Всплески

ВИДЕНИЯ
Каждая женщина немножечко колдунья, в которой дремлет булгаковская Маргарита. Просто не все отпускают себя на свободу. Кто-то боится, у кого-то получается плоховато, а кому-то просто лень. Лана до поры до времени не видела в этом необходимости – все и так у нее было хорошо. И дальше тоже было бы хорошо, не приди в ее жизнь тот ноябрь.
Обычный вечер. Она закончила работать над очередным стихотворением и выложила его на сайте. Оно опять не устраивало, но интересно было мнение читателей. Почему-то всегда удивляло количество классов под стихами, а еще больше содержание комментариев. Надо признать, что людям нравились ее стихи, но она по природе своей была застенчива, поэтому выставляла все написанное под псевдонимом.
Компьютер опять булькнул, оповещая Лану о новом письме. Этот адресат писал впервые, нахваливая ее стихи. Вежливо ответив, отметила необычность имени. «Алан… Интересно, вымышленное или настоящее?»,  –  терялась она в догадках. Сомнения подтвердились, когда, зайдя на его страничку,  увидела, что та создана буквально неделю назад. После этого решила  быть с ним более осторожной. А еще лучше вообще не общаться.
Он не надоедал своими письмами. Одно сообщение в день или даже реже. Прошла всего неделя. Но странно – Лана их уже ждала. Может быть, даже не столько сами письма, сколько стихи, которые присылал, чтобы она их оценила. И хотя они были сырыми, неуклюжими, в них чувствовалась такая нежность, откровенность, искренность, что их хотелось перечитывать по нескольку раз. Ей совсем незнакомо было это чувство – слова прикасались к коже, проникали в кровь, и доходили до сердца как-то по-новому, практически на физическом уровне. Лана ощущала его стихи.
Очень скоро их письма стали более откровенными. Потом уже засиживались в чате далеко за полночь. А потом… Потом их перестало смущать то, что познакомились в интернете и между ними сотни километров.
Роман был бурным. Наступило какое-то сумасшествие. Оба летали. Она, конечно, и раньше летала, но все же больше на метле. Полеты на крыльях были незнакомы. А с ним… Чудесным образом что-то вырастало за спиной. И окружающие как-то странно посматривали на Лану:
- Ланка, ты, что влюбилась?
- Еще чего! Я не верю в любовь, - отвечала она. А из ее глаз теперь постоянно сыпались звездочки. Или струился свет такой яркости, что, глядя на нее, друзья зажмуривались.
Однако все оборвалось еще внезапнее, чем началось. Обычный телефонный звонок: «Пока, принцесса. Вечером позвоню». Больше звонков не было. Сначала Лана ждала. Потом позвонила сама. Алан не взял трубку и не перезвонил. Это на него совсем было не похоже. Она волновалась. Отбросив гордость, написала смс. Тишина! Месяц, два… Началась бессонница. Спала, конечно, но урывками. Ни с того-ни с сего забытьё заканчивалось и, очнувшись, Лана всем телом, каждой клеточкой, ощущала его присутствие. Сначала объясняла это тоской, затем сумасшествием, а затем… Затем в ней проснулась Маргарита.
В первый раз, прилетев в его комнату ночью, спряталась в самой темной нише. Подглядывала, как он спит. Сон был беспокойным. Метался по подушке, стонал. Когда она увидела слезинку в уголке глаза, чуть было не рванула к нему, чтобы обнять и успокоить, но что-то удержало. Осталась в своем темном углу. Даже еще больше вжалась в него. А он перевернулся на живот и обнял обеими руками подушку. На мгновение замер, а потом с такой силой сжал ее, что у Ланы перехватило дыхание. Даже боль ощутила. Честно говоря, струсила тогда. Это же все происходило впервые: о таких полетах ничего не знала, мало ли чем все закончится. И улетела. Этой ночью она спала спокойно.
Так начался новый виток в их романе. Иногда уставала на работе до того, что сил на полеты к Алану не оставалось. И он, не дождавшись, прилетал сам. Лана просыпалась от его прикосновений. Улыбалась и просила: «Хороший мой, давай сегодня поспим. Я так устала». И вот же странность: после этого спокойно спала до самого утра, просыпаясь до звонка будильника с улыбкой на лице. Скоро Лана уже привыкла к своим полетам. И совсем не удивляло, что безошибочно находит его, хотя в реале она никогда не была у него в гостях. Просто однажды поняла, что адрес ей совершенно не нужен. Поставь он свою кровать в землянке, в лесу или на крыше небоскреба – это не имело никакого значения. Она летала на зов его души. А этот маршрут Лана знала точно.
Вот так они и жили довольно продолжительное время. Она даже пыталась с ним разговаривать. Спрашивала, что произошло, ругала за молчание, обзывала трусом. Он молчал. Но как-то она чувствовала, что он этим визитам рад. А если их не было, Алан сам уютно устроившись на ее подушке, нашептывал ласковые слова, оберегая сон.
Однажды она очень долго засиделась с правкой своих стихов. Никак не шла работа, а редактор категорически не хотела заканчивать сеанс. Лана устала до изнеможения, монитор тоже. Но едва голова коснулась подушки, поняла, что не сможет заснуть, не пожелав ему спокойной ночи. Она дала себе слово, что не будет у него задерживаться, только чмокнет в щечку и вернется.
Алан уже спал. Мирно посапывал, закинув руки за голову. Ей всегда нравилось нырять пальцами в его седую шевелюру. А сейчас он был такой беззащитный, и она не удержалась. Но нет, не запустила руки в волосы –  побоялась разбудить. Просто провела ладонью по любимым серебринкам и поцеловала нежно, едва касаясь. Уже хотела отправиться в обратный путь, как вдруг ощутила: что-то держит. Ланина щека оказалась на его груди. Он всегда так любил засыпать. Лана прильнула к нему всем своим телом и замерла: он ее обнимал, но не проснулся. Вернувшись домой, теперь и она спокойно заснула.
То, что случилось дальше не поддавалось никакому объяснению. Лана распахнула глаза. Ночь вокруг нее была не просто темной. В это мгновение ей стало понятно значение слов «кромешная тьма». Но вместе с неожиданным ощущением прикосновений Алана к своей коже ее комната вдруг осветилась. Ничего не поняв, испугалась: то ли почти реального прикосновения любимого, то ли этой вспышки света, или того, что это произошло одновременно. А дальше был грохот такой силы, что во дворе сработала сигнализация на всех припаркованных возле подъезда машинах. Началась гроза страшной силы. Лана сжалась в комочек. Было жутко. Но она незаметно провалилась в сон. Какой это был сон!
Он ее целовал. Она пьянела  от ласк: и то взлетала, то падала… Тело горело под его руками. Она выгибала спину, стремясь к нему навстречу. Еще ближе, еще теснее, еще глубже… Лана услышала свой стон наслаждения. Все закончилось в один миг: и извержение вулкана, и гроза. Последняя вспышка молнии, самая яркая, и вместе с ней оглушительный треск грома –  и они…  в изнеможении. За окном мерно зашуршал дождь. Алан, прощаясь, впервые заговорил: «Я люблю тебя, принцесса. Жаль, что не могу всего объяснить. Но ты прилетай ко мне, я тебя очень жду. Каждую ночь жду…»
Лана провалилась в пустой сон, без сновидений. Утром зазвенел будильник. Она хлопнула по кнопке, не открывая глаз. Лежала и думала, что за странные были видения… Ощутив под щекой сырость, поняла, что плакала во сне. Села. И усмехнулась тому, от чего ей было холодно и неуютно. Одеяло – на полу, простыня, сбитая в ком, под спиной… Она улыбнулась самой себе и Алану: «Мы с тобой в душ не сходили». Рассмеялась и счастливая побежала в ванну смывать с себя ночную бурю.

                ТАЮЩИЕ СЛЕДЫ
Середина 80-х прошлого века. На дворе перестройка. Великая страна доживала свои последние годы. Но народ об этом пока не знал. Все радовались переменам. Свобода слова, падение берлинской стены... Да много чего было такого, что вызвало радость. Ее не омрачали даже талоны на некоторые продукты. А, может, просто это подруги были молодыми, и это молодость радовалась, а не страна?
Им было по 25. Дружили давно. Знали друг о друге все. Ну, или почти все. У всех троих за плечами были не очень удачные браки, закончившиеся разводами. И дети. Ходили в один детский сад. Жили в одном доме, в одном подъезде.
Сегодня был девичник. Просто так, без повода. Решили отдохнуть и выплеснуть все, что накопилось. Детей, как всегда в таких случаях, пристроили к Маринке. У неё, хоть и не было своих деток, но ладила она с ними прекрасно. И никогда не отказывалась посидеть сразу с троими непоседами. Позвонили Татьяне, которая работала в небольшом ресторанчике. Договорились, что за столик к ним, она никого подсаживать не будет. Оделись, причесались, макияж, маникюр, педикюр... Все, как положено. Обули шпилечки и поехали в ресторан.
Ну, допустим, ресторан, это всё-таки, как-то громко звучит для такого заведения, как «Волхов». Скорее это походило на вечернюю столовую, где звучала живая музыка. Но на вывеске все же было написано ресторан, и они не спорили.
Столик им Татьяна определила во втором зале, за площадкой для танцев. Да им, собственно, было все равно. Главное, чтобы никого, кроме них, за столиком не было. Но, если Татьяна обещала, значит так и будет. Заказ делать не стали. Официантка и так знала, чем их кормить и поить. Принесла нехитрые три салата и два графина:
– В этом водка, - и поставила его ближе к Наташке и Вале, - а это вода, - подвинула она штоф ближе к Кате, - горячее потом принесу. Гуляйте, девчонки.
И девчонки гуляли. Катя водку не любила, а на вино денег было жалко. А веселиться Катя и без выпивки может очень хорошо. А вот Наташка с Валей непременно хотели выпить. Ну, и ничего страшного. Двести грамм на целый вечер для двоих - это ерунда. Закончился очередной быстрый танец. Подруги хотели остаться для следующего, но музыканты сняли с плеч гитары. Это означало - перерыв. Наташа и Валя пошли за столик, а Катя задержалась, потому что солистка Тагира помахала ей рукой. «Наверное, сшить что-то опять нужно», - подумала Катя, - «вот и хорошо: деньги лишними не будут». Катя шила на заказ. Иногда. Потому как времени на такую подработку не хватало. Тагира позвала ее на перекур. Кате совсем не хотелось. Она вежливо отказалась и повернулась, чтобы пойти к столику, но тут как из-под земли выросла Татьяна с каким-то мужиком:
– Кать, можно я к вам подсажу его? 
–Тань, ну, мы же договаривались… – и повернулась, чтобы рассмотреть мужчину. Да уж... Невысокий, ниже Кати. В каких-то потертых джинсах, живот перевалился через ремень, свитерок тоже оставлял желать лучшего, рукава поддернуты до локтей, руки волосатые... Бррр! Она даже представить не могла себя с маникюром, макияжем, причёской, на шпильках рядом вот с этим шарообразным чудом. Катя даже вслух произнесла:
 – Я и рядом с вот этим?
А Татьяна, пока Катя его рассматривала, тараторила без остановки:
 – Кать, ну, ты сама пойми: все столики не просто заняты, везде уже приставные стулья есть. Одни вы у меня, как королевы - трое за одним столом. Тем более, что ему только поужинать, а потом сразу уйдет.
– Да-да, - тут же подхватил «шарик», - я съем свой кусок мяса и сразу уйду.
–  Ой, да делайте вы, что хотите! Если девчонки не против, пусть ест своё мясо, - сказала Катя, дернув плечиком, - Тань, стул ему можешь не искать. Я у ребят пока посижу. Таня даже не поинтересовалась у каких именно ребят собирается сидеть Катя.
В первом зале ужинали два Александра. С одним из них у Кати в прошлом году был бурный роман. Все тогда были уверены, что дело закончится свадьбой. Но они как-то незаметно для себя стали хорошими друзьями. Вот к нему и к его другу, который их и познакомил, пошла Катя.
Они уже болтали минут сорок, как вдруг к столику подошли Валя с Наташкой и, перебивая друг друга, затарахтели. Катя поняла только, что они что-то натворили, чего-то или кого-то обидели, и теперь боятся. Поэтому уезжают домой. Сунули ей деньги:
– На, рассчитаешься с Танькой, - и убежали.
Два Александра сначала проводили взглядом Катиных подруг, а потом, как по команде перевели удивлённые глаза на нее:
– Это что сейчас было?
– Понятия не имею...
– Они что, тебя одну здесь оставили?
            – Нет, блин! С вами, –  обиделась Катя. Встала и пошла за свой столик, бормоча себе под нос: «Съел там этот «шарик» своё мясо или нет?»
А мужик сидел за пустым столом. Танька уже унесла всю посуду.  Только чашечка кофе была у него в руках, и он пил его маленькими глотками, смакуя:
– А вы кроме мяса еще и кофе заказали? - язвительно заметила Катя, усаживаясь за стол. Она покрутила головой, выискивая глазами Татьяну.
– Вы официантку ищите? Она должна скоро подойти. Я уже попросил счет. Придаётся вам немного потерпеть мое присутствие.
– Ничего. Как-нибудь потерплю, - отвернулась от него Катя. Шарик немного помолчал, а потом снова заговорил. Катя сначала не прислушивалась к его словам, но потом поняла, что тот задал ей какой-то вопрос.
– Что, простите...
– Как вы относитесь к Горбачёву?
«Хорошая тема для разговора в ресторане…» –  подумала Катя, но ответила. И разговор потек сам собой. Они сначала разговаривали негромко. Но он так интересно рассуждал, столько всего знал. Между ними был целый стол. Играла музыка и приходилась ее перекрикивать. Они не заметили, что песня закончилась, и продолжали практически кричать. Вдруг он отвел глаза в сторону и замолчал. Катя проследила за его взглядом. Подвыпившая компания за соседним столиком с интересом их разглядывала. Она почему-то смутилась. А вот это чудо в потертых джинсах и смешном свитерочке улыбнулся и сказал:
– А, знаете, что?.. А, пойдемте, танцевать! – Катя рассмеялась, представив себя рядом с ним. Нет. Наоборот: его рядом с собой. А потом решила: «А, плевать! Все равно Таньки нет. Делать нечего... Если он и танцор такой же замечательный, как собеседник...»
– Пойдемте.
Он встал, подал ей руку и повел ближе к музыкантам. Катю уже это удивило. Но она не подала вида. А вот, когда он повел ее в танце, легко, непринужденно, красиво и даже как-то изысканно, удивлённо подняла глаза. А незнакомец, словно ждал этого. Их взгляды встретились. Его –  угольно-черные. Ее –  зелёные, как трава в конце лета.
– Меня зовут Вадим.
Она молчала, но глаза не отводила. Вадим немного помолчал и добавил:
– Наверное, нам уже можно познакомиться.
Она снова упрямо молчала.
– Вас зовут Катя.
