себе совсем, мне она уже без надобности.
Мелани пришла домой, и то ли от истин шпрухов, так повлиявших на неё, или от обыкновенной усталости, а может от холодной и слякотной погоды, так негативно действующую на неё, она заснула. В последнее время  ей часто снились обрывочные, незапоминающиеся  сны и были они почему-то очень  тревожными. Около шести часов вечера к ней постучала хозяйка и позвала к ужину, после которого она всегда уходила на свою вечернюю работу: убирать помещение местной  администрации. Возвращалась она уже далеко затемно, ходила по дому тихохонько, боясь нарушить покой опекаемой и обожаемой  ею Мелани. Сегодня перед своим уходом фрау Херц предупредила девушку, что вернётся чуть позже, зайдёт по неотложным делам к своей престарелой  родственнице, которая приболела и нуждается в помощи.
  -Домовничай тут, чаёвничай без меня и ничего не бойся. Если захочешь что- то покушать, еда на плите. И храни тебя Бог, моя голубушка,- опекунша осенила её крестом;  этот ритуал она проделывала каждый вечер сначала со своими детьми, а теперь он автоматически перекочевал на Мелани.После ухода хозяйки девушка стала искать, чем бы заняться, и только тут вспомнила о газете. «Как же я могла забыть про тебя,моя неожиданная посланница с родины,- ругала себя Мелани, принимаясь за чтение. Газета была почти месячной давности, но это для изгнанницы было совершенно неважно. Мелани  вдруг остро ощутила, как соскучилась она по своей большой и малой родине. Начав читать газету, девушка как будто переместилась во времени и пространстве. Ожили, приглашая к себе, все памятные для неё места: небольшой, но очень значительный в экономике страны городок Некарсульм, где был когда-то такой родной и любимый дом, детская игровая площадка, где её галдящее население как в капле воды повторяло игры взрослых. А потом, как продолжение детского сада, начальная школа, откуда ведут три пути-ступеньки к дальнейшему обучению: нижняя –хауптшуле, средняя –реальшуле, и верхняя - гимназия, где она и оказалась, и где ей однажды вытерли слёзы, ласково назвали мышонком и попросили не плакать. Больше десяти лет отданы любимому спорту, который наверняка вознёс бы её на вершину мировой славы, если бы не... Всё это быстро промелькнуло в её сознании, а на смену выплыли: раскидистый каштан, пылающий цветущими розовыми свечками, огибающая его круглая скамья, на которой сидят она и Эрвин;  трепетное ожиданиие первого поцелуя и губы, шепчущие самые  волшебные слова  любви.  От этих воспоминаний  глаза девушки наполнились слезами; она отложила газету; ей было о чём подумать. «Может хватит рвать себе душу воспоминаниями; она забыта Эрвином, и надо как-то привыкать к этой мысли.» Мелани вспомнила слова матери о их социальном неравенстве  и впервые отчётливо поняла, что и вправду бессмысленно ждать чего-то, всё уже позади. Только кто скажет ей, как это сделать, да и нужно ли? Ведь именно любовь к Эрвину с тех детских лет до сих пор поддерживает и окрыляет её.
Она снова взяла в руки газету. Первая её страница  была посвящена местным новостям, рассказывающим,  что происходит непосредственно в крае. Следующие две страницы знакомили читателя с  происходящим в стране. Мелани перевернула очередную страницу. В ней  освещались уже международные cобытия, и начинались они репортажем на весь разворот газеты броским заголовком: «От нашего  собственного военного корреспондента в Афганистане», с его обозрения  о положении дел в этой воюющей стране, и о том,  как  там  живётся-служится солдатам бундесвера  в составе  международного военного контингента НАТО. Раньше девушка не прочла бы и строчки из чего- нибудь подобного:  репортажи о политической жизни стран и народов, военных конфликтах и прочих скучных в её понятии вещах её совершенно не интересовали. Но теперь? У  Мелани  вдруг задрожали руки, она вся напряглась. В этот момент девушка вспомнила о заветном желании Эрвина стать не просто журналистом, а военкором, чтобы не только понять причину возникновения военных конфликтов, но и словом жесткой правды помогать предотвращать их. Она была уверена, что его желание сбылось,  и она когда-нибудь прочтёт подобный репортаж  уже под его именем.
