Ветра Индии

В этот раз меня занесло в древнюю Индию.
Заходило солнце. Оно уже не пекло, а нежило. Я вышел к излучине реки, пытаясь найти брод, и увидел старика, сидящего на песке, и мальчика с ним, наверное, внука. Они жарили рыбу и с удивлением смотрели на меня. Небольшая лодка была вытащена на берег. «Перевозчики», - подумал. Я подходил медленно и улыбался, пытаясь показать им, что я не опасен. Я посмотрел на себя со стороны и увидел сухого смуглого мужчину средних лет и достатка.
- Мир вам, - сказал я. Старик ответил:
- Да прибудут с тобой Боги великой троицы-Тримурти! Прошу разделить с нами скромный ужин.
Я не стал отказываться, хоть и не был голоден. Если бы я отказался, между нами возникло бы непонимания. Я медленно жевал сухую лепешку, запивая водой из реки, и потихоньку отщипывал жареную рыбу. Это было ужасно вкусно. Я вспоминал, когда я был принцем. О, какие изысканные блюда подавались мне на стол?! Но я быстро пресыщался ими. Что легко достигается, то мало ценится.
Старик и мальчик внимательно смотрели на меня, как я ем. Они молчали. Ждали. Давая мне спокойно поесть. Старик был искренне рад моему приходу. Он будет много дней вспоминать наш ужин. Ведь каждый гость от Бога, и это истинно так, но понимаешь это только в мудром возрасте.
Я посмотрел в глаза и «вошёл» в мальчика, увидел в нём яркую звезду в центре головы, а в груди - розу. Я внимательно смотрел ребёнку в глаза и улыбнулся:
- Как тебя зовут?
- Ананда, - смущаясь, сказал он.
- Тебя ждёт великое будущее, Ананда.
Ребёнок смутился, и я не стал его давить взглядом.
Я посмотрел в глаза старика и увидел реку. Он всю жизнь работал перевозчиком.
- Покажи мне свои руки, - попросил я.
Они были мягкими, на них не было мозолей.
- Ты добрый человек, - сказал я старику. Ты ничего не зажимаешь крепко и, наверное, легко отдаёшь.
- Наверное.
- Да, - легко согласился старик.
Мне захотелось сделать им, что-нибудь приятное.
Я достал флягу с драгоценным бальзамом, пряным и сладким. Налил маленькую серебряную рюмочку и протянул старику. Старик, понюхав и чуть попробовав, сказал:
- О, господин, это драгоценное вино, я такого никогда в жизни не пробовал.
Я смотрел ему в глаза и улыбался, подбадривая его. Волшебный напиток вливался в его высохшее тело, распрямлял, наполнял его соком жизни. Глаза старика заблестели, на щеках появился румянец.
- Пей до дна, уважаемый, - сказал я ему, подливая ещё.
Теперь старик смелее осушил рюмочку. Кровь забурлила в нём, его широкая улыбка перешла в смех.
- Я чувствую себя 20-летним юнцом.
Я налил половинку рюмочки и протянул её мальчишке. Он замотал головой в испуге. Дед похлопал его по спине и сказал:
- Пей, ты никогда такое не попробуешь больше.
Я понял, что мальчик был его сыном. Труд и солнце быстро старят тело. Ребёнок пригубил и засмеялся:
- Ух, ты! Сладко!
Я начал покачиваться в ритме своей внутренней волны и на распев стал рассказывал им:
- Ваша река поит всю землю водой. Но она и разделяет деревни. Без вас люди не смогли бы встретиться друг с другом. Благословенен ваш труд. Вы как двери, соединяющие и разделяющие залы. Двери никто не замечает, но стоит только захлопнутся двери, как все сразу поймут её важное значение.
Старик шумно задышал, и расправил с гордостью  плечи. Потом они стали играть в игру, похожую на ладушки. Они поймали свой ритм, а значит, и смысл жизни.
Я точно знал, что через пять лет здесь будет проезжать раджа и красота и тонкий ум Ананды сразит его. От юноши всегда будет исходить запах этого вина. Со временем он станет великим визирем.