У Кати от удивления приподнялись брови. Вадим улыбнулся, в его глазах заиграли хитрые огоньки:
– Все просто: ваши подруги в разговоре упоминали вас.
– Да? И как же?
– Сказали, что вы вполне адекватная, потому что совсем не пили. И вообще надежная, - глаза его смеялись, но так по-доброму, что Катя не обиделась и тоже рассмеялась.
– Что они такого натворили?
 Вадим не успел ответить. Оказывается, музыка уже давно закончилась, а они просто стояли в одиночестве. Ко всему не совсем просто, а как будто продолжали танцевать. Из этого странного состояния их вывел голос Александра. Ее «бывший» все-таки немного ревновал:
 – Катя, у тебя все в порядке? Помощь не нужна?
– Все хорошо, Саш, не волнуйся, - ответила она, едва обернувшись к нему. Вадим взял ее под локоток и повел к столу.
– Катя, вы, наверное, работаете учителем?
–  Ну, вот и началось, - рассмеялась она, - на следующем этапе вы попросите мой телефон.
–  А это нельзя?
– Зачем? Вы съели свой кусок мяса, мы поболтали, потанцевали…  Это не повод для более близкого знакомства, - уже без улыбки и даже строго сказала Катя.
– Вы понимаете…
–  Понимаю. Я не знакомлюсь в ресторанах, на улице и в транспорте.
–  Хорошее правило. Но я прошу вас сделать для меня исключение. Я совсем не знаю город. Только сегодня приехал. У меня не так много времени, чтобы изучать его самостоятельно. Пожалуйста, покажите мне его.
– То есть вы… - Катя задумалась, соображая по каким причинам приезжают в город ненадолго.
– Каюсь! Я приехал на курсы переподготовки. Так сказать, повышение квалификации.
– Вот командировочных мне только не хватает. У меня не так много времени, чтобы гулять с вами по городу.
– А каждый вечер и не получится – у меня график занятий очень плотный. Смогу гулять только в выходные.
– А я нет. У меня дочка.
– Мы и с вашей дочкой сможем осматривать достопримечательности. Я вас очень прошу. Обещаю: никаких приставаний с моей стороны не будет.
– Хорошо. Я вам дам свой телефон.
Но тут на радость Кати подошла Татьяна, и принесла им счет. Они оплатили каждый свой и направились к выходу.
– Кать, тебя проводить? – крикнул Александр, когда они проходили мимо его столика.
–  Нет, Саш, спасибо. Я доберусь.
Она знала, что Саше неприятно видеть ее, уходящую с мужчиной из ресторана, но ей хотелось еще немного побыть с Вадимом. Телефон она ему, конечно, не даст. Она обычно очень настойчивым мужчинам диктовала набор цифр, какие приходят в голову. Так и сегодня сделает. Они подошли к гардеробу, Катя подала свой номерок, Вадим – свой. И, когда он помогал ей надеть плащ, она сказала:
– Провожать меня не надо. Попрощаемся здесь.
– Позвольте хотя бы до остановки вас проводить. Я понимаю, что до дома вы не позволите.
Какое-то время Катя колебалась, но потом сказала:
– Но только до остановки.
Остановка была совсем рядом. Дошли они быстро и стали ждать. Подъехал троллейбус. Катя даже не шелохнулась.
– Вам какой маршрут нужен?
– Это не мой.
Подошел следующий троллейбус. Катя стояла неподвижно. Немногочисленные пассажиры вышли, а желающих сесть совсем не было. Тут она, как кошка, прыгнула на ступеньку, и развернулась, чтобы помахать ему и сказать «пока», но он стоял рядом с ней на ступеньке, а двери уже закрывались.
– Вы же обещали, только до остановки.
–  А вы обещали номер телефона.
–  Вы хотите сказать, что как только я назову вам телефон, вы выйдете из троллейбуса?
–  На следующей же остановке.
Катя недоверчиво посмотрела на него. И сделала большую ошибку. Она снова заглянула ему в глаза. Не надо было в них смотреть. Как будто под гипнозом, она продиктовала ему свой рабочий телефон. «Все равно не запомнит»:
– Это рабочий?
–  Домашнего у меня нет.
–  Я запомню, - и повторил все циферки до одной, - Катенька, я завтра позвоню. Пока, - вышел в открывшуюся дверь. Он стоял на тротуаре и махал ей, а она вместо «пока» крикнула ему:
– Не называйте меня Катенька, я не люблю, - двери закрылись и она уехала.
Наступило завтра. Обычный рабочий день, который уже подходил к концу. На столе зазвонил телефон, наверное, в тысячный раз за день. Катя оторвалась от печатной машинки, сняла трубку и заученно, четко произнесла:
– Приемная полковника Иванова. Слушаю вас.
–  Привет!
Катя отодвинула трубку от уха и посмотрела на нее. Так с ней на работе никогда не разговаривают. «Что это сейчас было?», - подумала она, а в трубку сказала:
– Алло! Я вас слушаю.
–  Катя, здравствуйте, вы меня не узнаете? Это Вадим.
–  Вадим! Привет! – как-то слишком радостно ответила она.
–  Тебе еще долго работать?
–  Мы уже на «ты»?
–  Простите. Я не хотел вас обидеть. Но так же проще общаться. Может, перейдем на «ты» сейчас? Я, честно говоря, боюсь предлагать вам брудершафт, обещал же не приставать.
– Хорошо переходим на «ты», - сказала и порадовалась, что он сейчас ее не видит, уж очень идиотская улыбка была у нее, - я заканчиваю через сорок минут.
– Давай я тебя встречу. Мы где-нибудь выпьем кофе, и я тебя провожу.
– Пить кофе не входит в программу осмотра достопримечательностей.
– Конечно нет. Но сегодня пятница, мы могли бы обсудить планы на выходные. Обещаю, что не задержу тебя. Я помню, что у тебя маленькая дочка и тебе нужно вовремя забрать ее из детского садика.
– Хорошо. Где встречаемся?
–  Где скажешь. Катя, давай я встречу тебя. Так будет еще быстрее. Говори куда подъехать.
–  Подъехать?
– Ну, да, я на машине.
–  Хорошо. Подъезжай к КПП, - и она назвала адрес.
«Вот зачем я это сделала? Так ему и домашний адрес скоро скажу. Наверное, он все-таки гипнотизирует», - подумала Катя.
Наступившие выходные обещали быть очень насыщенными. В их планы входило отвести Катину дочку и сына Наташки в цирк, а вечером пойти в театр самим, оставив детей на подругу. Воскресенье же они собирались распланировать вечером. Но, когда, приехав после цирка домой, все вместе уселись обедать, Вадим вдруг сказал:
–  Девчата, есть предложение, завтра съездить всем вместе в Пушкин. Вы как?
Проницательная Наташка съязвила:
–  Вечером, я так понимаю, с детьми опять сижу я?
–  Если ты не сможешь, мы что-нибудь другое придумаем, - ответил ей Вадим, даже не заметив язвительного тона.
–  Ой, да ладно! Гуляйте. Едем в Пушкин.
Пока Катя мыла посуду, Вадим о чем-то в полголоса разговаривал с Наташкой. После чего та рассмеялась и, сказав «ну-ну», забрала детей и ушла к себе. А Катя с Вадимом стали собираться в театр.
На следующий день все шло по плану: утром он заехал за ними, и они долго гуляли по пушкинским местам. Приехали домой уставшие, но довольные. Прощаясь, Вадим сказал Кате:
– У тебя есть три часа, чтобы отдохнуть. Пожалуйста, ничего не делай, лучше полежи, чтобы вечером быть бодрой.
–  Что ты задумал?
– Я приеду в шесть и все тебе скажу. Отдыхай.
Катя улеглась на диван и задремала – все же, видимо, устала сильно.
Разбудил ее стук в дверь. Она глянула на часы и ужаснулась: «Шесть! Это Вадим, а она в таком виде», но дверь открыла сразу.
– Спишь? Вот и умница. А теперь в душ и одеваться, - он развернул ее за плечи и слегка подтолкнул к дверям ванны. Она послушно пошла принимать душ. Когда зашла в комнату и увидела Вадима, то просто обалдела. Он стоял при полном параде: черный костюм-тройка, галстук-бабочка…
– Мы, что идем на прием к английской королеве?
–  Нет. Просто в ресторан.
–  Судя по твоему виду, предполагаю, что это будет не «Волхов».
–  Нет. Одевайся.
–  И что же я могу найти в своем шкафу, чтобы соответствовать тебе.
– Катюша, даже если ты пойдешь в халате, ты все равно будешь выглядеть шикарно. Это я должен соответствовать тебе.
Она надела свое самое лучшее платье, сделала легкий макияж, волосы просто высушила феном, решив, что укладка займет много времени, а продержится или нет не известно – на улице прошел дождь, и было очень сыро. Сделала глубокий вдох и выдох, нацепила на лицо самую очаровательную улыбку и вошла в комнату. Улыбка превратилась в хохот сразу после того, как она увидела вытянувшуюся физиономию Вадима. Он молчал не в силах даже закрыть рот.
– Ну, почему меня сегодня никто из моих друзей не увидит? Я – рядом с такой женщиной!
Дальше была очередь Кати открывать рот от удивления. Вадим припарковался у самого лучшего ресторана их города. На ее удивленный взгляд он ответил:
– Ты достойна лучшего, но здесь лучшего нет, - и повел ее в зал.
Их столик находился у самого фонтана. Официант зажег свечи и подал им меню. Катя машинально глянула в папку, закрыла ее и положила на стол:
– Во-первых, мне безразлично, что есть, а во-вторых, я все равно не знаю, что выбрать. Сделай заказ сам.
Вадим только уточнил у нее, что она будет пить, а дальше тоже особо не утруждался:
– Два салата, на горячее что-нибудь с курицей, нарезка мясная и рыбная, фрукты, мороженое. Остальное потом.
Все, конечно, было вкусно. И обслуживание по высшему разряду. Но Катя как-то неуютно себя чувствовала. Боялась что-нибудь сделать не правильно. Как натянутая струна, звенела от напряжения. Никакие комплименты Вадима не помогали расслабиться. Лишь к концу вечера она смогла отвлечься и стала непринужденно болтать и смеяться его шуткам. Вадим повел ее танцевать. Уже неизвестно в который раз за этот вечер. Но… то ли музыка была другая, то ли… Катя вдруг обняла его за шею, а он в ответ на это ее движение, притянул ближе к себе. Ощущая своей щекой тепло его кожи Катя поняла, что пропадает. И позови он сейчас к себе, она поедет. Ее молодое тело требовало ласки. Катя так усердно и не безуспешно сдерживала себя многие месяцы, не отвечая на ухаживания молодых офицеров, которые увивались вокруг нее на работе, а тут что-то в ее организме дало сбой. Ей совершенно расхотелось сопротивляться зову природы. И падая куда-то в неизбежное, она еще успела подумать: «Что я в нем нашла в этом шарике?» А потом еще плотнее прижалась к нему. Вадим поцеловал ее. Сначала в щеку. Потом в ушко. Потом в шею. Потом, чуть прикусив мочку уха, вдруг замер на мгновение,  давая ей возможность взлететь на вдохе. И, когда она замерла и чуть-чуть ослабила объятия, он вдруг слегка отстранил ее, заглянул в глаза и снова, притянув Катю к себе, поцеловал. Поцелуй был долгим, нежным. И она опьянела. Но как только Катя стала отвечать ему, Вадим отстранил ее от себя. Он снова смотрел прямо в глаза. Изучающее. Вопросительно. Ей было все равно: правильно она поняла этот немой вопрос или нет. Потянулась к нему и поцеловала сама. Вадим то ли позволял ей целовать его, то ли наслаждался ее поцелуем. Они забыли о времени, о том, что вокруг люди и что они в ресторане.
– Ты сладкая, - выдохнул он, - Катюш, давай не будем здесь пить кофе.
Катя очнулась и с ужасом оглянулась вокруг:
– Пошли отсюда.
Вадим завел машину. Они долго ехали молча. Катя, придя в себя, вдруг подумала: «Куда он меня везет?» повернулась к нему, чтобы спросить, но он опередил ее:
– Катюша, давай я все-таки напою тебя кофе.
– Все кофейни уже закрыты.
– Я человек слова. Обещал не приставать к тебе, а вот не смог. Если ты сейчас скажешь, чтобы я отвез тебя домой,  я отвезу. Но мы стоим у подъезда, в котором я снимаю квартиру. Пошли ко мне…
Машина действительно стояла в каком-то дворе. Мотор работал. Вадим ждал ответа. Катя повернулась к нему, ей хотелось посмотреть в глаза, но они тонули в темноте. Она, было, качнулась в его сторону, чтобы стать ближе и получить возможность видеть эти два сумасшедших омута, но вдруг отвернулась, отыскала ручку двери и вышла из машины.
– Эта дверь? – показала она на ближайший подъезд, и, не дожидаясь ответа, зашла внутрь.
Они бесконечно долго поднимались на второй этаж, целуясь на каждой ступеньке. Долго попадали ключом в замочную скважину, продолжая целоваться. Еще дольше они  шли от из прихожей до спальни.
Когда потом Катя в изнеможении упала на его грудь, он обнял ее и прижал к себе еще крепче. Вздохнув, она стала выскальзывать из его объятий.
– Даже не мечтай! Я тебя не отпущу.
– Мне надо в ванну.
– И мне надо. Пошли.
– Ты? Со мной пойдешь?
– А ты против?
Лилась вода. Горел свет, освещая все, что до этого было спрятано темнотой спальни. Изучив каждый изгиб, каждую волосинку и родинку –  он любил ее. И доводил до полуобморочного состояния: то неистово и жадно прикасаясь, то струями воды смывая свою нежность, то погружаясь в пену  ванны. Тело Кати наслаждалось его властью, которую он имел сейчас над ней. А он погружал ее в невесомость. Однако, замирая, давал ей возможность подышать, боясь только одного, что пропустит тот момент, когда выпорхнут ее волшебные бабочки. Незаметно Катина страсть вспыхнула с такой силой, что Вадим перестал контролировать ситуацию. Катя полыхала и разжигала Вадима каким-то новым для себя огнем. Такого она никогда раньше не испытывала. И видела, что Вадиму это пламя доставляет огромное наслаждение. Продолжала жечь его. Они сгорели. И над ними закружились звезды.
Потом, едва прикрытые полотенцами, они сидели на кухне и курили. Разговаривать сил не было. Они просто смотрели друг на друга. Катя отвела взгляд, чтобы стряхнуть пепел, и нечаянно увидела часы на стене:
– Вадим! Ужас! Три часа! Мне срочно нужно домой.
– Котенок, не переживай, сейчас я сварю кофе и отвезу тебя.
Он насыпал в джезву кофе, налил воду и поставил на огонь:
–  Тебе с сахаром?
– Без. Вадик, а ты пил когда-нибудь кофе с перцем?
– Нет. Это как?
– Это потрясающе.
