Дело академика С. С. Юдина МГБ СССР 1948-1952

К 130-летию со дня рождения

Александр Санников
ГЛАЗАМИ ЧЕЛОВЕКА МОЕГО ПОКОЛЕНИЯ


ПРОФЕССОР  ХИРУРГИИ СЕРГЕЙ ЮДИН
СКРИЖАЛИ СУДЬБЫ


К 130-летию со дня рождения
(Юбилейное издание)




На обложке – картина «После операции»
художника Александра Ивановича Локтионова










Издательство «АРКАИМ»
Владимир, 2021


УДК 929
ББК 5г С.С.Юдин

Санников Александр Борисович. Профессор хирургии Сергей Юдин. Скрижали судьбы.  [Текст] / А.Б.Санников. – Владимир: Издательство «АРКАИМ», 2021. – 1115 с.: ил. –
ISBN ……………

История медицины. Медицинские науки – Персоналии – Юдин Сергей Сергеевич (1891-1954) – профессор хирургии, академик РАМН.




 Сергей Сергеевич Юдин (1891-1954) является  выдающимся  отечественным хирургом, на протяжении более 20 лет (1926-1948) возглавляющим хирургическую работу легендарного московского Института скорой помощи им. Н.В.Склифосовского. Выдающийся хирург современности академик Николай Михайлович Амосов писал, что после С.С.Юдина у нас не было больше хирурга такой величины. И отчасти он был прав, так как за прошедший период Советской власти в истории отечественной медицины еще не было врача, обладающего столь внушительным списком почетных званий: действительный член Академии Медицинских наук СССР, дважды лауреат Сталинской премии, почетный доктор Сорбонны, обладатель почетных мантий королевского колледжа хирургов Великобритании и США, почетный член многих хирургических обществ мира. О научном наследии С.С.Юдина написано много (приложение 1). В гораздо меньшей степени многочисленные авторы останавливаются на этюдах его биографии. Тем не менее, жизненный путь С.С.Юдина напоминает приключенческую повесть и как по написанным скрижалям отражает все основные вехи истории нашей страны: Первая мировая война, Октябрьская революция и Гражданская война, годы разрухи и голода, становление Советской власти и первые медицинские преобразования, Великая Отечественная война и первые годы мирной жизни. Однако были в жизни С.С.Юдина и трагические события, связанные с его арестом в 1948 г. и последующей ссылкой в Сибирь. Именно этому уделяется в книге наибольшее внимание. Анализ причин ареста, подробное описание хода следствия, показания осужденных и свидетелей, а также показания самого С.С.Юдина – стали возможными благодаря личному доступу автора в Центральный архив ФСБ России, то есть имеют документальное подтверждение (приложение 2). Необходимо отметить, что в книгу включены опубликованные воспоминания о С.С.Юдине многих людей, близко знавших его, работавших вместе с ним и ставших живыми свидетелями многих эпизодов его жизни, а также фрагменты изданных материалов о С.С.Юдине (приложении 3). Кроме того, автор глазами человека своего поколения через судьбу одного конкретного человека погружается в  исторические события тех далеких лет, имеющих во многом тесную связь с нашей сегодняшней жизнью (приложение 4). А еще эта книга о зависти, измене и предательстве первых из учеников, но  в первую очередь о тех, кто находился рядом и помогал выстоять.





ISBN ……………
© Санников А.Б, 2021


ОГЛАВЛЕНИЕ с  КРАТКИМ СОДЕРЖАНИЕМ

Предисловие автора..… … … … …  …………………………… … ……….….9
 
Глава I. Начало ………………………………………………… ….. …….. ……..18
/Семья Юдиных * рождение Сергея * 2-я Московская гимназия * Московский университет *  Первая мировая война *  Наталья Владимировна Платонова * рождение сына *  Октябрьская революция * знакомство с заведующим санатория «Захарьино» Ивановым А.В./

Глава II. Житейская мудрость ……….……………………………… ….. ..….64
/Семья Тимашевых *  хирург Иванов Алексей Васильевич * Григорий Анатольевич Захарьин и его усадьба * новая больница в Куркино * хирургический санаторий «Захарьино»* знакомство Юдина с Николаем Алексеевичем Семашко и Владимиром Алексеевичем Обухом *, переезд Юдина в «Захарьино» * Гражданская война и первая зима – холод и голод * огород Натальи Владимировны и лягушачьи лапки * поездка за продовольствием и сыпной тиф * хирургические задачи санатория «Захарьино» * знакомство Юдина с хирургами: Холиным Н.К., Меркуловым А.Н., Бабасиновым А.Х., Гар Г.Л., Гетье Ф.А * профессор Тимофей Петрович Краснобаев и Морозовская больница *, Зинаида Юлиановна Ролье и туберкулезный санаторий в Сокольниках *  хирург Печкин Николай Николаевич и врач Сахаров Н.И.* знакомство с художниками Касаткиным Н.А. и Васнецовым А.М., режиссер Вахтангов Е.Б. *  врачебная и хирургическая работа Юдина в «Захарьино» *  хирург из Клина Глеб Андреевич Кокин *хирургические койки под костный туберкулез* неутешительный результат поездки в Серпухов./

Глава III. На пути к хирургическому олимпу……………………… ….... . 164
/История Серпухова и род Коншиных * первые текстильные фабрики * Николай Максимович Коншин * монастыри Серпухова и строительство Центральной фабричной больницы * главный хирург Витте И.Г. и хирурги: Дьяконов П.И., Игнатов А.М., Фирсанов А.И., Залога А.И., Полуэктов В.Г., Вейсброд Б.С., Бабасинов А.Х., Понсар Э.С., Тер-Акопов С.Я. *  Юдин С.С. – главный хирург серпуховской больницы «Красный текстильщик»*  визиты в Серпухов профессоров Герцена П.А., Спасокукоцкого С.И. Салищева Э.Г. и Губарева А.П. * монография Юдина «Спинномозговая анестезия» – лучшая работа по хирургии в СССР в 1926 году * командировка Юдина в Америку *  клиника братьев Мэйо, «в гостях у американских хирургов» и знакомство с профессорами Крайлем, Кушингом, Бебкокком, Блелоком и Келли * 1928 год - смерть Красинцева Василия Алексеевича и решение наркома Семашко о назначении Юдина С.С. главным хирургом Института неотложной помощи имени Н.В.Склифосовского./

Глава IV. Главный хирург института имени Н.В. Склифосовского…235
/ Граф Шереметьев и Прасковья Жемчугова * Странноприимный дом * НИИ неотложной медицинской помощи имени Н.В.Склифосовского * первые хирурги института: Красинцев В.А., Спижарный И.К. * создание первой станции Скорой помощи * Пучков Александр Сергеевич * вхождение Юдина в хирургический коллектив * Русаков А.В., Розанов Б.С., Бабасинов А.Х. *  командировка Юдина в Германию и Париж * реконструкция Института имени Н.В.Склифосовского *  аргентинский хирург-травматолог Лелио Зено и становление травматологической помощи в Институте и Басманной больницы *  операционная сестра Марина Голикова *  Ирина Цанова * смерть профессора Дитерихса М.М.* дружба Юдина с художниками Нестеровым М.В., Локтионовым А.И., Олениным М.П., Родимовым П.А., Козловым О.П., Дурылиным С.Н., братьями Яковлевыми, скульптором Мухиной В.И. и кукрыниксами *Великая Отечественная война *  Николай Нилович Бурденко *  профессора: Н.Н.Петров, Филатов В.П., Гирголав С.С., Куприянов П.А., Джанелидзе Ю.Ю., Шамов В.Н., Еланский Н.Н., Савиных А.Г., Петровский Б.В. * ученики Юдина: Бочаров Аркадий Алексеевич, Арапов Дмитрий Алексеевич, Петров Борис Александрович *труды Юдина по военно-полевой хирургии и травматологии *знакомство Юдина с генералами: Жуковым, Вороновым, Жадовым и другими * 1943 год – приезд в Москву англо-американской делегации и вручение Юдину королевской мантии хирургов * американский посол Гарриман * 1944 год – учреждение Академии медицинских наук СССР * расширение хирургической службы Института имени Склифосовского и первые послевоенные годы./

Глава V. Грозовые тучи...… … … … … … … … … … … …………374
/ Дело врачей 1933 года *аресты хирургов Печкина Н.Н. и Холина Н.К. * воспоминания доктора Мелентьева М.М. *  арест личного врача Л.Н.Толстого доктора Никитина Д.В.* арест профессоров Плетнева Д.Д., Фромгольда Е.Е., Казакова И.Н., наркома здравоохранения Раковского и начальника Военно-медицинской академии профессора Кангелари * дело маршала Тухачевского * 1937-1938 годы - аресты наркома здравоохранения Каменского Г.Н. и директора Института имени Склифосовского Вольберга Макса Давыдовича * 1939 год – люди вновь начали исчезать *  арест члена Союза писателей СССР Михаила Кольцова * 1946 год - 5-я Сессия Верховного Совета СССР и Конституция СССР от 1947 года * назначение министром МГБ СССР Абакумова В.С. *  фултонская речь Черчилля  * материалы архивов АП РФ и РГА СПИ РФ *  агентурно-оперативная разработка корреспондентов английских и американских газет в Москве * «Авиационное дело» *«бонапартизм» маршала Жукова Г.К. и «трофейное дело» * дело «Еврейского антифашистского комитета» *  аресты доктора Шимелиовича, академиков Парнаса и Лины Штерн * убийство Михоэлса * дело «кремлевских врачей отравителей» *  постановление ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград»* персональные дела Зощенко и Ахматовой *«посильное» участие писателей Фадеева, Симонова и Горбатова в борьбе с безродными космополитами *борьба с низкопоклонством перед западом профессоров Клюевой Н.Г. и Роскина Г.И. *  «посильное» участие профессора Куприянова П.А. и академика Аничкова Н.Н. в суде чести над профессорами Клюевой и Роскиным * арест академика Парина В.В. и снятие с должности министра здравоохранения Митерева *  аресты и протоколы допросов «английских шпионов»: редактора Совинформбюро Гуральского Я.Я. и переводчика Ханна Д.Г., начальника кафедры Института иностранных языков Советской Армии Катцера Ю.М., заведующего отделом печати Наркомата иностранных дел Миронова-Пинеса, дипломата Подольского Я.Б., начальника московского отдела здравоохранения Наджарова А.Е. * арест и дело Водовозовой Натальи Дмитриевны 1943 года - секретаря корреспондента английской газеты «Ньюс-Кроникл» в Москве Альфреда Чоллертона *арест мужа Водовозовой –Рупневского * история семьи Водовозовых * история отношений Водовозовых с Сергеем Сергеевичем Юдиным, первые показания и протоколы допросов * министр здравоохранения СССР Ефим Иванович Смирнов и его «посильное» участие в аресте Юдина./

Глава VI. Цена признания .……..…………………………………… …. …....572
/ 23 декабря 1948 года – арест Юдина С.С.* обыск и вещественные доказательства* Лубянка, арестованный №7, Дело №2027 по обвинению Юдина С.С.* анкета арестованногои первые протоколы допроса * 23 декабря 1948 года – арест Голиковой М.П. – операционной сестры Юдина, первые протоколы допроса * следователи Следчасти по Особо важным делам МГБ Комаров, Шварцман и Рюмин * операционная сестра Марина Голикова, Дело №100762 по обвинению Голиковой Марии Петровны * хронология и полные протоколы допросов Юдина и Голиковой * очные ставки Юдина с Голиковой М.П., Водовозовой Н.Д. и ее дочерью Водовозовой Майей * политическое лицо Юдина – связь с иностранцами Мартелем Тьери, эмигрантом Алексинским, генералом Игнатьевым, Фредерик и Ирэн Жолио-Кюри, связь Юдина с изменником Гуревичем М.Г. – бывшим наркомом здравоохранения Украины и РСФСР, наркомом просвещения СССР Бубновым и его женой, предателем и шпионом Курчевским, художниками – Бялыницким-Бируля, братьями Яковлевыми, Крыловым, Кудрявцевым, скульптором Верой Мухиной и ее мужем Замковым А.А. * показания Юдина о заговоре среди высших военных * генералы: Жуков, Воронов, Жадов, Лямин,Шумилов,Анцифиров, Ротмистров, Конев, Родимцев и Хижняк * «шпионская связь» Юдина с английским послом в Москве Арчибальбом Кларк Керром, американским послом в Москве Уильямом Гарриманом, послом Франции в России Эрви Альфаном, генералом французской армии Жоржем Катру * шпионская цепь Юдин – Водовозовы – английский корреспондент Альфред Чоллертон * преклонение Юдина перед иностранцами * преступная переписка Юдина с иностранцами * обвинение Юдина С.С. в измене Родине и в шпионаже в пользу английской разведки * собственноручные признания Юдина * сердечный приступ – январь, 1949 года * доклад министра МГБ Абакумова Сталину и членам Политбюро ЦК о результатах следствия по делу Юдина и участии маршала артиллерии Воронова в военном заговоре * объявление Юдиным голодовки в ожидании расстрела * внутрипартийная борьба в ЦК Политбюро и заговор Маленкова-Берии против Абакумова * спецсообщение Сталину Рюмина * снятие Абакумова с поста министра МГБ и его арест * заговор Маленкова-Берии против Вознесенского и Кузнецова * развитие «Ленинградского дела» * перевод арестованного Юдина с Лубянки в Лефортово и изменение хода следствия * показания Юдина и Голиковой против Абакумова, Комарова и Шварцмана * назначение Игнатьева министром МГБ СССР * повторные допросы арестованных Юдина, Голиковой и Водовозовой следователями Гоглидзе, Рюминым, Меркуловым, Щвец и Коняхиным в 1951 и начале 1952 годов (полные протоколы допросов) * развитие дела о «Сионистском заговоре в МГБ группы Абакумова-Шварцмана» * аресты в руководстве органов МГБ (протоколы допросов арестованных: бывшего министра МГБ Абакумова и высокопоставленных сотрудников МГБ, Комарова, Шварцмана, Питовранова, Селивановского, Леонова, Райхмана, Бровермана и других * 15 февраля 1952 года – переквалифицирование обвинения Юдина на статью 58-10 часть 2-я УК РСФСР и вынесение приговора, осуждающего Юдина С.С. к 10 годам ссылки в Новосибирскую область. /

Глава VII.Сибирская ссылка хирурга  … … … … … … … … … …. ….862
/12 марта 1952 года – отправка Юдина С.С. в ссылку *город Бердск Новосибирской области – 16 марта 1952 года *  дело №4444 на ссыльного (спецпоселенца) Юдина С.С. * хирург районной больницы Бадьин Г.П. * приглашение Юдина в Новосибирск для проведения операции жене секретаря Обкома КПСС * негласное разрешение МГБ и МВД о неофициальном проживании Юдина в Новосибирске и выполнении им операций * заведующий хирургическим отделением Юдаев Ю.И. * личная переписка Юдина с родными и друзьями * приезд в Новосибирск жены Юдина Натальи Владимировны * переписка Юдина с профессором из Томска Савиных А.Г., выезд на охоту * негласный контроль за Юдиным сотрудниками и агентами МГБ * поведение Петрова Бориса Александровича в Институте имени Склифосовского на посту главного хирурга * начало научной работы со студентами Новосибирского медицинского института * Зинаида Андросова, Юрий Наточин, Валентина Панурова, Таня Максимова и Юрий Левин * июль 1952 года - приезд к Юдину профессора из Риги Страдыня П.И. * 7 ноября 1952 года - отправка научной работы Юдина «Нейрогуморальная регуляция желудочной секреции у человека» в Москву и просьба к друзьям о продвижении ее в академию медицинских наук * полный текст писем Юдина Сталину и Берии * 27 ноября 1952 года отправка Юдина в Москву для дачи показаний – освобождение или новый арест * воспоминания сотрудника госбезопасности Ткачева Е.А. о поездке Юдина в Москву * тень Юдина на похоронах хирурга Очкина * развитие «дела кремлевских врачей вредителей» * письмо в ЦК Политбюро врача Лидии Тимашук * смерть Жданова и аресты кремлевских профессоров Виноградова, Егорова, отца и сына Коганов, Фельдмана, Гринштейна, Вовси, Василенко и Абрикосова, смерть профессоров Этингера и Стражеско * развитие дела о вредительстве в органах МГБ преступной группы Абакумова-Шварцманы * пытки закованного в кандалы бывшего министра МГБ Абакумова и арест его жены с 4х годовалым сыном * 10 января 1953 года – статья в «Правде» «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей» - «так учит бессмертный Ленин, так учит товарищ Сталин»* снятие с должностей секретаря Сталина Поскребышева и начальника охраны генерала Власика * дальнейшее развитие «еврейского вопроса» *  возвращение Юдина в Новосибирск * изменение отношения к «врагу народа» Юдину и проводимым им операций «неповинным людям» в страхе из-за своего еврейского происхождения со стороны ректора Новосибирского медицинского института Залесского, профессоров Мыш и Шнайдер и запрет их на участие студентов «в подозрительных экспериментах Юдина» * из переписки Юдина со скульптором Олениным и жалобы Юдина в МГБ * ответ из аппарата МГБ руководству Новосибирского медицинского института «не чинить препятствий Юдину к занятию научной работой, проведению операций и дальнейшему проживанию в Новосибирске» * 11 февраля  1953 года - ходатайство управления МГБ и МВД по Новосибирской области на имя Игнатьева и Серова с просьбой разобраться с негативной ситуацией, складывающейся вокруг Юдина * смерть Сталина * письмо Юдина профессору Савиных 8 марта и Оленину 20 марта 1953 года *  апрель 1953 года – письмо Юдина Берии и министру МГБ Ливанову * 28 мая 1953 года - распоряжение Берии о предоставлении официальной прописки Юдина в Новосибирске и максимальное его использование для научной работы  и подготовка амнистии* борьба за власть в ЦК Политбюро, предательство Маленкова и Жукова - арест Берии * Пленум ЦК Политбюро 2 июля 1953 года «по персональному делу Берии» * 4 июля 1953 года – распоряжение министра МГБ Серова в Новосибирск «Срочно освободить профессора Юдина Сергея Сергеевича из ссылки»./

Глава VIII.Руки хирурга, душа и сердце его … … … … … … … … …. 972
/ 8 июля 1953 года – возвращение Юдина в Москву * встреча Юдина с министром МГБ Серовым и министром здравоохранения Третьяковым * реабилитация и восстановление в должности главного хирурга Института имени Склифосовского, возвращение Сталинской премии * «посильное» участие Петрова Б.А. в судьбе реабилитированного академика и разгроме музея истории медицины, созданного Юдиным и собранного им архива операционного киноматериала * санкционированное Петровым заседание партбюро Института имени Склифосовского с разбором персонального дела беспартийного академика * докладная записка Юдина министру Третьякову с планом генеральной реконструкции Института * июнь 1954 года – участие Юдина и выступление с докладом на 8-м Всеукраинском съезде хирургов * прогулка по Киеву – восстановленная Врубелем фреска «Скрежет зубовны» * 11 июня 1954 года возвращение Юдина из Киева в Москву и сердечный приступ * точное описание последнего дня из жизни Юдина, подробности и обстоятельства смерти – 12 июня 1954 года * некролог * жизнь и судьба Марины Петровны Голиковой, знакомство в лагере с актрисой Окуневской * возвращение Голиковой из лагеря и ее битва с Петровым за память и научное наследие Юдина * воспоминания дочери Голиковой – профессора хирургии Елены Васильевны Потемкиной о маме и «людоеде Петрове» * работа Голиковой и академика Арапова над посмертным изданием трудов Юдина * «Источники и психология творчества» Юдина * помощь академика Петровского Б.В. в издании книг Юдина * из воспоминаний Кирилла Семеновича Симоняна и Дмитрия Алексеевича Арапова * желание Юдина «прожить еще хотя бы годика три, умереть на работе и быть похороненным на Новодевичьем кладбище» * взлет Кирилла Семеновича Симоняна и трагедия его личной жизни в свете его дружбы с Солженицыным и доносом в МГБ, загадочная смерть Симоняна * наша общая беда./

Вместо эпилога … …. …… … … …  …………………………… … ……1032

Приложение 1. … … … … … … … … … … …. …. …. …. …. … …. …….1067
/Перечень научных работ С.С.Юдина; Монографии С.С.Юдина, изданные после его смерти; Научные работы, связанные с именем С.С.Юдина/.
Приложение 2. … … … … … … … … …. … … … … … … … … … …… 1081
/Архивные материалы: Центрального архива Федеральной службы безопасности Российской Федерации (ЦА ФСБ РФ); Архива Президента Российской Федерации (АП РФ); Российского государственного архива новейшей истории (РГА СПИ)/.
Приложение 3. … … … … … … …. … …. …. … …. …. … … …. … ……1093
/Воспоминания о С.С.Юдине/.
Приложение 4. … … … …. …. …. …. …. …. …. …. …. …. …. …. …..   1096
/Используемая литература и дополнительные источники информации/.



Предисловие.
 
В 1948 году Сергей Сергеевич Юдин находился в зените своей славы - профессор хирургии, действительный член Академии Медицинских наук СССР, дважды лауреат Сталинской премии, почетный доктор Сорбонны, Королевского общества хирургов Великобритании, а также американского, парижского, каталонского и пражского обществ. За время Великой Отечественной войны награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды. За прошедший период Советской власти, в истории отечественной медицины еще не было врача, обладающего столь внушительным списком почетных званий. Институт хирургии имени Н.И.Склифосовского, в котором Сергей Сергеевич Юдин был главным хирургом превратился в своеобразную “Мекку”, в которую, чтобы посмотреть на выполняемые им операции приезжали хирурги со всех концов нашей необъятной страны.  И вдруг – арест, застенки Лубянки и Лефортовской тюрьмы, а потом и ссылка в Сибирь. Как? Почему? За что?
Мое первое “знакомство” c Сергеем Сергеевичем Юдиным произошло на третьем курсе Военно-медицинской академии имени С.М.Кирова. Преследуемый желанием познать премудрости хирургии, по совету одного из своих любимых учителей, я взял в руки книгу с необычным названием “Этюды желудочной хирургии”. Это была первая книга по хирургии, за исключением, пожалуй, “Неотложной диагностики живота” Генри Мондора, впечатление от которой я пронес через всю свою, хотя и не столь долгую, жизнь.
Затем были другие книги Сергея Сергеевича Юдина (“Психология творчества”, “Заметки по военно-полевой хирургии”, “Переливание посмертной крови”), увлекавшие меня в ночное чтение не столько своей сугубо практической и научной ценностью, которую не суждено было в то время понять студенту третьего курса, сколько художественным слогом, стилем написания и внутренним миром самого автора, который, безусловно, оставался для меня тайной. Я ничего подобного еще не читал по хирургии, но именно под воздействием прочитанных книг пришло ко мне ощущение, что хирургия - это не просто отрасль медицины, а вечная энциклопедия жизни: “Кто же, как ни хирург видит рождение, жизнь и смерть, здоровье и болезнь, боль, страдания и радости. Все величие и всю ничтожность человеческой души, и все это – все в новых формах и проявлениях”.С неистребимым желанием и переполняющим меня нетерпением я захотел узнать об авторе этих строк как можно больше, собирая редкие и почти единичные воспоминания о его жизни из газетных статей и журнальных публикаций.
И, тем не менее, к началу 1990 года в моем распоряжении уже имелась солидная папка воспоминаний его учеников и очевидцев творческого пути. Собрал я и полную коллекцию изданных при жизни и уже после смерти С.С.Юдина монографий.
 В 1991 году исполнилось 100 лет со дня рождения Сергея Сергеевича Юдина. Состоялось несколько юбилейных конференций, посвященных памяти великого хирурга. Вышла небольшая книга “Этюды биографии”, с авторами которой - Вячеславом Васильевичем Сигаевым и Юлием Александровичем Шилинисом – я имел честь познакомиться гораздо позже. Под редакцией академика Бориса Васильевича Петровского в этом же году была издана книга «С.С.Юдин. Избранное», в которой были опубликованы некоторые научные работы Юдина. Учитывая, что со всеми этими работами я был уже знаком, наибольший интерес представляла заключительная часть, в которой Борис Васильевич, описывая свой жизненный путь, вспоминает  годы войны, послевоенное время и встречи с Сергеем Сергеевичем. Однако, причинам ареста Юдина автор уделяет всего несколько строк: “Закончилась война. И вот в эти мирные годы, страшно подумать, по ложным обвинениям – оговору единичных бесчестных коллег – Сергей Сергеевич был незаконно осужден и выслан в Новосибирскую область”.
Тем временем, после окончания Ленинградской Военно-медицинской академии имени С.М.Кирова в 1991 году, я отбывал к месту моей службы – в гарнизонный госпиталь города Новосибирска, увозя с собой и папку собранного мною материала о Сергее Сергеевиче Юдине. Я далек от мистики и пророчеств, но именно там в провинциальном Бердске академик Юдин отбывал свою ссылку.
Уладив немногочисленные бытовые и служебные хлопоты, которые для молодого неженатого лейтенанта медицинской службы и хлопотами назвать трудно, уже через несколько месяцев я находился в кабинете у начальника управления КГБ по Новосибирской области с заявлением о возможности предоставить мне для ознакомления “Дело ссыльного спецпоселенца Юдина Сергея Сергеевича”. Не знаю, или моя военно-морская форма так подействовала или обеспокоенность его более насущными ведомственными проблемами, только уже через пару часов я находился в другом кабинете – заместителя начальника  МВД. Все дело в том, что к курированию ссыльных КГБ имел исключительно косвенное отношение, тогда как непосредственными вопросами их нахождения в ссылке занималось МВД. Так или иначе, спустя неделю в специально отведенной для меня комнате я сидел за столом в углу и держал в руках столь драгоценный материал, который умещался с одну небольшой толщины папку. Однако материал это был бесценный – хронология событий и  вся личная переписка Сергея Сергеевича Юдина.
Среди обозначенных контактов ссыльного академика на Сибирской земле, первой в моем списке значилась Валентина Николаевна Понурова, в квартире которой, как это следовало из дела, проживал Сергей Сергеевич во время своих визитов из Бердска в Новосибирск. Созвонившись с ней по телефону, уже в ближайшие выходные дни, я гордо вышагивал по центральному проспекту Новосибирска (понятно носящему имя Ленина), выспрашивая после очередного перекрестка у встречающихся мне людей где находится улица Коммунистическая 29.
Валентина Николаевна Понурова встретила меня добродушно (понятно, что свою военно-морскую форму я не сменил на гражданский костюм), усадила за стол, приготовила чай. Познакомились.
“Александр Борисович, Вы даже и не догадываетесь, что в этой самой комнате и за этим самым столов пил чай Сергей Сергеевич”. Но об этом потом. Вскоре Валентина Николаевна познакомила меня и со многими другими очевидцами тех событий. В связи с чем, в ближайшее время я выехал в город Бердск – непосредственное место ссылки Юдина, где состоялась моя встреча с хирургом Бадьиным Георгием Петровичем и другими врачами местной больницы – людьми уже очень преклонного возраста. Побывал я в гостях и у бывших сотрудников КГБ и МВД по Новосибирской области, которые в силу своих служебных обязанностей имели отношение к Сергею Сергеевичу Юдину. Одним из них был Ткачев Владимир Иванович, который будучи лейтенантом МГБ, сопровождал Юдина в Москву, когда 27 ноября 1952 года его было необходимо доставить вновь на Лубянку для дачи дополнительных показаний. Пришлось мне съездить и в Томский медицинский университет, где хранится архив профессора Савиных Андрея Григорьевича, дружбу и самые близкие отношения с которым Сергей Сергеевич поддерживал многие годы, начиная еще с Москвы. Очень вскоре, встречи мои с Валентиной Николаевной стали носить регулярный характер, на которые я непременно брал с собой пишущий аудиоплеер (сложно представить, но редкую по тем временам модную вещь), а мой архив о Юдине стал прирастать многими страницами личных воспоминаний Валентины Николаевны.
Через несколько лет, в период почти полного развала нашей доблестной Красной Армии, после увольнения из рядов Вооруженных сил, я покинул Новосибирск. При расставании Валентина Николаевна подарила мне увесистую папку материалов, среди которого были перепечатанные ее матерью Кроловец Еленой Сергеевной специально для Сергея Сергеевича Юдина его воспоминания, написанные им во время заключения в Лефортово, и касались некоторых эпизодов его жизни. “Вот, Александр Борисович, Вам подарок. Изучайте, может когда-нибудь, опубликуете, но прошу Вас об одном – узнайте тюремную историю Юдина полностью и напишите об этом книгу”. На первой странице в папке было обозначено: “Эту рукопись своего мужа я очень берегу. Написана она им в тюрьме на Лубянке. Наталья Юдина”. По этой причине в первой части книги очень многое построено на воспоминаниях самого Сергея Сергеевича.
Несмотря на то, что за время моего нахождения в Новосибирске, мне удалось собрать много материала о этом периоде жизни Сергея Сергеевича, основной вопрос – за что был арестован, как велось следствие и на основании каких обвинений, а точнее чьих показаний выстраивалось обвинение – оставался без ответа.
Так что же случилось? Почему вдруг академик Сергей Сергеевич Юдин, первый хирург страны, человек с мировой известностью, попал в немилость к властям? Меня охватил холодок восторга, азарт предчувствия удивительных открытий. Продолжая собирать опубликованный о Сергее Сергеевиче Юдине материал, я понимал - они, эти открытия, непременно должны были быть там, на Лубянке, ибо между улыбающимся, полным счастья и жизни лицом на фотографии и ужасными подозрениями лежало белое, ничем не заполненное пространство, пустыня неведения, которую предстояло заполнить реальными фактами. Все то, что произошло после ареста за стенами тюрьмы, оставалось тайной. И я не надеялся раскрыть ее, но как говорится в таких случаях, надежда меня не покидала. Пять лет я вел переписку с высокопоставленными сотрудниками и чиновниками КГБ отправляя заявления, ходатайства университета и рекомендательные письма отделения Союза писателей России. Пять лет я пытался достучаться в дверь, которая по всем законам нашей жизни не должна была так просто открыться.
За всю историю Советской власти не многим крупным историкам удалось видеть документы о внутренней жизни следственных камер. Тем не менее, может быть, времена изменились или нашелся один из порядочных людей, но произошло, казалось, невозможное - тяжелые двери Центрального архива КГБ ненадолго открылись предо мной.
Дорогие читатели, вы можете себе представить, с каким трепетом и волнением я сидел за столом, на котором лежали пять увесистых томов - в 500 страниц каждый “Личного дела арестованного С.С.Юдина” - профессора хирургии, академика, главного хирурга Института имени Н.В.Склифосовского. И началась кропотливая работа с документами, которая с учетом отпущенных мне для ознакомления двух недель шла почти по 12 часов в день без перерыва.
Работал я интенсивно. Каждый раз, придя домой, восстанавливая по рукописям и памяти то, что не успел записать. Каждый раз, приходя на следующие день в архив и предъявляя документ, я был готов к тому, что мне скажут: “Хватит! Достаточно”. Но и на следующий день я вновь проходил в отведенную комнату, где меня окружали тысячи таких же томов. Чьи судьбы хранятся там? Сколько можно бы было рассказать людям правды и не только о тех далеких годах репрессий! Вежливо здороваясь со мной при входе и подписывая мне пропуск, дежурный офицер каждый раз задавал один и тот же вопрос: “Не понимаю, зачем Вам это нужно: был бы родственник или национализированное наследство – еще, куда ни шло, а так, - зачем, не понятно?” Он не понимал меня, а я не понимал его, но работа продолжалась.
Продолжалась она и потом, еще долго, когда предстояло сопоставить все уже написанное с вновь полученными мною документами. И вот теперь, спустя годы, взяв все это за основу, я могу достоверно, опираясь на факты, рассказать не только все о Сергее Сергеевиче Юдине, но и поведать о тех годах его жизни, которые помешали еще более открыться таланту академика, о тех годах, которые сломали физически, но не смогли сломить волю человека, заставить его склонить голову, признать себя побежденным, отречься.
Периодически, я списывался с Валентиной Николаевной Понуровой, рассказывая ей о своих успехах, но работа непосредственно над книгой продвигалась медленно.
В 2002 году, отправляя свои научные тезисы на очередной Всероссийский съезд хирургов, я обратил внимание, что в рамках предусмотренной программы его работы, одна из секций будет посвящено истории медицины. В связи с чем, к своим нескольким тезисам по вопросам хирургии я добавил еще один,  в котором мною впервые были затронуты причины ареста Сергея Сергеевича Юдина. Учитывая, что кроме меня, никто из присутствующих в зале не имел достоверной информации о годах жизни проведенных в Лефортово, а затем и в сибирской ссылке, доклад вызвал большой интерес и вместо 10 отведенных минут, я простоял у трибуны все 30. На импровизированном банкете после заседания мы договорились с Вячеславом Васильевичем Сигаевым и Юлием Александровичем Шилинисом  продолжить работу с материалом о Сергее Сергеевиче Юдине. Тогда же произошла моя первая встреча с профессором Владимиром Дмитриевичем Федоровым. От них я заручился поддержкой в плане подготовки книги. На том и решили.
Великий хирург современности Николай Михайлович Амосов в своей книге “О счастье и несчастьях” в 1990 году писал: “Всю историю жизни, включая и тюремную историю Сергея Сергеевича Юдина, еще кто-нибудь напишет, у меня нет достаточных сведений”. В 2002 году, когда первый вариант рукописи был готов, мне об этом первому хотелось сообщить именно Николаю Михайловичу, о чем мы с ним договорились по телефону завершить при встрече. Хотелось с ним обсудить то место где следует поставить точку. Но время летело неумолимо, и когда я готовый к поездке в Киев, набрал номер его телефона, трубку взяла его супруга Лидия Васильевна, сообщив, что на данный момент Николай Михайлович очень болен и даже не может разговаривать по телефону, а спустя несколько недель его не стало. Ушел из жизни еще один великий хирург и гениальный человек.
Первый вариант полной рукописи книги в 2006 году я передал для прочтения профессору Сергею Павловичу Глянцеву, известному историку медицины, в то время члену редакционного совета журнала «История медицины», который открыто и по дружески поделился впечатлением о написанном мною, дав несколько кардинальных советов по продолжению работы над книгой. В первую очередь, это было связано не столько с недостатками в материалах о самом Сергее Сергеевиче Юдине, сколько с моим недостаточно зрелым на тот период времени восприятием эпохи в целом и политических событий, происходящих в стране в тот период времени. Как позже в своем письме мне напишет Сергей Павлович: “Вот ведь в чем дело: смотреть на события того времени с точки зрения сегодняшнего дня надо только после того, как проанализировать их с точки зрения сегодняшнего дня надо только после того, как проанализировать их с точки зрения того времени. Тогда во главу угла ставилась идеология, и ничего с этим мы поделать не сможем. Мы потому сейчас столь критически оцениваем репрессии, потому что убираем всю идеологию. Но это делать недопустимо. Как 19 век нельзя рассматривать вне религии, так и век 20-й нельзя изучать без акцента на советскую “революционную” идеологию. К сожалению, так было…”.
По этой причине, мне было необходимо самым серьезным образом изучить документально и разобраться в причинах сгущения «грозовых туч» над страной и народом в послевоенные годы, а следовательно еще раз проанализировать написанное о этой эпохе многими историками и истинными литераторами, к которым я себя конечно не отношу. Так в очередной раз уже написанный мною материал, постепенно прирастал новыми подробностями и архивными материалами. С каждым новым материалом и прочитанной книгой мне становилось понятным, почему вдруг участвовавший в первых допросах Сергея Сергеевича Юдина старший следователь полковник МГБ Комаров М.Д. и Шварцман Л.Л. вдруг были заменены на Рюмина М.Д. и Леонова А.Г. Почему потом вдруг Юдина оставили в покое и дали даже возможность писать в камере, куда вдруг пропал Абакумов, а затем и Рюмин. Почему министром МГБ был назначен Игнатьев и каким образом получило развитие «дело кремлевских врачей», в рамках которого Юдин для дачи дополнительных показаний был доставлен из Новосибирска в Москву.
А еще с каждым появившимся новым фактом и связанными с ним фамилиями, я старался непременно найти фотографию этого человека и узнать о нем больше. Я хотел видеть перед собой фото следователя Комарова Владимира Ивановича или Шварцмана Льва Леонидовича, через руки которых во время допросов с пристрастием и учененных ими пыток прошел не только Сергей Сергеевич Юдин, а сотни других заключенных. Я хотел видеть фото полковника Рюмина, написавшего донос Сталину на своего министра и фото жены Абакумова, которая находилась в соседней камере с 4-х годовалым сыном. Я хотел видеть лица членов «Антифашистского еврейского комитета» и врачей арестованных по этому делу, с которыми Сергей Сергеевич Юдин был лично знаком на протяжении многих лет.  Я хотел видеть фото генералов, против которых Юдин вынужден был давать показания. Я хотел видеть фото людей, непосредственно причастных к аресту Юдина и свидетельствовавших против него. И хотя это привело к увеличению общего количества страниц, я не думаю что это является существенным недостатком книги.
Ретроспективно всматриваясь в те годы, я сейчас останавливаюсь на мысли и задаю себе один вопрос – а готов ли я был морально к написанию такой книги. Формально - да, внутренне – нет. Все дело в том, что я был человеком другого - моего поколения. Мне не удалось испытать ужасы репрессий и войны. Не пуганный, я имел совсем иную психологическую и философскую конструкцию, чем многие из моих старше меня на несколько десятков лет собеседников. Количество же обрушившейся в 90х годах на нас информации о массовости репрессий, при всей «прозрачности» свалившееся на нас демократии, с завидным постоянством сводило причины ужасов тоталитарного режима к одному, а точнее к личностям Сталина и Берии. И лишь в единичных публикациях можно было уловить нотки намека, что роль Молотова, Маленкова, Хрущева и многих, очень многих других, причастных к созданию идеологии раболепия толпы, до сих пор не предана той огласки, которой она заслуживает.
По мере работы над книгой мне все яснее становилось, что, рассказав тюремную историю Сергея Сергеевича Юдина, основную задачу я выполню только наполовину. Намного важнее, чтобы каждый огляделся вокруг и заглянул в свою душу, внутрь самого себя. Кто он? И что можно ожидать от нас сегодня? Я хотел, чтобы мой рассказ о жизни одного конкретного человека заставил моих современников еще раз осмыслить многие трагедии нашей эпохи: почему великий бактериолог и создатель первых в мире антибиотиков Владимир Хавкин был затравлен в СССР антисемитами и умер неведомый миру? По каким причинам эстонский хирург Арнольд Сеппо, умеющий делать уникальные живые человеческие суставы, четверть века подвергался травле? Как так могло случиться, что, накормив мир, Николай Вавилов умер вместе со своим гением от общей дистрофии на тюремной койке? И согласитесь, виноват в этом далеко не только Сталин!
Увы, по каким-то законам исторического развития нам не суждено было с достоинством пройти по канату, натянутому над бездной. Осознав это и безуспешно пытаясь выкарабкаться из пропасти, мы хотим по-прежнему выяснить, кто больше виноват, перемежаем проклятья с очередными лозунгами и призывами, будто бы не нахлебались всего этого самой большой сказочной ложкой. Как сложна и порой непонятна наша жизнь, но и сегодня мы подрубаем сук, на котором продолжаем дружно моститься. А что происходит с нашими душами? Они черствеют. И в жизни по-прежнему остается еще слишком много лжи и фальши, лицемерия и лести, услужничества  и подлости. Сам человек не скоро поймет простую истину, что в жизни применяются два способа, чтобы стать выше окружающих. Один из этих способов более труден, основан на том, чтобы самому подниматься как можно выше в своих знаниях, в своей технике, в своей добросовестности к делу. Другой способ, более легкий, основан на стремлении принижать и устрашать людей вокруг себя, он может придать “ореол” важности и недоступности, но именно первый способ действительно возвышает человека. Что делать? Ветер мракобесия во все времена крутит крылья одной и той же мельницы. Так было, так есть и так долго еще будет.
“Смотрите пристально, смотрите каждый день в сердце свое, нет ли там какой тьмы. И если увидите там, хоть малейшую тьму, тотчас же слезами, горькими слезами разгоните эту тьму. В душе человеческой должен воссиять свет. Совесть укажет вам путь к свету”, - эти слова принадлежат другому не менее известному человеку - профессору хирургии Валентину Феликсовичу Войно-Ясенецкому, ставшим после десяти лет, проведенных в ГУЛАГе Тамбовским архиепископом Лукой, который в 2000 году был причислен к лику святых. Быть может только тогда, когда мы поймем истинный смысл этих слов, для России настанут другие - лучшие времена.
Итак, дорогой читатель, эта книга о человеке с жизнью – легендой, достойной уважения и преклонения каждого, связавшего свою жизнь с хирургией или просто делающего пока еще первые шаги. Эта книга – история судьбы. История зависти, измены, предательства лучших друзей и первых из учеников. Эта книга о тех, кто был рядом, кто находил в себе силы выстоять и одержать победу. Их были тысячи, таких академиков, писателей и ученых, простых русских интеллигентов. Вот почему мне представляется, что эта книга, в основу которой положено столько фактического материала, будет интересна и людям далеким от медицины.
С глубоким уважением – автор

Глава VI. ЦЕНА  ПРИЗНАНИЯ

То была тьма без темноты, то была бездна немоты.
Без протяжения границ, то были образы без лиц.
То страшный мир какой-то был,
Без неба, света и светил, без времени, без дней, без лиц –
Ни жизнь, ни смерть….
С.С.Юдин, Лефортово, камера 97

22 декабря закончился обычный для Сергея Сергеевича Юдина трудовой день. Спешил домой, вечером решили сходить в театр. В тот день в Большом шел “Борис Годунов”, и он не мог отказать себе в удовольствии послушать одну из любимейших своих опер, тем более шла премьерная постановка.
Вернулись поздно. Дома, помешивая чай, Сергей Сергеевич все еще был под впечатлением музыки и блистательно исполненных арий, ведь пели Максакова и Пирогов.


*«Борис Годунов» — действующий оперный спектакль Большого театра
- Премьера состоялась  16 декабря  1948 года. Композитор М.П. Мусоргский, художник-постановщик — народный художник СССР, академик  Ф. Ф. Фёдоровский, дирижёр-постановщик — народный артист СССР Н. С. Голованов, режиссёр Леонидом Баратов.

*Максакова Мария Петровна (1902 – 1974 гг.)
- советская российская оперная  певица  (лирическое  меццо-сопрано),  педагог,  публицист.  Народная артистка СССР (1971). Лауреат трёх Сталинских премий I степени (1946, 1949, 1951).

*Пирогов Александр Степанович (1899 – 1964 гг.)
- российский, советский оперный певец (бас). Народный артист СССР (1937).  Лауреат двух  Сталинских премий Первой степени (1943,  1949).  Кавалер  двух орденов Ленина (1937, 1951). Представитель певческой династии Пироговых.


Уже готовились ко сну, когда в начале первого зазвонил телефон.
- Здравствуйте, Сергей Сергеевич! Это Ефим Иванович Смирнов. Прошу извинить меня за столь поздний звонок, но я лично прошу вас проконсультировать одного высокопоставленного пациента, который сейчас поступит к вам в Институт. Будьте дома.
Сергей Сергеевич Юдин не увидел в этом ничего необыкновенного, так как за годы своей хирургической работы давно привык к поздним и ночным звонкам. Не успел и чаю допить, в дверь уже звонили. Надев костюм и набросив на плечи пальто, спустился вниз по подъездной лестнице с сопровождающим его незнакомым человеком. У подъезда во дворе стояла машина – черная.
Майор МГБ предъявил ордер на арест и предписание министра МГБ СССР: “Начальнику внутренней тюрьмы МГБ СССР, Лубянка. Примите арестованного Юдина Сергея Сергеевича”.
Наталье Владимировне показалось, что по подъездной лестнице раздаются шаги. “Опять что-то забыл, вот господи – очки!” - подумала она. В дверь позвонили.
Обыск в присутствии жены, сына и коменданта Института имени Н.В.Склифосовского Самерханова пятью сотрудниками Особого отдела МГБ продолжался всю ночь. Были изъяты почти все фотографии из семейного альбома. Вся хранившаяся в столе у Юдина его личная переписка. Все рукописи, дипломы и награды, несколько топографических карт, оставшихся со времен Великой Отечественной войны как память о его поездках на фронт и трофейный знак одной из поверженных фашистских частей.
При обыске на квартире Сергея Сергеевича Юдина для возможного их приобщения в качестве вещественных доказательств были изъяты следующие материалы:
1. Топографические карты, изданные в период 1939-1943 гг. с грифом “Для служебного пользования” и без грифа – 14 штук.
2. Письмо английского посла в Москве Керра – Юдину С.С. – 5 штук.
3. Листовка Московского Комитета Партии Социалистов революционеров за 1905 г. – 1 шт.
4. Воззвание Центрального Комитета “Союз 17 октября” – 1 шт.
5. Листовка Московского избирательного комитета трудового союза – 1 шт.
6. Листовка “Объединения русского народа” – 1 шт.
7. Листовка партии кадетов – 1 шт.
8. Листовка “Всероссийского трудового избирательного союза” – 1 шт.
9. Листовка “Партии народной свободы” – 1 шт.
10. Манифест к всероссийскому крестьянству – 1 шт.
11. Газета “Известия” №234 за 1932 г. – 1 экз.
12. Брошюра Юдина С.С. “В гостях у американских хирургов” – 15 экз.
13. Черновые записи личных воспоминаний Юдина С.С., отпечатанные на пишущей машинке – 6 листов.
14. Тетрадь с записями личных воспоминаний – 1 шт.
15. Записки академика Филатова – 25 листов.
16. Книга Е.Черикова с автографом – 1 шт.
17. Старые справки и удостоверения на имя Юдина С.С. – 102 шт.
18. Различные документы Юдина С.С. на иностранном языке – 19 штук.
19. Отдельные записки адресов и №№ телефонов – 84 шт.
20. Материалы на иностранном языке – 181 лист.
21. Письма на иностранном языке на 372 листах – 353 шт.
22. Переписка Юдина С.С. служебного характера – 162 шт.
23. Бланки чистые со штампом на иностранном языке – 109 шт.
24. Открытки почтовые с записями – 61 шт.
25. Письма разные на 409 листах – 382 шт.
26. Телеграммы разные – 203 шт.
27. Книжки записные с разными записями – 12 шт.
28. Брошюры на иностранном языке разные – 14 шт.
29. Разные книги на иностранном языке – 7 шт.
30. Брошюра “Речь Черчилля «Вперед к победе»” – 1 шт.
31. Брошюра “Крымская конференция” речь Черчилля – 1 шт.
32. Фотосборник “Великобритания” – 1 шт.
33. Книга для служебного пользования “Труды II-го Пленума Госпитального Совета” – 1 шт.
34. Блокноты с разными записями – 10 шт.
35. Фотокарточки разных лиц – 734 шт.
36. Переписка на иностранном языке – 24 листа.
37. Визитные карточки на иностранном языке – 71 шт.
38. Старые справки и удостоверения на имя Юдина С.С. – 33 шт.
39. Письма Юдина С.С. личного характера на 89 листах – 73 шт.
40. Разные записки с адресами и №№ телефонов – 34 шт.
41. Алфавит с записями адресов и №№ телефонов – 2 шт.
42. Переписка Юдина С.С. по медицинским вопросам – 86 листов.
43. Лекции и доклады Юдина С.С. по хирургии – 5 папок.
44. Фотокарточки разных лиц – 118 шт.
45. Фотокарточки разные – 25 шт.
46. Фотопленки проявленные – 2 шт.
47. Трофейный знак и вымпел поверженной фашистской части.

Наталья Владимировна от волнения не находила себе места.
Одеяло, простыни, наволочки, полотенце, две шелковые рубашки, теплое нательное белье, тапочки, носовые платки, четыре пары носок, кусочек мыла, зубная щетка. Что еще? А что можно?
Сотрудник МГБ СССР капитан Воронов все пересмотрел и отложил в сторону: “ Все! Достаточно!” - заключил он, подписав акт об изъятии вещей и предметов личной необходимости для передачи арестованному.
Машина остановилась. Сергей Сергеевич шел темными длинными коридорами внутренней тюрьмы МГБ. Дежурный офицер открыл, пронизывающую все тело своим скрипом очередную решетчатую дверь. Шел молча, вопросов не задавал, казалось, он все понимал. Его глубокий, пытливый ум, неоднократно анализировал все, что происходило в эти годы, но он горячо любил свою страну, свой народ, во имя которого было отдано столько сил и энергии. С этим народом жил, с этим народом выстоял в годы суровых испытаний, с этим народом творил, не видел другого смысла, чем служение ему. Он горячо любил свою Родину.
Закрылась еще одна металлическая дверь.
В маленькой комнате с окном под самым потолком, за письменным столом, при свете настольной лампы сидел человек в форме сотрудника МГБ.
- Старшина Григорьев, - представился он.
Юдин промолчал. На столе лежало личное дело Сергея Сергеевича Юдина, за номером 2027 [п.1. 156]. Григорьев взял ручку.
- Фамилия. Имя. Отчество?
- Юдин Сергей Сергеевич.
- Год и место рождения?
- 1891, город Москва.
- Постоянное место жительства до ареста?
- Город Москва, институт Склифосовского.
- Профессия и специальность?
- Главный хирург института Склифосовского.
- Последнее место работы?
- Директор кафедры хирургии Медицинского института РСФСР.
- Национальность?
- Русский.
- Гражданство?
- СССР.
- Происхождение и партийность?
- Беспартийный, из служащих, ранее не судим. Отец умер в 1925 году. Мать – в 1944. Жена – Юдина Наталья Владимировна, родилась в 1896 году в городе Туле, в настоящее время проживает со мной и сыном, Юдиным Сергеем Сергеевичем 1917 года рождения.
- Есть живые братья, сестры?
- Да, есть. Юдин Петр Сергеевич 1892 года рождения и сестра, Меньшикова Агния Сергеевна 1889 года рождения. Оба проживают в Москве. Точного адреса не знаю.
- Понятно. Так и запишем. Точного адреса не знает.
- В качестве кого приняли участие в Отечественной войне?
- С 1942 по 1945 год был старшим инспектором Главного военно-санитарного управления Красной Армии.
- Какой у вас рост?
Не дождавшись ответа, периодически что-то подчеркивая в деле, Григорьев лишь изредка поднимал на Юдина глаза: “Рост средний, фигура худощавая, плечи опущенные, шея длинная, волосы седые, глаза серые, лицо прямоугольное, лоб высокий, брови дугообразные, нос большой, рот малый, губы толстые, подбородок прямой, уши большие. Особых примет – нет”.
“В чем, в чем я виноват”, - не переставая повторять, задавал себе Юдин один единственный вопрос. “Да, имел большое количество знакомых среди иностранцев. Да, встречался с ними и вел переписку, но мотив этих встреч носил чисто научный характер. Да, передавал свои печатные работы для опубликования в иностранной печати, но я это делал и в 30-х годах. Быть может это связано с арестом Водовозовой, но прошло-то уже пять лет. Надо было, так арестовали бы гораздо раньше. Быть может, это связано с нашумевшим делом профессоров Клюевой и Роскина, так я их лично и не знал. В чем, в чем я виноват? Да нет, конечно же, допросят, разберутся и отпустят”. В памяти неожиданно всплыла как-то ранее в разговоре сказанная сестрой фраза: “Дорогой Сережа, у нас не посадят только Станиславского и Павлова, - остальных всех посадить могут”.

*   *    *
Одновременно с Юдиным, в ту же ночь на 23 декабря 1948 года, была арестована и операционная сестра Мария Петровна Голикова. Никогда не забыть той страшной ночи ее дочери Лене, Елене Васильевне Потемкиной, профессору, доктору медицинских наук [п.4. 92]. Позже этот материал под своей редакцией опубликовал Виктор Тополянский [п.3.50]. Обратимся и мы к этим воспоминаниям.

“Мы жили тогда на Коланчевке, в угловом доме, который был напротив гостиницы “Ленинград”. Коммуналка, в квартире 18 комнат, в одной из них - мама, папа и я. В последние дни ноября к нам приходили какие-то два молодых человека. Осмотрев квартиру и сказав, что числа 21 декабря у нас в комнате может быть устроена засада на двух грабителей, которых они ищут, ушли. Какие грабители? Ведь 21 декабря был день рождения Сталина. Ждали почти целый месяц. Волновались, но в ту ночь так и не пришли”. Пришли теперь.
“Было без чего-то час, когда к нам постучали.
На пороге дворник Хомутов, за ним милиционеры. Якобы проверка документов. Как вошли, маме сразу предъявили ордер на арест: “Одевайтесь!”
Собиралась она медленно. Наденет одно, потом меняет на другое. Тянула время и повторяла: “Недоразумение. В чем я виновата? Что могло случиться?”
Очень не хотелось ей уходить. На прощанье поцеловала нас, перекрестила, и ее увели.
Начался обыск. Перевернули все вверх дном. На полу лежала старая шкура барса. На всякий случай разломили его голову. Все искали. А что? И нашли: “Экономику переходного периода” Бухарина, какие-то сочинения Мережковского, “Ад” Данте с дарственной подписью Сергея Сергеевича, “По ту сторону добра и зла” и “Заратустру” Ницше. Забрали все наши драгоценности. Обыск продолжался до пяти часов утра. Все описали.
Когда ушли, я в полном недоумении и негодовании побежала за защитой к Юдиным. Звоню - за дверью мертвая тишина. Неожиданно дверь открылась, и меня буквально за шиворот майор госбезопасности втащил в квартиру. Там все еще продолжался обыск. Наталья Владимировна сидела в слезах. Сергея Сергеевича не было. В квартире был полный разгром. Даже стены выстукивали.
- Как вы можете так поступать с человеком, который спас тысячи жизней?
- Мы знаем, как он оперировал – кишки выпускал. А ты кто такая? Документы! – посмотрев студенческий билет, добавил: - При таком настроении, еще очень даже неизвестно, удастся ли вам закончить институт?!
В ту роковую ночь Н.В.Хорошко, работавшая в Институте хирургом, была ответственной дежурной во 2-ой клинике. Тяжелые послеоперационные больные. Ни одной свободной минуты. И все же она не могла не обратить внимание на то, что весь верхний этаж зеленого дома, в котором жили Юдины, ярко освещен. Подумалось, что вероятно, Виноградовы, которые получившие недавно ордер на новую квартиру, готовятся к переезду.
Только под утро санитарка Нюша, вынося мусор, принесла всем ужасную весть, что Сергей Сергеевич Юдин арестован, добавив: “На улице все говорят, что он шпион, собирался в Англию улететь.”
“Для меня, для моего мужа это было горе несказанное, непоправимое и еще больший страх. Женщин – хирургов Сергей Сергеевич называл “рыцарями хирургии”. У нас с Юдиным уже давно установились самые добрые и дружеские отношения. Сергей Сергеевич был крестным отцом нашей дочери. Сам, своими руками сделал из золотой пластины, выпрошенной у Натальи Владимировны, крестик и выбил на нем имя нашей дочери – “Света”. Ведь он умел все делать своими необыкновенными руками, даже вышивал когда-то. Он запросто мог поцеловать простой женщине, нянечке, руку, если она того заслуживала. Он был всем доступен, что очень многих в Институте коробило. И вдруг он – шпион, враг народа? Чудовищно и нелепо! Ведь кажется совсем недавно, в том же сорок восьмом году, мы все поздравляли его с присуждением второй Сталинской премии”.
Почти целый год Елена и Василий Иванович Голиковы ничего не знали о Марине Петровне. Бегали, наводили справки на Кузнецкий мост и слышали неизменное: “Она под следствием”.
А тем временем уже через час 23 декабря 1948 года Марии Петровне Голиковой сам министр МГБ Абакумов объявил, что она арестована по делу бывшего профессора Юдина, который арестован раньше и во всех своих антисоветских преступлениях уже признался. На вопрос, знает ли она о его деятельности, Голикова гордо заявила: “Да, я его жизнь знаю, как свою, и расскажу все, что знаю”. Но полковнику Комарову этого было мало – надо было рассказать то, чего и сама Голикова не знала.

*Комаров Владимир Иванович (1916 – 1954 гг.)
- сотрудник МГБ СССР, полковник госбезопасности. На момент ареста Сергея Сергеевича Юдина начальник Следственной части по особо важным делам МГБ СССР. Арестован 26 июня 1951 года. Осужден. За контрреволюционную деятельность и совершение террористических актов, направленных против представителей советской власти, приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян 19 декабря 1954 г.

Допрос продолжался всю ночь, на протяжении которой Комаров применил весь русский мат, заявляя неустанно, что все показания ее – это полная ерунда, и если она не будет правдиво рассказывать следствию о преступной деятельности Юдина, то арестуют и ее дочь, и мужа-жида, а  саму для начала изнасилуют, а потом будут “пороть” резиновыми палками. И пороли. Прошло несколько суток в кабинете следователя Комарова и абсолютно без сна в камере. Каждый час в камеру входил охранник и жестоко избивал заключенную, которую после таких очередных побоев приводила в чувства ее сокамерница – Лидия Русланова.
Но и в очередной раз Голикова молчала или ее рассказы ни к чему не приводили. Но угрозы не прекращались, силы терялись, а страх усиливался. На шестой день ей выбили нижнюю челюсть, наступил полный паралич лицевого нерва. Заплывший гематомой не закрывался правый глаз. Рот также не закрывался, и слюна текла с примесью крови без перерыва. Через восемь дней непрерывных допросов и избиений, следователь Иванов Борис Семенович дал Голиковой уже приготовленный протокол допроса, который она подписала словно в беспамятстве.


*Иванов Борис Семенович (1916 – 2001 гг).
- сотрудник МГБ СССР, генерал-майор госбезопасности. В органах госбезопасности с 1937 года. В центральный аппарат МГБ СССР перешел в 1948 году по приглашению заместителя Абакумова Питовранова Е.П. активный участник следственных действий по выявлению врагов народа среди врачей и творческой интеллигенции. Следователь Особого отдела МГБ по делу Юдина С.С. С 1949 по 1953 годы заместитель начальника 2-го Главного управления МГБ СССР. После 1953 года резидент КГБ в Нью-Йорке. В 1982-1987 годах начальник группы консультантов при председательстве КГБ СССР.


АРХИВНО-СЛЕДСТВЕННОЕ ДЕЛО №100762 [п.2. 162]
ИЗ ПРОТОКОЛ ДОПРОСА АРЕСТОВАННОЙ
ГОЛИКОВОЙ МАРИНЫ ПЕТРОВНЫ [п.2. 20]
31 декабря 1948 года.
- На предыдущем допросе Вы не показали о вражеской деятельности Юдина. Предлагаем Вам это сделать теперь?
- О вражеской деятельности Юдина я ничего не могу показать и теперь. Мне известны лишь его некоторые антисоветские высказывания и о них я постараюсь, как можно полнее изложить на допросах.
- Однако и в этой части Вы свои показания ограничили. Коль скоро Вы решили быть искренней на следствии, рекомендуем ничего не скрывать?
- Теперь я буду откровенная до конца. Юдин, будучи противником советского строя в стране, высказывал свою злобу по адресу главы Советского правительства и выражал желания его смерти.
Юдин говорил мне, что только после этого могут произойти изменения в политике, проводимой правительством.
- Когда Вам говорил Юдин об этом?
- Чаще всего Юдин высказывался так к концу войны и в первые месяцы после окончания ее. Потом Юдин говорил мне, что скоро произойдет изменение в составе правительства
- А это когда было?
- В то же время, вскоре после окончания войны, у себя в кабинете он с жаром стал говорить мне, что главой Советского правительства скоро станет Маршал Советского Союза ГЕОРГИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ ЖУКОВ.
/ГОЛИКОВА/

Пять дней уже избивали и Сергея Сергеевича Юдина, причем каждый раз прося его надменно самому снять очки. Периодически, когда он молчал, все тот же Комаров заставлял Юдина почти полностью раздеться и лечь лицом вниз на холодный цементный пол - “Пока не вернется память”. Были выбиты все верхние зубы. Однако, со слов самого Сергея Сергеевича: “Битье по лицу было сравнительно переносимо легко, неимоверно было вытерпеть, когда полковник Комаров собственноручно зажимал щипцами ресницы и таким образом сворачивал веки в трубу (так Сергей Сергеевич Юдин, без ресниц и с выбитыми зубами, и приедет потом в Сибирь).
Проще обстояло дело с Натальей Дмитриевной Водовозовой, избивать которую особого смысла Комаров и Иванов не видели. Достаточно было применить аналогичные суровые меры к ее 25-летней дочери-красавице, которую в самые трудные минуты не переставала морально поддерживать, а порой и физически помогать, сидевшая в одной камере с Майей Водовозовой - сама чуть живая, жена генерала Шапошникова.
31 декабря 1948 года Сергею Сергеевичу Юдину Комаров зачитал уже данные на него показания Водовозовой Натальи Дмитриевны, ее дочери Майи и Голиковой Марии Петровны.
Прошло 11 дней от последнего допроса с пристрастием Натальи Владимировны полковником Комаровым. Она хорошо помнила его последние слова после подписания протокола: “ Вот так бы давно, сучка!”. Помнила она и высказанные им предостережения в отношении ее арестованной дочери: “Иначе кроме ее симпатичной еврейской мордашки мы с пристрастием займемся и ее чудесными музыкальными пальчиками”.
Обещания свои полковник Комаров сдержал и на очную ставку с Натальей Владимировной и арестованным Юдиным Сергеем Сергеевичем 25-летнюю Майю Водовозову полковник Иванов привел уже не только с заплывшими кровью глазами, но и перебинтованными пальцами.
Что могли сказать они друг другу, глядя в заплывшие кровью глаза? О чем могли думать, в этих нечеловеческих условиях Наталья Водовозова и Мария Голикова, кроме как не об облегчении участи своих дочерей? Что мог им противопоставить сам Сергей Сергеевич? Терпеть все это больше не было сил. По чудовищности высказанных и услышанных в свой адрес обвинений, а также той жестокости, с которой эти обвинения выбивались, Сергей Сергеевич понял - все кончено. Комаров добился своего, и арестованный профессор стал подписывать протоколы.


ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОГО ЮДИНА СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА
[п.2. 21]
2 января 1949 года.
- Обыском у вас на квартире обнаружено девять прокламаций буржуазных партий в связи с выборами во вторую Государственную думу. Зачем Вам потребовалось хранить эту коллекцию документов свыше 40 лет?
- Хранил я эти документы, как память прошлых лет и свидетельство моего давнишнего интереса к политическим событиям, происходящим в стране.
- В таком случае, - чем объяснить Ваш интерес к документам, исходившим не от кого другого, а от кадетов?
- В партии кадетов я не состоял, но взгляды ее разделял.
- Будучи по убеждениям кадетом и выходцем из семьи фабриканта, установление в стране Советской власти Вы встретили враждебно. Признаете это?
- Да. Признаю, что Октябрьская революция пришлась мне не по душе, и я встретил ее, внутренне ощетинившись. Сказалось мое буржуазное воспитание и влияние кадетов. Мне был ненавистен установившийся в стране новый политический строй, примириться с которым я долго не мог.
- Противником Советской власти Вы оставались до последних дней, о чем свидетельствуют Ваши злобные высказывания в своем близком окружении. Станете ли Вы это отрицать?
- Не отрицаю, что я был враждебен к существующему строю. Я бранил Советскую власть и поносил ее руководителей. Близким мне людям я неоднократно говорил, что советские порядки вызывают во мне злобу. СССР я называл нищенской страной, “совдепией” и твердил, что всюду при существующей власти видно одно убожество.
В стране, заявлял я далее, существует жесткая диктатура партии и всю власть в свои руки взяла определенная группа во главе со Сталиным, которого я называл диктатором и делал в его адрес другие гнусные клеветнические выпады.
Я внушал, что при существующем в стране режиме, если свыше решат на кого-либо “наброситься”, то все начинают травить это лицо, как на охоте травят собаками зверя. Я пользовался известной мне терминологией охотника и квалифицировал публичную критику враждебных Советской власти лиц как травлю собаками по приказу охотника – “ату его!”.
Эти злостные измышления мною подкреплялись ссылками на суд чести, которому были подвергнуты профессора Клюева и Роскин, а также на факты, связанные с осуществлением постановления ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» и об опере «Великая дружба» Мурадели.
Словом, я являлся противником существующей в СССР государственной системы, но зато мне был мил буржуазно-демократический, так называемый конституционный строй, провозглашавшийся в свое время моими политическими друзьями – кадетами.
Не буду также отрицать, что мои внешнеполитические симпатии были на стороне Англии, и ее государственного строя, перед которым я преклонялся. Всю мою сознательную жизнь меня тянуло к англичанам, и следовать их научным достижениям я почитал для себя за честь.
- В такой же мере Вы почитали за честь и личную связь с английскими политическими и военными деятелями, состоя с ними в личной переписке. Станете ли Вы это отрицать?
- Несколько писем от высокопоставленных англичан я действительно получал и им отвечал.
- В таком случае, не ближе ли к истине признать, что Вы находились в постоянной переписке с английскими военно-политическими разведчиками, о чем, в частности, свидетельствует ряд добытых следствием Ваших писем к бывшему английскому послу в Москве Арчибальду Кларку Керр?
- Да, Керр обращался ко мне, пожалуй, чаще других англичан, а я не имел обыкновения оставлять его письма без ответа.
- В письмах к Керр Вы льстиво уверяли, что глубоко тронуты “его добрым участием и вниманием”, “счастливы приветствовать его” и подписывались – “искренне Ваш, Сергей Юдин”, а однажды даже препроводили ему со специальным посланием двух подстреленных Вами на охоте уток.
Чем объяснить столь постыдное для советского ученого раболепие с Вашей стороны в обращении с английским послом?
- Дружеские письма ко мне Керра подкупали, а давнишнее тяготение к англичанам делало для меня еще более приятной переписку с этим английским дипломатом.
- Но, как известно следствию, Вы не ограничились одной лишь перепиской. В нашем распоряжении имеются многочисленные фотоснимки, свидетельствующие о Ваших встречах с англичанами, включая и выше упомянутого Керра, не только в английском посольстве и в руководимом Вами институте, но и даже в частной обстановке, на охоте.
Не пора ли, Вам, гражданин профессор, открыть всю правду: как далеко зашли Ваши отношения с английскими разведчиками?
- Англичан я считал своими подлинными друзьями и по сути являлся человеком их ориентации. Однако, чтобы быть последовательным, должен показать, что еще до англичан, прежде чем связаться с ними, я вступил в близкие отношения с французами.
- Когда?
- Мне неоднократно довелось выезжать за границу: в 1922 году – в Берлин, в 1926 году – в Нью-Йорк, в 1929 году – в Париж, а в 1932 году в Париж и Лондон.
Поездки за границу меня еще более утвердили во мнении, что западная наука превосходит советскую.
Меня влекли к себе иностранцы. Пребывание в Париже привело к тому, что по возвращении в Москву я завязал близкие отношения с секретарем французского посольства Шарпантье. В послевоенные годы я один раз выезжал с ним на охоту и по-прежнему посещал французское посольство.
Мое общение с французами продолжалось до последнего времени. На приемах в посольстве с советской стороны я обычно всегда встречал генерала Игнатьева, автора книги “50 лет в строю”, академиков Лину Штерн и Парнаса. Все эти лица, судя по их поведению, во французском посольстве чувствовали себя как дома.
В 1936 году через подругу моей жены Наталью Водовозову я познакомился и вскоре сблизился с московским корреспондентом английской газеты “Дейли Телеграф энд Морнинг Пост” Альфредом ЧОЛЛЕРТОНА, у которого Водовозова около пятнадцати лет служила переводчиком.
- В таком случае, покажите следствию, при каких обстоятельствах Вы установили шпионскую связь с Чоллертоном?
- Как я только что отметил, мы познакомились в 1936 году через Водовозову и с тех пор в течение семи лет встречались на квартире у Чоллертона на Мало-Левшинском переулке и у Водовозовой на Крапоткинской улице или у нее же на даче в Лианозово.
Обаятельный в моем представлении, Чоллертон, чтобы создать мне имя в Англии, писал о моем Институте в лондонской прессе и оказывал содействие в опубликовании моих научных трудов за границей.
Чоллертон всегда меня тепло принимал у себя в доме, и мы частенько коротали время за дружеской беседой. Англичанину я выражал недовольство и обиду тем, что в Советском Союзе мало ценят специалистов и запрещают выезжать за границу, куда меня так тянуло.
- Известно, что Вы неоднократно предпринимали попытки к выезду за границу и, в частности, в письме в правительство 20-го декабря 1946 года добивались разрешения на посещение Англии, Америки и других стран. Эту поездку, надо полагать, Вы также намерены были использовать в преступных целях?
- Я не прочь был личным пребыванием за границей укрепить установившиеся у меня в Москве связи с иностранцами, но разрешения на выезд за пределы СССР получить мне так и не удалось.
Посещая квартиру Чоллертона в годы войны, вместе с ним я прослушивал радиопередачи из Англии и Америки и в доверительных беседах с антисоветских позиций комментировал положение в СССР.
Чоллертон же всегда интересовался у меня новостями.
- Какими?
- Главным образом – о положении на Советско-германском фронте.
Встречаясь с Чоллертоном, я иногда ставил его в известность о потерях советских войск или передавал содержание своих разговоров с некоторыми знакомыми командирами Советской Армии.
- Следствию достоверно известно, что, например, 8-го апреля 1943 года, посетив квартиру Чоллертона, Вы не только передали ему фактические и цифровые разведданные о наблюдавшихся Вами действиях советских частей на Северо-Западном фронте, под Демянском, но и на карте продемонстрировали расположение советских войск.
Не пытайтесь более придать невинный характер вашей преступной связи с Чоллертоном!
- Должен показать, что мои встречи с Чоллертоном были не совсем обычными.
- Вы оказывали ему шпионские услуги. Так и говорите!
- Да, теперь я это признаю. По поводу положения в районе Демянска я, действительно, в деталях проинформировал Чоллертона.
В марте 1943 года при посещении Северо-Западного фронта в общении с командирами и политработниками я выяснил, какие армии действуют в районе Демянска, откуда прибыли, направление ударов, сроки начала операции, предполагаемая ее продолжительность и другие секретные данные. По возвращении в Москву Чоллертону я передал добытые мною по Северо-Западному фронту данные и на имевшейся у англичанина карте продемонстрировал оперативную обстановку под Демянском. Мною были также названы цифровые сведения о потерях, понесенных советскими войсками.
- Однако и до 1943 года Вы, неоднократно выезжали в действующую армию. Разве в этих поездках Вы не занимались сбором шпионских сведений?
- Не стану отрицать, что данные разведывательного характера я передавал Чоллертону и после выездов во второй половине 1941 года на фронт в районы Ржева и Нарофоминска.
- Чоллертон в это время находился в Москве?
- Нет, он вместе со всем составом британской миссии эвакуировался в город Куйбышев, но продолжал периодически посещать Москву. Обычно Чоллертон по приезде звонил мне и назначал встречу у себя на квартире. “Что нового?” - по обыкновению обращался ко мне с восторгом Чоллертон. Он подробно выспрашивал меня о военных делах. Я передал Чоллертону все, что узнал о состоянии обороны под Ржевом и Нарофоминском.
Чоллертона интересовало и состояние тыла Советской Армии, в особенности продовольственное снабжение населения. Англичанин черпал у меня сведения о продовольственных затруднениях, имевших место в Москве в период войны.
- Таким образом, английский разведчик Чоллертон, с которым Вы были связаны, определял круг интересовавшей его информации заранее?
- Мы слишком хорошо узнали друг друга за годы нашей связи. Я был в курсе того, что представляет интерес для Чоллертона как разведчика, и поставлял ему преимущественно военные сведения.
- Только ли путем личного наблюдения Вы добывали шпионские материалы для английского разведчика?
- Я располагал довольно широкими знакомствами среди военных и воспользовался ими, чтобы под видом человека, который в войну проявляет естественное любопытство в отношении положения на фронтах, выудить сведения, могущие оказаться полезными для моих английских патронов. Правда, от меня не таились, в особенности мои личные друзья, такие, как генерал-полковник Жадов, командующий 5-ой гвардейской армией. С ним я бывал не раз на командном пункте и от него же узнавал о происходящих или намечающихся операциях этой армии.
Весной 1942 года вследствие случившегося со мной инфаркта я был определен на излечение в санаторий “Архангельское”. Там меня навестил мой близкий друг - Главный маршал артиллерии ВОРОНОВ, который подробно охарактеризовал положение советских войск на Германском фронте и ближайшие перспективы военных действий.
Осенью 1942 года я выздоровел и в свою очередь стал посещать Воронова на его даче по Можайскому шоссе и московской квартире. Воронов однажды поставил меня в известность о предстоящих операциях советских войск под Сталинградом.
Помню, как Воронов мне рассказал, что для развертывания наступления против немцев в районе Сталинграда с разрешения Ставки Верховного Главнокомандующего он снял большое количество артиллерии из-под Москвы и перебросил к Сталинграду. Воронов далеее передал, что на первом этапе наступления против группы Паулюса он намерен обстреливать немцев через Волгу, добавив и некоторые другие подробности намечавшегося разгрома немецких войск под Сталинградом.
Информацию, полученную мною из разговора с Вороновым, я передал Чоллертону. Последний проявлял также интерес к сведениям об отдельных известных мне советских генералах.
Характеризуя Чоллертону высших военных работников Советской Армии, я превозносил ЖУКОВА, называя его военным гением, спасителем России и сравнивал с Суворовым.
Касаясь военно-начальнической деятельности Жукова, я заявил, что в сентябре 1941 года он остановил немцев под Ленинградом, а когда усложнилось положение под Москвой, именно он, а не Сталин, спас и столицу, стянув для ее обороны много зенитной артиллерии из Ленинграда.
Мои встречи с Чоллертоном прекратились с его отъездом летом 1943 года в отпуск в Лондон. Обратный въезд в СССР Чоллертону был запрещен советскими властями. Я же, поняв, что его разведывательная деятельность в Советском Союзе оказалась разоблаченной, искренне сожалел о потере друга, надеясь повидаться с ним в Лондоне, если мне будет предоставлена командировка за границу.
- Однако и после 1943 года Вы не отказались от шпионской связи с англичанами!?
- Безусловно, мои убеждения не изменились и, будучи приверженцем англичан, я продолжал сотрудничать с ними. И именно Чоллертон сыграл существенную роль в моем последующем сближении с КЕРРОМ.
- А с Керром в преступный контакт Вы тоже вступили по собственной инициативе?
- Не помню.
- А, тем не менее, в перехваченном нами телефонном разговоре Керр, обращаясь к Чоллертону, заявил:
“… Юдин хочет повидаться с Вами. Это не его личное дело, это дело гораздо большее. Он скоро едет за границу, чтобы связаться с нашими людьми и американцами”.

*Арчибальд Крарк Керр (1882 – 1951 гг.). Тегеранская конференция, 1943 г.
- британский дипломат, Барон. Член Тайного совета Великобритании. В 1942 – 1946 гг. – посол Великобритании в СССР.

Следовательно, Вы сами набивались на знакомство с Керром?
- Во всяком случае, знакомство с Керром произошло с моего согласия при активном посредничестве Чоллертона.
- Нам известно, что Чоллертон в беседе с секретарем английского посла Болтоном охарактеризовал Вас следующими словами:
“…Это – мой личный друг, он очень большой человек и также беспокоится о нашем деле. Я думаю, что он оказался бы очень полезным человеком посла”.
И сколько нам известно, Вы оправдали надежды, возлагаемые на Вас англичанами, не так ли?
- Не знаю, какие разговоры предшествовали моему знакомству с Керром, но при первом же свидании, происходившем в ноябре 1942 года в английском посольстве в Москве, он был весьма любезен. Керр выразил удовлетворение, что наконец ему удалось повидаться с тем, о ком он слышал так много лестного от друзей и что он уверен в нашей прочной связи в дальнейшем. Через неделю или две Керр нанес мне ответный визит в Институт имени Н.В.Склифосовского. Ему и другим сотрудникам английского посольства я продемонстрировал последние достижения в области хирургии. Вскоре нас уже связали и личные симпатии.
Керр в одну из встреч, состоявшуюся в 1943-ем году в здании английского посольства, пожаловался на жесткий, по его мнению, режим, введенный Советским правительством для иностранцев. Он утверждал, что пребывание в СССР иностранцев, в том числе и англичан, становится невыносимым, что их отгораживают как каменной стеной от русских и всякое общение грозит последним тяжкими последствиями.
В связи с этим Керр заявил, что чрезвычайно рад, найдя во мне друга, с которым может поговорить по душам.
- Юдин, нам хорошо известно, что Вы от Керра не имели секретов, выдавая ему серьезные сведения об СССР.
- С Керром я продолжал ту же линию, что и с Чоллертоном. Керр интересовался продовольственными затруднениями, испытывавшимися страной во время войны, и я обстоятельно отвечал на его вопросы.
Английский посол проявлял интерес к положению на фронтах, и я передал ему сведения, становившиеся мне известными в результате неоднократных поездок по фронтам.
- Нами установлено, что в Ваше отсутствие 6-го марта и 1-го апреля 1945 года по телефону К-5-54-05, находившемуся у Вас в квартире на Колхозной площади, дом 3, звонил секретарь Керра – Патрик Джон Болтон и просил Вас по возвращении поставить в известность английское посольство.
Как видно, англичане проявляли большую заинтересованность в Вас?
- Я это знал. Направляясь в служебные командировки, я обычно ставил об этом в известность Керра. Посол с нетерпением ожидал моего возвращения. Поэтому его секретарь время от времени звонил по телефону ко мне на дом и осведомлялся обо мне, о чем я впоследствии узнавал от своей жены.
В очередной раз, при встрече в посольстве я передал Керру результаты своих наблюдений и разговоров на местах с генералами и офицерами Советской Армии.
- Как часто вы снабжали Керра шпионскими материалами, добытыми непосредственно в действующей армии?
- В августе 1943 года я выезжал на Северо-Западный фронт, под Старую Руссу, в январе 1944 года в районы Кировограда, Гомеля и Бобруйска, осенью того же года – в Нарву и затем, в течение четырех месяцев, по март 1945 года находился в действующей армии на Сандомирском направлении.
Мне трудно сейчас вспомнить все встречи с Керром, но должен признать, что я детально информировал его о впечатлениях, вынесенных из поездок на фронт, о морально-политическом состоянии, вооружении и характере оборонительных и наступательных операций пехотных, артиллерийских, танковых и авиационных частей Советской Армии, в частности, 5-ой гвардейской армии, которую я сопровождал в боях на протяжении нескольких месяцев.
В 1944 году генерал ЖАДОВ под Кировоградом познакомил меня с Маршалом Советского Союза Жуковым. Последнего Жадов превозносил в разговоре со мной в самых восторженных выражениях. Некоторое время я находился с Жуковым на командном пункте 5-ой гвардейской армии и следил за проводимой ею операцией. Там же от Жукова я узнал о наличии на участке действия 50-ой гвардейской армии дальнобойной артиллерии, стреляющей на двадцать и более километров.
По приезде в Москву при свидании с Керром я передал ему о состоявшемся знакомстве с Жуковым и проходивших с его участием в районе Кировограда операциях советских войск.
При этой же встрече я высказал Керру в очередной раз обиду по поводу неудавшейся попытки моей поездки за границу, заявляя о существующем в Советском Союзе зажиме, ущемлении интеллигенции и отсутствии свободы.
Не в меру тщеславный, в погоне за дешевой популярностью в близких мне по духу реакционных кругах за границей я распоясался до такой степени, что у английского посла Керра искал сочувствия, жалуясь на несправедливое, незаслуженное отношение к себе правительства. Керр, разумеется, меня приласкал, разделив мое негодование. Он, не задумываясь, согласился с высказанным мною утверждением, что в Советском Союзе партия осуществляет монополию на человека и его судьбу, на науку и культуру, что население живет в тяжелых условиях, не таких, как в буржуазных странах.
В 1945 году я возил в английское посольство проект реконструкции Института им. Склифосовского, который предъявил Керру, вместе с тем пожаловался на препятствия, чинимые советскими органами в деле его осуществления. С Керром мы нашли общий язык в оценке с враждебных позиций внутриполитического положения в СССР.
- Вы умалчиваете о передаче Вами англичанам, кроме военных сведений, научных медицинских трудов оборонительного значения. Вы признаете это?
- Признаю. В начале 1943 года по просьбе Керра я передал прибывшей в Москву делегации английских хирургов изложенный в рукописях советский метод применения стрептоцида для лечения ран и гипсовой повязки непосредственно на поле боя при огнестрельных ранениях бедра, что предотвращало появление у раненых гангрены.
В апреле того же 1943 года я проинформировал Чоллертона о вновь изобретенном мною ортопедическом столе для производства операций на ногах и обещал передать необходимые чертежи и рукописи англичанам. Мы договорились, что через несколько дней Керр приедет в Институт им. Склифосовского, где ему будут вручены эти чертежи и рукописи. Вскоре, как и было обещано, Керр посетил Институт, где я ему передал труды и практически продемонстрировал операцию на ортопедическом столе.
Не скрою, что на Керра эта операция произвела сильное впечатление и, уходя, он тепло поблагодарил меня за передачу английским хирургам моего изобретения.
Кроме того, в 1944 году мною были вручены англичанам два научных труда по желудочной хирургии, воспроизводившие опыт советских ученых в области искусственных пищеводов, а также справочник Военно-полевой хирургии, изданный Военно-санитарным управлением Советской Армии.
- Таким образом, установлено, что на протяжении ряда лет Вы состояли на службе у англичан в качестве их агента.
Признаете себя в этом виновным?
- Да, признаю. Я работал на англичан, являясь их человеком, в течение ряда лет поставлял им шпионские сведения об СССР.
- Англичане, как доподлинно известно, в долгу не остались и оценивали оказываемые им услуги?
- Да, англичане меня поддерживали. В военные годы в стране ощущался острый недостаток в белом стрептоциде, что осложняло мою работу как хирурга. Я позвонил Керру по телефону в посольство и попросил прислать мне возможно большее количество этого медикамента.
В 1945 году Керр позвонил мне по телефону, уведомил, что англичане прислали мне в подарок радиоприемник, и просил прибыть за ним в посольство. Я сейчас же направился в посольство, где Керр вручил мне радиоприемник со словами теплого привета. Но особенно приятен мне был тот факт, что в 1943 году, не без участия Керра, из числа советских хирургов именно я оказался избранным в Англии Почетным членом британской ассоциации хирургов. В торжественной обстановке мне была вручена почетная мантия ассоциации.
Полученной наградой я был чрезвычайно обрадован и польщен, не скрывая своих чувств признательности англичанам.
- Восторженные чувства к английскому правительству Вы изложили в письме, которое адресовали “Достопочтенному Уинстону Черчиллю, премьер-министру Великобритании”, выразив ему “наилучшие пожелания к Рождеству и Новому году” и “отметив его блестящие и мудрые усилия”.
Скажите, но только правду, - с какой целью Вы завязали личную переписку с Черчиллем?
- В порыве признательности мне захотелось поблагодарить английского премьер-министра, тем более, что звание Почетного члена британской королевской ассоциации хирургов я получил в один день с ним.
- Уточните, через кого Вы направили письмо Черчиллю?
- Моя близкая знакомая Наталья Водовозова в 1943 году была арестована, но я продолжал поддерживать связь с ее дочерью, студенткой Московской консерватории Майей Водовозовой.
Майя Водовозова поставила меня в известность о том, что после ареста матери англичане ее материально поддерживают, или, как она выразилась, “опекают и оберегают”, а выехавший в Лондон Чоллертон через своих друзей в Москве высылает ей деньги. Кроме того, я знал, что Майя состояла нелегально на службе в качестве курьера у корреспондента английского агентства “Рейтер” Кинга.
Воспользовавшись этой связью, в начале 1944 года я передал ей запечатанный конверт на имя Керра, в котором содержалось мое личное письмо Черчиллю. В тот же день Водовозова поставила меня в известность, что конверт вручен адресату.
- Непонятно, почему Вы прибегли к нелегальным каналам связи с англичанами, если сами имели возможность вручить письмо Керру?
- Не скорою, что арест Натальи Водовозовой меня встревожил, и на время я прекратил посещать английское посольство, я перестал также бывать на квартире у Водовозовых, предупредив Майю, чтобы она пореже мне звонила, а в разговоре по телефону при упоминании моих английских друзей фамилии и имена не называла, а в завуалированной форме давала понять, о ком идет речь. Вот почему конверт на имя Черчилля из предосторожностей я передал по тайному каналу, через Майю Водовозову, работавшую курьером у англичан.
- Следствие должно заметить Вам, что Ваше преступное сотрудничество с англичанами далеко не ограничивается изложенными выше фактами, и мы считаем, что на ближайшем же допросе Вам нужно дать до конца исчерпывающие и правдивые показания о совершенных Вами преступлениях против Советского государства.
/ЮДИН/

На следующий день Сергей Сергеевич почувствовал нестерпимую боль в области сердца, но смерть академика в планы министра МГБ Абакумова не входила и по первому же требованию Юдину вызвали врача.

“1949 года, января III дня. Мы, нижеподписавшиеся: начальник Центральной врачебно-экспертной комиссии САНО ХОЗУ МГБ СССР, подполковник медицинской службы, заслуженный врач РСФСР Блинчиков Н.Н., начальник санитарной части тюрьмы МГБ СССР, подполковник медицинской службы Яншин М.Н. и дежурный врач капитан медицинской службы Громыхалина М.Г., составили настоящий акт о нижеследующем[п.2. 23]:
I-го января 1949 года в 19 часов 30 минут у заключенного №7, Юдина Сергея Сергеевича, появились резкие боли в области сердца с отдачей в левую ключицу и левое плечо.
II-го января 1949 года арестованный был осмотрен дежурным врачом санитарной части тюрьмы – капитаном медицинской службы Голиковой К.И., которая констатировала у заключенного №7 приступ стенокардии с резким упадком сердечной деятельности. После принятых срочных мер (инъекции пантопона с камфарой, грелки и прочее) состояние заключенного улучшилось.
III-го января в 4 часа утра состояние арестованного Юдина С.С. вновь ухудшилось. При объективном исследовании: сознание ясное, возбужден, кожа и видимые слизистые бледные, пульс частый, аритмичный, тоны сердца глуховаты.
После принятия срочных мер дежурным врачом, капитаном медицинской службы Громыхалиной М.Г. (валидол, инъекции камфоры, кофеина и пантопона), через 15 минут боли в области сердца совершенно исчезли, но остались тупые боли в области ключицы и плеча.
В 8 часов утра заключенный №7 был осмотрен заслуженным врачом РСФСР подполковником медицинской службы Блинчиковым Н.Н., причем оказалось следующее: заключенный возбужден, сознание полное, жалобы предъявляет только на тупые боли в области левой ключицы, плеча и левой лопатки, болей в области сердца нет. При объективном исследовании: тоны сердца глуховаты, пульс 80 ударов в одну минуту аритмичен, но хорошего наполнения. Кровяное давление: максимальное – 145, минимальное –100 мм рт. ст. Легкие без катаральных явлений. Живот мягкий безболезненный. Печень и селезенка не пальпируются.
На основании вышеизложенного у заключенного №7 имеются все признаки коронарного атеросклероза и происшедшего на этом фоне приступа стенокардии.
Рекомендовано: больничное питание и медикаментозное лечение (диуритин, папаверин, люминал, валидол), постоянное врачебное наблюдение”.


ДОПРОС АРЕСТОВАННОГО ЮДИНА СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА [п.2. 22]
4 января 1949 года.
4 часа утра!

- На допросе ранее Вы сознались в сотрудничестве с английской разведкой, но, продолжая оставаться неискренним на следствии, скрыли многие факты вашей шпионской и враждебной Советскому государству работы.
- Намерены ли Вы дать исчерпывающие и откровенные показания о совершенных Вами преступлениях?
- Я не заслуживаю упрека в неискренности, и на предыдущем допросе раскрыл все свои шпионские связи с англичанами.
Я признаю, что, будучи по убеждению кадетом и враждебно относясь к Советской власти, в 1936 году установил преступную связь с английской разведкой в лице бывшего московского корреспондента газеты “Дейли Телеграф энд Морнинг Пост” Альфредом Чоллертоном, а в ноябре 1942 года Чоллертон связал меня с бывшим английским послом в Москве Арчибальдом Керром.
На протяжении Отечественной войны мне неоднократно довелось выезжать в действующую Советскую Армию на различные участки фронта.
Зная заинтересованность англичан в получении шпионских сведений военного характера, при выезде на фронты путем личного наблюдения и в обществе с советскими генералами и офицерами я собирал разведывательные данные о Советской Армии, ее техническом оснащении и морально-политическом состоянии личного состава, а также о проходивших и намечавшихся операциях против германских войск.
Кроме того, не ограничиваясь сбором для англичан шпионских сведений, я передавал им научные труды о последних достижениях советской медицины.
Мои отношения с английским послом зашли так далеко, что при встречах с ним я не только снабжал его шпионскими сведениями, но и в разговорах с враждебных позиций критиковал Советское правительство и его политику, жаловался на несправедливость к себе, искал и находил у англичан поддержку и сочувствие.
Добиваясь выезда за границу, я рассчитывал по прибытии в Англию установить личный контакт с Черчиллем и тайно завел с ним переписку.
- Англичан Вы снабжали шпионскими сведениями в значительно большем объеме, чем показали об этом на следствии. Мы требуем до конца правдивых показаний о Вашем сотрудничестве с английской разведкой.
- После предыдущего допроса я вспомнил еще ряд шпионских сведений, которые мною были переданы англичанам.
Так, в январе 1944 года я выезжал в служебную командировку в 5-ю гвардейскую армию, действующую в то время под Кировоградом. С командующим этой армии генерал-полковником ЖАДОВЫМ и начальником штаба армии генерал-лейтенантом ЛЯМИНЫМ у меня установились близкие отношения.


*Воронов Николай Николаевич (1899 – 1968 гг.)
- Перед войной начальник Главного управления ПВО. В период Великой Отечественной войны возглавлял артиллерию РККА. С 1944 года – Главный маршал артиллерии.


*Жадов Алексей Семенович (1901 – 1977 гг.)
- В годы Великой Отечественной войны командующий несколькими армиями, первый заместитель Сухопутных войск, генерал армии. Изначально имел фамилию Жидов, однако после представления Рокосовским его к очередной награде Иосиф Сталин приказал поменять фамилию, - так спустя сутки вместо Жидова появился генерал Жадов.


*Лямин Николай Иванович (1896 – 1961 гг.)
- В годы Великой Отечественной войны с 1943 года начальник штаба 5-й гвардейской армии,  участник Курской битвы под Прохоровкой, участник форсирования Днепра и наступательной Берлинской операции, генерал-лейтенант.


Жадов и Лямин разрешили мне беспрепятственно посещать штаб армии. Таким образом, я оказался в курсе оперативной обстановки в районе действия не только 5-ой гвардейской армии, но и ее соседей: 7-ой гвардейской армии под командованием генерал-полковника ШУМИЛОВА, 5-ой танковой армии под командованием маршала бронетанковых войск РОТМИСТРОВА, а также 53-ей армии.


*Шумилов Михаил Степанович (1895 – 1975 гг.)
- Во время Великой отечественной войны принимал участие в обороне Ленинграда в должности заместителя 55-й армии, затем командующего 21-й армией в составе Юго-Западного фронта и 64-й армией в Сталинградской битве. Генерал-полковник. В 1943 году первым допрашивал плененного генерала-фельдмаршала Фридриха Пуалюса.


*Ротмистров Павел Алексеевич (1901 – 1982 гг.)
- Во время Великой Отечественной войны -  командующий танковыми корпусами и бригадами (7-й танковый корпус входил в состав танковой армии Сталинградского фронта. С 1943 года командующий 5-й гвардейской танковой армии. Участник Курской битвы. Участвовал в освобождении Минска. Генерал-полковник танковых войск. С 1962 года Главный маршал бронетанковых войск.

- При обыске у Вас была изъята изданная генеральным штабом Красной Армии секретная топографическая карта с нанесенной на ней оперативной обстановкой на январь 1944 года в районе Кировограда. Скажите, как попала к Вам эта карта?
- Карту мне передал генерал-лейтенант Лямин с уже нанесенной на ней оперативной обстановкой, сложившейся под Кировоградом, и указанием расположения частей 5-ой гвардейской и других наступающих на город армий.
Лямин, в свою очередь, говорил мне, что в начале наступления от Ротмистрова поступали тревожные известия. Танки не смогли сломить упорного сопротивления немцев, но потом все же прорыв был осуществлен, и Ротмистров со своей армией, быстро продвигаясь, занял предместья Кировограда.
После взятия Кировограда в деревне Грузное, расположенной в 12-ти километрах  западнее города, собрались командующие армиями: Жадов, Шумилов, Ротмистров. Руководил совещанием Маршал Советского Союза КОНЕВ.


*Конев Иван Степанович (1897 – 1973 гг.)
- Маршал Советского Союза, дважды Герой Советского Союза, кавалер ордена «Победа». Во время Великой отечественной войны в качестве командующего войсками принимал участие во всех крупных сражениях: Смоленском и при обороне Москвы, Ржевской, Курской и Днепровских битв, Львовско-Сандомирской, Висло-Одерской, Берлинской и Пражской операций. После отставки Жукова Г.К., занимал его должность – Главнокомандующего Сухопутными войсками и заместителя министра Вооруженных Сил СССР. В 1953 году – председатель Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР, осудившего Берию Л.П. к смертной казни.


Узнав о совещании, я не замедлил выехать туда.
- Разве на совещании командующих армиями требовалось Ваше присутствие?
- Нет, но мне представлялась возможность выехать на место сбора командующих армиями, и я этим воспользовался.
- Так-так, продолжайте Ваши показания!
- Сбор мною разведывательных данных облегчался тем, что Жадов и Лямин имели обыкновение перед началом операции приглашать меня на командный пункт штаба армии.
- Чем Вы можете объяснить, что Вас, врача-хирурга, так широко осведомляли о действиях советских войск?
- Генералы Жадов и Лямин ко мне относились с доверием и не имели от меня секретов, охотно передавая мне все подробности о ходе боев за Кировоград.
Так, Жадов по поводу происходившей в январские дни 1944 года операции мне рассказывал, что, кроме 5-ой гвардейской армии, на Кировоград с юга наступают танковая армия Ротмистрова и армия Шумилова.
Возвращаясь к уже указанному совещанию, из отдельных разговоров я узнал о намечавшейся Корсунь-Шевченковской операции Советской Армии.
Вскоре я снова посетил командный пункт 50-ой гвардейской армии и от генерала АНЦИФИРОВА узнал, что после длительной артиллерийской подготовки наша пехота не смогла продвинуться вследствие отчаянного сопротивления немцев и активных действий вражеской авиации, чего нельзя было сказать о наших, ввиду того, что аэродромы размокли от дождя и самолеты не смогли даже подняться в воздух.



*Анцифиров Иван Иванович (1896 – 1978 гг.)
- прославленный советский военачальник, генерал-майор, кавалер ордена боевого Красного Знамени (трижды: 1919, 1944 и 1945 гг. ), ордена Красной Звезды (1941 год), ордена Отечественной войны I степени (1943 год), ордена Кутузова II степени (1943 год), ордена Суворова II степени (1944 год), ордена Богдана Хмельницкоого II степени (1944 год), ордена Ленина (дважды: 1944 и 1967 гг.). С августа 1941 года стал командовать 1105-ым стрелковым полком, который действовал на Западном фронте в составе 328 стрелковой дивизии. Летом и осенью 1942 года, когда шло сражение под Сталинградом, находился в составе 299-й стрелковой дивизии. В мае 1943 года стал командовать 97-й Краснознаменной ордена Суворова стрелковой дивизией. Участвовал в боях на Курской дуге, освобождал Полтаву, форсировал Днепр, участвовал в освобождении Левобережной Украины. В феврале 1945 года принял командование 188-й Краснознаменной Нижнеднепровской дивизией, которая дислоцировалась в Болгарии, а в дальнейшем — в Румынии, где и встретил День Победы.

По возвращении в Москву, в феврале 1944 года, я имел встречу с Керром, во время которой передал все, что мне стало известно о действиях Советской Армии в районе Кировограда.
Обладая хорошей зрительной памятью, на имевшейся у Керра карте я примерно восстановил боевую обстановку под Кировоградом, а также охарактеризовал последующую Корсунь-Шевченковскую операцию Советской Армии по окружению и уничтожению крупной группировки немецких войск.
- Как нам известно, в 5-ую гвардейскую армию Вы выезжали и в январе 1945 года.
- Начало операции Советской Армии на Сандомирском направлении застало меня в пути. По прибытии на командный пункт 5-ой гвардейской армии я выразил Лямину свое недовольство тем, что меня не пригласили к началу операции.
Лямин извинился, сославшись на свою занятость, вследствие чего он не сумел своевременно  поставить меня в известность о начале наступления.
Под Ченстоховой я имел разговор с Жадовым, который поделился со мной планами организации переправы через Одер.
Жадов уведомил меня о поступившем из Москвы, из Ставки Верховного Главнокомандующего, приказе, гласившем, что всем бойцам и командирам, первым переправившимся на ту сторону Одера, будет присваиваться звание Героя Советского Союза.
При поездке в 5-ю гвардейскую армию в январе 1945 года мне удалось собрать наиболее обстоятельную информацию о положении дел на фронте и снова увезти с собой карту оперативной обстановки в ряде районов на Сандомирском направлении.
- Вам предъявляется изъятая у Вас при обыске секретная карта, в масштабе – 2 километра, с нанесенной на ней опертивной обстановкой в январе 1945 года на Сандомирском направлении, западнее Сандомира, а также в районах Кельце, Ченстохова, Люблинец, Сосновец и Краков.
Уточните, как попала к Вам эта карта?
- Карта, как и в первом случае, была передана мне генералом Ляминым.
- Говорите правду! Лямин был осведомлен о Вашей шпионской связи с англичанами?
- Нет. Он этого не знал. По возвращении в Москву о ходе Сандомирской операции и организации переправы советских войск через Одер я проинформировал Керра, который попросил разъяснить ему обстановку по карте, что мною и было сделано.
Вот те дополнения, которые мне хотелось сделать, чтобы полностью охарактеризовать свою преступную связь с англичанами и содержание шпионских сведений, которые я передавал им.
- Арестованная нами и хорошо известная вам ВОДОВОЗОВА МАЙЯ ВЛАДИМИРОВНА, служившая курьером у корреспондента английского агентства “Рейтер” Кинга, показала, что в начале 1944 года через нее Вы добились встречи с Керром.
Свидание с Керром потребовалось Вам, чтобы снабдить его добытой в 5-ой гвардейской армии шпионской информацией?
- С Керром весной 1944 года я действительно встречался и передал ему сведения, полученные мною в штабе 5-ой гвардейской армии, но не помню, чтобы это свидание было устроено Майей Водовозовой.
- В таком случае сама Водовозова напомнит вам обстоятельства, предшествующие вашей встрече с Керром.
Введите арестованную!
- Вопрос Майе Водовозовой.: Ранее Вы показали, что являлись связной между англичанами и Юдиным и в начале 1944 года по просьбе Юдина организовали ему встречу с Керром. Так ли это?
- Встреча Юдина с Керром была устроена мною через Гарольда Кинга, московского корреспондента английского агентства “Рейтер”, у которого я работала на поручениях курьером.
- Между тем Юдин отрицает Ваши показания. Напомните ему об этом.
- Как я заявляла и ранее, после ареста моей матери – Водовозовой Н.Д., являвшейся секретарем московского корреспондента английской газеты “Дейли Телеграф энд Морнинг Пост” Альфреда Чоллертона, Юдин на время прекратил бывать у нас на дому, но я продолжала посещать его квартиру в доме №3 по Колхозной улице
В одно из моих посещений Юдин обратился с просьбой, чтобы я через Кинга устроила ему встречу с Керром. Я согласилась и в тот же день передала Кингу просьбу Юдина.
На следующий день Кинг сообщил, что английский посол примет Юдина, о чем я и поставила его в известность.
- Вопрос Юдину: Как видите, Водовозова М.В. утверждает, что она являлась посредником в организации Вашей встречи с английским послом в Москве Керром. Вы это теперь признаете?
- Да, действительно, об одной из встреч с Керром я договаривался через Майю, но в какой это было раз не помню.
- Какие еще шпионские поручения выполняла Водовозова М.В.?
- Как я уже показывал на предыдущих допросах, через Майю в начале 1944 года я тайно направил письмо Черчиллю. Больше к услугам Водовозовой я не прибегал.
- Вопрос Майе Водовозовой: Верно ли это?
- Нет, не верно! В адрес Керра я передала от Юдина не один, а три пакета: первый раз – в конце 1943 года и дважды – в начале 1944 года, включая и письмо к Черчиллю.
- Вопрос Юдину: Таким образом, выясняется, что вы не один, а три раза прибегали к услугам Водовозовой М.В. для тайной передачи документов Керру. Вы подтверждаете это? Что содержалось в этих пакетах?
- В одном – письмо Черчеллю, а в двух остальных мои рукописи, в которых излагались последние достижения советской медицинской науки, но какие точно, сказать сейчас затрудняюсь, так как научные труды для опубликования их в зарубежных изданиях я передавал несколько раз.
- Вопрос Юдину: Теперь Вы убедились, что следствие располагает достоверными и исчерпывающими данными о ваших вражеских связях, быть может, Вы сами, не дожидаясь дальнейшего изобличения, покажите о них?
- Я назвал свои связи – Чоллертона и Керра, которым на протяжении ряда лет поставлял шпионские сведения. Были у меня и другие близкие личные, но отнюдь не вражеские связи.
- В том числе и среди военных?
- Да, как я показывал и ранее, среди военных я также имел много друзей.
- Если Вы не понимаете, то мы уточним, что речь сейчас идет о лицах, разделяющих Ваши враждебные советской власти позиции. О них и показывайте.
- С такими лицами я знаком не был.
- Поскольку Вы продолжаете запирательство, то очная ставка с Водовозовой Майей Владимировной будет возобновлена. Введите арестованную повторно.
- Вопрос Водовозовой Майе: На следствии Вы признали, что были осведомлены о вражеских связях Юдина среди военных. Что Вам об этом известно?
- В октябре или ноябре 1942 года моя мать – ВОДОВОЗОВА НАТАЛЬЯ ДМИТРИЕВНА, как-то возвратившись домой от Юдина, за ужином в моем присутствии передала своему мужу Рупневскому, что имела интересный разговор с Юдиным. Последний, как заявила мать, рассказал ей, что от одного крупного военного ему стало известно о том, что в Советской Армии имеется группа лиц, недовольных Советским правительством и имеющих намерения по окончании войны осуществить некоторые мероприятия для изменения политической обстановки в стране.
- Вопрос Водовозовой М.В.: Юдин называл Вашей матери фамилии этих военных?
- Фамилию одного из них Юдин моей матери назвал. Если разрешите, я могу сейчас в присутствии Юдина сказать, о ком именно сообщил он моей матери?
- Нет, фамилию Вам называть не надо. Не пора ли Вам, арестованный Юдин, самому открыть свои вражеские связи?
Следует добавить и то, что хотя вы и заявили, что не заслуживаете упрека в неискренности, Ваше поведение на следствии свидетельствует о нежелании раскрыть все свои преступные замыслы и связи. В связи с чем мы должны Вам заявить, что в таком случае и с нашей стороны не рассчитывайте на снисхождение. К тому же в распоряжении следствия уже достаточно материалов, полностью изобличающих Вас как английского шпиона.
- Мне все понятно. И тем не менее, я продолжаю утверждать, что Майя Водовозова не была посвящена в характер моих отношений с некоторыми военными.
- В таком случае, для очной ставки приглашается ее мать - осужденная Водовозова Наталья Дмитриевна.
- Вопрос Водовозовой Н.Д.: Известны ли Вам факты, характеризующие политическое лицо арестованного Юдина?
- Да, известны. Юдин по убеждениям человек антисоветских взглядов и, поддерживая со мной, с английской шпионкой, близкие доверительные отношения, никогда от меня этого не скрывал.
Так, поздней осенью 1942 года Юдин у себя на квартире поставил меня в известность о существовании группы военных, стремящихся к изменению политического курса в стране.
- Вопрос Водовозовой Н.Д.: При каких обстоятельствах осведомил Вас об этом Юдин?
- В октябре или ноябре 1942 года, в один из вечеров, я пришла в гости к жене Юдина, Наталье Владимировне. Вслед за мной, минут через 5-10, появился Сергей Сергеевич, который был заметно возбужден и, как мне показалось, обрадовался моему приходу.
Пригласив меня к себе в кабинет и усадив в кресло, Юдин с присущим ему жаром, азартно жестикулируя руками, стал рассказывать о посещении им одного знакомого, как он заявил, крупного военного работника. Последний, по словам Юдина, сообщил, что некоторые военные недовольны существующими в стране порядками и надеются по окончании войны изменить эти порядки. По заявлению Юдина, его знакомый военный выразился так: “Мы должны добиться, чтобы у каждого из нас был свой дом, свой стол и своя кружка”.
Продолжая разговор, Юдин сказал, что один из высших командиров Советской Армии, принадлежащий к группе лиц, недовольных правительством, после войны сам войдет в состав правительства и, влияя изнутри на руководство страной, добьется перемен в политике правительства. По тону, каким Юдин произнес все это, я поняла, что существование преступной группы среди военных его радовало, и он разделял ее вражеские установки.
По возвращении домой, находясь под свежими впечатлениями, я передала содержание состоявшегося разговора с Юдиным моему мужу Александру Рупневскому в присутствии моей дочери Майи.
- Вопрос Юдину.: Ну, что Вы теперь скажете, после того как Ваше заявление о вражеских намерениях некоторых военных воспроизвела и осужденная Н.Д.Водовозова?
- У меня нет оснований не верить Водовозовой, которую я знаю как женщину серьезную и правдивую. Однако я просил бы Наталью Дмитриевну привести и другие обстоятельства нашей встречи, если она их не забыла.
- Заявление Водовозовой Н.Д.: Сергей Сергеевич, пожалуйста, вспомните! Я пришла к Вам домой уже затемно. В Вашем кабинете были опущены шторы, и на столе горела лампа. Через несколько минут Вы вошли, держа в руках ключи от своей автомашины. Я Вас редко видела в таком возбужденном состоянии, как тогда. Вы усадили меня в кресло и наедине передали мне разговор, который состоялся у Вас с одним военным. Меня удивляет, что Вы не вспоминаете столь существенного разговора, который мне полностью Вы передали и который во всех деталях врезался в мою память.
- Вопрос Водовозовой Н.Д.: Юдин Вам тогда кого-либо называл из участников этой преступной группы заговорщиков и врагов нашего правительства?
- Называл! Это был командующий, Главный маршал артиллерии ВОРОНОВ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ.
- Вопрос Юдину: Быть может, теперь, наконец, Вы покажите всю правду?
- Наталья Дмитриевна на очной ставке в моем присутствии не назвала фамилию военного, разговор с которым я ей передал. Однако она, действительно, эту фамилию знала с моих же слов.
До встречи с Водовозовой я неоднократно виделся с Вороновым и, как уже показывал, весной 1942 года он приезжал навестить меня в санатории “Архангельское” под Москвой, где я отдыхал после болезни.
По выздоровлении я посещал Воронова на его даче по Можайскому шоссе.
Встречаясь с Вороновым, я ему как другу высказывал свои обиды и недовольство несправедливым отношением ко мне правительства. Кроме того, я утверждал, что ученых в Советском Союзе зажимают, что в стране отсутствует политическая свобода, и высказал ему некоторые другие клеветнические измышления о положении в СССР.
Откровенная беседа с Вороновым состоялась у меня на его даче в конце 1942 года. За давностью времени я затрудняюсь воспроизвести дословно весь мой разговор с Вороновым, но смысл его сводился к следующему.
При встрече с Вороновым я, как обычно, начал высказываться о своих обидах на свое положение как ученого и несправедливое отношение ко мне правительства, после чего стал ругать существующие в стране порядки.
Воронов на этот раз не только согласился со мной, но и выразил свое отношение к политическому положению в стране.
Воронов заявил, что многие военные недовольны политической обстановкой в стране и, пользуясь тем, что во время войны они, обретя определенную силу и веру в них народа, имеют намерения оказать давление с целью изменения существующих порядков.
“Сейчас, когда идет война, этим заниматься не время, - продолжал Воронов, - но вот закончится война, и дела пойдут по-иному”.
В заключение разговора Воронов заявил: “…Подождите, с окончанием войны наши люди войдут в правительство и изменят политический курс в стране…”.
В дальнейшем я попытался уточнить, о чем ведет речь Воронов, но ничего нового добиться от него так и не удалось
Вместе с тем, должен заявить, что я не помню, произнес ли Воронов в этот раз фразу, которую привела в своих показаниях на очной ставке Водовозова, о том, чтобы у каждого был свой дом, свой стул и своя кружка. Судя, однако, по тому, что их так отчетливо помнит Водовозова, видимо, он так и сказал.
- Таким образом, как видно из всего хода следствия по Вашему делу, Вы арестованный Юдин, ни на минуту не прекращаете попыток умолчать о совершенных Вами преступлениях и скрыть Ваши вражеские связи, особенно среди военных. Учтите, однако, что Вы будете допрашиваться, пока не выдадите все без остатка ваши преступные связи и замыслы.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОГО ЮДИНА СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА И ОЧНОЙ СТАВКИ ЕГО С АРЕСТОВАННОЙ ГОЛИКОВОЙ МАРИИ ПЕТРОВНЫ
[п.2. 24]
10 января 1949 года.
- Продолжим наш допрос, уважаемый профессор!
Из материалов следствия нам хорошо известно, что в курсе всех Ваших преступных связей последнего периода, кроме Н.Д.Водовозовой, была и операционная сестра Голикова Мария Петровна, арестованная также.
- Так, Голиковой  М.П. я неоднократно заявлял, что с окончанием войны правительство ввело еще более жесткий режим в стране и зажало в тиски науку, литературу и искусство.
В разговоре с Голиковой я злобно утверждал, что Правительство и ЦК Партии посредством публичного выступления академика Лысенко, отвергло науку, создававшуюся веками у нас в стране, а также на Западе, и сместило многих ученых, обладающих мировой известностью. Ввиду чего, многие ученые, проявив солидарность, заявили о своем выходе из состава Академии наук СССР.
Однако я утверждаю, что относительно своего разговора с главным маршалом артиллерии Вороновым, который имел место в 1942 году, Голикову М.П. в известность не ставил.
- Между тем известно, что Голиковой Вы не только высказывали свое враждебное отношение к Советской власти, но и убеждали ее, что в скором времени последуют изменения в политическом положении в стране.
В целях выяснения истины Вам сейчас будет дана очная ставка с Голиковой Марией Петровной. Введите арестованную.
- Вопрос арестованной Голиковой М.П.: Скажите, Юдин Вам выражал свое отношение к существующему строю в стране?
- Да, высказывал. Он неоднократно заявлял мне о своей ненависти к Советской власти. С окончанием Отечественной войны Юдин стал уверять меня, что в недалеком будущем произойдут изменения в политической жизни страны, связанные с предстоящими изменениями в составе правительства.
Кроме того, в середине 1945 года Юдин у себя в служебном кабинете в Институте имени Склифосовского в разговоре один на один мне заявил, что ожидаются изменения в правительстве, которое вскоре возглавит маршал ЖУКОВ ГЕОРГИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ.
Юдин утверждал, что Жуков не только станет главой правительства, но и переменит состав Совета Министров, введя в него близких ему людей. Как выразился Юдин, Жадова и прочих своих орлов.
- Вопрос Юдину: Вы подтверждаете показания Голиковой?
- Да, подтверждаю. Я действительно заявил Голиковой о предстоящих изменениях в составе правительства.
Но при этом я имел в виду свой разговор не с Жуковым, а Вороновым, который мне во время одной из бесед заявил, что в состав правительства войдут наши люди.
Что же касается маршала Жукова Г.К., то я его охарактеризовал в этом разговоре как наиболее влиятельную политическую фигуру из числа военных. Далее я заявил, что, по моему убеждению, Жуков является национальным героем, спасшим Россию, как в свое время это сделал Суворов. Я уверял Голикову, что за Жуковым пойдет весь народ, особенно колхозники, которые знают его как “мужика от сохи”, и он не станет гнуть людей в бараний рог, как это делается сейчас в стране.
Признаю также, что я возводил гнусные клеветнические измышления по адресу Сталина и высказывал пожелание его смерти.
Жадов в разговоре со мной восторгался также военным талантом Жукова. Прогуливаясь со мной по аллеям парка в Архенгельском, Жадов много говорил о Жукове, называя его выдающимся военным руководителем.
Жадов в разговоре со мной также подчеркнул, что Жуков попал в опалу из-за своих критических высказываний в адрес правительства, уверяя, что, несмотря на все происшедшее, большинство видных военных начальников остаются по-прежнему верными соратниками и друзьями Жукова. Это все, что мне известно о Жадове и Жукове.
/ЮДИН/

15 января 1949 года Комаров еще раз рассмотрев следственный материал и приняв во внимание, что арестованный Юдин Сергей Сергеевич достаточно изобличается в том, что является агентом английской разведки, которой на протяжении ряда лет передавал шпионские данные о Советской Армии и положении в СССР; установив при этом вражескую связь с некоторыми высшими командирами Советской Армии, недовольными советским строем и замышлявшими преступные действия против правительства, готовит на основании всего вышеизложенного обвинение Юдину по ст.ст. 58-1 “б”, 58-10 ч.1 и 58-11 УК РСФСР, о чем начальник Следственной части по особо важным делам МГБ СССР полковник Комаров В.И. докладывает министру и 16 января 1949 года Абакумов докладывает Сталину о ходе проведения следствия и его результатах, ознакомившись с которыми Сталин дает распоряжение с резолюцией в левом верхнем углу «Разослать членам девятки. Сталин».

