Как стучит Душехлёб

• Мракофилия. Истоки I

| Скан рукописного текста. Тетрадь школьная в клетку, 12 листов.

Я был уверен, что он всего лишь неописанный монстр из старой страшилки о детях, ночующих в подвале; чья-то затянувшаяся несмешная шутка; миф, очередное мракобесие.

И садясь за написание данного рассказа, я не ставлю себе цель напугать вас или заставить усомниться в — если можно так выразиться — обречённости каждого из нас, однако желаю открыть вам хоть малую часть страшной правды. Не могу утверждать на все сто процентов, но причина собственного безумия и паранойи мне, кажется, известна.

;

Последнее время я страдаю от панических атак. Они случаются неожиданно. В одно мгновение я становлюсь тревожным, дыхание моё учащается, а нутро изнывает от странного чувства надвигающейся беды. Мне неизвестно, откуда придёт опасность, я не знаю, куда смотреть и от чего защищаться. Но более всего пугает неопределённость: это очередной приступ или я действительно заметил краем глаза что-то, способное причинить вред, оттого и испугался?

Я стал раздражительным, перестал выходить на улицу, запустил жилище и, видимо, начал потихоньку сходить с ума. Постоянно кажется, что со мной в квартире кто-то есть; он быстр, ловок, отлично прячется и умело использует мои страхи; доводит меня шорохами и тихими смешками.

Мне страшно спать, вернее засыпать. Каждую ночь я засиживаюсь допоздна, читаю при свете и при включённом телевизоре, листаю новости, попивая крепкий кофе, и молю Всевышнего, чтобы спасительное электричество не иссякло.

Сплю я в маленькой спальне с балконом. Свет обычно горит до самого утра, но иногда я в полудрёме решаюсь его выключить.

Сегодня ночью опять случился сонный паралич. По моей комнате бегал чёрный карлик, а около кровати стоял обнажённый тучный мужчина и противно улыбался. Но даже эти ужасы не так страшны, как мои кошмары, в которых мне приходится убегать от ужасных гниющих старух. И каждый раз я падаю на землю, лежу в ожидании смерти, пока чудовищное тело приближается с жуткой ухмылкой, и пытаюсь — как бы это смешно не звучало — нащупать у себя на плече кнопку, которая остановит сон, но у меня никогда не получается.

Также за последние две недели повсюду стало темно. То есть какое бы ни было освещение в квартире или за окном, всё вокруг кажется мрачным и тусклым. Возможно, из-за недостатка витаминов у меня развилась куриная слепота или из-за каждодневных ночных посиделок испортилось зрение, но что-то подсказывает мне, что виной всему именно незримый оккупант.

;

Началось это относительно недавно и неожиданно. Мы спали в гостиной. Посреди ночи я проснулся от небольшой тряски. Любимая Катя в слезах молила меня подняться. Мой рассудок был затуманен от резкого пробуждения, а все конечности обмякли и никак не желали подчиняться; огромной тряпичной куклой я болтыхался у неё в руках, пока она отчаянно пыталась привести своего единственного защитника в чувства. Наконец смысл её слов дошёл до меня, я подскочил на диване, будто от сильного электрического разряда, и уставился на окно. За стеклом стояли два мужских силуэта в больших фуфайках или полушубках и, по всей видимости, вглядывались в нашу тёмную комнату. На седьмом этаже.

Девушка тряслась, точно в припадке, и с силой сжимала мне запястье. Мы оба сидели молча, боясь пошевелиться. Сделалось неестественно холодно. У меня заболела спина, скрутило живот, вскоре стало невыносимо дышать.

Тогда я понял, что медлить больше нельзя, освободился от захвата, спрыгнул с дивана, кинулся к выключателю и ледяной рукой ударил по кнопкам. Как только комната наполнилась бледно-жёлтым светом, Катя, поджав губы, прошептала:

— Что ты наделал?..

Чёртов глупец, я собственноручно выдал нас неведомым ночным наблюдателям. Сдавленно ахнув, девушка закрыла рот рукой и медленно повернула голову к окну.

