Спасти париж 9

                Часть четвёртая

                ВТОРЖЕНИЕ


«У мира разболелась голова, и ему надоело германское бряцание оружием. Мы были крайне раздражены прусским милитаризмом, его презрением к нам, человеческому счастью и здравому смыслу, и мы просто поднялись и пошли против него...»
                Бернард Шоу.
 
                Глава первая
                АКТ ПРИЗНАНИЯ ВИНЫ

    Германская Империя к лету 1914 года была единственной из европейских держав полностью готовой к большой войне, и она решила сполна этим воспользоваться: в июле немцы без тени сомнений раздали не¬скольким своим соседям грозные ультиматумы, а начиная с августа, предъявили им ноты войны. Германцы подняли против себя почти всю Европу за исключением союзной Австро-Венгрии и склоняющейся к ним Турции. Наконец определилась с выбором Англия, объявив всесильной Германии, что вступит против неё в войну, если немцы перейдут границы нейтральной Бельгии. Грохочущий военными маршами Берлин, распевающий хвалебные песни о «крови и железе», пришёл в ярость: «Как так? Нам? Нам, диктующим всем условия, угрожают ультиматумом!» Тут же у английского посольства забурлила агрессивная толпа, которая била стёкла и кричала:

- Будь прокляты англосаксы!
- Боже, покарай Англию!

    По этому досадному и обидному поводу скрежетал зубами и кайзер Вильгельм И: «Это расовое предательство! Нас окружают. Подумать только, Георг и Ники сыграли против меня!» Эту ненавистную тираду он сказал к вечеру 4 августа, а с самого утра у германского императора на¬строение было лучше. Вильгельм II, несмотря на хмурый рассвет и зарядивший дождь, вышел из своей резиденции провожать конные части на запад, куда планировался первый удар сильнейшей армии мира. Стройные эскадроны бравых кавалеристов услышали напутственные слова своего кайзера: «Вы вернётесь домой ещё до того, как с деревьев опадут листья...»

    После провода войск Вильгельм II назначил депутатам парламента и другим значимым лицам империи встречу в рейхстаге, в Белом зале. На тронную речь кайзера собрался полный зал гражданской и военной элиты Германии. Все они шумно обсуждали последние роковые события и с большой ненавистью говорили о России:

- Русский царизм — вот наш главный враг!
- Русские варвары и деспоты!

    Гул в зале оборвался с торжественным появлением генеральской свиты и самого императора одетого в парадную военную форму, в шлеме и с драгоценной саблей у пояса. Он читал перед собранием подготовленную речь и всячески оправдывался:
—Мы вынули меч с чистой совестью и чистыми рука¬ми. Война спровоцирована Сербией при поддержке Рос¬сии.

      Император вдруг замолчал и посмотрел в зал, как бы желая найти поддержку, и он её нашёл в криках негодования и ликования:

- Позор России! Война царизму!
 - Слава Германии!

      Когда подобострастные восклицания улеглись, Вильгельм II патетически объявил:

—С этого дня я не признаю никаких партий! Для меня существуют только немцы!
       Помпезное здание рейхстага сотрясалось от восторгов:
- Слава кайзеру!
- Слава народу!
- Слава Германии!

     После речи кайзера слово взял премьер-министр Теобальд Бетман-Гольвег, который неожиданно для всех разоткровенничался и разоблачил и себя, и Вильгельма II:

—Наши войска оккупировали Люксембург и возможно уже находятся в Бельгии... Наше вторжение в Бельгию противоречит международному праву, но зло, — я говорю откровенно, — которое мы совершаем, будет превращено в добро, как только наши военные цели будут достигнуты...

       Бетмана прервали одобряющие крики:
—Очень верно!
       Премьер, снисходительно улыбнувшись, горделиво закончил:
—Какова бы ни была наша участь, четвёртое августа 1914 года войдёт навечно в историю как один из величайших дней Германии!



                Глава вторая
                ПЕРВОЕ СРАЖЕНИЕ ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ

     Четвёртого августа в девятом часу утра немецкие вой¬ска нарушили границы нейтральной Бельгии. Огромную массу солдат в серо-зелёных шинелях встретили только бельгийские жандармы возле своих сторожевых будок. Они бесстрашно открыли огонь по мышиным полчищам, растекавшимся по полям, но сопротивление храбрецов было тут же подавлено. Главное, что успели сделать жандармы — это оповестить свою небольшую страну о вторжении Германской Империи.