Я мигнул, и исчез… Грёзы перенесли меня в новое время и место…
* * *
…Я возник в большом торговом городе.
Я - толстый, наглый купец. Мой огромный живот поддерживает кушак из драгоценной парчи, которая переливается на солнце. Такую же огромную чалму из зелёного шёлка украшал изумруд. Я не спеша, шёл на собрание городских купцов, вытирая пот и отдуваясь. За моей спиной шла охрана, разукрашенная как павлины. Когда я вошёл в зал, все шумно приветствовали меня. Они давно меня ждали. Такому солидному и богатому не пристало спешить. Я смотрел на них, и как страницы переворачивались.
Вот сухой Саид, жадный и подлый, вот толстый Рами, который боится своей жены - они все были для меня открытой книгой, а я был для них загадкой. Я должен был сдвинуть, выбить их алчное сознание из привычного гнезда. Я сидел и молчал, тяжёлым взглядом заглядывая к ним в душу. Я стал раскачиваться, и нараспев стал рассказывать, как трудны и опасны торговые пути и что в самые отдалённые уголки попадают необходимые товары и тот, кто скажет, что купцы крохоборы, пусть сам попробует. Все одобрительно загудели.
- Ткани, шелка, вина, пряности - всё это дает людям радость. Иногда караван идёт полтора-два года, постоянно подвергаясь нападению разбойников, и мы вынуждены тратить прибыль на охрану.
Все опять одобрительно загудели. Они расслабились - я был свой. Я видел, как оттаивают в верхней части груди льдинки. Глава купеческой гильдии стал славословить:
- О, падишах всех купцов. О Вашей мудрости ходят легенды. Но сегодня мы видим, что Вы являетесь солнцем среди туч…
Я посмотрел ему в душу тяжёлым взглядом, и он затрепетал. И я, раскачиваясь, продолжил:
- Вы хорошо знаете, чтобы у нас покупали товары, люди должны иметь деньги и желание. Я предлагаю, чтобы каждый в своём городе или селении создавал школы, мануфактуры по выделке ткани. А чтобы весть о вашей мудрости и щедрости разнеслась, необходимо строить небольшие больницы.
Я увидел, как опять тревога и лёд стали нарастать в душах.
- Не бойтесь, никто вас неволить не будет. И сегодня же я учреждаю кожевенную и ткацкую мануфактуру на окраине вашего города. Люди будут работать и зарабатывать. Ткани и выделанной кожи будет много, очень много. И она будет не такой дорогой, как у вас. Люди будут покупать у меня.
- Уважаемый, ты берёшь нас за горло.
- Вас самих давно уже жадность взяла за горло. Тот, кто скуп, тот и глуп, и непременно разорится.
Они зашумели, задвигались, вскакивая с мест. Я погрузился в себя и понял, что не хватает ещё чего-то, какого-то реального действия и увидел: на склоне горы стоит человек и раскачивает камень. Камень шатается, но не поддаётся. Но вот человек рывком сбросил камень с горы и возник камнепад - целая лавина камней. Я - этот камень.
- О, зеница моих очей, - сказал глава гильдии. - Мы в смятении, мы не такие богатые, как ты. Ты уедешь…
- А вы будете дрожать над своими копейками!
Я сделал знак, и слуга поднёс мне сундучок с драгоценными камнями.
- Для начала я учреждаю школу и сам пришлю учителей. Мне нужны умные и здоровые работники, а не забитые рабы.
Я чувствовал, что камень шатается всё больше и больше. Но они всё ещё сомневались. Тогда я добавил ещё горсть драгоценных камней:
- Здесь я открою свой магазин.
И я услышал грохот каменной лавины. Я выбил их из привычного гнезда. У каждого из них в голове замелькали планы на будущие, новые проекты и радость творчества и предпринимательства заполнила их. Они занялись сами собой.
Я моргнул и исчез…
* * *
…В этот раз меня занесло во дворец раджи.