Тишина давила на разум, сводила с ума. Температура помещения не менялась, нас, словно свежую еду, поместили в большой холодильник. Я стоял около дверей и сверлил взглядом чёрный оконный проём.

Наконец, набравшись решимости, я погасил свет. Силуэтов за окном уже не было. И вдруг в дверь за моей спиной прилетел сильный удар, и я готов поклясться, что своими глазами видел, как неописуемо ужасное подобие человеческой кисти на мгновение прислонилось к узорчатой стеклянной вставке. Катя взвизгнула, а я, чуть не лишившись сознания, хлопнул по выключателю.

Проклятый холод вмиг отступил. Катя всё ещё сидела, укрывшись одеялом, а я тем временем, бесшумно ступая по комнате, занавесил окно, подпёр двери компьютерным стулом и для фона включил телевизор.

Ни о каком сне не шло и речи, остаток ночи прошёл в тревожном ожидании нового вторжения, но незваные гости больше себя не проявляли.

Утром из окна полился белый свет. За стеклом, заволакивая серое небо, умиротворяюще плыла мутная полупрозрачная дымка, которая, несмотря на весь свой мрак, теперь казалась самым прекрасным зрелищем за последние несколько часов. Немного успокоившись, я открыл дверь, обошёл всю квартиру и, ничего не обнаружив, вернулся к Кате.

— Давай в церковь сходим, — предложила она, подняв на меня свои большие испуганные глаза. — Я не усну, это же чертовщина какая-то.

— Надо сходить, — бездумно кивал я, потирая взмокший лоб.

Но до церкви так и не дошли. Поход не задался уже в подъезде, когда мы чуть не свалились в шахту лифта. Двери открылись, но кабина по какой-то причине остановилась на этаж выше. Отдать мне должное: я не утратил самообладания и тут же успокоил Катю, предложив спуститься по лестнице.

В подземном переходе нам на встречу вышла противная низкая старуха. Она остановилась посреди дороги, осмотрела нас с головы до ног, ехидно усмехнулась, обнажив гнилые зубы, и, обратившись к Кате, мерзко пропела:

— Дай-ка я тебя за локоток подержу…

Девушка в ужасе отпрыгнула от старухи и спряталась за моей спиной. Бабка почесала густой пушок чёрных волосков над верхней губой и громко рассмеялась.

— Вы знаете, что вам самим лучше закончить? — она сплюнула кровь на кафельную плитку перехода и начала медленно приближаться к нам.

От неё кисло разило потом; она шла, словно хромая на обе ноги, и чуть слышно шипела.

Не раздумывая ни секунды, я схватил Катю за руку, развернулся и увёл её обратно домой, прочь от старой сумасшедшей.

Дома моей любимой стало плохо, её лихорадило, тошнило, она побледнела и похолодела. На все мои вопросы девушка отвечала через силу, трясущимися от страха губами. Я даже вызвал ей скорую помощь, но та, увы, и по сей день не приехала.

Днём дремали посменно. Пока Катя спала, я размышлял. Бежать нам было некуда. Оба детдомовские, с раннего детства стоявшие друг за друга горой, мы не нашли себе ни друзей, ни хороших знакомых среди коллег. Да и на жилище я не грешил. В выданной государством квартире преспокойно пролетели пять лет совместной жизни. Никаких страшных баек про дом и землю под ним никогда не ходило. В тот день я уже начал соображать: дело не в помещении, а именно в нас. Вечером поделился своими мыслями с Катей, но она не оценила моего пессимизма и заявила, что завтра же соберёт вещи и — со мной или без меня — уедет в отель.

Когда стукнуло одиннадцать, мы ушли в маленькую спальню с балконом и просидели в ней до глубокой ночи.

— Давай не так категорично, прошу тебя, — говорил я, растирая Кате дрожащие руки. — Завтра дойдём до церкви, нам осветят квартиру.

— Не пойду никуда, — хныкала она, — сил нет, я умираю, наверное… Да почему же на нас такая напасть!

— А ну-ка брось, — оборвал я. — Ну почудилось нам… Знаешь, из-за утечки газа может такое быть, ну, галлюцинации.