«Строго секретно»
СПЕЦСООБЩЕНИЕ В.С. АБАКУМОВА И.В. СТАЛИНУ
С ПРИЛОЖЕНИЕМ  ПРОТОКОЛА ДОПРОСА С.С. ЮДИНА [п.2. 115]
16 января 1949 г.
Т.т. СТАЛИНУ, МОЛОТОВУ, БЕРИЯ, МАЛЕНКОВУ, ВОЗНЕСЕНСКОМУ,
МИКОЯНУ, КАГАНОВИЧУ, БУЛГАНИНУ, КОСЫГИНУ

По поручению тов. Сталина посылаются Вам для ознакомления записка т. Абакумова от 16.1.49 г. и протокол допроса арестованного Юдина С.С. от 15.1.49 г.
ПРИЛОЖЕНИЕ: на 11 листах [п.2. 114].
Заведующий Особым сектором ЦКА. Поскребышев Совершенно секретно Товарищу СТАЛИНУ И.В.
Докладываю, что в связи с представленным главным маршалом артиллерии Вороновым объяснением по поводу показаний арестованного ЮДИНА С.С., из которого видно, что Воронов отрицает не только преступную связь, но даже наличие близких отношений с ЮДИНЫМ и факт посещения последним в конце 1942 года его подмосковной дачи в районе села Успенское, ЮДИН нами вновь был подробно допрошен о всех его встречах и взаимоотношениях с Вороновым.
ЮДИН показал, что, познакомившись с Вороновым в 1940 году в Центральном военном госпитале в Москве, они вскоре установили дружеские отношения.
Неоднократно встречаясь с Вороновым, показал далее ЮДИН, он получал от Воронова информацию о происходивших и намечавшихся операциях Советской Армии против немцев и передавал ее впоследствии англичанам, с которыми ЮДИН находился в шпионской связи.
В июне 1942 года, как показал ЮДИН, Воронов в знак дружбы посетил его в санатории Архангельское, где ЮДИН находился на излечении, и проинформировал о положении дел на фронтах.
В конце 1942 года, по показаниям ЮДИНА, он посетил Воронова на его подмосковной даче по Можайскому шоссе и получил сведения об операциях по окружению и уничтожению немецкой группировки ПАУЛЮСА под Сталинградом.
В эту встречу, — показывает далее ЮДИН, — Воронов, находившийся с ним один на один, заявил, что имеются военные, недовольные существующими в стране политическими порядками. «По окончании войны, — сказал Воронов, — наши люди войдут в правительство и добьются изменения поли¬тического курса в стране».
ЮДИН также показал, что на протяжении 1943—1944 г.г. он неоднократно посещал Воронова на службе, в штабе командующего артиллерией Красной Армии. По просьбе ЮДИНА, направлявшегося в действующую армию, Вороновым трижды были предоставлены в его распоряжение самолеты. Это были личные дружеские услуги Воронова, — показал ЮДИН, — так как на фронт он выезжал по командировкам Главного Санитарного Управления Красной Армии.
Далее, ЮДИН в своих показаниях излагает обстоятельства посещений им Воронова по месту службы последнего, а также приводит подробности поездки на дачу Воронова и внутреннего описания самой дачи.
Через нашу агентуру выяснено, что с лета 1942 года, как только Воронову была предоставлена эта дача, там поселилась и проживала осенью и зимой 1942 года семья Воронова. Сам Воронов в свои приезды с фронта также ос¬танавливался на даче. Это же обстоятельство подтвердилось и при проверке через комендатуру дачного поселка в селе Успенское.
Воронов в своем объяснении, отрицая встречи с ЮДИНЫМ осенью 1942 года, утверждает, что в этот период он постоянно находился на фронтах.
Установлено, что Воронов и в этом случае дает лживые объяснения.
По существующему порядку Вороновым при отъездах из Москвы и по возвращении отдавались соответствующие приказы лично им же и подписывавшиеся. Проверкой выяснено, что осенью 1942 года Воронов находился в Москве с 1 сентября по 23 октября, с 31 октября по 3 ноября и с 14 по 19 ноября.
Причем, как отмечает агентура, приезжая в Москву на 1—2 дня и не приступая, по существу, к своим обязанностям, Воронов мог и не отдавать такие приказы.
Допрошенная нами арестованная ГОЛИКОВА М.П., бывшая медицинская сестра института имени Склифосовского, сожительствовавшая с ЮДИНЫМ, подтвердила его показания о том, что в июне 1942 года Воронов посетил ЮДИНА в санатории «Архангельское». ГОЛИКОВА показала, что у дверей комнаты ЮДИНА она встретила Воронова, направлявшегося к ЮДИНУ. Как видно из приказов Воронова по Управлению начальника артиллерии, с 4 июня по 12 июля 1942 года он находился в Москве.
Также нашли полное подтверждение факты посещения ЮДИНЫМ служебного кабинета Воронова в 1943—1944 г.г. Старший адъютант Воронова полковник Митерин А.И. сообщил, что по приказанию Воронова в 1943— 1944 гг. он неоднократно заказывал пропуск ЮДИНУ для прохода в здание штаба Командующего артиллерией и лично видел, как ЮДИН заходил в кабинет к Воронову. Тот же Митерин, по его сообщению, выполнял приказания Воронова о предоставлении в распоряжение ЮДИНА самолетов.
Митерин также сообщил, что Воронов, принимая ЮДИНА и удовлетворяя его просьбы о предоставлении самолетов, вместе с тем, начиная с 1943 года, избегал личных встреч с ЮДИНЫМ вне службы и отказывался брать его с собой на охоту, хотя ЮДИН через Митерина настойчиво этого добивался.
Таким образом, произведенной МГБ СССР проверкой установлена правдивость показаний ЮДИНА и тем самым несостоятельность попыток Воронова в своих объяснениях опорочить эти показания.
При этом представляю протокол допроса арестованного ЮДИНА С.С.
/АБАКУМОВ/
16 января 1949 года
–  –  –
Вопрос: Следствие считает необходимым уточнить обстоятельства ваших встреч с *главным маршалом артиллерии Вороновым*.
(здесь и далее * ---------* - вписано в машинописный текст от руки)
Скажите, когда и где вы познакомились с *Вороновым*?
Ответ: Мы познакомились в начале 1940 года в Центральном военном госпитале, расположенном в Серебряном переулке, в Москве. Начальник госпиталя МАНДРЫКА пригласил меня как профессора на медицинскую консультацию к *Воронову* по поводу его заболевания после автомобильной катастрофы, случившейся с ним на польском фронте в конце 1939 года.
Не удовлетворившись представленными мне рентгеновскими снимками, я потребовал, чтобы рентгеновское просвечивание было произведено в моем присутствии.
С уверенностью утверждаю, что на просвечивание, имевшее место в том же госпитале, кроме заведующего рентгеновским кабинетом Григория Антоновича (фамилию не помню) был приглашен и главный рентгенолог Московского областного клинического института профессор ДИЛЛОН. Так состоялось мое первое знакомство с *Вороновым*.
Впоследствии рентгеновское просвечивание производилось в моем присутствии неоднократно, с небольшими промежутками.
Вопрос: В каких отношениях вы были с *Вороновым*?
Ответ: В дружеских.
Вопрос: Какие основания имеются у вас заявлять, что с *Вороновым* вы находились в дружеских отношениях?
Ответ: Рентгеновское просвечивание и заключение консилиума врачей не оставляли сомнений в необходимости хирургического вмешательства. Зная меня как видного специалиста в своей области, *Воронов* смотрел на меня как на наиболее вероятного хирурга, который будет его оперировать. С этого и началось наше сближение.
В последующие годы я посещал *Воронова* неоднократно, и не только в связи с его болезнью.
В знак дружбы * Воронов*, несмотря на занятость, в связи с случившимся со мной в 1942 году тяжелым сердечным приступом навестил меня, что, разумеется, выходит за рамки обычных отношений больного и наблюдающего за ним врача. К тому же оба мы были страстные охотники, и разговоры об охоте еще более нас сблизили.
При встречах у *Воронова* я получал наиболее достоверную информацию о происходивших и намечавшихся операциях Советской Армии против немцев и передавал ее затем англичанам, с которыми находился в шпионской связи. Между мною и *Вороновым* имели также место разговоры на политические темы, о чем мною были даны подробные показания на допросе 4-го января этого года.
Должен добавить, что при обращении с личными просьбами *Воронов* мне ни в чем не отказывал. Таким образом, отношения, сложившиеся у меня с *Вороновым*, позволили считать его наиболее близким мне человеком среди военных, о чем я говорил в своем окружении и, в частности, секретарю английского корреспондента в Москве ЧОЛЕРТОНА — Наталье ВОДОВОЗОВОЙ, с которой я был знаком еще с 1936 года.
Вопрос: А теперь переходите к обстоятельствам всех ваших встреч с *Вороновым*.
После 1940 года *Воронов* обращался к вам за медицинской консультацией?
Ответ: Да, меня неоднократно вызывали к *Воронову*.
Вопрос: В связи с чем?
Ответ: Как я уже показал, в Центральный военный госпиталь меня приглашали к *Воронову* на консультацию.
В июне 1942 года *Воронов* приехал ко мне в санаторий «Архангельское», под Москвой, где я находился на излечении после сердечного приступа.
Вопрос: По какому поводу приезжал к вам *Воронов*?
Ответ: Это был приятный для меня дружеский визит *Воронова*, сочувственно отнесшегося ко мне в связи с болезнью.
*Воронов* приехал ко мне в непогоду, под проливным дождем. Нам не хотелось оставаться в помещении санатория, и мы спустились вниз, где прогуливались в крытой галерее Юсуповского дворца.
Вопрос: О чем вы разговаривали с *Вороновым* в Архангельском?
Ответ: *Воронов* осведомился о моем состоянии здоровья, а я, в свою очередь, спросил у него, как он себя чувствует. Затем разговор коснулся положения на фронтах.
*Воронов* охарактеризовал положение советских войск на германском фронте и ближайшие перспективы военных действий. Помню, что в эту встречу *Воронов* передал мне об обещании ЧЕРЧИЛЛЯ открыть второй фронт.
Вопрос: Известно ли кому-либо о посещении вас *Вороновым* в санатории «Архангельское»?
Ответ: В день приезда *Воронова* в гостях у меня в санатории «Архангельское» находились моя жена Наталья Владимировна, мой брат Петр ЮДИН и медицинская сестра института им. Склифосовского Мария ГОЛИКОВА, с которой я сожительствовал ряд лет.
Как только доложили о приезде *Воронова*, мои гости удалились, но, как впоследствии рассказывала ГОЛИКОВА, в дверях она лицом к лицу столкнулась с *Вороновым*.
Вопрос: После приезда к вам *Воронова* в «Архангельское» вы еще с ним встречались?
Ответ: Да.
Вопрос: Когда и где?
Ответ: В конце 1942 года я посетил *Воронова* на его подмосковной даче.
Вопрос: По собственной инициативе?
Ответ: Нет, по приглашению *Воронова*.
Вопрос: Вы твердо помните, что посетили *Воронова* на его даче?
Ответ: Посещение дачи *Воронова* мне хорошо запомнилось, тем более что поездка туда и обратно отняла свыше трех часов.
Вопрос: Где, по какому шоссе, в каком удалении от Москвы расположена дача *Воронова*?
Ответ: Дело происходило в начале зимы. За мной была прислана автомашина от *Воронова*. Вспоминаю, что это был автомобиль заграничной марки, но какой именно, я не рассмотрел.
Мы выехали по Можайскому шоссе, миновали два патрульных поста с временными шлагбаумами, которые без остановки открывались, так как с правой стороны кабины шофера по нажиму кнопки автоматически опускался освещенный электричеством пропуск, что, как помню, меня очень забавляло. Документы у нас не проверяли.
Проехав по Можайскому шоссе километров 25—30, шофер замедлил ход и сделал поворот вправо от шоссе. Затем мы ехали довольно долго, сделали еще несколько поворотов и проследовали по аллее, насколько я мог в темноте разобрать, березовой или тополевой, так как виделись деревья со светлыми  стволами. Мы подъехали к невысокому забору, и по сигналу автомашины нас пропустили в ворота.
Вопрос: Как долго вы ехали к даче *Воронова*?
Ответ: Свыше часа.
Вопрос: Какой внешний вид имеет дача *Воронова*?
Ответ: Из Москвы мы отправились под вечер и ехали с ограниченным светом вследствие затемнения, связанного с военным временем, поэтому внешнего вида дачи я не рассмотрел. Помню, однако, что дача состоит из двух этажей.
Я вошел в дачу с торцового заднего входа и после маленьких сеней и передней очутился в прямом коридоре, где разделся и прошел в комнату, имею¬щую вид столовой или гостиной, с полукруглой или граненой противоположной стеной. Дача была деревянная, внутри оштукатуренная.
В комнате меня встретила женщина средних лет, оказавшаяся женой *Во¬ронова*. Она назвала свое имя и отчество: Любовь Михайловна. Я познакомился с ней, но виделся единственный раз лишь на даче у *Воронова*. Мы присели у стола и обменялись малозначительными фразами. Вскоре вошел Воронов*, и вместе с ним, миновав коридор, я зашел в маленькую комнату, налево, не помню только, на первом или втором этаже. В комнате стояли диван или тахта, два стула и маленький столик.
Вопрос: Какой разговор имел место у вас с * Вороновым* на его даче?
Ответ: Я осведомился, как *Воронов* себя чувствует, на что он ответил: хорошо. О его болезни мы не распространялись, так как на эту тему все было давно переговорено.
Воспользовавшись удобным моментом, я стал расспрашивать *Воронова* о положении дел под Сталинградом, зная, что *Воронов* руководит операциями по окружению немецкой группировки ПАУЛЮСА.
Будучи осведомлен, что в окружении находилось целых 22 немецких дивизии, я спросил у *Воронова*, насколько прочно замкнута эта группировка.
Воронов* ответил, что окружение солидное, немцам вырваться не удастся, и добавил, что для уничтожения немецкой группировки от стянул артиллерию даже из-под Москвы, причем первое время намерен обстреливать войска противника через Волгу.
В эту встречу у меня с *Вороновым* состоялся разговор против советского правительства, о чем я уже дал подробные показания на допросе 4 января этого года. *Воронов*, находясь со мной один на один, мне прямо заявил, что есть военные, которые недовольны существующими в стране политическими по¬рядками. По окончании войны, — закончил *Воронов*, — наши люди войдут в правительство и добьются изменения политического курса в стране.
Я попытался продолжить заинтересовавший меня разговор, но *Воронов* уклонился от этого. Вскоре мы попрощались, и на той же автомашине, предоставленной в мое распоряжение *Вороновым*, я вернулся в Москву.
Вопрос: В последующем вы встречались с *Вороновым*?
Ответ: Несколько раз я посетил *Воронова* на службе.
Вопрос: Когда?
Ответ: В первой половине 1943 года и дважды — в 1944 году.
Вопрос: Где именно вы бывали по месту службы *Воронова*?
Ответ: В штабе командующего артиллерией Красной Армии, на Солянке, в Москве.
Вопрос: При поездке к *Воронову* на службу вас кто-либо сопровождал?
Ответ: Всегда сопровождала меня ГОЛИКОВА. Я ездил обычно на собственном автомобиле, которым управлял сам, без шофера. ГОЛИКОВА оставалась в автомашине, караулила ее и в зимнее время прогревала мотор.
Вопрос: Что вы можете показать о порядке допуска в штаб командующего артиллерией Красной Армии?
Ответ: После въезда через главные ворота знаменитого Казаковского здания, со стороны Солянки метров за 120 дорогу преграждал временный шлагбаум. За ним находилось бюро пропусков. Здесь я всегда останавливал авто¬машину, в которой оставалась ГОЛИКОВА.
По воинским документам я получал заранее заказанный мне по договоренности с *Вороновым* или его адъютантом пропуск и следовал по аллее до центрального внутреннего двора, после чего, огибая вправо и делая пол¬ную четверть окружности, направлялся к главному входу в здание, где работал *Воронов*. У входа дважды проверяли пропуск, после чего, поднявшись ступеньки на две, я шел вправо по коридору и заходил с левой стороны в приемную. Помню в приемной большое окно на правой стороне и диван, расположенный против обитого шторами тамбура, ведущего в кабинет к *Воронову*.
Вопрос: Опишите служебный кабинет *Воронова*.
Ответ: Миновав тамбур, я попадал в большой кабинет *Воронова*, прямоугольной формы, в котором все окна были расположены с правой стороны, а на левой стороне не имелось ни одного окна. В глубине комнаты находился письменный стол с придвинутым к нему другим столом гораздо больших размеров со стульями, расположенными с обеих его сторон. На столе у *Воронова* мне запомнились кустарные поделки, представлявшие миниатюрные артиллерийские снаряды. Вспоминаю, что вдоль задней стены, ближе к левому углу от входа, была расположена привлекавшая к себе внимание репродукция с какой-то старинной пушки.
Вопрос: Зачем потребовались ваши посещения *Воронова* по месту его службы?
Ответ: На службу к *Воронову* я ездил уже по собственной инициативе, с личными просьбами.
В середине 1943 года я обратился к *Воронову* перед моей поездкой с инспекцией Главного санитарного управления Красной Армии на фронт, под Кировоград. Мне потребовался самолет, и по моей просьбе он незамедлительно был предоставлен*Вороновым* в мое распоряжение.
Вопрос: Чем объяснить, что за самолетом вы обратились к *Воронову*, а не в командировавшее вас на фронт Главное санитарное управление Красной Армии?
Ответ: Мои близкие отношения с *Вороновым* позволяли мне обращаться к нему и с личными просьбами, причем отказа от него я никогда не получал.
Дважды за самолетами я адресовался к *Воронову* и в 1944 году, перед поездками в Ленинград и в район Варшавы, в расположение штаба РОКОССОВСКОГО. Оба раза *Воронов* любезно предоставил мне транспортные самолеты.
*Воронов* всегда очень хорошо принимал меня, как только я к нему обращался. *Воронов* обычно беседовал со мной об охоте и однажды, например, рассказал, что тульские рабочие подарили ему новое охотничье ружье, но он раскритиковал их новинку за неудачную конструкцию и непригодность ее к массовому производству.
В свою очередь, я никогда не упускал случая узнать новые данные о положении на фронтах, и *Воронов* мне эти данные сообщал. Однако после нашего разговора в 1942 году у *Воронова* на даче по собственной инициативе он перестал приглашать меня к себе на консультацию, хотя болезнь у него не прошла и он по-прежнему нуждался во мне.
Только один раз в 1943 году я был приглашен, и то не самим *Вороновым*, а администрацией Кремлевской больницы, на большой консилиум с участием профессоров ВИНОГРАДОВА, БАКУЛЕВА, МАНДРЫКИ и других.
Внешне *Воронов* оставался по-прежнему любезным, просьбы мои выполнял, но заметно избегал встреч со мной. После 1944 года *Воронова* я больше не видел.
Вопрос: Чем объяснить, что *Воронов* изменил к вам свое отношение?
Ответ: * Воронов*, как я полагаю, испугался и пожалел об откровенности со мной в разговоре при встрече у него на даче в 1942 году. Он явно хотел, чтобы этот рискованный разговор мною был забыт.
Вопрос: А сами вы делали попытки к возобновлению встреч с *Вороновым*?
Ответ: Да, такие попытки имели место с моей стороны. Зная, что *Воронову* доступны лучшие охотничьи угодья, я несколько раз довольно прозрачно намекал ему, что не прочь был бы разделить его компанию на охоте, но всегда получал уклончивые или неопределенные ответы. Между тем, посещая Центральный Совет военно-охотничьего общества, я узнавал о частых поездках *Воронова* на охоту и, не скрою, испытывал обиду, что мое общество ему неприятно. Однако продолжить с *Вороновым* изложенный выше разговор мне так и не удалось до моего ареста.
Вопрос: Все ли вы показали о вашей связи с * Вороновым*?
Ответ: Все.
Вопрос: Не оговариваете ли вы * Воронова*?
Ответ: Я снова заявляю, что показал о *Воронове* только правду.
Записано с моих слов верно и мною прочитано./ЮДИН/

Официального распоряжения Сталина или от кого-либо из членов девятки в отношении арестованного Юдина Абакумов до конца недели так и не получил, в связи с чем, чтобы завершить работу по этому делу Комарову было дано распоряжение подготовить заключительное обвинение, предъявить его Юдину и ознакомить с ним арестованного под подпись. А дальше отправить все материалы в Верховную коллегию для проведения судебного слушания и вынесения окончательного приговора.
В пятницу 20 января 1949 года Сергей Сергеевич Юдин был доставлен в кабинет к Комарову [п.2. 28].
- Арестованный Юдин Сергей Сергеевич, Вам предъявляется постановление о предъявлении обвинения о том, что вы являлись агентом английской разведки, которой на протяжении ряда лет передавали шпионские сведения о Советской Армии и положении в СССР. Кроме того, установили вражескую связь с некоторыми высшими командирами Советской Армии, недовольными советским строем и замышлявшими преступные действия против правительства, то есть совершили преступления, предусмотренные статьями 58-1 “б”, 58-10 ч.I и 58-2 УК РСФСР.
Вам понятно содержание обвинения?
- Да, для меня совершенно ясно, в чем я обвиняюсь.
- Признаете ли Вы себя виновным в предъявленном обвинении?
- Да, признаю.
- В чем именно Вы, признаете себя виновным?
- Я признаю себя виновным в том, что являясь выходцем из семьи фабриканта и убежденным кадетом, с первых дней существования Советской власти относился к ней враждебно. Мне был ненавистен установленный в стране новый политический строй, примириться с которым я не мог.
В курсе моих политических взглядов была ГОЛИКОВА МАРИЯ ПЕТРОВНА – медицинская сестра Института имени Склифосовского.
Мне трудно сейчас в деталях воспроизвести все наши разговоры на политические темы, но их было много.
Я бранил Советскую власть и поносил ее руководителей.
Голиковой я много раз говорил, что советские порядки вызывают во мне злобу, СССР называл нищенской страной – “совдепией” и утверждал, что всюду при существующей власти видно одно убожество.
В стране, заявлял я далее, существует жестокая диктатура партии и всю власть взяла в свои руки определенная группа во главе со Сталиным, которого я называл диктатором и делал по его адресу другие клеветнические выпады.
- Покажите, когда Вы установили шпионскую связь с английской разведкой?
- В 1936 году я сблизился с английским разведчиком – бывшим московским корреспондентом газеты “Дейли Телеграф энд Морнинг Пост” АЛЬФРЕДОМ ЧОЛЛЕРТОНОМ, с которым поддерживал шпионскую связь до лета 1943 года, то есть до времени, как Чоллертон выехал в Англию из СССР в отпуск и ему обратный выезд в Советский Союз как английскому разведчику был закрыт советскими органами.
В ноябре 1942 года Чоллертон связал меня с бывшим английским послом в Москве АРЧИБАЛЬДОМ КЕРРОМ.
- Какие шпионские сведения вы передали английской разведке?
- Англичан я снабжал сведениями главным образом военного характера, а также сообщал о положении в стране.
На протяжении Отечественной войны мне неоднократно довелось выезжать в действующую Советскую Армию, в районе Ржева, Наро-Фоминска, Демянска, Старой Руссы, Гомеля, Бобруйска, Нарвы и на другие участки фронта.
Зная заинтересованность англичан в получении шпионских сведений военного характера, при выезде на фронты путем личного наблюдения и в общении с советскими генералами и офицерами я собирал разведывательные данные о Советской Армии, ее техническом оснащении и морально-политическом состоянии личного состава, о происходивших и намечающихся операциях против германских войск, которые передавал англичанам.
Например, во второй половине 1941 года после выезда в районы Ржева и Наро-Фоминска я передал Чоллертону разведывательные данные, добытые мной на этих участках фронта.
В конце 1942 года я передал Чоллертону некоторые подробности плана предстоящей операции по уничтожению немецких войск под Сталинградом, ставшие мне известными из разговора с маршалом Вороновым, с которым я находился в дружеских отношениях.
В 1943-1945 годах я неоднократно снабжал Керра шпионскими сведениями о Советской Армии, добытыми мною в результате поездок в командировки на фронт в районы Кировограда и Сандомира.
- Как установлено, англичан Вы снабжали сведениями не только военного характера, но и выдавали им последние достижения советской науки. Не так ли?
- Я это признаю. Не ограничиваясь сбором для англичан шпионских сведений, я выдавал им последние достижения советской медицинской науки.
Англичанам мною были переданы научные труды о новом методе лечения огнестрельных ранений бедра посредством стрептоцида и наложения гипсовой повязки, чертежи и описание вновь изобретенного ортопедического стола для производства операций на нижних конечностях, а также материалы о достижениях советской медицины в области хирургии желудка и другие труды.
- Каким образом Вы передавали шпионские сведения англичанам?
- Сначала я это делал при встречах с Чоллертоном у него на квартире, при своем посещении английского посольства, а в ряде случаев сообщал англичанам шпионские сведения у себя в кабинете при их посещении Института имени Склифосовского.
В 1943 году после ареста секретаря Чоллертона ВОДОВОЗОВОЙ НАТАЛЬИ ДМИТРИЕВНЫ, которая была в курсе моей преступной связи с Чоллертоном, я, испугавшись провала, в течение года с лишним поддерживал шпионскую связь с англичанами тайно, через дочь арестованной – МАЙЮ ВОДОВОЗОВУ, работавшую курьером у английского корреспондента в Москве Кинга.
Через Водовозову Майю я трижды передал пакеты Керру с рукописями последних достижений медицинской науки, а в одном из пакетов передал личное письмо Черчиллю, с которым хотел установить личный контакт.
- Как уже было сказано в начале допроса, Вы также обвиняетесь во вражеской связи с некоторыми высшими командирами Советской Армии, имевшими преступные замыслы против правительства.
В этом Вы тоже признаете себя виновным?
- Признаю. Во второй половине 1942 года я имел несколько встреч с моим старым знакомым еще с довоенного времени – Главным маршалом артиллерии ВОРОНОВЫМ НИКОЛАЕМ НИКОЛАЕВИЧЕМ, которому высказал обиды и недовольства тем, что правительство ко мне несправедливо относится, в силу чего мне не дают полной свободы моих действий в Институте.
В разговоре с Вороновым я также утверждал, что ученых в Советском Союзе зажимают, в стране отсутствуют политические свободы и высказал некоторые другие клеветнические измышления о положении в СССР.
Воронов к моим враждебным высказываниям относился сочувственно, но особенно своими политическими убеждениями со мной не делился и только однажды, в конце 1942 года, у него на даче между нами состоялся откровенный разговор.
- В чем он заключался?
- При встрече с Вороновым я, как обычно, начал высказывания обид на свое якобы незавидное положение как ученого и несправедливое отношение ко мне правительства, после чего стал ругать существующие в стране порядки.
Воронов на этот раз не только согласился со мной, но и выразил свое отношение к политическому положению в стране.
Воронов заявил, что военные не довольны политической обстановкой в стране и, пользуясь тем, что во время войны они обрели определенную силу, имеют намерения и надеются оказать давление с целью изменения существующих порядков.
“Сейчас, когда идет война, этим заниматься не время, – продолжал Воронов, - но вот закончится война, и дела пойдут по-иному”.
В заключение разговора Воронов заявил: “Подождите, с окончанием войны наши люди войдут в правительство и изменят политический курс в стране”.
В дальнейшем я попытался уточнить, о чем Воронов ведет речь конкретно, но ничего нового добиться от него так и не удалось.
Вот в чем я признаю себя виновным перед Советским государством.
Подробные же показания я уже дал на предыдущих допросах и сейчас их полностью подтверждаю”.
/ЮДИН/

*    *    *
Учитывая, что предъявленное арестованному Сергею Сергеевичу Юдину обвинение подразумевало исключительную меру наказания, оставалось только ждать суда, окончательного вынесения приговора и его непосредственного исполнения.
Однако этого не произошло ни на следующий день, ни через месяц. В первых числах февраля Сергея Сергеевича Юдина переводят в Лефортовскую тюрьму. Что же произошло? Про него забыли? Ответ один – срок следствия продлен. Не понимая, что происходит, в конце февраля 1949 года Сергей Сергеевич Юдин объявляет голодовку.
*    *    *
Тем временем в кремлевских коридорах. Внезапную смерть Жданова Иосиф Сталин переживал тяжело. Из-за развившегося гипертонического криза с выраженной одышкой и головокружением он даже не смог участвовать в похоронах своего ближайшего соратника, которые состоялись 2 сентября 1948 года.
Принципиальных изменений в перераспределении полномочий между членами Политбюро ЦК ВКП(б) после смерти Жданова не произошло. Должность Жданова –Председателя Совета Союза Верховного совета СССР занял второй секретарь Московского горкома партии Парфенов И.А., Булганин Н.К. к этому времени уже был назначен министром Вооруженных Сил СССР, Хрущев Н.С. оставался Первым секретарем ЦК КП(б) Украинской СССР и пока оставался вне Политбюро, Берия Л.П.являясь членом Политбюро ЦК ВКП(б) курировал все вопросы оборонной промышленности и руководил атомным проектом, Кузнецов А.А. был избран секретарем ЦК ВКП(б).
Понятно, что при весомой поддержки Жданова А.А. за последние 2 года с Кузнецовым А.А. как секретарем ВКП(б) вынуждены были считаться другие члены Политбюро ЦК. Однако еще более значимый политический вес приобрел продвинутый в члены Политбюро ЦК опять же Ждановым и снова из Ленинграда Николай Алексеевич Вознесенский, занимающий должности заместителя Председателя Совета Министров СССР и Председателя Государственного планового комитета при Совете Министров СССР. Таким образом, при определенной отдаленности и лояльности старых соратников Сталина – Молотова, Ворошилова, Кагановича и Микояна, ленинградская группа Жданов-Кузнецов-Вознесенский набирала в Политбюро ЦК ВКП(б) все более значимый политический вес, способная самым активным образом и единым «фронтом» выступать при решении любых политических и экономических вопросов. При этом продолжающий сохранять независимость и самостоятельность действий Берия, находился в определенной оппозиции, как к тем, так и к другим. Кроме того, Берию не могла удовлетворять чрезмерная близость Абакумова к Сталину. Но, самая шаткая позиция в сложившемся противостоянии была у Маленкова, который после снятия его с должности секретаря ЦК ВКП(б) за недостатки курирования авиационной промышленности, вскрытые Абакумовым в результате «авиационного дела», до сих пор в глазах Сталина окончательно реабилитироваться не мог. Именно по этой причине между Маленковым и Берией был заключен политический альянс. Теперь, после смерти Жданова, даже при еще живом Сталине, при определенных условиях, расклад сил мог измениться. Надо было ждать.
Итак, кто же входил в круг первых лиц, имеющих отношение к принятию всех ключевых решений по экономической и политической жизни в стране, оформляющихся как решения Политбюро ЦК ВКП(б)? Помимо самого Сталина, это были – Молотов, Берия, Маленков, Вознесенский, Микоян, Каганович, Булганин, Кузнецов – именно в такой последовательности в большинстве официальных архивных документах перечисляются члены «девятки».
Дальнейшая борьба за власть отражалась в многочисленных реорганизациях и перестановках в Бюро Совета Министров, в ведении которого находились вопросы экономики и социальной сферы. Членами Бюро Совмина в 1946 году автоматически стали все заместители Председателя Совета Министров. Учитывая, что 6 членов Бюро Совмина из 8 являлись членами Политбюро ВКП(б), многие экономические вопросы могли решаться без одобрения на заседании Политбюро – именно в оперативности принятия решений в тяжелое послевоенное время Сталин видел основную суть структурной реорганизации. Именно, благодаря этой оперативности в кратчайший срок уже к началу 1949 года удалось выйти на довоенный уровень экономического развития. Однако наличие Бюро, позволяло каждому из его членов продвигать по вертикали власти, с прицелом на будущее, нужных им людей. Так, уже к 1949 году количество членов Бюро Совмина увеличилось почти в два раза, за счет увеличения численности отраслевых бюро в его составе появились тихо вроде бы без претензии на более высокие должности Сабуров М.З., Косыгин А.Н., Хрущев Н.С. и другие.

*Маленков Георгий Максимилианович (1902 – 1988 гг.)
Член Политбюро ЦК ВКП(б) с 1946 года. С 1939 по 1946 годы секретарь ЦК ВКП(б) и фактически «заместитель Сталина по партии». Во время Великой Отечественной войны – член Государственного комитета обороны. После небольшой опалы, связанной с недостатками работы в авиационной промышленности («авиационное дело»), которую он курировал и после ареста секретаря ВКП(б) Кузнецова, в 1948 году вновь становится секретарем ЦК. С 1953 по 1955 годы – Председатель Совета Министров СССР. Маленков сыграл одну из главных ролей в «Ленинградском деле», в результате которого были приговорены к расстрелу: председатель Госплана СССР Н. А. Вознесенский, председатель Совета министров РСФСР М. И. Родионов, секретарь ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецов, первый секретарь Ленинградского обкома и горкома П. С. Попков, второй секретарь Ленинградского горкома ВКП(б) Я. Ф. Капустин, председатель Ленгорисполкома П. Г. Лазутин. 1 октября 1950 года в 2:00, спустя час после оглашения, приговор был приведён в исполнение. Прах их тайно захоронили на Левашовской пустоши под Ленинградом. И. М. Турко, Т. В. Закржевская и Ф. Е. Михеев осуждены на длительное тюремное заключение. Согласно Комиссии Политбюро ЦК КПСС 1988 года, в ходе расследования так называемого дела Еврейского антифашистского комитета было установлено, что прямую ответственность за незаконные репрессии лиц, привлечённых по этому делу, несёт Маленков, который имел непосредственное отношение к следствию и судебному разбирательству.
Не в меньшей степени, Маленков причастен и к арестам и разгрому по так называемому «делу ЕАК». Согласно Комиссии Политбюро ЦК КПСС 1988 года, в ходе расследования, так называемого дела Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) было установлено, что прямую ответственность за незаконные репрессии лиц, привлечённых по этому делу, несёт Маленков, который имел непосредственное отношение к следствию и судебному разбирательству. Аналогичным образом, с его ведома вершилась и расправа над «кремлевскими профессорами-отравителями». На Пленуме ЦК в июне 1957 года, рассматривавшем дело об «Антипартийной группе», Маленков был выведен из состава ЦК, переведён на должность директора электростанции в Усть-Каменогорске, затем — теплоэлектростанции в Экибастузе, а в ноябре 1961 исключён из КПСС (в отличие от Молотова, не был восстановлен) и в том же году отправлен на пенсию.


*Шкирятов Матвей Федорович (1883 – 1954 гг.)
С 1952 по 6 марта 1953 годы – Член Президиума ЦК КПСС. С 1952 по 1954 году – Председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. По мнению Аркадия Иосифовича Ваксберга, Шкирятов был один из самых гнусных сталинских опричников, имя которого с полным к тому основанием стоит в одном ряду с Ежовым и Берией. Многолетний деятель высших контрольных органов партии, руководивший партийными чистками и избиением партийных кадров. Работал рука об руку с НКВД-МГБ, имел „свою“ тюрьму, где лично допрашивал особо важных арестантов. Умер, не дождавшись своего осуждения в какой бы то ни было форме».


*Зверев Арсений Григорьевич (1900 – 1969 гг.)
Член ВКП(б) с 1919 года. В 1933 году окончил Московский финансовый институт. С 1936 по 1937 годы – Первый секретарь Молотовского райкома ВКП(б) Москвы. С 1937 года заместитель, а с 1938 года – народный комиссар финансов СССР. Главный финансовый опричник Маленкова по организации «Ленинградского дела». С 1948 по 1960 годы – Министр финансов СССР.

*Капустин Яков Федорович (1904 – 1950 гг.).
- секретарь парткома ЦК ВКП(б) на Кировском заводе с 1938 по 1950 год. С 1939 по 1940 годы – секретарь Кировского райкома партии. С 1940 по 1945 годы – секретарь Ленинградского горкома ВКП(б). На момент ареста в 1949 году – 2-й секретарь Ленинградского горкома ВКП(б). По «Ленинградскому делу» обвинен в связях с английской разведкой, приговорен к смертной казни. Расстрелян 1 октября 1950 года в Левашовской пустоши.

*Соловьев Николай Васильевич (1903 – 1950 гг.)
- генерал-лейтенант инженерных войск, председатель Ленинградского облисполкома, член Военного совета Ленинградского фронта, руководил всей системой тылового обеспечения фронта, организатор Дороги жизни на Ладоге и нефтепровода по ее дну. Расстрелян 27 октября 1950 года.


*Попков Петр Сергеевич (1903 -1950 гг.)
 – Председатель Ленгориполкома с 1939 по 1946 гг. С 1946 по 1949 годы – Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б). Арестован 13 августа 1949 года в кабинете Маленкова Г.М., расстрелян 1 октября 1950 года на Левашовской пустоши.


*Кузнецов Алексей Алексеевич (1905 – 1950 гг.)
- Преемник Андрея Александровича Жданова (на фото справа) на посту Первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) с 1945 по 1946 годы. В 1946 году при покровительстве Жданова переведен в Москву и назначен вместо Маленкова на должность секретаря ЦК, в руках которого по сути находилась вся кадровая работа в ЦК. Преемником его на посту Первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) в 1946 году стал Попков П.С. Арестован Кузнецов А.А. был 13 августа 1949 года. Расстрелян на Левашовской пустоши 1 октября 1950 года


*Радионов Михаил Иванович (1907 – 1950 гг.)
– Первый секретарь Горьковского обкома ВКП(б) с 1940 по 1946 гг. С 1946 года – Председатель Совета Министров РСФСР, кандидат в члены ЦК ВКП(б). Арестован по «Ленинградскому делу» 13 августа 1949 года. Расстрелян 1 октября 1950 на Левашовской пустоши.


*Лазутин Петр Георгиевич (1905 – 1950 гг.)
- На момент ареста – председатель Ленинградского исполкома горсовета.В 1937 году Лазутин был переведён в Ленинград на должность заведующего отделом торговли города. В 1939—1941 годах он занимал пост заместителя заведующего отделом пищевой промышленности, торговли и общественного питания Ленинградского горкома ВКП(б), в 1943 году Лазутин возглавил этот отдел. С 1941 года он являлся секретарём по торговле и промышленности, на этом посту был одним из организаторов обороны Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. После снятия блокады города, в 1944 году, Лазутин был назначен первым заместителем председателя Ленинградского горисполкома. После повышения по должности своего непосредственного начальника, Петра Попкова, он занял пост председателя Ленинградского горисполкома. Арестован 13 августа 1949 года, расстрелян 1 октября 1950 года вместе со всеми на Левашовской пустоши.


*Вознесенский Николай Алексеевич (1903 – 1950 гг.)
- В 1949 году занимал должности Заместителя Председателя Совета Министров СССР, Председателя Государственного комитета при Совете Министров СССР, Член Политбюро ЦК ВКП(б), доктор экономических наук. В 1947 году удостоен Сталинской премии за монографию «Военная экономика СССР в период Отечественной войны». В марте 1949 в связи с «ленинградским делом» снят со всех постов, 7 марта снят с поста заместителя председателя Совета министров СССР и выведен из состава Политбюро ЦК, в сентябре этого же года опросом исключён из состава ЦК ВКП(б). 27 октября 1949 арестован, ночью 30 сентября 1950 осуждён к исключительной мере наказания по Ленинградскому делу. Расстрелян 1 октября 1950 года на Левашовской пустоши.


И тем не менее состав Политбюро ЦК ВКП(б) оставался неизменным и не выходил за пределы девяти его членов, в ведении которых находились наиважнейшие вопросы внутренней и внешней политики, связанные с работой Министерства иностранных дел (Молотов), Министерства государственной безопасности (Абакумов), Министерства внешней торговли (Микоян), Министерства вооруженных сил (Булганин), Госплана – связанного помимо других функций с движением всех денежных и валютных средств (Вознесенский). Берия, как было отмечено выше, курировал от Политбюро все вопросы, связанные с оборонной промышленностью и атомным проектом, под негласным его контролем, да и вроде как традиционно, продолжало находиться Министерство внутренних дел, реорганизованное из НКВД, Берию все больше раздражало активное перетекание функций МВД в министерство Абакумова. Однако, в наибольшей степени Берию и особенно Маленкова раздражал секретарь ЦК ВКП(б) Алексей Александрович Кузнецов[399]. Мало того, что полномочия руководителя секретариатом ЦК к Кузнецову перешли от Маленкова, так еще и как член Политбюро ЦК Кузнецов при поддержки Жданова стал начальником Управления кадров ЦК ВКП(б). Здоровье Сталина вызывало все больше тревоги. В начале 1949 года, Сталин практически не принимал участие в заседаниях Политбюро, очень редко приезжал в Кремль и все время работал на даче в Кунцево. Все чаще стала доходить до Маленкова и Берии информация, что Сталин в частных беседах высказывал предположения о том, что в качестве своего преемника по партийной линии он видел секретаря ЦК, члена Оргбюро А.А.Кузнецова. а по государственной линии - члена Политбюро, заместителя Председателя Совета Министров СССР Н.А.Вознесенского. А это уже заставляло не просто ждать, а действовать, и действовать активно.
Первым поводом нанести удар по Ленинградскому обкому, а следовательно пусть и косвенно, но и по Кузнецову стало обвинение последнего, председателя Совмина РСФСР М.И.Родионова и первого секретаря Ленинградского обкома и горкома П.С.Попкова в проведении в Ленинграде Всероссийской оптовой ярмарки в октябре и ноябре 1948 года с нарушениями установленного порядка, утвержденного Бюро Совмина СССР по сельскому хозяйству под председательством Г.М.Маленкова, но это было только начало. Вскоре последовало второе обвинение, и оно было куда более серьезным. В результате проверки Маленковым поступившей к нему информации вскрылись фальсификации итогов тайного голосования на ленинградской партконференции по Кировскому району со стороны первого секретаря райкома Тихонова А.Я. и директора Ленинградского Кировского завода Кизима А.Л. - человека Кузнецова. Но и в данном случае нарушители партийной дисциплины отделались выговорами.
 Непосредственно «Ленинградское дело» началось с предоставления Маленковым Сталину доказательств и обвинений ленинградской парторганизации во фракционности и попытки раскола [п.2. 117].
Для проведения разъяснительной работы и установления виновных в Ленинград в феврале 1949 года выезжает Маленков, где он выступает на собрании ленинградского обкома и горкома ВКП(б). В результате проведенного пленума из партии исключается уже упомянутый, дискредитировавший звание коммуниста первый секретарь Кировского райкома Тихонов А.Я., снимается с должности первого секретаря ленинградского обкома и горкома  ВКП(б) Попков П.С., объявляется выговор второму секретарю горкома ВКП(б) Капустину Я.Ф. Дисциплинарные меры воздействия были применены и к некоторым другим членам ленинградской парторганизации.
По возвращении в Москву и доклада Сталину о результатах своей работы в Ленинграде, Маленков просит Сталина подключить к работе лично Абакумова по проверке Капустина и некоторых других ленинградцев на предмет причастности их к контрреволюционной деятельности и особенно шпионажу. Одновременно параллельно к проверке финансовой деятельности ленинградского обкома Маленков подключает Шкирятова Матвея Федоровича, занявшего при активном его посредничестве должность председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б).

*   *    *
Именно, по причине развития «ленинградского дела» и участия в этом всего руководства МГБ про Юдина «забыли», переведя его в первых числах февраля 1949 года из внутренней тюрьмы Лубянки в Лефортовскую тюрьму. Не понимая, что происходит, в конце февраля 1949 года Сергей Сергеевич Юдин объявляет голодовку.
Из Докладной записки начальнику Лефортовской тюрьмы подполковнику товарищу Ионову: “Довожу до Вашего сведения, что заключенный №7 в течение трех месяцев резко ограничивает себя в приеме пищи.
Заключенный никогда не ужинает, в завтрак и обед ест очень мало. Периодически, в течение 2-3-х дней, заключенный почти совсем не ест – пьет только сладкий чай с небольшим количеством хлеба. Ограничение в пище объясняет полным отсутствием аппетита. Объективных данных, оправдывающих отказ от приема пищи, нет. Заключенный очень сильно исхудал и ослаб.
За последнее время заключенный несколько раз отказывался от прогулки из-за общей слабости, на прогулочном дворе ходит по стенке.
Дальнейшее подобное поведение заключенного приведет к еще большему истощению и общей слабости”.
В конце весны на фоне общего истощения и дистрофии вновь участились приступы стенокардии [п.2. 32].
“1949 года, 3 мая. Мы, нижеподписавшиеся начальник санитарной части Лефортовской тюрьмы МГБ СССР подполковник медицинской службы Яншин М.Н. и дежурный врач той же тюрьмы Шмелева В.И., составили настоящий акт о нижеследующем:
3-го мая 1949 года с 10 час. 30 мин. до 16 час. 30 мин у заключенного №7 наблюдалось несколько периодически повторяющихся, длительных по времени приступов стенокардии, выражающихся в появлении сильных болей в области сердца, давящего характера, с отдачей в левое плечо и левую лопатку.
Объективно: заключенный бледен, покрыт холодным потом, сознание ясное, возбужден. Пульс учащен, ритмичный, слабого наполнения. Тоны сердца глухие.
После срочно принятых мер (инъекция камфары, пантопона, морфия, дачи валидола на сахаре по 6 капель, несколько раз, грелки на область сердца и дыхания кислорода) боли в области сердца постепенно прошли. Чувство давления в области сердца держалось до 18 часов.
Состояние после приступа удовлетворительное. Жалобы на общую слабость, сознание ясное, пульс ритмичный, удовлетворительного наполнения, тоны сердца глуховаты. Болей в области сердца нет. В легких катаральных явлений нет. Живот мягкий и безболезненный. Печень и селезенка не прощупываются.
Диагноз: Коронарный атеросклероз. Тяжелый приступ стенокардии”.
И все же, про Сергея Сергеевича Юдина не забыли – просто на тот момент времени конкретно до него никому не было дела - в органах Министерства государственного безопасности и рядах партии набирала силу очередная волна чисток, пусть даже и в основе ее лежала клановая внутрипартийная борьба.
 
*   *    *
Компрометирующий материал на 2-го секретаря Ленинградского горкома ВКП(б) Якова Федоровича Капустина установить удалось быстро. Вспомнили его длительную стажировку в Англии, в Манчестере, на заводах Метрополитен-Виккер. Любовный роман с его бывшей учительнице английского языка, эмигрировавшей в Англию и ее предложением остаться здесь навсегда, что без участия в этом английской разведки просто исключалось. Капустин Я.Ф. был арестован 28 июля 1949 года и подвергнутый жутким физическим издевательствам со стороны Комарова давал и подписывал признательные показания в шпионаже в пользу английской разведки, а самое главное давал нужные Абакумову показания против большого числа ленинградцев.
6 августа 1949 года в Симферополе был арестован и уже этапировался в Москву бывший председатель Ленинградского облисполкома, генерал-лейтенант, организатор Дороги жизни по Ладоге, а ныне занимающий должность Первого секретаря Крымского обкома ВКП(б) Николай Васильевич Соловьев. Вслед за Соловьевым были арестованы и уже давали признательные и изобличающие контрреволюционную и шпионскую деятельность Соловьева 4 секретаря Крымского обкома, никогда не работающие в Ленинграде, но «знающие» факты характеризующие деятельность и поступки Соловьева в Крыму как "махрового великодержавного шовиниста".
13 августа 1949 г. при выходе из кабинета Г.М.Маленкова без санкции прокурора были арестованы А.А.Кузнецов, П.С.Попков и М.И.Родионов, а также, но уже в Ленинграде председатель Ленинградского исполкома горсовета П.Г.Лазутин.
Параллельно с этим шел поиск компромата против Н.А.Вознесенского. Непосредственную работу по дискредитации Н.А.Вознесенского осуществлял выше указанный председатель Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) М.Ф.Шкирятов. Н.А.Вознесенскому предъявили обвинения в умышленном занижении государственных планов, в искажении и фальсификации статистической отчетности, наконец - в утрате секретных документов в аппарате Госплана.
9 сентября 1949 г. Шкирятов передал Маленкову решение Комиссии партийного контроля с предложением исключить Вознесенского из партии и привлечь к суду.20 сентября 1949 года Министр финансов СССР Арсений Григорьевич Зверев подготовил служебную записку на имя Маленкова «О грубых нарушениях финансовой дисциплины, бывшими руководящими работниками исполкома Ленинградского городского совета депутатов трудящихся». На следующий день записка лежала на столе у Маленкова, который распорядился ознакомить с ней секретарей ЦК и направить её копию Абакумову. В начале октября 1949 года Секретариат ЦК ВКП(б), который после ареста Кузнецова вновь экстренно возглавил Маленков, поручил провести проверку фактов грубого нарушения финансовой дисциплины, изложенных в записке Министра финансов СССР Зверева. В Ленинград для проверки фактов, изложенных Зверевым, спустя несколько дней выехали ответственный контролер комиссии партийного контроля В. Синельщиков и главный государственный контролер Министерства госконтроля П. Разуваев.
Окончательно и беспрепятственно реализовать задуманное Маленкову помог  случай. Хотя я далек от мысли, что все это делалось в тайне от вождя, но еще во время работы комиссии партийного контроля, а следовательно до окончательного получения подтверждающих данных о контрреволюционной деятельности руководителей ВКП(б) в Ленинграде у Сталина развился второй инсульт, сопровождающийся на этот раз потерей речи, что свидетельствовало о более массивном кровоизлиянии. Предложение Маленкова по Вознесенскому было утверждено закрытым опросом членов Пленума ЦК 25 октября 1949 года. 27 октября Вознесенский был арестован.
Понятно, что на этом «ленинградское дело» не было остановлено и получило дальнейшее, пугающее своей масштабностью развитие. Аресту были подвергнуты не только члены партийного актива Ленинграда, но и советские, комсомольские, профсоюзные лидеры и члены их семей. Проходили чистки в вузах города, в ходе которых были арестованы или уволены с работы многие известные ученые, профессора и академики [п.2. 119, 120].
О «ленинградском деле» написано много. Мне сложно судить чего в нем было больше – чистки партийных рядов или борьбы за влияние в Политбюро ЦК ВКП(б) в период постепенно ухода из жизни Сталина, противостояния ленинградских против московских или сражения Минфина против Ленсовета. Об этом написано много. Несколько позже мы еще вернемся к этой теме, так как «кровно» связанный с «ленинградским делом» министр МГБ Абакумов, сам попадет в эти же жернова.
Подробно проследить данную хронологию событий будет интересным и с точки зрения изменения судьбы заключенного Лефортовской тюрьмы №7 Юдина Сергея Сергеевича, который сидя в одиночной камере в полном неведении, по-прежнему ежедневно ожидал своего расстрела. Мы обязательно к этому вернемся.
Здесь же отмечая чудовищность всего происходящего, не могу не остановиться на чудовищности фактов, приведенных в той самой записке Министра финансов СССР Арсения Григорьевича Зверева«О грубых нарушениях финансовой дисциплины бывшего руководящими работниками исполкома Ленинградского городского совета депутатов трудящихся». Учитывая, что данный материал был извлечен из архива и рассекречен совсем недавно [п.4. 35], привожу почти полный ее текст.
Не думаю, что предоставленные в ней факты сфабрикованы и являются плодом воображения Маленкова, а бедный министр финансов СССР Зверев, сидя со счетами по ночам, реализовывал планы Маленкова на бумаге. Информацией для размышления является и то, что даже во время проведения заседания Военной коллегии Верховного суда СССР, проходившего 29-30 сентября 1950 года в Ленинграде по обвинению Кузнецова, Вознесенского и других, чтобы не компрометировать партию в целом, во время слушания дела сноски на указанные в записке Зверева факты и результаты проверки делались Маленковым и Берией исключительно в общем виде (многочисленные злоупотребления), без указания конкретных цифр. Да и широкой огласке даже в ЦК помимо членов Политбюро никто эту «строго секретную» информацию предавать не собирался.
Выводы, читатель, делайте сами. ………

*   *    *
«Произведенной работниками контрольно-ревизионного управления Министерства финансов СССР по городу Ленинграду ревизией финансово-хозяйственной деятельности общего отдела исполкома Ленинградского городского совета депутатов трудящихся установлены многочисленные факты незаконного расходования государственных средств бывшим руководством горисполкома и использования ими своего служебного положения в личных целях.
В нарушение постановления СНК СССР от 2 января 1945 года, с санкции бывших председателей горисполкома Попкова и Лазутина периодически устраивались банкеты для бывшего руководства горисполкома с их семьями и для узкого круга лиц из числа городского партийного и советского актива.
Всего с 1946 по 1949 годы израсходовано было на банкеты 296316 рублей, из них 104610 рублей на спиртные напитки. В частности, в мае 1946 года был проведен банкет, на который было израсходовано 22983 руб.; банкет, приуроченный к дню 1 мая 1947 года, обошелся в 43240 рублей; банкет 7 ноября 1947 года – 59820 рублей; встреча нового 1948 года – 9264 рубля; банкет по случаю празднования в январе 1949 года 5-й годовщины снятия блокады Ленинграда – 58000 рублей.
На бесплатное угощение в 1946–1948 гг. членов президиума в дни торжественных заседаний и сессий, а также руководящих работников в праздничные дни на трибунах, стадионах и в других местах израсходовано 137892 рубля, в том числе 24956 рублей на напитки.
Кроме бесплатного снабжения продуктами через сектор специального назначения Ленинградского областного управления Министерства госбезопасности СССР и получаемой дотации на питание через столовую, руководство горисполкома тт. Попков, Лазутин, их заместители и бывший секретарь горисполкома т. Бубнов незаконно, сверх установленных лимитов и ассигнований на социально-бытовые нужды бесплатно получали питание и продукты из буфета и других мест всего за 1946–1947 годы на сумму 302382 рублей, в том числе на 104556 рублей продукты при поездках тт. Попкова, Лазутина, членов их семей и сопровождающих лиц. Отпуск продуктов на квартиру т. Лазутину, на банкеты для бывшего руководства горисполкома и их семей и на поездки в Москву в бухгалтерском учете отнесены на расходы по приему делегаций и на прочие затраты.
За счет государственных средств оплачивались также квартиры, дачи, домашние телефоны, папиросы и т.д. В частности, содержание квартир, занимаемых т. Лазутиным (особняк под шифром К-1 и квартира на ул. Карповка, 13) обошлось за 1946–1949 годы в 115091 руб., из которых на содержание домашней прислуги израсходовано 17549 рублей и на фураж для коровы 9180 рублей.
За счет средств горисполкома оплачено было в 1946 году содержание квартир тт. Попкова и Кузнецова – 6197 рублей и 8 дач руководящих работников – 12804 руб. Всего произведено незаконных расходов на руководящий состав горисполкома в количестве 7 человек (т. Лазутин, его заместители и быв. секретарь исполкома) 664842 руб., не считая затрат на банкеты и угощения и за счет фонда соцбыта Ленгорисполкома.
Из ассигнований по «прочим (особым) расходам» Ленгорисполкома израсходовано было 443681 руб. на содержание особняка под шифром К-2, предназначавшегося для официальных приемов делегаций, а используемого главным образом как место отдыха в воскресные и праздничные дни для руководства Ленгорисполкома и их семей.
С июня 1946 года по июнь 1949 года при Ленгорисполкоме существовало незаконно организованное охотничье хозяйство, в дальнейшем переименованное в рыболовецкое хозяйство для обслуживания личных интересов небольшого круга руководящих работников. Финансирование этой охотничьей базы производилось за счет фонда соцбыта, «особых расходов», местного бюджета, сметы управления домами горисполкома и других с грубым нарушением финансовой дисциплины. Так, в 1947 году из средств соцбыта Ленгорисполкома было уплачено сануправлению горздравотдела 41281 руб. якобы за путевки. Фактически эти деньги были израсходованы здравницей «Репино» на продукты и спиртные напитки для приезжавших на охотничью базу. За счет ассигнований расходовались средства на покупку боеприпасов, охотничьих собак, подсадных уток и т.д. Никакого систематического учета по улову рыбы, удою молока, сбору картофеля и овощей на базе не велось, что создавало условия для преступных действий лиц, имевших отношение к базе. Продукция полностью не приходовалась. Прямой ущерб государства от этой базы составляет более 245 тысяч рублей.
За счет ассигнований «на прочие (особые) расходы» делались дорогостоящие подарки руководящим работникам: т. Попкову золотые часы стоимостью в 5350 рублей, бывшему секретарю обкома и горкома ВКП(б) т. Кузнецову подарена была художественная ваза с его личным портретом стоимостью в 5400 рублей, врученная ему т. Попковым, для него же приобретены были за 3000 рублей две книги «Царская охота», быв. секретарю горисполкома т. Бубнову и трем другим ответственным работникам горисполкома выданы были костюмы на сумму 4738 рублей, было закуплено и роздано руководящим работникам патефонных пластинок на 8254 руб., на новогодние пакеты с продуктами для работников исполкома израсходовано было 5000 рублей.
Часть инвентаря из Мариинского дворца на сумму 172700 рублей была передана в личное пользование отдельных работников, проживающих в домах Ленсовета, главным образом, на мебилирование особняка К-1 (квартиры т. Лазутина).
Поступившие в горисполком трофейные пианино и радиоприемники разбазаривались среди работников исполкома. Так, в личное пользование т. Лазутина было передано два трофейных пианино стоимостью в 8000 рублей; начальник трамвайно-троллейбусного управления Ленгорисполкома т. Сорока был премирован трофейным пианино; было продано работникам горисполкома по низким ценам 6 трофейных радиоприемников и стенные часы.
Из средств, предназначенных на оказание единовременной помощи нуждающимся гражданам, было незаконно израсходовано 10765 рублей на выдачу пособий штатным работникам исполкома и его отделов. Из ассигнований по соцбыту незаконно израсходовано было 40558 рублей на выдачу пособий сверх месячного оклада содержания.
На содержание особой парикмахерской для руководящих работников Ленгорисполкома затрачено было в 1946–1947 году 9312 руб. за счет ассигнований на «прочие расходы».
С целью искусственного сокращения остатка бюджетных средств на 1 января 1948 года, 31 декабря 1947 года закуплено было на 19400 рублей письменных приборов и перечислено 85000 рублей Ленсануправлению Ленгорздравотдела в счет оплаты путевок на 1948 год.
В 1946–1949 гг. незаконно оплачено было командировочных, не подтвержденных оправдательными документами, 38633 руб., в том числе по авансовым отчетам т. Лазутина 23675 рублей.
В нарушение инструкции о проведении денежной реформы выписанные, но неполученные до 15 декабря 1947 года рядом руководящих работников Ленгорисполкома и его отделов денежные пособия были выданы позже полностью рубль за рубль, вместо одной десятой части. В результате была допущена переплата 17630 рублей.
Сообщая об изложенном, Министерство финансов СССР направляет на Ваше рассмотрение проект постановления Совета министров СССР по данному вопросу».
В 1949 году в ходе дальнейшей проверки и следствия были установлены и другие факты «антипартийных» действий
«Первый секретарь горкома Ф. Р. Козлов сообщил о растратах миллионов партийных и государственных средств на личные катера для прогулок, содержание охотничьих хозяйств и банкеты: Только за 1947 год из партийного бюджета, не считая поборов с предприятий, на банкеты было растрачено более двух миллионов рублей. Из партийной кассы на содержание семьи Попкова противозаконно затрачивалось более 2000 рублей в сутки.
К каждому празднику с предприятий легкой и пищевой промышленности бывшие секретари горкома под видом получения образцов вымогали большое количество выпускаемой продукции. Эти «образцы» Капустин лично распределял среди ответственных работников горкома. Банкеты устраивали в Смольном, на дачах Попкова и председателя горисполкома Лазутина, в зданиях райкомов партии, в ресторанах. Поводом служили как государственные праздники, так и назначение на вышестоящие должности. Так, перевод первого секретаря Куйбышевского райкома г. Ленинграда Т. В. Закржевской на работу в аппарат ЦК ВКП(б) вначале отмечали в ресторане «Москва» (как уточнил секретарь партколлегии А. Я. Новиков, ресторан специально закрыли для посетителей, виновнице торжества несмотря на февраль месяц преподнесли корзину роз, затем устроили застолье на квартире Закржевской».
«Еще одним примером расхищения собственности являются действия т. Кедрова Г.Т. возглавлявшего ранее Выборгский райком ВКП(б). Директор Ленинградской кондитерской фабрики имени Микояна Мазур Л.Е. однажды привез столько «образцов продукции», что еле втащил на второй этаж райкома. «Когда потный и запыхавшийся Мазур явился в приемную Кедрова и его спросили: «Что это?», Мазур, ухмыляясь и показывая в сторону кабинета Кедрова, сказал: «Это – дегустация!»» Перевод Кедрова в горком в 1946 году райкомовские работники праздновали два дня. Начали в разгар рабочего дня в самом райкоме, закрыв его для посторонних. Вечером застолье переместилось на квартиру заведующей особым сектором райкома, а на следующий день продолжили уже на квартире самого Кедрова. Виновнику торжества преподнесли большую картину, которая висела в райкоме и была приобретена на партийные деньги. В другом райкоме, Свердловском, его первый секретарь Краснов для застолий приспособил райкомовский парткабинет (библиотеку). Проблему с нехваткой места решили просто: пособия по истории и теории большевизма перенесли в подвал. В конечном итоге пагубное пристрастие Краснова довело его до того, что за водку в Тресте столовых он заложил некоторые вещи райкома.
«В парторганизации Ленинграда насаждалась распущенность, пьянство, парадность и шумиха, самовосхваление, глушилась большевистская критика и самокритика, на руководящие посты протаскивались чуждые партии, сомнительные люди, замаскированные враги партии – троцкисты и зиновьевцы, которые продолжали вести враждебную работу против партии и ЦК ВКП(б). Антипартийная группа культивировала в руководящих организациях семейственность, круговую поруку, широко применяла и поощряла подачки, подкупы и другие способы разложения актива».
«Товарищ Козлов В.Ф. привел, в частности, следующий пример: «Участники антипартийной группы и их приспешники расхитили ценности в Ленинградском ломбарде, а документы сожгли». В данном случае, речь идет о фактах приобретения прежним руководством в ломбарде и ювелирторге ценностей, невостребованных умершими ленинградцами. Ценные вещи были выкуплены за государственный счет, и затем использованы для премирования партийных и исполкомовских чиновников».
«Ряд обличающих фактов стал известен от секретаря партколлегии при обкоме и горкоме ВКП(б) Новикова А.Я. –бывшего ответственного контролера Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б), в обязанности которого входили  разбирательства по коррупционным делам .
Большое значение бывшие ленинградские руководители придавали своему отдыху, на который не жалели государственных средств. Отдыхали и на дачах, и в так называемой «десятке» – однодневном доме отдыха обкома и горкома на Каменном острове, в доме № 10 (отсюда название). Еще одну дачу «для отдельных руководителей города» при санатории организовал заведующий Ленинградским городским здравотделом Ф. И. Машанский. Дача содержалась за счет горздравотдела, и для высокопоставленных отдыхающих – не самой нуждающейся категории населения — там было предусмотрено бесплатное питание.
Петр Сергеевич Попков слыл заядлым охотником. Чтобы быстро и комфортно добираться до охотничьего хозяйства, он и его приближенные пользовались специальной железнодорожной дрезиной. Учитывая, что на переоборудование специального железнодорожного вагона для него ушло более 200 тысяч рублей, следует полагать, что и эта дрезина была достаточно ч комфортабельной. Особенно  если учесть, что, когда первый секретарь направлялся на охоту, этой дрезине придавался статус «литерного», «правительственного» подвижного состава. При движении по магистрали «литерная дрезина» обладала приоритетом, другие поезда подстраивались под график её движения.
Начальники станций, обеспечивая прохождение «правительственного поезда», лично исполняли роль стрелочников. Не только доставка больших чинов, но и содержание охотничьего хозяйства также требовало немалых затрат.  Исключительно партийных средств на это не хватало: использовались даже деньги из системы здравоохранения. Услужливый заведующий горздравом Машанский перевел для этих целей 50 тысяч рублей и снабжал охотников спиртом».
«Были и другие факты. Секретарь партколлегии А. Я. Новиков привел пример бывшего секретаря Ленинградского горкома ВКП(б) Пантелеймона Ивановича Левина: «За преступные дела Левина в 1943 году сняли с поста секретаря Дзержинского райкома партии, но вскоре назначили секретарем Свердловского райкома партии, где он без зазрения совести занимался расхищением государственных средств. Только на отделку квартиры для своей матери он израсходовал более 30 тысяч рублей государственных средств. Левин брал с предприятий всё, что попадалось под руку: автомашину и пылесос, радиоприемник и бензин, обувь и отрезы на костюмы. За счет предприятия ему специально изготовили лодку».
«Другой партийный начальник, первый секретарь Василеостровского райкома партии Нестеров вместе с третьим секретарем этого райкома Журавлевым за счет поборов с подведомственных предприятий устраивал попойки. Для кутежей и сексуальных утех они использовали отдельную квартиру, куда приглашали сотрудниц райкома. Порой пьянки затягивались, и, чтобы скрыть прогул их участниц, тем выдавали фальшивые больничные листки».
«Систематическое расхищение и разбазаривание государственных денег в больших размерах бывшими руководителями Ленгорсовета стало возможным также и потому, что бывший заведующий отделом торговли горсовета т. Андреенко (в настоящее время работает заместителем министра торговли Эстонской ССР) и бывший начальник Ленглавресторана т. Фельдман в период карточной системы самовольно отменили установленный Правительством порядок расходования и отчетности нормированных продуктов. Они предоставили право руководителям столовых Смольного, Ленинградского обкома партии и Ленгорисполкома расходовать продукты питания без соблюдения каких-либо норм и лимитов, а также освободили их от отчетности перед контрольно-учетным бюро, что привело к разбазариванию большого количества продуктов питания, отпускаемых Правительством для трудящихся города Ленинграда, тем самым был нанесен ущерб делу нормального снабжения жителей города продовольствием, особенно в период блокады».
«Бывший заведующий отделом торговли горсовета т. Андреенко был человеком Кузнецова А.А. и особо приближенным к П.С. Попкову, П.Г. Лазутину. Он вместе с ними разбазаривал государственные средства и продукты питания». Андреенко был участником всех начальственных банкетов и вечеринок, регулярно выезжал вместе с Лазутиным в особняк «К-2», где устраивались «попойки за счет государственных средств». Позже, переехав на работу в Москву, Андреенко почти ежедневно навещал прибывшего в командировку Лазутина. В вагоне Лазутина они пьянствовали, и за период с 17 по 26 марта 1947 года потратили на спиртное и закуски три с лишним тысячи. Расходы были оплачены общим отделом Ленинградского горсовета из средств, предназначенных на охрану Смольного.
Начальник Ленглавресторана А. И. Фельдман тоже, как мог, старался скрасить трудовые будни начальства. «Желая выслужиться и угодить бывшим руководителям Ленгорсовета, т. Фельдман, несмотря на достаточное количество мяса, имевшегося на базах, систематически производил забой молодняка (телят и поросят) для снабжения узкого круга руководящих работников, тем самым наносил ущерб делу восстановления животноводства».
«Андреенко и Фельдман недаром выслуживались перед «ленинградскими вождями»: Фельдмана выдвинули на ответственную работу в Министерство торговли СССР, а Андреенко – в аппарат ЦК ВКП(б). При выдвижении Фельдмана в министерство ленинградское начальство умолчало, что тот за неправильное отношение к кадрам (грубость) в 1944 году не был избран в состав членов бюро парторганизации управления Ленглавресторана».
«С подачи Вознесенского Минфин РСФСР ежегодно без смет и расшифровок перечисляло в бюджеты Ленинграда и Ленинградской области 7,1 млн.руб. на охрану Смольного. На деле на эти цели финансовых средств шло в несколько раз меньше, а остальные деньги «расхищались» и «разбазаривались».
«Отсутствие всякого контроля со стороны финансовых органов за расходованием отпускаемых средств на «прочие расходы» создало благоприятную почву для крупных злоупотреблений бывшими руководителями Ленгорсовета».
«В 1944–1945 годах по заказу Исаака Моисеевича Зальцмана бывшего директора Челябинского Кировского завода на Златоустовском инструментально-металлургическом заводе № 391 было для вручения ленинградскому начальству изготовлено несколько экземпляров дорогостоящего подарочного оружия. Златоустовские мастера изготовили меч для члена Политбюро ЦК ВКП(б) А. А. Жданова, шашки для командующего Ленинградским фронтом маршала Говорова Л.А. и секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) Кузнецова А.А. Оружие было отделано золотом и драгоценными камнями (по свидетельству председателя завкома челябинского завода Силуянова В.Г. – рубинами), украшено знаменитой златоустовской гравировкой. Над украшением работал ведущий художник, знаменитый златоустовский мастер-гравер Боронников А.И. – автор большинства уникальных подарочных произведений, преподнесенных руководителям страны и военным деятелям в 1930–1940-е годы. На изготовление этого оружия было затрачено более 100 тысяч рублей из средств Челябинского Кировского завода.
По официальной легенде, инициатором был трудовой коллектив завода, решивший собрать деньги на подарки для членов Военного совета Ленинградского фронта и отметить таким образом их вклад в прорыв блокады и разгром немецких войск под Ленинградом. В действительности директор завода И. М. Зальцман и парторг М. Д. Козин пошли на столь высокие траты, исходя исключительно из личных интересов. До эвакуации осенью 1941 года в Челябинск Зальцман и Козин занимали те же должности на Кировском заводе в Ленинграде и в обмен на подарки рассчитывали получить содействие в их возвращении на руководящие посты в Ленинград. Поэтому в то время, когда материально-бытовые условия рабочих Челябинского Кировского завода были катастрофическими, служили причинами массового недовольства и масштабного бегства работников, а заводское начальство отказывало в выделении даже 3000 рублей на ремонт разваливающейся землянки, деньги на подарки были изысканы.
Меч Жданову А.А., шашки Говорову Л.А. и Кузнецову А.А. были вручены делегацией из четырех заводских коммунистов во главе с парторгом Козиным М.Д. специально прибывшими для этого в Ленинград. Поездка для Козина завершилась успешно: вскоре он получил назначение на должность уполномоченного ВЦСПС по Ленинграду и области и с весьма внушительным скарбом, которым успел обзавестись за годы войны, перебрался из Челябинска в Ленинград».
«Успех Козина решил повторить директор И. М. Зальцман. По его указанию за счет средств завода в Москве были приобретены трое золотых часов общей стоимостью более 40 тысяч рублей (стоимость двух часов – 38580 рублей – была подтверждена документально, документы на третьи часы найти не удалось). Часы Зальцман в том же 1945 году привез в Ленинград и вручил их первому секретарю обкома и горкома Кузнецову А.А., второму секретарю горкома Капустину Я.Ф. и председателю горисполкома Попкову П.С.
«Председатель Выборгского райсовета А. Я. Тихонов в годы войны получил партвзыскание за скупку мебели на хлебные карточки. Несмотря на это, в 1944 году его выдвинули на должность секретаря Фрунзенского райкома ВКП(б). Став впоследствии секретарем Кировского райкома ВКП(б), он вновь получил взыскание за невыполнение решения ЦК ВКП(б) о запрещении премирования партийных работников хозяйственными организациями. Но и это не отразилось на его карьере: вскоре его выдвинули кандидатом в депутаты Верховного совета РСФСР, а в ноябре 1948 года утвердили заведующим отделом тяжелой промышленности Ленинградского горкома ВКП(б)».
«Успешно выслуживался перед начальством секретарь райкома партии Левин П.И. Будучи секретарем Свердловского райкома ВКП(б) г. Ленинграда, Левин широко практиковал устройство банкетов и вечеров за счет государственных и партийных средств. Только за период с января по август 1946 года было израсходовано на пьянки 159 тыс. рублей. Устраивая вечера и банкеты для встречи с бывшими руководителями обкома и горкома Кузнецовым, Попковым и Капустиным, Левин всячески угодничал и пресмыкался перед ними, создавая вокруг них ореол славы и дутого авторитета».
Не удивительно, что его карьера складывалась успешно. В 1946 году он стал заведующим отдела оборонной промышленности Ленинградского горкома, в следующем году стал заведующим оргинструкторского отдела горкома, а в 1948 году Левин занял высокое кресло секретаря горкома партии. В период проведения денежной реформы Левин незаконно приобрел большое количество промышленных товаров из склада хозотдела управления делами обкома и горкома ВКП(б); расходовал государственные и партийные средства на ремонт квартиры своих родственников; замешан в незаконном получении оружия, собранного у населения в период блокады Ленинграда».
«Отдельного внимания заслуживает особняк первого секретаря обкома и горкома ВКП(б) Кузнецова А.А. По документам 1946 года этот особняк, именуемый как «объект Каменный остров», включал более 20 комнат без учета различных подсобных помещений. Среди них были две гостиных комнаты, три кабинета и одна библиотека, три спальни, две столовых, две ванные. Свой досуг А.А. Кузнецов мог проводить в кинозале либо в биллиардной комнате. В доме насчитывалось девять ковров, восемь ковровых дорожек и ковриков, редкой работы хрустальные люстры, мебель, художественные полотна, дорогая посуда. Всюду ощущалось стремление хозяев особняка к роскоши и изысканности. Даже меню не напоминало об ужасающей ленинградской повседневности: столы украшали изысканные блюда и великолепное вино».

