Божественная трагедия ч. 1

Божественная трагедия, или Фантазии о рае

Мы как-то двигались в коммунизм, желали очутиться в мире, где «от каждого – по способностям, каждому – по потребностям»!
Строили коммунизм при социализме, но угодили в капитализм...
Большинство из нас, людей, желает в итоге оказаться в раю, по крайней мере, не стремиться в ад, который расписан ярко и страшновато.
А может, зря?
И вот я побывал в раю…
Очутился в белоснежной кровати в большущей спальне с великолепной отделкой, итальянской мебелью и огромной люстрой посредине комнаты. Только открыл глаза – мягкий, почти вкрадчивый голос нарушил мое восхищение:
– Приятного дня, Сережа... Какой завтрак Вы желаете? Бокал шампанского или вино? Какие предпочтения? Просто скажите вслух. И куда подать: к кровати или в столовую?
Я растерялся…
– Одну минуту… Хотя… бокальчик бургундского вина 1878 года не помешал бы для начала райской жизни!
Не успел я договорить, как на золоченом подносе стоял бокал вина.
Я отпил глоток и зажмурил глаза… Вино приятно разлилось по утробе, вызывая чувство безмятежности…
Я отпил снова и услышал голосок:
– Вы заслужили высшей чести, Вас Ваша жизнь направила к нам!
– Почему?
– Это длинная история. Первый раз наше высшее руководство обратило на Вас внимание, когда в первом классе Вы пострадали ради любви к Свете Яблочковой. Помните?
– Да, вспоминаю. Меня отсадила учительница от Светы, а вместо нее посадила Таньку Исаеву. Но я же совершил плохой поступок – я во время урока спихнул Таньку с парты!
– Да, так… Но ведь тебя директор избил ремнем в кабинете до крови, а ты не отказался от Светы.
– Ну да, мне тогда еще двойку по математике поставили. И родителям я ничего не сказал – раньше это считалось плохо…
– Второй раз – когда ты каждый день в первом классе защищал слабых, хотя не был сильным. И то, что отказался закурить, а за это тебя избили… Потом во второй школе ты постоянно дрался с Исаевым, сыном судьи, который обижал твоих друзей. Ты проигрывал старшему на пять лет Исаеву, шел домой, размазывая слезы от обиды, но не жаловался. И продолжал вести себя так же. Потом в техникуме – на второй день, когда группа старших отобрала деньги у всех, кто жил в твоей комнате, а ты не отдал и был жестоко избит, но когда мыл лицо от крови, то видел восхищенные взгляды своих сожителей. А еще – когда на следующий год защищал младших от мародеров. А потом – когда стал изживать это явление вместе с директором Домрачевым Иваном. Тебе часто доставалось, но явление вы изжили… Потом в институте – ты взял вину на себя за другого. Помнишь выпускную газету, где критиковали социализм? После которой хотели отчислить слабых студентов? А ты пошел и взял все на себя.
Вспоминания накатили, но я решил прервать:
– А что у Вас здесь имеется?
– У нас есть все, что пожелаете.
– А рыбалка у вас есть?
– Как будете готовы, скажите. Одежду для рыбалки возьмите в шкафу номер 1.
Я встал, оделся в спортивный костюм, на ноги надел кроссовки и сказал:
– Я готов.
Дверь открылась, и на широкой дорожке возле двери я увидел машину, напоминающую квадроцикл. Я сел в нее, и она издала звук сначала слабый, потом сильнее – и я помчался на ней в неизвестность. Вдоль шикарной шестиполосной дороги одни знакомые деревья сменялись другими, незнакомыми, банановые пальмы сменялись апельсиновыми рощами, абрикосовые заросли переходили в кокосовые поля, платановые великаны сменялись чинарами…
Внезапно машина свернула налево, и передо мной раскинулась бирюзовая гладь огромного то ли озера, то ли моря, но конца его я не видел. Машина остановилась возле домика, от которого шла ступенька к воде, а возле нее находились разнообразные снасти. На волнах слегка покачивалась моторная лодка, а рядом – катер. «Живут же люди», – промелькнула мысль. Другая засмеялась: «Да уж, живут…»
Я стал осматривать снасти, решил выбрать простую удочку. Не успел взять, как на крючке завертелся жирный червяк…
«Вот сервис! Не то что там, у нас», – машинально отметил мозг.
Бросил удочку, и едва успел сунуть руку в карман за сигаретами, как поплавок пошел вниз. Я потянул – и вытащил огромного сазана. Но он не сопротивлялся. Я снова закинул удочку. И опять, как на подбор, – огромный сазан. Без сопротивления. На пятый раз мне надоело. Я взял спиннинг и вытащил огромную рыбу, незнакомую мне. Но она выходила из воды тихо, спокойно. На спиннинг я поймал три рыбы и отпустил их.
И стал возмущаться:
– Скажите, а что они как неживые и клюют сразу?
– Не удивляйтесь, здесь рай. Вы заслужили получить все без затрат сил…
Разочаровавшись в рыбалке, я мчался на машине назад, и меня уже не радовал пейзаж.
Вечером я напился вина, выкурил пачку сигарет и задумался: а может, в ад попроситься?..
Но на следующий день, когда солнце пробралось в глаза сквозь закрытые веки, решил пожить здесь.
Попросив кофе, сыр с плесенью и бутерброд с черной икрой, сел на веранде за столик на плетеное кресло. Вытянул ноги, отпил глоток кофе, откусил бутерброд и задумался. Может на охоту поехать? Но там ружье будет убивать всех без промаха, а я что, убийца?
– Звери-то у Вас есть здесь? – задал все же вопрос.
– Каких желаете? – лаконичный ответ не удивил.
– Львов посмотреть, что ли? – голос мой звучал неуверенно.
– Будет сделано. Через 30 минут вертолет будет ждать Вас, – мягкий голос завораживал.
Я допил кофе, попробовал сыр, доел бутерброд и подумал: «Вот эту фею – да в реальную бы жизнь. Почище золотой рыбки пашет... Вот бы там понаделали с ней дел!..»
Одежда лежала в шкафу. Это были шорты, футболка, шляпа и сандалии.
Надев набор на себя, не взяв только шляпу, я шагнул к двери и сел в квадроцикл, который за пару минут привез на бетонированную площадку, где сверкал новенький вертолет типа «Робинсон».
Дверка у трапа открылась, а кресло квадроцикла отделилось от машины и взлетело к кабине, так что осталось встать на ноги и шагнуть в кресло пилота.
Винт начал движение, превращаясь в сплошной круг, и вертолет начал легко подниматься над живописным краем. Повсюду вечнозеленые деревья, озера, большие и маленькие речки, но болот не было.
– А где у вас болота с комарами и мошками?
– Если надо, то свозим в ботанический сад. Там можно увидеть все, что вас окружало на Земле, и даже лесные пожары продемонстрировать...
– В ботаническом саду?
– Ну да, вы же на земле строили ботанические сады для тех растений, кои у вас не росли в природе. У нас аналогично...
– Чудно;, – пробормотал я.
А вертолет уже опускался на поверхность рая.
Огромная саванна встретила меня. Львы держались небольшими стаями, наверное, семьями. Я подошел к лежащему льву. Тот нехотя открыл один глаз, зевнул и закрыл снова. Два львенка играли друг с другом весело и забавно. Я приблизился ко льву и решил схватить его за гриву. Моя рука резко пошла на льва, но вдруг затормозила движение и просто опустилась ему на гриву, как будто погладила. Я снова отдернул руку и повторил движение, но моя рука снова погладила спящего лентяя...
– Что такое творится, я не могу потаскать льва за гриву? – возмутился я.
– Здесь вы не сможете причинить никому никакой боли, вы же в обществе всеобщего благочестия!
Я походил среди живых игрушек минут десять, и мне наскучило.
Полетел назад.
Весь день я пил вино, курил и думал, вспоминая родную землю.
Вечером я спросил:
– А можно ли встретиться с кем-нибудь из обитателей рая? С кем-то кроме родственников, если кто-то будет согласен?
– Вы должны назвать фамилию человека, с кем бы хотели встретиться.
Я до ночи перебирал знакомых, но никого не было.
Хотел уже ложиться спать, как назвал случайно Моцарта.
– Вольфганг здесь, и завтра я спрошу, желает ли он встретиться, – ответ меня возбудил так, что я долго не мог уснуть.
Проснувшись, я спросил:
– Ну, какое решение принял Моцарт?
– Он думает…
– А книги у вас есть? Интернет?
– Интернет – исчадие ада, ему не место в нашей обители. А книги мы не держим, дабы не получать лишних знаний, тревожащих ум наших отдыхающих.
– Да, попал я в санаторий… – проворчал я.
Кофе надоело, икра опротивела. Пейзаж вечнозеленый осточертел.
Я впал в оцепенение, меня мучил извечный русский вопрос: что делать?
Я тупо смотрел на недопитый бокал вина:
Жизни смысл растворился в вине,
Предо мной – недопитая чаша,
И шумит далеко в голове
Жизнь реальная – та, которую жалко…