– Научи.
Катя встала, подошла к плите:
– Где у тебя перец?
– На верхней полке.
Катя потянулась к шкафчику, полотенце упало… Кухня кружилась, как карусель. Стул, стол, подоконник… И опять все сначала.
Потом, когда они все-таки сварили кофе, он спросил:
– По-моему, тебе на подоконнике было неудобно?
–  Да нет. Везде было хорошо.
–  Катя…
– Вадик, мне пора домой. Шесть утра. Скоро на работу идти.
Дома она приняла душ, оделась и только после этого пошла к Наташке за дочкой. Дети, нехотя жевали бутерброды, запивая их чаем, а Наташка  перед зеркалом наводила красоту:
– О, подруга, тебе и краситься сегодня не надо. Выглядишь шикарно. Вот, что значит хорошо поспать, - поглядывая на детей с улыбкой, сказала Наташка, - веди свою в сад, а мы сегодня не идем. Всю ночь мальчишка с зубом промучился, пойдем в поликлинику. Предупредишь на работе, что до обеда меня не будет?
– Угу. Спасибо, Натусик, ты замечательная подруга, - и чмокнула ее в щеку.
Выйдя из подъезда, Катя остолбенела: машина Вадима стояла на месте. Но она прошагала мимо – рядом с ней шла дочка. Детский сад был за углом. Мама с дочкой распрощались возле калитки, Катя развернулась и уперлась в машину Вадима. Теперь она подошла и села в нее. Вадим поцеловал ее в щеку и шепнул:
– Котенок, я уже соскучился.
– Ты хочешь, чтобы я опоздала на работу?
– Нет, милая, на работу ты не опоздаешь.
Но поехал не к ее работе. Катя никак не могла сообразить куда они едут, но не спрашивала. Она ему доверяла. Сказал, что не опоздает, значит, не опоздает. Подъехав к центральному рынку, он вышел из машины, сказав, что через пять минут вернется. Катя откинула голову на спинку сидения и закрыла глаза. Пять минут… просто закрыть глаза, хоть на пять минут. Она очнулась, когда Вадим садился на свое сиденье, и зарделась. Он положил ей на колени охапку белых роз. Огромные полураскрытые бутоны рассыпались по Катиному плащу. Глаза ее наполнились восторгом.
– Катюша, спасибо тебе за сегодняшнюю ночь.
Поцелуй был долгим и нежным, но каким-то не вызывающим желания. Утренним, наверное… Он ей звонил и утром, и днем, и вечером. А после работы отвез домой. Но не уехал.  Когда Катя с дочкой подошли к подъезду, Вадим вышел, достал из багажника сумку, и не объясняя ничего, поднялся вместе с ней в квартиру. Пока она с дочкой переодевалась, он уже вовсю хозяйничал на кухне. Ужинали, весело болтая. Вадим так быстро нашел общий язык с малышкой, что та трещала без умолку. А, когда Катя мыла посуду, умудрилась залезть к нему на колени и, положив на стол альбом, стала рисовать. Прощаясь с ним, девочка пригласила его и завтра в гости. Вадим шепнул Кате на ушко, что тот кусок мяса, который он съел в «Волхове» был самым вкусным в его жизни.  И сказал:
– Отсыпайся, котенок. До завтра, - помахав рукой, закрыл за собой дверь.
Больше Катя на работу в общественном транспорте не ездила. Каждое утро машина Вадима ждала ее у подъезда:
– Хоть десять минут, но рядом с тобой, - говорил Вадим.
Звонил он по нескольку раз в день. Как только появлялась возможность воспользоваться телефоном, он сразу набирал ее и требовательно-просяще говорил:
– Катя, что угодно говори, только не молчи. Голос твой хочу слышать.
Но она была на серьезной работе и не всегда могла говорить сама, иногда могла только слушать. Выходные приближались очень медленно. На субботу Вадим уже купил билеты в театр, а в воскресенье их ждал один из музеев города. Правда, он слукавил, говоря Кате, что впервые в городе. Город он знал прекрасно. Но у него он был свой, сильно отличающийся от Катиного. Оказывается, здесь прошли его студенческие годы.  В пятницу Вадим позвонил в не обычное время.
– У тебя же сейчас занятия…
– Перемена. Катя, отвечай четко и коротко: «да-нет». Как ты относишься к балету?
Она от удивления открыла рот и выпалила:
– Отлично!
– Мне предлагают билеты на «Жизель». Брать?
– Глупый вопрос. Брать!
– Просто я в этом совершенно ничего не понимаю. Поэтому побоялся, что тебе это не интересно. Целую. Пока.
И отключился. Больше в этот день он не позвонил. К концу дня у нее все валилось из рук. Печатала и перепечатывала лист за листом, потому что делала ошибку на ошибке. Закончив работу и выйдя за КПП, она не увидела его машину на обычном месте. Стала растерянно озираться. Машины не было. Обида, разочарование, горечь сменяли друг друга с молниеносной быстротой. И вдруг она испугалась: «Что-то случилось!» Катя еще немного потопталась на месте, а потом побрела к остановке троллейбуса. На дорогу она не глядела и даже не слышала ничего. Вся ушла в свои беспокойные мысли. В реальность ее вернул его голос, прозвучавший где-то совсем рядом:
– Катя! Что с тобой?
Она обернулась. Вадим стоял рядом. У Кати из глаз брызнули слезы:
– С тобой все в порядке? Ничего не случилось? – она шагнула к нему и уже готова была броситься ему на шею, но он взял ее за руки:
– Все хорошо. Пойдем.
– Куда?
Он, как маленькую, повел ее за руку к машине. Усадил и захлопнул дверь:
– Катя, просто сегодня были дополнительные занятия и перерывы сократили. Я совсем не мог ни звонить, ни приехать вовремя. Я и сейчас сбежал.
– Прогульщик, - рассмеялась Катя и чмокнула его в щеку.   
– Лучше пристегнись, а то я прямо здесь начну тебя раздевать.
И она послушно пристегнула ремень безопасности, сложила руки на коленях, как послушная школьница, и уставилась в окно с самым невинным видом на какой была способна.
– Каааать, ты всегда такая послушная?
– Нет. Только когда боюсь быть раздетой посреди города.
Вадим хохотал так, что у него выступили слезы. Он несколько раз порывался, что-то сказать, но как только он переводил глаза на ее удивленное лицо его настигал новый приступ хохота. Наконец, ему удалось справиться с собой, и он завел машину. Тронуться они не успели,  Вадим упал на руль от нового взрыва хохота. А Катя никак не могла понять его реакцию на совсем ничего не значащий ее вопрос:
– Куда едем?
Вадим вытер слезы, посмотрел на нее лукаво-счастливо и заявил:
– В лес. Там тебя можно будет раздеть, - и уже совершенно серьезно добавил, - а я этого очень хочу. Я не помню, как раздевал тебя в прошлый раз. В этот раз я спешить не буду.
Катя залилась краской смущения и опустила глаза, но он повез ее домой.
Возле подъезда они встретились с Наташкой. Вадим изложил ей планы на выходные. Наташка была на все согласна – она уже спланировала дни так, как будто точно знала, что сын будет под надежным присмотром. Но на ее вопрос о том, в котором часу  завтра они заберут ребенка, Вадим вдруг сказал:
– Если ты прямо сейчас отпустишь Катю, то время назначаешь ты. Хоть в шесть утра.
У Наташки сначала округлились глаза, но потом она хитро прищурилась и заявила:
 – Летите, голуби. Но завтра с девяти до пяти дети под вашим присмотром. И в воскресенье тоже.
– Отлично! – сказал Вадим, - а три ночи с детьми ты.
– Да хоть все семь ночей в неделю.
Вадим посмотрел на Катю и ответил ехидной Наташке:
– Договорились.
Катя заходила в квартиру Вадима уже второй раз и странное дело: все было ей совершенно не знакомым. Смутно вспоминалась только кухня. Катя помнила плиту и шкафчик на стене. Еще вспомнился подоконник. Пока Вадим что-то выкладывал из сумки на стол, она запрыгнула на подоконник, и увидев кухоньку с этого места, сказала:
– Я поняла: почему ничего тут не помню. Мы свет не включали.
– Сегодня не будем его выключать. Ты запомнишь квартиру, а я как следует рассмотрю тебя.
 Катя, чтобы скрыть свое смущение, пошла изучать квартиру. Он последовал за ней. То, что она увидела в комнате, шокировало ее. На ручке шкафа на «плечиках» висела военно-морская форма с майорскими погонами.
– Ты что майор? Ты – офицер?
Видя смятение, почти ужас в ее глазах, Вадим растерялся:
– Капитан третьего ранга. Катюша, я не понял: то, что я офицер что-то меняет?
– Меняет. Все меняет…
Она вернулась на кухню и закурила. Молча стояла, и смотрела в темное окно. В прошлый раз за этим окном горел фонарь, а сегодня во дворе была кромешная тьма. А ей она была необходима. Погасив сигарету, она машинально потянулась к пачке за второй, но Вадим накрыл ее руку своей и попросил:
– Объясни.
– Да особо нечего. Была одна очень некрасивая история, после которой я поклялась, что больше военных в моей жизни не будет. Все.
Он сел на стул, притянул Катю, усадил к себе на колени и повторил:
–   Рассказывай.
И Катя рассказала. Как они разводились с мужем. Как переживала дочка. Как скучает по папе. И даже о том, что они работают с ним на одном этаже, встречаются по нескольку раз в день и, поздоровавшись, как сослуживцы, расходятся по кабинетам. За все время развода тот, исправно выплачивая алименты, ни разу не поинтересовался дочерью.
– Катя, тебя обидел не офицер, а мужчина. Но твоя клятва не имеет силы. Ты ничего не нарушила. Ты же не знала, что я военный.  Никуда тебе от погон не деться. Это – знак. Эх, Катя, если бы ты знала, из какой ямы ты меня вытащила…
И поведал ей свою историю. Оказывается его жена ушла к другу. Сын, шестнадцати лет, не шел с ним на контакт, видимо, мамино влияние. После всего случившегося, он пил. Благо, они стояли на ремонте. А пару недель назад командир вызвал его, снял «стружку» и приказал ехать на эти курсы. Вадим взял под козырек и поехал.
И в «Волхов» пошел тогда не за куском мяса –  дома можно лучше поужинать. Просто невмоготу стало одному. Вот и пошел на люди. А когда официантка подвела его к Кате… Вадим и сейчас не понимал, что тогда случилось. Как будто струна лопнула. Но когда эта девчонка-зазнайка, поглядывая на него пренебрежительно сверху вниз, снисходительно разрешила съесть за ее столиком кусок мяса, он все еще ненавидел женщин. Всех без исключения. А вот, когда убежали Наташка с Валей, и за столик вернулась Катя, Вадим почувствовал, что хочет прикоснуться к этой женщине, улыбнуться ей… Может, это мираж, что происходит с ним? И все-таки он пригласил ее на танец. Ее язвительность только разжигала любопытство. Какое-то время он смущался, понимая, что она очень молода для него, но поняв, что Катя не замечает разницы в возрасте, решился и начал разрушать стену, заслоняющую душу этой загадочной женщины. Близость танца отогревала его.
Катя спохватилась:
– А сколько тебе лет?
– Катюш, я на двадцать лет старше тебя.
– Да? – она на какое-то время замолчала, о чем-то раздумывая,  а потом сказала, больше себе чем ему, - офицер… на двадцать лет старше… А мне уже все равно.
Бросив последний взгляд на форму, обняла его и поцеловала. Это был совсем другой поцелуй. Она целовала его, отдавая себя всю до капли. Он, после сказанного,  совсем было решил, что это конец их отношений. Однако ее неожиданная нежность говорила о начале. И, чуть отодвинув ее от себя, начал очень медленно расстегивать пуговки на блузке. Каждый сантиметр этого уже родного тела, начал изучать. Сначала глазами, потом на ощупь, потом пробовал на вкус, и только после этого приступал к следующей пуговке. Катя не торопила его. Позволяла все, что он хотел, наслаждаясь всем, что он делал. Но, когда блузка, наконец-то, упала на пол, ей почему-то стал ужасно мешать его свитер. Она сорвала его и растворилась в Вадиме. Тот не мешал ей наслаждаться. Но и у него было столько интересного… юбка, колготки и белье. Он так мечтал о ее белье. И добрался. Катя уже стонала в изнеможение и извивалась в его руках. Как они оказались на кухонном столе? Об этом никто не думал. Их нежность переросла в необычайную страсть. Оба любили раскованно и так, как хотелось обоим, выпивая друг друга до дна.
Оба одновременно посмотрели на часы – вскоре должен зазвенеть будильник. А впереди их ожидал насыщенный день. Однако это их не волновало. Катя уже улетала в сон, как вдруг услышала:
– Ты – моя. Если у тебя кто-то был до меня – тебе придется с ним проститься. Моя!
– Твоя, - она обняла и поцеловала его.
Они рассмеялись и стали одеваться.
Три месяца пролетели, как три дня. Наступила зима. Снега почти не было. А если изредка и выпадал, то сразу таял. Вместе с ним исчезали их следы. Осень никак не хотела уходить. Голые черные ветки умоляли повременить с  холодами. И под этим серым угрюмым небом, как ни странно, им было тоже хорошо. Дни были уже очень короткими. Вадим по-прежнему продолжал встречать Катю. Неоновый свет вывесок яркими вспышками мелькал за окном его стареньких «жигулей», радостно расцвечивая город. Выходные, как обычно, они проводили с детьми, а ночами были спокойны: дочка была у Наташки. Только теперь им уже не хватало выходных. На помощь пришла все та же бездетная Маринка. Она с радостью приняла их предложение ночевать у Кати в квартире: ее пижама с зубной щеткой уверенно перекочевали в Катину ванну. Дочка обожала Вадима. Он ее не только баловал подарками, играл с ней, и даже читал книжки. В это время Катя готовила и убиралась. Девочка перестала вспоминать отца. Но каждый раз, когда мама собиралась проводить дядю Вадима, она его обнимала с нежной грустью. А однажды шепнула ему на ушко:
– Может,  ты  женишься на маме?
Вадим обещал ей подумать. И на самом деле задумался об этом. Но что он мог дать этой потрясающей женщине? Гарнизонную жизнь на военно-морской базе, с вечным ожиданием и неустроенностью? Но больше всего его пугал возраст. Двадцать лет разницы! Он ругал себя последними словами: Катюша могла бы быть его дочкой, а он… Он полюбил так, что сердце из груди выпрыгивает. Сердце… Сколько оно еще сможет выдержать такую сумасшедшую нагрузку? Год? Два? А потом? Потом Катя останется одна с ребенком на далеком севере. И он молчал. Старался не думать, как будет жить без них. Эта девчушка с огромными бантами в тонких светлых косичках покорила его. Он обожал их обеих.
И вскоре уехал, так и не решившись сделать Кате предложение.
