Про коллег-осводовцев

       Нежаркое августовское солнце, утратившее к вечеру последние остатки дневной силы, беспечно млело над очень далёкой закраиной синего морского простора. А здесь, у противоположной, ближней кромки моря, на прибрежном пляже, в рассеянных предзакатных лучах главного всепланетного светила млели курортники обоего пола. Женщины возлежали на пластмассовых топчанах и делали вид, что кроме моря и солнца их ничего не интересует, а мужчины, уже изрядно подуставшие от моря и солнца, не скрывали своего интереса к женщинам.
       Понятное дело, мужской интерес адресовался не дамам – целллюлитоносительницам. В сектор обстрела меткоглазых любителей наружных женских прелестей попадали, конечно же, точёные фигурки длинноногих красоток с близкими к телесной классике типоразмерами. Достаточно было какой-либо такой особе встать с лежака, подойти к полоске морского прибоя и грациозно опустить ножку в набегающую волну, как особы другого пола с тестикулами промеж ног тут же начинали прощупывать глазами каждый участок её загорелой упругой стати. От излишне липкой мужской назойливости красавицы  отмывались в солёной морской воде.
       В тот вечер, однако, море не спешило дать старт массовым очистительным процедурам. Полуметровые волны шумно выкатывали на берег тревожное предупреждение «не входи – можешь не выйти»! На флагштоке спасательной вышки под частыми порывами ветра трепетал лоскут красной ткани. Пунцовый цвет флажка отвращал пляжную публику от возможного желания поплескаться в неспокойном море и крупной вероятности по достоинству оценить работу местных спасателей. В команду этих специалистов входили двое мужчин отнюдь не брутального вида и спортивного телосложения: первый – обременённый тугой выпуклой складкой вкруг живота грузноватый парень лет двадцати пяти, второй – напротив, чрезмерно худощавый темноволосый юноша.
       Обиталище спасателей хоть и находилось на отшибе приморского пляжа славного грузинского города Батуми, ничем, однако, не отличалось от сооружений подобного рода в центральной его части. Дощатая будка, «скворечня» в просторечии, возвышалась над землёй метра на три – ровно настолько, чтобы с её огороженной верхотуры можно было заметить злостных нарушителей правил поведения на воде – в данной ситуации пренебрежение ими автоматом влекло бы за собой весьма нехорошие последствия. К счастью, ощутить на себе всю их непомерную тяжесть желающих среди пляжного люда не находилось, и спасатели, успокоенные этим обстоятельством, лениво перебрасывались в карты, изредка удостаивая зону своего профессионального внимания беглыми взглядами.
       Море по-прежнему мерно вздымалось и волны с неубывающей энергией окатывали галечное прибрежье, когда на пляже появилась немолодая супружеская чета. В том, что отношения между женщиной лет пятидесяти и мужчиной примерно того же возраста имели под собой не легковесную, а твёрдую матримониальную основу, убеждало ласковое словцо, которое галантный кавалер через раз ввёртывал в очередное дежурное обращение к своей спутнице: «Жёнушка, а море сегодня бурливое», или же – «Не забыть бы , жёнушка, купить антикомариный крем», а также – «Сдаётся мне, план на сегодня у тебя обычный, жёнушка».
       «Жёнушка» в знак согласия со своим благоверным молча кивала головой и почёсывала плечи с бугристыми следами активной деятельности кровососущих насекомых. У внушительной величины гладкобокого валуна, удачно декорировавшего унылую галечную сплошь, пара остановилась. Женщина разоблачилась, явив свету и мужу довольно неплохие формы своей хорошо сохранившейся фигуры. Свет никак не отреагировал, а муж, оттянул и тут же отпустил прорезиненную тесёмку купальника жены, деланно при этом улыбнувшись:
       - Не стареешь, жёнушка!
       - Уймись, Отелло! – урезонила жена мужа, внешне, во всяком случае, ничем не походившего на бессмертного шекспировского героя: волосы на голове не курчавились, а кожу не тронул даже загар средней лёгкости.
