Питер и петербуржцы

Знакомство с Ленинградом у меня состоялось в 70-е годы. Хорошо помню те трепет и радость, охватившие меня, на Невском проспекте. Я читал таблички, сообщающие о легендарных людях, живших и творивших вот в этих самых домах с «архитектурными излишествами». Солнце освещало купола соборов. Было желание увидеть прелести города-музея сразу все и сейчас, т. к. на командировку выделили буквально пару дней. К тому же приходилось тратить время и на работу...
Теоретически я был подготовлен к поездке и наметил места, осмотр которых был обязателен. Правда, охватить Зимний дворец и Эрмитаж с его 365-ю залами практически было невозможно. Вставать в очередь в Кунсткамеру было бесперспективно. Храм Спаса-на-Крови перманентно реставрировался. Гулять по Летнему саду и на Марсовом поле было тоже радостно. А не попасть в Петергоф-это вообще терялся бы смысл всей командировки. Питер посещают 7 млн. туристов в год не зря. Вот и я, получая удовольствие от увиденного, бродил по его историческим местам, завидуя самому себе. Особо восхитил Медный всадник. Мне, инженеру-механику, было интересно, как справились с этим гранитным «Гром-камнем», как удолось устойчиво установить эту бронзовую прелесть?!
Зная, в каких муках рождался Питер и что ему пришлось пережить за 300 лет, я понимал, чего стоило питерцам сохранить  эту красоту. Наводнения, революции, блокада, бомбёжки и неудержимое желание петроградцев разрушить «до основания»-всё это пережил, выстоял город-герой. Вот и этот Медный всадник, напоминающий о «проклятом царизме», был чудом спасён А.Бенуа в 1917-м году. Сегодня представить Сенатскую площадь без этого шедевра невозможно.
Питером можно бесконечно восхищаться и любоваться им. Но меня всегда интересовали и люди, живущие в этих домах с каминами, паркетами и потолками, высота которых затрудняла замену люстр. А ещё интереснее пообщаться с теми, кто родился в С.-Петербурге, пожил в Петрограде и Ленинграде и остаток жизни провёл опять в С.-Петербурге.
Удача улыбнулась мне, когда я познакомился с новыми соседями. Да, получив долгожданные, выстраданные ключи от новой квартиры и в процессе её ремонта мы успели подружиться с соседями по площадке. Это была пожилая пара, о которой грех не рассказать.
Но до этого, став ленинградцем и прожив в этом чудо-городе четыре года в съёмной квартире, я стал за собой замечать, что мой Ленинград стал для меня менее симпатичен. Я ходил на работу, тискался в метро, таскал везде этот зонт и т. д. Город стал для меня рабочим и уже не производил ТАКОГО уж впечатления. Правда, иногда вспоминалось выражение моей однофамилицы-Фаины Раневской по поводу портрета Моны Лизы. То есть Питер может уже сам выбирать на кого производить впечатление, а на кого-нет. А что касается горожан, то именно благодаря своим новым соседям, я опять стал осознавать, что живу среди интересных, культурных людей. А чего стоили посещения спектаклей БДТ, концерты таких певцов, как Мирей Матьё, Демис Руссос, а просто встреча в Гостином дворе с Аркадием Райкиным, с которым простоял в очереди минут десять, не зная «что дают»!
Тесное знакомство с соседями было неизбежно, т. к. перед вселением в наши новые квартиры мы активно помогали друг другу физически и советами. Дело в том, что 137-я серия считалась у строителей лучшей в смысле планировки. С точки зрения новосёлов эта серия была дорогой и требовала доработок. Открытая проводка, пластмассовые плинтусы и отсутствие дверных проёмов в санузлах-это только малая часть проблем, предоставленная нам архитекторами и строителями. После капремонта наших жилищ мы много общались, узнавая поближе друг друга. Доверительное отношение и моё любопытство позволили представить их сложный и интереснейший жизненный путь. Проанализировать их рассказы я предлагаю тебе, уважаемый читатель.
Нина Михайловна Головина родилась при царе в С.-Петербурге в семье бухгалтера. Семья жила в квартире из семи комнат. Домочадцев было больше, чем в такой же квартире, как  у профессора Преображенского-родители, Нина, брат и домработница. Мама не работала, часто болела, да и домработницей нужно было кому-то руководить. Раз в год ездили подлечить маму в Европу. Зарплата бухгалтера была выше, чем у рабочих, получавших в среднем 22 рубля. Бутылка водки стоила 60 копеек, т. е. дорого. Трезвенники жили довольно пристойно. На солидных предприятиях имелись свои санатории. Рабочие могли раз в год свои отпуска провести в них бесплатно целый месяц. В 1918-м году семье пришлось потесниться, т. к. в пяти комнатах расположились семьи петроградцев. Домработница продолжала жить в одной из этих пяти, но работала уже в другом месте.
С детства Нина Михайловна умела с юмором и стойко переносить всякие неурядицы, преодолевать трудности. Во время войны, как и многие ленинградцы, она дежурила на крышах домов. Они тушили фугасы и сообщали о неразорвавшихся снарядах, которые нужно было срочно обезвреживать. Там однажды произошёл взрыв и осколок снаряда угодил ей в лицо. На общую привлекательность Нины Михайловны шрам не повлиял. После войны она ещё пару раз вышла удачно замуж. До последних дней жизни Нина Михайловна посещала косметолога, интересовалась модой, была интересной собеседницей.