— Одинаковые у двух людей?

В моей груди завибрировал холодный ужас, я стыдливо отвёл от Кати глаза, чтобы не выдать себя, и глубоко вздохнул. Она же молча опустила голову мне на плечо и, хлюпнув носом, снова тихонько заплакала.

Из дремоты меня выдернул знакомый щелчок выключателя. Я вздрогнул и прислушался.

— Кто-то свет включил, — прошептала дрожащая Катя.

В глубине квартиры послышался тихий смех, мы сразу узнали его: так смеялась эта чёртова старуха в переходе сегодня утром.

Я втянул живот, чтобы подавить в себе нарастающую панику, аккуратно спустил ноги с кровати и чуть слышно поднялся.

— Господи… — испуганно проскулила Катя.

Щёлчок!

На этот раз чуть тише, видимо, теперь свет зажёгся на кухне. Ночной гость пошёл в противоположную нашей комнате сторону, значит, мы выиграли время. Тихими, но довольно широкими шажками я приблизился к двери, взялся за заранее вставленный в замочную скважину ключ и обмяк от душераздирающего ужаса: нечто на кухне громко рассмеялось и, топая, помчалось в нашу сторону. Тяжёлые шаги отзывались эхом в моей больной голове, я никак не мог запереться, руки не слушались меня, а ноги болезненно подкашивались в судороге. Свет вспыхнул в небольшом коридорчике у спальни, когда мне, наконец, удалось повернуть ключ. С той стороны сильно стукнули. Появился противный запах гнили.

Я отошёл на несколько шагов и присел на корточки, хотел разглядеть в щели под дверью ноги незваного гостя, но так ничего и не увидел.

Однако этому нечто не требовался физический облик, чтобы отбрасывать тень. Чёрное пятно стремительно вытекло из-под двери и, коснувшись моей ноги, вдруг замерло и налилось красным. Ступню зажгло, я вскрикнул и подпрыгнул. Тень почернела и плоской гадюкой уползла обратно. Дрожащими руками я заткнул щель толстым одеялом и принялся осматривать ногу. На месте ожога она покрылась мерзкими, наполненными гноем волдырями, малейшее прикосновение к ним отзывалось невыносимой пульсирующей болью, однако к утру они бесследно исчезли. Не могу сказать, спал ли я в эту ночь или провёл её в лёгкой дремоте.

;

События следующего утра я помню крайне смутно и не могу быть твёрдо уверенным в достоверности написанного далее.

Когда Катя проснулась и вновь обратилась ко мне, на часах было около десяти. Первое, что нас удивило, — кромешная темнота улицы.

Не доверившись часам, мы вышли на балкон, открыли форточку и обомлели: вместо двора за окном стелилась сплошная холодная чернота. Тогда, крепко сжав в руке найденную среди балконного хлама отвёртку, я принялся обходить комнаты. Свет горел в каждой, даже в маленькой кладовой.

В бесконечную тьму вели все окна, а также входная дверь.

Мы долго не решались что-либо предпринимать, сидели на кухне, пытались дозвониться в полицию, в МЧС, но связи не было, как и стационарного телефона.

Я не знаю, почему электричество не исчезло, и квартира не лишилась спасительного света.

Не помню, как скоро и кто из нас предложил выйти на разведку, но осуществили мы всё следующим образом: я снял бельевые верёвки в ванной и связал их друг с другом, а Катя тем временем разрезала старые вещи на лоскуты, сшила их между собой и прикрепила к верёвкам. По итогу мы получили длинный самодельный канат.

Когда всё было готово, мы с любимой долго не могли решить, кто именно пойдёт во тьму. Я говорил, что не могу позволить себе отпустить единственного родного человека в неизведанную пустоту, а Катя боялась, что не сумеет вытащить меня, если что-то пойдёт не так.

Воспоминания точно прячутся. Я не могу связать одно наше действие с другим. Следующий кадр, всплывающий в памяти: моя милая, обвязав канат вокруг пояса, робко осмотрела дверной проём, аккуратной поступью вышла за пределы квартиры и отдалилась на расстояние около десяти метров.