Начался целый месяц ежедневных звонков. Они перестали ходить на свои обеденные перерывы, потому что можно было разговаривать спокойно. Скучали оба. Катя поникла, глаза больше не сияли счастьем, они светились грустью и ожиданием. Однажды Вадим сказал:
– Кать, ты сможешь уговорить своих подруг побыть с дочкой с пятницы до понедельника?
– Ты хочешь приехать?
– Нет, Катюш, у меня не получится доехать до тебя. И ты не сможешь приехать ко мне. Мы потеряем очень много времени на дорогу. Давай встретимся посередине. Кать, ты ведь приедешь?
– Приеду, мой хороший.
Он встречал ее на вокзале небольшого городка. Уставший, похудевший. На вопрос Кати, что с ним случилось, почему он так выглядит, Вадим ответил:
– Без тебя совсем плохо. Не могу я без тебя, Кать.
И замолчал. Сначала Катя подумала, что он все правильно сделал: не на вокзале же делать предложение? Но потом: и в номере, и на прогулке Вадим так и не обмолвился ни словом. И в ресторане молчал. А когда танцевали, она понимала, что любое прикосновение к ней, вызывало у него желание. И они ушли в гостиницу.
Поднимаясь по лестнице на свой этаж, они столкнулись с каким-то мужчиной:
– Караблин, ты? Глазам своим не верю. Что ты делаешь в этом Богом забытом захолустье? И с кем это ты? Знакомь! Жена?
– Николай? Вот так встреча! Нет, это любимая женщина.
Вадим стоял рядом с Катей гордый.
– Как был ты везунчиком, так им и остался. Лучшее распределение – Караблину, лучший корабль – Караблину, женщина такая… 
Он бесцеремонно рассматривал Катю оценивающим взглядом. А та, совсем не смущаясь, надменно смотрела ему прямо в глаза. Вадим как-то по-хозяйски обнимал ее за талию.
– Лучшая женщина – тоже мне. Извини, Николай, нам пора.
И они продолжили подниматься по лестнице.
– Вадик, это кто?
– Учились вместе… Он увел у меня девушку. А она, став его женой, изменяла ему со всеми подряд. Я доволен, что он увидел тебя.
А на следующий день, после желанной нежности они кормили друг друга бутербродами.
– Кать, правда, я молодец?
– Ты – супер молодец!
– Я молодец! Потому что захотел тогда съесть кусок мяса, именно в «Волхове», - он немного помолчал, посмотрев на нее очень пристально, сказал:
– Кать, переезжай ко мне.
– В качестве кого?
– Пока просто переезжай.
– А дочку у Наташи или Марины оставить?
– Нет. Вместе с дочкой переезжай.
– Вместе с дочкой в качестве «просто» не поеду.
Катя встала и пошла в ванну. Потом начала одеваться.
– Кать, ты что делаешь?
– Скоро поезд. Пора собираться.
Вадим тоже начал собираться. До вокзала шли молча. Снег падал пушистыми хлопьями, быстро и надежно укрывая их следы. Следы их прошлой счастливой жизни таяли... А впереди была нетронутая, нехоженая гладь. Как чистый лист. Что они на нем напишут, вместе будут писать или каждый по отдельности? На перроне тоже молчали. Он нерешительно обнял ее, она не противилась, прижалась к нему искренне, и напряженно ждала: вот сейчас заговорит, вот сейчас скажет, как положено говорить в таких случаях. Но он молчал. Объявили посадку. Поезд стоял всего пять минут. Катя поднялась в вагон и стояла в тамбуре, глядя на Вадима. В его в глазах плескалась такая тоска, что у Кати сжалось сердце. Поезд тронулся, Вадим как будто спохватился, взялся за поручень вагона и пошел рядом с набирающим скорость вагоном.
– Кать, я люблю тебя! Кать, я не могу без тебя. Кать, приезжай ко мне! – он уже почти бежал. Вадим разжал руку, отпуская поезд, увозящий его Катю, его любовь, его жизнь. Он прислонился к столбу и завыл:
– Идиот! Зачем отпустил? Ка-а-атя-я-я-я!.. Я умру без тебя. Затих, зачерпнул снег в пригоршни и протер им лицо:
–  Идиот. Надо было просто сказать «Выходи за меня». И все. И она всегда была бы рядом.
Он закрыл лицо руками и, сдерживая стон, тихо плакал, раскачиваясь из стороны в сторону.
Катя тоже плакала. Тихо. Она так и не зашла в вагон. Стояла в тамбуре, смотрела на пробегающие за окном ели. Она не могла сейчас ни о чем думать. Мешала заноза – это конец. Почему? Почему он не позвал ее замуж? Она курила уже третью сигарету, когда в тамбур зашла проводница и сделала ей замечание:
– В этом тамбуре курить нельзя. Пройдите в другой. Вы постель-то будете оплачивать?
Катя погасила недокуренную сигарету и пошла устраиваться. Ночью она думала только об одном: завтра придет на работу, и он ей позвонит. Он же должен понимать, что просто так она не может к нему поехать, а в качестве жены… Вот завтра и позвонит, сделает ей предложение...
Вадим больше не позвонил. Никогда. 
                ИВОЛГА
Он вел машину уже по ярко освещенному городу. Темный пригород давно остался позади, а Марина по-прежнему молчала. Артур несколько раз пытался начать разговор, но та упрямо делала вид, что не слышала его вопросов. Он свернул на центральный проспект, и в который уже раз задал вопрос:
- Мариша, куда поедем?
- Мне все равно. Мы же просто так едем. Прогуляться, - и снова отвернулась к окну.
Артур прекрасно понимал: не до разговоров ей сейчас. Прошло всего несколько дней с момента похорон ребенка. Но и оставлять наедине с тяжелыми мыслями не мог. Поэтому и вытащил из пустой квартиры. Увез подальше от всего, что напоминало о беде.
Город он совсем не знал. Они приезжали сюда пару раз, но днем, когда было светло, а сегодня уже поздняя ночь. Ориентиры, которые Артур смутно помнил, выглядели совсем иначе. Поэтому он просто ехал. Наугад. Вдруг Марина встрепенулась:
- Припаркуйся где-нибудь здесь.
И как только он пристроил машину к какой-то стене, тут же вышла из машины и, отворачиваясь от ветра, прикурила. Потом она вдыхала и вдыхала… то ли никотин, то ли холодный воздух –  сама не понимала. Закрыв машину, Артур встал рядом, заслоняя Марину от ветра, поднял капюшон над ее головой и стал терпеливо ждать, что она предпримет дальше. Марина выбросила только что прикуренную сигарету, взяла его под руку:
- Пошли.
И повела его в темноту по пологому спуску. Она знала, что не увидит там то, чего ей так хотелось, но упрямо шла.
Вокруг них был какой-то небольшой парк. Впереди за границей света чернело и плескалось искусственное море. Она резко остановилась. Огляделась растерянно, как бы сверяясь, с какими-то одной ей понятными ориентирами и вдруг заговорила:
- Тридцать семь лет назад здесь не было никакого моря. Маленькая речушка и заросли ивняка на берегу. Была такая же темная ночь, как сегодня. Только теплая, летняя, - и подняв глаза к небу продолжила, - звездная… Было полное небо звезд и огромная луна. Мы тогда забрались в какую-то лодку, привязанную к пеньку…
Артур не просто молчал, он замер, чтобы не спугнуть ее. Он радовался, что она начала говорить. Все равно о чем, лишь бы не молчала. Все эти дни после трагедии, на нее страшно было смотреть: посеревшее лицо, пустые глаза. А главное – абсолютно сухие, ни слезинки. Марина снова прикурила, а потом, забыв о сигарете, говорила и говорила:
- Он вытащил все шпильки. Рассыпал волосы по плечам, - она печально улыбнулась, - совсем не умел петь. Ни слуха, ни голоса не было, но мне всегда пел. Вот и тогда: перебирал мои волосы и пел.
Она взглянула на Артура, чуть склонив голову. Ах, как ему нравилось, когда она вот так наклоняла голову! В глазах что-то другое появилось, сменив пустоту. Он видел это даже в плохо освещенном парке.
- Ты помнишь, была такая песня «Иволга», - и вдруг запела.
Помню, помню мальчик я босой
В лодке колыхался над волнами.
Девушка с распущенной косой
Мои губы трогала губами.
- Он тогда признался мне в любви и впервые поцеловал. Вот здесь. Тридцать семь лет назад я стала женщиной и будущей мамой… А через десять лет он погиб.
Марина снова запела:
Ветви я к груди своей прижму,
Расскажу про юность и удачу.
Иволгу с малинника спугну,
Рассмеюсь от счастья и заплачу.
Голос начал прерываться. Артур чувствовал, что горло Марины сдавливает спазмом, но по-прежнему стоял молча и вообще никак не проявлял своего присутствия.
Она замолчала. Сжалась вся в комочек, напряглась. Пыталась дышать глубоко и ровно. Но воспоминания разбередили рану, всколыхнули страшную пустоту в душе, а сопротивляться сил уже не было. Сначала Марина заскулила, как брошенный кутенок. Обхватила себя руками, как бы не пуская этот скулеж наружу, но он вырвался и полетел в небо уже воем. И утонул там в беззвездной черноте. И, наконец, разрыдалась.
Артур обнял ее, положил голову к себе на плечо и молча гладил. Марина обхватила его за талию и, доверчиво прижимаясь к нему, выплакивала свое горе.
Только после того, как она затихла, он произнес:
- Слава Богу! Теперь полегче будет. Нельзя без слез, моя хорошая.
Домой он привез ее обессиленную. Но как только Марина вошла в квартиру, сразу пошла по комнатам, открывая все форточки.
- Маришка, ты что делаешь? На улице ветер холодный.
- Арт, здесь невыносимо пахнет горем. А я должна жить дальше.          

                ПРИЗНАНИЕ
День не задался с самого начала. Вернее, с ночи. Приснился тот, о котором она старательно не вспоминала уже три года. В жизни все, если и не наладилось после нелепого расставания с ним, то как-то утряслось, успокоилось. Правда, ей пришлось признать правильность изречения, что дружбы между мужчиной и женщиной не бывает. Потому что вывел ее тогда из депрессии именно друг, который как-то незаметно стал далеко не другом. Только благодаря его постоянной заботе, она сначала перестала постоянно думать об Антоне, а потом и вовсе успокоилась, смирившись с тем, что тот ушел от нее. Макс был сама надежность: сказал – сделал. Первое время Надежде не хватало нежных слов. Он просто не умел их говорить, стеснялся. Она даже пыталась его научить этому, но потом махнула рукой, решив, что и без этого у него хватает достоинств. А от стихов Антона отвыкла просто – запретила себе читать стихи вообще. Теперь только детективы. Но сегодняшний сон… Как только Надежда проснулась и поняла, что это было лишь видение, настроение испортилось моментально.
И началось. Пока делала бутерброд – убежал кофе. Но это еще полбеды. А вот когда она натягивала колготки, единственные, между прочим, только из упаковки. Порвала их. Аж, слезы выступили. Пришлось залезать в джинсы и водолазку. Теперь не получиться выглядеть с ног сшибательно в турагенстве рядом с Максом. «Ну, и ладно, - решила она, - зато в маршрутке будет выглядеть нормально. Видите ли, именно сегодня он не может за ней заехать». Радовало одно: она все-таки уговорила его ехать не в Турцию или Египет, а в круиз по Волге. Вот она и выбрала свою давнюю мечту. В конце концов эту поездку он дарил ей на день рождения, а значит выбор за ней.
 Маршрутку Надежда ждала минут пятнадцать. Она понимала, что теперь точно опоздает к назначенному времени. Только это ее совершенно не расстраивало: не смог заехать – пусть ждет. Она даже решила, что, если маршрутка подойдет переполненная пассажирами, то пропустит ее. Однако в бусике мест свободных было предостаточно. Оплатив проезд, Надя плюхнулась на сиденье и уставилась в окно. Вид деревьев, только еще начавших выбрасывать первую листву, немного успокоил ее. Весну она любила. Какое-то ожидание новизны всегда ощущалось в это время года. А тут еще и музыка у водителя играла нормальная. Не какие-то там восточные мелодии, а наше родное «Авто-радио». Она, собственно и не слушала его, главное не раздражало. И это уже само по себе было хорошо. Как вдруг знакомая, наполовину забытая, стертая из памяти, мелодия полоснула по нервам. «Да, что же это сегодня такое происходит? Сначала он явился во сне со своими стихами, а теперь еще и песня эта…», - рассердилась она.
На очередной остановке распахнулись двери, впуская новых пассажиров. Надежда рассеяно оглядывала входящих. Последним вошел Антон! Пока он заходил в салон и расплачивался за проезд, осталось одно единственное место, как раз напротив Надежды. А она сумела справиться с волнением. Нацепив маску невозмутимого безразличия, встретила его удивленный взгляд ироничной улыбкой.
- Надя? Ничего себе! Привет.
- Если ты помнишь, я живу в этом городе. В отличие от тебя.
- Если я скажу, что приехал к тебе, ты не поверишь, - улыбнулся Антон, усаживаясь на сиденье.
- Поверила бы, если бы ты ехал в противоположную сторону.
- Надя, я надеюсь, что когда все объясню, ты меня простишь.
- А есть, что объяснять и за что прощать?
- Да. Тогда я неожиданно исчез.
- А ты не хочешь узнать, как я жила после этого?
- Да, пойми, я не мог тогда звонить…
- И на мои звонки отвечать не мог? Даже из тюрьмы находят возможность дать о себе знать. Только с того света не бывает известий.
- У меня были серьезные проблемы.
- У меня тоже.
- Я все объясню.
- А что объяснять? Ты жив, здоров – это главное. Остальное не важно.
- Нет важно.
- Ты прав. Важно. Ты слишком долго молчал.
- У меня есть шанс?
- Найди его. Он спрятан на кончике иглы, а она в яйце, а яйцо в сундуке, а он под дубом, а дуб в лесу, в котором ты три года назад читал мне свои стихи.
- Я перестал писать.
- Моя остановка.
- Надя!
- Твоя остановка дальше.
Она очень старалась идти прямо. Дорогу она совсем не видела. Мешали слезы. Она бы, может, и остановилась, но не была уверена, что Антон не идет следом.
- Надя! Надя!
«Чей это голос? Это же ее зовут? Только это не Антон… Совсем не Антон. Кто?», - думала Надя, продолжая идти как сомнамбула вперед.
- Надя, что с тобой?
- Макс! Милый, родной, хороший мой! – она прижалась к нему, - обещай, что я больше никогда не буду ездить на маршрутке.
- Тебя кто-то обидел?
- Нет.
- Ты плачешь.
Надежда вдохнула такой знакомый запах сигарет и парфюма:
-  Я попрощалась с прошлым.
- Тебе его жалко?
- Нет. Обидно. Макс, я дура, да?
- Ты – умница.
- Я так долго не понимала самого простого.