       Впрочем, малозагадочную причину такого семейно-адресного обращения ожидаемо тут же объяснил сам адресат:
       - Да я тебя, жёнушка, если и ревную, то только к морю…
       - Господи, как же неинтересно жить с такой безупречной репутацией, Ростик! – вздохнула жена, впервые назвав мужа по имени. – Кухня, уборка, работа – каждый день, а море – пару недель в году!.. Да ещё под твоим всевидящим оком! До измен ли мне в пятьдесят с хвостиком?!
       - Не знаю, не знаю. – почему-то уклончиво ответил Ростик. – Лет тридцать назад, помню, Евтушенко взахлёб цитировала!.. Как там у него?!  «Едут сдобные москвички к морю отдыхать…». «И упругая пружина рвётся из трусов…».
       - Вот эта бесстыдная вторая строчка к Евтушенко отношения не имеет. Народ досочинил.
       - Да брось ты, Глаша! – муж Ростик не собирался сдавать позиции. – И строчка его, и сам он в
молодости бабами только и вдохновлялся, как все поэты нормальные.
       - Нет, в своих стихах он до пошлости не опускался, да будет тебе, Колкин, известно! – супруга Ростика с таким нечастым ныне именем, назвав теперь мужа по фамилии, продолжила гнуть свою линию.
       - А про пружину в трусах – и не пошлость вовсе! – резко отпарировал Ростик Колкин. – Эта сермяжная правда жизни, переданная через призму поэтического восприятия нестандартных частностей шикарного отдыха на море!
       - Частности как раз стандартные. - заметила жена Глаша, явно не сражённая наповал аналитическими способностями мужа по части литературной критики.
       Обнаружив в ответе жены достаточную осведомлённость о разных сторонах сермяжной правды жизни в условиях обыкновенной курортной «расслабухи», муж Ростик предпочёл принципиальным возражениям молчаливую устремлённость своего взгляда в бескрайнюю морскую даль. Затем взгляд его переметнулся на небо, скользнул по низким клочковатым облакам и вновь опустился книзу, дабы убедиться, насколько благополучно добрались до прибойной кромки моря ноги любимой жены, на лодыжках, увы, уже заметно опутанные сеточкой мелких синеватых прожилок.
       - За буйки не заплывай, Аглая! – неизменное в большинстве подобных случаев решительное напутствие мужа прозвучало уже после того, как ноги любимой жены осторожно внесли в море всё то, что располагалось выше них, включая белую матерчатую панамку на самом верху.
       Аглая умело преодолела бурный накат первой прибрежной волны и медленными сажёнками
поплыла в направлении одного из помянутых мужем ограничителей отведённого купальщикам водного пространства. Тёплая встреча белой панамки и красноголового большого буя невольно приковала к себе внимание пляжной публики: и кто это там в такое почти очевидное предштормье взахлёст обнимается с пенопластовым кругляшом?! Дамы заинтересованно вытянули шеи, мужчины поприподнялись со своих лежаков – никому не хотелось упустить из виду  детали развития неожиданного сюжета, достойного кисти самого Ованеса Айвазовского. Этнических земляков великого крымского мариниста , каждодневно прибывающих к морю поездом Ереван – Батуми, собралось в тот вечер на пляже преизрядное количество. Гортанные переливы библейского праязыка безупречной месроп-маштоцкой выделки, посредством которого по догадке самого Джорджа Гордона Байрона изъяснялись боги, неслись над пляжем от одного зонтика к другому. Углублённо читавший газету под таким цветастым сооруженьицем пожилой лысоватый армянин резко оторвался от бесполезной печатной информиностранщины и воззрился на реальное действо перед его глазами.
       Отчаянная пловчиха Аглая нехотя рассталась с буем-макроцефалом и теперь уже размеренным флотским брассом всё дальше уходила в открытое море. Белая панамка покачивалась на волнах, то исчезая, то появляясь вновь, почти в такт громко озвучиваемым переживаниям пожилого лысоватого армянина:
        - Ай, мама-джан, куда тебя понесло! И зачем так рисковать жизнью? Вторую Бог уже не даcт!