     Столичный Брюссель забурлил от негодования на вероломного врага, который растоптал нейтралитет, гарантированный, в том числе, и самой Германией. Бельгийский ко¬роль Альберт тотчас облачился в военную форму, чтобы отправиться на заседание парламента. Он сел на лошадь, а его супруга с детьми последовала за ним в открытой коляске. Встревоженный событиями народ высыпал на улицы и многие присоединились к королевской семье, выказывая им полное единение. Горожане шли нестройной толпой в окружении национальных флагов, их осыпали цветами с балконов и окон. Почти все плакали, осознавая величие момента и жертвенность дела, на которое поднялась маленькая Бель¬гия. Люди надрывно кричали:

- Да здравствует независимая Бельгия!
- Смерть убийцам!

    С самого утра от Брюсселя в сторону германской границы выезжали военные колонны, густо облепленные провожающими солдат знакомыми и родственниками. Воины были буквально завалены фруктами и хлебом, мясом и сырами. Бельгийцы прощались друг с другом, прощались с весёлым мирным временем...

    Германская армия на западе выбрала для первого уда¬ра район города Льеж. Здесь немцы могли выйти на равнинную часть Бельгии и через неё к незащищённой границе Франции, после чего открывался прямой и короткий путь на Париж. Такую «победную» дорогу выбрал генеральный штаб, чтобы поразить Французскую Республику в самое сердце. Первый камень на пути агрессоров был Льеж, и его окрестности с двенадцатью фортами на левом берегу реки Маас. Долгими годами и упорным трудом создавали бельгийцы этот защитный рубеж, который многим казался непреодолимым. На западе считали, что льежские фортификации выдержат

многомесячную осаду врагов. И это было мнение военных и учёных, так как каждый форт представлял собой настоящую крепость при орудиях и пулемётах, с гарнизоном в четыреста человек, защищенных многометровым слоем бетона и камня. Ровное пространство между фортами насквозь простреливалось, а подступы к бастионам берегли глубокие рвы глубиною до двенадцати метров.

    Германцы десятилетиями готовились к большой европейской войне и в частности к взятию крепостей вероятно¬го противника. На заводах Круппа были изготовлены орудия огромной разрушительной силы: 420-миллиметровые пушки длиной в девять метров и весом в 98 тонн, которые стреляли 520-килограммовыми снарядами на расстояние в 15 километров. Также на австрийских заводах фирмы Шкода были изготовлены мощные мортиры диаметром в 305 миллиметров , с почти аналогичными германским показателями. Каждую такую пушку обслуживало 200 артиллеристов с десятками лошадей.

    Немцы были до того заносчивы и уверены в своей скорой и быстрой победе над маленькой Бельгией, что даже не верили в какое-то сопротивление своим многочисленным корпусам, сосредоточенным у Льежа. Самонадеянные германцы не сподобились сразу взять с собой, к границе, осадные орудия. Бесконечные колонны солдат в остроконечных шлемах, марширующих под песню «Германия превыше всего», казалось, никто не может остановить. Впереди скакала кавалерия, и ехала пехота на автомобилях, и всё было хорошо, пока авангард захватчиков не упёрся в реку Маас у взорванных мостов. Любая попытка переправиться встречалась шквальным огнём бельгийцев. За первый день захватчикам удалось зацепиться только за один плацдарм.

     На завтра германцы начали штурм всех фортов, удалённых от Льежа. Яростные атаки производились по старинке: наступали плотными колоннами против пулемётного и артиллерийского огня бельгийцев. Эта ущербная так¬тика привела к большим жертвам среди немецких солдат и офицеров. Но генералы приказывали вновь идти вперёд, и новые живые волны послушных солдат в серых шинелях бежали на изрыгающие огонь форты. Безрезультативные атаки продолжались до самого вечера. Горы трупов окружали бельгийские укрепления. Германский командующий штурмом Эрих Людендорф, задумчиво почёсывал то свой двойной подбородок, то большой загривок. Пятидесятилетний генерал, сидя на колокольне, скрежетал зубами, глядя, как угасает его войско. Он в ярости крикнул то ли себе, то ли адъютанту:
- Мы будем наступать и ночью! Германия и я не могут опозориться в первом же сражении против каких-то бельгийцев!