Он вытирал слезы с ее щек, желая только одного: обнять, отогреть, защитить, никогда не отпускать. Макс видел, что Надежда никак не может решиться на что-то. И чувствовал, что любое его движение либо подтолкнет ее, либо остановит. Он даже не спросил, чего она так долго не понимала. И уже совсем собрался убрать свои руки от ее лица, как вдруг Надежда задержала его ладони у своих щек, и прошептала:
- Максим, я люблю тебя.

                И ПОНЕСЛО…
Все началось еще вечером. Зойка очень устала на работе. А когда возвращалась домой, пошел дождь. Занудный такой, серый и длинноногий. Он о чем-то тихонько шептался с листвой: то ли сказки рассказывал, то ли сплетничал. И она подумала, что сегодня точно заснет. Но когда ужинала, порядком надоевшая ей бессонница, вдруг начала уговаривать:
- Может кофейку?
Зойка возмутилась:
- Ага! Сейчас! Молочка попьем.
И без всякого удовольствия, проглотив стакан подогретого молока, встала к раковине мыть посуду. Намылила тарелку, вилку, стакан, поставила все это под струю… и зависла. Наглая бессонница, устроившись у нее на плече, начала нашептывать прямо в ухо новый рассказ. Зойка отмерла, закрыла воду и, не ополоснув посуду, метнулась к столу. Схватила ручку, открыла блокнот и очнулась окончательно. В нем писать прозу она не любила. На автопилоте пошла к компьютеру. Однако включать не стала:
- Никаких рассказов! Сегодня я буду спать, - сказала она, очень стараясь убедить себя в этом.
Поэтому закончив с посудой, решительно пошла в душ. Шелковые струйки так нежно ласкали ее тело, баловали теплом уставшие ноги. Расслабляли. Шагнув на пол, Зойка замоталась в банное полотенце и посмотрела на себя в зеркало.
- Дааа… Постарела. Сколько же лет прошло?
А бессонница тут как тут:
- А я, что говорю? Напиши об этом.
- Ну, если только начну, чтобы мысль до завтра не потерять. Все равно волосы часто сушить феном вредно.
Включила комп, уселась поудобнее. И ее понесло... Она пропустила два входящих, только мельком глянув на экран мобильника. Первый звонок был…  «Перезвонит», - решила Зойка. А второй от подруги: «Потом сама позвоню – она поймет и простит». Пальцы проворно бегали по клавишам. На мгновение задумавшись, она машинально протянула руку к тому месту, где всегда стояла чашка. Ее не было. Продумывая постановку следующего предложения, Зойка слетала на кухню, из холодного чайника залила пакетик липтона: «Сегодня пью по-татарски», - решила она. И поставив чашку на привычное место продолжила писать. Потом долго не решалась сходить за сигаретами – боялась мысль потерять. Но, когда эта самая мысль заблудилась в двух словах, все-таки пошла за пачкой и пепельницей. Мысль нашлась и побежала вслед за курсором, как вдруг запиликал скайп. Это была Маруся. Подруга. Или редактор? Они обе уже давно не понимали, что важнее в их отношениях: дружба или работа. Все настолько переплелось, что отделить одно от другого стало просто невозможно. А они и не отделяли. Зойка соединилась, и с экрана ей заулыбалась Маруся:
- Ты куда пропала?
- Пишу.
- Зоя, отвлекись на пять минут.
- Ага, - не глядя в монитор, пробубнила та.
- Зоя!
- Да, - наконец подняла она глаза, - я здесь.
- Только статус мой глянь и все.
Зойка посмотрела, класснула и написала коротенький коммент.
- Зой, что пишешь?
- Потом сама увидишь.
- Хоть сохраняешь?
- Ой!
- Сколько я тебя учить буду? Сохраняй быстрее.
- Ага.
- Тебе еще долго?
- Примерно половина…
- А какая уже страница?
Зойка посмотрела в нижний угол документа и ужаснулась:
- Маруся, уже двадцатая…
- Это маленький рассказик у тебя? – рассмеялась подруга.
- Я не знаю, где сократить, - растеряно заскулила Зойка.
- Ничего не сокращай! Потом разберемся, - успокоила ее Маруся. -
Пиши. Не буду тебя отвлекать. Только не засиживайся, уже поздно.
Зойка посмотрела на время: «Еще чуть-чуть…» И вновь застучала по «клаве». Сначала закончился чай. Потом сигареты. Она снова посмотрела на часы:
- Как всегда.
Задумалась на минуту. Отстучала последнее предложение и повернула голову к окну. На подоконнике уже зевала ее бессонница. Зойка усмехнулась:
- Что? И ты спать хочешь?
- А, ты посмотри в окно. Светает.
- Ну, уж, нет! Никаких рассветных стихов сегодня не будет!
Едва уронив голову на подушку, у Зойки мелькнула мысль о том, что завтра Маруся скажет: «Ну, и бред ты написала». Но Маруся воскликнула: «Дунька, ты сама не понимаешь, что написала!»

                РОМАШКИ
Алексей сел в машину, вставил ключ в зажигание и задумался: «Что я делаю?!» Он не привык отступать от своих решений, но бороться с собой у него больше не было сил. Если бы Лиза не проявила инициативу, он бы, конечно, справился. Но эта женщина… загадочная, непредсказуемая. Алексей явственно услышал ее голос: «Стерва я, Леш. Ничего не поделаешь. Или смирись, или принимай, как есть». Он закрыл глаза, чтобы представить ее. Лиза сидела, облокотившись на спинку дивана. Шея, плечи, а дальше простыня, зажатая в подмышках. И ее взгляд: ироничный, хитрый и чуть надменный одновременно. Она курила под кофеек. Алексей не любил курящих женщин, и кофе никому в постель не носил. Кроме Лизы. С ней все было по-другому: он был готов любоваться ее пальцами с тонкой сигаретой, струйкой дыма, отлетающей от ее губ, краешком простыни, прикрывающим тайну. И слушать. У Лизы был такой голос… Такой… Алексей, слушая ее, ощущал физически, как его затягивает в воронку. Однажды Лиза сказала ему: «Ты никогда не сможешь меня забыть. Всех женщин, которые будут потом, будешь со мной сравнивать. Но такую – не найдешь». Тогда он посмеялся над ее самоуверенностью. Сейчас, вспомнив, поразился: «Напророчила, что ли? Или знала?»
Очнувшись, помотал головой, стряхивая воспоминания, и, наконец, поехал. Но не успел выехать на основную дорогу, как опять перед ним предстала Лиза: «Какая любовь, Леша! Она только в книжках есть». Сразу стало понятно, что кто-то ее очень сильно обидел. Зачем в душу-то к ней полез? Ему всегда легко удавалось разговорить собеседника – талант у него такой был. Вот и Лиза очень скоро выложила ему свою историю. Алексей чувствовал, что, несмотря на прошедшие годы, ее боль так и не утихла. Он вспомнил, как она тогда сказала: «Я просто позволяю любить себя, а сама… Разучилась. Не верю никому». Вот тогда все и началось. Алексей поставил перед собой дурацкую цель: доказать ей, что она не права. Его не остановило даже наличие рядом с ней мужчины: она же его не любит. И это были не просто слова. Иногда в разговорах с Лизой, он касался темы ее отношений с этим мужчиной. И очень скоро убедился в ее искренности. Сердце Лизы было свободно.
В реальность его вернули крики и сигналы водителей:
- Дома спать будешь!
- Трогай уже!
- Идиот, щас опять красный загорится!
Алексей проскочил на зеленый, а следующие за ним машины не успели. В зеркало заднего вида видел кулаки, которыми его провожали автомобилисты. Пожав плечами, он вернулся в прошлое, продолжая движение.
Окружив Лизу заботой и вниманием, он постепенно начал относиться к ней так, как мечталось в детстве: он – рыцарь, она – принцесса. Странность заключалась в том, что с другими женщинами у него этого не получалось. То ли сам не хотел, то ли его избранницы не принимали такого его поведения. А вот Лиза сразу приняла его игру. В смысле, как принцесса. За все время их романа, она ни разу не споткнулась, играя свою партию уверенно. Видимо, это для нее была не роль. Очень скоро Алексей понял, что обожает эту женщину. Ему хотелось обладать ею безраздельно. А она никак не могла решиться порвать с его соперником. Он видел, что Лиза очень мучается от своей лжи, но продолжает откладывать разговор. Алексей не мог забыть, брошенные ею слова: «Леш, ну, не могу я его оттолкнуть. Нас многое связывает». Между ними, как оказалось, была давняя дружба, перешедшая в близкие отношения. А такая связь, порой, крепче брачных уз. И он терпел. Вспомнив Лизино признание в любви, улыбнулся. В тот момент она покраснела от смущения, как школьница. Интересно было наблюдать за ней: в глазах то робость, то отчаяние, то страх. Она будто никогда этих слов раньше не произносила. Впрочем, это действительно было впервые после того предательства, которое надломило ее.  А потом… Так, наверное, прыгают с большой высоты: «Люблю». Одно единственное слово. Выдохнула. И прижалась к нему, уткнувшись в шею. Он тогда никак не мог напиться ее нежностью. Именно пил, а не наслаждался. Словно до этого всю жизнь бродил по пустыне, и вдруг наткнулся на оазис.
Алексей чертыхнулся, заметив, что проскочил свой поворот: «Теперь лишних два километра ехать. Опоздаю.» Отогнал все мысли, чтобы не пропустить съезд на встречку, но тут запиликал мобильник. Посмотрел на экран, убедился, что звонок не от Лизы и сбросил. Звонил сын. Алексей порадовался, что у него уважительная не отвечать. Он почти никогда так не поступал по отношению к Виктору  – любил его очень. Брак и держался только благодаря этому. Или страху – навсегда потерять сына. Мальчику, конечно, уже было двадцать три, но какое это имеет значение. Алексей боялся, что после развода сын перестанет с ним общаться. Как только он перестроил машину в нужный ряд, вытащил из кармана мобильник, чтобы перезвонить Витюше. Но тут же сунул телефон назад: «Сейчас нельзя. На вокзале перезвоню».
Мысли снова вернулись в прошлое. Когда Лизин друг неожиданно уехал в длительную командировку, для них наступило счастливое время. Она стала спокойнее. Исчезла напряженность от ожидания звонков и непредвиденных визитов. Алексей стал приезжать к Лизе так часто, как только мог. Они, забыв обо всех предосторожностях, гуляли по городу, ходили в гости к ее подругам, даже в магазин за продуктами и то – вместе. Ему нравилось помогать ей готовить обед или заниматься какими-то другими делами по дому, пока она возилась на кухне. Плохо было лишь то, что рано или поздно ему необходимо было возвращаться. Пошел последний месяц командировки ее друга. И Лиза приняла решение расстаться с ним. Как он радовался тогда ее словам: «Леш, ну, ты же понимаешь, что по телефону этого нельзя сделать. Я и так поступаю подло. Вот приедет, и я с ним поговорю». Алексей ждал его возвращения, как ребенок Деда Мороза. Дни считал. Но приехал тот раньше. Произошло какое-то несчастье в семье, и командировка закончилась.
Вскоре, увидев Лизу, Алексей растерялся: перед ним стояла поникшая, с потухшим взглядом, уставшая женщина. Он обнял ее:
- Что случилось, моя хорошая?
- Я не могу ему сказать о нас, – и продолжила, подняв глаза, - Леш, ему и так сейчас плохо.
- Я понимаю, - тихо ответил Алексей, - и что теперь будет?
- А чего ты хочешь? Ничего теперь не будет! – психанула Лиза.
Сейчас он увидел: перед ним стояла прежняя, давно им забытая Лиза. Ироничная, язвительная. Немного помолчав, он выдохнул:
- То есть расстаемся мы?
- Как хочешь. Но все остается по-прежнему.
Ужинали они в тягостном молчании. И только, поставив перед ним чашку с чаем, Лиза продолжила свою мысль:
- А что, собственно, изменилось бы, если я все-таки поговорила бы с ним? Ты бы ушел из семьи? Переехал бы ко мне? Положа руку на сердце, ответь!
Алексей тогда ничего не ответил. Но молчал он не от того, что она была права, а от шока: это все говорила не его Лиза, а какая-то другая женщина. Он еще помнил ту Лизу. А его Лиза так жестко не умела разговаривать. Задевала ее убежденность в том, что он не уйдет из семьи. Сам же он совсем не был в этом уверен.
Пристроив машину на стоянке возле вокзала, сверившись с расписанием, пошел к платформе, доставая на ходу мобильник. В телефоне уже ныли гудки вызова, когда его внимание привлекли бабушки, торгующие цветами: «Вот идиот!» - подумал Алексей, и свернул в их сторону. А в трубке уже звучал голос сына:
- Привет пап! Ты занят сейчас?
- Витюша, если у тебя не срочно, давай потом.
- Не, у меня терпит. Пока, - и отключился.
Торговки наперебой предлагали ему кто гладиолусы, кто георгины, но в голове прозвучал голос  Лизы: «Обожаю ромашки». И он, подойдя к ведру с огромными веселыми цветами, сгреб из ведра всю охапку, и только потом поинтересовался у растерявшейся бабки ценой.
Пристроившись в тени липы, стал ждать электричку. Ромашки таращили свои солнечные глазищи. Алексей даже рассердился сначала: «Что уставились? Не могу я без нее.» А потом, грустно улыбнувшись, повторил: «Не могу...» После того, последнего приезда к Лизе, он, скорее по инерции, звонил ей несколько дней. Они даже о встрече договорились. А потом в нем что-то надломилось. Промаявшись всю ночь без сна, Алексей принял решение больше не встречаться с ней. Потянулись бесконечно долгие дни. И еще более длинные ночи. Днем он все делал на автопилоте, а ночами… Лучше не вспоминать этот кошмар. Через несколько дней Лиза позвонила сама. Алексей был готов к этому. По крайней мере, считал, что готов. Но когда на экране мобильника высветилось ее имя, чуть не завыл. Она набирала его три раза подряд, но все-таки он выдержал. Не ответил. СМС от нее даже не открывал. Боялся, что перезвонит ей. Потом Лиза прекратила звонить. А он почему-то продолжал ждать. И очень долго спал с телефоном в руках, боясь, что ночью не услышит сигнал вызова или СМС. Но она молчала. Алексей ходил чернее тучи. Друг как-то не выдержал его мрачного вида, и уговорил на разговор «за жизнь». Вообще-то Алексей не был любителем алкоголя, а тут согласился даже с радостью. Видимо, наступил предел, и появилась необходимость выплеснуть наболевшее. Когда друг, наконец, понял, в чем причина угрюмости, а порой и неадекватности Алексея, усмехнувшись, заявил:
- Ну, и заворот… Так клин клином вышибают – найди другую бабу.
- Не хочу…
- Тогда к этой вернись.
- Нет, - рассердился Алексей, - она мне изменяет.
- Или тому мужику…  - задумчиво протянул друг, разливая остатки из бутылки.
- Она обещала… - стиснув кулаки, ответил Алексей.