К обеду я проголодался и заказал себе царскую уху и жареного поросенка с грибами и яблоками в вине «Каберне» 1677 года.
Не пробовали? Ну, у вас все впереди, а пока запишите, на всякий случай…
Вдруг моя невидимка сообщила, что Моцарт согласен принять меня. Время аудиенции – 10 минут.
– Когда? – нетерпение бурлило во мне.
– Через час.
Я быстро завершил трапезу (можно даже сказать, обжорство) и курил на балконе, думая о Моцарте. Что спросить у великого музыканта?
И вот – на своем драндулете я у замка, похожего на замок в старом Зальцбурге за рекой.
Двери, открывающиеся передо мной, ведут меня в большой зал, посредине которого стоит пианино, а неподалеку находится клавесин. За пианино сидит кудрявый человек и играет «Волшебную флейту», мелодии которой наполняют мою душу  радостью...
Но Моцарт не смотрит в мою сторону и продолжает играть...
Вдруг он резко обрывает звучание музыки и поворачивает голову:
– Добрый вечер, сударь! Могу ли я удовлетворить Ваше любопытство? Не сомневаюсь, что Вы, уважаемый, хотите знать правду о нашей истории с Сальери?
– Уважаемый маэстро, вынужден Вас разочаровать: я догадываюсь о перипетиях этой связи.
– Вы меня заинтриговали, сударь. Так отравил ли меня Сальери?
– О маэстро, конечно же, да, но – по Вашей же просьбе.
– Откуда Вам это известно? – великий музыкант буквально вскочил со стула. – Откуда?
– Нетрудно логически прийти к выводу, что к 36 годам, когда нужда и болезнь согнула Вас, Вы решили уйти в мир спокойствия, и, как Вам казалось, счастья. Но главной причиной был кризис творчества: вспомните холодный прием оперы «Милосердие Тита»! И Ваша «Волшебная флейта» стала вершиной творчества, прологом пути в рай.
– Невозможно, невозможно! – схватившись за мою руку, бормотал Моцарт. – Бедный Сальери! Он плакал, его слезы падали в стакан с вином, в который я налил яд... Бедный Сальери! Из-за меня потом его превратили в дьявола… Я виноват, виноват перед ним!.. Вы гений, гений душ! Вам обязательно надо встретиться с Пушкиным, это он мне рассказал о Сальери... Но у него непросто добиться аудиенции, пусть наша фея передаст и просьбу от меня. Прощайте, сударь! – Вольфганг обнял меня, и мое плечо намокло.
Я погладил волосы Моцарта, он поднял голову и сказал:
– Мое место в аду, хотя рай не слаще... Мне бы Сальери увидеть, встать на колени...

К Пушкину была, похоже, приличная очередь. Меня записали на 29-й день. А к Есенину – аж на 45-й день!
А сегодня я вспоминал русскую кухню. У меня были пельмени со стерлядью, грузди соленые с брусникой, пироги с калиной и жбан браги суздальской хмельной.
Я вышел на улицу, прошелся по платановой аллее, вспоминая город Сочи. На память пришло кафе «Шарм» с барабулькой. Решил вечером заказать.
Во время прогулки встретил двух человек, один из них показался мне до боли знакомым. Я догнал его и спросил:
– Можно ли с Вами поговорить, господин чемоданных дел мастер?
Он засмеялся:
– Хорошо. Если бы Вы назвали меня химиком, то, скорее всего, я бы отказал, а так – наступили мне на больную мозоль. Главное в чемодане –качество кожи и зам;к. Я, к примеру, тщательно проверял качество кожи, и у меня было три поставщика, а замки брал в основном немецкие, хотя использовал и наши, Путиловского завода...
Он рассказывал о чемоданах, как о любимой женщине, и его невозможно было остановить. Пять минут (именно столько разрешалось говорить на улице) – и человек замолк. Посему, пожав руку Дмитрию Менделееву, я побрел дальше.

В раю были установлены жесткие правила, но существовала и иерархия. В зависимости от цитирования, упоминания вашего имени, вам устанавливалось время общения, которое вы могли использовать для беседы с другим человеком. От этого же зависела и очередность посещения других людей. Более известный человек мог изменить очередь по своему желанию...
Мне не пришлось ждать Пушкина 29 дней. Фея сообщила, что он готов встретиться со мной завтра, и время у меня – целых 30 минут!
Я был в восторге! Я вижу Пушкина – одного из двух гениальных поэтов России!
– Не удивляйтесь: я, как прочитал Вашу биографию, так сразу решил с Вами встретиться, – он быстро протянул обе руки и пригласил сесть.
– Расскажите о Томске, как там Богородице-Алексеевский монастырь? Помнят ли люди про моего прадеда Абрама Ганнибала? Не нашлись ли его заметки о ссылке? Вы знаете, он отцу по материнской линии – моему деду Осипу – много рассказывал о Томске, хотя и пробыл там всего пару месяцев.
Я рассказывал о Томске, о сегодняшней жизни, о том, что про Ганнибала знают немногие, но в последнее время начинают говорить, и спросил про перстень Абрама – тот, что был подарен Пушкину дядей Василием.
– Знаете ли вы, где был изготовлен этот перстень?
– Дядя сказал, что Абраму подарил его купец Асташов и передал его через настоятеля монастыря Иосифа, – так ответил Пушкин. – А Вы мне расскажете о родине предков, Эфиопии?
Я рассказывал об Эфиопии с восторгом и упоением. Не мог не рассказать о том, что, выступая перед предпринимателями Эфиопии, я начал речь так: «Я счастлив побывать на родине великого Пушкина! Я, конечно, не Пушкин, но тоже пишу стихи…» Зал взорвался аплодисментами, люди все встали и хлопали... Потребовалось пять минут, чтобы понять, что переводчик ошибся, он перевел: «Я новый Пушкин и пишу стихи...»
– Так что часть Вашей славы я невольно получил от Ваших соотечественников!
Мы оба расхохотались, и я осмелился спросить о главном:
– Александр Сергеевич, мне неудобно задавать этот вопрос, но он мучил меня всю жизнь. Муза умерла в Вас из-за ревности к Наталье? И вы сами искали смерти?
– О мой друг, Вы правы. С момента женитьбы я не написал ни одного значимого произведения, лишь поэму «Руслан и Людмила», да и то – черновики этой поэмы были сделаны до женитьбы... Страсть и ревность угробили вдохновение, хотя я по 3–4 часа запирался в кабинете, пытаясь писать. Но большую часть времени я рисовал образ Натальи... Большой долг в 100 тысяч рублей давил, занимая все мои мысли, а сердце разрывалось, когда я видел ухаживания красивых кавалеров за женой. Я и до дуэли – той, коя разорвала мое отчаяние, – пытался стреляться с Дантесом. Но он умело уходил…

Моцарт и Сальери, Пушкин и Дантес – как похожи их судьбы... Может, поэтому Пушкин и написал драму «Моцарт и Сальери»?
С Пушкиным мы договорились о новой встрече, и это вдохновляло.
А еще мне предстоит встреча с Франсуа Вийоном. Поэт Осип Мандельштам написал о нем стихи, там есть строчки:
Ладил с готикой, жил озоруючи
И плевал на паучьи права
Наглый школьник и ангел ворующий –
Несравненный Виллон Франсуа.
Наверное, мало кто выразил так ярко образ вора, драчуна, грабителя и Поэта, который о предстоящей своей смерти мог написать в шутливой форме:
Я – Франсуа, чему не рад.
Увы, ждет смерть злодея,
И сколько весит этот зад,
Узнает скоро шея.
Самый большой оптимист в мире! Кстати, тогда ему повезло, приговор отменили...
Меня встретил довольно полный, с пронзительными глазами мужчина. Он сидел и сверлил меня глазами, не поднимаясь со своего кресла. Я ухмыльнулся:
– Да, сейчас бы я не позавидовал Вашей шее.
– А за что здесь могут посадить? Украсть у людей нечего, и если что-то захочешь, то сами дадут! Скукотища, месье, прекрасное говно моя жизнь. И живу здесь на казенных харчах более 500 лет! Мне вообще непонятно, почему я здесь? Там, в аду, давно бы от веселья помер, а здесь... А давай, месье, выпьем шампанского из Шампани, моей Франции! – и жестом указал на стул. – Эй, девка, подай-ка нам завтрак Людовика XIV: бульон из петушиных гребешков, суп из двух кастрированных петухов, бульон из голубей и суп из четырех куропаток!
– Куда нам столько супов?
– Сразу видно, что не был ты королем. Сейчас будем смешивать супы, как делал Людовик!
Мы чокнулись, выпив за Людовика XIV как за человека, внесшего большую роль в развитие гастрономии.
Я спросил Франсуа:
– Скажите, а ведь первый суд над Вами был несправедливым?
– Да, но, скрываясь от якобы правосудия, я связался с преступниками и успел совершить несколько правонарушений. Там в шайке меня научили воровать на манекенах с колокольчиками. Как зазвенит колокольчик – так палками тебя по заду. Так что быстро учились. Но воровал я не из-за денег, большую часть раздавал убогим и сирым...
С Франсуа мы наелись супов от Людовика XIV, выпили три бутылки шампанского, съели паштет из 13 голубей из коллекции короля, не дойдя до жареного теленка...
В квадроцикл я сел с трудом...