       Бог, похоже, пока не собирался лишать пловчиху Аглаю и первой, когда-то при рождении подаренной жизни. Вероятно, Всевышний был не против лишнего наглядного доказательства очередной научной теории зарождения жизни в водной среде, тем более, что оно, лишнее доказательство в лице отчаянной пловчихи Аглаи не входило в роковое противоречие с Его безусловным первоавторством. Он, и только Он, Демиург- Создатель проимпульсировал возникновение всего сущего – земли, воды, человека, и не велика беда, коль хрен знает какого колена нынешние человеческие потомки в утеху себе измышляют всяческие версии: то жизнь посредством мощного большого взрыва сорганизовалась, то человек от обезьяны произошёл, то, возможно, по некоторым данным, от дельфина…
       Как бы там ни было на самом деле, но пожилой лысоватый армянин оказался в тот день единственным на батумском пляже человеком, обеспокоившимся положением пловчихи Аглаи до такой степени, что решил подключить к разрядке напряжённой ситуации береговую службу спасения. Служба спасения мирно посапывала на верхней площадке смотровой вышки среди разбросанных на столе карт, жестянок из-под «кока-колы» и недоеденных хачапури.
       - Что такое? Что случилось? – сопроводил свой резкий подскок с лежака встревоженным вопросом старший по возрасту грузноватый спасатель, коего разбудил, благо, не крик утопающего, а лёгкий толчок в плечо поднявшегося на вышку пожилого лысоватого армянина. Он почему-то первым делом представился и тут же отрывисто зачастил:
       - Я – Гурген Ашотович! Там человек в море!  Женщина заплыла дальше некуда! Утонуть может, бедняга! Вернуть бы назад надо!..
       Тревожное сообщение Гургена Ашотовича не выкликнуло у грузноватого спасателя никакого позыва к решительным действиям.
       - Где она? – поинтересовался спасатель и сразу же ответил сам на свой вопрос, углядев в морской дали колыхавшееся на волнах белое пятно: - А вон та, в белом чепчике…
       Гурген Ашотович счёл нужным поправить спасателя необходимым на его взгляд уточнением:
       - Это не чепчик. Это – панама.
       - Пусть панама будет, - согласился спасатель, приставил раструбом обе руки ко рту и всю силу лёгких вложил в громкий повелительный призыв:
       - Белая панама, сейчас же плывите к берегу!
       Силы лёгких хватило только на то, чтобы здесь же, на флагштоке сидевшая белая чайка встрепенулась и полетела над морем в сторону белой панамы.
       - У вас что, мегафона нет? Или рупора на худой конец?! – возмущённо спросил Гурген Ашотович.
       - Мегафон в починке. А конец у меня не худой, и на него вместо рупора презерватив имеется –
откаламбурил спасатель.
       - Ночь тебе в помощь и девочек без триппера! – отреагировал на грубоватый каламбур спасателя Гурген Ашотович и тут же прибавил: - Русский язык хорошо знаешь. Где научился?
       - Мама с папой научили. Батуми научил. – ответил спасатель.
       - Умные люди твои мама с папой. Но человека спасать надо! Ты, может, катер из центра вызовешь! Ну не катер, так гидроцикл хотя бы какой-нибудь! У нас на Севане с этим полный порядок. – Гурген Ашотович запнулся в нерешительности закончить свою тираду тем образом, каким он её всё-таки через мгновение и закончил: - Я, кстати сказать, зампредседателя Общества спасения на водах Армении. Бывший, правда. Сейчас на пенсии. Овсепян – моя фамилия. Да кто теперь помнит советский ОСВОД?!               
        Глаза спасателя от неожиданного удивления расширились, игривое настроение сменилось серьёзным, и он, скупо расходуя слова, врастяжку произнёс:
       - Ну почему же! Я кое-что знаю. Мой отец Илларион Кутидзе батумский ОСВОД инспектировал. Вот и доинспектировался!..