- Знаешь, Леха, что я тебе скажу? Не любовь это. А чо, сидишь тут, сопли на кулак наматываешь. За бабу бороться надо. А ты сбежал. Собственными руками отдал другому. Да ладно тебе, не заморачивайся! - стал успокаивать друг. -  Найдешь себе новую. А на крайний случай жена есть. Тебе-то можно на два фронта! Это занозе твоей нельзя, - опрокинул в себя одним глотком водку, стукнул стаканом по столу, поднялся и вышел на балкон.
 Алексей допивать не стал, ушел. Не прощаясь. По дороге встретил коллегу, которая уже давно ему глазки строила, и очень откровенно намекала на возможность не деловых отношений. Немного раздумывая, поболтал с ней о том-о сем, да и нырнул в гости, чтобы воспользоваться советом друга. К сожалению или к счастью, ничего у него тогда не получилось. Не смог, не захотел – не та была женщина. Придя домой, молча лег спать. Ворочался до тех пор, пока жена не скользнула под одеяло. Странно, но она его обняла. А он вскочил и ушел на кухню. Какое-то время просто смотрел в черное небо, а потом взял телефон и прочитал все СМС Лизы. Алексею нестерпимо захотелось курить. Лет двадцать назад бросил, и не тянуло, а тут!.. Пошел в комнату сына, выудил из джинсов едва початую пачку и, пристроившись возле форточки, с наслаждением затянулся. А утром сообщил жене, что подает на развод. И вот, когда они все же с большим трудом разъехались, в первый же вечер, оставшись, наконец-то, наедине с собой, Алексей решил позвонить Лизе. Но, посмотрев на часы, понял, что уже далеко не вечер. Поняв, что заснуть не сможет, продолжал нудное занятие по распределению и раскладыванию вещей в своем новом скромном жилище. На рассвете по-хозяйски уселся в кухне на перекур. Да так и заснул, положив голову на стол. Разбудила его СМС: «Выехала. Встречай». Алексей, вытаращив глаза, раз пять перечитал текст. Столько же раз проверил адресата. Потом подскочил, как ужаленный: «Ну, ничего себе!» - и понесся в ванную.
… Объявили электричку из Москвы. Алексей не знал, в каком вагоне едет Лиза, поэтому стоял в центре. Если честно, то он совсем не был уверен, что она приедет. Это просто не реально! Лиза – сама, и к нему. Не та женщина, чтобы поехать к мужчине. Пока электричка шла, замедляя ход вдоль платформы, в голове Алексея пронеслись тысячи вариантов причин ее неожиданного визита. Он не знал, куда деть ромашки, хоть под платформу бросай: «Идиот!» - второй раз за день обозвал себя Алексей, - «С чего я решил, что она едет к любимому? Может, она сейчас меня на свадьбу к себе пригласит, а я, как дурак, с ромашками».
Электричка остановилась. Двери еще не открылись, а он уже крутил головой, боясь пропустить Лизу. А, когда немногочисленные пассажиры стали выходить из вагонов, у него на лбу выступили капельки пота. Она выходила последней. Именно из тех дверей, которые оказались прямо напротив него. Шагнула на платформу и встала. Оба растерянные, стояли и не двигались.
- Лиза, - Алексей неуверенно шагнул к ней навстречу.
- Леша, - сделала она шаг.
- Я хотел тебя забыть, - еще на пару шагов приблизился к ней.
- Ты не сможешь, - сделал она свои два шага, - потому что я всегда думаю о тебе.
- Я тебя люблю, - сделал он последний шаг.
Лиза заглянула ему в глаза. Так внимательно, даже испытующе, что Алексею показалось: не в глаза, а в душу его она смотрит. А она и смотрела в душу. До самого дна заглянула. И, как тогда, в первый раз, выдохнула:
- Я тебя люблююю…
Солнце сияло в желтых глазках ромашек таким счастьем, что Лиза и Алексей рассмеялись. Он целовал свою единственную и неповторимую принцессу. Казалось, что оторваться от нее просто невозможно. Но тут репродуктор оглушил их сообщением: «Прибывает электропоезд…» И, вспомнив, что они на станции, Алексей повел ее к машине. Лиза остановилась под той самой липой, где совсем недавно он вспоминал о ней:
- Леш, я теперь свободная женщина.
- Йохоооо! - воскликнул он.
 Поднял руки верх и высыпал все ромашки на нее.

                ПОСЛЕДНИЙ РИСУНОК
Перестройка закончилась развалом страны. А как только союзные республики получили самостоятельность, в них начались гонения русского населения. С каждым днем жизнь для них становилась там все труднее. И наступил такой момент, когда люди побежали. Кто-то ехал к родственникам в Россию, а кто-то в никуда, возвращаясь на историческую родину. Таня с мамой жили в одном из городов Средней Азии. Были замечательные соседи и друзья разных национальностей. Совместные праздники, когда на столах стояли кушанья и азиатские, и русские, и еврейские, и даже греческие. Русские пели таджикские песни, а таджики – русские. И вот эта радостная, счастливая жизнь врезалась в память Тани навсегда. Юность имеет одно замечательное свойство – она всегда прекрасна, несмотря на трудности. Становясь взрослее, мы бережно храним эти светлые воспоминания и о каких-то событиях, и о дорогих сердцу вещицах. У Тани, например, была вешалка-стойка на колесиках. Она вешала на нее школьную форму. Потом никогда такой не было. А еще – толстая папка с рисунками. Вернее, эта папка была у мамы, потому что Таня не придавала никакого значения своим рисункам. Что-то щелкало в голове, она машинально брала карандаш, первый попавшийся лист бумаги и рисовала. Она никогда заранее не знала, что будет на листе: цветок, портрет, пейзаж… Однажды вдруг нарисовала мадонну с младенцем. А был еще Иисус.  Таня не выдумывала сюжеты – они сами собой появлялись. То цветные: красками или карандашами, то черно-белые. Простым карандашом ей все-таки нравилось рисовать больше. Но в художку она категорически отказалась ходить: «Там надо рисовать то, что скажут. А у меня так не получается». Мама собирала все, что разбрасывала Таня: листочки, клочочки, форматные листы, рисунки, эскизы, наброски, складывая в заветную папку. И надеялась, надеялась, надеялась… На то, что когда-нибудь дочь всерьез займется рисованием. Но случилось то, что случилось.
Когда стало совсем невмоготу жить среди агрессивно настроенных коренных жителей, мама решилась отправить Таню в Россию. К ней, квалифицированной медсестре, в городе относились пока с уважением. За себя мама не боялась. А вот за дочь переживала очень. И отпустила, фактически, спасая жизнь своему ребенку, буквально втолкнув, в последний московский поезд. А сама осталась сторожить свой обжитой угол от разграбления. Таня уехала. Куда? К кому? Да никуда и ни к кому.
 Поезд приехал в Москву ранним утром. Девушка вышла на перрон и сразу замерзла. После азиатских сорока градусов местные восемнадцать показались ей стужей. Легкий сарафанчик совсем не грел, а в сумке такая же одежда. Вот с такого холодного приема и начались ее мытарства. Таня была рада, что приехала ранним утром. Впереди целый день. А значит, она успеет подыскать и работу, и жилье. Но столица, похоже, была совсем не рада Таниному приезду. Она встретила не только прохладно, но с полным равнодушием. Ни сегодня, ни завтра, ни через неделю ничего Таня не нашла. Ночевала на вокзале. Крыша-то над головой вроде была, а вот спать там девушка могла только урывками. Деньги, выделенные мамой на первое время, почти закончились – цены-то в Москве ой-ой-ой какие! Но продолжая надеяться, каждое утро упрямо шла вперед. Дороги назад у нее просто не было.
Ей постоянно хотелось есть. Решив, что на рынке можно что-то купить подешевле, да и торговаться она умела, Таня туда и отправилась. Правду, видно, говорят, что нужно оказаться в нужное время в нужном месте. Нет, работу она и здесь не нашла. Но, разговорившись с торговкой, узнала, где есть не просто работа, а еще и с жильем. Но не в Москве, и даже не в городе, а в какой-то деревне. А ей уже было все равно: хоть на луне. Тетка бойко предлагавшая домашние яблочки, взглянув на Таню, протянула ей парочку:
- На, поешь.
- Спасибо, - у девушки защипало в горле.
А тетка, рассматривая ее, продолжила:
- Что, девонька, туго тебе?
Таня, уставшая до предела, истосковавшаяся по маминой заботе, вдруг взяла и рассказала незнакомой женщине все. Та слушала внимательно и рассматривала ее с интересом. А потом вздохнула:
- Ох, рыба моя, с твоей-то красотой приберут тебя в притон.
- В какой притон? – захлопала девушка огромными ресницами.
- В такой, - опять вздохнула тетка, - где проститутками работают.
- Я не хочу! – Таня даже попятилась.
- Да вижу я. Хоть и красавица, а вроде скромная, воспитанная, - отсчитав сдачу покупателю, снова заговорила, -  Работу тебе надо.
- Надо, - вздохнула Таня так тяжело, будто на груди у нее лежала бетонная плита.
- В деревню поедешь?
- В какую деревню? – опешила Таня.
- Да у меня сестра в деревне живет. Говорила, что учителей у них в школе не хватает. Там и жить есть где.
И Таня поехала в деревню. Комнату ей выделили прямо в школе. А с первого сентября она стала давать уроки рисования и труда. Наконец-то полетели к маме радостные, полные оптимизма письма. Народ в деревне жил доброжелательный, а Таня от природы была легкая в общении. Очень быстро перезнакомилась со всеми и подружилась. Парни местные на нее заглядывались, но подойти не решались – уж,  больно красивая. Одни глаза чего стоят. Огромные, светло-карие в пушистых длиннющих ресницах. И взгляд – внимательный, глубокий, достающий до дна души.
Подошли первые каникулы, когда к Татьяне подошла школьная уборщица и попросила помочь ей:
- Таня, у тебя же сейчас работы не много? Ты мне не поможешь ремонт в комнате сделать? Там потолок покрасить и обои поклеить только. Я заплачу.
- Конечно помогу, тетя Нина. Когда приходить?
Тетя Нина долго придумывала этот ремонт. Уж очень ей хотелось, чтоб ее сын Сашка женился на этой учителке. А тот, мало того, что стеснительный, так еще и домосед. А невесты-то по домам не ходят в поисках женихов. Вот тетя Нина и решила сама привести ему невесту. Только Сашка сразу заартачился:
- Мам, ну, придет она и чо? Я ей с порога так и ляпну: «Выходи за меня»?
- Ты главное, не прячься от нее, а там, как Бог даст, - успокоила его мать.
Дня два от напряжения, аж, воздух искрился. А потом Таня вдруг придумала, сделать потолок не обычный а… Но объясняя тете Нине свою задумку вдруг осеклась:
- Нет, тетя Нина, не получится. Я одна с этим не справлюсь. Здесь нужны мужские руки.
- Так, а Сашка на что? Ты ему только объясни чего надо, а уж он сделает. Руки-то у него работящие.
С этого дня исчезла Сашкина неловкость. Он общался с Таней спокойно и легко. Совместная работа объединила их настолько, что он перестал стесняться смотреть на нее. А однажды, ближе к концу ремонта, их взгляды встретились и… Тетя Нина изо всех сил старалась ускорить события. Надо сказать, не безуспешно. К Новому году на свадьбе отплясывала вся деревня. Мама невесты тоже приехала. Она привезла с собой некоторые дорогие для дочки вещицы, которые та не смогла забрать с собой сразу, и ту самую папку с рисунками. Отдавая ее Тане, спросила:
- Рисовать-то не бросила?
- Нет, мам, все так же рисую.
- А куда складываешь?
- На работе в столе лежат.
- Дочка, принеси! Так хочется взглянуть.
Рассматривали Танины рисунки все вместе: и мама с дочкой, и свекор со свекровью, и, конечно, муж. Новая семья Тани была поражена. Они знали, что она рисует – все же ИЗО в школе преподает. Но чтоб так замечательно! Повосторгались,  похвалили и забыли. Для них более важным было:  порядок в доме, вкусный обед, ухоженные огород и скотина. И, конечно, достаток. А не какие-то рисунки.
После отъезда мамы, Таня эту папку доставала очень редко. Только когда накопится на столе новая стопка. Достанет, сложит все аккуратно и снова задвинет в дальний ящик. Мама далеко, следить теперь за этим некому, а Таня обещала, что все сохранит. И хранила.
Наступила осень. Все деревья были, словно золотом усыпаны. В один из солнечных дней, догорающего бабьего лета, Таня, возвращаясь из школы, сорвала ветку рдеющей рябины – уж больно хороша. Подошла к калитке и присела, чтобы собрать немного ярких, резных листьев клена. Она уже представляла, какой изумительный получится букет, как вдруг нечаянно подняла глаза, да так и замерла. Красавец клен, под которым она сидела, облетел не полностью. Сквозь его ярко-оранжевую листву была видна старая яблоня. Даже не яблоня, а огромное темно-бордовое яблоко. Таня боялась моргать: вдруг пропадет виденье. Она поднялась и побежала в дом. Надо быстрее сделать хотя бы набросок, чтобы не забылось. Скинула туфли и прямо в плаще влетела в их с Сашей спальню. Вытащила чистый лист, уселась в кресло возле окна и начала рисовать. Только-только стал проявляться просвет в листьях клена, как ее, что-то насторожило. Инстинктивно она повела головой. Вроде все в порядке. Продолжила растушевывать листочек. Нет, все же, что-то не так. Опять повернула голову. Ящик стола открыт. Ну, и что? Забыли закрыть. Но какая-то смутная тревога мешала ей, отвлекала. Таня встала, подошла к столу… на месте не было папки с рисунками. Прошла на кухню, где свекровь что-то помешивала в кастрюле и спросила:
- Мама, вы не знаете куда делась папка с моими рисунками?
- Так Сашка ее взял.
- А где он?
- Баню пошел топить. А чо стряслось-то, Тань?
Таня, не ответив, рванула к бане. Влетев туда, она остолбенела. Сашка засовывал в печку последние листики с ее рисунками.
- Что ты делаешь? – крикнула Таня.
Выхватила у него из рук папку – пустая. А Сашка, поднял на нее удивленные глаза:
- Ты чо орешь-то?
Не дождавшись ответа от жены, объяснил:
- Печку топлю. Париться сегодня будем.
- Моими рисунками?
- Так их уже вон сколько. Еще нарисуешь.
Таня вышла из бани. Мимо свекрови прошла молча. Она даже не увидела ее. И не услышала, что та о чем-то спрашивает. Всю ночь она пролежала глядя в потолок. Утром ее увезла скорая. Таня и сама еще не знала, что беременна, а ребеночек уже погиб. После выписки из больницы, она не вернулась ни к Сашке, ни в школу, ни в эту деревню. Из той жизни, она забрала лишь последний незаконченный набросок. Больше она никогда не рисовала.