— Тут ничего нет, только наша дверь, — кричала она довольно громко, но её голос казался глухим и далёким.

Тьма поглощала его.

— Попробуй обойти сбоку, где окна, — шумел я.

Звуки разлетались по коридору, но до Кати не доходили.

Тогда я махнул ей и легонько дёрнул за канат; девушка вернулась ко мне.

— Это не бетонный пол, — рассказала она. — Он как маты в спортзале, вроде не твёрдый, но и не мягкий.

— А окна? — взволновано спрашивал я. — Или свет?

— Нет, туда вообще свет не попадает, только дверь — белое пятно… Я, наверное, ещё раз туда схожу, попробую как-нибудь завернуть и поискать окошко. Ты только держи…

Клянусь, я не помню, отговаривал ли её от этой идеи или, возможно, сам стал инициатором, а описанный выше диалог лишь плод моей фантазии, но одно знаю несомненно: Катя зашла за угол и, пока я нёсся к кухонному окну, чтобы её встретить, пропала.

По телу побежали мурашки, в глазах потемнело. Моя исчезнувшая девушка не издала ни звука, впрочем, я мог его попросту не услышать. Тьма забрала Катю. Мне осталась лишь большая петля на другом конце каната.

В ярости я ринулся во тьму, но стоило лишь переступить порог, как силы покинули меня, а сердце сжали беспощадные тески страха.

Обессиленный, я вернулся в коридор. В висках противно стучало, сами собой лились слёзы. Одно слово заняло мою голову: Катя.

Катя…

В тот момент я действительно отчаялся и, мысленно попросив Всевышнего о быстрой безболезненной смерти, потерял сознание.

;

Проснувшись днём, я первым делом бросился искать свою любимую по квартире, наивно полагая, что всё пережитое окажется кошмарным сном, но, увы, так никого и не нашёл.

Чернота за окном сменилась на привычный вид; окружающий мир вернулся ко мне.

Или я к нему?

Не теряя ни секунды, я собрал документы, деньги, некоторые вещи и ушёл из дома.

«Вот и всё, покончено», — думалось мне.

На первое время было решено остановиться в недорогом отеле, а затем заручиться помощью коллег по работе и найти себе новое жильё.

Но история квартиры на этом не заканчивается. Заснув в тёплом номере отеля, утром я вновь очутился в своей маленькой спальне. Тот страх, что сковал мои руки и ноги, нельзя назвать липким или удушающим, это был давящий ужас. Постель ощущалась холодным кладбищенским грунтом, в который меня что-то безжалостно вдавливало.

Утром я решил вернуться к нашему первоначальному плану и всё-таки отправился в церковь. Батюшки не было на месте, а церковные бабки лишь развели руками и после всех моих рассказов о таинственной темноте, забирающей людей, посмотрели на меня как на безумца. Но среди нескольких попрошаек у ворот нашёлся один полезный мужичок. Он сам подошёл ко мне, взял под руку и прошептал что-то вроде:

— От тебя за версту гнилью тянет… что, тоже с тьмой дело имеешь? Да вижу, вижу, пойдём, я тебе за бутылочку белой всё расскажу, не бойся.

Я вёл его за собой практически бездумно. В душе не было сомнения и страха, лишь горькое отчаяние и удушливая скорбь.

На моей кухне мы уселись по разные стороны стола, открыли бутылку водки и, пропустив по стаканчику, заговорили. Илья — так звали мужика — смотрел мне прямо в глаза и с пугающей точностью угадывал моё состояние:

— Так, значит силуэты видел… проходили, и тьма… всё-таки да, всё-таки да… и спать, поди, клонит постоянно?

Я кивнул.

— Конечно, ещё бы тебя не клонило, они все силы высосут. — Он качал головой.

— Да кто это есть-то, Илья, куда бежать от них? — выл я, едва сдерживая слёзы.