«Не первый раз,- писал собкор,-приезжаю я в эту многострадальную  страну, воюющую за право жить так, как хочет её народ, а не как ему навязывают сильные мира сего. Афганистан,- Мелани буквально впилась в текст,- это сплошное ратное поле, но не в классическом его понимании, где в сражении сталкиваются две противоборствующие стороны и где всё ясно и понятно: враг перед тобой,  и: или он тебя, или ты его. Другого не дано! Здесь же ратное поле не имеет границ. Жало смерти подстерегает своих жертв повсюду: на городских улицах, кишащем людьми рынке, на песчаных дорогах пустого поля, аэропортах и даже в святая святых –мечетях. Однако  и на том поле и на другом общим остаётся одно: гибнут люди и льётся кровь. А в многострадальном Афганистане это продолжается уже несколько десятилетий: ожившие давние кровавые клановые  разборки, государственные перевороты, вторжение советских войск, после ухода которых междоусобные кровавые конфликты разгорелись с  ещё большей силой. А затем самый страшный теракт одиннадцатого сентября две тысячи первого года в Нью - Йорке, падение башен- близнецов и тысячи погибших. В отмщение за это тягчайшее преступление первым был втянут несчастный Афганистан: там скрывался Бин Ладен - демон международного терроризма, гражданин Саудовской Аравии, представитель властвующей династии. Но её не тронули, оставили в полном покое, хотя лётчики, совершившие страшный теракт, были выходцами именно из этой страны. Солидарным  отмщением Афганистану занялись не только Соединённые Штаты Америки, но и всё НАТО. В рамках этого солидаритета участвует и наш бундесвер, занимаясь подготовкой  афганского спецназа и полицейских. Однако, свой репортаж о нашем контингенте войск я вынужден начать  с печального события, происшедшего на военной базе бундесвера как раз накануне моего прибытия. Там погиб мой юный коллега, только-только  начинающий нашу непредсказуемую  стезю военного корреспондента. О себе он мог бы сказать: «я не журналист, я ещё только учусь», а учился он на факультете журналистики одного из лучших университетов Америки, приехав туда из Германии.  Закончив первый курс, добровольно, по зову сердца, вызвался начать свою практику с Афганистана,  не боясь ступить на его горячие  уголья. И это после того,как весь мир облетели жуткие кадры обезглавленных в Сирии американских и английских журналистов  от рук игиловцев, отъявленных террористов самой низкой земной низи, мерзее, мразее и бесее которых  на земле нет. Назвать их людьми –язык не поворачивается. Это – уроды, и их уродство внутри: им вынули душу и сердце, сделали шайтанутыми и направили разливать по миру зло, ложь и кровь, неслыханную жестокость и ненависть. Среди этих бесчеловечных сатанинских понятий нет и не может быть места росткам святости и любви, как основе жизни.
 Невыносимо тяжело писать –«был»  о человеке юном, полном жизненных устремлений, ищущего свой путь в нашем неспокойном и непредсказуемом мире. Он был из числа элитной молодёжи, но не той низкопробной золотокрылой  мотыльковой молью, которая прожигает время своей такой короткой человеческой жизни, порхая по ночным клубам, казино и прочим злачным местам, удовлетворяя свои похоти. Наш герой был другим: вставшим на своё крыло и парящим в чистом небе  сильным и гордым молодым орлом, готового  стать яркой страницей в древней и славной родословной династии не только своей семьи, но и страны. Судьба же распорядилась по -иному. В своём  первом репортаже из кроваво-горячей точки он решил не ограничиваться только рассказами военных о  их службе, где каждый её день для кого-то из них мог оказаться последним. Здесь никто и никогда не  чувствует себя в безопасности. Юноша  хотел прочувствовать их службу на себе, целый день быть вместе с ними там, где они обучают афганских военных искуству борьбы с террористами.