Утром глаза не хотели открываться, живот пучило от газов шампанского, вставать не хотелось…
Так и лежал бы, если бы не вечный зов...
Заказал скромный завтрак отца Людовика: тарелка бульона, одно вареное яйцо и несколько печеных яблок.
Да, сын превзошел отца, но мне этого было достаточно.
– А можно мне ручку с бумагой? – спросил я у незнакомки.
– Нет.
– Почему?!
– Не положено, здесь не место страстям даже в творчестве. Вы упустили свое время...
– А увидеть Вас можно?
– Нет, я слуга, мне не положено.
– А начальник у Вас есть?
– Да.
– А можно с ним поговорить?
– Что Вы хотите от него?
– Ну, хотя бы ручку и бумагу попросить.
– Этого он Вам не позволит, для всех правила одни.
– А как главного начальника величают по должности?
– Главный смотритель рая.
– А с ним можно поговорить?
– У вас нет темы, которую бы не решила я.
– А сколько лет я буду здесь находиться?
– 600 лет.
– А потом куда?
– Пройдете первое чистилище ада. Если пройдете плохо, то второе и так далее.
– Вот те раз! Из рая в ад?!
– А что вы удивляетесь? Вон Монтень считает года до ада, так стремится к страстям человеческим прикоснуться… Тот же Вийон – хоть завтра рванет… Странный вы народ, люди: там, на земле, желаете райской жизни, желаете богатства, благополучия, прекрасного отдыха, а попадаете в настоящий рай, и вам скучно? Вы там друг друга дурите? Или нет на Земле умных людей?
Я не хотел говорить на эту тему с ней, меня заинтересовала система слежения за обитателями рая.
Я зашел в туалет и начал выкручивать кран с горячей водой. Она стала хлестать из крана, брызгая на пол.
– Вы зачем так сильно открыли кран?
И здесь она видела меня. Из крана перестала бежать вода – перекрыли подачу в трубу.
Так, меняя свое расположение, я пришел к выводу: на вилле я везде под присмотром.
Тогда я залез в шкаф и оттуда заказал обед.
Моя невидимка приняла заказ и спросила, что я делаю в шкафу.
Стоп! Она знает, что я в шкафу, но не видит мои действия!
– Я в детстве боялся людей и прятался в шкафу, – соврал я. – А еще, играя в прятки, любил в шкафах сидеть. Вот и от Вас буду там прятаться, если можно.
Она засмеялась.
– Там же неудобно! Но будь по-Вашему.
Итак, я выяснил, что в шкафу я могу делать кое-что без надзора.
Дальше я решил выяснить, как она слышит меня на улице, когда я иду пешком. Видимо, датчик находится в одежде. Я внимательно просмотрел разную одежду и везде заметил наклеенную эмблему рая. «Явно в ней и датчик», – подумал я. Чтобы проверить, решил оторвать эмблему. Попытался сломать бокал вина, но он не ломался. Ножей и вилок не было, только ложки, – как на зоне. В шкафу вешалки были с железными душками. Попробовал вспороть эмблему – получилось. До конца не стал отпарывать.
Выдвинулся на прогулку и – удача! – снова встретил Менделеева. Замахал руками, почти побежал на встречу. Дмитрий Иванович с ходу предложил:
– Не хотите завтра съездить на извержение вулкана посмотреть?
– С удовольствием, а когда?
– В два часа.
– Хорошо. Скажите, а Вы переживали, что Вас трижды выдвигали на Нобелевскую премию, но премию так и не дали?
– Вы знаете, больше нет, чем да. Откуда деньги у Нобелей – бандитов того времени, когда они керосин, произведенный в России продавали на копейку дороже, чем в Европе? Убивали конкурентов, наших купцов… Деньги Нобелевской премии – российские. Я ненавидел Нобелей, а они меня – и результат налицо.
– И еще один вопрос: как возникла периодическая таблица?
– Вы знаете – это всё чемоданы. В то время мне заказал чемодан купец Мамонтов. Но не простой чемодан, а в виде шахматной доски, и чтобы фигур на доске было больше: не 32, а 56, чтобы он мог выиграть у Алехина за счет перевеса в фигурах. Он хотел, чтобы у него было 40 фигур, а доска должна была иметь 80 клеток. Я стал рисовать на чемодане шахматную доску 8 на 10. Нарисовал и лег спать. И увидел во сне вместо шахмат знаки моих химических элементов: 10 рядов и 8 периодов. Эврика! Мои 25 лет работы над систематизацией завершил мой чемодан!
– Да, я потрясен! – большего я не мог сказать.
Мы помолчали, и я спросил:
– Для Вас чемоданы – символ любви к путешествиям?
Он захохотал:
– Мы же земляки! Тобольск, Томск – мы в Сибири понимали необъятные просторы Земли, и, конечно, нам чемодан всегда нужен, но он еще и помогал думать о разных путешествиях, способах путешествий. Поэтому возник интерес к летательным аппаратам, к Арктике... В общем, чемодан – это все, без него и ни туда и ни сюда...
Пять минут закончилось, и мы замолчали.

Самое интересное, что больше половины всех людей в раю – русские!
Это для меня стало откровением. Но еще интереснее, что у нас появился Ленин после семи кругов ада!
Я сообщил своему смотрителю, чтобы Ленину передали, что я знаю, в чем истинная гениальность вождя революции (так я надеялся получить доступ к его личности раньше других). И что интересно – получил приглашение на завтра, на 10 минут!
А сегодня в два часа мы с Менделеевым едем на извержение вулкана.
Позавтракал во вкусе кардинала Ришелье.
– Положите мне немного рыбы... помидоры... брокколи... луковое пюре. И присыпьте сыром анчоусы.
Вкусно, не промах был кардинал!
И вот мы встречаемся в так называемом ботаническом саду, раскинувшемся на сотни километров. Нас подняли на подъемниках на гору, которая была напротив вулкана. Извержение должно начаться с минуты на минуту. Со всех сторон вершины кратера струился дым и белый пар, который, извиваясь, напоминал березки.
Внезапно вершина извергла серый гриб, который двигался вверх и закручивал шляпку вниз, словно вырос огромный мокрый груздь.
В нашу сторону посыпались камни, некоторые допрыгнули и до смотровой площадки, но нас надежно защищали прозрачные щиты.
– Эх, хоть бы один камень пролетел мимо нас! – пожелал Менделеев...
– Красиво, конечно, но пахнет типографской краской, – произнес я.
– Да уж, мой друг, здесь мы в полной безопасности… Очень жаль, что не дают возможности делать чемоданы... Там, дома, я даже когда ослеп, продолжал их делать.
– Да, этот рай не для деятельных людей. Вы знаете, что сейчас Россия делает ледоколы, и они бороздят Арктику?
– Слышал от новеньких. А ведь я писал про это не одну статью!
– Для меня Вы фигура, сопоставимая с Ломоносовым.
– Загнули, однако. Тому было тяжелее..
Извержение тем временем сошло на нет, только дым струился повсюду.
Наши машины помчали нас на свои виллы.
Вечером я пил Рейнское вино «Рислинг» 1815 года – то, которое, говорят, любил Гете.

До встречи с Лениным оставался час, а я уже задолго до этого ходил по комнате и мысленно беседовал с ним. Но ведь у меня будет всего 10 минут!..
Вилла Ленина напомнила мне Кремль: две башни, обе – с часами, большие кованые ворота с двуглавым орлом. Ворота медленно открылись, и я подкатил к желтому зданию с колоннами – копия Смольного.
Ленин встретил меня известной позой: стоял, устремившись вперед, в кепке и с откинутой назад левой рукой.
– Ну-с, батенька, Вы заинтриговали меня, даже очень!.. Скажите же наконец, в чем истинная моя гениальность? Неужели в том, что я предлагал Китаю забрать весь Дальний Восток с частью Забайкалья? Так, батенька, в то время я был уверен, что будет единое коммунистическое царство. Какие национальные границы, если всюду будет один строй?!. И отдал бы, если бы сами китайцы не прервали несколько переговоров! Но, может, именно это и склонило тогда народ Китая к коммунистической идеологии! Это уже позже, в 1965-ом, начав войну (вернее, наглую провокацию) на Даманском, Китай показал американцам, что он враг СССР, что позволило ему получить от запада инвестиции и технологии! А вот сейчас, батенька, от него можно ждать чего угодно. Китай может снова предать Россию ради своих интересов! Мне в аду встретился интересный типаж – Маккейн. Нас вместе опускали в расплавленную смолу, понемногу, на миллиметр, всего на минуту, а потом поднимали на пару часов… Так он мне много новостей порассказывал. А, может, Брест-Литовский мир?..
– Владимир Ильич, – перебил я вождя. – Вы точно хотите узнать?
– Хорошо, хорошо, слушаю, – говорливый человечек затих.
– Гениальность Ваша – в умении подчинить любого человека своей воле, а пример – Ваше возвращение в Россию в одном вагоне с женой, Крупской и любовницей, Арманд, вместе с деньгами. Большего подтверждения для этого не нужно!
Вождь остановился, по лицу его побежали тени мыслей… Оно то умилялось, то багровело, то становилось отрешенным..
Он сел, снял кепку, обхватил голову руками и прошептал:
– Инесса…
Я боялся вымолвить слово. Оцепенение повисло в воздухе..
– Как я любил ее... Отдал бы жизнь за одну встречу с ней! – он поднял голову. – Наверное, Вы любили…
Он помолчал, его глаза наполнились слезами.
– Не будем об этом. Я согласен, Ваша правда. Великий Ларошфуко сказал: «Если мужчина может управлять двумя женщинами, то может управлять государством…» И я мог… Давайте выпьем кофе – то, что варили в кафе «Греко» в Риме, на Кондотти, напротив Испанской лестницы.
– С удовольствием. Я тоже был там не раз. И вспомним Гоголя, который написал там первый том Мертвых душ, отчасти про нас.
Кофе в маленьких чашечках на блюдцах, в которых лежали пакетики сахара с эмблемой кафе и красивые ложечки, появилось мгновенно.
– У нас остается минута, – констатировал я. – Скажите, Вы заболели из-за смерти Арманд?
– Да, скорее всего. Голова моя, голова… Не будем об этом.
– Тогда последний вопрос. Когда телеграфист посылал депешу о казни царя, что Вы сказали вслух, стоя рядом?
– А Вы что думаете?
– «Я отомстил за смерть Александра»?
– Нет, я сказал: «Саша…»
– Но ведь месть не была главной целью революции?
– Месть двигала мной сначала, а после все смешалось... Извините, мне надо отдохнуть.
– Будет желание – приглашайте, мне о многом хочется поговорить, – попросил я на прощание.
Ленин не ответил...