                СОН
Он ехал в супермаркет купить хоть какой-то еды на пару дней. На большее денег все равно не хватит. Пристроил машину на свободное место и зашагал к дверям. Но дорогу ему преградила старая цыганка с извечным: «Позолоти ручку, дорогой. Всю правду расскажу.» Даже не взглянув в ее сторону, он продолжал шагать дальше. Однако настырная гадалка не отставала. Встал, как вкопанный, лишь после ее фразы: «Ты стоишь по среди дороги. Один конец ведет в прошлое, и она тянется на север. Второй конец бежит к югу.» На севере, за сотни километров жила жена. К югу, хоть и не очень близко - любимая женщина. А цыганка продолжала: «На севере холод, мхом все покрыто и пусто. Но ты уже привык к этому. А на юге жарко, сладко, радостно. Тебя туда тянет, как магнитом, только не езди туда больше. Там твоя смерть.» И замолчала. Он ждал каких-то других слов, пояснений, а та, словно воды в рот набрала, только буравила его душу черными глазами. Достав из кармана джинсов последнюю тысячу, протянул ей. Быстро выхватив купюру, она заспешила, но отойдя несколько шагов, обернулась и сказала: «Верь мне. К югу поедешь, смерть найдешь.»
Ключ очень долго не попадал в зажигание. Ладони вспотели. То, что до аванса теперь придётся питаться только ролтоном, который всегда лежит в тумбочке на случай форс-мажорных обстоятельств, волновало мало. Как он теперь будет жить без нее? Она за последние несколько месяцев стала просто необходима. Теперь всю жизнь делил на – без нее, и с ней. Жил только встречами, а между – существовал. Смахнув с глаз противный туман, всё-таки завёл машину и поехал к дому. Нет. Поехал к месту своих ночевок. Несколько лет уже жил в вагончике на территории предприятия, где работал... Работал, кем придется. Он - гастарбайтер. А она... она его нечаянная осенняя любовь. О такой только в молодости мечтают. И теперь он ее теряет. Жить было его обязанностью. Надо было оплачивать учёбу сына в ВУЗе. Помогать старенькой маме. У жены зарплата вовсе копеечная. Почти все, что зарабатывал, отсылал им, оставляя себе только на еду, да на телефон. А встретив ее, спохватился, что одежда вся износилась за эти годы, и купил себе джинсы и джемперок. Жена сразу заметила, что прислал меньше. Возмущалась: зачем ему нужны новые штаны, если и эти ещё можно носить и носить.
Настал день, когда он просто перестал звонить своей любимой. А что мог ей сказать? Что? То, что поверил какой-то цыганке, не хочет умирать? Смешно. Еще как-то надеялся: вдруг что-то изменится. Может быть, другая черноокая скажет, что все неправда.
Прошло уже несколько месяцев его добровольного одиночества. Она звонила, а он упорно не отвечал. Однажды, когда его сосед по вагончику ночевал у какой-то красотки, чуть было не позвонил сам. Долго смотрел на заветный номер, никак не решаясь нажать кнопку вызова, как вдруг телефон сам затрезвонил. Увидев, что вызов был от нее, зарычал и швырнул телефон в стену. Утром подобрал с пола только симку, все остальное смел в совок и выкинул. С тех пор больше звонков не было. И от этого стало совсем  невыносимо. Хватался за любую работу. Не отказывался от двух смен подряд или выйти в выходной на подмену. Лишь бы не думать о ней. Похудел. Глаза и без того огромные, казалось, стали ещё больше, и как-то потемнели что ли, подернувшись тоской.
В этот день он устал сильнее обычного и, кажется, сорвал спину. Любой поворот туловища отдавался болью в пояснице. Еле угнездился на своей узкой скрипучей койке. Только боль отпустила, тут же вспомнил, как однажды она, растирая ему спину, подшучивала: «Вот, если сейчас заняться тем, чем нужно, вмиг вся боль уйдет. Даже не вспомнишь, где спина находится.» А потом вместе хохотали, гадая, от чего всё-таки перестала болеть спина. Он закрыл глаза и уже начал проваливаться в тяжелый сон, как очнулся от сладкого, давно забытого ощущения: она прижалась к нему всем телом, а ладошку положила на грудь, чтобы ощущать толчки его сердца. Наверное, от растерянности он вдруг ляпнул: «Иди ко мне.» И тут же подумал: «Только глаза не надо открывать, а то сон ускользнет.» Тем временем голова коснулась его груди, а ладошка –  живота. Застонав от неги и блаженства, обнял ее и начал целовать.
Понимая, что это сон, все же иногда, как бы выныривал в явь, и тогда душа сжималась до размеров песчинки. Он зажмуривался еще сильнее. То ли, чтобы вытолкнуть свою душу навстречу, то ли, чтобы все же не проснуться. А, когда ощутил просто физически на спине ее острые коготки, выдохнул: «Палата номер шесть,» - но тут же пожалел об этом. Она сразу отдернула пальцы и сжала их в кулачки. Смешно смутившись, прошептала: «Прости...» А он расстроился – довести женщину до состояния потери контроля над собой, вдруг нечаянно спугнуть. И начал все сначала.
Ему хотелось, как раньше, гордо снять перед соседом футболку, демонстрируя страстность своей женщины. Правда, чтобы самому увидеть эти награды любви, ему приходилось выворачивать голову перед зеркалом, наслаждаясь следами ноготков. Поэтому он решил добиться хоть одной маленькой царапины на груди. То, что происходило дальше осталось в памяти, как меняющиеся картинки калейдоскопа. То яркие, то пастельные, словно туманом прикрытые. Ему всегда нравилось смотреть на нее в этот момент наивысшего блаженства. Голова запрокинута назад, растрепанные волосы разметались по подушке, на виске, в неверном сиянии луны, блестит капелька. Подумав: «Пот? Слезинка?», - он потянулся губами, чтобы попробовать ее на вкус. А она, упершись руками в его грудь, начала отталкивать. «Солнышко мое, - шептал он нежно, - что с тобой?» Грустно улыбнулась и тоже шепотом: «Я соскучилась.» Обняв ее сильно-сильно, крепко-крепко, он вдруг провалился в темноту…
Упрямо звенел будильник, разрывая тишину опостылевшего вагончика. Проснулся, но лежал, не двигаясь, обняв подушку. Сосед, чертыхаясь, сполз со своей койки, дотянулся до его телефона и,  нажав кнопку отбоя, возмутился: «Не слышишь что ли?»  Вздохнув, он сел и пробурчал: «Да слышу.» - и побрел к раковине. А сосед продолжал раздраженно бубнить: «Всю ночь спать не давал. То стонал, то ворочался. Кровать всю ночь под тобой скрипела.» Но вдруг присвистнув, удивился: «Где это ты так?» На спине над левой лопаткой алели две свежих царапины. «Да не знаю,» - отмахнулся он от соседа и взглянул на себя в зеркало. На груди тоже, чуть выше соска, красовалась еще одна маленькая полоска. Удивление, радость, смятение, страх – все чувства метались с быстротой молнии. Он даже потрогал эту царапину, чтобы убедиться в ее реальности и, как вывод сделал: «Палата номер шесть.»
Ближе к обеду начальник подошел к нему с вопросом: все ли у него в порядке. «Да какое там!» - отмахнулся он. А начальник, поняв по-своему, отправил его отдыхать: «Нельзя столько вкалывать без отдыха. Завалишься – семья останется без кормильца. Иди, отоспись. Чтоб сегодня я тебя на работе не видел, - и уже себе под нос пробубнил, - все деньги, наверное, заработать хочет. А что случись – отвечать я буду.» 
Когда он уже подошел к вагончику, телефон пиликнул, сообщая о новой СМС. В надежде, что это от нее, выхватил телефон из кармана и уставился на экран. Сообщение было от Сбербанка – пришел аванс. Сунув мобильник назад, вошел, скинул кроссовки, прошлепал к кровати, и совсем было собрался лечь, как вдруг развернулся, взял из тумбочки барсетку и вышел на улицу.
В машине было жарко. Он открыл дверцу настежь, впуская ветерок. Вставил ключ в зажигание и услышал где-то внутри голос старой цыганки: «Не езди туда. Там твоя смерть.» Посмотрев в зеркало заднего вида, сказал, то ли себе, то ли голосу: «А здесь тоже не жизнь.» И поворачивая ключ, добавил: «Без нее.»
Привычное урчание мотора его немного успокоило. В какой-то момент он даже решил, что доедет только до магазина и вернется. Но на перекрестке уверенно выкрутил руль. Машина везла его на юг.
              СЛЯКОТНЫЙ НОЯБРЬ
Машина сломалась в самый неподходящий момент. Роман даже из гаража не смог выехать. Смотреть, что с ней, времени не было – проспал. Вчера проводил жену и дочку в отпуск и засиделся за компом. Никто не зудел в ухо, что пора спать, вот он и спохватился чуть ли не под утро. Злой выскочил из дома. А тут еще и машина подвела. Теперь придется ехать на общественном транспорте. Чертыхнувшись, запер гараж и помчался по ноябрьской слякоти к остановке. В автобус еле втиснулся. «Ничего не изменилось», - вздохнул и полез в карман за мелочью. Его внимание привлекла молодая женщина в центре салона. Роман никак не мог отвести взгляд от ее профиля. Больше разглядеть ему ничего не удавалось. Незнакомка со всех сторон была зажата пассажирами. А ему очень хотелось рассмотреть. И, может, даже дотронуться… ну, хотя бы до руки.
Остановку свою Роман проехал. Специально. Просто женщина ехала дальше. А он вдруг испугался, что больше никогда ее не увидит. Выйдя вместе с ней и, следуя на некотором расстоянии, позвонил заму. Предупредил, что задержится и, спрятав телефон в карман, прибавил шаг. Обдумывая, как лучше начать разговор, рассматривал: невысокая, стройная, волнистые каштановые волосы рассыпались по плечам.  Женщина открыла какую-то дверь и вошла. «Парикмахерская», - обрадовался Роман и вошел следом, - пока сидим в очереди – познакомимся», - на ходу соображал он. Но женщина сама к нему обратилась:
- Вы на стрижку? По записи?
- Нет, - ответил и чуть не ляпнул: «Я познакомиться».
- По очереди? – продолжала она расспрашивать, - тогда проходите. У меня есть время до первого клиента.
Усевшись в кресло, уставился в зеркало. Там отражалась она. Но кроме ее глаз Роман ничего не хотел видеть. Огромные голубые, в обрамлении черных длинных ресниц. «Я сошел с ума!» – вдруг мелькнула у него мысль. Забеспокоился: «Сейчас мне испортят салонную стрижку». Но тут же решил: «Плевать! Пусть портит. Зато у меня время будет.» Но она отказалась его стричь:
- У вас отличная стрижка, даже поправлять не надо.
- Ну, почему же? По-моему уже пора.
Она очень внимательно посмотрела на него:
- Что вы хотите?
- Честно? Познакомиться. Меня зовут Роман.
- Наталья. Замужем. Двое детей. Еще что-то интересует?
- Да. Мы можем встретиться после работы?
- ?
- Просто прогуляться и поговорить.
- После работы меня ждет семья.
- Я вас встречу.
Наташа пожала плечами, но ответить не успела, вошел клиент, и она переключила свое внимание на него. Роман вышел. Внимательно изучив режим работы этой крошечной парикмахерской, всего на два кресла, отправился на работу. Сегодня у него ничего не ладилось. Заместитель удивлялся:
- Что это с тобой, Роман?
Но тот отмалчивался. Да он и сам не мог понять, что с ним происходит. Все мысли были заняты Наташей. Отвлекался он лишь иногда. Только для того, чтобы задать себе один и тот же вопрос: «Что за черт?» И не найдя ответа, возвращался к этим приятным думам о новой знакомой.
Вечером, подходя к парикмахерской, он себя уже ругал: «Примерный муж и отец, куда тебя несет? Иди домой и в танчики играй, пока комп никто не занимает,» - но продолжал идти к заветной двери. Подошел он вовремя: Наташа, закончила сегодня пораньше и, видимо, с напарницей, уже закрывали парикмахерскую. «Вот и хорошо, - подумалось Роману, - заходить не надо.» Наташа, увидев его, кажется, даже не удивилась, но сказала как-то раздраженно:
- По-моему, я вам все утром объяснила. У меня есть муж. Но если этого для вас не достаточно, могу добавить: любимый муж.
- Наташа, - виновато улыбнулся Роман, - я не собираюсь мешать вашему семейному счастью. Мне просто хочется немного с вами поболтать. Можно я вас немного провожу. Нам все равно по пути.
- С чего вы взяли?
- Мы утром вместе ехали в автобусе.
- Вы, наверное, ненормальный? Или может маньяк?
Ресницы распахнулись, еще больше открывая и без того огромные глаза. И вместо того, чтобы разубеждать ее, Роман начал в них тонуть. Он даже не пытался сопротивляться. Тонул и испытывал от этого наслаждение. Наташа, вероятно, почувствовала это, потому что опустила ресницы. И озера исчезли. Роман будто вынырнул. Но его тянуло назад. Ко дну. А она вдруг ни говоря ни слова, пошла. До самой остановки они шли молча. Ему казалось, что она идет сама по себе, без него. В каком-то своем измерении. Такая постановка вопроса Романа совсем не устраивала. Он старательно искал тему для разговора, но тщетно. Только в автобусе решился спросить:
- Вы до какой остановки едете?
- Не надо меня провожать. Я хорошо знаю дорогу.
Но он все-таки вышел вместе с ней. Всего одну лишнюю остановку проехал. И уже на улице спохватился:
- Вы работаете каждый день?
Он и не рассчитывал на ответ, но Наташа вдруг сказала:
- Нет. Два через два.
- Сегодня первый день?
- До свидания.
И улыбнулась. «Разве бывают такие улыбки? - удивился Роман. - Поцеловать бы ее сейчас…»
Машину он отремонтировал быстро, но две недели ездил на работу и обратно в общественном транспорте,  едва успевая по утрам к планерке. Наташа разговаривала с ним уже, как со старым знакомым. А когда однажды он не пришел к закрытию парикмахерской, даже расстроилась и шла до остановки очень медленно. Роман, выскочив из автобуса, чуть не сбил ее на переходе:
- Прости, долго автобуса не было.
С тех пор он снова ездил на машине. Забирал Наташу с остановки, подвозил до работы, а потом уже ехал на свою. Он ни разу не попытался даже обнять – такая она была строгая. И это ему тоже нравилось. Да вообще все нравилось в Наташе: поворот головы, смех, рост, цвет волос, глаза… Вот от глаз он просто сходил с ума.
Как-то уже ближе к весне Наташа вдруг рассказала ему о своей семье. Не так как всегда – вскользь, а все, как есть. И стало понятно, что никакой муж не любимый. Просто она по натуре своей пуританка. Воспитывалась в строгих правилах и навсегда усвоила, что жена ни при каких обстоятельствах не должна даже думать о других мужчинах.