  С каждой прочитанной строчкой Мелани всё более и более напрягалась от охватившего её  нехорошего предчувствия, заставившего сжаться её трепещущее сердечко. «Ранним утром,- читала далее Мелани,- выехала группа военных, в составе которой был и мой юный коллега, на  мощных бронестранпотёрах  и под усиленной охраной на учебный полигон, находящийся далеко за пределами военной базы. И хотя, казалось, всё было предусмотрено, чтобы избежать неприятностей, они произошли. Когда группа возвращалась назад, один из бронетранспортёров заглох  по непонятной причине. Чтобы не прерывать движение, остальные стали его объезжать, и именно тут мистическим образом сработал закон подлости: одна из машин напоролась на заложенный талибами  фугас мощнейшей взрывной силы, от которой даже  броня не спасает. Никто не знает, кроме судьбы, кому в подобной ситуации придётся погибнуть, быть раненым или остаться живым.Погиб только один, и им оказался мой юный коллега, начинающий свой непредсказуемый и тернистый путь военного корреспондента. По просьбе родных я не буду называть его имя. Он не написал своего первого репортажа из горячей точки, она сама поставила убийственную точку на его юной, полной надежд и любви жизни.Очевидцы поведали мне, что перед тем, как  покинуть этот мир, он произнёс идущее из глубины его души своё единственное последнее слово.  У человека, навсегда покидающего наш общий дом-землю, куда не уходят, а возносятся, последние его слова самые дорогие, им нет цены, потому что они неизмеримо высоки. У юноши этим последним словом, как уравнение всей его короткой жизни, было слово любви. Оно имело конкретное имя –Мэл. Он прошептал его по-ангельски тихо, но его услышали все. В эти его последние мгновения жизни с ним присутствовала она, его любовь, его Мэл. Её фото было обнаружено в обложке его паспорта: милое,красивое лицо совсем юной фигуристки. На обратной стороне было написано:-«Это моя дорогая маленькая Мэл, ждущая свою музыку!» В его записной книжке, у какого журналиста её нет, было найдено неотправленное письмо неизвестному адресату, но по содержанию было нетрудно догадаться –оно предназначалось ей, его Мэл. «Я искал тебя в списках членов сборной страны на предстоящую зимнюю Олимпиаду  в Сочи и не находил... Я разрывал себя, послушного и любящего сына, между родителями и любовью к тебе. Видать сидел во мне где-то очень глубоко тот сословный дух, против которого мне трудно было противопостоять в праве самостоятельного выбора. Но я всё равно найду тебя, где бы ты не пряталась от меня. Вот вернусь из Афганистана и всё оставшееся время летних каникул отдам поискам тебя, моя маленькая Мэл, потому что никакой другой  на всей огромной земле для меня нет и никогда не будет.»
Газета выпала из рук Мелани, а с ней началось твориться то, чего не передать никакими словами. В её душе бушевала буря! А обшеизвестно, что самые сильные и разрушительные бури- бури душевные, их сила не поддаётся никаким измерениям. Они сводят человека с ума, лишают его разума, который уступает своё место неподвластным его силе чувствам. Вот такая буря бушевала сейчас в душе несчастной  Мелани. И хлынула из неё ничем не сдерживаемая волна невыносимых горя, cкорби, боли и страданий, надёжно и глубоко-глубоко  упрятанных и уснувших в ней за те длинные месяцы без Эрвина, когда поняла:  она забыта им.  Но выходит нет, не забыта, а по-прежнему была любима!  Была? В мгновение ока все её чувства    вырвались снова на волю и взорвались таким  стоно –воплем, который, казалось, был услышан всей планетой. Единственным  свидетелем  её состояния был мирно дремавший в кресле кот Лео, который, почуяв неладное, пулей вылетел из комнаты и исчез в неизвестном направлении  подальше от греха. Неизвестно, что ещё выкинет их очаровательная гостья, к которой он так привязался и прописался на её просторах  не временным, а постоянным членом своего кошачьего местожительства.