*   *    *
И все это в городе, пережившем блокаду! Могло это быть? Да могло, но я не хочу, я отказываюсь в это верить! Но с другой стороны, если бы это были полностью сфабрикованные данные, то навряд ли сам Зверев, составивший эту записку, уцелел от расправы, когда были вскрыты так называемые «перегибы» в ленинградском деле. Даже если допустить, что ему при Маленкове удалось уйти в тень, когда был арестован Абакумов и многие связанные с ним сотрудники МГБ, участвующие в разгроме ленинградской партийной организации, то уж после ареста Берии, столь «зловещие фальсификации» были бы обязательно преданы огласке, так как Маленков, желавший остаться чистеньким, непременно бы свалил эту вину на него. А Зверев тем не менее до дня своей смерти в 1969 году занимал высокие государственные должности и не испытывал сколь-нибудь угрызения совести. Значит - это было? Выводы читатель делайте сами. 
29–30 сентября 1950 года в ленинградском Дома офицеров состоялось заседание Военной коллегии Верховного суда СССР по обвинению Кузнецова А.А. - бывшего секретаря ЦК ВКП(б), члена Оргбюро ЦК ВКП(б); Вознесенского Н.А. - бывшего члена Политбюро ЦК ВКП(б),заместителя председателя Совета министров СССР и председателя Госплана СССР; Радионова М.И. - бывшего председателя Совета министров РСФСР и член Оргбюро ЦК ВКП(б); Попкова П.С. - бывшего первого секретаря ленинградского обкома ВКП(б); Капустина Я.Ф. – бывшего второго секретаря ленинградского городского комитета ВКП(б); Лазутина П.Г. - бывшего председателя ленинградского Горисполкома; Закржевской Т.В. – бывшая заведующая отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов Ленинградского обкома ВКП(б); Михеева Ф.Е. – бывшего второй секретаря Ленинградского обкома ВКП(б).
Кузнецов А.А., Попков П.С.[396], Вознесенский Н.А., Капустин Я.Ф., Лазутин П.Г. и Родионов М.И. были приговорены к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией всего принадлежащего им имущества. Приговор был приведен в исполнение спустя сутки – 1 октября 1950 года.
После суда над «центральной группой» аресты ленинградских партийных и советских работников, а также тех, кто ранее работал на руководящих постах в Ленинграде, а затем получил ответственные партийно-государственные посты в других регионах СССР либо в Москве (например Турко И.М.– бывший первый секретарь Ярославского обкома ВКП(б) в 1950 году продолжились. Все осужденные Военной коллегией Верховного суда СССР, а также члены их семей были приговорены к длительным срокам тюремного заключения, трудовым лагерям и ссылкам [п.2. 119,120].
Представлялось, что после уже не столь массовых арестов в начале 1951 года в «ленинградском деле» можно было поставить если не жирную точку, то хотя бы менее значимое многоточие.
После устранения влияние «ленинградской группы» в Политбюро ЦК ВКП(б), Маленков вновь становится секретарем ЦК ВКП(б) и членом Оргбюро, а с учет отхождения Сталина от активных дел как Председателя Совета Министров СССР, по причине перенесенного им тяжелого инсульта, от которого он уже полностью не оправится до дня своей смерти, практическое руководство кабинетом Совмином перешло в руки Маленкова. Таким образом, и конечно после пока еще живого Сталина, Маленков становится вторым человеком в руководстве страной. Не опасался Маленков и неприятностей со стороны Берии, с которым определилось взаимопонимание. Но вот что, а точнее кто не устраивал самого Берию, так это всемогущий министр МГБ Абакумов, от которого, с учетом доверия к нему Сталина, можно было ожидать чего угодно.
Понятно, что в сложившейся ситуации Абакумов на посту министра Государственной безопасности СССР перестал устраивать и Маленкова. Припомнил Маленков Абакумову и свое снятие с должности секретаря ЦК ВКП(б) по раскрученному маховику «авиационного дела». Берия же понимал однозначно, что на этот пост надо было продвигать более лояльного и самое главное близкого к себе человека, но так или иначе судьба Абакумова была предрешена. Повод нашли быстро – «нераскрытая» причина смерти Жданова, да и со смертью Куйбышева и Щербакова «не все было ясно». “Да и что значит, не раскрыто – почему? По чьей вине? Ведь уже был арестован профессор Кремлевской больницы ЭТИНГЕР ЯКОВ ГИЛЯРИЕВИЧ?
И не важно, что он не имел непосредственного отношения к лечению Жданова, а был арестован по делу, связанного с развенчанием террористической деятельности «Еврейского антифашистского комитета». Но он лечил Щербакова! Но, почему его вина окончательно не была доказана? А что если в Лечебном санитарном управлении Кремля существует целый заговор? Неужели Сталин хочет быть следующим?


*Этингер Яков Гиляриевич (1887 – 1951 гг.)
- Терапевт, доктор медицинских наук, профессор. На момент ареста 8 ноября 1950 года заведующий кафедрой факультетской терапии педиатрического факультета 2-го Московского медицинского института. Член правления Всесоюзного общества терапевтов. Консультант Лечебного санитарного управления Кремля. До ареста лечил многих представителей советской и зарубежной партийной элиты, в том числе С. М. Кирова, Г. К. Орджоникидзе, Г. В. Чичерина, М. М. Литвинова, С. М. Будённого, Г. М. Димитрова, П. Тольятти, В. Пика и других. Арестован 8 ноября 1950 года. Стал первой жертвой так называемого «дела врачей». Осужден по пункту принадлежности к террористической группа врачей, «ставивших своей целью путём вредительского лечения сократить жизнь активным деятелям СССР», в том числе в преступном лечении А. С. Щербакова. Умер в Лефортовской тюрьме 2 марта 1951 года.


*    *    *
Почему Абакумов не довел до конца и не разобрался с этим материалом? Опять этот Абакумов!
Человека на роль проходной пешки нашли быстро, - им стал старший следователь МГБ СССР М.Д.Рюмин.
Для всех членов Политбюро ЦК, кроме Маленкова и Берии,  оказалось неожиданностью, когда вдруг 2 июля 1951 года на имя Иосифа Сталина через приемную секретаря Поскребышева А.Н.поступило для рассмотрения заявление старшего следователя МГБ СССР Рюмина Михаила Дмитриевича.

*Рюмин Михаил Дмитриевич (1913 – 1954 гг)
- до работы в НКВД занимал различные хозяйственные должности. На работу в НКВД направлен после начала Великой Отечественной войны. До 1946 году заместитель начальника отдела контрразведки “СМЕРШ” Архангельского военного округа, а затем начальник отдела контрразведки “СМЕРШ” Беломорского военного округа. В 1946 году был переведен в центральный аппарат Главного управления контрразведки “СМЕРШ”. Инициатор “дела врачей”.  М. Рюмина называли «кровавым карликом» за то, что он «выбивал» показания, истязая людей пытками. В 1948 году старший следователь по Особо важным делам МГБ СССР. В 1948 году «добывал» материалы для ареста маршала Г. К. Жукова. С 1951 по 1952 года – заместитель министра государственной безопасности СССР.

 «Совершенно секретно»
ЗАЯВЛЕНИЕ СТАРШЕГО СЛЕДОВАТЕЛЯ МГБ СССР М.Д. РЮМИНА
И.В. СТАЛИНУ[п.2. 121]
2 июля 1951 г.
Товарищу СТАЛИНУ И.В.
от старшего следователя МГБ СССР подполковника Рюмина М.Д.
В ноябре 1950 года мне было поручено вести следствие по делу арестован¬ного доктора медицинских наук профессора Этингера.
На допросах Этингер признался, что он являлся убежденным еврейским националистом и вследствие этого вынашивал ненависть к ВКП(б) и советскому правительству.
Далее, рассказав подробно о проводимой вражеской деятельности, Этингер признался также и в том, что он, воспользовавшись тем, что в 1945 году ему было поручено лечить товарища Щербакова, делал все для того, чтобы сократить последнему жизнь.
Показания Этингера по этому вопросу я доложил заместителю начальника следственной части товарищу Лихачеву, и вскоре после этого меня и тов. Лихачева вместе с арестованным Этингером вызвал к себе товарища Абакумов.


*Лихачев Михаил Тимофеевич (1913 – 1954 гг.)
- полковник госбезопасности. В 1948 – 1951 годах активный участник следственных действий по делам венгерских коммунистов,  «Еврейского антифашистского комитета» и делу врачей. Заместитель начальника Следственной части по особо важным делам МГБ СССР. Арестован 13 июля 1951 года по делу Абакумова-Шварцмана О сионистском заговоре в МГБ. Расстрелян в 1954 году по приговору военной коллегии Верховного суда СССР.


Во время «допроса», вернее беседы с Этингером, тов. Абакумов несколько раз намекал ему о том, чтобы он отказался от своих показаний о злодейском убийстве тов. Щербакова. Затем, когда Этингера увели из кабинета, тов. Абакумов запретил мне допрашивать Этингера в направлении вскрытия его практической деятельности и замыслов по террору, мотивируя тем, что он — Этингер — «заведет нас в дебри». Этингер понял желание тов. Абакумова и, возвратившись от него, на последующих допросах отказался от всех своих признательных показаний, хотя его враждебное отношение к ВКП(б) неопровержимо подтверждалось материалами секретного подслушивания и показаниями его единомышленника арестованного Ерозолимского, который, кстати сказать, на следствии рассказал и о том, что Этингер высказывал ему свое враждебное отношение к тов. Щербакову.
Используя эти и другие уликовые материалы, я продолжал допрашивать Этингера, и он постепенно стал восстанавливаться на прежних показаниях, о чем мною ежедневно писались справки для доклада руководству.
Примерно 28—29 января 1951 года меня вызвал к себе начальник следственной части по особо важным делам товарищ Леонов и, сославшись на указания тов. Абакумова, предложил прекратить работу с арестованным Этингером, а дело по его обвинению, как выразился тов. Леонов, «положить на полку».

*Леонов Александр Георгиевич (1905 – 1954 гг.)
- сотрудник МГБ СССР, генерал-майор госбезопасности. В 1948 – 1951 годах активный участник следственных действий по делу «Еврейского антифашистского комитета» и дела врачей. Начальник Следственной части по особо важным делам МГБ СССР. Арестован 13 июля 1951 года по делу Абакумова-Шварцмана О сионистском заговоре в МГБ. Расстрелян в 1951 году по приговору военной коллегии Верховного суда СССР.


Вместе с этим я должен отметить, что после вызова тов. Абакумовым арестованного Этингера для него установили более суровый режим, и он был переведен в Лефортовскую тюрьму в самую холодную и сырую камеру. Этингер имел преклонный возраст — 64 года, и у него начались приступы грудной жабы, о чем 20 января 1951 года в следственную часть поступил официальный врачебный документ, в котором указывалось, что «в дальнейшем каждый последующий приступ грудной жабы может привести к неблагоприятному исходу».
Учитывая это обстоятельство, я несколько раз ставил вопрос перед руко¬водством следственной части о том, чтобы мне разрешили по-настоящему включиться в дальнейшие допросы арестованного Этингера, но мне в этом отказывалось. Кончилось все это тем, что в первых числах марта Этингер внезапно умер и его террористическая деятельность осталась нерасследованной.
Между тем Этингер имел обширные связи, в том числе и своих единомышленников среди крупных специалистов медиков, и не исключено, что некоторые из них имели отношение к террористической деятельности Этингера.
Считаю своим долгом сообщить Вам, что тов. Абакумов, по моим наблюдениям, имеет наклонности обманывать правительственные органы путем замалчивания серьезных недочетов в работе органов МГБ.
Так, в настоящее время в моем производстве находится следственное дело по обвинению бывшего заместителя генерального директора акционерного общества «Висмут» в Германии Салиманова, который в мае 1950 года убежал к американцам, а затем через 3 месяца возвратился в советскую зону оккупации Германии, где был задержан и арестован.
Салиманов показал, что в мае 1950 года его сняли с работы, и он должен был возвратиться в СССР, однако этого не сделал и, воспользовавшись отсутствием наблюдения со стороны органов МГБ, перебежал к американцам.
Далее Салиманов рассказал, что, изменив Родине, он попал в руки американских разведчиков и, общаясь с ними, установил, что американская разведка располагает подробными сведениями о деятельности акционерного общества «Висмут», занимающегося добычей урановой руды.
Эти показания Салиманова говорят о том, что органы МГБ плохо организовали контрразведывательную работу в Германии.
Вместо того, чтобы информировать об этом правительственные инстанции и использовать показания арестованного Салиманова для устранения серьез¬ных недостатков в работе органов МГБ в Германии, тов. Абакумов запретил фиксировать показания Салиманова протоколами допросов.
Министерством государственной безопасности в разное время арестовывались агенты американской и английской разведок, причем многие из них до ареста являлись негласными сотрудниками органов МГБ и двурушничали.
В своих информациях по таким делам товарищ Абакумов писал: «Мы поймали, мы разоблачили», хотя в действительности нас поймали, нас разоблачили и к тому же долгое время нас водили за нос.
Попутно несколько слов о методах следствия:
В следственной части по особо важным делам систематически и грубо нарушается постановление ЦК ВКП(б) и Советского правительства о работе органов МГБ в отношении фиксирования вызовов на допрос арестованных протоколами допроса, которые, кстати сказать, почти по всем делам составляются нерегулярно и в ряде случаев необъективно.
Наряду с этим Абакумов ввел практику нарушений и других советских законов, а также проводил линию, в результате которой особенно по делам, представлявшим интерес для правительства, показания арестованных под силой принуждений записывались с недопустимыми обобщениями, нередко искажающими действительность. Я не привожу конкретных фактов, хотя их очень много, поскольку наиболее полную картину в этом отношении может дать специальная проверка дел с передопросом арестованных (взять хотя бы дело академика ЮДИНА СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА) находящегося в заключении в Лефортовской тюрьме без окончательного суда уже три года).
В заключение я позволю себе высказать свое мнение о том, что тов. Абакумов не всегда честными путями укреплял свое положение в государственном аппарате, и он является опасным человеком для государства, тем более на таком остром участке, как Министерство государственной безопасности.
Он опасен еще и тем, что внутри министерства на наиболее ключевые места и, в частности, в следственной части по особо важным делам поставил «надежных», с его точки зрения, людей, которые, получив карьеру из его рук, постепенно теряют свою партийность, превращаются в подхалимов и угодливо выполняют все, что хочет тов. Абакумов.
РЮМИН

ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПОЛИТБЮРО О ПРОВЕРКЕ ЗАЯВЛЕНИЯ М.Д. РЮМИНА [п.2. 122]
4 июля 1951 г.
Заявление т. РЮМИНА Поручить Комиссии в составе т.т. Маленкова (председатель), Берия, Шкирятова и Игнатьева проверить факты, изложенные в заявлении т. Рюмина и доложить о результатах Политбюро ЦК ВКП(б).
Срок работы Комиссии 3—4 дня.

Понимал ли министр МГБ Абакумов, от кого исходит «инициатива» и кто начинает плести вокруг него паучью сеть? Конечно, понимал. Безусловно, было и то, что без поддержки Берии и Маленкова, Рюмин не решился бы на столь отчаянный или даже смертельный для себя поступок. Что мог противопоставить этому Абакумов? Только одно – написать письмо Сталину. Не известно отвез он это письмо Сталину сам? Представляется, что нет. По всей видимости, исходя из даты его написания, письмо это он передал секретарю Сталина Поскребышеву, как поступил который не известно. Однако учитывая, что письмо было зарегистрировано и сохранилось в архиве, Сталину оно было доставлено. Другой вопрос когда? Узнал ли о существовании таком письме Берия и Абакумов? По всей видимости, знали, может даже, и ознакомились с ним тайно. Но уничтожить  письмо, адресованное лично Сталину, конечно не посмели. Да и что это меняло?

ЗАПИСКА В.С. АБАКУМОВА И.В. СТАЛИНУ В СВЯЗИ С ЗАЯВЛЕНИЕМ СЛЕДОВАТЕЛЯ РЮМИНА [п 2. 123]
5 июля 1951 г.
ЦК ВКП(б) Товарищу СТАЛИНУ И.В.
В связи с поданным на Ваше имя заявлением тов. Рюмина даю Вам свое объяснение.
О необходимости ареста Этингера первый раз вопрос был поставлен перед ЦК ВКП(б) 18 апреля 1950 года № 6669/А. В этом документе докладывалось, что Этингер антисоветски настроен, является еврейским националистом и неоднократно допускал вражеские выпады против вождя, что было зафиксировано оперативной техникой. Санкции на арест получено тогда не было.
В ноябре 1950 года, 16 числа за № 7278/А я вторично направил записку в гор. Сочи с просьбой разрешить арестовать Этингера. Товарищ Поскребышев А.Н. мне позвонил и передал, что эту записку смотрел, и она направлена в Москву товарищу Булганину Н.А., от которого и получите соответствующие указания. На следующее утро мне позвонил товарищ Булганин Н.А., сказал, что он получил письмо в отношении Этингера, и спросил, как быть?
Я ему ответил, что Этингер большая сволочь и его следует арестовать, после чего товарищ Булганин Н.А. дал согласие на арест, и 18 ноября Этингер МГБ СССР был арестован.
После ареста Этингера я его допрашивал в присутствии начальника 2 Глав¬ного Управления МГБ СССР тов. Шубнякова Ф.Г. и зам. начальника отделения этого Управления тов. Тангиева Н.А, которые подготавливали арест Этингера.
После того, как я вспомнил, что при этом допросе присутствовали товарищи Шубняков и Тангиев, я 5 июля их спросил об этом. Они подтверждают, что действительно при допросе мною Этингера они присутствовали.
В процессе допроса я требовал от Этингера, чтобы он правдиво рассказал о своей вине. Он отнекивался и заявлял, что не виноват и арестован зря.
Я продолжал требовать, чтобы он рассказал о своих преступлениях и тогда Этингер заявил, что он пользовался доверием, лечил зам. министра государственной безопасности Селивановского и даже приглашался для консультаций вместе с профессором Виноградовым к больному тов. Щербакову А.С.
В связи с этим я, несколько пошло, Этингеру сказал, что ему следует рас¬сказать о своей вине и в этом деле, как он замочил Щербакова. На это Этингер заявил, что здесь он ни в чем не повинен, ибо Щербаков А.С. был крайне больным человеком, причем Этингер тогда стал объяснять, в чем заключалась серьезность болезни Щербакова А.С. и что его основным лечащим врачом являлся профессор Виноградов.
Почему на допросе Этингера я затронул этот вопрос? Мне было известно из агентурных сводок и от некоторых сотрудников, кого именно не помню, что многие еврейские националисты считали, что якобы по указанию Щербакова А.С. удаляли евреев из наиболее важных ведомств. Имея это в виду, а также то, что арестованный Этингер сам являлся еврейским националистом и что он бывал как врач у Щербакова А.С., я и счел необходимым задать ему этот вопрос, желая выяснить, не причастен ли Этингер к каким-либо злонамеренным действиям в отношении Щербакова А.С., хотя никаких данных, которые подтверждали бы это, у меня не было.
Далее я спросил, знает ли Этингер, кто его допрашивает. Когда он ответил, что не знает, я сказал, что допрашивает его Министр государственной безопасности и что у него есть возможность начать правдиво рассказывать обо всем, в чем он виноват, — так будет для него же лучше. Этингер продолжал отрицать, и я, как помнится, ему сказал — пойдите в камеру, подумайте и, когда вас вызовут на допрос, обо всем рассказывайте.
Вести допрос Этингера в Следственной части по особо важным делам было поручено одному из старших следователей — товарищу Рюмину, которому 2-е  Главное Управление передало разработку и другие имеющиеся материалы на Этингера и обязано было, по существующим в МГБ порядкам, ориентировать следователя обо всех особенностях этого дела.
Спустя несколько дней зам. начальника Следственной части по особо важным делам тов. Лихачев доложил мне, что арестованный Этингер начинает рассказывать о своих антисоветских националистических настроениях. При этом тов. Лихачев, насколько помню, сказал, что Этингера недостаточно ясно, но говорит, что мог бы лучше лечить тов. Щербакова А.С., после чего я предложил тов. Лихачеву вместе со старшим следователем Рюминым привести ко мне на допрос Этингера.
На допросе Этингер действительно стал говорить мне, хотя и недостаточно внятно, путано, что у него имелись антисоветские националистические настроения, что он заявлял среди своего близкого окружения о существую¬ щем в СССР притеснении евреев и высказывал намерение выехать в Палестину. После этого я потребовал от Этингера рассказать, как он преступно вел лечение товарища Щербакова А.С. Этингер в ответ заявил, что ничего особенного по этому вопросу сказать не может и что вообще о Щербакове А.С.
Он стал кое-что говорить потому, что у него на следствии требуют показания об этом. Я его вновь спросил — говорите прямо, конкретно и приведите факты, как вы неправильно лечили Щербакова А.С. Этингер опять-таки, как и на первом допросе, заявил, что Щербакова А.С. постоянно лечил профессор Виноградов, а он приглашался лишь периодически, вместе с Виноградовым.
Я потребовал от Этингера, чтобы он повторил те показания, которые давал до этого старшему следователю Рюмину. Как заявил Этингер, следователю он говорил о том, что мог бы настаивать, чтобы Щербаков А.С. имел больше покоя, но на самом деле Щербаков А.С. имел такой покой. Правда, сказал Этингер, Щербаков А.С. был не очень послушным пациентом. При этом Этингер привел пример, когда 9 мая 1945 года, в День Победы, Щербаков А.С. выехал из дома и врачи только после узнали об этом.
Далее Этингер сказал, что следователю он рассказывал по поводу препарата, якобы неправильно применявшегося при лечении Щербакова А.С. На самом же деле, как утверждал Этингер, этот препарат не мог принести никакого вреда. Тогда же Этингер вновь стал объяснять мне серьезность болезни Щербакова А.С., заявляя, что он был болен безнадежно и это подтвердилось впоследствии (как я понял, Этингер имел в виду результаты вскрытия).
После этого я сказал Этингеру — вы не выдумывайте и не крутите, а рассказывайте правду, как вы преступно лечили Щербакова А.С. Однако, не¬ смотря на мои настояния, Этингер ничего нового тогда не сказал.
Таким образом, Этингер как на первом, так и на втором допросе ничего конкретного не сказал, никаких доводов и фактов не привел, а то, что он рассказывал на допросе у следователя Рюмина в отношении лечения Щербакова А.С., Этингер объяснил тем, что от него требовали показаний по этому поводу. Из поведения Этингера у меня на допросе я понял, что путаные и неясные показания, которые он давал тов. Рюмину, появились в результате того, что на первом допросе я сам поставил Этингеру вопрос об этом, а следователь, очевидно, напрямик его спрашивал. Из всего этого я внутренне пришел к выводу, что мои предположения о каких-либо злонамеренных действиях Этингера в отношении Щербакова А.С. не оправдались.
Несмотря на это, после допроса Этингера я дал указание тов. Лихачеву — зам. начальника следственной части по особо важным делам (не помню, был ли при этом тов. Рюмин) — продолжать усиленно допрашивать Этингера с тем, чтобы подробно выявить его преступную деятельность и вражеские связи, одновременно стараться выявить в процессе допросов что-либо существенное касательно неправильного лечения тов. Щербакова А.С. При этом я указал, что допрос Этингера следует вести тщательно, продуманно, чтобы Этингера показывал правду и выдавал свои преступные связи, но не смог бы повести следствие по неправильному пути, а возможно, я и сказал: «завести в дебри»..
Вот как все это было, насколько я помню. В дальнейшем я докладывал, что Этингер ничего существенного на допросах не дает, что у него продолжались сердечные припадки, которых в общей сложности было больше 20, и что смерть его произошла сразу же после возвращения с очередного допроса от тов. Рюмина.
Теперь по поводу заявления т. Рюмина о том, что якобы я намекнул Этингеру, чтобы он отказался от показаний. Этого не было и не могло быть. Это неправда. При наличии каких-либо конкретных фактов, которые дали бы возможность зацепиться, мы бы с Этингера шкуру содрали, но этого дела не упустили бы, тем более что я сам на первом же допросе Этингеру поставил вопрос, касающийся лечения т. Щербакова А.С. Однако повторяю, Этингер никаких фактов и доводов не привел, больше того, он заявил, что начал говорить что-то по этому вопросу только потому, что на него нажимали и требовали, тогда как в действительности никаких преступных действий в процессе лечения Щербакова А.С. он не допускал.
Что же касается того, что я настойчиво добивался, чтобы Этингер привел конкретные факты и доводы, то, мне кажется, я поступил как министр правильно. Я должен был знать истину, так как нельзя было основываться на его невразумительных и неясных показаниях по такому серьезному вопросу.
Не располагая проверенными и, по сути дела, не имея никаких данных, свидетельствующих о злонамеренных действиях Этингера в лечении Щербакова А.С., докладывать в ЦК ВКП(б), как я полагал, тогда было не о чем.
Не соответствует действительности утверждение тов. Рюмина о том, что я якобы заявил, что если Этингер будет давать показания о преступном лечении Щербакова А.С., то придется арестовать половину работников Санупра Кремля и многих работников охраны. Я этого не мог сказать, хотя бы потому, что Этингер не служил в Санупре Кремля. Не мог я говорить и об охране, так как охрана никакого отношения к этому делу не имела...
О том, как велось дело Этингера, должен знать и товарищ Огольцов, который, как первый заместитель министра государственной безопасности, непосредственно руководит Следственной частью по особо важным делам, утверждает документы, следит за ходом следствия и принимает ежедневно доклады тов. Лео¬ нова и его заместителей. В частности, по делу Этингера мною было утверждено только постановление на его арест, а все остальные доклады по этому делу докладывались тов. Огольцову и были им утверждены.
Должен сказать, что меня удивляет, почему и по каким причинам делает тов. Рюмин подобные заявления... Я не могу понять одного: дело Этингера все время находилось на руках у тов. Рюмин, никому никогда не переда¬ валось, арестованный Этингер числился за этим же следователем, и больше его никто не допрашивал, и умер Этингер, придя с допроса от тов. Рюмина, — почему же тов. Рюмин написал только теперь о своих сомнениях после смерти Этингера, несмотря на то, что со дня допроса мною Этингера по день его смерти прошло несколько месяцев...
Касательно второго вопроса, который описывает в своем заявлении тов. Рюмин, — это об арестованном Салиманове, бывшем заместителе генерального директора акционерного общества «Висмут»...
В результате проведенных агентурных мероприятий Салиманов прибыл на квартиру агента МГБ и затем был схвачен и доставлен в секретном порядке в Москву.
Должен сказать, что меня в Москве тогда не было, я находился в Сочи, и, когда мне об этом доложил по телефону тов. Огольцов, я его спросил, верно ли все это, и попросил еще раз все тщательно проверить, поскольку я буду докладывать об этом товарищу Сталину И.В....После того, как мне то же самое подтвердили тов. тов. Питовранов и Шубняков, я позвонил товарищу Поскребышеву с тем, чтобы он доложил об этом Вам, товарищ Сталин.
...Что касается длительного составления протокола допроса Салиманова...
Следует указать, что в связи с поимкой Салиманова, по линии 2 Главного Управления МГБ СССР, имелось в виду продумать возможность организации дальнейших агентурных мероприятий против американцев.
...В отношении нарушений в следственной работе, о чем указывает тов. Рюмин в своем заявлении.
Как правило, во всех чекистских органах протоколы допросов составляют следователи сразу. В Следственной части по особо важным делам МГБ СССР, где допрашиваются наиболее важные преступники, допрос их связан с известными трудностями по проверке показаний и подбору материалов и документов, подтверждающих их показания. В связи с этим действительно, как раньше, так и теперь, следователи Следственной части по особо важным делам, допрашивая арестованного, составляют необходимые протоколы, или делают записи какого-либо факта, а затем уже, на основании нескольких протоколов и записей, составляют более полный протокол...
Вчера, при вторичном вызове в комиссию, тов. Рюмин представил новое заявление, которое мне зачитывали. То, что им написано в этом заявлении, просто-напросто неправильно.
Во-первых, тов. Рюмин обвиняет работников Следственной части по особо важным делам МГБ СССР в том, что они избивают арестованных. Я должен прямо сказать, что действительно часто бьют арестованных шпионов, диверсантов, террористов с тем, чтобы заставить их рассказать о своих преступных делах и связях. Но делается это с умом и только с санкции Министра государственной безопасности и его первого заместителя, а в местных органах — с санкции начальника органа. Никакого массового побоища и каких-либо других нарушений в этом деле нет, тем более что на этот счет мы имели разрешение ЦК ВКП(б).
Во-вторых, тов. Рюмин заявляет, что ему товарищ Лихачев будто бы поручал допрашивать арестованного Салиманова в отношении тов. Кобулова, а арестованного Этингера — в отношении тов. тов. Ванникова и Завенягина.
... Известно лишь, что Салиманов на допросах говорил, что, будучи у американцев, он назвал им многие фамилии ответственных людей — кто они и где работают, в том числе он указал и о Кобулове, который ранее работал в органах государственной безопасности, а теперь находится в Германии.
Также не было никаких оснований, насколько мне известно, допрашивать арестованного Этингера в отношении тов. тов. Ванникова и Завенягина. Во всяком случае, мне никто не докладывал, что эти фамилии как-либо упоминались в материалах разработки или следственного дела на Этингера. Я считаю, что если бы были такие основания, то органы ЧК обязаны были допрашивать арестованного, невзирая на лица, в том числе и о Ванникове и Завенягине...
В-третьих, товарищ Рюмин утверждает, что мною якобы давались указания до¬ прашивать арестованных о руководящих партийных работниках. Непонятно, о ком и чем идет речь. Действительно, иногда велись допросы арестованных в отношении ряда работников, занимающих ответственные должности, но делалось это, как Вы знаете, по специальному указанию. Тов. Рюмин говорит в своем заявлении о недостатках в следственной работе Министерства госу¬дарственной безопасности. Это совершенно верно.
Со своей стороны должен сказать, что недостатков в работе органов МГБ гораздо больше, чем об этом пишет тов. Рюмин, и они сводятся, главным образом, к следующему:
Мы еще недостаточно уделяем время работе с чекистскими кадрами...
Со стороны руководящего состава порой не проявляется достаточно требовательности к подчиненным работникам, среди работников органов государственной безопасности есть такие, которые нарушают дисциплину, руководящий состав не всегда умело и тонко принимает надлежащие меры к нарушителям чекистской дисциплины...
Наши следователи, хотя и много работают, иногда еще недостаточно целеустремленно допрашивают арестованных, не всегда умело и тонко используют имеющиеся в их распоряжении улики для разоблачения арестованных, а получив признательные показания от арестованных, часто не умеют как следует четко и ясно записать их в протокол допроса...
Главным недостатком является то обстоятельство, что не во всех представительствах Советского Союза за границей имеются чекистские работники по обслуживанию советской колонии.
Мы никак не может завершить разгром украинских националистов в Западных областях Украины, а также националистов в Прибалтийских республиках...
Эти недостатки я знаю и вместе со своими заместителями всемерно стараюсь их устранить...
Я всегда помню Ваши указания, тов. Сталин, о том, что необходимо быть непримиримым к недостаткам в работе с тем, чтобы своевременно выявлять их и устранять...
В то же время я с открытой душой должен сказать Вам, товарищ Сталин, что я отдаю все свои силы, чтобы послушно и четко проводить в жизнь те задачи, которые Вы ставите перед органами ЧК. Я живу и работаю, руководствуясь Вашими мыслями и указаниями, товарищ Сталин, стараюсь твердо и настойчиво проводить вопросы, которые Вы ставите передо мной...
Аналогичное объяснение мною представлено в Комиссию Политбюро ЦК ВКП(б) товарищам Маленкову Г.М., Берия Л.П., Шкирятову М.Ф., Игнатьеву С.Д.
/АБАКУМОВ/

«Строго секретно»
ПОСТАНОВЛЕНИЕ ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА ВКП(б)
«О НЕБЛАГОПОЛУЧНОМ ПОЛОЖЕНИИ В МИНИСТЕРСТВЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ СССР»  [п.2. 124]
11 июля 1951 г.
2 июля 1951 года ЦК ВКП(б) получил заявление старшего следователя следственной части по особо важным делам МГБ СССР т. Рюмина, в котором он сигнализирует о неблагополучном положении в МГБ со следствием по ряду весьма важных дел крупных государственных преступников и обвиняет в этом министра государственной безопасности т. Абакумова. (Заявление прилагается.) Получив заявление т. Рюмина, ЦК ВКП(б) создал комиссию Политбюро в составе т.т. Маленкова, Берия, Шкирятова, Игнатьева и поручил ей проверить факты, сообщенные т. Рюминым.
В процессе проверки комиссия допросила начальника следственной части по особо важным делам МГБ т. Леонова, его заместителей — т.т. Лихачева и Комарова, начальника второго Главного управления МГБ т. Шубнякова, заместителя начальника отдела 2-го Главного управления т. Тангиева, помощника начальника следственной части т. Путинцева, заместителей министра государственной безопасности т.т. Огольцова и Питовранова, а также заслушала объяснения т. Абакумова.
Ввиду того, что в ходе проверки подтвердились факты, изложенные в за¬явлении т. Рюмина, ЦК ВКП(б) решил немедля отстранить т. Абакумова от обязанностей министра госбезопасности и поручил первому заместителю министра т. Огольцову исполнять временно обязанности министра госбезопасности. Это было 4 июля с.г.
На основании результатов проверки Комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) установила следующие неоспоримые факты.
1. В ноябре 1950 года был арестован еврейский националист, проявлявший резко враждебное отношение к советской власти, — врач Этингер. При допросе старшим следователем МГБ т. Рюминым арестованный Этингер, без какого-либо нажима, признал, что при лечении т. Щербакова А.С имел террористические намерения в отношении его и практически принял все меры к тому, чтобы сократить его жизнь.
ЦК ВКП(б) считает это показание Этингера заслуживающим серьезного внимания. Среди врачей несомненно существует законспирированная группа лиц, стремящихся при лечении сократить жизнь руководителей партии и правительства. Нельзя забывать преступления таких известных врачей, совершенные в недавнем прошлом, как преступления врача Плетнева и врача Левина, которые по заданию иностранной разведки отравили В.В. Куйбышева и Максима Горького. Эти злодеи признались в своих преступлениях на открытом судебном процессе, и Левин был расстрелян, а Плетнев осужден к 25 годам тюремного заключения.
Однако министр госбезопасности т. Абакумов, получив показания Этингера о его террористической деятельности, в присутствии следователя Рюми¬на, зам. начальника следственной части Лихачева, а также в присутствии преступника Этингера признал показания Этингера надуманными, заявил, что это дело не заслуживает внимания, заведет МГБ в дебри, и прекратил дальнейшее следствие по этому делу. При этом т. Абакумов, пренебрегая предостережением врачей МГБ, поместил серьезно больного арестованного Этингера в заведомо опасные для его здоровья условия (в сырую и холодную камеру), вследствие чего 2 марта 1951 года Этингер умер в тюрьме.
Таким образом, погасив дело Этингера, т. Абакумов помешал ЦК выявить, безусловно существующую законспирированную группу врачей, выполняю¬щих задания иностранных агентов по террористической деятельности против руководителей партии и правительства. При этом следует отметить, что т. Аба¬ кумов не счел нужным сообщить ЦК ВКП(б) о признаниях Этингера и таким образом скрыл это важное дело от партии и правительства.
2. В августе 1950 года в Германии был арестован бывший заместитель генерального директора акционерного общества «ВИСМУТ» Салиманов, бе¬жавший в мае 1950 года к американцам. Салиманов — крупный государственный преступник. Изменив Родине, он выдал американцам важные сведения. Несмотря на то, что прошел почти год с момента ареста Салиманова, т. Абакумов до сих пор скрывает от Центрального Комитета ход следствия по этому делу, хотя это дело имеет большое государственное значение. При вы¬ яснении комиссией Политбюро — почему т. Абакумов скрыл от ЦК результаты следствия по делу Салиманова, сколько-нибудь вразумительных объяснений т. Абакумов дать не мог.
Таким образом, т. Абакумов обманул партию и по этому делу.
3. В январе 1951 года в Москве были арестованы участники еврейской антисоветской молодежной организации. При допросе некоторые из арестованных признались в том, что имели террористические замыслы в отношении руководителей партии и правительства. Однако в протоколах допроса участников этой организации, представленных в ЦК ВКП(б), были исключены, по указанию т. Абакумова, признания арестованных в их террористических замыслах. Допрошенные комиссией Политбюро по этому вопросу начальник следственной части т. Леонов и его заместитель т. Лихачев, а также заместитель министра государственной безопасности т. Огольцов подтверди¬ ли, что показания арестованных об их террористических намерениях действительно не были включены в протоколы допроса. Указанные товарищи пытались объяснить преступную фальсификацию протоколов, посланных в ЦК ВКП(б), намерением произвести дополнительную проверку. Но, несмотря на важность факта о террористических замыслах участников антисоветской молодежной организации и на то, что прошло достаточно времени, — никаких дополнительных сообщений из МГБ в ЦК ВКП(б) послано не было.
Следовательно, и по этому делу т. Абакумов обманул партию.
4. В МГБ грубо нарушается установленный Правительством порядок ведения следствия, согласно которому допрос арестованного должен фиксироваться соответствующим образом оформленным протоколом, а протокол должен сообщаться в ЦК ВКП(б). В МГБ укоренилась неправильная практика составления так называемых обобщенных протоколов допроса арестованных на основании накопленных следователями заметок и черновых записей. Эта вредная и антигосударственная практика в следственной работе привела к безответственности среди работников аппарата МГБ, способствует затяжке сроков расследования дел о серьезных преступлениях, дает возможность скрывать от партии положение дел в МГБ.
Далее, в нарушение закона об ограниченных сроках ведения следствия, в МГБ имеется много фактов недопустимой затяжки окончания следственных дел на очень длительные сроки. В центральном аппарате МГБ есть следственные дела, которые ведутся два-три года, тогда как согласно закону полагается вести следствие не более двух месяцев.
Таким образом, т. Абакумов не только обманывал партию, но и грубым образом нарушал постановления ЦК ВКП(б) и правительства.
5. ЦК считает нужным отметить, что, будучи вызванным сначала в Политбюро, а затем в комиссию ЦК ВКП(б), т. Абакумов встал на путь голого отрицания установленных фактов, свидетельствующих о неблагополучном положении в работе МГБ, при допросе пытался вновь обмануть партию, не обнаружил понимания совершенных им преступлений и не проявил никаких признаков готовности раскаяться в совершенных им преступлениях.
На основании вышеизложенного ЦК ВКП(б) постановляет:
1. Снять т. Абакумова В.С. с работы министра государственной безопасности СССР как человека, совершившего преступления против партии и Советского государства, исключить из рядов ВКП(б) и передать его дело в суд.
2. Снять с занимаемых постов начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР т. Леонова и заместителя начальника следственной части т. Лихачева как способствовавших Абакумову обманывать партию, и исключить их из партии.
3. Объявить выговор первому заместителю министра т. Огольцову и заместителю министра т. Питовранову за то, что они не проявили необходимой партийности и не сигнализировали ЦК ВКП(б) о неблагополучии в работе МГБ.
4. Обязать МГБ СССР возобновить следствие по делу о террористической деятельности Этингера[404] и еврейской антисоветской молодежной организации.
5. Назначить члена комиссии Политбюро по проверке работы МГБ и заведующего отделом партийных и комсомольских органов ЦК ВКП(б) т. Игнатьева С.Д. представителем ЦК ВКП(б) в Министерстве Государственной Безопасности.
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ ВКП(б)

Таким образом,  в начале лета 1951 года генерал-полковник Абакумов снимается с должности министра Госбезопасности. Также с должностей снимаются: его заместитель генерал-лейтенант Селивановский, начальник следственной части по особо важным делам МГБ СССР генерал-майор Леонов А.Г., его заместитель (хорошо нам известный) полковник Комаров и старший следователь следственной части по особо важным делам МГБ СССР подполковник Иванов Б.С. В июле 1951 года их должности занимают генерал-лейтенант Огольцов и генерал-полковник Гоглидзе Сергей Арсентьевич.

Абакумов Виктор Семенович - генерал-полковник, министр Государственной безопасности ССР был арестован 12 июля 1951 года, то есть на следующий день после вынесения решения Пленумом ЦК ВКП(б).
Леонов Александр Георгиевич – генерал-майор, начальник Следственной части по особо важным делам МГБ СССР был арестован 13 июля 1951 года.
Комаров Владимир Иванович – полковник, заместитель начальника Следственной части по особо важным делам МГБ СССР был арестован 26 июля 1951 года.
Шварцман Лев Леонидович – полковник, заместитель начальника Следственной части по особо важным делам МГБ СССР был арестован 6 августа 1951 года.
Райхман Леонид Федорович– генерал-лейтенант, заместитель начальника Главного управления МГБ СССР был арестован 19 октября 1951 года.

9 августа 1951 года Министром Госбезопасности СССР назначается С.Д. Игнатьев, а 19 октября 1951 года при поддержке Берии Л.П. Первым заместителем Министра МГБ СССР утверждается генерал-полковник Гоглидзе Сергей Арсентьевич Рюмин М.Д. сохраняет за собой должность начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР и вводится в состав коллегии аппарата МГБ. Заместителем Рюмина назначается подполковник Коняхин Николай Михайлович.

Подтверждением нарушений, допущенных со стороны Абакумова и Комарова стал среди прочего и протокол допроса ЮДИНА СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА от 1 августа 1951 года. Нет, его уже никто не бил, он уже и так рассказал и подписал всего настолько, что другому хватило бы на расстрельную статью. Тут дело было в другом. Рюмину нужны были от Юдина С.С. показания обратного толка. Нужны были доказательства вины Абакумова с подробным описанием каким образом он получал от обвиняемых не соответствующие истине показания, тем самым вводил в заблуждение Политбюро и ЦК, то есть обманывал партию! Чтобы не потерять столь ценного свидетеля С.С.Юдину существенно изменили рацион питания, начали давать даже молоко. А самое главное - дали возможность писать. Выдавая по счету бумагу, и пересчитывая затем количество исписанных листов. Именно в эти дни Юдин напишет свои воспоминания о времени проведенном в «Захарьино» и посвятит их своей жене Наталье Владимировне.



*Игнатьев Семен Денисович (1904 – 1983 гг.)
- член ВКП(б) с 1926 года, член Центральной ревизионной комиссии, член Президиума ЦК. С 1951 по 1953 годы – Министр Государственной безопасности СССР. После смерти И.Сталина с 1953 по 1957 – Первый секретарь Башкирского, а затем до 1960 года Татарского обкома КПСС.



*Гоглидзе Сергей Арссентьевич (1901 – 1953 гг.)
- генерал-полковник Государственной безопасности, заместитель министра МГБ СССР (1951 – 1953 гг), кандидат в члены ЦК КПСС. В органах ВЧК, ГПУ, НКВД и МГБ с 1920 года. В 1937 году нарком НКВД Грузии, председатель особой тройки НКВД по Грузии, организатор массовых репрессий. После снятия и ареста Абакумова В.С. назначен первым заместителем министра МГБ СССР Игнатьева С.Д. и назначен главным куратором «дела кремлевских врачей». Во время ареста Берии находился в командировке в ГДР, где был 3 июля 1953 задержан и доставлен в Москву. На Пленуме ЦК КПСС 2-7 июля 1953 года выведен из состава кандидатов в члены ЦК КПСС.
Специальным судебным присутствием Верховного суда СССР 23 декабря 1953 года вместе с Берией Л.П., Кобуловым Б.З., Меркуловым В.Н., Деканозовым В.Г., Влодзимирским Л.Е., Мешиком П. Я. приговорён к смертной казни -расстрелу.


*Коняхин Николай Михайлович (1914 – 1977 гг.)
- В 1948 году на работу в МГБ выдвинут с должности инструктора Красноярского горкома ВКП(б) по промышленности. В 1948 году закончив курсы Высшей школы МГБ СССР назначается заместителем начальника следственной части по Особо важным делам МГБ СССР. После смерти И.Сталина до 1955 года занимал должность начальника 2-го отдела КГБ при Чувашской АСССР. В 60х годах курировал вопросы безопасности в должности заместителя директора НИИ прикладной физики и НИИ – 801.



И вот теперь, после всего происшедшего, “Дело” арестованного профессора Юдина передается для дорасследования вновь назначенному старшему следователю следственной части по особо важным делам МГБ СССР майору Меркулову, который, как казалось, должен во всем “разобраться” и наконец-то “восстановить” справедливость.
Таким образом, допросы арестованного Юдина Сергея Сергеевича возобновились в августе 1951 года. Юдин конечно не только не знал, но и догадываться не мог, что и Абакумов и Комаров и Шварцман арестованы. Просто тон допросов изменился, и изменилось отношение к нему – вот и все. И если его до сих пор не расстреляли, значит, есть надежда.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОГО ЮДИНА СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА
[п.2. 34]
1 августа 1951 года.
- В числе Ваших близких связей, как известно, был Очкин Алексей Дмитриевич, от которого, очевидно, Вы не скрывали свои антисоветские взгляды?
- Я не помню случая, чтобы в моих беседах с Очкиным когда-либо затрагивались вопросы политического характера. Он мне известен как вполне советский человек и каких-либо предосудительных разговоров я с ним никогда не вел.
- Очкин делился с Вами о том, с кем из членов правительства ему приходилось встречаться по ряду своей службы в Кремлевской больнице?
- В этом отношении Очкин в беседе со мной и моей женой вел себя очень осторожно и уклонялся от разговоров о характере своей работы в Кремлевской больнице.
- В отношении Очкина и его работы в Кремлевской больнице Вы сообщали что-либо иностранцам, в частности англичанам, с которыми Вы имели связь?
- Нет, никому из иностранцев и в частности англичанам Чоллертону и Керру, с которыми мне не раз приходилось встречаться, об Очкине я ничего не говорил.
Разговоров об Очкине или о ком-либо другом из профессоров и врачей Кремлевской больницы ни с Чоллертоном, ни с Керром у меня не было.
- Так ли это?
- Да, я показываю правду.
- Как Вы показывали ранее, при выездах на фронты, Вы общались там со многими военнослужащими. Скажите, с Векслером Генрихом Яковлевичем на Калининском фронте Вам приходилось встречаться?
- Верно то, что в бытность мою в госпитале Калининского фронта мне приходилось иметь встречи и служебного характера связи со многими военнослужащими и главным образом с военно-медицинскими работниками.
Но был ли среди лиц, с которыми я встречался на Калининском фронте Векслер, я не помню.
В числе моих знакомых Векслера не было, эту фамилию я слышу впервые.
/ЮДИН/

Вскоре возобновились допросы и Водовозовой Натальи Николаевны, которая вновь из лагеря была доставлена во внутреннюю тюрьму на Лубянке.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОЙ
ВОДОВОЗОВОЙ НАТАЛЬИ ДМИТРИЕВНЫ [п.2. 38]
10 сентября 1951 года.
- Все ли Вы показали на следствии о своих взаимоотношениях с Юдиным?
- Да, все, что я знаю о Юдине я уже показала. Свои показания о Юдине мне больше дополнить нечем.
- Что Вам известно о террористических намерениях Юдина против руководителей Советского государства?
- Об этом я ничего не знаю. Юдин мне никогда не высказывал террористических настроений.
- А от других близких Юдину лиц Вам известно о его террористических настроениях?
- Нет. Ни с кем из знакомых Юдина на эту тему у меня разговоров никогда не было.
- В числе знакомых Юдина был ли Фрумсон Александр Филиппович?
Что Вы знаете о связи Юдина с инженером Богославским?
А по фамилии Радвогин Вы знаете кого-либо из знакомых Юдина?
Что Вам известно в отношении знакомства Юдина с француженкой Лешеминант-Бланш?
- Нет. Ни Юдиным, ни кем-либо его знакомыми эти фамилии в моем присутствии никогда не упоминались. Я лично тоже этих людей не знаю.
/ВОДОВОЗОВА/

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОЙ
ВОДОВОЗОВОЙ МАЙИ ВЛАДИМИРОВНЫ [п.2. 39]
10 сентября 1951 года.
- Что Вы можете показать о террористических проявлениях Юдина?
- На следствии я дала ранее подробные и правдивые показания как о своей преступной деятельности, так и в отношении известных мне вражеских действий других лиц. Я также не скрыла от следствия антисоветскую деятельность и таких близких мне лиц, как моя мать и мой отчим. Я дала также исчерпывающие показания обо всех известных мне фактах вражеской деятельности Юдина.
Что касается террористических проявлений Юдина, то я об этом ничего не знаю. В моем присутствии Юдин террористических настроений против руководителей партии и правительства никогда не высказывал.
- Поскольку Вы достаточно хорошо были знакомы и с окружением Юдина, может Вы, что-либо слышали о его террористических настроениях от его друзей?
- Нет. Не только от самого Юдина, но и от его связей мне о террористических проявлениях Юдина ничего не известно.
/ВОДОВОЗОВА/

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОГО ЮДИНА СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА
[п.2. 41]
13 сентября 1951 года.
- Продолжая Ваш допрос, следствие вновь предлагает Вам рассказать правду о Ваших террористических намерениях против руководителей ВКП (б) и Советского правительства.
- Я категорически отвергаю этот вопрос как необоснованный, так как ни к одному из членов Советского правительства террористических настроений и даже мыслей у меня никогда не возникало.
- Как же так? Ведь ранее на следствии Вы показали, что у вас были террористического характера настроения против главы Советского правительства?
- Таких показаний я не давал.
- Давая объяснения по показаниям арестованной Голиковой М.П. на очной ставке с Вами, Вы на допросе от 10 января 1949 года, показали:
“Признаю также, что я возводил гнусные клеветнические измышления по адресу Сталина и высказывал пожелание его смерти”.
Что же Вы крутите?
- Должен сказать, что мои показания по этому вопросу в протоколе от 10 января 1949 года были сформулированы неточно. Фактически дело обстояло так.
В послевоенные годы в разговоре с Голиковой я высказывал недоумение тем, что маршал Жуков был смещен с занимаемого им поста. В моем представлении эта личность была “народным героем”, и отстранение его с руководящих постов вызвало у меня душевный протест. Чувство моего недовольства усилилось тем, что страна, по моему мнению, оставалась в неведении по этому вопросу.
Кроме того, касаясь в разговорах с Голиковой правительственных решений о журналах “Звезда” и “Ленинград”, по вопросам музыки, биологии, философии, я критиковал правительственную линию в этих вопросах как стеснительную и как зажим свободы мнений, творчества и инициативы.
Я говорил, что все это исходит, по видимому, от одного лица и что подобного рода линия, очевидно, принята твердо и бесповоротно.
Я заканчивал свое высказывание фразой: “Но ведь никто же не может прожить два века. Когда-нибудь он да умрет. Тогда будет и другие директивы”. Хотя в разговоре с Голиковой я не называл ничьего имени, не скрою от следствия, что при этом я имел в виду возраст Сталина.
Все эти мои высказывания и были сформированы в протоколе допроса от 10 января 1949 года как мои пожелания смерти вождя.
/ЮДИН/

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОЙ
ВОДОВОЗОВОЙ НАТАЛЬИ ДМИТРИЕВНЫ [п.2. 43]
25 сентября 1951 года.
- На предыдущих допросах, в частности на допросе от 26 ноября 1943 года, Вы показали, что Юдин, ссылаясь на слова одного крупного военного, сообщил Вам, что: “военные надеются на скорую перемену порядков в нашей стране”. Было такое заявление со стороны Юдина?
- Этой фразы из моего разговора с Юдиным я сейчас не помню. Но смысл всего сказанного мне тогда Юдиным был таков, что среди военных, как говорил Юдину кто-то из его знакомых военнослужащих, существует недовольство, и эти военные намерены по окончании войны предпринять какие-то действия для изменения обстановки в стране или, как это образно передавалось Юдиным фразой, “чтобы у каждого был свой дом, свой стол и своя кружка” и чтобы “выполнялась Конституция”.
- Уточните, в какой связи называлась тогда Юдиным фамилия Воронова?
- В тот же вечер, уже после чая, когда я собиралась уходить домой, Юдин, подавая мне пальто, сказал следующее: “Воронов, очевидно, войдет в состав правительства и будет там иметь определенное влияние”.
В связи с чем Юдиным было сказано это, я сейчас припомнить затрудняюсь.
- Но на очной ставке со своей дочерью Водовозовой Майей от 16 ноября 1948 года Вы показали, что Юдин называл Вам Воронова в числе группы военных, недовольных Советским правительством.
Говорите правду, что именно Вам говорил Юдин относительно Воронова?
- На очной ставке с дочерью и затем на допросе я действительно показывала, что Юдин называл мне фамилию Воронова в той же беседе, когда говорил о недовольстве среди военных. Однако мои показания по этому вопросу были сформулированы тогда в протоколе неточно. Как ранее, в 1948 году, так и теперь я показываю правдиво, что мне не известно, кто был тот “крупный военный”, который сообщил Юдину в отношении недовольства среди военных: был ли это Воронов или кто другой, или же все это являлось политическим прогнозом Юдина. Юдин не говорил мне, что Воронов относится к числу недовольных. Юдин мне сказал лишь, что Воронов, видимо, войдет в состав правительства и будет иметь влияние изнутри. Повторяю, что я не помню теперь, в связи с чем Юдин сообщил мне это, но могу уверенно сказать, что заявление Юдина о Воронове я совершенно не связывала с первой частью моего разговора с Юдиным, когда он рассказывал мне о недовольстве среди военных.
- Что же в таком случае Вам известно о связи Юдина с Вороновым?
- Не помню сейчас, когда именно, но Юдин мне говорил, что ему приходилось консультировать Воронова как больного. Больше ничего по поводу взаимоотношений Юдина с Вороновым мне неизвестно.
/ВОДОВОЗОВА/