        - Что, уволили? В связи с несоответствием? – спросил Гурген Ашотович.
       - Нет. Я родился, Григорий Кутидзе. – усмехнулся спасатель.
       Рассекречивать загадку рождения своего собеседника Гриши Кутидзе и увязывать этот факт с работой его папы в давно приказавшем долго жить советском ОСВОДе в планы Гургена Ашотовича, конечно же, не входило. Пламенного армянского ветерана-осводовца заботила участь белой панамы, по-прежнему то смутно видневшейся на водной глади, то напрочь исчезавшей в мареве рассеянного морского заката.
       Волны между тем ослабили свой былой натиск на пляжное галечное прибрежье. Они теперь едва докатывались до передвинувшихся ближе к воде – со второй линии на первую – стройноногих фифочек. Одна из них, шатенистая молодица в закрытом красном купальнике с округлостями в районе груди как минимум четвёртого размера даже осмелилась войти в море, предусмотрительно опоясавшись спасательным кругом весёлой розовой расцветки.
       Гриша Кутидзе как истинный батумский приколист, хоть и кочующий уже от бесшабашной юности в сторону сравнительно рассудительной зрелости, всё ещё любил иногда отдать дань своим давним пляжным развлечениям. Вот и сейчас пролетевший над пляжем его предупредительный оклик пристопорил отплывшую было от берега пышногрудую девицу. Куда же плыть, если со спасательной вышки несётся: «Милые женщины! Будьте осторожны! Местные медузы особенно агрессивно реагируют на красный и розовый цвет ваших купальников»!
        Безобидно-иронический смысл шутки Гриши-насмешника дошёл до девицы уже после того, как она выбравшись на берег и погрозив ему пальчиком, обнаружила полное отсутствие медуз поблизости, а у себя – неожиданную пропажу чувства юмора.
       - Ловко ты её из воды выманил, – сказал Гурген Ашотович и вернулся к теме, терзавшей его пылкую душу  нестареющего осводовца: - А что если и с белой панамой так же!..  Только мощный мегафон нужен.
       - Вообще-то, смотрите, море стихает. Волна уже неопасная. Можно даже другой, мирный флажок вывешивать, - ответил Гриша Кутидзе, что-то по-грузински сказал своему напарнику, который всё это время безмятежно дремал в плетёном кресле, и вновь обратился к Овсепяну: - Да уладим мы эту проблему с белой панамой! Минут двадцать понадобится. А вы пока вон у того мужичка поинтересуйтесь, чего он жену в такой дальний заплыв одну отпускает?! Поплыли бы вместе!
       Гурген Ашотович по природе своей был, что называется, добр, доверчив, строг, но справедлив, ко всему прочему находился уже в известном возрасте, когда поведение именно такого человека определяется не столько рамками приличия, сколько стремлением не изменять годами выработанному твёрдому пониманию этой самой справедливости. И рамки приличия здесь очень часто не являлись для него непреодолимым препятствием. Гораздо более серьёзным препятствием для товарища Овсепяна были три десятка метров, отделявших его от прикорнувшего на пляжном лежаке мужчины, на которого указал Гриша. Протопать это расстояние по мелкой гальке Овсепян должен был во «вьетнамках», не по размеру большущих и постоянно норовивших соскользнуть с его нижних конечностей. Успешно, без потерь справившись с этим обязательным предприятием, Гурген Ашотович подшкандыбал  к предмету своего внезапно возникшего интереса и обратился к нему без всяких прелиминарных околичностей:
       - Негоже, товарищ, подвергать свою супругу такой серьёзной опасности. Одна в открытом море! Неужели вам не страшно?!