  Слезный поток водопадом  катился по  лицу Мелани. Она, то выкрикивая имя любимого, то  делая паузы от перехватывающего её горло дыхания, переходила на еле слышный шёпот и  невнятно, давясь слезами, произносила: «Эрвина больше нет! ...О-о-о... Жало смерти настигло его на ратном поле... Он шептал моё имя перед тем, как покинуть этот мир... Прости меня, Эрви, что я усомнилась в твоей любви... Ты, мой дорогой, оказывается никогда  не забывал обо мне. Зачем ты ушёл туда, в незнакомую нам небесную обитель, один, без   меня?- пробилась вдруг через все обуревавшие её чувства ясная, как Божий день, мысль, приобретая конкретные очертания.
- Почему  один?- произнесла она вслух,-  я тоже иду к тебе, мой дорогой Эрви! –Нет, не думала  Мелани в эти минуты, что она поступает как одна из тех тысяч Джульет, готовых  ради любви  кинуться со скалы в пучину моря, глубокий омут реки, не глядя идти  в мороз и лютую стужу, чтобы замёрзнуть в поле и последовать вслед за любимым туда, без кого жизнь на земле бессмысленна. А для Мелани Эрвином было  заполнено всё: воздух, небо, душа и сердце с тех детских лет, когда он коснулся и вытер слёзы с её щёк, кто был для неё всей  Вселенной. Всё это, как после событий той страшной ночи, снова потухло, опустело,опрокинулось, а на смену пришло то, что кажется единственно верным и правильным. Она выбрала именно этот путь, потому что он хоть и бездумно-спонтанный, но для неё сейчас  вполне естественный, похожий на свой неоплатный долг тому, кого ты больше жизни любила, и кто любил тебя. Чувство стыда и вины, что она стала думать о нём плохо, по сути предала его в пустых и глупых мыслях об учителе, разрывали её сердце. «Эрви, мой благородный и смелый рыцарь,- шептала Мелани сквозь слёзы,- прости меня, пожалуйста, прости, что  я посмела, слава Богу только в своих глупых мыслях, поставить  на твоё место рядом с собой другого человека. Это, поверь мне, было всего лишь наваждением от навязчивых мыслей, что ты забыл меня. Твоя любовь, Эрви, оказалась выше моей; ты произносил моё имя в свой последний миг жизни, пока жало смерти не орошило твою душу смертельным ядом, но я исправлю свою вину, мой дорогой, ты только подожди меня, дай мне  совсем немного времени  собраться с духом.»
Его не могло быть здесь, но для Мелани он был в эти мгновения рядом, стоял перед ней и просил:-«не плачь, мышонок!» и протягивал ей ту куртку из детства, как будто звал за собой. Девушка так и сделала: перестала плакать, одела куртку и для окончательного решения задуманного ею безумия, открыла коробочку с лекарствами, которые мама  собрала ей в дорогу на всякий пожарный случай; вдруг пригодятся там, на далёкой и холодной чужбине, где, как говорят, всё плохо, о медицине и говорить нечего. Здесь были таблетки от кашля, температуры, головной боли и небольшая упаковка лёгкого снотворного. Мелани крепко сжала в кулаке именно эту упаковку.-« Это моё жало; оно поможет мне быстро и безболезненно уйти к тебе, Эрви, мой прекрасный и благородный рыцарь!» Стены дома давили не неё; ей хотелось быстрее убежать туда, в поле, где она могла бы стонать, вопить, рвать на себе волосы, звать Эрвина, чтобы он забрал её из земной низи в небесную высь, где они будут пребывать наконец –то  вместе. Она вышла за порог дома, успев подумать: «я ехала сюда за тишиной и покоем и, кажется, всё это с избытком получила, но злой рок искал, преследовал нас  с Эрвином повсюду. Его  он нашёл в горячем Афганистане, а меня здесь,  в далёком холодном краю, Алтае. Вспомнила и о своей опекунше: «Вы уж простите меня, фрау Херц, но по-другому я не могу. Вы когда-то мне сами сказали – без любви мир пуст; вот я и иду туда, где ждёт меня моя любовь, мой дорогой и обожаемый Эрви, мой благородный рыцарь!»