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Сегодня заказываю себе завтрак француза (кофе, круассан), а мне говорят:
– Вас на неделю главный смотритель посадил на хлеб и воду!
И предо мной – кусочек черного хлеба и стакан воды!
– Что за издевательство! – возмущаюсь.
– На Земле некто Минаев написал статью, где негативно отозвался о Вас. Поэтому пока небесная и земная канцелярии разбираются, Вы переведены на хлеб и воду.
– Интересные у вас здесь дела! А если завтра еще кто-нибудь негатив лживый на меня выльет?
– Ну, еще неделю посидите. Представьте, что у Вас пост...
– Я-то представлю, а желудок, который уже привык к хорошей пище?
– А как Вы хотели? Что в раю, что в аду – люди платят по счетам. Вот взять Сталина: в 90-е годы, когда шел негатив в отношении него, китайские пытки применяли почти каждые полчаса. То пчелы его ели, то скорпионы кусали, а сейчас негатив спал – так только в смолу окунают раз в день. Уже почти курорт! Вы же зависите от своих дел и их последствий. А вот если Минаев оболгал Вас, то его в аду и за это ждет наказание... Так что все логично, кушайте на здоровье! И еще – неделю Вы проведете без встреч.
«Да, от рая до ада не так уж и далеко», – задумался я и начал грызть хлеб, запивая водой.

Я стал думать о Ленине, собирал мысли и решал, как его, с опытом революционной борьбы, привлечь для совершения некоторого переворота – не нравилась мне система. Но прежде всего надо научиться передавать друг другу тайно от смотрителей свои мысли.
В каждом доме еда спускалась на подъемнике и осторожно ставилась на стол. Кроме ложек, прилагались салфетки, вот их-то я и решил использовать для связи и коммуникаций. Салфетки и все остатки пищи проваливались вниз, под стол, когда заканчивалась трапеза, то есть стол раздвигался, и остатки пищи исчезали. Затем снова опускался подъемник, и робот, находящийся на нем, убирал стол. Для начала я стал салфетки прятать следующим образом: брал две салфетки и одну ронял на шорты, откуда потом прятал под шорты и затем их складывал в шкафу. Теперь нужно было придумать, чем писать. Ленин писал в тюрьме молоком, а потом текст читали с помощью свечки, когда на бумаге выступал жир.
Но на салфетках такой фокус не пройдет, посему надо было привлечь Менделеева – его талант найдет выход.
Целую неделю делать было нечего, и я принялся искать средство для написания сообщений. Два дня перебирал разные продукты, соусы, но все это было не то. Однако горчицу решил попробовать, как будет возможность. На третий день вспомнил древний способ – писать кровью. Но кровь можно получить только зубами, что, конечно, не очень радовало, но приободрило.
На четвертый день нашел способ лучше – писать сырой свеклой. Душа уже радовалась и ждала момента для испытаний.
 И тут подоспела канцелярия – на пятый день сняла ограничения в еде, ибо мой враг оказался не прав. Я тут же заказал сырую свеклу дольками, жареную телятину, перепелиные яйца с лососем. Умыкнул со стола свеклу с салфеткой и в шкафу попробовал написать свеклой. Ура! У меня есть возможность писать!

Задумался о Китае. Ленин был прав. Даманский конфликт, кратковременная война с СССР убедили США, что Китай стал их союзником против СССР. Уже в 1968 году в Китай прилетел американский президент – и пошли их капиталы в отсталый Китай, а за США рванули все западные страны. Китайское чудо обязано антисоветизму, и в Китае понимают это, держа антироссийскую карту в колоде. Эх, России бы не расслабляться...
Тем более что в исторические музеи русских туристов не водят, там карты Китая – по Нерчинскому договору, а не по двум последним, что закрепили нынешнюю границу. Эти договоры китайцы считают несправедливыми...
А ведь Ленин тоже их признал несправедливыми, когда хотел отдать большую часть России Китаю. Может, поэтому основатель китайской компартии Сунь Ятсен говорил по поводу смерти Ленина: «За многие века мировой истории появлялись тысячи вождей и ученых с красивыми словами на устах, которые никогда не проводились в жизнь. Ты, Ленин, – исключение. Ты не только говорил и учил, но претворил свои слова в действительность. Ты создал новую страну. Ты указал нам путь для совместной борьбы».
В Китае в исторических музеях предложения Советского правительства 1919 года – на видных местах. В первом же пункте сказано: «Правительство РСФСР объявляет не имеющими силы все договоры, заключенные прежним правительством России с Китаем, отказывается от всех захватов китайской территории, от всех русских концессий в Китае и возвращает Китаю безвозмездно и на вечные времена все, что было хищнически у него захвачено царским правительством и русской буржуазией».

А я уже думаю об отключении системы слежения за «райцами».
Ничего на ум не приходило, кроме пожара.
Что это даст, я еще не представлял, но решил попробовать. Уронил зажигалку на салфетку с самогоном, но меня ждало фиаско – комната мгновенно наполнилась сладким газом, и пожар затух. Выслушал нотации от моей невидимки, но место открытия заслонки отметил про себя...
Я стал собираться к Есенину. Для него я заготовил салфетку с надписью: «Связь в шкафу, писать свеклой, покажу, как брать салфетки». Салфетку пришлось спрятать в плавки, так как карманы отсутствовали, а сигареты и зажигалку нельзя было выносить, поэтому их приходилось просить в каждом доме.
И вот еду ко второму гениальному русскому поэту.
Есенин читал стихи: «Гей, ты Русь моя родная...»
В левой руке болталась большая бутылка самогона. Он взглянул на меня:
– За Русь выпьешь со мной?
– Давай, за Русь нельзя не выпить…
Мы чокнулись, и зелье обожгло гортань.
– Закусывай, друг, груздочками, нашими шампиньонами, лучшими грибами в мире. А я налью за деревню, русскую душу... Я гений русской поэзии, Есенин!
– Наравне с Пушкиным, – осторожно заметил я.
– С Сашкой, да. Мы недавно праздновали его день рождения. Он сам сказал, что я гений! Он тоже гений, он гений музыки в стихах, а я – гений образов русской жизни…
– Я согласен, но вот Бунин... – попытался я вставить слово.
– Кто, Бунин?! Который всю жизнь мечтал получить Нобелевскую премию за стихи, но так и не получил? Тот, который Сережку Есенина не считал поэтом? Ты не говори мне про него, он не стоит и одного моего стиха! Давай за наши синева, бескрайние поля! Поехали!..
Самогон уже не обжигал горло, шел легко, как бегун на длинные дистанции после первых трех километров.
– Если мы с тобой осилим эту бутылку, то нас объявят нон-грата, как тебя объявила Франция в свое время после дебоша в отеле, – усмехнулся я.
– Французы, напыщенные индюки! Они не понимали, на что руку поднимали – на свободного поэта!
– Да, в чем-то ты схож с Вийоном, разве что не украл ничего, но драчун был известный...
– Ан нет, между нами пропасть. Франсуа был что Бернард Шоу – он умел шутить над серьезными вещами, а я мог описать душу людей, природы в образах.
– Да, в этом твоя гениальность. Я читал, как ты ответил Бунину – нет, не статьей, а серией стихов на темы Фета, Тютчева, Некрасова, практически уничтожив своих оппонентов своим видением, талантом.
– Да, было дело... Давай выпьем за тебя! А ты не критик, случайно?
– Нет, но выпить можно, – и рюмки громко стукнулись в мою честь.
– А еще мне понравилось твое письмо Дункан, в котором ты писал, что ее, балерину, народ забудет вскоре, а поэта Есенина – никогда!
– О Дункан! Какая была страсть у меня к старушке, ты не представляешь, тезка!.. Как звезда вспыхнула на небосводе и пропала! А ведь, скажи, кто сейчас помнит Дункан? Тогда газеты Америки оскорбили меня, написав, что в Америку приехала Дункан с малоизвестным поэтом из России. Это я, Есенин, приехал с ней! Да бог с ними, невежами. Давай за любовь!
Выпили за любовь.
– Хочешь похулиганить? – спросил я.
– Всегда готов! – и он швырнул бутылку в стекло. Но ничего не разбилось.
– Я прячусь в шкаф, – сказал я и помчался в шкаф. Сижу там, а Есенин кричит:
– Серега, какого черта! Иди, выпьем!
Я сижу молча, жду Есенина. И вот – дверки шкафа открываются, и я буквально силком запихиваю Есенина к себе, в домик. Показываю салфетку и прикладываю палец к губам. На мое счастье, он все понял.
– Ну, посидели и будет.
Теперь я сел рядом, мы налили рюмки, и я уронил две салфетки, одну из них сунул ему на брюки. Есенин не с первого раза, но убрал ее за пояс брюк. А я говорил тост:
– Теперь ты знаешь, друг, что мы не одни, мы сила. Так выпьем за нас!..
Следующее утро было потяжелее, чем после Вийона...