Её муж-Феликс Алексеевич не был коренным питерцем, но т. к. значительную часть своей жизни он прожил в этом замечательном городе, то считал себя по праву (да и по существу) носить этот титул, титул питерца. А ещё он являлся ветераном войны, партии и труда. Между собой мы называли его «адмиралом», хотя  он закончил службу в звании капитана второго ранга. До адмирала дотянуться ему помешало происхождение и знание иностранных языков. Но всё по порядку.
Родители Феликса Алексеевича были шведами, но жили в России. Там, в сибирской тайге, родились Феликс и его брат. В доме говорили свободно на трёх языках. Отец был отличный стрелок и удачный охотник. Однажды его точный выстрел в глаз белого соболя позволил семье купить большой дом и бочку с порохом. Белый соболь-жемчужина сибирской тайги. Со времён Мономаха из его меха шили шапки для самодержцев и «в свободную продажу не поступал». Брат Феликса Алексеевича стал профессором, автором учебников и преподавателем университета. Феликс Алексеевич связал свою жизнь с морфлотом. В мореходном училище он познакомился с «тем самым» А.И. Маринеско. Это его подводная лодка в 1945-м году отправила на дно судно немецко-фашистского флота «Вильгельм Густлофф». На судне высотой с 15-тиэтажный дом находились 9000 человек. Историки назвали эту атаку «атакой века». А имя эта махина получила дабы увековечить память о Вильгельме-лидере швейцарских нацистов, антисемите, которого в 1936-м году «замочил» еврейский студент бернского университета. В Германии был трёхдневный траур. На его похоронах была вся верхушка Третьего Рейха, включая четырёх на букву «г»-Гитлера, Геббельса, Гиммлера и Геринга. Память увековечена... А Маринеско  получил звание Героя Советского Союза посмертно, так и оставшись капитаном третьего ранга. Но это уже другая история.
В 1939-м году Феликс Алексеевич был в звании капитана второго ранга, когда к его дому подъехал «чёрный воронок». Пока он сидел в тюрьме, выяснялось чей он шпион. Это было трудно, т. к. он знал несколько иностранных языков и никто на него не «настучал». Через пару дней его отпустили. За эти дни он поседел и до конца своей жизни оставался капитаном второго ранга.
К нашим соседям часто приходили гости. Это были ветераны войны, настоящие адмиралы с огромной массой наград. Они вспоминали свою лихую молодость, обсуждали свои проблемы. Конечно, они, победившие Германию, не стояли в очереди за немецкой обувью фирмы «Саламандра» или за гречей со шпротами. Но одна из обсуждавшихся проблем мне запомнилась.
Дело в том, что будучи любознательным с детства, я в коридоре нашей школы возле стенда с портретами героев гражданской войны обратил внимание, что умирали они молодыми в конце 30-х годов. Такое совпадение меня насторожило. Этот мучивший меня вопрос о смертях героев я задал на уроке истории учительнице. Она смутилась, ничего не ответила. Спасибо, что не слукавила.
Запомнившаяся проблема была связана с одной дамой, пришедшей в гости к нашим соседям. А так как Нина Михайловна и Феликс Алексеевич без нашего с женой присутствия свои встречи ветеранов даже не начинали, то и мы узнали и поучаствовали в обсуждении проблемы этой дамы. Её отец-маршал Блюхер В.К. , герой гражданской войны, был забит на Лубянке во время разбирательства его «преступлений». Его родные автоматически превратились во «врагов народа». Им «доставалось» до самой реабилитации маршала. И вот, когда маршал стал опять героем, к семье его дочери стали предъявлять претензии по поводу местожительства. Её достали просьбой о переезде на улицу им. Блюхера из её удобной, благоустроенной квартиры.
То, как общались эти люди, тоже достойно внимания. Умению слышать и слушать, не перебивая, даже, если с чем-то не согласен, видимо их учили ещё до революции. Вспоминается неповторимый М. Жванецкий с рассказом «Трудности киношников». Фразы «Я разорён», «В Париж срочно» им бы удались исключительно всем. Они уважали друг друга и ценили возможность общения... С каждым годом их становилось всё меньше.
Феликс Алексеевич ушёл как-то внезапно. Он никогда не жаловался ни на здоровье, ни на развитый социализм. То, что произошло с СССР после перестройки, он (на его счастье) не узнал. Нина Михайловна стойко перенесла эту невосполнимую потерю. Вскоре мы уехали с родными в Израиль. Были с ней на связи. Через 11 лет мы встретились с ней. Она очень сдала, была взволнована накануне предстоящей операцией. В квартире на стенах висели те же картины и фотографии её и Феликса Алексеевича. Ни мы, ни её невестка не могли поднять ей настроение. Все понимали, что это наша последняя встреча.
Город был весь перерыт. Шла подготовка к 300-летию. Погода была по-осеннему дождливая, что тоже не радовало.
По приезде домой мы узнали, что Нина Михайловна умерла во время хирургической операции. Она ушла тихо, не придя в себя после наркоза.
 Вот таких замечательных соседей в этом чудо-городе нам посчастливилось повстречать. Многие страны мы повидали, многие города. А красивее и интереснее Питера так и не увидели. Такие люди, как Нина Михайловна и Феликс Алексеевич, сделали его таким уникальным и неповторимым.