  Через тишину и темь наступившей ночи, мокрядь и лужи, подёрнутые тонкой наледью, брела несчастная Мелани  за околицу села в тёмное никуда, в раскинувшуюся перед ней манящую пустоту необъятного поля. «Это то, что мне нужно,-подумала про себя девушка и, сделав ещё несколько шагов вперёд, остановилась на его кромке. Что оно бескрайне-огромно, Мелани видела  при свете дня во время прогулок. И вдруг  это поле стало исчезать в её сознании, превращаясь в сверкающую ледяную арену, по которой  скользит, порхает белым лебедем она, Мелани, а где-то там, за кромкой яркого поля следит за ней Эрвин, вернее его душа. В её помутневшем сознании слышится такой любимый голос: -«Это моя маленькая Мэл, ждущая свою музыку, такая талантливая и очаровательная !» и он зовёт её к себе, зовёт, зовёт... Меркнут перед взором девушки  яркие софиты волшебного льда; вокруг снова непроницаемая чернота слившихся воедино поля и ночи. «Смерть, где твоё жало, предназначенное  для меня?  Поторопись, пока я не передумала ,- тихо прошептала она, ёжась от холодной мокряди, разжала  крепко сжимавший упаковку снотворного кулак и стала медленно высыпать снадобье на ладонь, как бы решая: делать- не делать? Пока решала, словно из ниоткуда налетел неожиданный порыв шквалистого ветра и смёл  с ладони всё её  содержимое. Мелани ошалело бросилась искать унесённые ветром капсулы, но впереди оказалась невидимая в  кромешной темноте большая лужа, в которой и исчезла её верная смерть вместе с жалом.  От бессилия что- либо исправить Мелани схватилась за голову и так побрела дальше в темноту лежащего перед ней пустого поля. На плач и рыдания у неё уже не осталось сил, слышна была только её горестная стонь. Дальнейший путь юной девушки в никуда  оказался совсем коротким и таким пугающе- непредсказуемым. В темноте она набрела на торчащий из земли большой пень спиленного накануне дерева,  споткнулась, сильно ударившись о него,  и с размаху распласталась на  холодной и мокрой земле. Мелани попробовала встать, но резкая боль в ноге снова опрокинула её наземь. Лёжа, она  вдруг ясно уловила идущий из-под  толщи земли  угрожающе- зловещий заглубинный гул исполина подземного царства, от которого,  казалось,  сейчас разверзнется земля и перед ней появится то самое смертельное жало, к коему она так упорно стремилась. Оно обещало ей лёгкий путь к Эрвину, было таким желанным и конкретным,  но как оказалось совсем ненадёжным; взамен она  получила  мурашки по коже, стучание зубов и неуёмную дрожь с головы до пят. Ей стало  запредельно- страшно, она начисто забыла, зачем, как и почему оказалась на этом тёмном пустом поле. Откуда ей было знать, что именно в этот момент в горах Алтая произошло довольно сильное землетрясение, и его отголоски по подземным лабиринтам докатились сюда, в степную даль Кулунды. Мелани ничего не оставалось, как только смириться с той внезапностью мистических перемен, что стали вдруг происходить с ней.От этого непонятно- ужасного загадочного гула подземного царства, неожиданного порыва шквалистого ветра, унесшего, словно пушинку, то самое смертельное жало, от слившейся в одно целое черноты неба и земли, её страх ещё более усилился. И вдруг её осенила такая ясная и простая мысль: «Это же Эрви, её смелый и благородный рыцарь, сражается за их любовь в царстве теней, удерживая  её от безрассудного шага. Это его чистая безгрешная душа  умоляет  Мелани остаться здесь, на земле, чтобы хранить память о нём и о их любви . –«Я всё поняла, мой любимый, -прошептала  она,-я должна жить!» Мелани сделала новую попытку встать, но от резкой боли вскрикнула и снова села на «удобно» - торчащий пень, безрадостно устремив свой взгляд в пустоту наступившей ночи.