Спал как убитый до 11 часов. Солнце ерзало в глазах надоедливой мухой, но на душе было тихо и спокойно.
По плану сегодня надо попытаться найти безопасное от видеонаблюдения место. Не может же быть, чтобы везде, даже в лесу, стояли камеры!
Вышел на улицу, прошелся вдоль платановых деревьев и двинулся направо, вглубь.
Когда углубился в чащу, обронил специально шляпу и спросил мою фею:
– Родная, не видишь, где я шляпу потерял?
– Нет, не вижу, но если не найдешь, то организую.
– Хорошо, – подобрал шляпу, прошел двести метров вперед и обрадованно сообщил:
– Ну, вот я и в шляпе!
– Хорошо, скоро увижу.
Я отметил квадрат, который, похоже, был вне зоны видеонаблюдения.
Пришлось попортить деревья, обломав нижние ветки. Место для сбора подпольщиков найдено. Но нужно несколько таких мест. Ладно, в другой раз. По пути домой я встретил Менделеева, мы обнялись. Я увлек его в чащу якобы показать интересное дерево, а там дал салфетку, где было написано про шкаф, свеклу и датчик на шортах. Потом порвал салфетку и забрал с собой. Менделеев как-то ожил, много болтал о женщинах. Нет, женщины, конечно, играют большую роль в жизни каждого мужчины, как не крути. Болтал, болтал, а секрет своего клея для чемоданов так и не раскрыл...
– А вы знаете, ко мне вчера приходил Примаков. Вы, вероятно, знаете такого, интересный дядька.
– Конечно, он даже премьером был у нас какое-то время. Обязательно схожу к нему, он нам всем нужен...
– Боюсь, у вас не получится, очередь на полгода расписана.
– Попробую заинтересовать его словами: «Россия, Россия! Спартак – Реал!»
– А почему он должен среагировать на эти слова?
– Это был футбольный матч «Спартак» – «Реал», с сильнейшей командой Европы. Примаков в качестве премьера сидел на матче вместе с Лужковым. И, представляете, на 100-тысячном стадионе мы выигрываем! Матч закончился, а Примаков с Лужковым вышли на поле, и весь стадион встал и скандировал минут десять: «Россия, Россия!!!»
Тогда я точно понял, что Россия встает с колен! Этого ни я, ни он не забудем.

Мои ожидания оправдались: Евгений Максимович пригласил меня на следующий день.
– Вы были на том матче? – встретил вопросом. – Понял, что были. До сих пор, как вспоминаю, встать хочется и кричать: «Россия!!!» Вы явно журналист!
– Почему?
– Для хорошего журналиста интригующий заголовок – полдела. Задача журналиста – в первых строках вызвать желание читать. Я угадал?
– Не совсем, хотя внештатным корреспондентом газеты «Красное знамя» был пять месяцев, но разорвал удостоверение в итоге.
– Печатали не все, что Вы хотели сказать?
– Здесь Вы правы. Меня интересует: матч Вы вспомнили, когда «петлю Примакова» сделали?
– Не поверите, но именно так! Если королевский клуб обыграть можем, то почему бы не сыграть в свою игру с миром?!
– Несмотря на 15 миллиардов долларов, что обещали США? – я засмеялся.
– Россия потеряла 15 миллиардов, но ведь и без них тогда стабилизировали экономику. А потом – я всегда против западных кредитов, пенькой пахнут на шее...
– Согласен. А Ельцина не боялись?
– К тому времени отбоялся, жены и сына не было... – он замолчал. – Похоронили меня не по моей воле. Так хотел быть с ними... Как сейчас-то мой любимый «Спартак»?
– Честно? Плохо. Нет спартаковского лидера, каким были Черенков, Тихонов, с ними и ушел дух «Спартака»… Легионеры меняются, деньги уходят, а игры боевой спартаковской нет… Скажите, чт; все же для Вас та «петля»?
– Демарш – наглый, молодой, против многих, что продали и продавали Россию! Он не был только против Запада, он был против большинства нашей элиты. Первым, кто на меня набросился, был Березовский: «Деньги потеряли!» Это не Россия потеряла, а такие, как он… Поэтому было приятно видеть беса в исступлении.
– Но ведь припомнили – снял Вас Ельцин через несколько месяцев.
– Сняли – и бог с ними, зато нашел Березовский через Чубайса Володю. Это, наверное, единственный случай в жизни кукловода, когда он ошибся с «куклой». Как у Лермонтова: «Не знал... на кого руку поднимал...»
– Помните, как Сталин стал, по сути, главой правительства Ленина? Никто: ни Ленин, ни Зиновьев, ни Каменев, ни тем более Троцкий – не могли об этом и думать. Недоучившийся семинарист, боевик, он был в их глазах пешкой, куклой. Но Сталин, как руководитель аппарата с 1921 года, сделал главное: поставил во главе правительственной связи своего человека, и отныне он знал почти все и обо всех. Затем создал коалицию вместе с Зиновьевым и Каменевым против Троцкого. Уничтожив Троцкого, взялся за соратников.
– Ладно, – перебил я, – это прошлое... Как сейчас жить стране? Ваш разворот ведь задал другой курс, а кто его может достойно представлять? МИД держится на старых людях, без энергии, а молодые – большинство –смотрят на запад, чувства патриотизма нет…
– Да, проблема большая. Я бы в МГУ, МГИМО сделал наборы не из блатных москвичей, а из студентов университетов регионов, с профильных курсов, чтобы патриоты поехали хотя бы в страны СНГ. Нам очень нужны дипломаты, работающие во благо страны! Нам нужны торговые представительства в странах Африки, Арабских странах, в Южной Америке, нужна кооперация с ними. Взять Сирию: хлопок – один из лучших, а масла Франция скупает на парфюмерию. Почему бы вместе не поднять парфюмерию, ведь рынок неимоверный? Сейчас не проблема грамотных менеджеров найти для торговых представительств!
– А как перспективы руководства страны?
– Я сам всегда был связан с силовыми структурами так или иначе, но перехлест во власти налицо. Проблема Путина – в команде. Она ему помогла, и он ей обязан, он не бросает своих. Но так и до тупика недалеко, нужно обновление реальное, нужно дать власть умным, деятельным – не за прошлые заслуги, а за еженедельные, ежедневные... Но позволят ли – вот в чем вопрос. Страна у нас интересная, она судит власть не по праву, а по справедливости, а уж ее она чувствует остро. Забыть про это – значит, рыть себе яму, из которой можно и не выбраться. Надеюсь, что чувство самосохранения не уподобится самоотдалению штыками...
Он помолчал.
– Я сам сделал много ошибок. К примеру, моя поездка в Форос к Горбачеву... Не получилось убедить Израиль отдать оккупированные территории, хотя дипломатические отношения с ним восстанавливал ради этого. Саддама не смог уберечь... Да всего не перечислить...
Он замолчал.
– Но главное – не сберег сына...
Мое время вышло, и я пригласил Примакова на прогулку в платановую рощу, дабы привлечь его в ряды подпольной организации «Свобода» (такое название я ей придумал).
Мы обнялись, прощаясь.

Два дня я занимался строительством организации. Заготовил десятка два салфеток, разбил своих знакомых и будущих знакомых на группы, чтобы не один я встречался и распространял информацию, но также и руководители групп. Все должны были периодически появляться в роще. Там на пне должен быть знак к восстанию, к какому – я не решил, но думал для начала про всеобщую забастовку. Знак в виде даты и действия должен был появиться на пне – там, в роще.
Предстояло много кропотливой работы. Все мои заговорщики стали ходить к роще, встречаться, передавать информацию.
На обед сегодня я заказал стерлядь – свежую северную (ту, что любил Иван Грозный), кубки меда черемухового и можжевельного и жареного павлина. Все от кухни нашего царя. Еще парочку жареных лебедей и осетра. Ко мне должен прийти царь. Собственной персоной. Ему посоветовал Есенин.
Иван Грозный зашел медленно, важно, но я уже вскочил и двинулся навстречу:
– Доброго здоровья, Иоанн!
– Да ладно, не в царских палатах сидим, какой Иоанн! Можно просто Иван.
Царь оказался очень сообразительным, мы с ним в шкафу быстро друг друга поняли.
– Ну, вот, – сказал царь, вылезая из шкафа. – Порадовались, а теперь и меда стоит попробовать. Подай мне любимый черемуховый. Давай за мои круги ада! Терпеть пришлось почти 500 лет, но не сдал я своей правды – и вот я в раю! Мы сюда с разбойником Лениным попали вместе. Уму непостижимо: холоп царя убил и на трон взошел! Миллионы людей из-за него погибли, а его держали меньше 100 лет! Меня оболгали западные книжники: мол, кровавый царь, сына убил... Картиной «Иван Грозный и сын его Иван» тыкали в лицо: «Признайся в содеянном!» Да, у моих стражников был такой образ: держал я сына, истекающего кровью, но я ведь, когда увидел его в таком состоянии, бросился и прижал к груди. Он еще был жив, но не смог сказать нужное слово. 16 ноября 1581 года – черный день в моей жизни, дважды черный!
– Почему дважды? – удивился я.
– Убил сына, скорее всего, Антонио Поссевино, папский легат, ибо он первый появился, и он же оклеветал меня. Все было против меня: кровь сына на мне, мой посох, хотя я мог убить и тупым предметом! А второе – через три дня обнаружили, что библиотека исчезла! Моя самая большая ценность – библиотека Ярослава Мудрого и Византийская коллекция! Исчезла не только библиотека – исчезла история, которую искажали позже, как хотели. Я бросился искать, но безуспешно… Однако поиски показали, что несколько груженых подвод прошли Ливонию. Думаю, что эти наши сокровища – в Ватикане. Убийство сына было спланировано папским легатом с целью кражи библиотеки и фальсификации нашей истории. Потом этот жулик озвучивал несколько версий якобы моего преступления! Утешает то, что Поссевино до сих пор в аду, и скоро мы узнаем истину!.. За истину! – и наши кубки соединились в звуке металла.
– Вы знаете, я слышал разговоры, будучи в Италии, что в Ватикане есть книги, которые могут перевернуть представление о мире.
– Вот-вот! И я склоняюсь к мысли, что католики поняли, что совершили ошибку, отдав нам Византийскую библиотеку. От итальянских мастеров, строящих Кремль, они знали не только расположение библиотеки, но и систему охраны.
– Выпьем за то, чтобы отыскать наше сокровище! – мы выпили божественный напиток,
– А зачем нужен был поход на Казань, когда б;льшую опасность представлял Крымский хан?
– Прошло всего сто с небольшим лет после ига орды. И нам было интересно посмотреть: а что там, на Востоке? Не придет ли снова орда? Все-таки триста лет мы находились в плену Востока. Это как сейчас в Европу едут бывшие жители колоний, так и мы пошли на неизвестный Восток. У нас не было ненависти или желания поработить, было желание соединиться во благо народов...
– А как опричники? Нельзя ли было без них строить государство?
– У власти всегда есть страх, как у человека с большими деньгами. Вот Вы спускались под воду?
– Было дело. И что?
– А то, что в аду на втором круге меня с камнем на шее опускали в море. Сначала на минуту, потом больше, и я неожиданно для себя обнаружил один феномен: в воде спокойно плавали хищники и те рыбы, которыми они питались, и хищники их не ели. У людей ведь так же: бандиты ходят среди людей, но не убивают же всех подряд! А вот если вы с деньгами, то бандит знает об этом, и вероятность вашей гибели возрастает! Власть же вызывает еще больше соблазнов, естественно, у власти страхов больше. Именно она, с богатым историческим опытом, с убийствами, отравлениями, уже с детства боится за жизнь! Часто страх, большей частью за семью, рождает насилие намного ранее реальной угрозы. А у меня вокруг были бояре, у которых поместья, земля, холопы, и каждый может стать царем. Большинство дел решается на боярском сходе. Вроде бы, ты – помазанник божий, но будь всегда на чеку, оглядывайся вокруг денно и нощно! Вот и создал прослойку из верных псов, готовых за меня головы сложить. Именно из них появились дворяне, власть бояр уменьшилась. Опричники не могли претендовать на трон, они встали между мной и боярами щитом. Отдалил я свой страх, но он остался...
Он помолчал и продолжил:
– Моя заслуга – в создании государства, кое стало вдвое больше за годы правления. Но воинские победы – не моих рук дело, а моих подданных, часть из которых я же и казнил. В этом моя вина, а виной всему – страх, который с годами усиливается вместе с грехом.
– Согласен с Вами. Мне лично жаль и Александра Горбатого-Шуйского, и Михаила Воротынского… Таким подданным памятники бы ставить, а Вы...
– Да, грех большой, боялся чужой славы, боялся возмездия...
Мы расходились. Я не стал спрашивать о жене – первой, любимой...