       Ростислав Колкин, а это, конечно же, был он, взглянул на подошедшего товарища жалостливым взором зазря обвиняемого человека, тщетно выпрашивающего у судей объективного рассмотрения своего дела. Гурген Ашотович даже присел – и под этим взглядом, и под собственным весом, - по щиколотки уйдя в зыбучую гальку и рискуя оставить в ней свои большеразмерные «вьетнамки».
       - Это вам Гриша напел про маму?  - спросил Ростик. – Он у нас шутник ещё тот! Но иногда невпопад шуткует!..
       - Про какую маму? – лицо Гургена Ашотовича вытянулось в перезрелую грушу.
        - Про свою, Аглаю Кутидзе, - жену его папы. Теперь мою, – Аглаю Колкину, кстати сказать, чемпионку Европы по плаванию на открытой воде – отчеканил Ростислав.
          Подбородок Гургена Ашотовича  опустился ещё ниже, а рот без каких-либо мускульных усилий открылся сам по себе:
       - Постойте, постойте! Что-то я в толк не возьму! Выходит, это его мать в километре от берега  плещется?!.
       - Да где же тут километр? Метров четыреста будет, не больше, - определился со своим мнением Ростик. -  Чепуховое расстояние. Аглая в 97-ом Босфор переплыла – вот это дистанция! А тут она просто сыну помогает.
       - Не понял! - мотнул головой Гурген Ашотович. - В чём помогает и как?
       - Как – видно невооружённым глазом, а в чём – так это в получении месячных премиальных. Спасателей местная мэрия слабо, но всё-таки денежками поощряет за спасение утопающих, - пояснил Ростик. – Вот Аглая нет-нет да и сымитирует несчастный случай, а Гришка с напарником вроде как её спасают, чтобы им там в ведомости грошиков накапало поболее… Малость, но все же деньги!..  Зарплата-то пустяшная…  Да и работа сезонная, в октябре – финиш, и зубы на полку до самого лета!..
       Неожиданные откровения Ростислава Колкина должны были ввергнуть осводовца Овсепяна если не в глубокий шок, то хотя бы в лёгкое эмоциональное расстройство. Как же: доискивался справедливости, а налицо – всё те же, старые как мир, кипеш и провокация! Гурген Ашотович, однако, напротив, сохранял полное спокойствие и в душе радовался тому, что главное дело его жизни при всех новых передрягах не захирело, а уж из каких источников оно получает животворную подпитку – не суть важно. В конце концов, так устроен мир: достижение крупной стратегической цели подминает под себя даже самые правильные жизненные принципы. Взять хотя бы его бригаду спасателей на Севане. Не от сытой жадности они в раздрайные девяностые годы приторговывали севанским сигом. Рыба была ходовым товаром, вот и браконьерничали потихоньку, чтобы добыть копейку-другую да семью накормить. И он, Гурген, на это глаза закрывал. А как зарплату спасателям набавили, так он первым делом ребятам своим рыбалку непотребную запретил. Теперь если и ловят рыбу, то только удочкой!..  А здесь Гургена этот грузин совсем на другую удочку поймал, на семейную, получается, мама-джан! Поприкалывались над стариком. Ну да ладно, коллеги ведь, простительно!
       Гурген Ашотович закончил мысленный вояж в свою прошлую жизнь и вернулся в настоящую, сегодняшнюю громким, всё тем же вопросом к Ростиславу Колкину:
       - Так значит, вы за целостность и сохранность своей супруги в открытом море не переживаете совсем-совсем?
       - Совсем-совсем, - моментальным эхом дурашливо откликнулся Ростик. – А чего переживать-то? Вон её уже как знатную иностранную особу к нам на глиссере везут.         
       Гурген Ашотович обернулся. Быстроходное судёнышко из не слишком богатого арсенала плавсредств местной спасательной службы на приличной скорости неслось к берегу. Глиссером рулил темноволосый худощавый напарник Гриши Кутидзе. Белая панама на голове единственной пассажирки на борту не оставляла сомнений в том, что все участники – деятельные и сторонние – этой нехитрой, но в чём-то весьма занимательной истории могли быть абсолютно спокойны.