Пустота оказалась обманчивой. Из беспросветной тьмы на неё,  сверкая яркими  переливающимися огоньками, то пригибаясь к земле, то снова появляясь,  мчалась не иначе как ожившая от долгих десятилетий дойлевская собака Баскервилей. Мелани снова охватил неподдельный ужас. Отправляясь в небесный путь к Эрвину,чтобы разделить вместе с ним  его судьбу, она бездумно полагала, что этот путь будет лёгким:  проглотит все до единой капсулы и заснёт на этом поле вечным сном. Но не получилось ни проглотить, ни обрести лёгкого пути. Чего она никак не ожидала, так это встречи с матёрым  зверем, живым жалом, который мчался к ней на всех парах.  Мелани с ужасом осознала, что в борьбе с ним ей уже не помогут никакие навыки; правил  защиты  от зверей она не знала и будет беспощадно им растерзана. « Нет, нет, только не это! Эрви,  Эрви, спаси меня!» - молча просила она, но во-время поняла, что от объявшего её ужаса  она должна не молчать, а вопить. И Мелани во всю мощь своих спортивных лёгких истошно  закричала:
  -Хильфе! Хильфе! (Помогите! Помогите!)
 И вдруг совсем недалеко от себя она увидела ярко- вспыхнувший луч света ручного фонарика. В другое время её бы и это испугало, ведь его носителем наверняка был представитель так ненавистного ей мужского племени. Сейчас же она  несказанно обрадовалась, услышав прозвучавшую на русском языке, но такую понятную команду: -«Кир, ко мне!» Огоньки  зверя повернули в обратном направлении, а потом вместе с невидимым обладателем голоса и очевидно хозяином животного, стали приближаться к Мелани  со словами:
  -Не бойтесь, собака вас не тронет! –и перед ней возникла фигура мужчины с фонариком в руке. Голос с оттенком  бархатного баритона был Мелани до боли знаком, жил в ней с того самого урока в музее,  только сейчас он не был мягким, а звучал жёстко и требовательно. ,,Учитель!“ – в радостном возбуждении воскликнула про себя Мелани. Да, это на самом деле был он, преподаватель истории местной средней школы, Алексей Иванович Наумов, двадцати пяти лет отроду, холост и со свободным на данный момент сердцем. Жил он неподалёку на краю села и каждый вечер, несмотря ни на какую погоду, выводил своего пса Кира на прогулку, предварительно  одев на него  ошейник с неоновыми огоньками, чтобы отслеживать в темноте его передвижение, и которые так смертельно напугали  Мелани  своей похожестью с образом собаки Баскервилей Конан Дойля. Алексей подошёл ближе и осветил пень, на котором сидела перепуганная девушка. В отличие от неё, он не узнал ту, которая месяц назад тоже слегка поколебала его свободное сердце.
  -Кто вы, и как здесь оказались, ведь уже давно ночь на дворе? –спросил он её по-русски. Темнота скрывала от Мелани его удивлённое лицо, зато звучал голос, который в данной ситуации вдруг и сразу стал для неё таким родным, разлился в душе необыкновенным блаженством и радостью спасения.
  -Говорите со мной, господин учитель,  пожалуйста,  на немецком или на английском, я не понимаю по-русски,- попросила девушка, зная от женщин, что он владеет и тем и другим.
  -А, вот вы кто: фея из музея! -Хорошо,- сказал Алексей, наконец-то узнавший девушку, и повторил вопрос по-немецки. В его голос вернулась так покорившая когда-то Мелани мягкость. –Только, пожалуйста, не называйте меня господином; это слово  для меня неприемлемо, потому что  у нас так не принято; не те взаимоотношения между людьми, как у вас на западе. Называйте меня  просто  Алексеем, ведь вы для меня не ученица, и я для вас не учитель, а просто постороннее лицо чуть-чуть постарше вас. Хотелось бы нам с Киром услышать и ваше имя.