Вечером вспоминал нашу беседу с Иваном Грозным. Ну, мужик как мужик, здравый, – а дай ему власть, с его-то богатым историческим опытом, и что будет?..
Спрашиваю своего поводыря:
– Можно весточку на Землю передать?
– Нет, почты у нас нет.
– А какой тогда смысл нас держать, лишние рты кормить?
– Мы собираем информацию и можем делать посылы на Землю, но это не в моей компетенции.
– А в чьей?
– Не могу сказать. Вы задаете много вопросов.
– Я еще только начал спрашивать. А сколько мы здесь будем жить?
– По-разному. Кто-то попадает в ад, когда выясняется, что у него есть грехи неоплаченные, умело скрытые.
– А если я не вижу смысла жить?
– Вы, русские, странные. Я каждый день слышу два вопроса: «Что делать?», «А с кем поговорить?» Большинство других национальностей живут себе, наслаждаются жизнью, как помещики в царское время в России.
– Там и страсти бушевали, женщины были хотя бы...
– Вам женщины нужны?
– Неплохо было бы.
– Ну, тогда Вы резко сократите свою жизнь в раю, переместившись в ад.
– За что?
– Жениться у нас нельзя, а связь с женщиной – грех.
– И за сколько грехов возвращают в ад?
– За 13 встреч. Разве Есенин не рассказывал? Он уже 30 раз был в аду по 13 дней. 13 встреч – 13 дней ада.
– Интересно. Наверное, стоит рискнуть...
– А чемпион по аду Вийон был там 1107 раз – и тоже молчал? Даже Менделеев уже 15 раз в аду был... Женщин немного в нашем раю, есть специальный женский рай – там непорочные и верные жены.
– А кто из женщин здесь есть?
– Так не годится, Вы сами должны назвать кандидатуру, а я могу только сказать, есть она или нет.
– Хорошо, надо подумать. Спасибо!
В общем, не хочешь ада – встречайся с женщинами не больше 12 раз!
Да, здесь много интересного или странного...

Неожиданно всплыл Черчилль, когда я шел к озеру. Он сидел на лавочке, рядом стояла бутылка шотландского виски, наполовину отпитая. Вокруг него клубился дым от сигары, а сам Уинстон смотрел неподвижно в одну точку. Я посмотрел в направлении его взгляда, но не нашел чего-нибудь интересного.
Сел рядом и попросил виски. Тот молча подал бутылку. Я отпил глоток, поморщился.
– Самогон все же лучше, – отметил я вслух.
– Русский? Коммунист?
– Русский. Не коммунист... Так и боитесь Россию?
– Вспоминая Сталина, боюсь, – он отпил глоток, затянулся сигарой. – Ты бы тоже боялся…
– Я не глава мощной империи, – заметил я.
– Я – игрок, не политик. Я всю жизнь был в состоянии опьянения, боялся реальности. А в состоянии опьянения были смелые поступки...
– Вы имеете в виду числа 27 и 22? Может, именно поэтому Вы эти числа ставили в рулетку?
Уинстон резко повернулся ко мне:
– Откуда знаешь? Я никому не говорил.
– Нетрудно догадаться. 27 июля 1897 Вы выступили в парламенте против войны с бурами, несмотря на то, что большинство было «за». А 22 июня 1941 – за помощь Советскому Союзу... Я думаю, что эти два шага – два правильных шага в жизни, и Вы хотели, чтобы рулетка их подтвердила! Я, вообще, считаю, это и есть единственные Ваши верные решения. Но, может, еще женитьба на Клементине?
– Скорее всего...
Он отпил глоток и протянул бутылку мне:
– Пей. Если доведется сыграть еще, то снова поставлю на эти числа.
– А Фултонская речь – тоже от страха перед Сталиным?
– Не только. Перед русскими тоже. Я смотрел на ваш континент и завидовал. И не верил, что ваш народ победил – не просто Гитлера, а всю Европу! Когда я видел Сталина, у меня мурашки пробегали по коже, не столько от него, сколько от дыхания вашей страны. Поэтому и привлек американцев – единственную империю западного мира после войны...
– Немного лукавите. Думаю, главным было желание остаться у власти, ибо после войны Вас убрали с должности.
– Если честно, то здесь сошлись мое самолюбие и желание Запада.
– Какое самое большое Ваше желание, кроме рулетки?
– Обнять Клементину и выпить за нее и детей! Как Клементина, меня любили только крупье в Монте-Карло, но те – за деньги…
– Ваша фраза, что реальность – галлюцинация, обусловленная недостатком алкоголя, имеет право на жизнь?
– Конечно! Посмотрите на свою историю. Ввели ограничения продажи спиртных напитков в конце 80-х, народ стал меньше пить, протрезвел и сбросил коммунистов, увидев реальную жизнь! – он расхохотался. – Мы прилагали уйму усилий, а вы сами похоронили коммунизм. Я пить не брошу, раньше меньше трех стаканов виски в день не выпивал, а сейчас иной раз больше бывает.
– Говорят, Сталин скоро появится у нас. Вы хотите встретиться с ним?
– Если только с памперсом, – он поперхнулся дымом сигары и задумался... Молчание затянулось, и я пошел к озеру...

Не мог удержаться от встречи с Наполеоном.
Очередь уменьшил, просто сказав, как мне жаль, что Наполеон не женился на сестре нашего царя Александра.
Маленький, но великий, по мнению французов, человек был радушен:
– Месье, я полон внимания.
– Мне кажется, что расчет Ваш был верен. К тому времени, когда Вы написали письмо нашему царю о любви к его сестре и просили ее руки, Вы прекрасно понимали, что без России Франция в одиночку не сможет стать владычицей мира. Французские солдаты уже взяли часть Канады, Россия владела Аляской, частью Калифорнии, но у Франции не хватало сил для разгрома в Америке англичан. Союз России и Франции помог бы разгромить англичан и владеть миром.
– Так, так, – Бонапарт барабанил пальцами по столу.
– Но царь отвечает отказом – не только из-за советов англичан, но и в силу своей слабости: он боялся Вас…
– Да, этого я не учел. И предложил ему выдать за меня вторую сестру, коли первую уже сосватали…
– Вот-вот, именно это утвердило меня в мысли, что Вы хотели союза с Россией. Более того, Вы всем поведением в войне с Австрией, показывали хорошее отношение к России.
– Вы имеете в виду, что я отпустил пленных русских – офицеров с оружием и солдат без оружия, – всех, кто воевал с австрийцами против нас?
– Да. Этим Вы показывали, что у Вас добрые намерения в отношении России. План Ваш летел в тартарары. И Вы решили взять Москву, не трогая царя в Питере, чтобы заключить мир, союз силой, так сказать...
– Да, все было так. Но я ошибся в одном: в России побеждает не армия, а народ. Битва при Бородино была началом войны, хотя я считал ее победой. Мы взяли Москву, но пир в ней оказался пирровой победой. Со всей России шли полки и отряды, я был удивлен появлением татар, все народы встали на защиту своей страны. Партизаны были всюду. Казалось, березы стреляют... Надо было уничтожать Англию, а не лезть к вам, в Россию. А ведь мне казалось, все было продумано – даже тушенку изобрели для дальних походов.
Я засмеялся:
– Зато один плюс все же был!
– Какой? – живо поинтересовался Бонапарт.
– Вы получили то, о чем мечтали, – я издевался.
– Говорите же... Неужели Вы про жену, полячку?
– Конечно! Вам поляки на выбор выставили дочерей шляхтичей, лишь бы Вы расправились с Россией. И Вы выбрали! Ведь женщины, желание обладать ими, было не меньшим Вашим желанием, нежели Америка, – я расхохотался. – Именно поэтому Польша, как Ваш союзник, и была оккупирована Россией. Эх, поляки бы это помнили... Если появитесь снова на Земле, помните, что Россию не стоит трогать...