- Когда начнём ночной штурм? — робко спросил молодой адъютант.
      Людендорф как свирепый раненый вепрь вскочил с места и прорычал:
—В полночь! Я сам поведу одну из штурмующих колонн...

      Ночь и мужество Лгодсидорфа, несмотря на немыслимые потери, позволили германцам проскочить между фортами и занять господствующую высоту с деревней, откуда артиллерия агрессоров начала обстрел бельгийцев. В до¬вершение ко всему германские «цеппелины» сбросили на город Льеж бомбы, так была осуществлена первая в мире авиационная бомбардировка, которая не обошлась без жертв со стороны мирного населения. Немцы выслали к городу парламентёров, пытаясь отговорить бельгийцев от дальнейшего бессмысленного сопротивления: «Вас атакуют четыре корпуса или восемь дивизий — у вас одна дивизия в Лье¬же». И король Альберт согласился оставить город, но не форты. Маленькие бельгийские крепости продолжали стойко обороняться, не давая огромной массе немецких войск выйти на равнину, чтобы наступать на Брюссель и далее на Париж.

                Глава третья
                В РАДУЖНОМ НЕВЕДЕНИИ

    Французское командование во взятии немцами Льежа не усмотрело ничего подозрительного: на второй день наступления пал всего лишь один из приграничных бельгийских городов. А ведь можно было догадаться и сразу же послать союзникам сильные подкрепления и в корне пресечь генеральное германское наступление. Да и наверняка французские генералы знали в общих чертах о знамени¬том плане Альфреда фон Шлиффена, который и предусматривал нанесение главного удара немцев через слабую Бельгию. Но главнокомандующий Жоффр послал союзникам только кавалерию для выяснения сложившейся ситуации, а сам по-прежнему готовил французские армии к грандиозному наступлению на франко-германской границе. У каждой державы в мировом конфликте 1914 года были свои планы наступления. Французы давно мечтали о «часе неописуемого восторга» — о наступлении и освобождении своих провинций Эльзаса и Лотарингии...».

    В начале августа Жозеф Жак Жоффр, думая, где разместить главную штаб-квартиру, не мудрствуя лукаво, взял да и вымерил на карте равное расстояние от своих пяти армий, и его взгляд упал на маленький городок Витри-ле-Франсуа на Марне. До армий, размещённых веером вдоль франко-германской границы, было по сто сорок километров. Едва освоившись в новой штаб-квартире, Жоффр решил объехать все пять армий, их штабы и командующих. Он обожал быструю езду на хорошем автомобиле, когда славно разместившись на заднем сиденье, можно наблюдать, как мчится машина, управляемая опытным шофёром Буйо, который не раз завоёвывал Большой приз на автогонках.

    Неоднократные поездки главнокомандующего на все участки прифронтовой полосы, где размещались французские войска, так и не прояснили, откуда ждать германского наступления. Союзная Бельгия не входила в разъезды Жоффра. Он ждал разведывательных сведений от кавалеристов генерала Сорде, которые лишь 6 августа пересекли бельгийскую границу. Ещё три дня они потратили, проезжая вдоль реки Маас, где, наконец, столкнулись в перестрелке с германцами, взявшими Льеж. Французский генерал Сорде в своём донесении Жоффру отметил, что не наблюдает больших скоплений немецких войск. А немцы в те дни действовали не спеша: в их плане и не значилось ранее пятнадцатого числа начинать решительный марш двух своих армий через Бельгию к границам Франции. Они продолжали сосредотачиваться в своей приграничной полосе, маскируя и не показывая никому главные резервы...