  -Меня зовут Мелани, но здесь моё имя немножечко постругали и теперь я здесь для всех –Мила.  Девушка попыталась встать, от радости начисто забыв о боли в ноге, застонала и снова опустилась на свой спасительный «трон».
  -Да, но вы, Мелани, не ответили на мой вопрос: как вы здесь оказались?-снова повторил Алексей.
  -Я,-услышал он в ответ,- решила прогуляться перед сном, задумалась о чём-то видимо очень для меня важном и не заметила, как  ушла далеко за село. Хотела вернуться домой, но  в темноте налетела на вот этот торчащий пень и, кажется, сломала ногу, не могу идти и уже приготовилась встретить смерть на этом поле.
  -Ну,- сказал учитель,- смерть пусть нас подождёт, а вот диагноз для вашей ноги должен поставить врач, куда мы сейчас и отправимся. Вы, Мелани, посидите, пожалуйста,  какое-то время  здесь под охраной Кира, а я пока сбегаю за своей машиной, чтобы отвезти вас в больницу.  Это недалеко, я скоро вернусь.
  -О-кей, Алексей,- откликнулась повеселевшим голосом спасённая и стала ждать своего спасителя. О целях своего действительного  пребывания на пустом чёрном поле она скромно умолчала, а может даже сама поверила в сказанную учителю свою  маленькую ложь во спасение. Боль в ноге, да толика радости  от неожиданной встречи с учителем –спасителем- вот что занимало её в эти минуты.
   Ждать пришлось недолго. Алексей подошёл к Мелани, помог подняться и убедившись, что девушка действительно не может идти, с её разрешения осторожно взял её хрупкое тельце в свои сильные и надёжные руки.
  -Пожалуста, девушка,- попросил он,- держитесь за меня покрепче. Вы такая лёгкая, как пушинка, и я боюсь как бы порывом ветра вас не выдуло из моих рук, к тому же поле перепаханное,неровное, не споткнуться бы ненароком.- Мелани обвила его шею руками, склонила голову на его плечо, почувствовала его теплоту, и такая неземная радость заполнила её сердце, что она прослезилась. В эти мгновения  девушка почувствовала себя маленькой девочкой из детской песочницы, когда тебя берут на руки, а ты склоняешь свою головку к родному плечу, и руки, которые несут тебя, такие тёплые, ласково- нежные и очень надёжные. Всё это исходило для неё сейчас, в сию минуту, от рук Алексея, в которых она нашла  для себя не просто тепло, нежность и ласку, а что-то в высшей степени большее.В эту минуту Мелани окончательно и бесповоротно простила  так ненавистную ей  сильную половину человечества, несущую сейчас на своих сильных руках его вторую половинку- женщину, такую слабенькую и бесконечно дорогую!
  Кто ответит, как это вмиг и сразу происходит с тобой? Кто, Мелани? как не твои собственные душа и сердце! Ведь совсем недавно всё в ней было пропитано скорбью,  стонало, рвалось из груди к тому, кто умер с твоим именем на устах. Да всё очень просто, моя девочка: жизнь победила смерть, вырвала тебя из её лап порывом ветра, уничтожив вместе с ядовитым жалом и досмерти напугав её саму гулом подземного царства, а  матёрый зверь оказался всего лишь добрым и ласковым Киром. Это она, жизнь, очень дорогая вещь на свете, встала на смертельном пути, оберегая тебя, Мелани,  вереями самых крепких и надёжных  ворот. Это она  в самый тяжкий   момент вернула тебе радость  бытия и положила в твою безгрешную душу бесценный подарок –зарождающееся светлое чувство новой любви, потому что ею держится на земле всё. Она и есть сама жизнь!


                КОНЕЦ  1-ой части
          ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОСЛЕДУЕТ, если...

           СОНЯ  ХАЙДТ,
           г. ВАЙНСБЕРГ.  БАДЕН-ВЮРТТЕМБЕРГ. ГЕРМАНИЯ.
           Ноябрь, 2020 г.