Следующий, с кем я попросил о встрече, был маршал Жуков.
– А скажите, Георгий Константинович, почему турки не напали на Россию?
Маршал усмехнулся:
– Двести дивизий стянули к нашей границе, ждали падения Сталинграда. Но понимали цену вторжения. В случае неудачи потеряли бы всю Турцию, а так – во время войны они расширили свою территорию и Гитлеру помогали сырьем – одним словом, мусульманские евреи.
– И еще: почему отстояли Москву?
– Силы немцев на Центральном фронте оказались недостаточными для взятия Москвы из-за обороны Ленинграда, действий на Южном фронте. Мы многому научились. И хорошее пополнение было, – в первую очередь, из Сибири и с Дальнего Востока. Их преимущество было в том, что они не отступали, у них не было опыта отступать, боевой дух был спокойный и уверенный. Второе: они хорошо умели воевать. Третье: были приспособлены к тяжелым условиям зимы. На всех главных направлениях стояли сибирские дивизии, в мемуарах немецких генералов акцент делался на эти дивизии.
– А как же Панфиловская дивизия, из Казахстана?
– Я не умаляю ничей вклад, но 67% состава этой дивизии были русские, и большая часть – из регионов, относящихся к Сибири. Казахов и киргизов было по 11–12%. Однако Рокоссовский посылал телеграмму в Киргизию, отмечая геройство киргизов. А киргизы ведь жили в Сибири... Но и остальные части, прошедшие огонь и воду, уже имели боевой опыт. Все стояли насмерть. Нет смысла делить Победу, она одна на всех.
– Согласен. А что же Япония?
– Япония завязла между войнами с Китаем и США. Китай оттянул много японских сил, тем самым сковав Японию.
– Но Китай считает началом мировой войны вторжение японцев в Китай 7 июля 1937 года!
– Тогда уж началом нужно считать вторжение Италии в Эфиопию в 1934 году. Это первое нападение страны фашистской оси.
– Я-то согласен, но почему ни один историк не ставит вопрос таким образом?
– Африку замечают в последнюю очередь. Не хотят замечать…
– И последний вопрос. Сейчас в Венгрии открыт музей КГБ и гестапо в одном здании, но большинство экспонатов – о КГБ.
Жуков соскочил с места:
– Наша политика после войны в отношении Венгрии была ошибочна! Венгерская армия на Восточном фронте составляла почти 1 миллион человек! Сколько они убили наших солдат! А сколько деревень сожгли! Недаром же Ватутин негласно приказал венгров в плен не брать. Они убили наших людей не меньше полумиллиона, а в 1956 году их погибло максимум 50 тысяч. За полмиллиона своих мы могли их уничтожить всех, но мы простили контрибуцию. А они подняли восстание – те, кто воевал против нас. Могли ли мы, прошедшие войну, допустить их приход к власти?! Нет и еще раз нет! Под Воронежем есть мемориальный комплекс, где похоронено около 40 тысяч венгров, погибших в одной операции Ватутина. А кто знает об этом сейчас? Бог им судья, но нам это помнить надо...
– Что вы бы изменили, если бы могли?
– Многое. Но главное – расстрел летчиков в Сталинграде. Каждого пятого – ни за что. Хотел показать, что будем биться насмерть... И еще – не брал бы барахло из Германии. Тогда казалось, что, по законам войны, победители могут брать у неприятеля все... Но за это я и пострадал. Так же, как за излишнюю грубость. А по-другому я не умею, и история дала именно мне шанс стать полководцем Победы. Это оправдывает мою жизнь.
– Однако в аду Вы все же были?
– Да, целый месяц. Но только за летчиков.
– Как Вы относитесь сейчас к Коневу, в мирное время дважды предавшему Вас?..
– Бог ему судья… Хотя перед смертью он написал мне письмо покаянное...
– А к Рокоссовскому?
– Я отчасти завидовал ему, умному и человечному военачальнику. И даже на Военном совете, где меня осуждали, он сказал в конце, что не видит во мне врага – просто оступившегося человека… Я завидовал ему, потому что его любили все офицеры и солдаты! Это был советский Суворов. Но, в любом случае, я счастлив, что мы все вместе победили в той войне. А это главное в моей жизни!
– Какой Вы помните самый лучший эпизод во время опалы?
– Когда во время опалы я приходил в кинотеатр, люди вставали и аплодировали – не мне, а образу, с которым связана Победа народа, великая Победа! Тогда я понимал, что прожил не зря… Ну и, конечно, парад Победы и штандарты фашистских знамен, за которыми представлял мысленно всю поверженную фашистскую армию, миллионы солдат большей части Европы...

Большую часть своей жизни я размышлял о «Фаусте» Гете: добро и зло, истина, но главное – отношение к богу...
И вот Вольфганг Гете сидит передо мной, забросив ногу на ногу. Слегка задумчив. Его внимательные глаза спокойны, как будто равнодушны.
– Что, сударь, хотите узнать?
– Смею утверждать, что Ваш «Фауст» положил начало разложению христианства в Европе, разложению католицизма, заронил сомнение в непогрешимости бога как Бога, приблизив его к образу грешного люда... Вы своим романом усомнились в вере, бросив каплю дегтя в бочку с медом.
– А разве я неправ? Я пробыл в аду ровно столько лет, сколько писал роман, и в раю уже более 150 лет. За это время мое восприятие бога приобрело новые очертания. Дело в том, что человек излучает энергию – реальную энергию, которую уже измеряют на Земле. Энергия эта несет информацию о мыслях людей. То есть если на Земле пять миллиардов человек думает «Не убей», то энергия, описывающая эту мысль, – очень большая, и она (если кто-то совершает преступление) давит на убийцу. И сила давления зависит как от этих пяти миллиардов, так и от окружения данного субъекта, и от расстояния между противоположно думающими и действующими людьми. Это сложная для расчета величина, но реальная. Раньше, когда информация не распространялась с мгновенной скоростью, она практически не влияла на народы, живущие на ограниченных территориях, и посему заповедь «Не убей» люди ставили в своих религиях на первое место. Сейчас, когда мысль, облеченная в энергию, распространяется мгновенно, если вы владеете средствами массовой информации, вы разрушаете не столько религию, сколько моральный уклад. И каждые 15–20 лет можно менять восприятие людей на мир, на человека, на религию. Именно поэтому информационные системы Запада в первую очередь разрушают сильные, более «слепые» религии, такие как ислам, придерживающийся традиционных ценностей… Что мы и видим на примере Европы и США. Процесс, может быть, запустил я, представив Бога обманщиком относительно обещаний Мефистофеля. Но беда в том, что почти до конца жизни я сомневался, публиковать роман или нет, однако за это время мои идеи уже стали популярны в Европе – я попросту был выразителем сомнений. Вы правильно заметили, что это главная мысль «Фауста».
– Я согласен с Вами, но хотел бы заметить, что процессы в жизни ускоряются, и человечество все больше и больше доверяется управлению интеллектуальных машин, а значит, цена ошибки растет, и возникновение ошибок становится все опаснее. Мы идем к опасной черте…
– Согласен. Но, может, все идет по кругу? Может, нас и держат здесь, чтобы вернуть на Землю в случае ее гибели?.. Давайте лучше выпьем рейнского вина, – и Гете наполнил бокалы. – Мой Фауст искал истину, забыв, что та – вещь субъективная. Так выпьем за терпение!
Я усмехнулся:
– Бог терпел и нам велел...