Я был высоким и стройный с двумя саблями на поясе. Длинные усы были завиты спиралью. Навощённые и напомаженные, они были прикреплены к щекам. Я был легенда, я был лучшим из воинов. Знаменитые воины и военачальники собрались в небольшом зале, ожидая приёма у раджи. Готовились к новой войне. Я заглянул каждому в душу и понял, что это, наверное, самое трудное из моих путешествий. Не гордость, а гордыня заполняли этих петушков сверху до низу. Они смотрели на меня с восхищением, желая познакомиться с великим воином. Но я повернулся к ним спиной, они были мне не интересны. Невозможно создать сдвиг в душе, сделать шаг вперёд, если сознание зазеркалено само на себя. Если мужчина любуется только собой, окружающий мир для него исчезает. Они легко убивали, легко умирали, называя это честью, а я видел лишь гордыню. Я с разочарованием вышел из зала в анфиладу дворца и возле дальнего окна увидел молодого сидха. Он смотрел в окно. «Ура!» - запело моё сердце. - Он был живой, настоящий. В нём плясал небольшой, но яркий огонёк в груди. Не доходя до него пяти метров, я почувствовал, что-то не то, что-то необычное. Молодой человек повернулся ко мне - это была девушка. Я с удивлением открыл рот и со стуком захлопнул его.
- Что, великий воин тоже будет издеваться надо мной?
Передо мной возникла невозможная ситуация. Женщина не может быть воином. Её глаза неистово горели. Я поклонился ей в приветствии намастэ, - это сложенные ладонями на груди.
- Приветствую тебя, юный воин!
Её кулачки не разжались. Она всё также с вызовом смотрела на меня. Я уже всё знал о ней. Она единственная дочь главного воеводы раджи. Её мать умерла при родах, и отец воспитывал её как мальчика, и добился разрешения на воинский сан, но люди её не приняли и не поняли. Каждый день она ощущала на себе насмешливые взгляды мужчин и уколы женской зависти.
Я не смотрел на неё, я смотрел в окно, давая время ей остыть.
- Скажи, воин, что бы хотелось тебе больше всего на свете? - сказал я медленно. Я точно знал ответ: - Хочу быть мужчиной.
Но она смотрела в окно, как и я, и тихо прошептала:
- Я хочу любить, я хочу любить.
Я заметил, что она сказала - я хочу любить, а не чтобы любили меня. Значит, она хочет давать свет души своей. Это и есть любовь. Бутон её сердца созрел. Любовь - это аромат цветка. Он просится на свободу. Её грудь медленно и высоко вздымалась. Она успокоилась. Я повернулся к ней и посмотрел в глаза:
- Ты прекрасная, ты живая. А это - напыщенные индюки. Знай, что ты прекрасна!
У неё заблестели глаза. Вот- вот брызнут слёзы. Мы молча смотрели в окно, стоя плечом к плечу. Я тихо сказал:
- Я могу помочь тебе.
Она рывком повернула меня к себе и вскрикнула:
- Ты кто? Ты не сидх. Кто ты?
«Боже мой», - думал я, - «только женщина может видеть сквозь личину».
- Мы сделает так. Сейчас мы с тобой пойдём к нашим героям и разыграем сцену ссоры. Ты оскорбишь меня, я вызову тебя на дуэль и тот, кто броситься тебя спасать и есть твой мужчина. Кто посмеет пойти против великого воина - только тот, кто любит безоглядно!
Я открыл двери и стал на пороге, закрыв её собой. Все воины ожидающе смотрели на меня. Они прекратили хвастаться своими подвигами и чего-то ждали. Я грозно обвёл их взглядом, стараясь найти того единственного. Но не нашёл в них уголька любви. Девушка сзади налетела на меня, толкнув меня сильно вперёд.
- Ой, извините.
- Ты посмела коснуться меня? Я сейчас тебя отшлепаю!
Отцепив сабли, я схватил за руку девушку и поволок в другую комнату, шепнув ей:
- Кричи, сопротивляйся.
Мы зашли в тёмную комнату, я положил её на колено и стал шлепать по ягодицам так, чтобы удары были слышны в коридоре.
- Сильнее кричи!
Девушка кричала. Текли минуты. Мне стало её жалко, и я ладонью стал шлепать по полу. Бедная, она уже охрипла. В дверях никто не появлялся. Она встала и со слезами на глазах спросила:
- Как же так, ты же обещал?