— Ой, сынок, — вздохнул он, — некуда бежать. У тебя внутри чудовище… даже не чудовище, а, как бы тебе это объяснить… само зло. У них не агентура какая-нибудь, чтобы справки в два счёта наводить и узнавать, где тебя можно заманить во тьму эту… это не призраки и не демоны… об этих только юродивые знают да пациенты… психи, в общем. Ты в отеле от них не скроешься, всё уже, квартира оккупирована, а ты теперь, считай, её частью стал. Они тебя к себе тащат.

— Как они меня, живого, тащат? Я же не колдун какой-то, душу не продавал никому, обряды не делал, жил и не трогал никого! — Я бил себя ладонью по груди.

— Да оно и не важно, колдун — не колдун, ты пойми, им всё равно, кем питаться. Они сцапывают кого попало и тащат в жертву своему хозяину. Ты вот не задумываешься, какое семечко достать из кулька или оливку из банки, вот и у них с этим всё просто. Никто не защищён: ни президенты, ни артисты, ни такие простачки, как мы с тобой. Пропадает человек — и всё, гадайте потом, что с ним случилось. Мы же хрупкие все, хрустальные, чуть нас стукни — разобьёмся.

— А ты сам-то как держишься? — спустя пару минут, успокоившись, спросил я.

— Ой, — отмахнулся Илья, — из последних сил. Меня почти разбили, сынок, недолго осталось. Сам вот у церкви трусь, помощи ищу… а как тебя увидел сегодня, так вместо надежды тоска взяла. Нет нам спасения, наверное.

— К тебе тоже сначала силуэты в окне пришли?

— Разве я вспомню? Они же и память высасывают, и другие воспоминания вшивают, скоро совсем с катушек слечу. Заберёт меня Душехлёб. — Он тяжело вздохнул. — Помню последние дни… Райка ко мне приходила — тоже вот запомнил, а что раньше было, то позабыл.

— А что это за Дущехлёб-то такой? И что за Райка, слуга его какая-то?

— Эге, — усмехнулся Илья, — про первого толком нигде не прочитаешь, они тебе сами нашепчут… Тот под самый конец явится. Он единожды стучит, беспощадно. Всё после стука его рассыплется… А Райка ему не слуга, хотя та ещё нечисть. Давай-ка я тебе лучше покажу…

Мужик схватил мою руку, приблизился ко мне лицом и широко раскрыл глаза. Я не успел и пикнуть, как оказался поглощён его бездонными чёрными зрачками.

Взор замело чёрно-белыми частичками, точно телевизионными помехами, а затем всё окружение начало переливаться самыми мерзкими цветами. И вдруг картинка стала чёткой. Я обратился незримым наблюдателем, прикованным в углу комнаты, будто камера видеонаблюдения. Передо мной возникла неубранная прокуренная кухня, освещённая бледным светом из запотевшего окна, заклеенного в некоторых местах малярным скотчем.

В углу у ржавой батареи сидел Илья, он курил вонючую дешёвую сигарету и громко кашлял, выпуская горький дым. Рядом с ним, перебивая ядрёным запахом своих рыночных духов тяжёлую сигаретную вонь, сидела тучная женщина в ярко-красной блузке. Кривым указательным пальцем она поправляла крашеную чёлку и им же грозила Илье, причитая:

— Загубил жену, только ты виноват и никто больше. Говорила, не умничай! Говорила, что всю жизнь по одному закону прожить можно, всегда работало и сейчас работает, слышишь?

Илья бездумно кивал, кривя рот.

— Как должно быть… — продолжала Райка. — Муж жене спуска не даёт, а жена — мужу. Он все её истерики должен отсекать, чтобы она из мухи слона не сделала, а жена его обязана в узде держать, чтобы с плохими людьми не водился и руку на неё поднимать не смел. Иначе либо она, стерва, его в могилу сгонит, либо он её со злости кокнет.

Илья громко прокашлялся.

— Вот-вот, — Райка потрясла кривым перстом. — Не получается совладать — расходитесь к чертям и ищите другого себе по силам, вот и весь сказ.

— Да куда уходить, Рай?! — затянувшись сигаретой, прохрипел Илья. — Я же любил её.

— Кого ты любил? — ехидно рассмеялась женщина, качнув головой. — Ты убил её, Илья. Когда любят — прикрикнуть боятся, а ты насмерть её… Тебе тут покоя не будет, соседи всё знают. И от милиции ты не спрячешься. Думаешь, сбежал и всё?