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОГО ЮДИНА СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА
[п.2. 49]
15 октября 1951 года.
- Как показали ранее, Вы неоднократно обращались к маршалу Воронову с различными личными просьбами. Так, в 1943-1944 годах вы просили его о предоставлении самолета и вагонов для доставки медицинских бригад и оборудования на фронт. Почему именно к Воронову Вы обращались по этим вопросам, а не в Главное санитарное управление, которое непосредственно командировало Вас и всю бригаду на фронт?
- Тех транспортных средств, которые предоставляло для моих бригад по линии Главного военно-санитарного управления Красной Армии было явно недостаточно.
Воронов же, имея в своем личном распоряжении несколько самолетов “Дуглас”, мог, как мне казалось, без особых затруднений выделить для меня один из них. Поскольку других знакомых, располагающих такими возможностями, у меня не было, я и обращался именно к Воронову.
- Кто присутствовал при Ваших встречах с Вороновым у него на службе?
- Никто. Воронов приглашал меня в свой кабинет наедине.
- Какие Вы имели разговоры с ним при этих встречах?
- Разговоры с Вороновым у меня были самые разнообразные, но в основном они касались моих поездок в действующую армию и моих личных просьб о предоставлении транспортных средств для поездок на фронт.
- Только ли по этим вопросам Вы беседовали с Вороновым?
- Воронову я рассказывал также о тех трудностях, которые мне приходилось испытывать при постройке изобретенных мною ортопедических столов которыми снабжались медицинские учреждения Красной Армии.
В частности, я говорил ему, что эти столы изготавливаются отдельными частями на разных предприятиях города Москвы. При этом я высказывал Воронову недовольство тем, что изготовление моих столов организовано плохо и идет очень медленно.
Выражая свое возмущение по этому поводу, однажды я как-то сказал Воронову такую фразу: “Это же “совдепия” какая-то!”
- Какой смысл Вы вкладывали в эти слова?
- Я имел в виду неразбериху, которая существовала, с моей точки зрения, в период военного коммунизма.
- Неразбериху вы олицетворяли с Советской властью?
- Нет. Не с Советской властью вообще. Воронову я выразил свое недовольство бюрократическим отношением к производству ортопедических столов в период войны, и в связи с этим произнес слово “совдепия”. Эту фразу, конечно, не следовало произносить в разговоре с маршалом, но она сорвалась у меня с языка, будучи вызвана теми затруднениями, с которыми мне приходилось сталкиваться при изготовлении ортопедических столов.
- Что ответил Воронов на Ваши высказывания?
- Воронов сказал тогда мне примерно следующее: “Не в одном Вашем ведомстве существуют трудности и неразбериха. У нас тоже на артиллерийских заводах есть масса неполадок, неудобств и разгильдяйства. Но сейчас не время этим заниматься – сейчас война. Вот кончится война, тогда все переменится, и у каждого не только будет свой стол, но и своя кружка, ложка и дом”.
Эту последнюю фразу Воронова я вспомнил после того, как ее напомнила мне на очной ставке Водовозова Наталья, которой я в свое время и передал содержание моего разговора с Вороновым.
- Выходит, что в ответ на Ваше заявление о “совдепии” Воронов клеветнически отозвался о положении дел в стране.
Вас так надо понимать?
- Нет. Как я понял Воронова, он говорил о неполадках лишь в своем артиллерийском ведомстве.
- Что еще Вам говорил Воронов?
- Больше никаких разговоров в этой части у меня с Вороновым не было.
- Но ведь Вы сами ранее показали, что Вы высказывали Воронову клеветнические измышления о положении в стране, а Воронов посвящал вас в преступные замыслы некоторых командиров Красной Армии, недовольных, как Вы говорили на следствии, “политической обстановкой в стране”. Когда у Вас были такие разговоры с Вороновым?
- Антисоветских разговоров с Вороновым у меня не было и ни о каких недовольствах среди военных Воронов мне не говорил. В ответ на мое возмущение по поводу препятствий в постройке ортопедических столов Воронов высказался в том смысле, что сейчас идет война, страна испытывает трудности, когда же война кончится, все уладится. Вот так я его понял. Так я и показывал на следствии, когда меня допрашивал о моей связи с Вороновым полковник Комаров. Однако мои показания были искажены, и в протоколах допроса им была дана Комаровым совершенно неправильная интерпретация.
Подписал же я эти протоколы под воздействием суровых мер.
- Каких мер?
- Я не хочу говорить, так как это будет жалоба.
- Не жалоба, а Ваше заявление. Отвечайте на поставленный вопрос и ничего не бойтесь!
- Прежде всего, допросы мои сопровождались непрерывной нецензурной бранью и угрозами в мой адрес и адрес всей моей семьи. В течение девяти суток при первых допросах мне не давали спать. Шесть раз полковник Комаров ударил меня по лицу, в результате чего я лишился почти всех передних зубов. На каждом допросе он заставлял меня раздеваться и ложиться на холодный пол, избивая при этом резиновой дубинкой. Поймите меня правильно, при таком ведении дела я был полностью в невменяемом состоянии.
- Но Ваши показания об антисоветских разговорах с Вороновым зафиксированы не только в протоколах допроса.
Вам предъявляется Ваше собственноручное заявление о том, что Воронову Вы неоднократно высказывали свои антисоветские настроения и что относительно недовольства среди военных и их намерений изменить политический курс в стране Воронов сообщил Вам поздней осенью 1942 года, когда Вы посетили его на даче по Можайскому шоссе.
- Предъявленное мне заявление было написано мною после подписания одного из основных моих протоколов.
- В то время Вы были в полном сознании?
- Мне тогда уже дали спать три-четыре часа в сутки, но у меня был тяжелый приступ стенокардии.
- В таком случае, мы Вас просим еще раз ответить на вопрос: то, что написано Вами в заявлении, соответствует истине?
- Нет. Это заявление было написано мною после очередного избиения под диктовку того же Комарова.
- Между тем, от работников МГБ, присутствовавших при Ваших допросах, известно, что заявление о Воронове Вы писали по собственной инициативе и без какого-либо нажима. Что же Вы лжете?
- Я говорю правду, что это заявление было написано мною под диктовку Комарова.
Помню, что по его настоянию я указал в заявлении, что антисоветский разговор с Вороновым у меня состоялся на даче Воронова по Можайскому шоссе.
- Но Вы же бывали на даче у Воронова?
- Во время Отечественной войны, не помню в каком году, я один раз действительно был на даче у Воронова по Можайскому шоссе, когда он лежал с очередным сердечным приступом. В этой поездке меня сопровождал адъютант Воронова полковник Митерин.
- Сколько времени Вы тогда пробыли у Воронова?
- Минут 20-30. Я осмотрел Воронова в присутствии его жены. Точно я наши разговоры не помню, но могу сказать с полной уверенностью и прошу мне верить, что никаких антисоветских разговоров с Вороновым у меня никогда не было и относительно недовольства среди военных Воронов мне ничего не рассказывал.
В моем же заявлении под нажимом полковника Комарова  написана ложь.
- Все, что изложено в Вашем собственном заявлении, Вы по существу рассказали в свое время Водовозовой Наталье, и она подтвердила это на очной ставке с Вами.
- Фразу Воронова насчет того, что после войны у каждого будет “свой дом, свой стол и своя кружка”, я действительно передал Наталье Водовозовой в одну из встреч с ней у меня дома. Однако и Водовозова на очной ставке со мной не интерпретировала это как какой-то военный заговор.
- Водовозова утверждает, что, ссылаясь на слова своего знакомого крупного военного Вы рассказали ей о том, что среди военных существует группа недовольных, намеревавшихся изменить после войны положение в стране.
Говорили Вы ей это?
- Никогда Водовозовой я этого не говорил и говорить не мог, потому что сам таких фактов ни от кого не слышал
- Как же Вам верить, коль Вы сами ранее подтверждали это и подписывали в протоколах?
- Показаний о том, что Воронов или кто-то другой говорил мне относительно недовольства среди военных я не давал.
После очной ставки с Водовозовой я подтвердил только фразу Водовозовой относительно того, что после войны у каждого будет свой дом, свой стол и своя кружка. Эти слова Водовозовой, как я их понял, не означали ничего плохого.
- Уточните еще раз, в связи с чем Воронов произнес эту фразу?
- В связи с тем, что сейчас из-за войны встречаются трудности, что ему – Воронову - трудно строить пушки, а мне - ортопедические столы. Вот кончится война, тогда все наладится, и у каждого будет и стол, и дом, и кружка. Вот так я понял Воронова.
В моих же протоколах этим словам было придано совершенно иное значение – как выдача мне Вороновым какого-то военного заговора.
Неужели бы Воронов, имея со мной знакомство как с врачом, вдруг стал бы говорить мне о недовольствах среди военнослужащих.
- Но Воронов же знал, что Вы вынашиваете антисоветские взгляды?
- Таких взглядов Воронову я никогда не высказывал.
- Как же не высказывали. В разговоре с Вороновым Вы же допустили антисоветский выпад, клеветнически охарактеризовав положение в стране как “совдепия”, и таким образом раскрыли свое политическое лицо!
- Я не думаю, чтобы только по одному этому слову Воронов мог сделать определенный вывод о моих политических взглядах и стал говорить со мной откровенно.
Прошу мне верить.
- Давайте продолжим. Голикову Марию Петровну Вы знаете?
- Да, знаю. Это моя бывшая сотрудница и близкий мне человек. Вместе со мной она проработала в Институте имени Склифосовского в течение 15-ти лет.
- Вы имели очную ставку с Голиковой?
- Да, имел.
- Что Вы показали на этой очной ставке?
- Я только подтвердил то, что выпалила Голикова скороговоркой, отвечая на вопрос Комарова.
- А в чем она Вас изобличала?
- Голикова говорила о каких-то ужасных, кошмарных вещах, о моих высказываниях насчет Политбюро и маршала Жукова, тогда как слово Политбюро я никогда не произносил в своей жизни. Я даже не знаю, в чем состоят его функции.
- Отвечайте яснее! Какие именно показания давала Голикова на очной ставке  с Вами.
- Голикова сказала, что когда я ей якобы говорил о предстоящей смене Советского правительства и Политбюро, о военном заговоре и в связи с этим называл будто бы фамилию маршала Г.К.Жукова.
На самом же деле я ей этого никогда не говорил.
- Но Вы подтвердили ее показания и подписали протокол!?
- Очная ставка с Голиковой была в то время, когда и она и я допрашивались в очень тяжелых условиях, и я мог подписать все что угодно. Тогда мне было совершенно безразлично, что показывает Голикова, ибо она говорила все это не своими словами, а тоже под воздействием суровых мер, о чем я мог судить хотя бы по ее избитому лицу.
- Арестованный Юдин не делайте личных умозаключений по состоянию Голиковой на момент допроса. Это не Ваше дело. Показывайте по существу и отвечайте только за себя!
- По существу я, безусловно, и не раз высказывал Голиковой свое глубокое сожаление, что маршал Жуков оказался в опале. Вероятно, я говорил Голиковой и о том, что Жуков “пал за бонапартизм”, поскольку об этом мне было известно дословно со слов генерала Жадова.
Разговор с Жадовым относительно маршала Жукова произошел у меня при следующих обстоятельствах. В 1947 или 1948 годах мне не раз приходилось встречаться с Жадовым в санатории “Архангельское” и к тому времени между нами установились хорошие отношения. Так в 1948 году, например, в день присуждения мне Сталинской премии, генерал Жадов первый чуть свет приехал меня поздравить. Как-то вечером, гуляя с Жадовым в парке и разговаривая о политических событиях в Чехословакии, я, перескочив с этой темы, спросил Жадова: “Алексей Семенович, друг мой, скажите, что случилось с Жуковым?” Жадов немного замялся и потом буркнул только одно слово: “за бонапартизм”
- Что еще Вам говорил Жадов по этому поводу?
- Больше ничего.
- Однако после очной ставки с Голиковой  10 января 1949 года Вы показали, что осенью 1947 года в санатории “Архангельское” Жадов, выражая свою преданность Жукову, высказывал Вам недовольство Советским правительством.
Почему же теперь Вы умалчиваете об этом?
- Мои показания о Жадове в протоколе допроса от 10 января 1949 года были сформулированы неправильно.
На мой вопрос о Жукове генерал Жадов ответил буквально одним словом - “за бонапартизм” - и ничего больше на этот счет не говорил. Антисоветских взглядов Жадов никогда не высказывал.
Я показываю сейчас правду.
- Вы кичитесь своей правдивостью, и в то же время стремитесь запутать следствие. То Вы подписывали ряд протоколов и давали собственноручные показания, теперь же отрицаете даже то, что признавали на очных ставках.
- Я уже объяснил, в каких условиях подписывались мною эти протоколы в начале следствия. За то, что я их подписал, я уже три года нахожусь в тюрьме.
- Три года Вы находитесь под следствием потому, что не излагаете правдиво характер своей связи с определенными лицами и не хотите полностью рассказать о своих преступлениях перед Советской властью.
- На вопросы, которые мне сегодня были поставлены, я показал всю правду, и мне нечего скрывать.
/ЮДИН/

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОГО ЮДИНА СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА
[п.2. 51]
23 октября 1951 года.
- На предыдущих допросах Вы не дали правдивые показания о своих террористических намерениях против руководителей ВКП(б) и Советского правительства. Следствие еще раз требует от Вас рассказать правду по этому вопросу.
- Как я уже показывал ранее, настроений террористического характера ни к одному из руководителей партии и правительства у меня никогда не было.
- Однако следствию известно другое. Имеются данные о том, что еще в 1930 году Вы высказывали в кругу близких знакомых террористические намерения против вождя советского народа.
Говорите, кому Вы высказывали эти свои гнусные замыслы?
- Я еще раз в самой категорической форме заявляю, что никогда и ни с кем разговоров о терроре против руководителей Советского государства я не вел и террористических настроений не имел.
- А тем не менее, в распоряжении следствия имеются также данные о том, что не только Вы, но и ваш сын Юдин Сергей Сергеевич, который до сих пор разгуливает на свободе, в Вашем присутствии высказывал террористические взгляды.
Признаете это?!
- О себе я уже сказал, что никогда террористических настроений и мыслей ни к одному из руководителей ВКП(б) и правительства у меня не было.
Что касается моего сына, то в моем присутствии он не допускал не то что террористических, но и вообще любых антисоветских высказываний никогда.
- Арестованный Юдин, покажите следствию: сообщал ли Вам Воронов данные в отношении положения советских войск на фронте при встрече с ним в “Архангельском”?
- Нет. Насколько я помню, в тот период серьезных операций на фронте не проводилось, и по этому поводу Воронов мне ничего не говорил.
- Но Вы же сами на допросе от 29 декабря 1948 года показали, что при встрече в санатории “Архангельское” Воронов подробно охарактеризовал положение советских войск на германском фронте и ближайшие перспективы военных действий.
- Мои показания относительно разговоров с Вороновым в “Архангельском” были записаны в протоколе допроса от 29 декабря 1948 года неправильно.
В действительности Воронов о перспективах военных действий мне ничего не рассказывал.
- Но, относительно разговоров с Вороновым в санатории “Архангельское” Вы показывали и на другом допросе, от 15 января 1949 года.
Вот Ваши слова: “… Затем разговор коснулся положения на фронтах. Воронов охарактеризовал положение советских войск на Германском фронте и ближайшие перспективы военных действий… Помню, что в эту встречу Воронов передал мне обещание Черчилля открыть второй фронт…”
Был у Вас такой разговор с Вороновым?
- Относительно обещания Черчилля открыть второй фронт Воронов мне говорил, а по поводу положения на Советско-германском фронте мы с ним не разговаривали.
Мои показания по этому вопросу в протоколе от 15 января 1949 года также искажены теми, кто составлял этот протокол. Подписывал же я этот протокол под воздействием, как я уже показал ранее, суровых мер.
Должен показать, что о положении советских войск на фронтах или о каких-либо предстоящих боевых операциях Воронов никогда мне ничего не сообщал.
- Как же так. На допросе от 29 декабря 1948 года Вы показали:
“…Воронов однажды поставил меня в известность о предстоящих операциях советских войск под Сталинградом…”.
Почему же теперь Вы заявляете, что таких разговоров у Вас с ним не было?
- Относительно боев под Сталинградом разговор с Вороновым у меня состоялся не в период подготовки или проведения Сталинградской операции, как это указано в прежних протоколах допроса, как того хотелось полковнику Комарову, а в 1944 году, когда я встречался с Вороновым у него на службе в Главном артиллерийском управлении, обращаясь к нему с просьбами о предоставлении самолета для поездки на фронт.
Дело было так. В одну из таких встреч с Вороновым мы разговорились о военных событиях. Вспоминая прошлое, я как-то коснулся вопроса о боях с немцами под Сталинградом и сказал, что там был сильный артиллерийский огонь со стороны Советских войск.
На это Воронов мне ответил примерно следующее: “Так недаром же с этими боями связано празднование Дня артиллерии. Для заключительного обстрела группировки Паулюса я смог тогда даже из-под Москвы подбросить артиллерии к Сталинграду”.
Вот в таком духе велся разговор о Сталинградских боях в кабинете у Воронова в 1944 году.
- Но ведь ранее Вы показывали об этом иначе. Вы утверждали в начале следствия, как это видно из протоколов допроса, что разговор с Вороновым о положении под Сталинградом у Вас состоялся на даче у Воронова в конце 1942 года и что информацию, полученную Вами из разговора с Вороновым, вы потом передали англичанину Чоллертону.
Подтверждаете это?
Факты, изложенные в первых моих протоколах допроса относительно разговоров с Вороновым о боях под Сталинградом, я категорически отрицаю. Мои показания по этому вопросу были записаны тогда неверно. О боях под Сталинградом я разговаривал с Вороновым в 1944 году. Кроме того, такого разговора в декабре 1942 года не могло быть и в принципе, так как я находился тогда несколько месяцев в командировке со своими хирургическими бригадами под Кировоградом.
                /ЮДИН/


ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОГО ЮДИНА СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА
[п.2. 55]
1 ноября 1951 года.
- Как видно из имеющихся в распоряжении следствия материалов, Вы до сих пор скрываете ряд фактов своей антисоветской деятельности.
Показывайте обо всех совершенных Вами преступлениях!
- Я признаю, что будучи выходцем из мелкобуржуазной семьи, воспитанный в кругу буржуазной интеллигенции, идеалом своего мировоззрения я имел либерализм. Либеральные взгляды впитались в меня так прочно, что я их сохранил в течение многих лет, и даже после установления Советской власти.
Исходя их этих либеральных взглядов, я критически воспринимал многие из тех крупнейших политических событий в жизни страны, смысл которых я понял значительно позднее.
Коллективизацию сельского хозяйства, например, в 1930 году я воспринял как нажим на “добрую волю” крестьян-земледельцев и не верил, что крестьяне добровольно будут объединяться в большие коллективные хозяйства.
- Говорите прямо, политику коллективизации Вы восприняли враждебно?
- Нет. Враждебности у меня не могло быть, ибо коллективизация не затрагивала моих личных интересов. Я просто не понял великого значения коллективизации, смысл которой оценил лишь в предвоенные годы, когда увидел, что колхозы полностью себя оправдали.
Точно также я воспринял с точки зрения либерала и такие крупные события в общественной жизни, как дискуссию по биологии в 1948 году, а также новые решения по вопросам литературы и искусства.
Эти события я расценивал как политический нажим со стороны власти на свободную научную мысль и на свободное проявление художественного творчества.
Мои либеральные повадки привели к тому, что я воспринимал лишь одну сторону – академическую - и не замечал важной общественно-политической стороны этого дела.
Из этих же либеральных тенденций вытекали мои неправильные взгляды на свободу слова и печати в Советском Союзе: я считал, что в стране якобы существуют серьезные ограничения свободы слова, печати и воли.
Моя вина состоит также в том, что некоторые цензурные ограничения я оценил только с точки зрения своих либеральных тенденций. Равным образом я очень болезненно воспринимал случаи отказа правительственных органов в выдаче мне разрешения на поездки за границу с научными целями после 1932 года, когда на мои письменные обращения в правительственные инстанции я не получал ответа.
Повторные отказы на мои поездки за границу на медицинские конгрессы я воспринимал как насилие над моей волей и правом ученого.
Все это я расценил как следствие якобы существующей в стране диктатуры коммунистической партии.
Признаю, что свои недовольства я высказывал многим из своих близких знакомых.
- Среди своего близкого окружения, как установлено следствием, Вы высказывали не недовольство, а вражду к Советскому строю.
- К Советской власти я враждебно никогда не относился и антисоветских разговоров ни с кем не вел. За 34 года мои взгляды на Советскую власть существенно изменились.
В первое десятилетие я совсем плохо разбирался в происходящих событиях.
Доминирующим моим настроением был страх, поскольку установление диктатуры рабочего класса пришлось мне не по душе, и я отождествлял тогдашние события с эпохой конвента и диктатуры якобинцев.
В последующем, период реконструкции и пятилеток я воспринял с энтузиазмом.
- Однако, следствию известно - другое. Имеющимися материалами Вы изобличаетесь в том, что вплоть до последнего времени являлись врагом Советской власти.
Рассказывайте правду, не дожидайтесь изобличения!
- Никогда я врагом Советской власти не был.
- Но Вы же сами на следствии ранее показывали, как это видно из протоколов допроса, что с первых дней существования Советской власти Вы относились к ней враждебно.
- Таких показаний я не давал.
- Вам предъявляются Ваши показания на допросе от 31 декабря 1948 года:
“Признаю, что Октябрьская революция пришлась мне не по душе, и я воспринял ее, внутренне ощетинившись… Мне был ненавистен установившийся в стране новый политический строй, примириться с которым я долго не мог…”
Это Ваши показания?
- Я не помню подробностей моих допросов в декабре и январе 1948 года, но считаю, что в зачитанной выдержке из протокола допроса от 29 декабря мои показания были искажены.
- Но и далее на этом же допросе Вы показали:
“ Не отрицаю, что я был враждебен к существующему строю… В курсе моих политических взглядов была Голикова М.П… Ей, как близкому мне человеку, не стесняясь, я высказывал свое вражеское отношение к Советской власти… Я бранил Советскую власть и поносил ее руководителей… Голиковой я много раз говорил, что советские порядки вызывают во мне злобу. СССР называл я нищенской страной – “совдепией”.
Разве не имели место такие факты в действительности?
- Эти мои показания также были искажены. Верно, что Голикова была достаточно близким мне человеком, и своих настроений и взглядов я от нее не скрывал. Свои критические взгляды по многим вопросам текущей жизни я, конечно, неоднократно ей высказывал. Однако никогда и ни по какому поводу мои высказывания не были враждебными.
Признаю, что в разговорах с Голиковой слово “совдепия” иногда срывалось с моего языка. Это бывало тогда, когда организационные или технические затруднения создавали препятствия к моим научным или исследовательским работам и мои попытки обращаться в различные инстанции не проводили к результатам.
- Что Вы имели в виду под словом “совдепия”?
- Под этим термином я подразумевал разруху первых лет после Октябрьской революции.
- Но ведь разговоры с Голиковой у Вас имели место и в более позднее время?
- Да, конечно, я приводил это сравнение не по отношению к Советской власти в целом, а по отношению к конкретным случаям своих безуспешных обращений в советские организации по многим отдельным вопросам больничной жизни и частным вопросам научной работы.
- Будучи допрошенной по этому поводу арестованная Голикова показала, что в разговорах с ней, выражая свои вражеские взгляды, вы называли “совдепией” Советский Союз.
Что же Вы лжете!?
- Это не верно. Как я уже указывал, под термином “совдепия” я имел конкретные случаи неустроенности и затруднения военного коммунизма.
- По этому вопросу в распоряжении следствия имеются также показания арестованной Водовозовой Н.Д, которая на допросе 22 августа 1951 года показала: “Юдин не раз с иронией называл советскую страну “совдепией” где, по его словам, в течение многих лет не могут разрешить даже проблему картофеля”.
Как видите, не только Голикова, но и Водовозова изобличают Вас в антисоветских высказываниях.
- Повторяю, что под термином “совдепия” я подразумевал всегда только конкретные случаи неустройства в текущей жизни. Именно подобного рода высказывания могли иметь место в разговорах с Водовозовой Натальей. Ее показания, что словом “совдепия” я называл советскую страну в целом, не соответствуют действительности.
Полагаю, что мои высказывания она воспринимала неправильно.
Что же касается моих высказываний о проблеме картофеля, то я не помню подобного рода разговора с Водовозовой.
Но если в ее показаниях указано, что эти разговоры были в начале войны, то единственные правдоподобные объяснения этой ссылки, по моему мнению, надо искать в тех продовольственных затруднениях, которые имели место в связи с войной.
Не отрицаю, что в разговорах с Водовозовой, а также Голиковой, я мог высказывать критические замечания по отдельным вопросам текущей жизни страны. Признаю также, что в разговорах с Голиковой я высказывал свое критическое отношение к дискуссии по важным вопросам биологии и литературы.
- Голиковой, как видно из Ваших же прежних показаний, Вы высказывали не критические отношения к текущим событиям, а свою злобу к советскому строю. Вот Ваши показания от 31 декабря 1948 года:
“В стране, - заявлял я, - существует де жесткая диктатура партии и всю власть взяла в свои руки определенная группа во главе со Сталиным, которого я называл диктатором и делал по его адресу другие гнусные, клеветнические выпады”.
Почему же теперь Вы пытаетесь отрицать это?
- В этой части протокола от 31 декабря 1948 года мои показания также искажены. О диктатуре партии Голиковой я, конечно, говорил и возможно называл персонально руководителей ВКП (б), но злобы при этом не высказывал. О жестокости диктатуры Голиковой я не говорил. Клеветнических выпадов против главы Советского правительства я никогда не делал.
- Неправда! Характеризуя Вас врагом Советской власти, Голикова на следствии показала:
“Юдин обрушивал поток ругательств на всю систему государства и правительство СССР, а однажды высказал свою ненависть по отношению к главе Советского правительства, выразив при этом желание его смерти”
Будите ли Вы, наконец, говорить правду о своих враждебных высказываниях?
- Зачитанные мне показания Голиковой не соответствуют действительности. Никогда злобы против Советской власти я не имел и не высказывал. Критические свои взгляды я высказывал неоднократно. Что же касается показаний Голиковой о моих высказываниях относительно главы Советского правительства, то по этому вопросу я правдиво показал следствию на допросе 13 сентября 1951 года.
Эти показания я подтверждаю и сейчас.
- Как человека, враждебно настроенного к Советской власти, Голикова изобличала Вас и на очной ставке 10 января 1949 года.
Вы, очевидно, помните ее показания?
- В чем меня изобличала Голикова на той очной ставке, я сейчас помню очень смутно.
- В таком случае, следствие напомнит Вам ее показания на очной ставке с Вами: “Юдин неоднократно заявлял мне о своей ненависти к Советской власти. С окончанием Отечественной войны Юдин, еще более озлобившись, стал уверять меня, что в недалеком будущем произойдут изменения в политической жизни страны, связанные с предстоящими якобы изменениями в составе правительства”.
Разве Вы об этом забыли?
- Насколько я помню, на очной ставке Голикова так не говорила, она выпалила одну единственную фразу о моих якобы высказываниях относительно изменения советского строя. На самом же деле этого я ей не говорил.
- Но Вы же, как видно из протокола допроса, подтвердили тогда показания Голиковой и дали подробные объяснения по ним.
- Я уже говорил ранее, что протоколы допросов и очных ставок я подписывал в начале следствия будучи в невменяемом состоянии вследствие сурового режима содержания, в котором я тогда находился.
- Но врагом Советской власти Вас характеризует не одна Голикова. Арестованная Водовозова Н.Д. на очной ставке с Вами 4 января 1949 года, как Вы помните, показала:
“Юдин, по убеждениям человек антисоветских взглядов и, поддерживая со мной близкие доверительные отношения, от меня этого не скрывал”.
Говорите, какие были у вас антисоветские разговоры с Водовозовой?
- Антисоветских взглядов Наталье Водовозовой я никогда не высказывал и доверительных отношений с ней не имел. Допускаю, что отдельные критические высказывания по частным мелким вопросам текущей жизни могли быть мною Водовозовой высказаны.
- Будучи еще раз допрошена о Ваших высказываниях, Водовозова на допросе 22 августа 1951 года показала:
“Юдин мне известен как антисоветский человек. В разговоре со мной он высказывал свое недовольство тем, что Советское правительство его якобы не ценит, что его обходят, что ему не дают свободно выезжать за границу”.
Что Вы на это скажите?
- Оценку меня Водовозовой как человека антисоветского считаю клеветнической. Водовозова Наталья для подобного рода вывода не имела никакого основания. Что касается отмеченного ею моего недовольства запрещением мне выезжать за границу, то я уже дал по этому поводу показания.
Повторные отказы в моих поездках вызывали мое огорчение. Возможно, это свое недовольство я высказывал Водовозовой, а она истолковала это неправильно.
- С дочерью Водовозовой – Майей Владимировной Вам приходилось вести разговоры на политические темы?
- С Майей Водовозовой я не только не вел никогда политических разговоров, но смотрел на нее как на подростка, каковым она и была в пору моего знакомства с ней.
- Однако Водовозова Майя Владимировна на следствии показала:
“В моем присутствии, а также в беседах со мной, Юдин неоднократно допускал высказывания антисоветского характера. О его антисоветских взглядах мне также известно и от матери”.
Что же Вы опять лжете?
- Я говорю правду, а лжет Водовозова, ибо никогда с ней политических разговоров у меня не было. Ни ей, ни ее матери я никогда антисоветских взглядов не высказывал.
- Арестованная Водовозова Майя далее показала:
“Юдин считал себя обиженным человеком. Он говорил, что его обходят в Советском Союзе, и вообще, как заявлял Юдин, Советское правительство его не ценит как специалиста.
   В высказываниях Юдина всегда сквозило ярко выраженное низкопоклонство перед Англией. Он преклонялся перед этой страной, ее политическим строем, культурой и наукой”.
Станете ли Вы отрицать это?
- Никогда Водовозовой Майе я не высказывал своих взглядов ни на английскую науку и культуру, ни на отношение ко мне правительственных органов. Говорить с ней на политические темы я считал и считаю смешным, так как в ту пору, когда я бывал у Водовозовых, еще раз повторяю, она была подростком.
- Но ведь известно, что в 1943-1944 годах, когда Вы использовали Водовозову Майю в качестве своего нелегального связника с англичанами ей было уже 20-21 год.
Как же Вы можете утверждать, что она является подростком?
- Я имел в виду довоенные годы. В годы же Отечественной войны я встречался с Водовозовой Майей очень редко и не вел с ней никаких разговоров. При передаче через Водовозову англичанам пакетов с письмами и научными работами я пользовался ею лишь как курьером у англичан.
/ЮДИН/

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОЙ ГОЛИКОВОЙ МАРИНЫ ПЕТРОВНЫ
[п.2. 62]
13 ноября 1951 года.
- Все ли Вы рассказали на предварительном следствии относительно своей антисоветской связи с бывшим главным хирургом Института имени Склифосовского Юдиным Сергеем Сергеевичем?
- Да, как по этому вопросу, так и о других фактах, касающихся Юдина, я показала ранее на следствии полностью. Я подробно рассказала обо всех известных мне антисоветских высказываниях Юдина, его связях среди командного состава Советской Армии, а также все, что я знала относительно связи Юдина с иностранцами, в частности, с англичанами.
Дополнить свои показания по этим вопросам мне больше нечем.
- Так ли это?
- Я показываю правду.
- А в отношении террористических намерений Юдина против руководителей партии и Советского правительства Вам разве ничего не известно?
- Нет, о таких вражеских замыслах Юдина я ничего не знаю. Я помню, в 1947 или 1948 году, когда мы с Юдиным ехали как-то вдвоем в автомашине, он мне прямо заявил, что после того, как его не пустили за границу в научную командировку, он – Юдин - стал ненавидеть Советское правительство. Однако террористических намерений против руководителей партии и правительства Юдин мне никогда не высказывал, и о том, что у него были такие намерения или настроения, мне ничего не известно.
- А от близких Юдину лиц Вам было известно что-либо о его террористических настроениях?
- Я знала и встречалась с рядом лиц, с которыми Юдин поддерживал близкие отношения, в частности, с его старшими ассистентами Розановым, Араповым и Петровым, профессорами Давыдовским, Очкиным, а также подругой жены Юдина Водовозовой Натальей. Однако ни от кого из этих лиц, ни от других знакомых Юдина я никогда не слышала даже намека на то, что у Юдина имелись террористические настроения против руководителей Советского государства.
- Юдин, как известно, располагал большим кругом знакомых среди медицинских работников. Скажите, кто из таких его связей имел преступные намерения против руководителей партии и правительства?
- По этому вопросу мне абсолютно ничего не известно. Из профессоров, работавших в кремлевской больнице, Юдин был знаком, насколько я знаю, с Очкиным и Бакулевым, а также покойным академиком Спасокукоцким. С первым Юдин имел дружеские отношения, а с Бакулевым и Спасокукоцким ему приходилось общаться по научной работе. О каких-либо предосудительных действиях или антисоветских настроениях этих знакомых Юдина мне ничего не известно.
- В разговорах с Вами Юдин допускал враждебные выпады против руководителей ВКП(б) и Советского правительства?
- Я уже приводила факт, когда Юдин заявил мне, что он ненавидит Советское правительство. Было это высказано Юдиным при следующих обстоятельствах.
В 1947 или 1948 году, летом, я и Юдин вдвоем ехали куда-то в автомашине по Москве. Кажется, около улицы Горького нас обогнала правительственная автомашина. В окно мы успели заметить, что в автомашине был Молотов. В связи с этим Юдин мне сказал, что он стал ненавидеть Советское правительство после того, как ему – Юдину не разрешили выехать за границу.
Помню и такой факт. В 1947 году я, Сергей Сергеевич и художник Кудрявцев, которого Юдин когда-то оперировал, ездили в автомашине Юдина в Третьяковскую галерею. Когда мы подъехали к зданию Третьяковской галереи, Юдин, показывая на скульптуру Сталина, заявил: “Причем тут Сталин. Ведь галерею-то основал не он, а Третьяков?” Кудрявцев тут же возразил Юдину, сказав, что если бы не Сталин, то, может быть, не было бы у нас и Третьяковской галереи.
Других враждебных выпадов Юдина против руководителей ВКП(б) и Советского правительства я не помню.
- Но ведь ранее на следствии Вы показывали, что Юдин неоднократно высказывал вам свою злобу против главы Советского правительства и выражал желание его смерти?
- Что-то в этом духе я, действительно, говорила на следствии, но были ли такие факты на самом деле, сказать не могу.
- На допросе от 31 декабря 1948 года по этому поводу вы показали:
“Юдин, будучи противником советского строя, … высказывал свою злобу по адресу главы Советского правительства и выражал желание его смерти. Юдин говорил мне, что только после этого могут произойти изменения в политике, проводимой правительством…”
При каких обстоятельствах имели место эти вражеские высказывания Юдина?
- В данном случае я показала в отношении высказываний Юдина неправду. Я не помню сейчас случая, чтобы в разговорах со мной Юдин высказывал свои пожелания смерти главы Советского правительства.
- Но, Вы же сами ранее показывали об этих фактах вражеских суждений Юдина и утверждали, что они имели место в 1945 году?
- Такие показания о Юдине я, действительно, давала. Но факт высказывания Юдиным пожелания смерти главы Советского правительства был приведен мною ранее надуманно. Прямо об этом Юдин мне, как я теперь помню, не говорил.
ГОЛИКОВА

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОГО ЮДИНА СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА [п.2. 62]
13 ноября 1951 года.
- Уточните, когда Вы познакомились с английским разведчиком Чоллертоном?
- Мое знакомство с Чоллертоном началось с того, что я оперировал его по поводу острого аппендицита в Институте имени Склифосовского в середине 1930-х годов.
Обстоятельства, при которых ко мне обратился для операции Чоллертон, я припомнить затрудняюсь.
Несомненно, что и приглашение и консультация осуществлялась через его секретаря Водовозову Наталью, которая, как потом выяснилось, была знакома с моей женой в годы юности.
После операции я навещал несколько раз Чоллертона на дому. В течение последующих 2-3-х лет ко мне неоднократно обращался Чоллертон, каждый раз через Водовозову, в связи с его хроническим нездоровьем. Так как мне вскоре стало ясно, что его болезнь требует терапевтического лечения, я рекомендовал ему обратиться к терапевтам. Лечившие Чоллертона терапевты также неоднократно ко мне обращались для повторной консультации.
Но, когда стало ясно, что моя лечебная роль около Чоллертона исчерпана, я не прервал с ним знакомство, а продолжал встречаться с ним в его квартире, и один-два раза – на даче Водовозовой в поселке Лианозово.
- В квартире у Водовозовой с Чоллертоном Вы встречались?
- Не помню, кажется, нет.
- А в Институте имени Склифосовского?
- Бывал ли у меня Чоллертон в Институте после операции, я не помню.
- Что Вам известно о Чоллертоне?
- Мне известно, что более 10 лет Чоллертон был в Москве в качестве корреспондента английской консервативной газеты “Дейли Телеграф”. В течение всего этого периода, кажется бессменным его секретарем была Водовозова Наталья Дмитриевна.
Мне также известно, со слов Чоллертона, что до приезда в СССР он был английским корреспондентом во Франции. Я знал также, что, находясь в Советском Союзе, Чоллертон женился на советской гражданке.
- Охарактеризуйте политическое лицо Чоллертона.
- Я никогда не заводил с Чоллертоном политические разговоры, равно как и Чоллертон никогда ко мне не обращался с вопросами на аналогичные темы.
Тем не менее я знал, что Чолллертон является представителем реакционной английской газеты, которой он не мог бы служить многие годы, если бы не держался взглядов, соответствующих во всех отношениях политическому курсу этой газеты.
Хотя прямых вопросов на политические темы у меня с Чоллертоном не было, тем не менее я не мог не улавливать его политических взглядов и вкусов в его неоднократных рассказах о жизни и буржуазных порядках во Франции, где он проживал ранее, и в Финляндии, куда он неоднократно вывозил свою жену и дочь на отдых.
Чоллертон не скрывал от меня своего предпочтения к буржуазным порядкам, противопоставляя их советской действительности.
В целом политическая физиономия Чоллертона была, конечно, мне ясна не только по его служебному положению, но и по его собственным взглядам. Это были взгляды типичного представителя английских реакционных кругов.
Хорошо помню, как в 1939 году после нападения гитлеровской Германии на Польшу, Чоллертон, касаясь предшествовавших советско-германских переговоров, высказал в связи с этим свою озлобленность против советской страны и Советского правительства. Особенно же Чоллертон был озлоблен, когда по ходу международных событий советские войска вступили в Западную Белоруссию и Западную Украину.
   Его ненависть к Советскому государству была для меня настолько очевидна, что я прекратил с ним встречаться, особенно после того, как увидел у него в квартире на стене вырезку из английской газеты с гнусной карикатурой, затрагивающей честь советской страны и вождя советского народа.
- Но разве после 1939 года вы с Чоллертоном больше не встречались?
- Конечно, я с ним встречался и после 1939 года, но насколько я в состоянии помнить, эти встречи возобновились только после начала Великой Отечественной войны.
- Значит вы продолжали встречаться с Чоллертоном и после того, как убедились, что он является злобным врагом Советского Союза?
- Да, это так. Я признаю, что недоучел серьезность того факта, что продолжал встречаться с иностранцем, враждебно относившимся к советской стране. Хотя реакционная природа Чоллертона и его антипатий к СССР мне были ясны, но его острую озлобленность я расценил прежде всего и больше всего как его личную реакцию на развитие военных событий 1939 года. С начала же Отечественной войны, эти события приняли иной курс и вместе с этим отношение Чоллерона к Советскому Союзу, как мне казалось, изменились внешне полностью.
Сам я был так захвачен военными событиями, что в этот момент, то есть в первые месяцы Отечественной войны, совершенно забыл и не задумывался над политической физиономией и классовой сущностью Чоллертона, а также над ролью Англии, которую расценивал тогда как подлинного союзника.
Я полностью осуждаю себя за то, что раньше не порвал своего знакомства с Чоллертоном и в полной мере признаю, что поведение мое было явно неправильным и ошибочным в целом ряде отношений.
Во-первых, как я уже говорил, мне было ясно, что Чоллертон как представитель реакционной газеты является явно антисоветским человеком.
Во-вторых, я не мог не видеть, что как по образованию, так и по общему своему развитию Чоллертон стоит много ниже меня и не может представлять никакого интереса для меня, как собеседник.
В-третьих, я ясно видел, что и моральный облик Чоллертона стоит невысоко, хотя бы потому, что он вечно был полупьян.
Наконец я знал, что пренебрежительное отношение Чоллертона к Советскому Союзу и проявилось в том, что за многолетний период своего пребывания в Москве он не выучился ни одному слову по-русски, пренебрегая умышленно русским языком. Поэтому, если его реакционная политическая сущность должна была оскорблять во мне советского гражданина, то его пренебрежение к русской нации должно было задеть мою национальную гордость.
Я глубоко раскаиваюсь в этом!
- Почему же все-таки, несмотря на все эти факты, Вы поддерживали связь с Чоллертоном?
- Мне трудно и тяжело разобраться в моих поступках. Два обстоятельства могли служить притягательным элементом для моих поездок к Чоллертону. Одно из них – возможность хотя бы изредка говорить по английски.
Второе – это мое желание и даже стремление повидаться и поговорить с человеком другого мира. Последнее обстоятельство было, по-видимому, главным и объясняется оно лишь любопытством. Анализируя теперь истинные мотивы моих встреч с Чоллертоном, другого объяснения им я дать не могу.
- Однако ранее на следствии вы объяснили это более откровенно и, в частности, показывали, что вас тянуло к англичанам, поскольку вы являлись “человеком их ориентации” и преклонялись перед Англией.
Что же Вы теперь умалчиваете об этом?
- Что касается моего отношения к английской культуре, то я, безусловно, очень высоко ценил в ней таких людей, как Ньютон, Дарвин, Шекспир, Байрон и других крупных представителей культуры и науки.
Преклонения же перед государственным строем Англии у меня не было.
- Но вот Ваши показания – на допросе от 2 января 1949 года:
“…Не буду также отрицать, что мои внешнеполитические симпатии были на стороне Англии и ее государственного строя перед которым я преклонялся…Всю мою сознательную жизнь меня тянуло к англичанам…”.
И далее: “…Англичан я считал своими подлинными друзьями и по сути являлся человеком их ориентации…”.
Вы, очевидно, помните эти свои показания?
- Эта запись в прежнем протоколе не совсем точно передает мое отношение к английскому строю и к англичанам.
Не могу отрицать, что в годы войны и до этого, английская государственная система мне представлялась хорошей. Но из этого никогда не вытекало ни моего подобострастного отношения, ни преклонения перед Англией как государством.
Я ценил лишь многих крупных деятелей английской науки и культуры, в частности Листера, сделавшего, по моему мнению переворот в хирургии.
- По этому вопросу Вы еще будете допрашиваться, а сейчас покажите, какой характер носили Ваши встречи с Чоллертоном?
- Когда я бывал на квартире у Чоллертона, там всегда присутствовала его секретарь Водовозова. В дружеской беседе мы говорили по-английски о самых разнообразных вещах. Иногда Водовозова отлучалась, чтобы приготовить коктейль или кофе и мы вели разговор с Чоллертоном вдвоем.
Помню до войны, в 1937 году, я просил Наталью Водовозову перевести одну из моих работ о прободных язвах желудка на английский язык. Когда она это сделала, то мы втроем читали перевод, который Чоллертон тут же поправлял. Работу эту я послал тогда в Америку, где она была напечатана.
В довоенные годы мои разговоры с Чоллертоном в основном касались случайных, мелких вопросов. Я его расспрашивал о жизни в разных странах, где он бывал. Он же у меня ничего не выпытывал.
В начале Отечественной войны Чоллертон вместе со всем дипломатическим корпусом был эвакуирован в Куйбышев и лишь изредка на самый короткий срок приезжал в Москву.
Насколько я помню, за этот период моих встреч с Чоллертоном было две или три, не больше.
Потом в 1942 году он возвратился из эвакуации и опять стал проживать в Москве.
Должен отметить, что в период Отечественной войны я сдал свой радиоприемник. По этой причине я усмотрел возможность для себя иногда слушать иностранные радиопередачи у Чоллертона на квартире.
Точно помню, что 30 января 1943 года я специально приехал к Чоллертону послушать немецкую радиопередачу по поводу окружения группировки Паулюса под Сталинградом. По радиоприемнику Чоллертона я слушал тогда всю речь Геринга.
Возможно, что были и другие случаи, когда я у Чоллертона слушал иностранные радиопередачи, но конкретных фактов сейчас не помню.
- Скажите, перед эвакуацией в Куйбышев Чоллертон Вам свой радиоприемник передавал?
- Нет. Никакого радиоприемника у Чоллертона я не брал, да и не взял бы тогда, поскольку мне было известно запрещение хранить приемники в военное время.
- В день отъезда Чоллертона в Куйбышев Вы были у него на квартире?
- Такого случая я не помню.
- Однако Водовозова Наталья Дмитриевна на допросе от 28 июля 1943 года показала:
“В октябре 1941 года Чоллертон выехал в город Куйбышев. В день отъезда к нему приехал прощаться Юдин, которому Чоллертон предложил взять на хранение его картины и радиоприемник. Юдин взял к себе радиоприемник, который у него находился до мая 1942 года, то есть до окончательного возвращения Чоллертона в Москву”.
Теперь вспомнили этот факт?
- Я категорически заявляю, что не только не брал к себе приемника на хранение, но и то, что Чоллертон мне подобного предложения и не делал.
- Продолжайте показания о своих беседах с Чоллертоном.
- Не скрою, что в период Отечественной войны, в 1941-1943 годах, Чоллертон при каждой встрече засыпал меня вопросами о ходе военных действий и развитии дальнейших военных событий на Советско-германском фронте. Он старательно стремился выведать от меня любые военные данные и соображения.
- И Вы снабжали этого установленного английского разведчика нужными ему сведениями?
- Я не думал, что Чоллертон – разведчик, и считал, что сведения относительно хода и перспектив военных действий на Советско-германском фронте нужны ему как корреспонденту.
В течение всей осени 1941 года и до конца декабря того же года я ничего ему не мог сообщить иного, кроме как впечатлений из чтения советских газет. Ибо хотя я много раз выезжал в госпитали Центрального фронта, но я ни разу не был ни в одной воинской части и не видал ни одного не только командующего, но даже лиц из высшего офицерского состава.
В этот период, кроме раненых и докторов, я ни с кем не общался и не имел ни одного случая говорить о положении на фронте с лицами, причастными к военному делу. Я располагал только газетными данными и сведениями, добытыми в разговорах с ранеными.
- Но эти же сведения Вы передавали английскому разведчику?
- В своих ответах на вопросы Чоллертону я неоднократно ссылался на бодрые высказывания раненых о ходе военных действий. Других данных, повторяю еще раз, Чоллертону в этот период я не мог сообщать даже теоретически.
Осенью 1942 года и в начале 1943 года я четыре раза выезжал на Калининский и Северо-Западный фронты, в район городов Калинина, Торжка и в район Осташков-Демянск.
- Какой информацией Вы снабжали Чоллертона после этих поездок?
- В этот период своих встреч с Чоллертоном я не помню, за исключением одной встречи после моего возвращения с Северо-Западного фронта из района Осташков-Демянска в начале 1943 года. Делясь своими впечатлениями о поездке на фронт, я сообщил Чоллертону о трех воздушных боях, которые сам видел, о том, как я попал под пулеметный обстрел с немецких самолетов.
Кроме того, я сказал Чоллертону, что сражение в районе Демянска могло быть, вероятно, еще более удачным для советских войск, если бы погода была бы более морозной. Я сказал, что по разговорам среди медицинских генералов, успех советских войск был бы еще более разителен, если бы замерзли болота и наши танки могли бы пройти по болотистым местам.
- И больше ничего Вы не сообщили в этот раз Чоллертону?
- Больше ничего.
- Вы помните, кто еще присутствовал при этой Вашей встрече с Чоллертоном?
- Я не могу точно ответить на этот вопрос, но не исключаю, что в этот момент могла присутствовать и Водовозова Н.Д.
- Следствию известно, что при встрече с Чоллертоном по возвращении с Северо-Западного фронта Вы сообщили ему некоторые цифровые данные о потерях советских войск.
Рассказывайте всю правду!
- Я мог сказать Чоллертону о количестве раненых в пределах от 100 до 150 человек, которых я лично оперировал в тыловых госпиталях Северо-Западного фронта. Никаких других сведений я передать Чоллертону не мог.
- Но имеются по этому вопросу Ваши же показания:
“…По поводу положения в районе Демянска я действительно в деталях проинформировал Чоллертона, которому я передал добытые мною по Северо-Западному фронту данные и на имевшейся у англичанина карте продемонстрировал оперативную обстановку под Демянском. Так, мною были названы цифровые данные о потерях, понесенных советскими войсками”.
Почему же теперь Вы об этом факте показываете иначе!
- И в декабре 1948 года я показывал только те факты, которые подробно излагаю теперь.
Никаких сведений я никогда не добывал и Чоллертону не сообщал, будь то в отношении фронтовой дислокации или об общем количестве раненых.
Записи же моих показаний в протоколе допроса от 2 января 1949 года сильно искажены.
- Помимо Ваших показаний следствию достоверно известно, что по возвращении с Северо-Западного фронта Вы, посетив квартиру Чоллертона 8 апреля 1943 года, сообщили ему некоторые фактические данные о расположении советских частей под Демянском, на карте указали расположение советских войск, упоминая города Демянск, Осташков, Старая Русса, а также говорили о порядке эвакуации раненых, называли их количество и рассказывали о своем методе лечения раненых. Почему Вы пытаетесь скрывать этот факт?
- Никаких данных, касающихся дислокации советских войск, у меня не было и Чоллертону я их не давал и дать не мог.
Я не был даже близко к войсковому району и не встречал ни разу никого из лиц командного состава, кроме медицинских генералов.
Что же касается карты, то у Чоллертона была тогда карта СССР, включая азиатскую часть, в самом мелком масштабе, где ни Старой Руссы, ни Осташкова, ни даже Новгорода обозначено не было. По этой причине Чоллертон просил меня показать хотя бы приблизительно, где находятся эти города. На что я ткнул пальцем между Москвой и Ленинградом.
О моем методе лечения огнестрельных переломов я мог упоминуть Чоллертону только в общей форме, не вводя его ни в детали, ни в сущность метода.
Вероятно, я сказал также Чоллертону, что эвакуация раненых в районе Осташкова так же, как и мои собственные переезды, были по очень тяжелым дорогам.
Повторяю, что не только в этот раз, но и никогда я не сообщал Чоллертону никаких сведений, могущих иметь секретный характер.
- Присутствующая при Вашей встрече с Чоллертоном Водовозова Наталья Дмитриевна на допросе еще от 30 августа 1943 года показала, что, делясь с Чоллертоном впечатлениями о своей поездке на фронт, Вы рассказали ему о потерях, понесенных советскими войсками подо Ржевом. Таким образом, Ваши утверждения о том, что Вы не сообщали Чоллертону никаких не подлежащих разглашению сведений, не соответствует действительности.
- Все эти показания Водовозовой являются вздорными. Я никогда под Ржевом не бывал.
- Припомните, какие у Вас были с Чоллертоном разговоры относительно продовольственного снабжения населения в период войны?
- Я не могу припомнить ни одного конкретного разговора с Чоллертоном на эту тему, но вполне допускаю, что о продовольственном снабжении Москвы у меня могли быть с ним разговоры, когда мы касались вопросов снабжения моей собственной семьи.
- А что Вы говорили Чоллертону относительно лиц из высшего командного состава Советской Армии?
- Я никогда никаких сведений относительно высших командиров Советской Армии Чоллертону не сообщал.
- Как же так? В начале следствия, как это видно из протоколов допроса, вы же сами показывали, что Чоллертон проявлял интерес к сведениям об отдельных известных Вам советских генералах и Вы давали Чоллертону характеристики некоторых высших военных работников Советской Армии.
Говорите, о ком именно Вы информировали Чоллертона!?
- Еще раз показываю, что за весь период моего знакомства с Чоллертоном я никаких характеристик на советских военных работников не давал. Я мог, конечно, ему сообщить некоторые мелкие факты, вроде того, что оперировал полковника Хижняка. Мог сообщить Чоллертону, что я оперировал и генерала Богаткина, но конкретных разговоров на эту тему я опять-таки не помню.
/ЮДИН/

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОЙ 
ВОДОВОЗОВОЙ НАТАЛЬИ ДМИТРИЕВНЫ [п.2. 63]
14 ноября 1951 года.
- На очной ставке с вашей дочерью Водовозовой Майей Владимировной 12 ноября 1948 года в числе знакомых Юдина Сергея Сергеевича Вы назвали генералов Мазурука и Исакова. В каких взаимоотношениях они находились с Юдиным?
- Что касается моих показаний о приятельских отношениях Юдина с Исаковым, данных на очной ставке с дочерью, то они являются ошибочными. Охарактеризовать их взаимоотношения я не могу.
- Следствие просит Вас еще раз охарактеризовать политическое лицо Юдина?
- За время моего знакомства с Юдиным последний в беседах со мной неоднократно проявлял свои антисоветские настроения, сводившиеся к следующему:
В 1942 году, будучи на квартире у Чоллертона, в беседе со мной Юдин высказывал недовольство тем, что в нашей стране издают труды марксизма-ленинизма сотнями тысяч, а в издании его книги отказывают, ссылаясь на отсутствие бумаги.
В одном из разговоров, когда это было, не помню, Юдин нашу страну называл “cовдепией”. Следуя однажды во время войны с Юдиным в автомашине, я услышала от него: “Дожились в этой “cовдепии” до того, что на 25-м году революции не могут разрешить картофельную проблему”.
Не помню точно когда, но, кажется, в 1942 году Юдин в беседе по случаю награждения его орденом Красной Звезды в ответ на наши поздравления, взмахнув рукой, сказал: “С чем поздравлять. Этот орден дают всем дворникам”.
Кроме того, Юдин однажды высказал свое недовольство тем, что ему не разрешают выезд за границу. Юдин очень честолюбив и тщеславен. Высказыванием недовольств в отношении неразрешения выезда за границу и неиздания его книги он давал понять, что в нашей стране его как крупного специалиста недооценивают. Он стремился популяризировать свое имя за границей и с этой целью в 1943 году пригласил к себе в Институт им. Склифосовского английского посла в Москве Керра и, как хирург, демонстрировал ему свою операцию.
Юдин ярый антисемит, в разговоре со мной он высказывал нежелание принимать на работу в руководимый им Институт врачей-евреев, возвращавшихся из эвакуации. В связи с этим, как говорила его жена, он имеет множество замечаний от министра здравоохранения.
/ВОДОВОЗОВА/