    По франко-русскому союзному договору Алексей Алексеевич Игнатьев в должности военного агента Рос¬сии во Франции осуществлял связь между союзными армиями, воюющими против Германской Империи. В первые дни Великой войны французское командование только Игнатьеву позволило находиться в своей глав¬ной штаб-квартире в Витри-ле-Франсуа. Алексей Алексеевич, как только получил любезное приглашение от главнокомандующего Жоффра, так сразу стал собирать свои вещи для переезда. Его приятно удивил не только этот знак внимания со стороны французов, но особенно — разведывательные данные, полученные от них. Игнатьев, улыбаясь, уже взял чемодан, чтобы выйти из квартиры, но тут выглянул в окно и был неприятно удивлён: в ранних сумерках угадывались очертания стальной Эйфелевой башни, с которой строчил пулемёт, посылая в невидимое небо огненные трассы пуль. Алексей с го¬речью прошептал:

—Господи, уже и до Парижа немец долетает...

      На автомобиле с водителем Игнатьев быстро добрался до провинциального городка Витри-ле-Франсуа. Машина, проехав через центральную соборную площадь и бульвар, обсаженный липами, остановилась возле местной школы, где и разместился главный французский штаб. В первый же день за обедом Алексей Алексеевич познакомился с ближайшим окружением главнокомандующего, но больше всего русского агента заинтересовал его старый знакомый полковник Дюпон. Этот неразговорчивый, невзрачный военный среднего роста, в пенсне и неизменной трубкой в зубах, приковывал внимание Игнатьева. Дюпон был начальником разведывательного бюро. Алексея Алексеевича нисколько не смущал угрюмый вид своего знакомого, на¬оборот, именно таким ему всегда представлялся человек, занимающий важный секретный пост.

     В тот же вечер Дюпон пригласил Игнатьева в свой секретный кабинет. Русский офицер, войдя в обитель французской разведки, не мог оторвать восхищённого взгляда от стены, где висела большая цветная карта театра военных действий. Он не удержался и похвалил хозяина:

—У вас лучшая карта не только среди союзников, но и наших противников. Везде одноцветные карты, а тут ласкают взор синие реки, светло-зелёная долина Рейна, буро-зелёные Арденны[1], чёрная сеть железных дорог, коричневые бастионы крепостей.

     Дюпон едва улыбнулся краешком губ:

- Эта стенная карта — предмет моей гордости, но я бы без сожаления её отдал за одну точную информацию: за место главного немецкого удара по Франции.
- Да-а-а, — задумался Игнатьев, — наши разведки играют в серьёзные игры. Например, в угадайку: где и когда всплывёт тот или иной германский корпус — на русском или французском фронте?

— Я обязательно помогу вам, — твёрдо заверил начальник французской разведки. — Вы будете доносить точные сведения в Петроград о выявленных вражеских корпусах...

       Вскоре секретные разведданные полученные Игнатьевым от Дюпона пошли в Россию. Франция подробно информировала своего ближайшего союзника о расположении германских корпусов: против французов развернулось восемнадцать корпусов и восемь кавалерийских дивизий; против России четыре корпуса и ещё не установлено местонахождение четырёх: 2-го, 6-го, Гвардейского и Гвардейского резервного. Агент России в восхищении мотал головой: «Вот это работа разведчиков!» Но потом в недоумении пожимал плечами: «Тогда как же они не знают места главного наступления немцев на Францию»



                Четвёртая глава
                МОЛЬБЫ ФРАНЦИИ

     Начиная с пятого августа, официальный Петроград подвергся настоящей бомбардировке телеграммами, со стороны французского правительства, которое отчаянно взывало о военной помощи Российской Империи. Одно за другим приходили тревожные сообщения о захвате Люксембурга, о вторжении в Бельгию, о непомерно большой концентрации германских войск на французской границе. Засуетился встревоженный посол Франции Морис Палеолог: запросил аудиенцию у русского царя, у главнокомандующего и у других крупных правительственных деятелей. В первую голову его интересовала позиция Николая II, к нему он и направился, и сразу получил возможность встретиться. Царь и сам хотел увидеть французского
посланника и обсудить начало военных действий на запад¬ном и восточном фронте Великой войны. Николай II, одетый в форму полковника, принял облачённого в чёрный фрак пятидесятипятилетнего Палеолога в Зимнем дворце, и тот, выполнив дежурные реверансы перед императором-самодержцем, принялся его уговаривать:
—Я умоляю, Ваше Величество, приказать вашим армиям начать немедленное наступление, иначе французская армия рискует быть раздавлена военной машиной Германской Империи!

