Пехота

Мы не были героями своего времени. Нас сеяли как пшеницу среди полыни, нас бросали, как оранжевые мандаринки в студеное небо, но небу не было до нас дела, и мы возвращались назад, разбиваясь о мерзлую землю. Мы были игрушками в руках брошенных злых детей – они властвовали над нами и мучили нас со знанием дела. Это все, что они умели делать – властвовать и мучить, нам повезло, что дети были слепы, глухи и жестоки не только по отношению к нам. Они просто растеряли нас, во время бессмысленных и свирепых драк с друг другом. Они совершенно не умели играть, дети войны – они умели только ненавидеть и отсиживаться в подвале, пережидая бомбежки. Мы были их игрушечной пехотой, которой повезло выжить, прорвать кольцо и выйти из окружения.

Оглядываясь назад, я с отвращением вспоминаю прошедшие годы. Вернее будет сказать, что я их не помню, память услужливо стерла воспоминания, и заменила из лубочными картинками, в которых я совершенно ничего не понимаю. Я не слышу голоса людей, окружавших меня. Я понимаю лишь то, что в звуках нет никакого смысла, мне и без слов очевиден голый мотив их поведения – ничем не прикрытая корысть и подлость. Я благодарен тому, кто отключил звук и меня окружает тишина, словно я тоже оглох и ослеп, я забыл все, я ничего не помню из этого тупого и бездарного существования на краю ойкумены. 

Никто не расчитывал на нас. Никто не заботился о нашем выживании. Мы были предоставлены сами себе. Это ошибка, что мы выжили, и благодаря этой ошибке в расчетах мир стал еще жестче и, в целом, беднее. Как было бы хорошо, если бы выжили лишь те, на кого и расчитывали кудрявые боги на своем театральном Олимпе. Это мы развязали войну, это мы выбили их своих уютных лож, это нас они так ненавидят. Но мы пехота - мы не слишком чувствительны, хотя в нас больше человеческого, чем в тех, кто избежал тягот походной жизни. Нас не купить орденам или лестью, мы чужие на этом пиру, но ведем себя так, словно мы хозяева этой жизни, в которой нет ничего, чтобы нас прельстило. Мы из другого мира. Мы словно пришельцы, цыгане, берберы, держащие игрушечный мир у себя на ладони. Но мы не настолько тупы и мстительны, чтобы его уничтожить. Мы пытаемся понять, что в нем такого, чтобы оправдывало наши жертвы.

Мы различаем голоса, мы слышим их проклятия и мольбы, но они обращены не к нам, они разговаривают друг с другом, затевая будничные споры и торги, пытаются выгадать лишний день неги, но ни их радости, ни их горе, ни их женщины, ни символы власти и богатства нас не пленяют. Их голоса сливаются в шум человеческого моря, огни городов мерцают во тьме, словно неведомые морские животные, все их богатство – это богатство красок на черном полотне скупого художника, который едва ли сможет развлечь нас своим искусством.

Нам приятен запах пороха и бензина, мы слышим музыку в гуле поездов метрополитена, нас пьянит предчувствие близкой драки, которая скорее всего не состоится, потому что бар уже почти пуст, когда мы в него входим, и лишь пьяный старик понимающе кивнет головой, встретив наш взгляд – он уже не боец, и разделяет с нами наше разочарование.
Кто мы? В этом пустом мире, пропахнувшем кислым пивом нам скучно и хочется разбить все фонари, чтобы разглядеть раскинувшееся над нами ночное небо, усыпанное звездами, как на том самом полотне скупого на краски художника, которое мы так и не купили.