Странно, у меня всегда всё получалось, я всегда мог создать сдвиг, изменение. А в этот раз почему-то не получилось. Мне было неловко перед ней. Ведь я был безоружен и избивал женщину. А по закону сидхов любой воин обязан защитить беззащитную женщину. Но ни один из героев не пришёл к ней на помощь. Я взял в ладони её лицо и сказал:
- Понимаешь, за много поколений перерождений их сердца очерствели. Они стали нищими духом, они не могут любить и не могут принять любовь. Мы можем их только пожалеть. Мир без любви - это мир без запаха и цвета. Прошу тебя, не обижайся на них. Я заберу тебя с собой туда, где ты найдёшь любовь.
Когда я зашёл за своими саблями, сидхи подобострастно улыбались мокрыми губами. Я подошёл к девушке, взглянул ей в глаза, и мы исчезли…
…Мы возникли на ступенях величественного храма. Он был высотой с 20-этажный дом. Храм и парк был окружён рукотворным озером. Вверх и вниз по лестнице шли паломники. Это видение было величественным и прекрасным. Тысячи сандаловых палочек создавали густой аромат уюта. Разные группы паломников пели священные гимны. Это мне напоминало улей и гудение пчёл. Там, в глубине храма накапливался мёд человечества. Молитвы, служение, обряды, ритуалы способствовали накоплению тапаса - духовного жара сердец, и распоряжаться этим высоким богатством могли только первосвященники - брамины. (Историческая справка. Брама или Брахмо - Бог-отец, Бог-творец всего сущего). Они могли совершать истинные чудеса - изменять погоду, останавливать мор, улучшать плодородие почвы. Но всё упиралось в их чувство меры и правомочности.
Мы медленно и благоговейно вошли в храм. Я оглянулся - девушки уже не было рядом. Юноша с кудрявыми длинными волосами увлечённо что-то ей объяснял. Я присмотрелся к ней - бутон её сердца наливался. Вот-вот лопнет. Я моргнул и оказался на самом последнем этаже храма.
Это был огромный белый зал без каких-либо украшений. Только белые стены, едкий запах побелки  и слепящее солнце над нами. В центре зала стоял Учитель. Он опирался на посох. Он возвышался над всеми больше, чем на голову, и не спеша, что-то говорил. Вокруг него стояли ученики. Ближе всего к нему были ученики в белых, второй круг в жёлтых, третий - в оранжевых одеждах. Все остальные, как и я, были в неопределённой одежде, а чаще в лохмотьях. Люди медленно двигались по кругу, при этом передавая слова Учителя друг другу. Когда слова доходили до нас, до нас, сирых, то, конечно же, они изменялись и теряли свою силу, а порой и смысл. Быстрее всего двигались люди в нашем неопределённом слое. Мы менялись местами и тот, кто приближался к оранжевым, светлел, и иногда менялась варна, окраска и тогда человек мог перейти на другой уровень. А иногда происходило и обратное. Человек из жёлтого мог вернуться в оранжевый уровень. До меня долетали какие-то слова, шорохи, шёпот, но я их не понимал, вернее, не хотел понимать, как не понимаю гудения пчёл. Я намеренно стоял на месте, не сдвигаясь, поэтому стал совсем чёрным, а потом невидимым. Я стоял и смотрел на Учителя. И Учитель с поднятой рукой вдруг вздрогнул и стал искать меня. Нашёл. Мы долго смотрели внутрь друг друга и узнали. От нашего напряжения глубоко под землёй вспучилась тугой волной магма, началось землетрясение, волна за волной набирая силу. Огромные блоки храма скрежетали. Храм угрожающе раскачивался. Пыль как туман заполнила его залы. Люди в ужасе бежали, бросая всё.
Когда землетрясение успокоилось, пыль осела. В зале осталось не больше десятка человек. В них не было страха потому, что они не чувствовали, не понимали, что происходит. Они были в состоянии сомадхи (состояние начала внутреннего просветления).
Учитель с напряжением и с упрёком смотрел на меня. Белоснежные одежды учеников стали как у всех серыми от пыли, но внутри них от пяток до макушки горел чистый белый столб огня, пережигая  тени прошлого. Я сказал ему:
- Эти настоящие, их учи.