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОГО ЮДИНА СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА [п.2. 67]
17 ноября 1951 года.
- Когда Вы узнали, что Чоллертону запрещен въезд в Советский Союз?
- Я узнал об этом от Водовозовой Натальи летом 1943 года.
- Что она Вам сообщила?
- Она сообщила, что Чоллертону отказано во въезде и что в связи с этим, несомненно, ей грозят большие неприятности.
Возможно, что она говорила это не мне, а моей жене, а я уже узнал от жены, точно сейчас не помню.
- Вы, очевидно, понимали, что, видимо, неспроста советские власти не пустили Чоллертона обратно в Советский Союз?
- Несомненно, я знал, что Чоллертон больше 10 лет был в Советском Союзе, неоднократно ранее выезжал за границу и возвращался и что запрещение ему выезда на этот раз связано с какими-то серьезными соображениями.
- Вы знали и о том, что вскоре после этого была арестована секретарь Чоллертона – Водовозова Наталья Дмитриевна?
- Конечно, знал. Об этом мне, по-видимому, сообщила дочь Водовозовой – Майя. Однако об истинных причинах ареста я не знал и не предполагал, что Чоллертон занимался разведывательной деятельностью.
- Но ранее Вы показывали об этом совсем иначе:
“…Обратный въезд в СССР Чоллертону был запрещен советскими властями. Я понял, что его разведывательная деятельность в Советском Союзе оказалась разоблаченной, и сожалел о потере друга”.
Вы помните эти свои показания?
- Мои показания по этому вопросу были тогда совершенно искажены.
Я никогда не думал, что Чоллертон – разведчик. Запрещение ему въезда в Советский Союз я расценил как следствие его статей и тех искажений советской действительности, которые он периодически допускал.
- Вы помните свой разговор с Водовозовой Майей в 1944 году, когда Вы ей сообщили о том, что имеете намерение поехать в командировку в Англию?
- Нет, такого разговора не могло быть, ибо во время войны я не мог собираться ехать за границу.
- Однако, арестованная Водовозова Майя Владимировна на допросе от 1 ноября 1951 года показала:
“Примерно в 1944 году в одну из встреч с Юдиным в его квартире он как-то соообщил мне, что собирается ехать в командировку в Англию, и сказал, что там он непременно встретится с Чоллертоном и постарается выяснить у него причины ареста моей матери, а также намерения Чоллертона относительно принятия мер к освобождению моей матери из лагеря”.
Что Вы можете теперь сказать?
- Показания Майи Водовозовой от начала и до конца не соответствуют действительности. Разговора такого с ней у меня не было.
- Вы показали на следствии, что не хотели больше встречаться с англичанами, считая для себя это дело опасным, а тем не менее и после отъезда Чоллертона из СССР Вы продолжали поддерживать связь с англичанами?
- Да, после высылки Чоллертона я встречался в Москве с английским послом Керром и с англо-американской медицинской делегацией, приезжавшей в Советский Союз летом 1943 года.
- Когда Вы установили контакт с Керром?
- Мое знакомство с английским послом Керром произошло в самом конце 1942 года.
- Связь с ним Вы установили по своей инициативе?
- Я не могу припомнить точно, но знакомство это совершилось через Чоллертона в связи с тем, что Чоллертон сообщил мне о своем разговоре с Керром обо мне как о крупном хирурге и ученом, получившем Сталинскую премию за методы лечения раненых.
Через некоторое время после этого разговора вместе с Чоллертоном я посетил Керра в английском посольстве.
- Это была Ваша первая встреча с Керром?
- Да.
- Известно, что в последующем Вы встречались с Керром неоднократно. Перечислите все свои встречи с ним.
- Эти встречи были немногочисленными.
Три или четыре раза я был у Керра на приеме в английском посольстве.
В 1943 году Керр по моему приглашению приезжал в Институт имени Склифосовского смотреть мои операции. Кроме того, я встречался с Керром на приеме англо-американской хирургической делегации в ВОКСе 5 июля 1943 года, а затем на прощальном банкете 18-19 июля 1943 года в гостинице “Националь” при отъезде делегации из СССР.
Я видел Керра, но не разговаривал с ним, на официальном приеме в американском посольстве по случаю их национального праздника 4 июля 1945 года, а также вскоре после окончания войны – во французском посольстве на официальном приеме у Бидо.
- И все же следствию не совсем понятно. Если все было действительно так, как Вы показываете следствию, - зачем же Вам понадобилось связываться с английским послом вновь?
- Сейчас я считаю это своей грубой ошибкой. Но тогда со слов Чоллертона я понял, что Керр может оказать мне помощь в снабжении стрептоцидом, полезная роль которого для лечения раненых была только что установлена мною.
Добыча стрептоцида и была той непосредственной целью моей первой встречи и моего знакомства с послом Керром в конце 1942 года.
Так как в эту пору в Москве находился английский министр иностранных дел Иден, я надеялся, что Керр сможет реализовать доставку стрептоцида из Англии в кратчайший срок.
- Но разве Вы были уполномочены Советским правительством вести переговоры с англичанами о поставке стрептоцида?
- Нет. Таких прав у меня не было. Я делал это по собственной инициативе, то есть самовольно, полагая, что снабжение моей медицинской бригады, а равно и войсковых частей, в которые мне приходилось выезжать на фронт, дефицитным стрептоцидом является очень важным делом.
Для того чтобы мотивировать мою просьбу об экстренной присылке стрептоцида, я сообщил Керру, что мои научные работы по применению стрептоцида при уличных травмах, а также по испытанию его на раненых москвичах – жертвах авиабомбардировок - показали исключительные качества этого препарата, как вспомогательного средства в хирургии открытых переломов.
Я сказал Керру, что это открытие самое недавнее и еще дискутируется в академических кругах, и поэтому наша промышленность не рассчитана на выпуск стрептоцида в стократном количестве в связи с новым применением стрептоцида для лечения раненых.
Выслушав мою просьбу, Керр спросил, о каком количестве стрептоцида идет речь в связи с возможной быстрой его доставкой самолетом. Я сказал, что на первых порах меня удовлетворило бы количество, равное весу хотя бы одного пассажира. После услышанных слов, Керр высказал готовность помочь мне и обещал выяснить свои возможности как в приобретении стрептоцида, так и для его доставки в Москву.
Через полтора-два месяца после этого я получил от Керра с нарочным на квартиру 70-75 килограммов стрептоцида, а через некоторое время на мое имя в Мурманск с морским конвоем прибыло до 10 тонн стрептоцида, как о том я узнал от генерал-полковника медицинской службы Ефима Ивановича Смирнова.
- Следствию также известно, что за несколько дней до посещения Керром во второй раз Института имени Склифосовского Вы в разговоре с английским шпионом Чоллертоном, приглашая к себе в гости Керра, обещали передать англичанам свою новую научную работу и чертежи ортопедического стола.
Вы выполнили это свое обещание, когда Керр посетил Вас?
- Чертежей ортопедического стола у меня не было, а были опубликованные в советской печати мои научные работы о лечении переломов, в которых было много рисунков как самой операции, так стола и других используемых мною приспособлений.
- А какую информацию Вы передали Керру относительно Сандомирской операции?
- О наступательных действиях советских войск с Сандомирского плацдарма, где я был с медицинской бригадой, я рассказывал Керру при третьей встрече с ним в посольстве уже после окончания войны.
По извещению Керра я приехал тогда к нему в посольство, чтобы получить у него радиоприемник, присланный мне в качестве подарка из Англии королевским обществом хирургов, одновременно с таковым же для генерал-полковника медицинской службы, академика Бурденко.
В беседе с Керром в этот раз я рассказал о наступлении советских войск через Ченстохов, форсировании Одера, окружении Бреслау и боях в Судетских горах, называя эти пункты как вехи пройденного мною лично маршрута. Никаких подробностей о самих боях или потерях Керру я не говорил, а он и не спрашивал, ибо война уже была закончена.
Сейчас я припомнил и еще одну встречу с Керром в посольстве в 1945 году вскоре после Потсдамской конференции, о которой мы говорили очень долго. Отдельной темой стало обсуждение причин смены английского правительства.
 Со слов Керра мне стало известно, что Молотов якобы спрашивал у него: “Как могло случиться, что Черчилль потерпел поражение на выборах?” На что Керр ответил: “Вот это и есть свободные выборы”. Хотя Керр и не комментировал мне этой своей фразы, но по тому, как он акцентировал слово “свободное”, я понял его намек на то, что не во всех странах выборы протекают так демократично и свободно, как в Англии. Мне казалось, что при этом Керр имел в виду в первую очередь Советский Союз.
- Когда Вы встретились с Керром последний раз?
- Последняя моя встреча с Керром была в английском посольстве, примерно в конце 1945 года, незадолго до его отъезда из Советского Союза. Я посетил тогда Керра с целью обсуждения с ним возможности установления в послевоенный период контакта между хирургами Советского Союза с одной стороны и Англией – с другой, для обмена стажерами и усовершенствования в специальных вопросах хирургии.
Я думал, что англо-советские отношения после войны будут хорошими. Но должен признать, что это было наивностью с моей стороны и грубой ошибкой. Подтверждением тому служат льстивые и обманные речи Черчилля. Не следует забывать и о его предательской и антисоветской деятельности перед нападением фашистской Германии на Советский Союз.
Признаю, что я не должен был скидывать со счетов все эти обстоятельства прежде чем говорить с английским послом о возможности установления и расширения научных и педагогических связей по линии хирургии.
- В подтверждение к Вашим словам следует добавить, что Вы на такие переговоры не имели никакого права. Почему Вы присвоили себе эти функции?
- В полной мере признаю, что я не только не имел на это никаких полномочий, но и что я поступил, безусловно, неправильно, присваивая себе эти функции.
Я в то время не понимал, что по линии культурных связей и узко хирургических задач не мог вести даже предварительных переговоров с английским послом.
- А еще с какой целью Вы ездили к Керру в этот раз?
- Другой цели у меня не было. Однако, стремясь заинтересовать англичан перспективностью взаимного усовершенствования в хирургии, я возил в посольство и показывал Керру проект предполагаемого мною расширения и реконструкции Института имени Склифосовского с целью превращения его в крупнейшее хирургическое учреждение страны.
Это тоже было моей крупной ошибкой, ибо я не имел соответствующего разрешения на показ Керру своего проекта, так как в разговоре с послом я тем самым раскрыл мысли и намерения, касающиеся больничного строительства в Москве.
Но еще большей своей виной я признаю то, что в этом разговоре я сообщил Керру о том, что мною подана бумага на имя Молотова о такой коренной реконструкции Института имени Склифосовского для цели усовершенствования врачей. Я сообщил, что имелась благоприятная резолюция Молотова и мой проект был направлен министру здравоохранения. Я попросил Керра, чтобы он при какой-нибудь из своих встреч с Молотовым, как министр иностранных дел, напомнил ему об этом проекте и о заинтересованности англичан в его осуществлении.
- Говорите яснее: Вы жаловались Керру, что Ваш проект не продвигается, и искали у него поддержки?
- Никаких жалоб Керру я не высказывал. Я надеялся, что если заинтересованность англичан в реализации плана взаимного усовершенствования в хирургии будет высказана лично Керром Молотову, то это может помочь в реализации моего проекта реконструкции Института имени Склифосовского.
Признаю, что в качестве частного лица я не имел права вести переговоры подобного рода с официальным дипломатическим представителем другой державы. Больше того, моя вина состоит в том, что обращение мое к Керру с подобного рода делами самым недопустимым образом затрагивало прерогативы правительственных инстанций и по существу являлось намерением оказать давление через английского посла на советское правительство. Я глубоко сожалею об этом своем поступке и считаю его одной из крупнейших своих ошибок.
- Следствие просит еще раз ответить Вас на вопрос: с англичанами, и в частности с Керром, Вы имели нелегальную связь?
- Прежде всего должен сказать, что мои поездки к Керру в посольство тоже были не вполне легальными, поскольку я на них не спрашивал разрешения у соответствующих инстанций.
В этом я признаю себя, безусловно, виновным.
Но в гораздо большей степени я виновен в том, что, отправляя Керру мои хирургические статьи и не желая лишний раз ездить в английское посольство, чтобы не повлечь подозрений, я обратился к Майе Водовозовой, зная, что она служит курьером в какой-то английской газете. Письма к моим английским друзьям и научные работы по хирургии были переданы мною через Водовозову нелегально. Я, безусловно, понимал, что, направляя материалы таким путем, я прибегаю к явной контрабанде.
- Почему же Вы все-таки шли на это?
- Я считал, что в силу военных обстоятельств отправка моих статей и писем через английское посольство есть кратчайший и скорейший путь для их доставки и публикации в иностранных журналах.
Не могу отрицать, что в то время мне были известны две легальные возможности для отправки научных статей за границу. Это ВОКС и Наркомздрав. Но ни той, ни другой инстанцией я не воспользовался, соблазнившись преимуществом отправки через английское посольство. Преимущество это я видел в отсутствии цензуры, задержавшей бы отправку моих статей на несколько месяцев.
- Скажите правду, какие материалы Вы передали англичанам тайным путем?
- В августе 1943 года мною были переданы через Водовозову, как это видно и из моего сопроводительного письма, две мои научные статьи – одна по желудочной хирургии, а другая по искусственному пищеводу.
Это были статьи по качеству своему лучшие из тех, которые у меня имелись в то время, хотя бы потому, что работа по пищеводам удостоена была Сталинской премии еще в 1941 году. В этой работе изложено 80 случаев моих операций искусственного пищевода.
Во второй работе дается отчет о 5 тысячах проведенных мной желудочных операций.
К каждой из этих работ была приложена мной сопроводительная записка: одна на имя главного хирурга английского флота Гордона Тэйлора, другая – Катлеру – главному хирургу американской армии, которые оба посещали Институт имени Склифосовского в составе англо-американской делегации.
- Вам предъявляются изъятые у Вас при обыске копии писем на имя адмирала Тэйлора и полковника Катлера.
Вы об этих письмах говорите?
- Да, это те самые письма, которые были мной отправлены в августе 1943 года вместе с названными мною двумя научными работами через Майю Водовозову.
Позднее, в конце 1943 года, я воспользовался той же Майей Водовозовой для переправки снова через английское посольство еще одной моей научной статьи, касающейся лечения огнестрельных переломов бедра посредством сульфамидных препаратов, наложения гипсовой повязки, и о роли Пирогова как пионера применения гипсовых повязок. В этой работе были показаны и рисунки модифицированного мною ортопедического стола для производства операций на конечностях. Эта краткая статья (доклад) была составлена мной на основании обширных моих научных работ по военно-полевой хирургии, изданных Медгизом в 1940-1943 годах.
Должен сказать, что прежде чем эта научная статья была передана мною через Водовозову в английское посольство, то есть в июле 1943 года, я по поручению бывшего наркома здравоохранения Митерева о моем методе лечения огнестрельных переломов и о роли Пирогова открыто делал доклад для англо-американской медицинской делегации, посетившей тогда Институт имени Склифосовского.
Когда члены этой делегации были у меня в Институте, я показывал им и ортопедический стол моей модификации американского стола Хоули и различные плакаты с рисунками операций. Кроме того, членам англо-американской делегации я по своей инициативе передал около 15 своих научных работ (в оттисках на иностранных языках) по желудочной хирургии, переливанию трупной крови и другим избранным вопросам хирургии.
Все эти работы ранее уже были мною опубликованы в открытой всем советской медицинской прессе и только потом отправлены в иностранные журналы.
Вместе с оттисками этих работ англо-американской делегации я передал также книгу “Анналы Института им. Н.В.Склифосовского” (юбилейный сборник), изданную в Москве в 1942 году.
Позднее через Водовозову Майю мною были направлены письма с новогодними поздравлениями членам англо-американской делегации, посетившим институт Склифосовского в июле 1943 года.
В этот же раз мною было направлено новогоднее поздравление Черчиллю, от которого в 1944 году я получил через Керра ответное письмо.
- С какой целью Вы завязывали личную переписку с Черчиллем?
- Мое письмо к Черчиллю, копия которого у меня была изъята при обыске, содержало лишь формальное поздравление с Новым годом, и ничего больше.
- Вы отвечайте по существу вопроса: с какой целью Вы тайно завязывали переписку с Черчиллем?
- Это единственное мое новогоднее письмо к Черчиллю не было рассчитано на регулярную переписку.
Признаю, что отправка мною  этого письма Черчиллю не имеет никакого оправдания, поскольку я не мог не знать, что за внешними невинными словами, сказанными Черчиллем в годы войны в советской стране, он таит ложную ненависть к Советскому Союзу.
Я признаю свою вину полностью, и единственное объяснение, которое могу дать по этому поводу, - это ничем не оправданное желание иметь автограф Черчилля, простительное гимназистке и недостойное советского ученого
./ЮДИН/

ИЗ ПОСЛЕДНЕГО ПРОТОКОЛА ОЧНОЙ СТАВКИ МЕЖДУ АРЕСТОВАННЫМИ ЮДИНЫМ СЕРГЕЕМ СЕРГЕЕВИЧЕМ И ГОЛИКОВОЙ МАРИНОЙ ПЕТРОВНОЙ
[п.2. 90]
19 декабря 1951 года.
- Вопрос Голиковой: Расскажите, какие Вам известны факты антисоветских высказываний Юдина.
- В 1947-1948 году, летом как-то мы с Сергеем Сергеевичем Юдиным вдвоем ехали на автомашине по Москве. На одной из улиц, где было остановлено движение, я обратила внимание, что в машине мимо нас проехал Молотов. Я сказала об этом Юдину, на что он заявил: “После того, как меня не пустили за границу, у меня появилась ненависть к ним”
- Вопрос Голиковой: К кому “к ним”?
- Коль речь шла о Молотове, по-видимому, Юдин имел в виду членов правительства. Я сказала тогда Юдину, что он очень устал, а поэтому так болезненно реагирует на все, и что ему нужно идти в отпуск.
Позже, уже после Отечественной войны, вместе с художником Кудрявцевым я и Юдин ездили как-то в Третьяковскую галерею. Когда мы подъехали к зданию галереи, Юдин, указывая на скульптуру Сталина, сказал: “Причем здесь у галереи Сталин? Ведь создал же эту галерею не он, а Третьяков”. Кудрявцев тут же возразил Юдину, сказав, что если бы не Сталин, может быть, не было бы у нас и Третьяковской галереи.
Затем был такой случай. Проезжая как-то мимо здания МГБ в автомашине (это было примерно в 1947 году, летом), Юдин, показав на это здание, сказал мне: “Вот на этом учреждении у нас все держится”.
- Вопрос Юдину: Вы слышали показания Голиковой?
- Да, слышал.
- Вопрос Юдину: Подтверждаете ее показания о Ваших антисоветских высказываниях?
- Я ни одного из этих фактов не помню. Но вместе с тем, поскольку Голикова была одним из самых близких мне человеком, я не могу себе представить, чтобы она могла меня оговорить.
- Вопрос Голиковой: Вы можете напомнить Юдину другие детали и обстоятельства, при которых имели место эти его антисоветские высказывания?
- Когда Юдин заявил, что он стал ненавидеть членов правительства, мы ехали с ним по Садовой улице или пересекали ее, это было на площади Маяковского летом. Помню еще, как в ответ на его высказывание я сказала, что он дошел до такого состояния, что болезненно реагирует на все.
Я также отчетливо помню и то, что, когда мы подъехали к Третьяковской галерее, Юдин внимательно смотрел в окно, и при повороте машины скульптура Сталина оказалась прямо напротив нас. В этот момент он и произнес, выше указанную мной фразу.
В третий раз мы с Юдиным ездили куда-то по поводу проекта реконструкции Института имени Склифосовского и на несколько минут остановились около здания МГБ.
- Вопрос Юдину: Теперь Вы намерены дать правдивые показания об этих фактах?
- Верно то, что мы с Голиковой вдвоем ездили в машине часто. Были не раз случаи, когда при этих поездках по Москве мы видели проезжавших мимо нас в автомашине руководителей партии и правительства.
Но я категорически заявляю, что никогда отказы к моим поездкам за границу я не относил к руководителям партии и правительства, хотя по поводу разрешения мне выезда за границу я неоднократно лично писал на имя Молотова и Жданова.
Я никогда не испытывал ненависти и злобы против членов правительства и высказывать Голиковой такие настроения не мог.
Что касается второго приведенного Голиковой факта, то подтверждаю, что вместе с Голиковой и художником – реставратором Третьяковской галереи Кудрявцевым я в Третьяковскую галерею ездил много раз. И каждый раз машину оставлял у ворот около скульптуры Сталина. При этом я мог сказать тогда что-нибудь по поводу неудачного расположения скульптуры, но такого факта, который отмечает Голикова, я не припоминаю, и заявляю, что никакого антисоветского выпада в разговорах по поводу скульптуры Сталина никогда не делал.
Также могу показать, что мимо здания МГБ вместе с Голиковой в автомашине я проезжал очень много раз. Признаю также, что органы МГБ я считал главным и руководящим учреждением в жизни страны. Возможно, что в таком духе у меня и был разговор с Голиковой, и я говорил ей, что от этого учреждения многое зависит, но конкретного факта, который приводит Голикова, я вспомнить не могу. При этом не скрою, что, проезжая мимо здания МГБ не только в тот раз, а в течение долгих лет, я каждый раз мысленно твердил: “Пронеси, господи”, поскольку неоднократно испытывал чувство опасения возможного ареста.
- Вопрос Юдину: Такие опасения Вы испытывали не без основания?
- У меня были основания к этому хотя бы потому, что я имел многочисленные связи с иностранцами и весьма тесные контакты с англичанами в частности.
- Вопрос Голиковой: Какие еще Вам известны факты антисоветских высказываний Юдина?
- В 1946 году, кажется, в день выборов в Верховный Совет мы с Юдиным были на охоте. Был с нами и профессор Давыдовский. В моем присутствии между Юдиным и Давыдовским был разговор относительно голосования. Юдин сказал, что он одним из первых проголосовал в шесть часов утра, а Давыдовский заявил: “А я своего агитатора поманежу и пойду голосовать в самый последний момент”. Далее то ли Давыдовским, то ли Юдиным относительно выборов было сказано: “Все равно это сплошная бутафория”.
- Вопрос Юдину: Был ли у Вас такой антисоветский разговор с Давыдовским в присутствии Голиковой?
- Я по этому факту уже давал подробные показания на следствии. Могу сказать, что день выборов в 1946 году я отчетливо помню, ибо я был доверенным лицом и неоднократно выступал на предвыборных собраниях. До шести часов утра я действительно был на избирательном участке и проголосовал ровно в шесть, чтобы побыстрее уехать на охоту.
На охоте Давыдовский торопил меня возвращаться в Москву, так как сам он не проголосовал и именно этим мотивировал раннее окончание охоты. Никаких антисоветских выпадов при этом Давыдовский не делал и слова “бутафория” при мне не говорил. Поскольку Голикова говорит сейчас, что точно она не помнит, кто это сказал, я полагаю, что она, очевидно, слышала слово “бутафория” в какой-то другой раз и не от меня.
- Вопрос Юдину: По вашему выходит, что Голикова все выдумывает?
- Вполне возможно, что Голикова что-либо в отношении выборов в Советском Союзе слышала от меня в другой раз, ибо по этому вопросу у меня действительно были неправильные взгляды.
Я считал, что при однопартийной системе выборов в Советской Союзе не обеспечивалась возможность свободного выдвижения кандидатов. Теперь я понял, что эти мои взгляды были ошибочными, они выявляли мой мелкобуржуазный либерализм, сквозь который я не видел надлежащим образом всей положительной стороны системы советских выборов.
- Вопрос Голиковой: А еще Вам приходилось слышать какие-либо антисоветские высказывания со стороны Юдина?
- Юдин должен помнить и такой факт. Это было в 1945 году в канун проведения парада Победы. Как-то утром, перед врачебной конференцией, кто-то из ассистентов Института зашел в кабинет к Юдину и задал ему вопрос о том, не слышал ли Юдин, что маршал Жуков назначен на место главы правительства? Юдин ответил, что нет, и спросил этого ассистента: в газетах об этом написано или объявлено по радио? Тот ответил, что кто-то ему сказал об этом. Юдин тут же послал санитарку за свежими газетами, чтобы посмотреть, нет ли какого сообщения по этому вопросу. Просмотрев газету, Юдин ушел на врачебную конференцию.
Меня этот разговор очень заинтересовал и в тот же день, то ли в Институте, то ли когда мы с Юдиным ехали а автомашине, я спросила его: “Что же станет со Сталиным, если Жуков будет главой правительства?” На что Юдин мне ответил, что Сталин подаст в отставку, как это делается за границей.
Далее на мой вопрос – останутся ли на своих местах другие руководители правительства – Юдин ответил, что “Жуков придет со своими орлами”.
- Вопрос Юдину: А эти показания Голиковой Вы подтверждаете?
- Нет. Я не подтверждаю эти показания Голиковой, так как никогда такого разговора с ней у меня не было.
От начала и до конца эти ее показания я отрицаю.
Но, должен сказать, что о Жукове у меня с Голиковой разговоров было очень много. В частности, когда Жуков был смещен со своей должности и когда при торжествах не стали появляться его портреты, я высказывал неоднократно свое глубокое огорчение тем, что такого великого, по моему мнению, полководца постигла опала и, что относительно причин этого события, ни я, ни многие другие ничего не знали.
- Вопрос Голиковой: Какие факты антисоветских высказываний Юдина Вы можете еще привести?
- Мне известно также, что когда Юдин возмущался какими-либо случаями бесхозяйственности и расхлябанности со стороны отдельных руководителей, то он произносил слово «совдепия».
Помню также, что Юдин называл Советский Союз “нищенской страной”. Это было, когда он просматривал книги с плохо напечатанными рисунками. Выражая в таких случаях свое недовольство, Юдин говорил, что вот, мол, “нищенская страна”, не могут даже напечатать как следует. Вместе с тем Юдин говорил, что за границей хорошо издают и оформляют не только книги, но и журналы, показывая каждый раз очередное издание, заявлял: “Вот прекрасные рисунки, вот как надо печатать”.
Был и такой факт. В разговорах в отношении биологической дискуссии (помню, что упоминалась тогда фамилия академика Орбели), или по поводу cуда чести над профессором Клюевой Юдин заявил, что у нас могут людей превозносить, а если что с ними случится, то “травят, как на охоте зверя”. При этом Юдин произносил слова из терминологии охотника: “ату его, ату”.


*Орбели Леон (Левон) Абгарович (1882-1958 гг.)

российский и советский физиолог, один из создателей эволюционной физиологии, академик (с 1935) и вице-президент (1942—1946) Академии наук СССР. Генерал-полковник медицинской службы. Герой Социалистического Труда (1945). Лауреат Сталинской премии. Автор более 130 оригинальных научных работ.


- Вопрос Юдину: Продолжайте далее давать показания о Ваших антисоветских выпадах.
- Я не сомневаюсь, что Голикова не может говорить неправду.
В связи со многими отдельными случаями неполадок и неустройств в работе Института имени Склифосовского или при постройке ортопедических столов, когда мне приходилось испытывать затруднения и сталкиваться с фактами головотяпства, я в таких случаях иногда произносил слово “совдепия”. Это я подтверждаю.
Точно также я, безусловно, подтверждаю, что в период многочисленных пленумов по биологической проблеме в связи со снятием академика Орбели с должности ученого секретаря биологической секции Академии наук я, не вдаваясь в критику самого факта отставки Орбели, был глубоко возмущен этим и считал, что Орбели подвергается травле, о чем он сам мне заявлял в личной беседе во время пленума Министерства здравоохранения, проходившего в стенах нашего Института.
В связи с этим Голиковой я и мог сказать, что “травят людей, как зверя на охоте”.
Что касается моих якобы антисоветских выпадов по поводу плохого печатания рисунков в книгах, то никогда антисоветских заявлений в связи с этим я не делал.
Я высказывал свое недовольство плохим качеством печатания книг исключительно по адресу типографий. Никакого антисоветского содержания в эти свои суждения я не вкладывал и насчет “нищенской страны” ничего не говорил.
/ЮДИН, ГОЛИКОВА/

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА
АРЕСТОВАННОЙ ВОДОВОЗОВОЙ НАТАЛЬИ ДМИТРИЕВНЫ [п.2. 87]
26 декабря 1951 года.
- На следствии Вы неоднократно показывали о своей беседе с Юдиным, в процессе которой он Вам сообщил относительно недовольства среди военных порядками в стране. Что именно Юдин рассказал Вам об этом?
- Вначале Юдина не было дома, и я разговаривала с его женой. Затем приехал Юдин и с возбуждением рассказал мне, что сегодня он был у одного крупного военного, который ему сказал, что военные недовольны и после войны попытаются сделать так, чтобы у каждого был свой дом, свой стол и своя кружка – наш народ это заслужил. Но самое главное, чтобы выполнялась Конституция. Хорошо помню, как Юдин, рассказывая это, в такт своим словам стучал кулаком по столу.
Потом мы разговаривали на другие темы, пили чай и уже через три-четыре часа, когда я уходила, Юдин, помогая мне одеть пальто, сказал: “Вероятно, ВОРОНОВ войдет в правительство, и будет иметь солидное влияние”.
- Говорил ли Вам Юдин о том, что среди высших командиров Советской Армии существует заговор?
- Нет, о заговоре Юдин мне не говорил, и слово “заговор” он в разговоре со мной не упоминал.
- Расскажите о Ваших антисоветских высказываниях.
- Октябрьскую революцию я встретила враждебно, в связи с чем, как уже показывала ранее, в 1919 году бежала за границу.
Будучи близким человеком, Чоллертон в разговорах на политические темы высказывал мне различные клеветнические измышления в отношении руководителей ВКП (б) и Советского правительства.
В разговорах о политике партии и Советского правительства в области коллективизации сельского хозяйства Чоллертон заявлял, что Советское правительство проводит свою политику очень жестокими методами, не считаясь с интересами народа, и, как утверждал Чоллертон, коллективизация сельского хозяйства не только не оправдает себя, но и будет стоить очень дорого народу.
Эти антисоветские высказывания Чоллертона относительно коллективизации сельского хозяйства я разделяла и так же, как Чоллертон, считала, что коллективизация проводится неправильно, а ликвидация кулачества в стране проводится жестоко.
Осенью 1941 года Чоллертон в разговоре со мной, узнав о том, что должен эвакуироваться из Москвы, высказал мне неверие в победу Красной Армии и заявил, что “немцы пройдут через Красную Армию, как нож через масло”. Я с этим высказыванием также согласилась.
- Кому кроме Чоллертона Вы высказывали свои антисоветские настроения?
- Признаю, что в разговорах с мужем Рупневским и дочерью Водовозовой Майей я критиковала отдельные стороны советской жизни, но прошу учесть, что это я делала без какого-либо злорадства.
- Однако, Ваша дочь Водовозова Майя на допросе от 24 декабря 1948 года, характеризуя Вас как антисоветского человека, показала:
“С ранних лет мне приходилось слышать дома, как мать и отчим Рупневский на все лады ругали Советскую власть. Мать не могла смириться с тем, что в 1917 году в результате Октябрьской социалистической революции она лишилась всех богатств, которые имела. Последние годы мать и Рупневский с антисоветских позиций критиковали каждое мероприятие партии и правительства и с издевкой отзывались о сообщениях в печати по поводу происходивших в стране событий.
В силу своих антисоветских убеждений, мать отрицательно отнеслась к моим намерениям вступить в 1938 году в члены ВЛКСМ. Она меня всячески убеждала, что в комсомоле делать нечего и что я сделаю большую глупость и ошибку, если вступлю в эту организацию, и высказывала различную клевету в отношении ВЛКСМ.
Наряду с этим мать, а также Чоллертон восхволяли жизнь в Англии…
Мать и Чоллертон также убеждали меня, что Англия с ее королем гораздо демократичнее Советского Союза…”
Возможно, Вы теперь будете говорить правду о своих антисоветских высказываниях?
- Не отрицаю, что у меня были отдельные антисоветские высказывания в присутствии моего мужа Рупневского и дочери Майи Водовозовой.
Так, например, я выражала недовольство политикой заработной платы в СССР, находя, что отдельные крупные специалисты, как, например, мой муж, не получают заработной платы соответственно своим знаниям, а также высказывала недовольство экономическим жизненным уровнем трудящихся СССР, считая этот уровень очень низким по сравнению с тем, который был до революции.
Я действительно была против вступления моей дочери в члены ВЛКСМ, но я это делала потому, что считала Майю еще молодой и говорила, что ей рано вступать в комсомол. При этом никакой клеветы в отношении ВЛКСМ я не высказывала.
Что касается восхваления мною жизни в Англии, то я, действительно, рассказывая о своем пребывании в Англии, говорила, что о моей жизни в этой стране остались приятные впечатления.
Как-то в разговоре Чоллертон в присутствии меня и моей дочери заявил, что Англия с ее королем демократичнее Советского Союза. Это высказывание Чоллертона я перевела своей дочери Майе.
- На допросе в декабре 1948 года Вы показали: “Чоллертон, убедившись в моей искренней преданности к нему, не скрывал от меня, что прибыл в Советский Союз с целью шпионажа и активно использовал меня в качестве своей помощницы в этом деле”. Рассказывайте все до конца о Вашей шпионской связи с Чоллертоном и о совершенных вами преступлениях.
- Показаний о том, что Чоллертон прибыл в Советский Союз с целью шпионажа и использовал меня в качестве своей помощницы, я не давала.
- Вам предъявляется протокол от декабря 1948 года, на каждой странице которого имеется Ваша подпись, а в конце протокола записано, что “протокол допроса с моих слов записан правильно и мною прочитан”.
Что Вы скажете теперь?
- Этот протокол ранее мне уже предъявлялся, как тогда, так и теперь я заявляю, что такого допроса не было, и такого протокола я никогда не подписывала. Что же касается подписи, то она очень похожа на мою, но является подделанной.
Еще раз заявляю, что никогда такого протокола я не подписывала, и мне он впервые был предъявлен только 7 августа 1951 года. О том, что таких показаний я не давала и протокола не подписывала, я уже заявляла следователю. Кроме того, 13 декабря 1948 года мною был подписан совершенно другой протокол, написанный от руки, а не тот, что мне предъявляется теперь. Но и даже представленные в том протоколе показания я не подтверждаю, так как подписывала его почти в обморочном состоянии, с одной мыслью за судьбу дочери.
- В 1948 году Вам проводилась очная ставка с Вашей дочерью – Водовозовой Майей Владимировной?
- Да, очная ставка с Майей Водовозовой у меня была 12 и 16 ноября 1948 года. Других очных ставок с дочерью у меня не было.
- В процессе допроса в декабре 1948 года Вам была дана очная ставка с дочерью Водовозовой Майей, о чем отражено в протоколе допроса.
- В декабре 1948 года очной ставки с Водовозовой Майей у меня не было, а было два свидания с дочерью, в процессе которых протоколы не фиксировались.
Больше дополнить свои показания мне нечем.
- Раузе Владимира Ивановича Вы знаете?
- Да, Владимира Ивановича Раузе я хорошо знаю. Он является мужем моей сестры Аллы Дмитриевны Чернай.
- Антисоветские разговоры Вы вели с ним?
- Все те мои высказывания, о которых я неоднократно показывала, мог слышать и Раузе, а также и его жена, посещавшие нашу семью.
- Относительно своей беседы с Юдиным о недовольстве среди военных Вы Раузе рассказывали?
- Говорила ли я Раузе о своей беседе с Юдиным сейчас не помню.
- Будучи допрошен в качестве свидетеля, Раузе показал, что о своей беседе с Юдиным Вы ему рассказывали в начале 1943 года в своей квартире. Что Вы ему говорили?
- Говорила я тогда у себя дома только то, что сказал мне Юдин, а именно, что со слов одного крупного военного, ему – Юдину – известно, что военные недовольны и после войны они сделают так, чтобы у каждого был свой дом, свой стол и своя кружка, что многого для этого не нужно, а нужно только то, чтобы выполнялась Конституция. Далее я сказала, что в этом же разговоре Юдин мне сообщил, что Воронов, вероятно, войдет в состав правительства и будет иметь влияние изнутри.
- Однако Раузе по этому поводу на допросе 15 ноября 1948 года показал:
“…Водовозова с жаром стала рассказывать о том, что недавно она имела беседу со своим близким знакомым, профессором Юдиным Сергеем Сергеевичем, хирургом Института им. Склифосовского, и последний ей сообщил что ряд, как она выразилась, виднейших командиров Советской Армии недовольны Советским правительством и намерены по окончании войны использовать имеющуюся в их распоряжении силу для того, чтобы изменить политический строй в стране”.
Сейчас Вы подтверждаете это?
- Такого высказывания у себя дома ни со своим мужем, ни с дочерью, ни с Раузе я не делала, а сказала лишь то, о чем показала выше. Поскольку я упомянула о крупном военном, о недовольстве среди военных и сказала, что, по словам Юдина, маршал Воронов войдет в состав правительства, у Раузе, очевидно, сложилось впечатление о существовании в Советской Армии ряда высших командиров, недовольных Советским правительством, которые намерены после войны изменить политический строй в стране. И так как я говорила о переменах, которых недовольные военные будут добиваться после войны, Раузе, очевидно, решил, что это будет осуществляться при помощи военной силы, о чем я никогда не говорила.
Я еще раз заявляю, что в разговоре со мной Юдин не называл ни одной фамилии недовольных военных. Когда я через три-четыре часа уходила домой, Юдин назвал мне Воронова, как человека, который может войти в состав правительства и иметь влияние в нем. В связи с чем Юдин высказал эту фразу о Воронове, я объяснить не могу, но, как тогда я поняла, эту фразу он не связывал с первой частью своего высказывания о недовольстве среди военных и что эта фраза о Воронове была просто его личным политическим прогнозом. Возвратившись домой от Юдина, обе его фразы я произнесла вслух последовательно и одновременно. Поэтому дочь, а возможно и муж, могли понять, что в Советской Армии существует группа военных командиров, недовольных правительством и что Воронов играет среди них руководящую роль. В действительности в разговоре с ним я не называла никаких фамилий из числа военных, недовольных порядками в стране, а маршала Воронова назвала только как возможного члена правительства, о чем мне сказал Юдин. В связи, с чем показания и Раузе и моей дочери считаю неверными и искаженными.
/ВОДОВОЗОВА/

*   *    *
В конце 1951 года старший следователь Следственной части по особо важным делам МГБ СССР Меркулов Всеволод Николаевич к допросам привлекает дополнительно свидетельствующих лиц. Сложно сказать, что предшествовало подписанию протоколов этих показаний, может и заранее составленных. Вопрос не в том, были эти протоколы составлены заранее или нет, а в том, что все без исключения подписывали. Не исключается, - что некоторые из привлеченных в качестве свидетелей людей (как говорится в таких случаях – пока в качестве свидетелей) лично знавших Юдина могли это делать и с нескрываемым большим удовольствием. Другие – готовы были подписать все что угодно, лишь бы поскорей покинуть стены Лубянки. А некоторые – просто говорили правду, которая как говорится, всегда находится где-то посередине.

*   *    *
Из протокола допроса свидетеля Николаева Петра Петровича, 1879 года рождения, члена ВКП(б) с 1926 года, на момент заключения Юдина в 1951 году – заведующий кафедрой основ марксизма-ленинизма Центрального института усовершенствования врачей Министерства Здравоохранения СССР [п.2.160]:“… Из разговоров с врачами и профессорско-преподавательским составом Юдин мне известен как антисемит. Мне же лично каких-либо его антисемитских проявлений наблюдать не приходилось. От встреч с Юдиным у меня осталось впечатление, что он карьерист и шкурник, больше всего беспокоящийся о себе, своей популярности, славе, карьере. Вскоре после окончания Отечественной войны, из разговоров среди врачей (от кого именно теперь я не помню) я слышал, что в начале войны, когда линия фронта подходила к Москве, Юдин не хотел эвакуироваться в тыл, а имел намерение остаться у немцев и работать у них. ….. Мне лично Юдин о своем нежелании эвакуироваться из Москвы и о намерении остаться у немцев ничего не высказывал. Об этих его намерениях я услышал уже после Отечественной войны из отрывочных разговоров среди врачей Центрального института усовершенствования. … Конкретных фактов о Юдине я больше не знаю. Могу лишь отметить еще, что среди медицинских работников мне приходилось не раз слышать о том, что Юдин имел тесные связи с англичанами, бывал у них в посольстве. Однако в чем именно эти связи выражались мне неизвестно.».

*   *    *
Из протокола допроса свидетеля Амурова Михаила Игнатьевича [п.2. 160], 1904 года рождения, еврей, в 1951 году – начальник цеха резиновых изделий «Мосгорнадомкоопинсоюза»: “… Примерно в 1935 или 1936 годах я в течение полутора – двух месяцев занимался проектированием и строительством трибун в операционном зале института имени Склифосовского по договору с Центральным институтом усовершенствования врачей. В те года я работал старшим инженером у Уполномоченного Наркомата тяжелой промышленности по специальным работам Курчевского Леонида Васильевича[24], который и рекомендовал тогда меня как инженера главному хирургу института имени Склифосовского Юдину Сергею Сергеевичу для проектирования трибун в операционном зале института. Враг народа Курчевский всегда с Юдиным поддерживал близкое знакомство.
Кроме Юдина, мне постоянно приходилось встречаться с Араповым Дмитрием Алексеевичем, который был поставлен Юдиным главным в операционном корпусе. …. Личного знакомства с Юдиным до 1935-1936 годов у меня не было, но я многое слышал от Курчевского. Сам же я лично с Юдиным встречался только в институте во время строительства трибун, за которым я осуществлял контроль. С Юдиным в этот период я встречался раз 7-8.
От Курчевского я не раз слышал о том, что Юдин является его старым приятелем, что они вместе учились в Москве, в гимназии, еще до Октябрьской революции. Работая у Курчевского, я видел, что он продолжал поддерживать с Юдиным близкое знакомство. Мне, в частности, было известно, что Курчевский с Юдиным вместе выезжали на охоту. Юдин не раз обращался к Курчевскому с мелкими просьбами, или по вопросу приобретения бензина, или в отношении приобретения запасных частей для своей персональной автомашины.
От Курчевского мне неоднократно приходилось слышать отзывы о Юдине, как о человеке враждебно настроенном к советской власти. Курчевский не раз в разговорах со мной говорил, что Юдин всегда чем-то недоволен и неудовлетворен свои положением, что он чрезмерно тщеславен и эгоистичен. Курчевский рассказывал, что Юдин был очень обижен на Советскую власть в связи с тем, что ему не дали разрешения на поездку за границу, куда Юдин очень стремился. Со слов Курчевского я знаю также, что Юдин преклонялся перед иностранщиной и стремился свои научные труды публиковать, прежде всего в заграничной прессе.
Я помню, как однажды, когда Курчевский говорил о том, что Юдин надоел ему со своими мелкими просьбами, своими жалобами на неудобства, и обидами, Курчевский сказал по адресу Юдина примерно так: “Я удивляюсь, как этого Юдина держат в институте, ведь он явный контрреволюционер”.
На политические темы я сам с Юдиным никогда не разговаривал и лично от него антисоветских высказываний не слыхал.
Из тех встреч с Юдиным, которые я имел с ним в 1935-36 годах, у меня сложилось мнение о Юдине как об антисемите, ибо он открыто в моем присутствии высказывал свое пренебрежительное и презрительное отношение к евреям.
Когда я бывал в институте имени Склифосовского, то от ряда сотрудников этого института (от кого именно сейчас не помню) мне приходилось слышать о том, что Юдин очень тщеславный человек, больше всего заботящийся о своем «Я», о личной славе и своих личных интересах. Те же сослуживцы Юдина как я помню, характеризовали его и аморальным человеком, говорили, что он сожительствует со своей подчиненной, операционной сестрой, по имени Марина.
Могу дополнить еще и то, что со слов Курчевского мне было известно о том, что именно он – Курчевский, пользуясь своим знакомством с некоторыми членами правительства, выхлопотал для Юдина автомашину.
Что касается самого Курчевского, то он был близок в свое время с врагом народа Тухачевским, о чем мне было хорошо известно по работе с Курчевским в 1934-35 годах. Как мне рассказывал Курчевский, что он был судим и в течение нескольких лет отбывал наказание в лагерях, в Соловках”.
В 1937 году Курчевский и его жена были арестованы как враги народа органами НКВД повторно.

*     *     *
Из протокола допроса свидетеля Такановой Анны Дмитриевны [п.2. 160]:, 1910 года рождения, врача-хирурга института имени Склифосовского: “…. В институте имени Склифосовского я работаю врачом-хирургом с сентября 1943 года. … Мои отношения с Юдиным были служебные, часто мне приходилось вместе с Юдиным участвовать в хирургических операциях в качестве его ассистента.
В 1943-1946 годах я была председателем месткома института, и о Юдине мне приходилось те или иные данные не только из личных наблюдений, но и из бесед с сотрудниками института. Я хочу сказать, что у меня складывалось о Юдине мнение, как о человеке антисоветском. …  Прежде всего, следует отметить, то, что мне и другим работникам института бросалось в глаза преклонение Юдина перед иностранщиной. В своих выступления, например, на утренних врачебных конференциях Юдин всегда ссылался главным образом на иностранных ученых, всячески выпячивал английских, французских и американских авторов и почти никогда не упоминал русских и советских ученых.
Во время Отечественной войны Юдин часто принимал в институте иностранцев, водил их лично по клиникам, беседуя с ними, как правило, без переводчика на их языке.
Юдин расшаркивался перед иностранцами, лебезил перед ними, хвастался своими лично успехами, всячески выпячивал свою персону.
Юдин постоянно ездил в какие-то иностранные посольства, и бывало так, что, когда он узнавал, что ему звонили из иностранного посольства, он немедленно откладывал назначенные им операции, демонстративно заявляя, что ему надо ехать в посольство и покидал надолго институт.
Помню, как-то вскоре после окончания войны, я и еще кто-то из врачей в отсутствие Юдина заглянули в его рабочий кабинет в институте. На столе у Юдина мы увидели выставленные им национальные флаги иностранных государств, причем мы обратили внимание на отсутствие в этой коллекции советского государственного флага. А незадолго до этого среди работников института ходили разговоры о том, что Юдин сам заказал для себя в какой-то мастерской иностранные государственные флаги.
… Мне известен еще и такой антисоветский поступок Юдина.
В 1946 году, когда я была председателем участковой избирательной комиссии на территории института имени Склифосовского, незадолго до дня выборов в Верховный Совет СССР в коридорах 3-го хирургического отделения были развешены плакаты и портреты руководителей партии и Советского правительства. Увидев эти плакаты и портреты, Юдин пришел в негодование и приказал немедленно их снять. Когда одна из медсестер возразила Юдину, сказав, что там есть портреты, в том числе и портрет И.В.Сталина, то Юдин, тем не менее, настоял на своем и заставил все-таки плакаты и портреты убрать.
Узнав об этом, возмутительном поведении Юдина, я сообщила о нем в Райком партии и в Окружную избирательную комиссию, откуда последовало, уже ему лично указание, не снимать плакаты и портреты. И тем не менее, игнорировав это указание, Юдин так и не разрешил повесить плакаты и портреты в хирургическом отделении, заявив, что в отделении висят картины из Третьяковской галереи и больше ничего не надо.
Антисоветская тенденция у Юдина проявилась и в его отношении к коллективу института. Он постоянно игнорировал все общественные организации института и крайне отрицательно относился к общественно-политические мероприятия, проводимым в институте. Юдин никогда не посещал ни собрания сотрудников института, ни торжественные заседания, а глядя на него, также поступали и другие руководящие работники института, а особенно те, которые угодничали и подхалимничали перед Юдиным. Кстати Юдин поддерживал и благосклонно относился к тем работникам института, которые смотрели ему в рот, угодничали перед ним, в частности к таким как Островская, Виноградова и особенно Голикова, с которой Юдин, как говорили в институте, долгое время сожительствовал.
Сама же Голикова всячески бравировала своей близостью к Юдину, позволяла себе публично бросать грубые упреки по адресу врачей. Она постоянно доносила Юдину о сотрудниках института всякие сплетни, занималась склоками.
Вообще же Юдин очень грубо, по-хамски обращался с медицинским персоналом института, часто позволял себе грубые и оскорбительные окрики по адресу врачей.
К врачам-коммунистам Юдин относился особенно пренебрежительно, считая их никчемными людьми. Он открыто и неоднократно выражал свое презрение к молодым специалистам.
В то же время Юдин, будучи очень тщеславным и честолюбивым человеком, на каждом шагу подчеркивал, что все, что мол, делается в институте все исходит от него и должно исходить только от него, всемерно выпячивал свое непогрешимое «Я», кичился своими заслугами. Словом, Юдин, вел себя в институте как полновластный, неограниченный хозяин, смотря на институт как на свою вотчину.
Следует также отметить, что те неполадки, которые порой имелись в институте, Юдин относил не к администрации института, а винил вышестоящие организации и открыто давал понять сотрудникам, что никто кроме него – Юдина институту не помогает, никто кроме него об институте не заботится”.
И все же, исходя из протоколов допросов других свидетелей, не создается впечатление, что показания выбивали из всех, а Комаров или Шварцман не отпускали допрашиваемых, не достигнув своей цели. Вот некоторые примеры.

*    *     *
Из протокола допроса свидетеля Ивановой Доры Степановны [п.2. 160]: 1898 года рождения, в начале 30х годов ординатора, а затем и аспирантки Центрального института усовершенствования врачей, одной из баз которого являлся институт имени Склифосовского: “… Юдина Сергея Сергеевича по работе в институте имени Склифосовского я знала с 1931 года. Я проработала в возглавляемой Юдиным клинике около десяти лет. Работая врачом института имени Склифосовского, мне почти ежедневно приходилось встречаться с Юдиным по работе в институте. Я относилась к нему, как к руководителю клиники, Юдин относился ко мне, как к подчиненной. В 1933-1934 годах я являлась парторгом хирургического отделения клиники, в то время мне приходилось обращаться к Юдину по вопросам, связанным с проведением общественно-политических мероприятий в коллективе. …..
…. Политические взгляды Юдина С.С. мне мало известны. В разрешении политических вопросов вместе с Юдиным я не участвовала. Будучи беспартийным человеком, Юдин чуждался всякого участия в проведении общественно-политических мероприятий……
…… Прямых и открытых антисоветских проявлений Юдина я не помню.
……За время моей работы в хирургической клинике института имени Склифосовского фактов преступных действий Юдина, руководившего тогда хирургической клиникой, мне известно не было”.

*     *     *
В качестве еще одного свидетеля в рамках следственных мероприятий по делу Юдина был привлечен Богословский Сергей Дмитриевич [п.2.46,47], 1894 года рождения, занимающий в 1951 году должность начальника лаборатории ТВЧ завода №300 Министерства авиационной промышленности.
По мнению старшего следователя МГБ Меркулова отработка материала по Богословскому могла дать свои положительные результаты во-первых, - по причине личного знакомства с Юдиным; во вторых – Богословский работал под началом осужденного и уже расстрелянного по делу Тухачевского - Кручевского Леонида Васильевича и в третьих, по причине имеющей дворянские, да еще и еврейские корни его жены Фрумсон-Радвогиной Марии Самуиловны. 
Впервые Сергей Дмитриевич познакомился с Юдиным в Гаграх, где они вместе отдыхали с Кручевским в 1934 году. Все дело в том, что в то время инженер Богословский работал главным механиком завода №38, куратором которого от Наркомата тяжелой промышленности был Кручевский. Последний же, будучи другом Юдина еще с гимназических времен, обеспечил «за компанию» путевкой и Сергея Сергеевича.
Встречался Богословский с Юдиным, несколько позже и на квартире начальника цеха Московской трикотажной фабрики - Фрумсона Александра Филипповича - да, да именно той самой фабрики, которая ранее до революции принадлежала семейству Токмаковых.
Вышло так, что Богословский снимал у Фрумсона часть комнат, а с учетом того, что Александр Филиппович вот уже как на протяжении 5 лет страдал от язвы желудка, в период очередного обострения болезни для консультации Фрумсона был приглашен Юдин. Так Сергей Сергеевич стал, по сути, лечащим врачом Александра Филипповича, который в знак благодарности подарил Юдину золотые карманные часы.
Однако уже через 4 месяца обострение болезни стало носить угрожающий характер и вот-вот могло осложниться перфорацией желудка. Юдин настоял на операции, но через несколько дней Фрумсон умер от возникшей несостоятельности швов и перитонита. Мария Самуиловна после известия о смерти мужа была в таком состоянии, что по ее выражению, готова была убить Юдина, и тем не менее допрошенная в качестве свидетеля в 1938 году на вопрос Меркулова о политических настроениях Сергея Сергеевича отвечала категорично: “Ничего не могу сказать. Юдин никогда при встречах с нами не затрагивал политических тем, он только хвастался своими операциями. Никогда, ни одного слова о политике, о советской власти я от Юдина не слышала”.
Богословский же на дачу нужных показаний оказался более сговорчивым, как только Меркулов припомнил ему несколько интересных фактов из его жизни: “Во-первых, не стоит забывать ваши дружеские отношения с изобличенным врагом народа Кручевским, которого в террористическую группу вовлек сам Тухачевский. Во-вторых, - не стоит забывать и о длительном сожительстве вашего отца, будучи 76 летним стариком с француженкой Бланш”.
  - Юдин Сергей Сергеевич высказывал при встрече со мной недовольство тем, что его – такого выдающегося хирурга, недооценивают в СССР, ценят меньше, чем за границей, Юдин много рассказывал в очень хвастливом тоне о своих успехах за границей, о необычных операциях, которые он там производил, об издании за границей трудов. В частности, он подчеркивал, что его работы по переливанию трупной крови произвели за границей гораздо больший эффект, чем в СССР. Были с его стороны жалобы и на то, что заработок в СССР не дает ему возможности даже жену взять с собой на курорт, что будь он за границей – дело обстояло бы иначе.
Почти аналогичные показания в отношении Юдина дал Богословский Сергей Дмитриевич и при допросе его в качестве свидетеля в 1951 году.

*   *    *
Нельзя сказать, что мнение академика Лины Штерн и бывшего главного врача больницы имени Боткина Бориса Абрамовича Шимелиовича, находящихся уже три года в тюрьме Лефортово под следствием в связи с делом по «Еврейскому антифашистскому комитету», [п.2.82,89] носили принципиальный характер, но в полной мере дополняли портрет Юдина и подтверждали уже высказанные слова другими в его адрес.
“Должна сказать, что я не проявляла большого интереса к Юдину, зная его как человека с чрезмерным самомнением, ставившего себя выше других и всячески стремившегося выпятить свое «Я»”, - заключила Лина Соломоновна.
“Характеризуя политическое лицо Юдина, могу определенно заявить, что среди широкого круга врачей его считали человеком с далеко несоветскими настроениями. Так, в сентябре 1948 года в зале Московской консерватории, состоялось собрание актива медицинских работников города Москвы, на котором присутствовал также я и Юдин. Помню, что Юдин сидел в составе президиума этого собрания и выступил с речью”, - продолжил Борис Абрамович. “Отметив ряд недостатков в работе крупнейшего медицинского учреждения, каким является институт имени Склифосовского, и в частности, характеризуя постановку рентгеновского дела в нем, Юдин допустил грубый, антисоветский выпот. По Юдину получилось, что за границей медицинская помощь поставлена несравнимо выше, нежели в Советском Союзе. После завершения своей речи Юдин встал из президиума и демонстративно вышел из зала”.

*     *     *
В качестве свидетеля для дачи показаний 8 января 1952 года Меркулов на Лубянку вызвал сына Юдина – Сергея Сергеевича (в династии Юдиных было принято первенца и сына называть Сергеем) на протяжении, который работал на этот момент времени актером во Дворце Культуры Метростроя [п.2. 160]. Допрос проводил заместитель начальника следственной части по особо важным делам МГБ подполковник Коняхин.
- Вам, конечно, известно, что ваш отец арестован?
- Да. В декабре 1948 года мой отец, главный хирург Института имени Склифосовского – Юдин Сергей Сергеевич был арестован органами МГБ.
- Что Вы имеете рассказать органам следствия по делу вашего отца?
- Начиная с 1934-35 годов с отцом у меня были неприязненные отношения в связи с тем, что вопреки желанию отца я поступил на учебу в театральную школу, а не в медицинское учебное заведение, как того хотел отец. Поэтому, близких доверительных взаимоотношений с отцом у меня не было.
Бывали периоды, когда мы совсем не разговаривали друг с другом, а если и приходилось мне беседовать с отцом, то наши разговоры касались главным образом вопросов литературы и искусства, выездов на охоту и по другим отвлеченным вопросам.
Мне было известно, что у отца были знакомства среди иностранцев, находящихся в Москве. Так, например в 1947 году жена одного из работников французского посольства перед своим выездом из Москвы во Францию приезжала к нам и хотела проститься с отцом и матерью.
Со слов матери мне известно и о том, что в клинике у моего отца некоторое время работал Югославский медицинский генерал, фамилию его я не знаю, который якобы сожительствовал с операционной сестрой Института имени Склифосовского Голиковой. Кстати сказать, у моего отца с Голиковой были близкие отношения и до меня доходили слухи, что он имел с ней интимную связь. Голикова очень афишировала и бравировала своей близостью с профессором Юдиным.
Из числа иностранцев, как мне известно, отец был знаком и с английским корреспондентом Чолертоном. Другие его связи среди иностранцев мне не известны.
- Расскажите, в чем выражалась связь вашего отца с Чолертоном?
- Я знаю, что мой отец встречался с Чолертоном в его квартире. Помню как-то во время войны вместе с отцом я ездил по приглашению Чолертона к нему в гости на его квартиру в районе улицы Кропоткина. Отец разговаривал с Чолертоном по-французски и содержание их беседы я не знаю.
В период войны я один раз видел Чолертона в доме отца на Колхозной площади. Для чего посетил тогда Чолертон нашу квартиру, я не знаю и при его разговоре с отцом я не присутствовал.
Когда и при каких обстоятельствах отец познакомился с Чолертоном, я не знаю и о характере их взаимоотношений больше никакими данными не располагаю.
Единственно, что я могу еще сказать по этому вопросу – это то, что мой отец был близко знаком с личным секретарем Чолертона Водовозовой Натальей, которая являлась подругой моей матери. Водовозова неоднократно бывала у нас в квартире на Колхозной площади, где вела разные разговоры с матерью и отцом, а отец в свою очередь ездил на дачу к Водовозовой в Леонозово.
После ареста Водовозовой Натальи, в нашей квартире мне приходилось видеть ее дочь Майю Водовозову, которая тоже была знакома с мои отцом и моей матерью.
Беседы Водовозовых с моими родителями меня мало интересовали и к их разговорам я не прислушивался. Поэтому каких-либо заслуживающих внимания органов следствия фактов, касающихся бесед моего отца с Водовозовыми, я привести не могу.
- Скажите, Вам приходилось слышать от вашего отца какие-либо высказывания относительно недовольства обстановкой в стране лиц из командного состава Советской Армии?
- Насколько я помню, в моем присутствии отец по этому поводу не высказывался. Мне известно, что отец был знаком с рядом лиц из высшего начальствующего состава Советской Армии.
В период Отечественной войны, например, в квартиру к отцу приходили медицинские генералы: Смирнов, Бурденко, Мандрыка, Еланский. Со слов отца, я также знаю, что он во время войны был знаком с генералами Жадовым, Родимцевым, Хижняком, с маршалами Коневым и Вороновым. Как говорил отец, Воронов к нему относился очень внимательно, и во время войны предоставлял самолет «Дуглас» для поездки на фронт.
- Припомните, какие разговоры вел ваш отец в вашем присутствии с Водовозовой Натальей в конце 1942 начале 1943 годов относительно недовольства среди военных?
- Были ли у моего отца в моем присутствии какие-либо разговоры с Водовозовой на эту тему, я не помню. Я не припоминаю также случая, чтобы в период моего отпуска в конце 1942-го – начале 1943-го годов я присутствовал при встрече с отцом Водовозовой Натальей.
Больше ничего рассказать следствию по существу дела я не имею.
/ЮДИН СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ (сын)/

*     *     *
На протяжении января наступившего 1952 года многочасовые допросы Сергея Сергеевича Юдина продолжались почти каждый день, иногда с перерывом на обед или ужин. Перед следствием мог стоять вопрос: “Что делать?” Может, просто - доконать допросами, довести до сердечного припадка? Нет человека, да и нет вопросов. Отправлять в ссылку? Не те времена, да и человек слишком известный. А если отправлять – то надо сделать все по уму: чтобы и овцы целы, и волки сыты. А то вон, как Комаров: допрашивал, допрашивал, а теперь и сам расстрелян. По Водовозовой да Голиковой все понятно – оправить в лагеря, и никто не спросит, а тут академик. Кто знает, как верхи повернут дело. И принялись рьяно и со всей тщательностью проверять материалы дела и еще раз проводить допросы.
10 января 1952 года подполковник Швец во время допроса Водовозовой Натальи Дмитриевны [п.1. 159], уточнив обстоятельства знакомства ее с Юдиным, просит еще раз более подробно остановиться на разговоре с Юдиным в связи с награждением его орденом:
- Уточните, когда и где происходил этот разговор?
- Разговор, в котором Юдин высказывал недовольство относительно награждения его орденом «Красной Звезды» и заявлял: “этот орден всем дворникам дают” происходил в 1942 году в квартире у Чолертона в присутствии меня и моей дочери Водовозовой Майи.
- У вас в семье этот разговор с Юдиным, относительно его награждения орденом, когда-либо обсуждался?
- Возможно, что по этому факту мы у себя дома с дочерью и мои мужем Рупневским, что-либо и говорили, но точно об этом я не помню.
- Ваша дочь Водовозова Майя на очной ставке с Юдиным С.С. 22 декабря 1951 года по этому вопросу показала:
“…. Этот факт обсуждался потом в моей семье неоднократно, в этих обсуждении Юдина называли гордым человеком, который когда ни когда не поступиться, несмотря на «подачки», и не изменит своего отношения……”
Возможно, теперь Вы вспоминаете, что говорилось в вашей семье по поводу вышеизложенного высказывания Юдина?
- Был ли о Юдине такой разговор в моей семье, я уже не помню. Но не отрицаю, что у себя дома мы всегда считали Юдина честолюбивым человеком.
- Вам приходилось слышать от Юдина Высказывание недовольств, после получения им звания Лауреата Сталинской премии?
- Насколько я помню, недовольств по этому поводу Юдин в моем присутствии не высказывал.
- Юдин высказывал Вам что-либо по поводу своего пятидесятилетнего юбилея?
- Да, припоминаю, что в 1942 году в беседе со мной Юдин с иронией заявил, что вот мол, ему уже идет 52-й год, а только теперь его вспомнили, и будут отмечать его пятидесятилетний юбилей. Где и в присутствии кого Юдин говорил мне это, я ввиду давности времени не могу вспомнить.               
/ВОДОВОЗОВА/

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОГО ЮДИНА СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА
[п.2. 91]
14 января 1952 года.
- Вы до сих пор, как видно из имеющихся в распоряжении следствия материалов, не дали правдивых показаний о своих вражеских проявлениях. Следствие еще раз предлагает Вам рассказать правду о Ваших антисоветских действиях.
- В чем я повинен, я уже подробно показал следствию ранее. Врагом же Советской власти я не был, и вражеских действий с моей стороны не было.
- Неправда! Вам были даны очные ставки с арестованными Водовозовой Натальей Дмитриевной и Водовозовой Майей, а также со свидетелем Голиковой, которые привели ряд фактов о Ваших антисоветских высказываниях. Как же Вы можете утверждать, что не было с Вашей стороны вражеских проявлений?
- В отношений показаний Водовозовых и Голиковой мною были даны правдивые объяснения на очных ставках с ними. Их показания о том, что я в беседах с ними допускал антисоветские высказывания, не соответствуют действительности.
- Но антисоветским человеком Вас характеризуют не только Водовозовы и Голикова, но и другие лица.
Говорите правду о своих антисоветских делах!
- Как я показывал ранее, я во многом виноват перед Советской властью, совершив ряд крупных ошибок в своей связи с иностранцами, в частности, с англичанами, и в отношении ошибочных высказываний, когда, скажем, я произносил слово “совдепия” или выражал недовольство и возмущение по некоторым вопросам, о которых я и показал следствию на предыдущих допросах. Но все это исходило не из моего враждебного отношения к Советской власти, так как такого отношения к советскому строю у меня не было, а вызывалось моей повышенной отрицательной реакцией на частные неполадки.
- Таканову Анну Дмитриевну вы знаете?
- Да, знаю, как врача-хирурга Института имени Склифосовского, где она работает с 1943 года. Отношения с Такановой у меня были только служебные, иногда, очень редко, она участвовала в моих операциях в качестве ассистента. Личных счетов с Такановой у меня не было, за исключением того, что ей, по-видимому, было известно мое пренебрежительное к ней отношение как к очень слабому специалисту и мои неоднократные требования ее увольнения.
- Характеризуя Вас антисоветским человеком, свидетель Таканова на допросе от 30 ноября 1951 года показала, что вы преклонялись перед иностранщиной, расшаркивались и лебезили перед иностранцами, посетившими Институт имени Склифосовского.
Вам предоставляется собственноручно ознакомиться с этими показаниями, после чего просим вас дать ответ по всем указанным фактам Вашей антисоветской деятельности.
“…В 1943-1946 годах я была председателем месткома Института имени Склифосовского, и о Юдине мне приходилось иметь те или иные данные не только из личных наблюдений, но и из бесед с сотрудниками Института. Я хочу сказать, что у меня складывалось о Юдине мнение, как о человеке антисоветском.
Прежде всего следует отметить то, что мне и другим работникам Института бросалось в глаза преклонение Юдина перед иностранщиной. В своих выступлениях, например, на утренних врачебных конференциях Юдин всегда ссылался главным образом на иностранных ученых, всячески выпячивал английских, французских и американских авторов и почти никогда не упоминал русских, советских ученых.
Во время Отечественной войны Юдин часто принимал в Институте иностранцев, водил их лично по клиникам, беседуя с ними непременно без переводчика на их языках.
Юдин расшаркивался перед иностранцами, лебезил перед ними, хвастался своими личными успехами, всячески выпячивая свою персону.
Юдин ездил в какие-то иностранные посольства и бывало так, что, когда он узнавал, что ему звонили из иностранного посольства, он немедленно откладывал назначенные им операции, демонстративно заявляя при этом, что ему некогда, так как надо ехать в посольство, и покидал Институт.
Помню как-то, вскоре после окончания войны, я и еще кто-то из врачей в отсутствие Юдина заглянули в его рабочий кабинет в Институте. На столе у Юдина мы увидели выставленные им национальные флаги иностранных государств, причем мы обратили внимание на отсутствие в этой коллекции советского государственного флага. А незадолго до этого среди работников института ходили разговоры о том, что Юдин сам заказал для себя в какой-то мастерской иностранные государственные флаги.
Мне известен еще и такой антисоветский поступок Юдина. В 1946 году, когда я была председателем участковой избирательной комиссии на территории Института имени Склифосовского, незадолго до дня выборов в Верховный Совет СССР в коридорах 3-го хирургического отделения были развешаны плакаты и портреты руководителей партии и Советского правительства.
Увидев эти плакаты и портреты, Юдин пришел в негодование и приказал немедленно их снять. Когда одна из медсестер возразила Юдину, сказав, что там есть и портрет И.В.Сталина, Юдин тем не менее настоял на своем и заставил все-таки все плакаты и портреты убрать.
Узнав об этом возмутительном поведении Юдина, я сообщила о нем в райком партии и в Окружную избирательную комиссию, откуда последовало указание не снимать плакатов и портретов. Но Юдин несмотря на все это, не разрешил повесить портреты, заявив, что в отделении хватает картин, привезенных им самолично из Третьяковской галереи.
Антисоветские тенденции у Юдина проявлялись и в его отношении к коллективу Института. Он постоянно игнорировал общественные организации Института и крайне отрицательно относился к проводимым в Институте общественно-политическим мероприятиям. Юдин никогда не посещал ни собрания сотрудников Института, ни торжественные заседания, а глядя на него также поступали и другие руководящие работники Института, и особенно те, которые всячески угодничали и подхалимничали перед Юдиным. Кстати, Юдин поддерживал и благосклонно относился к тем работникам Института, которые смотрели ему в рот, угодничали перед ним, среди них в частности были врачи: Островская, Виноградова и особенно медицинская сестра Голикова. Вообще же Юдин очень грубо, по-хамски обращался с медицинским персоналом Института, часто позволяя себе грубые и оскорбительные окрики в адрес врачей.
К врачам-коммунистам Юдин относился особенно пренебрежительно, считая их никчемными людьми. Он открыто и неоднократно выражал свое презрение ко всем молодым специалистам.
В то же время Юдин, будучи очень тщеславным и честолюбивым человеком, на каждом шагу подчеркивал, что все, что, мол, делается в Институте, все исходит от него и должно исходить только от него, всемерно выпячивая свое непогрешимое “Я”, кичился своими заслугами. Словом, Юдин, вел себя в Институте как полновластный, неограниченный хозяин, смотря на Институт как на свою вотчину.
Следует также отметить, что те неполадки, которые порой имелись в Институте, Юдин относил не к администрации Института, а винил вышестоящие организации и открыто давал понять сотрудникам, что никто, кроме него – Юдина, Институту помочь не может.
Голикова во всех этих ситуациях всячески бравировала своей близостью к Юдину, позволяла себе публично бросать грубые упреки в адрес врачей. Она доносила Юдину о сотрудниках Института всяческие сплетни и занималась склоками…”.
- Вопрос Юдину: Что Вы можете сказать о вышеприведенных Такановой фактах?
- Таканова правильно показала, что на утренних врачебных конференциях в Институте я, рассказывая о прочитанных мною выдающихся работах французских, американских, шведских и других ученых, часто делал ссылки и приводил цитаты из этих иностранных научных работ и лишь попутно указывал на аналогичные работы советских авторов. Этим самым я преследовал цель – держать врачей в курсе выдающихся научных работ иностранных авторов по актуальным вопросам хирургии, так как многие врачи не владели ни одним иностранным языком и аналогичные сведения сами не могли получить. Научные работы же советских авторов врачи могли бы при их желании изучить сами.
Неверно показала Таканова о том, что я будто бы “лебезил и расшаркивался” перед иностранцами, посещавшими Институт им. Склифосовского. Таких фактов в действительности тоже не было, к тому же сама Таканова не знает ни одного иностранного языка, что я считаю для сотрудников такого крупного всемирно известного лечебного и научного учреждения, каким является Институт имени Н.В.Склифосовского, крайне недопустимым.
- Но в отношении характера Ваших выступлений на врачебных конференциях в распоряжении следствия имеются показания и еще одного свидетеля, и, как ни странно, тоже врача Вашего института – Ивановой Доры Степановны, проработавшая в возглавляемой Вами клинике около десяти лет.
Ее показания тоже Вы считаете неправильными?
“…Будучи беспартийным человеком, Юдин чуждался всякого участия в проведении общественно-политических мероприятий. На ежедневных утренних конференциях врачей хирургической клиники мне часто приходилось слышать высказывания Юдина, содержавшие его восхищение достижениями медицины и отдельных ученых-медиков за границей. Во всех его выступлениях проскальзывало пренебрежительное отношение к достижениям советских ученых”.
- Еще раз подтверждаю, что на лучшие новейшие иностранные работы с целью повышения общей эрудиции хирургов клиники я ссылался часто и, как руководитель и профессор, считал это своим долгом. Пренебрежительного же отношения к отечественной науке, к советским ученым я не имел. Показания свидетелей Ивановой и Такановой по этому вопросу являются вымышленными.
- Скажите, в своем рабочем кабинете в Институте имени Склифосовского вы имели национальные флаги иностранных государств?
- В 1943 году к приезду англо-американской делегации врачей и к приему этой делегации в Институте имени Склифосовского, как того требуют традиции проведения международных встреч, я в своем рабочем кабинете вывесил три государственных флага: советский, изготовленный моей женой, американский, привезенный мною из Америки в качестве сувенира еще в 1926 году, и английский, изготовленный мною лично. Эти флаги были вывешены в Институте в связи с приемом официальной делегации английских и американских врачей.
Что касается выборов в 1946 году, то я сам принимал самое активное участие в предвыборной кампании, будучи основным докладчиком на двух общерайонных митингах, и не мог допустить такого поступка, о котором показала Таканова. Что касается непосредственно портретов членов правительства, то таковые не вывешивались в хирургическом отделении и вовсе, а из избирательной комиссии был привезен плакат с портретом академика Бурденко, который баллотировался по нашему избирательному округу.
- Шимелиовича Бориса Абрамовича Вы знаете?
- Да, Шимелиович мне известен как главный врач Боткинской больницы.
- В таком случае Вы, видимо, присутствовали в 1948 году на собрании медицинских работников Москвы, где выступали с докладом, содержание которого должны помнить?
- Да. Я говорил о постановке рентгеновского дела в лечебных учреждениях Москвы и, в частности, в Институте имени Склифосовского. Кроме того, в своем выступлении я указывал на возможный способ повышения оборачиваемости больничных коек путем сокращения срока предоперационного исследования.
- А в отношении постановки медицинской помощи за границей Вы говорили в этом своем выступлении?
- Нет, этого вопроса я тогда не касался да и данными по этому поводу не располагал, поскольку за границей не был с 1932 года.
- Однако Шимелиович показал, что в своем выступлении на собрании медицинского актива Москвы Вы протаскивали антисоветские взгляды, утверждая, что “за границей медицинская помощь поставлена несравнимо выше, нежели в Советском Союзе”. Вы говорили это?
- Нет. Повторяю, что постановки медицинской помощи за границей в этом своем выступлении я не касался. Я говорил о работе рентгенологов и внес конкретное предложение о повышении оборачиваемости больничных коек.
Показания Шимелиовича по этому вопросу не соответствуют действительности.
/ЮДИН/

На следующий день допрос Юдина Сергея Сергеевича продолжился с утра и до глубокой ночи. На этот раз старший следователь Меркулов просил Юдина уточнить, а точнее очертить весь круг его французских знакомств. 