— Да не сбегал я! — Илья хлопнул ладонью по столу. — Я проснулся тут!

— Илюш, тебе самому легче будет… повесься вон в зале, да и всё.

Илья зажмурился и тихонько завыл. Помехи снова перекрыли мне вид, в ушах запищало, а затем всё резко стихло, и я вновь очутился у себя на кухне.

Мой собеседник тёр усталые глаза и тихо вздыхал.

— Она права, сынок, — шептал он, — и я теперь понял. Если ты сам не закончишь, то они тебя заберут… — Илья зажмурился и тяжело вздохнул. — Только вешаться нельзя, это долго всё, они тогда выиграют, пока ты умирать будешь… надо быстро. Фен есть в доме?

— Чего? — удивился я.

— Голову сушить.

— Есть.

— До ванны дотянется?

— Ты что, Илья?! — воскликнул я, окоченев от ужаса.

— Надо душу спасти, чтобы в рай попасть или куда там, лишь бы не к нему.

— Какой рай, я же сам на себя руки наложу!

Тёплые слёзы побежали по моим щекам.

— Да даже в ад лучше, чем к нему в лапы. Но тут проблема, сынок, если он тебя не получит, то рассердится и, может, стукнет сильнее обычного… а мы же хрустальные.

Я поник, голова потяжелела, подбородок устало опустился на грудь. Я робко облизывал сухие трясущиеся губы и тихо сопел носом, пока Илья заливал в себя стопку за стопкой.

— А ещё мы видели какую-то бабку, она кровью плевала, — снова обратился я к нему.

— Это тоже жертва, наверное… только уже совсем плохая, — вздохнул мужик.

Он сложил руки на столе, уткнулся в них лбом и задремал.

Я тихонько поднялся, дошёл до уборной, а когда вернулся — Ильи уже не было. Двери и окна оставались закрытыми. Видимо, он попросту растворился во сне и вернулся к себе в оккупированную квартиру.

;

Спустя два или три дня случилось особенно ужасное видение. Посреди гостиной появился страшный железный гроб. В нём лежала моя Катя, покрытая чем-то вроде каменной корки; из её некогда очаровательных глазок и маленьких ноздрей вытекала тёмно-алая зловонная жидкость. Неровные ручейки огибали пухленькие губки и стекали по щёчкам. Спустя несколько минут гроб бесследно исчез.

С тех пор я перестал выходить на улицу, лишь изредка прислонялся ухом к входной двери и слушал разговоры соседей на лестничной площадке; они говорили, что в подъезде стоит трупный смрад.

Вчера увидел в окне огромный полупрозрачный глаз; он следил за мной, пока я, вопя от испуга, бегал от одной стены к другой.

;

Теперь, окончательно уничтоженный как морально, так и физически, я оставляю после себя лишь эти записи.

Я пытался анализировать всё сказанное Ильёй и никак не мог сообразить, неужели спастись от Душехлёба так легко? Тогда почему каждый второй не додумался до такого простого выхода? Ведь даже я, убитый горем после пропажи Кати, раздумывал о смерти? Быть может, все решившиеся на столь серьёзный шаг, сделали его неправильно и проиграли? А вдруг самоубийство и есть проигрыш, а Илья был одним из хитрых слуг, чья задача подстрекать невинных жертв сдавать свои души добровольно?

А если всё обстоит иначе? И спасение одной души грозит сотням других яростью неведомого зла, что своим сильным стуком готово разбить нас, хрустальных? У меня нет ответов, как и сил их искать. Я истощён и готов к любому шагу, нужна лишь искра.

И всё же знайте, я совершенно спокоен и уже ничего не боюсь. Но одна гадкая мысль всё-таки тревожит моё сердце: неужели действительно никто, даже самый простой и безобидный человек не защищён?

Выбор страшен: сдаться и очернить свою душу или вытерпеть и почить от истощения. Какой ход выигрышный?

Впрочем, о моём решении вам уже не узнать. До поры.