      Царь был само спокойствие, и он заверил не в меру горячего посланника:
- При недавней встрече с президентом Пуанкаре я ему прямо сказал: «Наша основная цель — уничтожение германской армии».

- Я рад слышать это ещё раз, — переступал с ноги на ногу нетерпеливый Палеолог. — Но надо срочно отдать по русским армиям приказ о скором наступлении. В первую очередь это касается Восточной Пруссии.

      Николай радушно улыбнулся и кивнул:
—Не сомневайтесь в нас. Мы непременно атакуем и германскую Пруссию, и австрийскую Галицию и даже вскоре выступим на Берлин. Да-
да, вы не ослышались: в районе Варшавы уже формируется Девятая русская армия.
      Обещания царя только распалили французского посла, и он молитвенно сложил руки:

—Ваше Величество! Сейчас, прямо сейчас, огромные тевтонские армии нависли над моей горячо любимой Ро¬диной. Спасите её, Ваше Величество!

      Николай II тоже сделал страдальческое лицо и решил закончить тягостный разговор:

—Господин посол, мною даны указания Великому князю Николаю Николаевичу. Он — Верховный Главнокомандующий русских войск. Он расскажет вам, где и когда мы начнём наступление на западном театре военных действий...

      Морис Палеолог в эти горячие дни стремительно перемещался по Петрограду на автомобиле и в тот же день, боясь, что Николай Николаевич Романов отбудет из столицы на фронт, он подъехал к Генеральному штабу русской армии. Послу важнейшего союзника России все двери были открыты, и француз через считанные минуты встретился с русским Верховным Главнокомандующим. Палеолог вел с ним разговор достаточно раскованно, так как имел поддержку царя:

- Ваше Высочество! Вы вспомните первое августа, когда Россия просила Францию не оставлять её одну против Германии и Австро-Венгрии. Мы, французы, выполнили свой союзный долг и встали вместе с вами на борьбу с вероломными центральными империями. Но теперь на мою Родину наваливается всей мощью немецкий агрессор...

- Ну-у-у на Францию ещё германцы не напали, — за¬метил Николай Николаевич.
      Палеолог встревожено встрепенулся, ожидая подвоха, и продолжил напоминать:
—Ваше Высочество! Вы же прекрасно помните наши союзнические обязательства. День в день, а ещё лучше пораньше надо ударить по немцам в Восточной Пруссии. Я сейчас от царя. Он даже предлагает наступать прямо на Берлин, а ещё и на австрийцев в Галиции.

      Прижатый такими обстоятельствами Николай Николаевич поднялся с кресла и откровенно сказал:

—Мы начнём решительное наступление, как обещали на пятнадцатый день мобилизации. Я не буду дожидаться окончательного подхода всех войск из центральной Рос¬сии, не говоря о Сибири. Я отдаю себе отчёт, что разгром Франции Германской Империей и поражение Сербии от Австро-Венгерской Империи поставит Российскую Империю в очень сложное положение.

      Верховный Главнокомандующий взял с массивного письменного стола какую-то бумагу и показал послу:

—Вот моё послание вашему генералу Жоффру. Прочту дословно одну цитату, чтобы вас окончательно успокоить: «Твёрдо уверенный в победе, я выступаю против врага, имея рядом со своим штандартом флаг французской республики, подаренный вами во время манёвров 1912 года...»

       На следующий день в кабинет Николая Николаевича Романова зашёл генерал Янушкевич. Мужчина ещё моложавый с чёрными усами, но со скорбным лицом. Верхов-ному Главнокомандующему не понравилось настроение своего начальника штаба, и он прямо спросил:

—Отчего вы так не веселы? Понимаю, что много работы, но на то и война. Вы составили приказы по армиям, сосредоточенным у Пруссии и Галиции?
- Так точно, Великий князь! — отрапортовал генерал и достал из своей папки документ. Янушкевич, заметив благосклонный взгляд, тут же его зачитал. — Приказ Генерального штаба: «Подготовка к энергичному наступлению против Германии возможна в ближайшее время, чтобы облегчить положение французов, но, конечно, только тог¬да, когда будут накоплены достаточные силы».

- Хорошо, отправляйте сейчас же телеграмму в войска, — сухо сказал Верховный. — Сделайте это и снова зайдите ко мне...