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА АРЕСТОВАННОГО ЮДИНА СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА [п.2. 91-1]
15 января 1952 г.
- Во Францию Вы выезжали ранее дважды?
- Да. Я выезжал во Францию в научную командировку два раза: в 1929 и в 1932 годах.
- С кем из белоэмигрантов Вы установили связь а период пребывания во Франции?
- Ни с кем из русских белоэмигрантов во Франции я не встречался и никаких связей и знакомств среди них не заводил. Из числа русских эмигрантов я один раз имел встречу в Париже, в Сорбонне на торжественном собрании с дальним родственником моей жены Меньшиковым, который выехал за границу из России в годы гражданской войны, еще будучи гимназистом. Меньшиков работал тогда, в 1931 году геологом на геологической кафедре в Сорбонне.


*Меньшиков Николай Николаевич (1899 – 1992 гг.)
- русский геолог, почетный профессор Сорбонны. Из дворян Калужской губернии. До 1921 года студент физико-математического факультета Донского университета в Ростове-на-Дону. В 1921 году семья эмигрировала из Крыма в Марсель, а затем в Париж. Для продолжения получения образования поступил в университет Сорбонна на отделение геологии и физической географии естественного факультета. Обучение оплачивалось из фонда помощи детям белоэмигрантов князя Георгия Евгеньевича Львова. В 1924 году блестяще закончившему Сорбонну молодому геологу было сделано предложение отправиться в Сахару для проведения топографических военных работ. Дальнейшая жизнь Николая Николаевича связана с североафриканскими песками, которые были тщательно им исследованы от Атлантики до Евфрата. В 1930 году была присвоена ученая степень доктора геологии. В Алжире основал Центр изучения Сахары (Бени Аббес). В 1943 году назначен директором Центра по научному исследованию Сахары Французского национального центра научных исследований, а с 1945 года директор Французского центра геологии. Офицер ордена Почетного легиона, лауреат Французской Академии наук. Похоронен был на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа. Родственник Натальи Владимировны Платоновой – жены Сергея Сергеевича Юдина.

Находясь в Париже, я избегал встреч с белоэмигрантами, особенно с бывшим профессором Московского университета Алексинским, проводившим активную антисоветскую работу среди эмигрантов во Франции.
- А разве в Париже с Алексинским Вы не встречались?
- Нет с Алексинским я никогда в жизни не встречался. Будучи в Париже, я очень опасался как бы случайно не встретиться в Алексинским, поскольку перед выездом из Москвы во Францию, кто-то из моих знакомых, кажется, Бабасинов меня предупреждал, что Алексинский ведет активную работу против Советского Союза и встреча с ним может меня скомпрометировать.

*Алексинский Иван Павлович (1871 – 1945 гг.)
- русский хирург, профессор Императорского Московского университета. Доктор медицины (1899). С 1920 года — видный деятель русской эмиграции. В 1917 году занимал должность экстраординарного профессора кафедры хирургической патологии и директора андрологической клиники (1917—1919). В годы Гражданской войны работал в военных госпиталях Добровольческой армии. В конце 1920 года эвакуировался из Крыма в Константинополь. С 1921 года был членом президиума Русского парламентского комитета. С 1923 года жил в Париже, возглавлял Общество русских врачей имени Мечникова. Вице-председатель Совета Русско-французского госпиталя. Председатель Русского Зарубежного Патриотического Объединения. Лечил генерал-лейтенанта барона П. Н. Врангеля во время смертельной болезни в 1928 году.

- А с белоэмигрантами Готье и Жирумским в Париже Вы имели встречи?
- Нет, с такими людьми во Франции я не встречался и вообще их не знаю. Повторяю, что ни с кем из белоэмигрантов во Франции встреч у меня не было. Я всячески стремился избегать встреч с ними, зная, что это меня скомпрометирует.
- Но в распоряжении следствия имеются данные, что, находясь в Париже, Вы вели антисоветские разговоры. Вы при этом не опасались, что такое ваше поведение вас скомпрометирует?
- Верно то, что во Франции я установил тесное знакомство со многими видными французскими хирургами, бывал у них в клиниках на операциях и оперировал сам. У некоторых французских хирургов я бывал в семьях, на обедах. Однако при встречах со своими знакомыми французскими врачами и учеными я никаких антисоветских разговоров не вел и вести не мог, поскольку вражды к советскому строю у меня не было.
- Неверно. Как известно следствию, в 1932 году, находясь в Париже, Вы не только высказывали антисоветские взгляды, но и заявляли о своем нежелании возвращаться в Советский Союз. Показывайте правду о своих изменнических настроениях.
- Подобных настроений у меня никогда не было, и заявлять о своем нежелании возвращаться в Советский союз я не мог. У меня была большая привязанность к своей Родине и из своих поездок за границу я всегда возвращался раньше срока. Намерений остаться во Франции у меня никогда не было, поскольку я видел каков участь многих эмигрантов за границей, особенно хирургов.
- С кем из французов у вас были близкие отношения?
-В период пребывания в Париже я установил хорошие, дружеские отношения с Лейбовичем Раймондом – старшим ассистентом крупнейшей парижской клинки Сальпетриер. Я не раз бывал у него в клинике и на дому, и он давал хвалебные интервью всегда в печати о моих операциях и научных докладах. Лейбович был дружелюбно настроен к Советскому Союзу и дважды был в СССР. Тесную связь я имел также с французским гинекологом Жан Луи Фором, с парижским мозговым хирургом Де Мартелем и старшим хирургом парижских госпиталей, коммунистом Пьером Рукезом.
По возвращении потом в Москву, с этими лицами я переписывался по почте, имел с ними письменную связь.
В 1930х годах Лейбович дважды приезжал в Советский Союз и я встречался с ним в Москве, когда он приходил ко мне в клинику. В 1930х годах один раз был в Москве и Рукез; потом он приезжал в СССР после Отечественной войны. В оба эти приезда я с ним не раз имел встречи в Москве. Он мне говорил, что Лейбович в период войны с Германией активно боролся с немцами, будучи главным хирургом у французских партизан; а Рукез возглавлял у партизан всю медицинскую работу.
- Какой информацией Вы снабжали французов относительно положения в Советском Союзе?
- Ни один из моих знакомых французов никогда не расспрашивал меня ни о политическом, ни об экономическом положении в Советском Союзе. Сам же я по этим вопросам им ничего не рассказывал. При встречах с французами во Франции, а так же и в Москве я вел с ними разговоры главным образом по вопросам хирургии или искусства.
- Научные работы французам Вы передавали?
- Начиная с 1929 года, и до 1940 года я неоднократно посылал по почте во Францию для печати свои научные доклады и статьи по хирургии, в переводах на французский язык. Я делал это всегда открыто, по почте и нелегальным путем научные работы французам никогда не передавал. Все работы, которые я почтой посылал в Париж, до этого печатались в Советском Союзе.
- Какие статистические и научные данные, касающиеся работы института имени Склифосовского, Вы передавали французам?
- Статистических данных я не передавал. Мои работы по хирургии желудка, которые я посылал для печати за границу, включали в себя данные о процентах смертности и числе операций при прободных язвах желудка. Но эти сведения не являются секретными.
- Вам предъявляется изъятая у вас при обыске копия вашего письма на французском языке от 12 ноября 1933 года на имя Раймонда. Кому Вы посылали это письмо?
- Такое письмо я посылал в Париж Лейбовичу Раймонду, после возвращения из своей командировки во Францию.
- В этом письме Вы сообщали:
“Не забывайте так же, что до тех пор, пока я являюсь начальником института Склифосовского, Вы можете рассчитывать на все научные и статистические данные, как если бы они были данными клинки Сальпетриер”.
Почему Вы так услужливо предоставляли возможность этому французу иметь сведения о советском научном учреждении?
- В те годы сведения о хирургической и клинической работе секрета не представляли, и поэтому я считал возможным ознакомить француза Лейбовича с научными, хирургическими данными института им. Склифосовского в порядке взаимной научной информации. Запрета на обмен такими данными не было.
- Говорите правду, ваши отношения с французами носили преступный характер?
- Не только преступных, но и каких-либо предосудительных отношений с французами у меня не было. Связь с французскими учеными я поддерживал лишь в области хирургии.
- Но ведь известно, что Вы имели связь не только с французскими научными работниками, а и с французскими дипломатическими представителями в Москве.
- Признаю, что в 1930-х годах я оперировал французского посла в СССР Альфана, к которому около десяти раз ездил на квартиру по поводу производства перевязок. Тогда же я познакомился с секретарем французского посольства в Москве Шарпантье, ставшим потом зятем Альфана. Наконец после Отечественной войны я имел знакомство с послом в СССР генералом Катру.
- Когда Вы познакомились впервые с бывшим послом в Москве Альфаном?
- С Альфаном я познакомился примерно в середине 1930-х годов в Москве, будучи вызван к нему на квартиру в экстренном порядке в связи с его заболеванием. Через день или два после этого я оперировал Альфана в его квартире. Затем я навещал Альфана как больного, для перевязок. Всего я был у него на квартире, в районе Метростроевской улицы около десяти раз.


*Альфан Шарль Эрвэ (1879 – 1943 гг.)
- француский дипломат, Посол Франции в России 1936 – 1942 гг.

- Где еще Вы встречались с этим иностранцем?
- Других встреч с Альфаном у меня не было. Я посещал его как врач в его квартире. Разговоры с Альфаном я вел на самые общие темы и мои отношения с ним не выходили за рамки отношений между врачом и пациентом.
- Верно ли это?
- Да, я показываю правду, что моя связь с Альфаном выражалась лишь в том, что я оперировал, лечил его и в связи с этим посещал его квартиру.
- А в ресторане «Националь» с Альфаном Вы разве не встречались?
- Нет, такого случая я не помню. Могу дополнить в связи с этим еще то, что после отъезда Альфана во Францию его жена приглашала меня на официальный прием во Французское посольство, где я бывал неоднократно в последствие.
В тот же период, то есть до Отечественной войны я был знаком и с французским поверенным в делах Паяром. Я лечил Паяра и его жену и в связи с этим не раз бывал у них в квартире, в Москве.
- Покажите, в чем выражалась ваша связь с бывшим советником французского посольства в Москве Шарпантье?
- С Шарпантье, насколько я помню, я познакомился примерно в 1934 году, когда был приглашен к нему в квартиру в Москве, по случаю его болезни. Помню, я застал тогда Шарпантье на ногах, он высказал жалобу на болезнь живота, под видом аппендицита, но болезни я у него в тот момент не обнаружил. Неожиданно для меня в квартире у Шарпантье появилась балерина Лепешинская и по предложению Шарпантье мы втроем завтракали в его квартире. Больше с Щарпантье до войны я не встречался. Возможно, что я видел его когда-нибудь у Альфана, но конкретно такого случая не помню.
Знакомство с Шарпантье у меня возобновилось примерно в 1945 году по окончанию Отечественной войны, когда я встретился с ним на приеме во Французском посольстве в Москве. В это время, то есть после войны были знакомы и наши жены. Они познакомились на приеме во французском посольстве, где моя жена бывала вместе со мной. Один раз я вместе с моей женой был на приеме в квартире у Шарпантье при посольстве. Прием был организован по случаю приезда в Москву поэта-коммуниста Арагана и ученых Жалио-Кюри. В этот раз я видел на приеме у французов академиков Парнаса и Лину Штерн, генерала Игнатьева и Ольгу Брик.
Примерно в 1946 году вместе с Шарпантье я один раз выезжал на охоту в район станции Сходня, по Ленинградскому шоссе, где мы пробыли на тяге минут 20-25.
- Какие вопросы интересовали Шарпантье в беседах в Вами?
- Шарпантье меня никогда ни о чем не расспрашивал, а сам он многое рассказывал мне о себе, а смерти его сына, о своем возвращении из СССР во Францию через Африку в период войны. По моей простоте Шарпантье говорил мне о том, что из себя представляет Де-Голь. Он давал ему отрицательную оценку, отзываясь о нем с иронией. Я спрашивал Шарпантье о судьбе моих знакомых парижских хирургов.
- А, Вы по каким вопросам информировали Шарпантье?
- Ни по каким вопросам Шарпантье я не информировал, и он меня, повторяю, ни о чем не расспрашивал.
- Когда Вы установили связь с бывшим французским послом в СССР Катру?
- С Катру я познакомился после окончания Отечественной войны, когда был приглашен на прием во французское посольство, который Катру давал по случаю своего приезда в Москву в качестве посла. Помню, что на этом приеме были постоянные посетители французского посольства Парнас, Штерн, Игнатьев, Парин и несколько еще, около 10 советских граждан. Потом я виделся с Катру еще примерно два раза на приеме во французском посольстве. Я и моя жена были знакомы и с женой Катру, с которой встречались на приеме в посольстве.

*Жорж Катру (1877 – 1969 гг.).
- генерал французской армии, военный и государственный деятель, дипломат. Великий канцлер ордена Почетного легиона. Во время Великой Отечественной войны активный участник сопротивления «Свободная Франция», возглавляемого генералом де Голлем. С 1945 по 1948 годы – посол Франции в России.

- Вам предъявляется изъятая у вас при обыске фотография, на которой Вы сфотографированы вместе с Катру. Где Вы с ним фотографировались?
- Этот фотоснимок был сделан в институте имени Склифосовского, в момент, когда Катру приезжал ко мне в институт.
- С какой целью он приезжал к вам?
- Примерно в 1946 году Катру посетил институт имени Склифосовского, чтобы посмотреть мои операции. Я демонстрировал ему операции искусственного пищевода. Там же, в моем служебном кабинете я фотографировался с Катру. Других встреч с Катру у меня не было.
 - Какие подарки и вознаграждения Вы получали от французов?
- За операцию, сделанную мною Альфану, его жена передала мне флакон духов и записную книжку.
После Отечественной войны, примерно в конце 1945 года жена французского посла Катру прислала на мое имя автомашину с шоколадом и джемом и письмо, в котором сообщала, что этот подарок я могу распределить по своему усмотрению. Об этом факте я доложил тогда начальнику Главного военно-санитарного управления Смирнову и потом распределил шоколад и джем среди медицинского персонала хирургической клиники и приемного отделения. Часть этих продуктов по моему указанию была выдана больным и раненым.
- В связи, с чем французы делали именно вам такие подарки?
- Я затрудняюсь ответить на этот вопрос. Могу только предположить, что автомашину с шоколадом и джемом жена Катру прислала именно в мой адрес в связи с тем, что я был известен во Франции как ученый, являлся членом ряда французских научных медицинских обществ и высших учебных заведений.
- А может в связи с тем, что Вы оказывали французам особые услуги?
- Не отрицаю, что я оказывал медицинскую помощь ряду сотрудников французского посольства, оперировал их в институте имени Склифосовского. Особых же каких-либо услуг французам я не оказывал.
- И тем не менее, известно, что через Катру и Шарпантье Вы пересылали письма во Францию. Что это были за письма?
- Я таких случаев не помню. Посылать письма во Францию через посольство у меня не было надобности, так как я мог их переслать обычным порядком по почте.
- В начале 1946 года Вы предпринимали какие-либо меры к тому чтобы поместить жену Ктру в санаторий Совета министров СССР «Барвиха»?
- Нет, таких попыток я не делал и делать это не мог, зная, что иностранцев в этот санаторий не допускали.
- Но жена Катру просила вас об этом?
- Нет, ни жена Катру, ни кто-либо из других французов с просьбами о помещении их в санаторий «Барвиха» ко мне никогда не обращались.               
/ЮДИН/

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА АРЕСТОВАННОГО ЮДИНА СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА [п.2. 91-2]
22 января 1952 г.
-  Как видно из имеющихся в распоряжении следствия материалов, Вы продолжаете скрывать от следствия свои антисоветские связи, как среди военных, так и среди медицинских работников. Говорите правду, с кем из таких лиц Вы имели связь антисоветского характера.
- Преступной, антисоветской связи ни с военными, ни с медицинскими работниками у меня не было и не могло быть, поскольку вражды к советскому строю я не имел никогда. Как я уже показывал ранее следствию, в силу моих буржуазно-либеральных взглядов у меня было неправильное, критическое отношение к отдельным происходящим в стране событиям и некоторым общественно-политическим мероприятиям, проводимых партией и советским правительством.
В частности, я считал, что в стране существует якобы, диктатура партии, диктатура ЦК т Сталина. Я считал также, что при «однопартийных» выборах в Советском Союзе нельзя свободно выдвигать каких угодно кандидатов, что творческая деятельностей людей в науке, литературе и искусстве иногда, в некоторой мере, стесняется партийными и правительственными директивами или выступлениями общественных деятелей, выражавших, как например доклад Лысенко о положении в биологической науке, официальную точку зрения.
Теперь я понял, что в основе своего либерального умозрения, без многих фактических данных, которые мне были недоступны, я делал глубоко-ошибочные выводы. Не отрицаю, что подобного рода свои неправильные суждения я мог высказывать некоторым своим близким знакомым, но если это происходило, то без всякого антисоветского умысла, а высказывалось как мнение.
- Среди своего близкого окружения, как известно следствию, Вы систематически высказывали свои враждебные настроения. Об этом и показывайте следствию.
- Вражды к советскому строю я никогда не испытывал. Я мог, повторяю, высказывать некоторые критические свои оценки, а не вражеские настроения, отдельным своим близким знакомым или в домашнем кругу.
- Скажите, с кем из работников института имени Склифосовского, кроме Голиковой, Вы поддерживали близкие отношения?
- Из числа сотрудников института имени Склифосовского у меня были близкие дружеские отношения с моими старшими ассистентами Розановым Борисом Сергеевичем, Арапавым Дмитрием Алексеевичем, Петровым Борисом Александровичем, Бочаровым Аркадием Алексеевичем и другими врачами.
- В чем выражалась ваша связь с этими лицами?
- Розанов и Бочаров являлись близкими мне людьми, с которыми я имел самые тесные и дружеские отношения не только по работе в институте, но и в домашней обстановке. Мы бывали друг у друга в квартирах, а с Розановым иногда вместе выезжали на охоту. В домашней обстановке я часто встречался и с Араповым и с Петровым, с которыми многие годы поддерживал хорошие близкие взаимоотношения. Правда говоря, в 1945 году, после моего возвращения из командировки на фронт, мои отношения с Петровым несколько испортились в связи с тем, что он в мое отсутствие и без моего согласия произвел большое переустройство в хирургических клиниках института. Должен сказать, что мои отношения с Розановым, Бочаровым, Араповым и Петровым ни в коей мере не носили антисоветский характер.
- А разве антисоветских разговоров с этими лицами у вас не было?
- Нет. Никогда антисоветских разговоров с этими близкими мне людьми я не вел и каких-либо антисоветских проявлений со стороны их никогда не замечал. С Розановым у меня были разговоры о текущих событиях, в частности относительно происходивших в 1948 году дискуссиях по вопросам биологии и музыки. Мы оба высказывали свое недоумение и сожаление тем, что подвергались критике музыкальные произведения Шостаковича, за которые он ранее был удостоен Сталинской премии, но делал это опять-таки не с вражеских, антисоветских позиций.
- А какой характер носили ваши беседы с Араповым и Петровым?
- Поддерживая с Араповым и Петровым доверительные отношения, я вел с ними откровенные разговоры по многим вопросам. С Араповым, кроме служебных, хирургических вопросов, мы нередко беседовали о самых интимных домашних делах и я был в курсе его личной, семейной жизни.
Мне, например, было известно, что в свое время Арапов был близок с женой Поскребышева Брониславой Соломоновной, которая работала вместе с Араповым в институте эндокринологии и потом в 1930-х годах была арестована, как мне говорил Арапов, органами НКВД.
Из своих разговоров с Араповым я помню и такой случай. Во время Великой Отечественной войны, когда Арапов был главным хирургом Северного флота, в один из его приездов в Москву, он мне как-то говорил, что ему предлагают вступить в ВКП(б), но он – Арапов от этого отказывается. Свой отказ от вступления в ВКП(б) Арапов мотивировал тем, что в его возрасте ступать в партию уже поздно.
Что касается моих бесед с профессором Петровым Б.А., то мне приходилось вести с ним многократные разговоры как о работе хирургических клиник института, об отдельных хирургах и научных работах, так и по многим другим вопросам служебного и бытового характера.
Примерно в 1942 году, когда Петров являлся главным хирургом Черноморского флота и приезжал с фронта в Москву, он при встречах со мной сообщал мне некоторые новости с Южного фронта. Так Петров рассказал мне о десантных операциях советских войск в Керчи и Фнодосии, о ходе боевых действий в Новосибирске и при обороне Севастополя.
- Вы показали, что ни с кем из близких вам медицинских работников не вели якобы антисоветских разговоров, но ведь известно, что свои антисоветские взгляды близким вам лицам Вы высказывали неоднократно. Говорите правду.
- Я показываю следствию правдиво. Могу назвать еще ряд работников института имени Склифосовского, с которыми у меня были дружественные, хорошие отношения, таких как Андросова, Виноградову, Островскую, Лобачева, Юрасова, Скоробогатову, Цурикову и многих других, однако и с этими лицами я никогда не вел вражеских разговоров, поскольку вражды к советской власти, повторяю у меня не было.
- Неправда. Рассказывайте правдиво, кому из своих близких Вы высказывали в начале Отечественной войны свои настроения изменнического характера?
- Никогда я этого говорить не мог, так как подобных настроений у меня никогда не было. Наоборот, во время Отечественной войны я неоднократно высказывал среди своего окружения патриотические настроения. Ни от кого из своих знакомых высказываний изменнического характера я также никогда не слышал.
- По работе в институте имени Склифосовского Вы были знакомы с профессором Русаковым?
- Да, профессор института имени Склифосовского Русаков Арсений Васильевич[167] мне известен с 1928 года, то есть со времени моего поступления на работу в этот Институт, где Русаков являлся главным прозектором – патологоанатомом.
На протяжении многих лет я поддерживал с Русаковым очень дружественные отношения, общаясь с ним на работе в институте имени Склифосовского и на научных заседаниях в медицинском институте. Кроме того за 20 лет Русаков несколько раз бывал у меня на квартире. При встречах мы беседовали откровенно не только о наших служебных делах, но и по текущим событиям.
- Какие Вам известны факты, характеризующие политическое лицо Русакова?
- На основании двадцатилетнего знакомства и частых встреч с Русаковым у меня сложилось впечатление, что в политике он придерживался либеральных взглядов. Однако в беседах со мной каких-либо антисоветских настроений Русаков никогда не высказывал. Он мне был известен как человек вполне лояльного отношения к Советской власти.
- Русаков, как патологоанатом, покрывал ваши промахи в работе, как хирурга?
- Не отрицаю, что за 20 лет работы в институте имени Склифосовского было несколько случаев, когда больные умирали после моих операций или до операций. Думаю, что при выяснении причин смерти в этих случаях, а также и вообще Русаков был всегда объективным. Вместе с Русаковым мне неоднократно приходилось участвовать в судебно-медицинских экспертизах, и я видел, что он был очень строг и принципиален в оценке всех материалов.
- Профессора Плетнева Дмитрия Дмитриевича, Вы знали?
- Плетнев мне был известен как профессор терапевт еще до Октябрьской революции. В начале 1920-х годов один раз я возил на частный прием к Плетневу своего больного отца. В последующем мне неоднократно приходилось встречаться с Плетневым на консультациях в клинике института имени Склифосовского, а также у него в клинике в 1-м медицинском институте. Через несколько лет после ареста Плетнева, его зятем художником Крыловым я был приглашен лечить жену Плетнева. Один раз по этому поводу я был в квартире у Крылова, где лежала больная Плетнева, но оперировать ее было уже поздно, в связи с этим ее я больше не посещал.
 - Какой характер носила ваша связь с врагом народа Плетневым?
- Я встречался с Плетневым только в служебной обстановке. Помню, как-то по приглашению Плетнева я делал доклад на заседании Московского терапевтического общества, председателем которого в то время был Плетнев (1930-1932 гг.). Ничего предосудительного в моих отношениях с Плетневым не было, да и личной связи с ним я не имел. В отношении каких-либо преступных замыслов и вражеских действий Плетнева до суда над ним мне абсолютно ничего не было известно.
О вражеских, антисоветских намерениях или действиях других врачей и вообще медицинских работников мне также ничего не известно.
- С кем из врагов народа, кроме Плетнева Вы имели знакомства?
- Примерно в 1935-36 годах я два раза встречался с врачом Казаковым Игнатием Николаевичем, (впоследствии расстрелянным) на больших обедах у народной артистки Держинской Ксении Георгиевны, которая лечилась у Казакова, и с которой я поддерживал близкие, дружественные отношения. Я был знаком и с бывшим заместителем Наркома здравоохранения Раковским Христианом, Гуревичем и Кангелари, которые были впоследствии арестованы и осуждены.
С Раковским я два раза встречался в Наркомздраве, в его личном кабинете, куда он меня вызывал для информации по хирургическим научным вопросам. Один раз Раковский и Бронер (бывший член коллегии Наркомздрава) были у меня на квартире, когда они сопровождали кого-то из французов, прибывших в Москву, чтобы показать ему институт имени Склифосовского и условия жизни советского врача. Поскольку я и моя жена говорили по-французски, Раковский и Бронер решили показать этому французу именно мою квартиру, где я угощал всех завтраком.
С Гуревичем мне приходилось встречаться в 1932 году в Париже, где он занимал тогда руководящий пост в советском посольстве. Я консультировал Гуревича как врач по поводу  перелома его руки и в связи с этим имел с ним встречи в посольстве.


*Гуревич Моисей Григорьевич (1891 – 1937 гг.)
- российский и советский ученый, гигиенист. Народный комиссар здравоохранения УССР (1920—1925), заместитель Наркома здравоохранения РСФСР. Был арестован 1 августа 1937 года по обвинению в участии в контрреволюционной  террористической организации. Приговорен к расстрелу 26 октября 1937 года, в этот же день приговор был приведен в исполнение.


В период пребывания в Париже Гуревич один раз приглашал меня на совместную поездку в исторический замок Фонтенбло, куда мы с ним и ездили. По возвращении из Франции, я был у Гуревича на приеме в Наркомздраве вместе с аргентинцем Лелио Зено, с которым я познакомился ранее. Мы обращались тогда к Гуревичу в отношении поездки Зено в Вену для закупки медицинского оборудования.
С Кангелари Валентином Александровичем я встречался в Военно-медицинской академии в Ленинграде, где он был начальником академии. Я обращался к нему по поводу применения моего метода переливания трупной крови, в частности в военных условиях. Поэтому вопросу он провел особое заседание.
Какой-либо преступной связи со всеми этими названными мною лицами у меня не было.                /ЮДИН/ 

               
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА АРЕСТОВАННОГО ЮДИНА СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА [п.2. 91-3]
25 января 1952 г.
- С Бубновой Ольгой Николаевной Вы были знакомы?
- Да, с женой бывшего Наркома просвещения Бубнова Андрея Сергеевича Бубновой Ольгой Николаевной я был знаком в 1936-1937 годах. Мое знакомство с Бубновой произошло на почве частых моих посещений художественных выставок, организовавшихся обществом «Всехудожник», где Бубнова работал на руководящей должности.

*Бубнов Андрей Сергеевич (1884 – 1938 гг.)
- советский политический, партийный и военный деятель. Член ЦК партии в 1917—1918 и 1924—1937 годах. Кандидат в члены ЦК в 1912—1917, 1919—1920 и 1922—1924 годах. Председатель ряда наркоматов УССР и СССР. На посту Наркома просвещения РСФСР сменил Анатолия Васильевича Луначарского. На момент ареста 17 октября 1937 года член Центрального исполнительного комитета (ЦИК) СССР. Осужден за антисоветскую террористическую деятельность. Расстрелян 1 августа 1938 года.

*Бубнова Ольга Николаевна (1897 – 1938 гг.)
- искусствовед, окончила историко-филологический факультет Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова. Работала научным сотрудником Государственного исторического музея в Москве и во Всероссийском обществе «Всехудожник».  Арестована вместе с мужем, осуждена, расстреляна.

- Каковы были ваши взаимоотношения с Бубновой?
- Часто встречался с Бубновой на художественных выставках, беседуя по вопросам искусства, я установил с ней на этой почве приятельские отношения и после этого по ее приглашению несколько раз бывал у нее в доме и на даче, где мне приходилось встречаться и с ее мужем, примерно два раза.
В 1937 году в составе государственной комиссии по проведению юбтлея Пушкина я и Бубнова разъезжали по пушкинским местам. Кроме того, я встречался с Бубновой на официальном приеме во Французском посольстве и пражском посольстве, а также в квартире у художников Бялыницкого-Бируля Витольда Каэтановича, Нестерова Михаила Васильевича и других, с которыми я имел близкое знакомство.
При встречах с Бубновой я вел разговоры о качестве картин, о художниках, то есть в основном об искусстве. Вопросов политического характера в нащих беседах мы не затрагивали. Каких-либо недовольств или антисоветских суждений в разговорах с Бубновой я никогда не высказывал.
- А на какой почве Вы сблизились с художником  Бялыницким-Бируля и Нестеровым?
- Я познакомился и сблизился с Бялыницким и Нестеровым как с известными художниками, поскольку я проявлял большой интерес к живописи.

*Бялыницкий-Бируля Витольд Каэтанович (1872 – 1957 гг.)
- выдающийся живописец-пейзажист, народный художник БССР, действительный член Академии художеств СССР.

Бируля я знал с 1928 года, а Нестерова с 1930-1931 годов. С тех пор я поддерживал с ними близкие, дружеские отношения. Нестеров вплоть до своей смерти часто бывал у меня в доме или один, или с семьей, а я тоже очень часто посещал его квартиру. В 1932 -34 годах Нестеров написал два моих портрета и писал портрет моей жены. Кроме этого Нестеров, а также и Бируля дарили мне свои этюды и я покупал у них картины. Бывая в квартире у Нестерова, я встречался там со многими работниками искусства, в частности артисткой Держинской, скульптором Мухиной, с которыми я познакомил Нестерова в 1930-х годах с целью, чтобы он писал их портреты.
С Бялыницким-Бируля я встречался тоже очень часто как у меня в доме, так и у него в квартире и его мастерской. С Бируля меня связывало еще то, что оба мы страстные охотники.
- Ваша связь с этими лицами носила антисоветский характер?
- Нет. Антисоветских отношений с Бируля и Нестеровым у меня никогда не было. О политике, о политических событиях мы никогда не разговаривали.
- А с Держинской Вы вели антисоветские разговоры?
- Нет. Разговоров антисоветского характера ни с Держинской, ни с другими названными мною лицами, о том числе и с Мухиной, я никогда не вен и в отношении каких-либо антисоветских проявлений с их стороны мне неизвестно.

*Держинская Ксения Гергиевна (1889 – 1951 гг.)
- русская, советская оперная певица (сопрано),  педагог, публицист. Народная артистка СССР  (1937). Лауреат Сталинской премии l степени (1943).  Кавалер ордена Ленина (1937).  Одна из ведущих оперных певиц своего времени.

*Замков Алексей Андреевич (1883 – 1942 гг.)
- русский врач, хирург, уролог, основоположник отечественной заместительной гормонотерапии, создатель первого в мире промышленного препарата гормональной терапии «Гравидан». Муж выдающегося отечественного скульптора Веры Игнатьевны Мухинов (1889 – 1953 гг.).


Правда, в отношении Мухиной Веры Игнатьевны, со слов бывшего моего ассистента по работе в городе Серпухове Тер-Акопова я знаю, что в 1927 или 1928 году она и ее муж Замков Алексей Андреевич (умер в 1940 году) хотели эмигрировать за границу, но при попытке выехать за границу были арестованы и затем некоторое время находились в ссылке в городе Воронеже. Не отрицаю, что с Замковым и Мухиной на протяжении многих лет у меня были самые тесные, дружеские отношения. Мы часто бывали друг у друга в квартирах. Однако ничего предосудительного в моей связи с Мухиной и Замковым не было.
- В числе ваших близких знакомых, как известно, был также художник Яковлев Василий Николаевич. Расскажите, в чем выражалась ваша связь с ним?


*Яковлев Василий Николаевич (1893 – 1953 гг.)
- выдающийся отечественный художник, действительный член Академии художеств СССР, лауреат двух Сталинских премий.

*Яковлев Борис Николаевич (1890 – 1972 гг.)
- выдающийся отечественный художник, член-корреспондент Академии художеств СССР.


- Яковлев Василий Николаевич и его брат Борис Николаевич являются моими друзьями с детства. Вместе с ними я учился во 2-ой Московской гимназии. Отец их в те годы являлся владельцем лаборатории по изготовлению фармацевтических и перевязочных материалов.
Завязав дружбу с Яковлевым Василием Николаевичем еще с детские годы, я продолжил поддерживать с ним близкие отношения и в последующее время, вплоть до ареста меня органами МГБ в 1948 году. Мы постоянно бывали друг у друга в квартирах с семьями, Яковлев В.Н. писал мои портреты, а его брата Бориса я дважды оперировал. При встречах мы беседовали по самым разнообразным вопросам. В 1930-х годах Яковлев В.Н., например, рассказывал мне о двух своих поездках за границу: в Париж и в Италию, к Горькому.
Помню Яковлев тогда хвастался, что находясь в Париже, он якобы имел интимную связь с женой владельца французских автомобильных заводов – Ситроен; но я этому не верил, зная, что в таких вопросах Яковлев был склонен к хвастовству.
- Какие Вам известны факты, характеризующие политическое лицо Яковлева В.Н.?
- По этому поводу мне ничего не известно, ибо на политические темы с Яковлевым я разговоров не вел. Каких-либо антисоветских действий со стороны Яковлева я также не знаю. Могу лишь сказать, что в 1920-х годах я видел, как Яковлев В.Н. занимался подделкой Рембранта и старых фламандских мастеров. Как говорил мне Яковлев, эти поделочные картины он, кажется, вместе с Грабарем – тогда директором Третьяковской галереи и художником Желтухиным продавали за границу. Каким путем они это делали, - не знаю.
- Профессор Поярков Вам известен?
- Нет, такую фамилию я впервые слышу.
- А врача Корецкого Вы знаете?
- Врача с такой фамилией среди моих знакомых не было.
- С врачом Вербицким вы были знакомы?
- Припоминаю, что в 1930-х годах в гинекологическом отделении института имени Склифосовского работал врач-гинеколог Вербицкий, но я лично знаком с ним не был. Где он работал в последующем мне неизвестно.
- С летчиком Мазуруком Вы имели связь?
- Да, Мазурука Илью Павловича я знаю с середины 1930-х годов. Знакомство с ним я имел исключительно на почве совместных выездов на охоту. Кроме того, как хорошие знакомые, я и Мазурук бывали друг у друга в домах, а я несколько раз посещал Мазурука и на его даче. До войны и в послевоенный период вместе с Мазуруком я не раз выезжал на охоту. Во время же Отечественной войны с Мазуруком я встречался очень редко поскольку Мазурук в Москве подолгу отсутствовал.
- Какие сведения Вам сообщал Мазурук относительно самолетостроения и положения в авиации?
- Никаких данных по этим вопросам Мазурук мне не сообщал никогда.
- Известно, что в разговорах с Мазуруком Вы выпытывали у него сведения относительно строительства новых самолетов. С какой целью Вы это делали?


*Мазурук Илья Павлович (1906 – 1989 гг.)
- советский поляный летчик, летчик-испытатель, генерал-майор авиации, Герой Советского Союза, участник Советско-финской и Великой Отечественной войн.


- Помню, в конце декабря 1948 года, незадолго до моего ареста в разговоре с Мазуруком по телефону я между прочим спрашивал хороши ли по своему качеству самолеты, которые ему приходилось испытывать, большая ли скорость у этих самолетов?
Мазурук ответил мне общими словами, не называя ни типов машин, ни каких-либо цифровых данных, касающихся летных качеств самолетов. Спрашивал я Мазурука об этом не с какой-то особой целью, а просто проявлял интерес успехам нашего отечественного самолетостроения.
/ЮДИН/

Подводя итог следствию по делу Юдина, Меркулов готовит справку по проходящим по делу и ранее осужденным Наджарову и Курчевскому.

Справка
по архивно-следственному делу №961385 на Наджарова А.Е. [п.2. 160]
По делу Юдина проходит в качестве обвиняемого Наджаров Александр Ефремович, 1899 года рождения, уроженец города Баку, армянин, из семьи нефтепромышленника, гражданин СССР. До ареста – заместитель заведующего Московским городским отделом Здравоохранения.
Как видно из материалов дела, Наджаров был арестован 7-го августа 1937 года Управлением НКВД Московской области как участник вредительской организации в системе органов здравоохранения.
На следствии Наджаров показал, что с начала 1936 года он являлся участником контрреволюционной террористической и диверсионно-вредительской организации, существовавшей в системе органов здравоохранения, был вовлечен в нее врагом народа Каминским.
Совместно с другими участниками этой организации, Наджаров вел вредительскую работу по развалу здравоохранения, саботажу и дискредитации мероприятий и решений правительства, срывал подготовку медицинских кадров.
По показаниям Наджарова проходит профессор Юдин С.С., который характеризуется Наджаровым враждебно настроенным к советской власти и имевшим тесную связь с бывшим директором института имени Склифосовского Вольбергом.
Военная Коллегия Верховного суда СССР 8-го февраля 1938 года Наджаров осужден к высшей мере накозания.
В судебном заседании Наджаров виновным себя признал и данные им на предварительном следствии показания подтвердил.
/МЕРКУЛОВ/

Справка
по архивно-следственному делу №959447 на Курчевского Л.В. [п.2. 160]
По делу Юдина проходит в качестве обвиняемого Курчевский Леонид Васильевич[24], 1890 года рождения, уроженец Ярославской области, русский, беспартийный, в 1924 году судим за вредительство к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. Однако в 1929 году судимость была снята.
Повторно был арестован 15 июня 1937 года НКВД СССР как участник военного заговора, проводившей вредительскую работу в области вооружений Красной Армии.
Виновным себя признал.
25 ноября 1937 года Военной Коллегией Верховного Суда СССР Курчевский осужден к высшей мере наказания.
Юдин С.С. по делу Курчевского не проходит.               
/МЕРКУЛОВ/

7 февраля 1952 года “Дело арестованного Юдина Сергея Сергеевича” к производству принял подполковник Коняхин, который 8 февраля 1952 года во время очередного допроса в 22 ч. 30 мин [п.2. 92] предъявил Юдину постановление о прекращении его обвинения по статье 58-11 УК РСФСР и о переквалифицировании обвинения со статьи 58-10 ч.1 на статью 58-10 ч.2 УК РСФСР [п.2. 93], т.е. в том, что арестованный Юдин в годы Отечественной войны, а также в послевоенный период среди своего близкого окружения проводили антисоветскую агитацию.
-  Обвинение Вам понятно?
- Да, понятно.
- Признаете себя виновным в предъявленном обвинении?
- Я признаю себя виновным лишь в том, что в силу своих буржуазно-либеральных взглядов, много лет, в том числе и в военные годы, имел ошибочные суждения по отдельным частным вопросам текущих событий.
Например, я считал, что однопартийная система выборов не дает возможности выдвигать каких угодно кандидатов в депутаты; или что творческая деятельность в науке, литературе и искусстве иногда и в некоторой степени якобы стесняется правительственными директивами или предрешается докладами, согласованными в ЦК; равным образом я считал, что в стране существует якобы диктатура партии и ЦК; я болезненно воспринимал: цензурные стеснения по отношению к моим научным работам, а также запрещение моего выезда за границу для участия в работе международных конференциях, на которые имел личные и вполне официальные приглашения.
Я признаю, что этими ошибочными взглядами иногда делился с самыми близкими мне людьми.
Прошу мне поверить, что, вынашивая эти взгляды и выражая их даже среди своего близкого окружения, я никогда не относился враждебно к советскому строю, к правительству и партии.
/ЮДИН/

Таким образом, еще раз рассмотрев материалы следственного дела №2027 по обвинению Юдина Сергея Сергеевича, 8 февраля 1952 года начальник следственной части по особо важным делам МГБ СССР подполковник Коняхин нашел, что ранее предъявленное Юдину Сергею Сергеевичу обвинение по ст.58-11 УК РСФСР, подразумевающей преступные действия против правительства – прекратить, а обвинение в антисоветской агитации переквалифицировать со статьи 58-10 ч.1-я на статью 58-10 ч.2-я УК РСФСР. Однако, срок следствия был продлен еще на месяц для вынесения заключения по изъятым при обыске у Сергея Сергеевича Юдина научным работам, которые были переданы со специальным поручением главному ортопеду – хирургу Министерства здравоохранения РСФСР, заслуженному врачу республики Дедову Д.К. с требованием установить, какие из этих работ могли предназначаться лишь для служебного пользования и в какой мере они носят секретный характер; допустима ли была передача каких-либо из этих работ в 1943-1944 годах за границу и опубликование их в англо-американской прессе; является ли представленный Юдиным в чертежах и схемах ортопедический стол секретным изобретением в смысле нецелесообразности передачи его иностранцам. Таким образом, тщательному анализу были подвергнуты следующие работы:
1. Статья Юдина С.С. “Некоторые впечатления и размышления о 80 случаях операций искусственного пищевода”, опубликованная впервые в журнале “Новый хирургический архив” в городе Днепропетровске в 1941 году;
2. Брошюра Юдина С.С. “Двадцатипятилетний опыт хирургического лечения язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки”, “Медгиз”, Москва, 1943 год;
3. Книга “Заметки по военно-полевой хирургии”, под редакцией Юдина С.С., изданная “Медгизом” в 1943 году;
4. Книга Юдина С.С. “Лечение огнестрельных переломов бедра”, издание “Медгиза”, 1943 год;
5. Книга Юдина С.С. и Петрова Б.А. “Лечение огнестрельных переломов конечностей”, изданная “Медгизом” в 1942 году;
6. Первая часть “Заметок по военно-полевой хирургии” (Лечение военных ранений препаратами сульфамидов), под редакцией Юдина С.С., изданная  без всяких ограничений в открытой печати “Медгизом” в 1941 году;
7. Брошюра Юдина С.С. “О лечении военных ран препаратами сульфамидов”, изданная “Медгизом” в 1941 году;
8. “Анналы Института им. Склифосовского” (юбилейный сборник), изданный в 1942 году.
    Как это ни покажется сегодня парадоксальным, но в результате проверки и просмотра научных работ профессора Юдина Сергея Сергеевича, выше указанный эксперт Дедов установил, что: ота “Некоторые впечатления и размышления о 80 случаях операций искусственного пищевода”, была опубликована впервые в журнале «Новый хирургический архив» в городе Днепропетровске в 1941 году. Опубликование работы относится к первым месяцам Великой Отечественной войны.
В данной работе автор дает подробное описание предложенной им методики операции. Русским хирургом, профессором П.А.Герцен, впервые в мировой литературе в 1907 году был опубликован случай успешного создания искусственного пищевода из кишечной петли. В течение ряда лет С.С.Юдин настойчиво стремился к решению этой сложной проблемы. Он изучил типы расположения сосудов кишечной петли, изобрел длинный, типа шомпола, зонд для образования подкожной туннели перед перемещением петли в надключичную область.
В результате всех этих изысканий автору удалось успешно закончить не только двух-трех моментно, но и одномоментно в отдельных случаях 80 операций искусственного пищевода. В работе автор дает объективную оценку как успешно завершенным операциям, так и неудачам и предупреждает об опасностях одномоментной операции, от которой сам он отказался.
Данная работа, как уже указывалось, была напечатана впервые в журнале “Новый хирургический архив” в городе Днепропетровске в 1941 году и для служебного пользования не предназначалась. Проблема создания искусственного пищевода разрабатывается давно как русскими, так и иностранными авторами. Эти работы не носят характер “секретных”.
Однако, с точки зрения Дедова передача этой работы за границу и опубликование ее в англо-американской прессе было недопустимо, так как работа помимо чисто научного имеет и большое оборонное значение. Тем более, что об “этом упоминает и сам автор, когда говорит, что ожоги едкой щелочью пищевода ему приходилось наблюдать и у красноармейцев, имеющих дело с аккумуляторами”. По мнению Дедова, “разработанная Сергеем Сергеевичем Юдиным методика проведения операции является весьма ценной, проверенной на большом клиническом материале, что убедительно говорит против передачи данной работы за границу”.
“…Работа “Двадцатипятилетний опыт хирургического лечения язвенной болезни и двенадцатиперстной кишки”, изданная в 1943 году обобщает опыт автора и хирургов Института им. Н.В.Склифосовского в деле лечения заболеваний желудка. В этой работе автором дан анализ более чем 5000 операций на желудке. В течение 25 лет С.С.Юдин неоднократно выступал в печати и на съездах на эту тему.
Учитывая, что по желудочной хирургии имеется очень много работ как в русской, так и в иностранной литературе, считаю правильным опубликование данной работы обычным не секретным порядком. Однако, опубликование или передачу данной работы в англо-американскую прессу в 1943-44 годах считаю недопустимым. Недопустимо было опубликовывать в открытой печати и сделанный автором вывод о том, что во время войны частота прободных язв в Москве увеличилась в 10 раз.
Большая книга, объемом более 600 печатных листов – “Заметки по военно-полевой хирургии”, изданная “Медгизом” в 1943 году под редакцией Юдина, объединяет более 25 работ переводных, принадлежащих перу иностранных авторов, главным образом французских, 7 работ автора, 2-х работ Петрова и 1 работу Русакова.
Книга начинается статьей профессора Петрова “Транспортная иммобилизация”. В этой статье излагаются давно известные советским хирургам принципы и правила транспортной иммобилизации. Вторая статья Юдина “Проблемы хирургического обезболивания раненых на разных этапах эвакуации” довольно подробно излагает сущность вопроса и включает рекомендации автора на основании личного опыта и литературных данных. Подавляющее большинство положений автора не представляет чего-либо нового либо секретного, - это также было известно русским хирургам по многочисленным работам наших отечественных и иностранных авторов. Третий раздел посвящен проблемам хирургического иссечения и заживления ран. В четвертом и пятом разделах обсуждается актуальность использования при эвакуации раненых с поля боя сульфамидотерапии и глухой гипсовой повязки.
На основании работ Ж.Брэна, относящихся к 1933 г., Дэпма – 1939 г., Годье – 1939 г., Марки – 1939 г., Дюваля – 1940 г.,Блоха – 1940 г., а также работ Трефуэля, Легру, Питти, Мельнота, Сарроста, Фовера и др. авторов о первичном хирургическом шве раны в условиях мирного и военного времени, а также работ заграничных авторов о сульфамидных препаратах, Юдин приходит к правильному выводу о необходимости  в условиях военного времени проводить умело и разумно хирургическую обработку ран с широким применением сульфамидных препаратов и наложением гипсовой повязки, делая исключение для лечения огнестрельных переломов вытяжением только в тех случаях, когда хирург по условиям военной обстановки имеет возможность длительного наблюдения за ранеными.
Необходимо отметить, что в период Отечественной войны глухая гипсовая повязка при разумной хирургической обработке огнестрельных ран и применения сульфамидных препаратов явилась основным методом лечения раненых бойцов и офицеров Советской Армии. При этом возвращение в строй более 70% всех раненых красноречиво говорит об огромной ценности метода.
Юдин, помимо теоретических трактовок вопроса о первичной обработке ран методом иссечения, действия сульфамидов на бактериальную флору, значения иммобилизации гипсовой повязкой в сберегательном лечении, внес ряд ценных практических предложений: ортопедический стол, распылитель для сульфамидных препаратов, разработал ряд оперативных доступов при обработке ран на бедре и голени.
В данной монографии подробно и детально с достаточным количеством рисунков описан ортопедический стол, даны схематические рисунки к тексту об иссечении ран, подробно описаны методы с иллюстрацией рисунками оперативных вмешательств на бедре, голени в период разгара нагноения, применение пульверизатора с наконечником для обработки ран перед наложением гипсовой повязки.
Автор дает также анализ допущенных ошибок и предлагает рекомендации по их недопущению. Особое внимание, по вполне понятным причинам, отводится ранениям бедра”.
И хотя, данная монография была также издана без грифа “для служебного пользования”, по мнению все того же эксперта Дедова, “Заметки по военно-полевой хирургии” и особенно главы, написанные непосредственно Юдиным, касающиеся конкретно принципов и техники обработки военных ран и методик проведения операций при огнестрельных переломах бедра и голени “должны быть засекречены”. Статья же “Этапное лечение огнестрельных переломов конечностей” должна иметь гриф “для служебного пользования”.
Таким образом, “учитывая, что “Заметки по военно-полевой хирургии” под редакцией профессора Юдина с самого начала Отечественной войны служили настольной книгой для многих хирургов нашей страны и содержат подробное изложение новых методов лечения огнестрельных ранений, применение которых повысило качество лечения и способствовало возвращению в строй высокого процента всех раненых солдат и офицеров Советской Армии, считаю, что было совершенно недопустимо передавать содержание оригинальных разделов, написанных Юдиным на эту тему, за границу или опубликование их в заграничной прессе в период 1943-1944 годах”.
“Учитывая, что большинство из указанных работ в “Анналах Института имени Склифосовского” принадлежит авторитетным хирургам нашей страны, среди которых особо следует отметить работы, выполненные профессорами Джанелидзе и Шамовым, книга представляет огромную ценность, большой теоретический и практический интерес, а затронутые в данном сборнике проблемы составляют предмет дальнейших изысканий многих ученых мира”, Дедов делает аналогичный вывод о недопустимости передачи или опубликования этих работ в англо-американской прессе.
“Не подлежит сомнению и то, что изобретенный Юдиным ортопедический стол и изданное в соавторстве с доктором Линдеманом руководство по его использованию в военно-полевых условиях не должны были передаваться иностранцам, а на само руководство в дальнейшем необходимо наложить гриф по крайней мере “для служебного пользования”.
Аналогичная экспертная работа была проведена сотрудниками Генерального штаба Советской Армии и по изъятым у Юдина во время обыска топографическим картам, показывающим оперативную обстановку в период боевых действий 1939-1943 годов.
Так, в донесении помощнику начальника 3 Главного управления Министерства государственной безопасности Союза ССР генерал-лейтенанту Москаленко И.И., начальник 8-го Управления Генштаба Советской Армии генерал-лейтенант Белюсов, начальник 4 отдела ВТУ полковник Баталин, а также начальник 6 отдела Генштаба Ягупов, делают однозначный вывод о секретности некоторых из представленных к экспертизе топографических карт в период до 1948 года и о недопустимости свободного хранения их.
В результате полученной информации заместитель начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР  подполковник Коняхин постановил приобщить к следственному делу №2027 по обвинению Юдина Сергея Сергеевича в качестве вещественных доказательств изъятые при обыске у арестованного следующие материалы:
1. Тезисы доклада Юдина на английском языке под названием: “Условия медицинской работы в России”, с которыми Юдин выступал в 1926 году в Америке и в котором он “протаскивал свои антисоветские взгляды”.
2. Письмо от иностранца Л.Зено на французском языке от 4 апреля 1932 года, “изобличающее Юдина в том, что он снабжал Зено материалами, которые были изъяты у последнего на советской границе при выезде из СССР”.
3. Копия письма Юдина на французском языке от 12 ноября 1933 года на имя француза Раймона Лейбовича и фотоснимок Юдина с бывшим французским послом в СССР Карту, “изобличающие Юдина в тесных связях с французами”.
4. Письма к Юдину на английском языке от американцев: Ч. Мэйо, датированное 1933 годом и от Эдмундсона, датированное 1936 годом, “подтверждающие показания Юдина о пересылке им своих научных работ в Америку”.
5. Копии писем Юдина на английском языке от августа 1943 года на имя английского посла Керра, на имя английского адмирала Г.Тейлора и на имя американского полковника Катлера, а также письмо Керра к Юдину от 26 августа 1943 года и письмо к Юдину американца Катлера от 4 октября 1943 года, “изобличающие Юдина в том, что он нелегально передавал ценные для нашей страны свои научные работы англичанам и американцам”.
6. Копия письма Юдина на имя Черчилля, письмо английского посла Керра к Юдину от 4 июня 1944 года и письмо Черчилля на имя Юдина от 30 апреля 1944 года на английском языке, “подтверждающие показания Юдина о его нелегальной переписке с Черчиллем”.
7. Письма Керра к Юдину от 13 мая 1944 года и от 7 августа 1945 года на английском языке, “изобличающие Юдина в том, что он имел близкие отношения с английским послом”.
8. Черновики писем Юдина на английском языке на имя английского адмирала Тейлера и американского генерала Катлера, письмо американского посла Гарримана к Юдину от 15 декабря 1945 года, письмо английского посла Питерсона к Юдину от 10 декабря 1946 года и письмо американского профессора Ф.Ньютона от 8 декабря 1947 года, “изобличающие Юдина в близких связях с англичанами и американцами”.
9. Фотоснимки в количестве 21 шт., на которых Юдин изображен среди англичан и американцев при встречах с ними в Москве в 1943-1947 годах.
10. Копии двух писем Юдина в адрес Советского правительства с просьбами разрешить ему – Юдину С.С. - выезд за границу, “подтверждающие показания Юдина о его намерении выехать за границу с целью укрепления своих связей с иностранцами”.
11. Шесть листовок и прокламаций буржуазных партий России, факт хранения которых Юдиным “подтверждает его показания о его кадетских и буржуазно-либеральных взглядах.
12. Фотоснимок с книги о Черчилле и двух брошюр с речами Черчилля, изданных отделом печати английского посольства в Москве, которые “могут служить подтверждением показаний Юдина о его проанглийских настроениях”.
13. Фотоснимок с фашистского герба со свастикой и вымпела немецкой воинской части, “изобличающие Юдина в хранении им фашистских реликвий”.
14. Фотоснимок одной из топографических карт М-36-114, “подтверждающих показания Юдина о хранении им в квартире секретных топографических карт”.