Учитель всё также смотрел на меня.
- Вспомни, как мы в детстве мыли золото.
И мы вспомнили, как ещё детьми стояли в горном ручье по колено и вымывали золотые искорки. Тот, кто сильно старался и мутил воду, не мог ничего найти. Мы надеялись больше на чутьё и намывали больше всех. Я сказал Учителю:
- Если бы ты и дальше продолжал крутить круг, смешивая все слои между собой, то в них бы растворились и эти золотые искорки.
Я медленно пошёл на встречу Учителю:
- Пусть они созреют, как мы когда-то. И когда они достигнут такого напряжения, что в них вспыхнет солнце - они сами станут источником света.
И тут он понимающе улыбнулся мне в ответ и сказал:
- Да, я помню, что ты когда-то взял холодную воду из ручья и, смешав её с кипятком, спросил меня - сможешь ли заварить теперь чай? - он засмеялся. - Чтобы получился настоящий чай, надо долго кипятить воду, и только потом заварить ароматный чай.
Мы посмотрели на учеников - пламя разгоралось.
- Теперь их уже не остановишь, - сказал я.
- Да, уж, - подтвердил Учитель.
Я мигнул и оказался в прохладном зале отдыха раджи.
Мы возлежали на подушках возле фонтана. Раджа - немолодой человек, уставший от жизни. Он имел всё, но чего-то не было. Не было душевной радости. Придворные не могли понять, что творится с хозяином. Вспышки гнева и загулы сменялись долгим тягостным молчанием. «Мабудь зурочилы, наверное сглазили», - думали-гадали они. Раджа страдал. Ему было тяжело где-то глубоко в груди. «Всё не так. А как?» - спрашивал он сам себя.
Старый советник опекал его с детства, был ему как отец:
- О, раджа, далеко в джунглях, очень давно, живёт отшельник. Я был ещё ребёнком, когда он уже был древним. Я точно знаю - только он способен тебе помочь.
Раджа всплеснул в ладони:
- Что же ты так долго молчал?
Раджа послал отряд отборных людей с дарами и просьбой, чтобы пригласить святого во дворец. Когда они вернулись ни с чем, ужас как ночь упал на дворец. Отшельник отказал радже и все знали, что гнев его будет страшен. Раджа не мог понять - как простой монах посмел ослушаться его?
- О, Солнцеликий, не вели казнить, выслушай! Монах нам сказал, что ему ничего не надо от раджи. И если радже что-то надо от него, пусть он и придёт к нему. Мы не могли силой заставить святого. Я всё сказал, и готов умереть. Я не выполнил твой приказ.
Раджа задумался и внезапно гнев его вспыхнул смехом. Он смеялся над собой. Оказывается, нищий может управлять раджой.
- Да, мы поедем к нему.
Раджа стоял и смотрел как отшельник, закрыв глаза, покачиваясь, как кобра сидит в божественном потоке. Даже он не мог нарушить молитву монаха. И опять раджа улыбнулся. Он завидовал отшельнику. «Да, действительно. У него есть то, чего нет у меня, то, что я так долго искал».
Раджа сел перед монахом и стал ждать. Когда отшельник открыл глаза, они смотрели друг в друга как равные.
- Что бы тебе хотелось, старик? Я выполню любую твою просьбу!
- У меня всё есть, ты не можешь мне ничего дать.
- Тогда ты дай мне. Я страдаю. Дай мне радость, ту, что светится в твоих глазах.
- У тебя совсем нет тапаса - духовного жара. Ты растратил себя в заботе и суете. Потому и ноет у тебя в груди. Тапас - единственное богатство, которое пребудет с тобой всегда. Пребудет и после смерти.
Отшельник возложил ладонь на макушку головы раджи и груз, томивший его, исчез. Лицо раджи просветлело.
- Я хочу стать твоим учеником.
- Ты им стал уже тогда, когда впервые в жизни рассмеялся над собой.
Так родился блаженный раджа. Он отрёкся от царствования, но не стал отшельником, а образовал ашрам блаженных, радостных, который существует и до сих пор.