С утра я валялся в своей огромной кровати. Через окно доносились голоса певчих птиц, пахло зеленью густо, будто повидлом, но на душе было тоскливо, даже не радовала встреча с Остапом Бендером (так называл я Сергея Юрского).
Попросил русскую гречневую кашу на молоке, с маслом, забеленный молоком чай и пирожки с груздями.
Юрский уже входил в нашу организацию – в группу Пушкина. И был предупрежден поэтом о встрече с боссом, то есть со мной.
Когда я вошел в домик к артисту, он очень уж внимательно стал рассматривать меня:
– Мы на воле не встречались?
Я улыбнулся:
– Ваш юбилей. Шахтеры Анжерки на шпалах...
– Удивительно! – он протянул руку. – Рад, очень рад. Вспомнил, как такое не вспомнить! Ваш друг, Калинин, так упоенно рассказывал про бастующих шахтеров, что не одну рюмку с Вами опрокинул...
– Тогда Вы даже сказали, что впервые москвичам душу открыли...
– Да, да. А Вы меня разочаровали, оказались из Анжерки...
– П;ша из Анжерки, а я из Томска, – поправил я. – Паша попросил меня познакомить его с каким-нибудь артистом, а тут – Святослав Бэлза приглашает к Вам на юбилей. А Паша  каждое слово связывает матом. Я его предупредил, но в душе боялся.
– Но Ваш друг и слова плохого не сказал!
– Видимо, сработала поговорка «С кем поведешься – от того и наберешься»...
– Удивительно!
– А мне не удивительно, что вы большие друзья с Пушкиным, – намекнул я на организацию.
– Пушкин – великий поэт. Он помогал мне выжить в перестройку. Мало того, что читал его наизусть нашему зрителю, так еще и в Париже на французском языке зарабатывал.
Он помолчал и продолжил:
– Фаина Раневская всегда держала при себе томик Пушкина и говорила, что можно в России читать только одного автора – и быть образованным! Одна только фраза о простом продукте чего стоит! Основа государства – простой продукт, производство сельскохозяйственной продукции. Двумя словами мог выразить только гений! Пушкина надо читать всегда – это колодец с водой, которой невозможно напиться!
– Сергей Юрьевич, почему Вы поддерживали Навального на Болотной?
– Я не столько Навального поддерживал, сколько выражал свою позицию против коррупции, неправильного судейства… Представьте себе поезд с восьмьюдесятью пассажирскими вагонами. Поезд идет плавно, останавливаясь на остановках. И вот появляется человек, который бегает по вагонам и кричит: «Машинист пьян!» Люди сначала вскочат, но поезд идет, останавливается на остановке и снова идет вперед. А человек бегает с возгласами. Народ решит, что человек ненормальный. А если вдруг вагоны станут дергаться, то уже могут и поверить, спрашивать проводников будут. А не дай бог остан;вится и стоять будет, – народу ведь ехать надо. Правильно – сами пойдут смотреть на машиниста. А человеку поверят большинство. Вот я и выходил на Болотную, так как чувствовал, что вагоны дергаются... Я смутно понимаю, что что-то не так, поэтому иду машиниста смотреть. Если он не совсем пьян, то должен же протрезветь, если не алкоголик? Ведь наш поезд не просто медленно едет – он уже стоит практически, а машинист сидит... Понимаете?
– А если машинист сидит, а перед ним разобраны пути?
– Тогда думать надо: кем и зачем?
– Ну, а если врагами машиниста?
– В любом случае, люди начнут выходить из вагона: кто размять кости, кто ради любопытства. Но если поезд начнет стоять сутками? Вы понимаете?
Мне почему-то стало грустно.
– Декабристы тоже вышли поглядеть, а ведь Пушкин был против и не пошел за ними. Он твердо считал, что таким путем хорошего не достигнешь...
– Э, конечно, я – за выказывание позиции мирным путем. Но неужели нельзя понять людей, которые застряли в вагоне?
Мне уже расхотелось говорить на эту тему, но я задал все же один вопрос:
– А Ходорковского зачем защищали?
– Опять же – не Ходорковского, а позицию! Если одного прихватизатора садят, то почему одного? Чем лучше был Алекперов из «Лукойла»? Или Усманов? Закон должен быть неизбирательным, одинаковым для всех!
– В этом я согласен. Давайте выпьем за Россию, все же прекрасней нет страны! И подумаем: что же нам передать на Землю, какое послание?
Мы чокнулись, закусили соленым огурцом и задумались – каждый о своих детях и внуках...
– Еще раз к паровозу, – неоконченные мысли сверлили мозг. – Что же в итоге?
– Если машинист не в состоянии везти локомотив, то неужели из пассажиров не найдется человек, который сможет управлять им?
– А если виноват не машинист? – не унимался я.
– Ну, тогда он должен попросить людей помочь восстановить путь.
– Но правила железной дороги не позволяют этого!
– Тогда эти правила пусть сами и восстанавливают путь... А если нет, то долго ждать никто не будет – сзади идут другие поезда…
Я налил еще по рюмочке.
– Давайте за память моего отца. Сегодня, 4 февраля, ему было бы 96 лет...
Мы выпили.
– Я ездил с ним один раз на паровозе, Лебедянке, еще пацаном. Он тогда работал помощником машиниста. Гудком погудел, уголь дали в топку покидать, где огонь не унимался, раскидывая языки пламя. Потом суп хлебали, котлеты ели и пили чай, а колеса стучали однотонно, мелодией стыков рельс. В паровозе было хорошо, только жарковато от топки. Отцу же было непросто: постоянно нужно подкидывать уголь, дышать пылью и часто ночь напролет не смыкать глаз... Но тогда паровоз бежал по рельсам, и я не думал ни о чем, что бы его остановило. Дядя Вася Матафонов был хорошим машинистом, отец тем более не вызывал ни малейшего сомнения. Вроде бы и жизнь была хуже у нас, и свободой особо не пахло, а паровозы бегали, и нам было хорошо. А сейчас молодые недовольны жизнью. Почему? Вот недавно я был в гостях у одного пенсионера. Он давай жаловаться, что сыновей гнобят, взятки требуют, что власть коррумпирована. Я его спрашиваю: «А ты такие разговоры ведешь при внуках?» – «Бывает, конечно, за столом чего не скажешь...» Я ему: «Так, милый друг, ты же не говоришь всю правду им!» – «Почему, ведь коррупция везде!» – «Э, а правда в том, что они кушают из миски коррупционера. Когда ты работал чиновником, помнишь, требовал взятку? А теперь вдруг власть и Путин виноваты?»
Сергей Юрьевич засмеялся:
– Да, бывает и такое. Вы правы, мы быстро забываем свои преступления. Ну, а его дети причем? Они же хотят лучшей жизни.
– А разве Вам неизвестно, сколько артистов получали деньги в конверте? Театры обналичивали, между прочим, общенародные деньги! Человеку свойственно свои прегрешения сравнивать с другими, б;льшими, чтобы обелить себя. И получается, что все вокруг него б;льшие воры, чем он.
Юрский задумался:
– От Вас разит Чацким. Только, наоборот, Вы обличаете мелких людей. Вы тем самым обеляете власть предержащих?
– Нет, я вспоминаю слова мамы: «Никогда не завидуй никому...» Раньше, когда не было развито информационное поле, люди жили в своем мирке, многого не видели. Сегодня все всё знают, причем часто верят тому, чего хотят и чему завидуют. Я как-то раз выступал в Москве на оборонном предприятии и обратился к рабочим с одной просьбой: «Пусть встанет тот, кто на заводе хотя бы одну деталь не сделал для дома». И вы знаете – никто не встал. Я и говорю: «А что, мы все воруем по возможности!» И все вопросы по коррупции исчезли... Я не к тому, что с этим не надо бороться. Это я к тому, что каждый на своем месте должен бороться с этим явлением, а у нас так: когда мне лично выгодно, я иду на сделку, оправдывая себя тем, что система такая. Вот взять Вас: не лучше ли было выступить против зарплаты в конвертах?
– Как-то неудобно было бы, – начал Юрский. – Перед всеми.
– Да нет... Во-первых, зарплата на 50% (на налоги) была бы меньше. А во-вторых, в этом случае санкции были бы против Вас лично! Могли бы и работы лишить...
– Если честно, в своем глазу соринку не видим, но чувствуем, однако бревно в чужом глазу лучше видно... Давайте лучше по рюмочке…
Мы выпили.
– Вы гениально играли свои роли, особенно Остапа Бендера и деда в фильме «Любовь и голуби». Мне интересно: какой персонаж Вам ближе? – я переводил тему.
– Как артисту – Остап Бендер, как человеку – дед…
Я расхохотался:
– Да, а Вы не думали, что ярким образом Остапа Вы породили жуликов от Мавроди до «Властелины», а образом деда обелили алкоголизм?
– Неожиданно. Я удивлен… Вы серьезно так думаете?
– А в чем я не прав? – парировал я. – Как-то Мавроди сказал, что Юрский – лучший актер.
– Вы хотите сказать, что я вред принес стране?
– Я хочу сказать, что не все так однозначно. С одной стороны, артист – лишний человек с точки зрения производства материальных ценностей. Вы же не строите, не производите ничего, не даете знания, не лечите, даже Родину не защищаете... С другой стороны, воздействие артиста большое, он – часть информационного пространства, а значит, меняет сознание людей, артист – вроде учителя, только он воздействует на душу. У Вас, как у известной личности, заведомо большее воздействие, чем у простого человека, за Вами – шлейф славы и любви. Но и ответственность выше перед обществом. В этом и сила Ваша, и слабость. Если Вами движет позиция человека, то это сила, а если честолюбие, – то слабость.
– Согласен с Вами. У журналистов есть правило: чтобы описать реальность, они должны прятать свое мнение... Но ведь как человек журналист может высказывать свое мнение. Так же и артист. А вот про ответственность согласен: на нас большая ответственность лежит. Возьмем Достоевского: разве ;н создал Гитлера, хотя тот любил книги нашего писателя? Или Геббельса, который не скрывал любовь к Достоевскому?
– А почему любили? Может, потому, что находили в них оправдание своих действий? Или, еще хуже того, находили причины действовать так?
– Ну Вы загнули! Просто у Федора Михайловича в произведениях ставятся извечные вопросы, которые и нынче злободневны и интересуют многих людей.
– Достоевский играл с людьми, играл, как великий актер. Будучи по отношению к жене лгуном, подлецом, он потом в романах описывал это правдиво в своих героях. Вот иногда и задумываешься: а нужны ли они, эти писатели, и кому? Кому они приносят пользу?
– По-вашему, вообще не нужна литература? Странный взгляд для образованного человека. Так можно каждое произведение подвергнуть сомнению.
– Нет, я хочу только сказать, что большинство людей в мире не читали Достоевского. Может, поэтому мир еще живет?