Таким образом, в феврале 1952 года рассмотрев все имеющиеся в “Деле” арестованного академика Юдина материалы, заместитель начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР – подполковник Коняхин установил, что “Юдин на протяжении ряда лет поддерживал шпионскую связь с иностранными разведчиками. В годы Отечественной войны, а также в послевоенные период среди своего близкого окружения проводил антисоветскую агитацию. Исходя из вышеизложенного, Коняхин постановил: “Ранее предъявленное Юдину Сергею Сергеевичу обвинение по статье 58-11 УК РСФСР прекратить, а обвинение в антисоветской агитации переквалифицировать со статьи 58-10 ч.1-я на статью 58-10 ч.2-я УК РСФСР, о чем объявить арестованному под расписку в настоящем постановлении...”.
“На основании изложенного [п.2. 94] обвиняется – Юдин Сергей Сергеевич, 1891 года рождения, уроженец г.Москвы, русский, из семьи фабриканта, гражданин СССР, беспартийный, бывший полковник Советской Армии, до ареста – главный хирург Института им. Н.В.Склифосовского, действительный член Академии медицинских наук СССР,
в том, что:
- на протяжении многих лет поддерживал преступную связь с иностранными разведчиками,
- нелегально передавал за границу научные работы по военно-полевой хирургии,
- среди своего окружения проводил антисоветскую агитацию,
то есть в преступлениях, предусмотренных ст.ст.58-1(б) и 58-10 ч-2 УК РСФСР.
Однако, принимая во внимание, что Юдин является видным специалистом в области хирургии, и учитывая его преклонный возраст в соответствии со ст.51 УК РСФСР, в качестве меры наказания Юдина Сергея Сергеевича, особому совещанию предложить ссылку в отдаленные районы СССР сроком на 10 лет.
 Таким образом, определив материалы обыска, которые служили вещественными доказательствами “преступной” деятельности Юдина и уничтожив за ненадобностью, путем сожжения не приобщенные к его следственному делу материалы, в том числе большое количество рукописей и более 100 семейных и личных фотографий, изъятых у Юдина при обыске, заместитель начальника следственной части по особо важным делам подполковник Коняхин стал готовить обвинительное заключение, которое на подпись заместителю министра госбезопасности СССР полковнику Рюмину, должен был положить на стол к 15 февраля 1952 года, что и было выполнено в срок:
“Министром государственной безопасности СССР 23 декабря 1948 года был арестован Юдин Сергей Сергеевич – профессор, бывший главный хирург Института имени Склифосовского.
Следствием по делу установлено, что Юдин, будучи враждебно настроенным к Советской власти и являясь человеком проанглийской ориентации, в 1936 году познакомился с московским корреспондентом английской газеты “Дейли Телеграф энд Морнинг Пост” Чоллертоном и поддерживал с ним преступную связь до 1943 года, когда Чоллертону был закрыт въезд в СССР как английскому разведчику (том I, л.д. 136, 150-154, 161; том IV, л.д. 28).
Общаясь с Чоллертоном, Юдин знал о его вражеском отношении к Советскому правительству, тем не менее часто встречался с ним у него на квартире, вместе слушал иностранные радиопередачи и высказывал ему свои антисоветские взгляды ( том I, л.д. 136; том II, л.д. 208-214; том III, л.д. 34-36, том IV, л.д. 55, 147).
В годы Отечественной войны Юдин, беседуя с Чоллертоном на военно-политические темы, сообщал ему не подлежащие оглашению сведения о положении на некоторых участках Советско-германского фронта, куда выезжал в командировки как старший консультант Главного военно-санитарного управления Советской Армии.
Так, в начале 1943 года, по возвращении с Северо-Западного фронта Юдин подробно проинформировал Чоллертона об обстановке в районе Демянска, показал ему на карте расположение советских войск, а также сообщил сведения о количестве раненых на этом участке фронта и порядке их эвакуации. Тогда же Юдин передал Чоллертону цифровые данные о потерях, понесенных советскими войсками под Ржевом, и проинформировал его о новом методе лечения раненых посредством применения сульфамидных препаратов и наложения гипсовой повязки ( том I, л.д. 156-157, 169; том II, л.д. 215-221, 333-335; том IV, л.д. 63-66).
В ноябре 1942 года через Чоллертона Юдин установил связь с английским послом Керром, неоднократно посещал его в английском посольстве, поддерживал с ним личную переписку и отправил через него поздравительное письмо Черчиллю.
При встречах с Керром Юдин рассказывал ему о своих поездках на фронт, а также самовольно вел с ним переговоры о расширении научной связи между хирургами Советского Союза и Англии. В конце 1945 года Юдин возил Керру в посольство проект реконструкции Института имени Склифосовского и просил английского посла оказать давление на Советское правительство в осуществлении этого проекта ( том I, л.д. 282; том II, л.д. 238-254; том V, л.д. 36-37, 52-60).
Далее, в 1943-1944 годах Юдин через свою близкую знакомую Водовозову Майю Владимировну (арестована) трижды передавал нелегально в английское посольство научные работы по хирургии. Научные труды в области хирургии Юдин самовольно передавал и англо-американской военно-медицинской делегации, приезжавшей в Москву в июле 1943 года (том I, л.д. 138-142, 168; том II, л.д. 255-259, 260-263, 267-269; том III, л.д. 13-14, том V, л.д. 36-49).
Помимо этого Юдин в 1945 году установил связь с бывшим американским послом в СССР Гарриманом, с которым встречался на официальных приемах у американцев и принимал его у себя в Институте.
Как установлено следствием, американцы в 1947 году попытались через Юдина приобрести разработанный в СССР препарат для лечения рака (том II, л.д. 302-310; том V, л.д. 87-88).
Кроме того Юдин на протяжении ряда лет поддерживал связь с сотрудниками французского посольства – бывшим французским послом в СССР Катру, советником посольства Шарпантье и другими, с которыми неоднократно встречался на приемах, приглашал их в Институт имени Склифосовского, а с Шарпантье выезжал даже на охоту (том III, л.д. 109-116, том V, л.д. 90).
Следствием также установлено, что в годы Отечественной войны и в послевоенный период Юдин, в силу враждебного отношения к советскому строю, высказывал среди своего окружения клеветнические измышления о советском строе и допускал враждебные выпады против руководителей Советского правительства (том II, л.д. 73-74, 167-169, том IV, л.д. 35, 53-54, 180-181, 227-233).
Будучи допрошен в качестве обвиняемого, Юдин виновным себя признал, однако в последующем от показаний в части своих шпионских связей отказался, заявив, что его встречи с иностранцами носили лишь дружеский характер.
В совершенных преступлениях Юдин достаточно изобличается показаниями арестованных Водовозовой Н.Д., Водовозовой М.В., осужденной Голиковой М.П., очными ставками с ними, показаниями свидетеля Такановой А.Д., а также приобщенными к делу вещественными доказательствами.
На основании изложенного ОБВИНЯЕТСЯ –
Юдин Сергей Сергеевич, 1891 года рождения, уроженец г.Москвы, русский, из семьи фабриканта, гражданин СССР, беспартийный, бывший полковник Советской Армии, до ареста – главный хирург Института имени Склифосовского, действительный член Академии медицинских наук СССР,
в том, что:
- на протяжении многих лет поддерживал преступную связь с иностранными разведчиками;
- нелегально передавал за границу научные работы по военно-полевой хирургии;
- среди своего окружения проводил антисоветскую агитацию;
то есть в преступлениях, предусмотренных ст.ст. 58-I (б) и 58-10 ч.II УК РСФСР.
На основании ст.208 УПК РСФСР следственное дело №2027 по обвинению Юдина Сергея Сергеевича направить на рассмотрение особого совещания при МГБ СССР.

Принимая во внимание, что Юдин является видным специалистом в области хирургии и учитывая его преклонный возраст, в соответствии со ст.51 УК РСФСР, в качестве меры наказания Юдина предложить ссылку в отдаленные районы СССР сроком на 10 лет”.
В таком виде обвинительное заключение за подписью заместителя министра госбезопасности СССР и заместителя Главного военного прокурора, как и все пять томов Следственного дела по обвинению арестованного Юдина Сергея Сергеевича, были представлены на суд особого совещания при МГБ СССР, которое 20 февраля 1952 года своим решением утвердило – Юдина Сергея Сергеевича за преступную связь с иностранцами и антисоветскую агитацию осудить по статьям 58-1 (б) и 58-10 ч.II УК РСФСР и приговорить к ссылке в Новосибирскую область сроком на 10 лет, считая срок с 23 декабря 1948 года.

*     *     *
Итак, в конце марта 1952 года осужденный на 10 лет спецпоселения за антисоветскую агитацию Сергей Сергеевич Юдин готовился к своей отправке в ссылку в Новосибирскую область. Растоптанный морально и почти сломленный физически - что он мог чувствовать в эти дни? Первое и, наверное, самое главное, что закончился весь этот ужас. Рассчитывал ли он на скорую реабилитацию? Исходя из последних месяцев следствия, круто изменивших его судьбу и зная немного характер и внутренний его мир, сочетающийся на протяжении всей жизни с наивностью вкупе с самоуверенностью, - наверное, да. С другой стороны было главное, он каким-то чудом избежал расстрела, и его ожидала мнимая, но веже свобода. Кому, или каким обстоятельствам он был обязан всему этому, он не представлял. Да и в такие моменты жизни, русский человек меньше всего думает об этом.  Все закончилось, и слава Богу! Что его ожидало? Маленький городишко в Новосибирской области и возможная встреча с Натальей Владимировной, но разрешат ли ей поехать с ним. Как она там «на свободе»? За эти более чем три года не только не было предоставлено ни одного свидания, но и даже никакой информации о ней или родственниках. Пугающая своей тишиной бездна полного неведения. Но было главное, в силу каких-то скрижалей судьбы он остался жив, пройдя весь этот ад.
Знал ли Юдин, почему произошло столь крутое изменение характера и методов проведения следственных мероприятий и отношения к нему? Почему вдруг начал делаться акцент на том, что предыдущие его показания были получены под примененными полковником Комаровым мерами физического воздействия? Куда помимо Комарова вдруг делись остальные следователи: Иванов, Леонов, Шварцман? Видимо, за допущенные перегибы отстранены от дел. Но о том, что не только они, но и сам министр Абакумов арестованы, сидят в соседних камерах и теперь к ним применяются меры физического воздействия, в некоторых случаях даже более суровые (так министр Абакумов был закован в кандалы, а в соседней камере с ним сидела его красавица жена с четырех летним сыном), Сергей Сергеевич Юдин конечно не знал. Такое, как говорится при всех возможных мыслях и в страшных снах не приснится. Главное, что чудом остался жив сам.
И тем не менее, понимая, сколь зависима была судьба Юдина от событий происходящих в кремлевских коридорах власти и на самой Лубянке, мы продолжим анализ событий и проведение исторических аналогий.

*     *    *
С момента назначения Игнатьева Семена Денисовича на должность министра Государственной безопасности прошло 7 месяцев [п.2. 125]. Что удалось ему сделать за это срок...............


*     *     *

ПРИЛОЖЕНИЕ № 2
АРХИВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ
1. Выписка из протокола допроса арестованного Подольского Якова Борисовича. 19 июня 1937 года. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.241-242.
2. Выписка из протокола допроса арестованного Наджарова Александра Ефремовича. 16 августа 1937 года. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.246-247.
3. Выписка из протокола допроса арестованного Миронова-Пинеса Бориса Мироновича. 5 июня 1937 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.244-245.
4. Протокол допроса свидетеля Богословского Сергея Дмитриевича. 31 марта 1938 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.257-260.
5. Протокол допроса свидетеля Радвогиной Марии Самуиловны. 3 апреля 1938 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.274-276.
6. Протокол допроса арестованной Водовозовой Натальи Дмитриевны. 28 июля 1943 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.1-6.
7. Протокол допроса арестованной Водовозовой Натальи Дмитриевны. 30 августа 1943 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.7-30.
8. Протокол допроса арестованного Рупневского Александра Степановича. 30 августа 1943 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С. 157-169.
9. Из протокола допроса арестованной Водовозовой Майи Владимировны, студентки 5-го курса Московской консерватории, 10 августа 1948 года.
10. Протокол допроса арестованной Водовозовой Майи Владимировны. 14 августа 1948 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.117-120.
11. Протокол очной ставки между арестованными Рупневским Александром Степановичем и Водовозовой Майей Владимировной. 6 ноября 1948 года. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.1. С.47-51.
12. Протокол допроса и очной ставки между Водовозовой Натальей Дмитриевной и ее дочерью Водовозовой Майей Владимировной. 12 ноября 1948 года. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.1. С.55-57.
13. Протокол допроса арестованной Водовозовой Майи Владимировне. 20 января 1948 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.1. С.43-45. (Следственное дело по обвинению Водовозовой Майи Владимировны № 665).
14. Протокол допроса арестованной Чернай Аллы Дмитриевны. 15 ноября 1948 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.1. С.67-71.
15. Протокол допроса арестованного Раузе Владимира Ивановича. 15 ноября 1948 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.1. С.22-27.
16. Из протокола допроса арестованной Водовозовой Майи Владимировны. 20 ноября 1948 г.
17. Протокол допроса арестованной Водовозовой Натальи Дмитриевны. 16 ноября 1948 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.1. С.68-81.
18. Протокол допроса арестованной Водовозовой Майи Владимировны. 24 декабря 1948 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.1. С.108-123.
19. Протокол допроса арестованного Юдина С.С. 29 декабря 1948 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.1. С.145-175.
20. Выписка из протокола допроса арестованной Голиковой Марии Петровны, операционной медицинской сестры Института им. Склифосовского, 31 декабря 1948 года. (Из материалов архивно-следственного дела № 100762 на Голикову М.П)
21. Из протокола допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича 1891 года рождения, уроженца Москвы, русского, беспартийного, из семьи фабриканта. До ареста – главный хирург Института имени Склифосовского, действительный член Академии медицинских наук СССР. (2 января 1949 года)
22. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 4 января 1949 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.1. С.176-203.
23. Докладные записки начальника Центральной врачебно-экспертной комиссии САНО ХОЗУ МГБ СССР, подполковника медицинской службы, заслуженного врач РСФСР Блинчикова Н.Н.начальнику санитарной части тюрьмы МГБ СССР, подполковнику медицинской службы Яншину М.Н. о резком ухудшении состояния здоровья арестованного №7 Юдина С.С. от 3 января 1949 года. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.1.
24. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 10 января 1949 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.1. С.204-209.
25. Из протокола допроса и очной ставки арестованных Юдина Сергея Сергеевича и Голиковой Марии Петровны, 10 января 1949 года.
26. Протокол допроса арестованной Голиковой Марии Петровны. 13 января 1949 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.1. С.238-249.
27. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 15 января 1949 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.1. С.210-226.
28. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 20 января 1949 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.1. С.228-237.
29. Протокол допроса арестованной Голиковой Марии Петровны. 24 января 1949 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.1. С.249-254.
30. на допросе 20 января Сергея Сергеевича Юдина ознакомил и заставил подписать.
31. Из Докладной записки начальнику Лефортовской тюрьмы подполковнику товарищу Ионову:
32. “1949 года, 3 мая. Мы, нижеподписавшиеся начальник санитарной части Лефортовской тюрьмы МГБ СССР подполковник медицинской службы Яншин М.Н.
33. Протокол допроса арестованной Голиковой Марии Петровны. 15 апреля 1949 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.1. С.255-285.
34. Из протокола допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича, 1 августа 1951 года.
35. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 18 августа 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.25-36.
36. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 20 августа 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.37-44.
37. Протокол допроса арестованной Водовозовой Натальи Дмитриевны. 22 августа 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.31-35.
38. Из протокола допроса арестованной Водовозовой Натальи Дмитриевны, 10 сентября 1951 года. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.36-38.
39. Протокол допроса арестованной Водовозовой Майи Владимировны. 10 сентября 1951 года. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.121-125.
40. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 11 сентября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.44-56.
41. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 13 сентября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.72-74.
42. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 14 сентября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.78-81.
43. Протокол допроса арестованной Водовозовой Натальи Дмитриевны. 25 сентября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.39-43.
44. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 26 сентября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.82-87.
45. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 4 октября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.88-97.
46. Протокол допроса свидетеля Богословского Сергея Дмитриевича. 8 октября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.261-266.
47. Протокол допроса свидетеля Богословского Сергея Дмитриевича. 8 октября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.267-272.
48. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 10 октября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.98-109.
49. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 15 октября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.112-130.
50. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 22 октября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.131-140.
51. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 23 октября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.141-142.
52. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 25 октября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.143-155.
53. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 29 октября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.156-166.
54. Протокол допроса арестованной Водовозовой Натальи Дмитриевны. 31 октября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.44-47.
55. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 1 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.166-181.
56. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 3 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.182-193.
57. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 5 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.194-195.
58. Протокол допроса арестованной Голиковой Марии Петровны. 6 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.172-177.
59. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 9 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.196-201.
60. Протокол допроса арестованной Голиковой Марии Петровны. 9 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.178-186.
61. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 12 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.202-205.
62. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 13 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.206-229.
63. Протокола допрос арестованной Водовозовой Натальи Дмитриевны. 14 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.48-51.
64. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 15 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.231-233.
65. Протокол допроса арестованной Голиковой Марии Петровны. 16 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.187-195.
66. Протокол допроса арестованной Водовозовой Натальи Дмитриевны. 17 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.52-56.
67. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 17 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.234-259.
68. Протокол допроса арестованной Водовозовой Натальи Дмитриевны. 19 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.57-61.
69. Протокол допроса арестованной Водовозовой Натальи Дмитриевны. 21 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.62-67.
70. Протокол допроса арестованной Водовозовой Натальи Дмитриевны. 22 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.68-75.
71. Протокол допроса арестованной Голиковой Марии Петровны. 23 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.197-204.
72. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 21 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.260-266.
73. Протокол допроса арестованной Водовозовой Натальи Дмитриевны. 24 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.80-85.
74. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 26 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.267-271.
75. Протокол допроса арестованной Голиковой Марии Петровны. 27 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.205-214.
76. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 28 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.272-288.
77. Протокол допроса арестованной Голиковой Марии Петровны. 30 ноября 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.215-226.
78. Протокол допроса арестованной Водовозовой Натальи Дмитриевны. 1 декабря 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.134-136.
79. Протокол допроса арестованной Голиковой Марии Петровны. 4 декабря 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.227-24.
80. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 7 декабря 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.289-296.
81. Протокол допроса арестованной Водовозовой Натальи Дмитриевны. 7 декабря 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.86-89.
82. Протокол допроса арестованной Штерн Лины Соломоновны. 7 декабря 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.250-252.
83. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 10 декабря 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.297-301.
84. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 12 декабря 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.302-319.
85. Протокол допроса арестованного Юдина Сергея Сергеевича. 13 декабря 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.320-323.
86. Протокол очной ставки между арестованными Юдиным Сергеем Сергеевичем и Водовозовой Натальей Дмитриевной. 14 декабря 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.326-345.
87. Протокол допроса арестованной Водовозовой Натальи Дмитриевны. 26 декабря 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.94-108.
88. Протокол допроса арестованной Водовозовой Майи Владимировны. 27 декабря 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.142-152.
89. Протокол допроса арестованного Шимелиовича Бориса Абрамовича. 29 декабря 1951 г. ЦА ФСБ РФ. Р-705. Т.2. С.253-256.
90. Из последнего протокола очной ставки между арестованными Юдиным Сергеем Сергеевичем и Голиковой Марией Петровной, 19 декабря 1951 года.
91. Из протокола допроса арестованого Юдина Сергей Сергеевича, 14 января 1952 года.
92. Коняхин, который 8 февраля 1952 года во время очередного допроса в 22 ч. 30 мин предъявил Юдину
93. Таким образом, еще раз рассмотрев материалы следственного дела №2027 по обвинению Юдина Сергея Сергеевича, 8 февраля 1952 года
94. обвинительное заключение, которое на подпись заместителю министра госбезопасности СССР полковнику Рюмину, должен был положить на стол к 15 февраля 1952 года, что и было выполнено в срок:
95. Спецсообщение В.С.Абакумова И.В.Сталину с приложением рапорта сотрудника «СМЕРШ» о поставке некачественной продукции. 21 марта 1946 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 311. Л. 61—64.
96. Спецсообщение В.С.Абакумова И.В.Сталину о заявлении А.А.Новикова. 30 апреля 1946 г. Военные архивы России. Выпуск первый. 1993. С. 176—183.
97. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О реорганизации и изменениях в руководстве МГБ СССР». Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР. 1945— 1953 / Сост. О.В. Хлевнюк и др. М.: РОССПЭН, 2002. С. 207.
98. Постановление Политбюро  ЦК ВКП(б) «О сдаче дел по МГБ СССР». 5 мая 1946 г. Опубликовано: Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР. 1945— 1953. С. 207.
99. Записка В.С.Абакумова И.В.Сталину «О составе заместителей министра МГБ СССР». 6 мая 1946 г. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1483. Л. 11. 
100. Постановление Пленума ЦК ВКП(б) «О переводе В.Н.Меркулова из членов в кандидаты в члены ЦК ВКП(б)». 21-23 августа 1946 г. Российский государственный архив новейшей истории (далее РГАНИ). Ф. 2. On. 1. Д. 9. Л. 3. Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР. 1945—1953. С. 208—209.
101. Из письма И.А.Серова И.В.Сталину «О неправильном отношении к нему В.С.Абакумова». 8 сентября 1946 г. Архив Президента Российской Федерации Ф. 3. Оп. 58. Д. 28. Л. 147— 153. Петров Н.В. Первый председатель КГБ - Иван Серов. М.: Материк, 2005. С. 244 -247.
102. Записка Л.П.Берии И.В.Сталину «О спецсообщениях МГБ о голоде в республиках и областях СССР». Российский государственный архив новейшей истории Ф. 89. Оп. 57. Д. 20. Л. 1; Центральный архив Федеральной службы безопасности Российской Федерации Ф. 4 ос. Оп. 4. Д. 18. Л. 15—21.
103. Из спецсообщения С.И.Огольцова И.В.Сталину о результатах допросов «американских» шпионов. 9 сентября 1947 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 256. Л. 153— 161.
104. Спецсообщение В.С.Абакумова И.В.Сталину «О негласном обыске на квартире Жукова». 10 января 1948 г. Военные архивы России. Выпуск первый. 1993. С. 189— 191.
105. Спецсообщение В.С.Абакумова И.В.Сталину об имуществе, изъятом у Жукова. 3 февраля 1948 г. Опубликовано: Военные архивы России. Выпуск первый. 1993. С. 192— 195.
106. Письмо И.А.Серова И.В.Сталину «О неблаговидных поступках министра госбезопасности В.С.Абакумова. 8 февраля 1948 г. Военные архивы России. 1993. № 1. С. 208—213.
107. Спецсообщение П.В.Федотова И.В.Сталину, В.М.Молотову, А.Я.Вышинскому об агентурных данных, полученных от резидента в Берлине. 9 апреля 1948 г. Очерки истории российской внешней разведки: В 6 т. Т. 5:1945—1965 годы. М.: Междунар. отношения, 2003. С. 542—543.
108. Сообщение резидентуры Комитета информации «О Североатлантическом пакте безопасности». Май 1948 г. Очерки истории российской внешней разведки. Т. 5. С. 566—568.
109. Спецсообщение В.С.Абакумова И.В.Сталину и В.М.Молотову «О Я.Я.Гуральском с приложением протокола допроса». 10 июня 1948 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 260. Л. 43—70.
110. Спецсообщение В.С.Абакумова И.В.Сталину «О Д.Г.Ханне с приложением протокола допроса». Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 260. Л. 71—122.
111. Спецсообщение В.С.Абакумова И.В.Сталину с приложение протокола допроса «английского» шпиона Ю.Т.Катцера. 7 августа 1948 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 261. Л. 1—37.
112. Спецсообщение резидентуры Комитета информации И.В.Сталину сведений «О военно-политических переговорах по Североатлантическому пакту». Октябрь 1948.  Очерки истории российской внешней разведки. Т. 5: 1945— 1965 годы. С. 583 -585.
113. Решение Бюро Совета министров СССР о роспуске Еврейского Антифашистского Комитета. 21 ноября 1948 г. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 558. Оп. 11. Д. 183. Л. 51.
114. Протокол допроса врача С.С.Юдина с сопроводительной ЦК ВКП(б). 5 января 1949 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 316. Л. 42—70.
115. Спецсообщение В.С.Абакумова И.В.Сталину с приложением протокола допроса С.С.Юдина. 16 января 1949 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 316. Л. 98-102.
116. Спецсообщение С.Савченко И.В.Сталину «О переписке МИДа Англии со своим послом в Вашингтоне». Октябрь 1949 г. Очерки истории российской внешней разведки. Т. 5. С. 603—605.
117. Спецсообщение В.С.Абакумова И.В.Сталину «О подготовке процесса по Ленинградскому делу». 8 января 1950 г. Центральный архив Федеральной службы безопасности Российской Федерации. Ф. 4 ос. Оп. 8. Д. 14. Л. 3.
118. Из спецсообщения В.С.Абакумова И.В.Сталину «О замене работников в УМГБ Ленинградской области». 10 января 1950 г. Центральный архив Федеральной службы безопасности Российской Федерации. Ф. 4 ос. Оп. 8. Д. 1 Л. 61—62.
119. Спецсообщение В.С.Абакумова И.В.Сталину «Об арестах в городе Ленинграде и Ленинградской области». 10 января 1950 г. Центральный архив Федеральной службы безопасности Российской Федерации. Ф. 4 ос. Оп. 8. Д. 1. Л. 124.
120. Записка В.М.Андрианова И.В.Сталину «О высылке из Ленинграда семей осужденных «врагов народа». 18 октября 1950 г. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 558. Оп. 11. Д. 66. Л. 125.
121. Заявление старшего следователя МГБ СССР М.Д.Рюмина И.В.Сталину. 2 июля 1951 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 216. Л. 8— 11.
122. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О проверке заявления М.Д.Рюмина». 4 июля 1951 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 216. Л. 1.
123. Записка В.С.Абакумова И.В.Сталину в связи с заявление следователя Рюмина. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58 Д. 216 Л. 40—59.
124. Постановление Центрального Комитета ВКП(б) «О неблагополучном положении в Министерстве Государственной Безопасности СССР». 11 июля 1951 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 216. Л. 2—7.
125. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О назначении С.Д.Игнатьева министром государственной безопасности СССР». 9 августа 1951 г. Российский государственный архив социально-политической истории. Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР. 1945— 1953. С. 346.
126. Спецсообщение С.Д.Игнатьева И.В.Сталину «О захвате агента-парашютиста А.И.Османова». 16 августа 1951 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 263. Л. 59—61.
127. Из постановления Политбюро ЦК ВКП(б) «Об акционерном обществе «Висмут». 18 октября 1951 г. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 162. Д. 47. Л. 3—4, 47, 48, 51.
128. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О назначении М.Д.Рюмина заместителем министра государственной безопасности». 19 октября 1951 г. Российский государственный архив социально-политической истории. Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР. 1945— 1953. С. 348.
129. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О наставлении для советников МГБ СССР в странах народной демократии». Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 162. Д. 47. Л. 6, 60—62.
130. Записка С.Д.Игнатьева в Политбюро ЦК ВКП(б) «О порядке ответов родственникам лиц, осужденных к высшей мере наказания». 30 октября 1951 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 10. Л. 14— 17.
131. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «Об оказании помощи МГБ СССР в охране границы». Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 162. Д. 47. Л. 8.
132. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О поставке радиоаппаратуры и оборудования в Китай для министерства общественной безопасности». Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 162. Д. 47. Л. 11.
133. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «Об усилении охраны границ». 3 ноября 1951. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 162. Д. 47. Л. 15, 107.
134. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О розыске и задержании агентов-парашютистов». 11 ноября 1951 г. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 162. Д. 47. Л. 18, 118— 119.
135. Спецсообщение С.Д.Игнатьева И.В.Сталину «О завершении следствия по делу еврейской «антисоветской» молодежной организации. 5 января 1952 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф.З. Оп. 58. Д. 214. Л. 173—203.
136. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О деле Абакумова и членов его группы». 12 февраля 1952 г. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 162. Д. 48. Л. 20—21.
137. Записка А.Я.Вышинского И.В.Сталину о С.С.Юдине. 16 марта 1952 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 316. Л. 121— 122.
138. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «Об ответе англичанам на их запрос о профессоре Юдине». 22 марта 1952 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 316. Л. 120.
139. Спецсообщение С.Д.Игнатьева И.В.Сталину с приложение протокола допроса М.К.Кочегарова. 25 апреля 1952 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 220. Л. 131—169.
140. Спецсообщение С.Д.Игнатьева И.В.Сталину с приложением допроса Е.П.Питовранова. 26 апреля 1952 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 220. Л. 170—188.
141. Из постановление ЦК ВКП(б) «О недостатках в работе главного управления охраны МГБ СССР». 19 мая 1952 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 10. Л. 141—143.
142. Спецсообщение С.Д.Игнатьева И.В.Сталину с приложение протокола допроса И.А.Чернова по «делу Абакумова». 29 мая 1952 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3 Оп. 58. Д. 221. Л. 19—58.
143. Спецсообщение В.А.Зорина И.В.Сталину «О подготовке к созданию агрессивного военно-политического блока в районе Балкан». 5 июня 1952 г. Очерки истории российской внешней разведки Т. 5. С. 658—660.
144. Протоколы допроса арестованного В.И.Комарова. 3-5 июня 1952 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 221. Л. 100— 117.
145. Спецсообщение С.Д. Игнатьева И.В.Сталину с приложением протоколов допросов американского агента-парашютиста М.С.Пищикова. 30 августа 2952 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 263. Л. 114— 140.
146. Спецсообщение С.Д.Игнатьева И.В.Сталину с приложением протоколов допроса шпиона И.А.Филистовича. 1 октября 1952 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 264. Л. 2—54.
147. Спецсообщение С.Д.Игнатьева И.В.Сталину с приложением протоколов допроса В.С.Абакумова и В.И.Комарова. 4 ноября 1952 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 221. Л. 81—117.
148. Постановление СНК СССР о М.Д.Рюмине. 13 ноября 1952 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 10. Л. 159.
149. Записка М.Д.Рюмина И.В.Сталину о недостатках в своей работе. 13 ноября 1952 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 221. Л. 118— 122.
150. Записка С.Д.Игнатьева И.В.Сталину о выполнении указаний по «делу врачей» и «делу Абакумова». 15 ноября 1952 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 10. Л. 160.
151. Спецсообщение С.А.Гоглидзе И.В.Сталину с приложением протокола допроса Шварцмана. 28 ноября 1952 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 221. Л. 198—217.
152. Спецсообщение С.А.Гоглидзе И.В.Сталину с приложением протоколов допроса Я.М.Бровермана. 6 декабря 1952 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 222. Л. 2—29.
153. Проект передовой статьи газеты «Правда» «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей». 10 января 1953 г. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 558. Оп. 11. Д. 157. Л. 9— 14; Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР. 1945— 1953. С. 392—394.
154. Спецсообщение С.А.Гоглидзе И.В.Сталину об арестах еврейских националистов. 14 января 1953 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 222. Л. 105— 106.
155. Спецсообщение С.Д.Игнатьева И.В.Сталину с приложением проекта обвинительного заключения по следственному делу Абакумова-Шварцмана. 17 февраля 1953 г. Архив Президента Российской Федерации. Ф. 3. Оп. 58. Д. 222. Л. 203—243.
156. Дело №2027 По обвинению Юдина Сергея Сергеевича в 5 томах. Начато 23 декабря 1948 года – Окончено 14 декабря 1952 года. «Секретно» Министерство Государственной безопасности СССР. Следственная Часть по Особо Важным Делам. Том №1. Центральный Архив Федеральной службы безопасности Российской Федерации (ФСБ России).
157. Дело №2027 По обвинению Юдина Сергея Сергеевича в 5 томах. Начато 23 декабря 1948 года – Окончено 14 декабря 1952 года. «Секретно» Министерство Государственной безопасности СССР. Следственная Часть по Особо Важным Делам. Том №2. Центральный Архив Федеральной службы безопасности Российской Федерации (ФСБ России).
158. Дело №2027 По обвинению Юдина Сергея Сергеевича в 5 томах. Начато 23 декабря 1948 года – Окончено 14 декабря 1952 года. «Секретно» Министерство Государственной безопасности СССР. Следственная Часть по Особо Важным Делам. Том №3. Центральный Архив Федеральной службы безопасности Российской Федерации (ФСБ России).
159. Дело №2027 По обвинению Юдина Сергея Сергеевича в 5 томах. Начато 23 декабря 1948 года – Окончено 14 декабря 1952 года. «Секретно» Министерство Государственной безопасности СССР. Следственная Часть по Особо Важным Делам. Том №4. Центральный Архив Федеральной службы безопасности Российской Федерации (ФСБ России).
160. Дело №2027 По обвинению Юдина Сергея Сергеевича в 5 томах. Начато 23 декабря 1948 года – Окончено 14 декабря 1952 года. «Секретно» Министерство Государственной безопасности СССР. Следственная Часть по Особо Важным Делам. Том №5 (вещественные доказательства, письма, реабилитация, освобождение). Центральный Архив Федеральной службы безопасности Российской Федерации (ФСБ России).
161. Личное дело №4444 Ссыльного-высланного Юдина Сергея Сергеевича. Начато 16 марта 1952 года – Окончено 5 июля 1953 года. Архив Управления Министерства Внутренних Дел по Новосибирской области.
162. Дело №100762 По обвинению Голиковой Марии Петровны. «Секретно» Министерство Государственной безопасности СССР. Следственная Часть по Особо Важным Делам. Том №1. Центральный Архив Федеральной службы безопасности Российской Федерации (ФСБ России).

ПРИЛОЖЕНИЕ № 3
ВОСПОМИНАНИЯ О С.С.ЮДИНЕ
1. Бакулев А.Н., Куприянов А.А., Приоров Н.Н., Петровский Б.В., Арапов Д.А., Розанов Б.С. Сергей Сергеевич Юдин. Некролог. Хирургия. 1954;9:84-86.
2. Сергей Сергеевич Юдин. Хирург. 1891-1954. Некролог. Вестник АМН СССР. 1954;3:58-59.
3. Казанский В.И. Рецензия на монографию Юдина С.С. «Восстановительная хирургия при непроходимости пищевода. М.:Медгиз, 1954. С.248.
4. Арапов Д.А. Сергей Сергеевич Юдин. Вестник АМН СССР. 1954;3:58-59.
5. Мельников А.В. Сергей Сергеевич Юдин. Вестник хирургии имени И.И.Грекова. 1955;1:92-95.
6. Выдающийся советский хирург (К 70-летию со дня рождения С.С.Юдина). Вестник хирургии имени И.И. Грекова. 1961;10:3-5.
7. Бочаров А.А. Идеи и труды С.С.Юдина по военно-полевой хирургии и переливанию крови. Хирургия. 1961;10:129-132.
8. Петров Б.А. Сергей Сергеевич Юдин. Хирургия. 1961;10:2-7.
9. Хундадзе Г.Р. Воспоминания о Юдине. Хирургия. 1961;10:8-10.
10. Куприянов П.А., Шанин Ю.Н. Сергей Сергеевич Юдин и его влияние на становление анестезиологии в СССР. Вестник хирургии имени И.И.Грекова. 1961;10:25-29.
11. Савиных А.Г. Из истории развития хирургии рака кардии в СССР. Вестник хирургии имени И.И.Грекова. 1961;10:82-86.
12. Поповский А.Г. Сергей Сергеевич Юдин. Медицинская сестра. 1963;10:57-59.
13. Симонян К.С. Путь хирурга. Москва: «Медгиз», 1963.
14. Ролье З.Ю. Три года в санатории «Захарьино». Актуальные вопросы туберкулеза. 1965;3:24-34.
15. Седова Л.С. Воспоминание о хирурге С.С.Юдине. Медицинская сестра. 1967;2:58-59.
16. Сергей Сергеевич Юдин (к 75-летию со дня рождения). Галерея отечественных хирургов. Вестник хирургии имени И.И.Грекова. 1967;1: С.2.
17. Дьяченко П.К. Воспоминания о С.С.Юдине. Вестник хирургии имени И.И.Грекова. 1967;1:125-130.
18. Поздышева Н.С. Выдающийся советский хирург С.С.Юдин. Советская медицина. 1968;5:145-147.
19. Филатов А.Н. Сергей Сергеевич Юдин – выдающийся трансфузиолог. Воспоминания современника. Вестник хирургии имени И.И.Грекова. 1973;6:64-68.
20. Жадов А.С. Выдающийся хирург С.С.Юдин. Военно-медицинский журнал. 1974;1:82-85.
21. Анчелевич В.Д. Выдающиеся деятели советской хирургии. Сергей Сергеевич Юдин (1891-1954). Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство. 1975:337-342.
22. Симонян К.С., Гутионтова К.П., Цуринова Е.Г. Посмертная кровь в аспекте трансфузиологии. Москва: Медицина, 1975. 271 с.
23. Астапенко В.Г. Избранные разделы частной хирургии. Сергей Сергеевич Юдин (1891-1954). Минск: Беларусь, 1976:21-22.
24. Пермяков Н.К. Б.А.Петров. Москва: Медицина, 1982. 373 с.
25. Фельберг М.Б. Юдин С.С. в «Захарьине». Советское здравоохранение. 1983;3:71-73.
26. Перцев В.А. Сергей Сергеевич Юдин. Советское здравоохранение. 1988;1:55-56.
27. Сметанин Евгений. 1952 год: после Бутырок – Сибирь. Газета «Ленинский путь» - орган Берского горкома КПСС и городского Совета народных депутатов. 1989 г, №52, 29 апреля.
28. Амосов Н. Книга о счастье и несчастьях. Москва: «Молодая гвардия», 1990.
29. Юдин С.С. Подарок ко дню рождения. С предисловием Галины Куликовской. Москва: «Правда», 1990. 46 с.
30. Русаков А.Б. Академик в ссылке (малоизвестные страницы жизни академика АМН С.С.Юдина). Вестник АМН СССР. 1991;2:62-64.
31. Шалимов А.А. С.С.Юдин – выдающийся хирург современности (к 100-летию со дня рождения). Клиническая хирургия. 1991.
32. Нувахов Б.Ш., Шилинис Ю.А., Сигаев В.В. Сергей Юдин. Этюды биографии. Москва: Издательство «Новости», 1991. 104 с.
33. Петровский Б.В. Юдин Сергей Сергеевич – Избранное (Из истории медицинской мысли). М.: Медицина, 1991.
34. Богорад И.В. Петровский Б.В. С.С.Юдин. Избранное. Москва: «Медицина», 1991. 399 с.
35. Куликовская Галина. Пленница Бутырки медсестра Марина. «Медицинская газета». 1992 г., №4. С.12.
36. Русаков А.Б. К 100-летию со дня рождения академика АМН СССР С.С.Юдина. Вестник хирургии имени И.И.Грекова. 1993;3-4: 137-139.
37. Беляев А.А. Роль С.С.Юдина в развитии обезболивания в хирургии. Хирургия. Журнал имени Н.И. Пирогова. 1993;9: 83-85.
38. Юдин И.Ю. О Сергее Сергеевиче Юдине (к 100-летию со дня рождения). Вестник хирургии имени И.И.Грекова. 1993;3-4:139-140.
39. Теряев В.Г., Богницкая Т.Н., Уманская В.В., Беляев А.А. С.С.Юдин, его научная и практическая деятельность. Вестник хирургии имени И.И.Грекова. 1993;3-4:140-142.
40. Юдин И.Ю. Памяти С.С.Юдина – одной из жертв сталинизма. «58-я Жертвы и палачи». Орган международной федерации и Российской ассоциации жертв памяти политических репрессий. 1994;4(15):2-3.
41. Тополянский В.Д. Лубянский консультант из врачебной корпорации. Режимдоступа: https://znamlit.ru/publication/6887.
42. Тополянский В.Д. Дело Юдина. Режим доступа: https://index.org.ru/journal/31/15-topoljnski.html.
43. Понурова В.Н. Сибирская ссылка хирурга. Газета «Вечерний Новосибирск». 25 июня, 1996 г. С.8.
44. Санников А.Б. Сергей Сергеевич Юдин. Дело №2027 Следственной части по Особо важным делам МГБ СССР. Арест. Тюрьма. Ссылка. Секция история медициеы. 8-й Всероссийский съезд Сердечно-сосудистых хирургов. 18-22 ноября, 2002 г., Москва. Бюллетень НЦССХ имени А.Н.Бакулева РАМН – Сердечно-сосудистые заболевания. 2002; 3(11): 375.
45. Владимир Николаевич Шамов и Сергей Сергеевич Юдин – пионеры применения фибринолизной крови в хирургии (Ленинская премия 1962 г). Анналы хирургии. 2001;5:12-18.
46. Наточин Ю.В. Последние годы жизни великого хирурга – Сергея Сергеевича Юдина: Юбиляр Ю.В.Наточин о своем учителе С.С.Юдине. Медицина XXI век. 2007; 8(9):7-13.
47. Изимбергенов Н.И. История одной фотографии и ее героев. Медицинский журнал Западного Казахстана. 2008;4(20):103-106.
48. Профессор И.Ю.Юдин и д.м.н. В.И.Юдин. Воспоминания о С.С.Юдине. 16.04.2008. Режим доступа: https://www.ikzm.narod.ru//Judine/2.html.
49. Панурова В.Н. Сергей Сергеевич Юдин. Новосибирск: новосибирское книжное издательство, 2009. 622 с.
50. Тополянский В.Д. Подруга английского шпиона. Россия XXI век. 2010;4:164-190.
51. Тополянский В.Д. Дело профессора Юдина. Электронное книжное издательство «Lambert», 2011. 124 с.
52. Наточин Ю.В. Сергей Сергеевич Юдин. К 120-летию со дня рождения великого хирурга. Хирургия. Журнал им. Н.И.Пирогова. 2011; 11: 95-101.
53. Абакумов М.М., Кабанова С.А., Богопольский П.М. Вклад С.С.Юдина и его научной школы в развитие хирургии и смежных областей медицины (К 120-летию со дня рождения). Неотложная медицинская помощь. Журнал им. Н.В.Склифосовского. 2011;1: 52-65.
54. Теряев В.Г., Богницкая Т.Н., Кузыбаева М.П. К 120-летию со дня рождения С.С.Юдина. Проблемы социальной гигиены, здравоохранения и истории медицины. 2012; 2:59-61.
55. Каликинская Е.И. Образы великих хирургов. М.: Авторская Академия, 2012. 334 с.
56. Гринев М.В. Сергей Сергеевич Юдин (1891-1954). К 120-летию со дня рождения в воспоминаниях современников и в память выдающегося «юдинского» феномена. Вестник хирургии им. И.И.Грекова. 2012; 171(4): 9-10.
57. Каликинская Е.И. С.С.Юдин в годы первой мировой войны. Военно-медицинский журнал. 2014;335(10): 83-90.
58. Капустина Т.А. Музей Института скорой помощи им.Н.В.Склифосовского: от Юдина до наших дней. Неотложная медицинская помощь. Журнал им. Н.В.Склифосовского. 2014;3: 50-53.
59. Шемелина Д.С., Гаркуша Д.Д. Дом мягких в г.Бердске Новосибирской области: Судьба строения как отражение эпохи. В Сборнике «Баландинские чтения». 2014;6(2):231-236.
60. Кистенева О.А., Федикович Э., Кистенев В.В. Юдин Сергей Сергеевич. Жизнь после смерти ( К 125-летию со дня рождения). Вестник Совета молодых ученых и специалистов Челябинской области. 2016;4(15):119-123.
61. Каликинская Е.И. Личность в эпоху переломов. К 125-летию академика С.С.Юдина. М.: Авторская Академия, 2017. 247 с.
62. Наточин Ю.В. Жизнь наукой. Природа. 2017; 7: 69-80.
63. Земляной В.П., Сигуа Б.Б., Филенко Б.П., Котков П.А. Выдающийся отечественный хирург и ученый С.С.Юдин (1891-1954 гг.). Вестник хирургии им. И.И.Грекова. 2017;176(1): 112-114.
64. Богомолова А.И., Цыплякова Е.Г., Морозов А.М., Аскеров Э.М. Сергей Сергеевич Юдин – эпоха против человека. В сборнике: Молодежь, Наука, Медицина. Материалы 64-й Всероссийской межвузовской студенческой научной конференции с международным участием. 2018: 201-209.
65. Абаев Ю.К. Величие и трагедия академика С.С.Юдина. Здравоохранение (Минск). 2018;12:56-64.
66. Крылов Н.Н., Трефилова О.А., Алекберзаде А.В. Хирургические клиники США 1920-х годов глазами С.С.Юдина. История медицины. 2019;6(3): 189-196.
67. Зинченко С.В., Фахутдинов И.М., Исламов К.Р., Садыкова Д.Р. и др. Сергей Сергеевич Юдин – легенда Российской хирургии. Посвящается столетнему юбилею со дня профессиональной деятельности. Дневник казанской медицинской школы. 2020;3(19):52-60.

ПРИЛОЖЕНИЕ № 4
ДОПОЛНИТЕЛЬНО ИСПОЛЬЗУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
и ИСТОЧНИКИ ИНФОРМАЦИИ

1. Гра М.А. Большая Колхозная площадь, 3. От Странноприимного дома до Института имени Н.В.Склифосовского. Московский рабочий, 1984. 32 с.
2. Странноприимный дом графа Шереметьева. Два столетия служения Отечеству. Род Шереметьевых в истории российской благотворительности. Москва, 1992. 31 с.
3. Нувахов Б.Ш., Щорс Т.А. Шереметьевский дом. Москва, 1993. 63 с.
4. Ролье З.Ю. Три года существования детского костного санатория «Захарьино». Вопросы туберкулеза. 1924; 11(2); 51-60.
5. Глуховский Михаил. Зинаида Юлиановна Ролье: «Страшно не постареть, страшно – устареть».  Режим доступа: http://www.mainalbum.ru.
6. Ролье З.Ю. Три года в санатории «Захарьино». Актуальные вопросы туберкулеза. 1965;3:24-34.
7. Захарьин. Режим доступа: http://med-info.ru/content/view/574.
8. Судьба земской больницы. Режим доступа: http://www.bibliotekar.ru/504/24.htm.
9. Куркино. Часть 2. Режим доступа: http://www.proza.ru/2012/04/14/338.
10. И.Гробарь в Москве. Режим доступа: http://igor-grabar.ru/monografia-moscva16.php.
11. Куркино. Режим доступа: http://prorossiu.ru/?page_id=1761.
12. Пикуль В.С. Клиника доктора Захарьина. Режим доступа: http://tour.diary.ru/p22030434.htm.
13. Село Всехсвятское (купцы Тимашевы). Режим доступа: http://www.crazybrunetka.livejournal.com.
14. Село Всехсвятское. Режим доступа: http://www.stapelia2784.livejournal.com.
15. Ташла и Тимашевы (Кучаргинский информцентр). Режим доступа: http://www.kugvesti.wordpress.com.
16. «Дом Тимашевых». Режим доступа: Сайт Министерства культуры, общественных и внешних связей Оренбургской области. http://www.kuitura.orb.ru.
17. Антонов-Овсеенко А. Театр Иосифа Сталина. Москва: «Грэгори-Пэйдж», 1995.
18. Радзинский Э.С. «Сталин». М.: «Вагриус», 1997.
19. Бажанов Б. Я был секретарем Сталина. Режим доступа: http://www.wattpad.com.
20. Бушков А.А. Сталин. Ледяной трон. Режим доступа: http://www.wattpad.com.
21. Парнов Е.И.. Заговор против маршалов. Книга 1. М.: 1999.
22. Парнов Е.И. Тайны истории в романах, повестях и документах. М.: Терра, 1997.
23. Черушев Н.С. 1937 год: Элита Красной Армии на галгофе. М.: «Веге», 2003.
24. Симонов К. Глазами человека моего поколения. Москва: «Правда», 1990. 427 с.
25. Гуль Р.Б. Красные маршалы. М.:Молодая гвардия, 1990.
26. Васильева Л.Г. Кремлевские жены. Москва, 2008.
27. Ресин Александр. Дело врачей образца 1933 года. Режим доступа: https://www.proza.ru.
28. Мелентьев М.М. Мой час и мое время: Книга воспоминаний. СПб.: «Ювента», 2001. 776 с.
29. Тополянский В.Д. Доктор Д.Д. Плетнев. Репрессированная наука. Под ред М.Г.Ярошевского. Л.: Наукв, 1991.
30. Савченко А. Из редакционной почты. Семь лет рядом со Львом Гумилевым. Новый мир. 1996;2:240-250.
31. Поповский Марк. Дело академика Вавилова. Москва: «Книга», 1991. 304 с.
32. Стенограмма Бухаринско-троцкистского процесса 2-12 марта 1938 года. Режим доступа: https://www.hrono.ru.
33. Поповкин Т. Л.Н.Толстой и его близкие на любительских фотографиях домашнего врача Д.В.Никитина. Режим доступа: https://www.tolstoy-lit.ru.
34. Врач Льва Толстого и Архангельский медицинский университет. Режим доступа: https://www.Zen.yandex.ru.
35. Тополянский В.Д. Доктор Никитин. Новое время, 2003, №38.
36. Толстая А.Л. Дневник 1903 года. Режим доступа: https://www.magazines. gorky.media.
37. Агафонов В.М., Боголицын Ю.Т. Личный врач Л.Н.Толстого (к 125 летию со дня рождения Д.В.Никитина). Северный государственный медицинский университет (Архангельск). Экология человека. 1999:3.
38. Стариков Н.В. Сталин после войны. Книга 1. 1945-1948. Издательский дом «Эксмо», 2019. 390 с.
39. Стариков Н.В Сталин после войны. Книга 2. 1949-1953. Издательский дом «ЛитРес», 2020. 380 с.
40. Сопельняк Б.Н. Голгофа XX века. В 2х томах. Москва: Терра-Книжный клуб, 2001.
41. Сопельняк Б. Н. Палачи сталинской эпохи. Москва, 2006.
42. Родос В.Б. Я – сын палача. Воспоминание. Москва: ОГИ, 2008. 655 с.
43. Смыслов О.С. Генерал Абакумов. Всесильный хозяин СМЕРШа. Москва, 2005.
44. Тельман В.Н., Наймов В.П., Плотников Н.С. Лубянка. Сталин и МГБ СССР. Март 1946 – март 1953. Документы. Под общей редакцией академика Яковлева А.Н. Москва: МФД: «Материк», 2007. 656 с.
45. Ратьковский И.С., Ходяков М.В. История Советской России. Режим доступа: https://www/bibliotekar.ru/sovetskaya-rossiya/75.htm.
46. Пихоя Р. Социально-политическое развитие и борьба за власть в послевоенном Советском Союзе (1945-1953 гг). Режим доступа: https://ricdor.org/history.
47. Смирнов С.С., Ортенберг Д.И., Симонов К, Воробьев Е., Песков В. И другие. Маршал Жуков, - Каким мы его помним. Москва: Издательство политической литературы, 1989. 415 с.
48. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. В 3х томах. 11-е издание. М.: «Новости», 1992.
49. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. В 2х томах. М.:Олма-Пресс, 2002.
50. Жирнов Е. В.Абакумов. На доклад в Кремль он ездил на машине Гиммлера. Комерсант-Влассть, 2002:19.
51. Рыбас С.Ю. Глава 6. «Дело авиаторов» - еще один удар по Маленкову. В книге «Московские против Питерских. Ленинградское дело Сталина». Издательство «Алисторус», 2013. 256 с.
52. Ежелев А. Душное лето 46-го. Как принималось Постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград» с комментариями Вениамина Каверина. Газета «Известия», 1988 год, № 142, 21 мая.
53. Лисочкин И., Кирсанова А.И. «Ленинградское дело» - чем оно было в действительности. Газета «Ленинградская правда», 1988 год, № 114.
54. Рыбас С.Ю. «Московские против Питерских. Ленинградское дело Сталина». Издательство «Алисторус», 2013. 256 с.
55. Рыбас С.Ю. Глава 14. Агентурно-оперативная разработка «Скорпионы». Коррупция в Ленинграде. В книге «Московские против Питерских. Ленинградское дело Сталина». Издательство «Алисторус», 2013. 256 с.
56. Ленинградское дело. 1 января 1948 – 1 января 1949. История РФ. Режим доступа https://histrif.ru/lenta-vremeni.
57. Хлевнюк Олег. Сталин. Жизнь одного вождя. Изд.: Литагент «Corpus», 2005.
58. «Ленинградское дело» или чистка партии? Режим доступа: http://www.zen.yandex.ru.
59. «Ленинградское дело»: привилегированная жизнь «ленинградских вождей» в первые послевоенные годы. Режим доступа: http://svom.info.
60. Кутузов В.А. «Ленинградское дело»: реабилитация. (Из постановления Президиума ЦК КПСС «О деле Кузнецова, Попкова, Вознесенского и других» от 3 мая 1954 г.). Университетские Петербургские чтения: 300 лет Северной столице. Сборник статей. СПб, 2003.
61. Смирнов А.П. Судьбы людей. «Ленинградское дело». Спб.:Норма, 2009.
62. Кузнечевский В.Д. «Ленинградское дело. Советские против русских. Стаинский удар по Питерским. Изд.:Книжный мир, 2019.
63. Портрет поколения Н.И.Шульгина. «Ленинградское дело»: пора ли снимать кавычки? Мнение архивиста Г.В.Костырченко. Режим доступа: http://www.stalinism.ru.
64. Старков Б. А. Борьба с коррупцией и политические процессы во второй половине 1940 х годов. Сборник. Исторические чтения на Лубянке. Москва, 2001.
65. Болдовский К.А. Денежная реформа 1947 г. и ленинградский партаппарат. Вестник Санкт- Петербургского университета. 2013;4:175-184.
66. Маленков против Жданова. Игры сталинских фаворитов – портал История РФ. Режим доступа: 67. Баландин Р.К. Маленков Третий вождь Страны Советов «Ленинградское дело». Режим доступа: https://history.wikireading.ru/221561.
68. Баландин Р.К. Маленков Третий вождь Страны Советов «Объявление войны коррупции». Режим доступа: https://history.wikireading.ru/221535.
69. Ваксер Л.В. Шестьдесят лет так называемого «Ленинградского дела». Итоги изучения и новые аспекты. Журнал КЛИО. Издательство ООО «Полторак», Санкт-Петербург, 2010: 115-123.
70. Сушков А.В. "Ленинградское дело": генеральная чистка "колыбели революции". Екатеринбург, 2018.
71. Рубенштейн Джошуа. Разгром Еврейского антифашистского комитета. Перевод с английского Высоцкого Л.Н. Санкт-Петербург: Академический проект, 2002. 138 с.
72. Альтман И.А. Еврейский антифашистский комитет в СССР, 1941-1948: Документальная история. Москва: Международные отношения. 1996. 423 с.
73. История РФ. Дело Еврейского антифашистского комитета, 1 января 1948 г. Режим доступа: https://www.histrf.ru.
74. Бессмертный барак. Ночь казненных поэтов. Режим доступа: https://www.bessmertnybarak.ru.
75. Костырченко Г.В. тайная политика Сталина: власть и антисемитизм. Москва: Международные отношения. 2003. 784 с.
76. Дело Еврейского антифашистского комитета № 2354. Обвинительное заключение от 03.04.1952. Центральный архив ФСБ РФ.
77. Костырченко Г.В. Сталин против «космополитов». Власть и еврейская интеллигенция в СССР. Москва: Российская политическая энциклопедия, 2010. Спецсообщение Министра МГБ Огольцова С.И. Берии Л.П. 18 марта 1953 г. «Об обстоятельствах проведенной операции по ликвидации главаря еврейских националистов Михоэлса в 1948 г». Режим доступа: http://www.rubezh.eu/Zeitung/ 2008/01/11.htm.
78. Баландин Р.К. Маленков Третий вождь Страны Советов «Дело врачей». Режим доступа: https://history.wikireading.ru/221541.
79. Непомнящий Н.Н. Величайшие загадки XX века. Дело «кремлевских врачей – убийц». Режим доступа: https://histoty.wikireading.ru/221541.
80. Чем болел Сталин. Режим доступа: http://www.rosbalt.ru.
81. Жуков Ю. Н. Настольная книга сталиниста. Дело врачей. Режим доступа: https://history.wikireading.ru/35368.
82. Мухин Ю.И. Убийцы Сталина. Главная тайна XX века. Дело врачей. Режим доступа: https://history.wikireading.ru/49151.
83. Млечин Л.М. Сталин. Наваждение России. «Дело врачей». Режим доступа: https://history.wikireading.ru/71651.
84. Соколов Б.В. Убийство Берии, или Фальшивые допросы Лаврентия Павловича. «Дело врачей». Режим доступа: https://history.wikireading.ru/140554.
85. Соколов Б.В. Иосиф Сталин – беспощадный созидатель. «Дело врачей»: начало и конец. Режим доступа: https://history.wikireading.ru/212583.
86. Борис Александрович Петров (к 90-летию со дня рождения). Хирургия. Журнал имени Н.И.Пирогова. 1988;9: 3-6.
87. Петровский Б.В. Хирург и жизнь. Москва: «Медицина», 1989. 317 с.
88. Федоров В.Д. Жизнь хирурга. Москва: «Дедалус», 2002. 263 с.
89. Рапопорт Я.Л. На рубеже двух эпох. Дело врачей 1953 года. Москва, 1988. 271 с.
90. Кадровый состав органов государственной безопасности СССР. Режим доступа: https://www.nkvd.memo.ru.
91. Архив Александра Н.Яковлева – База данных документов. Режим доступа: https://www.alexanderyakovlev.opg.
92. Потемкина Елена Васильевна. 93. Лелио Зено. Проблема травматологии. Новый хирургический архив. 1932;26(4-5):100-113.
94. Лелио Зено. Режим доступа: http://www.semiologiaclinica.com.
95. Лелио Зено. Режим доступа: http://www.ior.com.ar.
96. Кузьмин И.В. Советская травматология и Лелио Зено. Режим доступа: http://www.ikzm.narod.ru.
97. Лелио Зено. Социлизация и национализация медицины. Режим доступа: http://www.ikzm.narod.ru.
98. Путеводитель по России. Кориез. Режим доступа: https://russo-travel.ru/info/poselok-Koreiz.
99. Симоненко В.Б., Валь В.В. Маршал военной медицины. Клиническая медицина. 2015; 93(5): 17-21.
100. Симоненко В.Б. Выдающиеся деятели советской военной медицины. М.: ЦВКГ имени П.В.Мандрыка; 2009.
101. Смирнов Е.И. Война и военная медицина. М.: Медицина; 1979.
102. Смирнов Е.И. Медицина и организация здравоохранения. М.:Медицина; 1989.
103. Смирнов Е.И., Лебединский В.А., Гарин Н.С. Эпидемический процесс. М.:Медицина; 1980.