     Через несколько минут Янушкевич вновь был на пороге кабинета Романова. Тот о чём-то мучительно думал, и приход подчинённого оживил его, он поднялся во весь свой двухметровый рост и нетерпеливо спросил:

—А вы как смотрите на наши поспешные действия в намечающемся наступлении?
      Янушкевич сразу надулся и глухо ответил:

- Поспешное наступление в Восточной Пруссии осуждено на неудачу, так как войска ещё слишком разбросаны и перевозка встречает массу препятствий. Наши силы, направленные против Австро-Венгрии в чуть лучшем положении.
- Почему же... — озадачился Верховный. — Насколько я знаю, в наших четырёх армиях против австрийцев даже меньше дивизий, чем у противника. Тогда как против Восьмой германской армии у нас нацелены Первая и Вторая армии.

- Только у немцев в Пруссии много дополнительных частей, — осуждающе говорил Янушкевич, — мы привык¬ли считать лишь кадровые войска у противника — а зря! Потом огневая мощь двух немецких дивизий стоит наших трёх. И самое страшное: у них намного больше тяжёлой артиллерии.

- По-вашему так вообще не наступать! — замахал рука¬ми Верховный Главнокомандующий. — Зато у нас против германцев больше кавалерии и пехоты.
- Наступать, конечно, надо, — вздохнул начальник штаба. — По плану к вечеру одиннадцатого августа Первая и Вторая русские армии будут иметь 208 батальонов пехоты и 228 эскадронов кавалерии. У фон Притвица в Восьмой германской по данным разведки — всего 100 батальонов.

—Ну вот! — обрадовался Романов. — Тогда возьмём два корпуса из-под Восточной Пруссии и перебросим к Варшаве. Оттуда мы начнём готовить наступление на Берлин.

      Янушкевич на это решение ничего не возразил, только укоризненно покачал головой. Великий князь это сразу отметил и рубанул с плеча:

—Только быстрые и решительные действия русских армий могут привести к успеху. Вы посмотрите на карту: Восьмая немецкая армии сидит в Восточной Пруссии как в стратегическом мешке! Наступление там назначено на тринадцатое августа, а на австрийском направлении — во¬семнадцатого! Надо помочь Франции и Сербии...

     В штабы шести русских армий, готовящихся к сражениям на полях Восточной Пруссии, Польши и Восточной Галиции шли и шли телеграммы из Петрограда. Сначала от Главнокомандующего поступали сообщения о наступлении с пометкой: «накопив при этом достаточные силы». Но уже приказ Генерального штаба от 10 августа гласил: «Нам необходимо поддержать французов ввиду готовящегося против них главного удара немцев. Поддержка эта должна выразиться в возможно скорейшем нашем наступлении против оставленных в Восточной Пруссии немецких сил». В первой директиве Верховной Ставки, пред назначенной Северо-Западному фронту, а значит Первой и Второй русским армиям, говорилось: «...необходимо теперь же подготовиться к тому, чтобы в ближайшее время, осенив себя крестным знамением, перейти в спокойное и планомерное наступление».

     На второй неделе августа 1914 года, когда над Францией окончательно сгустились тучи германского нашествия, французский посол в Петрограде Палеолог на каждой встрече, на каждом углу восклицал собеседникам: «Подумайте, какой тяжёлый час пробил для Франции!» Посол писал императору Николаю: «Французская армия должна будет вынести ужасный удар 25 немецких корпусов. Умоляю Ваше Величество отдать приказ своим войскам не¬медленно начать наступление. В противном случае французская армия рискует быть раздавленной».

    Четырнадцатого августа столицу России покинул поезд Верховного Главнокомандующего, чтобы вскоре прибыль, в свою Ставку, находящуюся в городе Барановичи. В своём личном вагоне ехал задумчивый Великий князь, волей судеб выбранный в Российской Империи творить историю своей страны и Великой войны.

 Он, размышляя о военных способностях французского генерала Жоффра, германских генералов, да и о своих, невольно пришёл к вы¬воду: «В Великой войне обе противоборствующие стороны наделают немало ошибок. Главное, чтобы не наделать таких ошибок, которые приведут к роковым последствиям...»