А муж большей частью лежал на диване и смотрел телевизор. Не помогал ни по дому, ни на даче. Даже картошку из подвала на пятый этаж таскала сама. В том, что он именно такой, винила себя: надо было с самого начала супружеской жизни привлекать его к домашним делам. Но у Виктора работа тогда была тяжелая, и она его жалела. А потом все как-то вошло в привычку, и Наташа безропотно тащила этот воз. Даже, когда ей подруга рассказала, что видела Виктора с какой-то дамой при очень недвусмысленных обстоятельствах, промолчала. Правда, после его более чем суточного отсутствия дома, все же поговорила с ним. Но скандал не закатила, просто сообщила, что давно все знает и предупредила: «Еще раз такое повторится – соберу твои вещи и выставлю за порог.»
Наташа все рассказывала и рассказывала, не замечая, что машина уже стоит возле остановки. Не заметила она и, когда машина снова поехала, а потом опять встала. Роман взял ее руку с ледяными от волнения пальчиками в свои ладони, поднес к губам и грел своим дыханием. А потом стал целовать. Каждый пальчик отдельно. Наташа замерла, но руку не отдернула. И как только он прикоснулся к ее ладошке, протянула ему и вторую руку. Посмотрев очень внимательно в глаза и не отводя взгляда, начал целовать вторую руку. Потом прижал ладони к своим щекам и прикоснулся к ее губам. Осторожно. Трепетно. Она не сопротивлялась, но и не отвечала ему. И тогда Роман поцеловал по-настоящему. Наташа в ответ обняла его. Не очень уверенно, как-то стыдливо, что ли. А он не стал проявлять настойчивости, чтобы не спугнуть. Сколько же наговорил в тот вечер ей ласковых слов! Сам удивился, что столько их знает. Его жене все это было не нужно. Целоваться она не любила, ласковые слова считала сюсюканьем, а все остальное просила закончить побыстрее, потому что устала и хочет спать. А Наташе нравилось целоваться. И, когда Роман одним пальчиком соскользнул от ее подбородка по шее к вырезу блузки, оттягивая вниз легкий шарфик, она начала отвечать ему с такой страстью, что потерял над собой контроль. Расстегнув все пуговки на блузке, начал ласкать ее грудь. Наташа то таяла от прикосновений, то на мгновение спохватывалась и, стесняясь своей распущенности, пыталась запахнуть свою одежду. Но как только он отнимал руки от груди, распахивалась больше. Очнулась окончательно только тогда, когда он добрался до набухших сосков:
- Ром, не надо, - как-то умоляюще простонала она.
- Почему, солнышко?
- Я не должна так…
- Ты ничего никому не должна. Только себе.
Но Наташа уже взяла себя в руки, застегнула все пуговки и посмотрела в окно:
- Где мы? Ты вроде остановился возле остановки?
- Сначала – да. А потом…
- Почему ты сюда приехал? Я дала повод думать, что я доступная женщина?
Машина стояла возле какого-то парка, упираясь капотом то ли в стену, то ли в забор. На улице было темно, ближайший фонарь, как ни старался, не мог достать своим ярким кругом до их убежища. Людей вокруг не было.
- Ты дала мне повод думать, что я тебя… - он повернул ее лицо к себе, чтобы посмотреть в глаза, - я люблю тебя.
Помолчал немного, а потом добавил:
- Я тебя о-бо-жа-ю!
Это было для Наташи откровением. Нет. Не признание в любви. Она поняла, что для Романа слово «обожаю» более емкое. Сильнее «люблю». У нее же было другое отношение к этим словам.  Обожать она могла кого угодно и говорить об этом легко. А вот «люблю»… Наташа слишком серьезно относилась к этому слову. И раскидываться им налево и направо, как обожанием совсем не могла. Но тут Роман снова ее поцеловал, как в первый раз: трогательно, осторожно. Она уткнулась носом в его шею, вдохнула его парфюм и забыла обо всем на свете. Да и какая разница, каким, словом назвать это чувство? Главное, что оно есть!
 Первым заговорил он:
- Наташа.
- Ром, отвези меня домой.
- Я тебя обидел?
- Нет. Мне хорошо, но пора домой.
Роман впервые довез ее до самого дома. Прощаясь, они договорились поехать завтра загород. Их семьи думали, что образовался маленький аврал на работе. А они просто любили друг друга, открывая самих себя заново.
Им не хватало коротких утренних и вечерних встреч. Им было мало редких поездок, неважно куда. Они созванивались и перекидывались СМС. Сначала только, когда были на работе. Потом СМС начали писать даже из дома. Конспирацию соблюдали строго: прочитали и сразу удаляли. Разрушать семьи не входило в их планы. Жалели и детей, и супругов. Каждый считал, что вторая половина без него пропадет. И сколько бы это все продолжалось? Кто его знает… Если бы однажды Роман не заснул с телефоном в руках, так и не успев дописать сообщение Наташе. Но это еще полбеды: он не удалил и ее СМС. Жена то ли уже подозревала что-то, то ли по какой-то надобности зашла к нему в спальню. Она уже давно выселила его из своей кровати под предлогом невыносимого храпа. А тут… зашла, осторожно вытащила из его рук телефон и все, что было не удалено, прочитала.
Скандал был грандиозный. Роман даже не пытался оправдываться. А это, видимо, еще больше распаляло жену. Она переписала Наташин номер телефона и стала не только донимать ее оскорбительными СМС, но и угрожала все рассказать мужу. Стыд и страх буквально парализовали Наташу. Дома, она, едва сдерживая слезы, делала привычные дела. Но как только оставалась одна, давала им волю и разрешала себе думать обо всем случившемся. Больше всего пугало не то, как она посмотрит в глаза мужу, а то, что ему в спину будут тыкать пальцами и потешаться: рогоносец. Для всех окружающих у них была идеальная семья. А тут вдруг она, такая правильная и порядочная женщина, изменила такому положительному во всех отношениях мужу. Наташа не спала уже несколько ночей. Укрывшись с головой одеялом и закусив зубами подушку, плакала, тихонько поскуливая, стараясь, чтобы никто не услышал. В одну из таких ночей вспомнила, что мертвые сраму не имут, и начала готовиться к смерти. Вешаться ей было страшно, да и не хотелось лежать в гробу с вывалившимся на бок языком. Перебрав лекарства, обнаружила приличный запас сильного снотворного, и начала выколупывать таблетки из блистера. Но спохватилась: придут подруги и коллеги помогать вдовцу с устройством похорон, а у нее в шкафах бардак. Сделав над собой усилие, поднялась и пошла на кухню. Вычистила все кастрюли, перемыла ложки, вилки, тарелки. Разложила все аккуратненько и перебралась в комнату, а затем в спальню, наводя в шкафах и на полках порядок. К приходу мужа в квартире был идеальный порядок. Можно было пить таблетки. Но Наташа так сильно устала за этот день, что незаметно для себя заснула, а утром по инерции собралась и пошла на работу. Но мысль о самоубийстве не оставляла. Решила, что обязательно сделает задуманное, но позже. Сейчас, пока еще предательство не было предано огласке, можно было и потерпеть. А жена Романа через какого-то знакомого, который работал то ли в органах, то ли еще где, вычислила и имя, и адрес Наташи, а заодно и телефон ее мужа. И сказала Роману:
- Не мне одной страдать, пусть и ей жизнь перестанет сказкой казаться.
И тут же позвонила Виктору. Она еще обещала осрамить любовницу мужа перед клиентами и коллегами, но решила делать не все сразу, а растянуть мучения Наташи, чтобы как можно дольше наслаждаться ее позором.
Виктор после того звонка сутки молчал. Все не верил. А потом не выдержал и рассказал об этом Наташе. Вроде, как шутя. Мол, какая-то ненормальная звонила, наверное, номером ошиблась. Но Наташа ничего не отрицала и не оправдывалась. И тот поверил. Приходил в себя, молча, и обдумывал все несколько дней. А потом, остановил жену в дверях, когда та уже собралась уходить на работу, и упал перед ней на колени:
- Наташа, прости меня!
Она не верила своим ушам. Всего чего угодно ожидала. Думала, побьет. А тут, вот как! Виктор держал ее за руки и продолжал:
- Может, я обидел, когда чем? Может, был плохим мужем… Да, конечно, плохим. Прости! Я исправлюсь. Только не бросай меня.
Наташа, так ничего ему и не сказав, ушла. А Виктор, и правда, изменился. По дому не гнушался никакой работы: посуду помыть, пропылесосить, белье развесить… Оказывается, все умеет делать! И на даче теперь не прохлаждался, а вместе с женой все делал. Она его успокоила, что никакого развода не будет, все останется по-прежнему. Но он переживал сильно и продолжал бояться, что останется один.  А, может, чувствовал, что Наташа продолжает встречаться со своим хахалем. А они и вправду не могли расстаться! Страдали все. Каждый, из этого любовного не треугольника, а четырехугольника, по-своему. Обманутые боролись, как могли, за свое счастье. А любовники ни за что не боролись. Они доверились судьбе и глупо надеялись, что все само как-то решиться и наладится. Наташа, правда, думала, что любимый позовет ее замуж. Но он как-то не очень уверенно предлагал ей бросить все, уехать куда-нибудь подальше, где их никто не знает, и начать новую жизнь. Только вот совесть не дозволяла покинуть мужа.  А Роман ко всему молчал. Они уже давно не выезжали загород. В один из выходных, оставив все страхи и сомнения, приехали на свое любимое местечко. Березка, возле которой Роман обычно пристраивал машину, кое-где пожелтела, а трава под ней уже не была нежной и шелковистой. Лес готовился к приходу осени. Только влюбленные совсем не замечали этого… Потом, отдыхая в объятиях Романа, Наташа, измученная сомнениями, набралась смелости и спросила:
- А почему ты меня замуж не зовешь?
-Ты же всегда говорила, что не сможешь бросить Виктора, - изумился Роман.
- Но ты даже не попытался сделать мне предложение.
Он посмотрел на нее, не зная, что ответить. А она вдруг поняла:
- Ты просто струсил.
Роман, молча, отвел глаза в сторону.
Все шло по-прежнему. В семье у Романа были ежедневные скандалы и истерики, доходящие до угроз суицида. А вот Виктор выбрал другую тактику –  она оказалась более верной. И когда однажды телефон Наташи привычно просвистел о приходе новой СМС, она была в полной уверенности, что это от Романа. Открыла ее и остолбенела. Сообщение было от мужа. До этого момента он их и писать-то, наверное, не умел. А тут… спотыкаясь на ошибках, Наташа прочитала: «Солнышко мое ты самая лутшая жена в мире. Я тебя люблю.» Первая СМС вызвала у нее удивление. Пятая – раздражение. Сотая – отчаяние: «Где ты раньше-то был?» Ни на одну из них она так и не ответила. Дома, ни одного слова об этих СМС не упоминалось. Странно, что она вслух от мужа ни одного слова из них не слышала. Виктор помогал по дому, но в общении был сдержанным. Впрочем, как и всегда. Ни словечка ласкового, ни поцелуя. Исполнение супружеского долга стало теперь обязательным для каждой ночи. Только выглядело это, как нудная тяжкая работа. Причем для обоих. А утром, не успевала Наташа выйти за порог, как ее настигал новый поток сообщений от мужа. Все СМС были одинаковыми, словно под копирку. И повторялись с заметной периодичностью. Она даже подумала, что кто-то ему набрал их несколько штук в телефоне, а он теперь только пересылает снова и снова.
Как-то вечером Наташа зашла к подруге на рюмочку чайку. Выпили. По-бабьи поплакались друг другу на жизнь. Перепели великое множество любимых песен. Все, как обычно, кроме одного: Наташа часто отвлекалась на чтение СМС. Подруга, заметив, что та по-разному реагирует на них, не сдержала своего любопытства и спросила:
- От кого?
Улыбаясь, Наташа ответила:
- От Ромы.
А дождавшись, когда подруга, открыв СМС, раздраженно передернула плечами, повторила вопрос. Наташа, не читая, отбросила телефон в сторону:
- Виктор пишет.
- И что в этом плохого?

- Слишком поздно спохватился, - вздохнула Наташа.
… А за окном снова стояла ноябрьская слякоть.

                ПОДКАБЛУЧНИК
В детстве Валентин был стеснительным мальчиком. Не гонял с пацанами в футбол, не лазил по деревьям, не дрался.  Мечтал стать рыцарем и спасти от дракона принцессу. А когда вырос, у него почему-то никак не складывались отношения не только с принцессами, но и вообще с женским полом. Его мама, будучи дамой властной и категоричной, здесь проявила максимум такта. Не посвящая сына в свои планы, просто пригласила в гости Яну, которая быстро нашла с Валентином общий язык. Скоро, он почувствовал себя настолько смелым, что решился поцеловать девушку. После первого же поцелуя Валентин превратился в Валюшу. Имя зазвучало для него волшебной музыкой. И опьянев от счастья, он побежал в ЗАГС с такой радостью, с какой в детстве не бегал за мороженкой. Очень скоро жена сообщила ему о беременности. И будущий папа сдувал пылинки со своей Яночки. Предупреждал любое ее желание. А уж, когда родился Артемка, летел с работы быстрее самолета. Потому что сын без него капризничал и выматывал маму так, что та сразу, как только Валентин переступал через порог, падала без сил на диван. Гордый отец думал: «Любит папку. Скучает.» Мчался с сыном по магазинам, совмещая прогулку с пополнением продуктовых запасов, готовил ужин, а заодно и обед на завтра. Купал малыша. Уложив его спать, стирал нехитрое детское бельишко. И только после этого падал, к сладко посапывающей жене, под бочок. Когда ребенок начинал плакать среди ночи, вскакивал, чтобы поменять пеленки. Однажды случилось так, что он пришел с работы раньше обычного. Яна, не услышав, как хлопнула входная дверь, продолжала болтать по телефону. При этом аккуратно подпиливая ноготки:
- Нет, Свет, я смогу только в выходной. Валюша пойдет с ребенком гулять, и я пару часов буду свободна, - помолчала, наверное, слушая подругу, и продолжила, - еще чего! Не буду я с кастрюлями возиться, - у меня для этого Валюша есть. Ой, да куда он денется. 
Волшебная музыка имени исчезла. Валентин, мрачный, как осенняя туча, медленно произнес:
- Больше никогда не называй меня Валюша. Меня зовут Валентин.
Он еще, что-то хотел сказать, но жена встала напротив него, уперла руки в бока и с вызовом сказала:
- А то, что? Может, хочешь развестись со мной? Так хоть завтра! Надоел хуже грыжи, зануда. Только ребеночек-то с мамой останется. А я еще подумаю, разрешить тебе с ним видеться или нет. Валюша.
У него противно вспотели ладони, и потемнело в глазах. Устало опустившись на стул, он только и смог сказать:
- Дрянь.
Яна, ехидно улыбаясь, слащавым голоском спросила:
- Ну, и чо ты расселся? - и уже приказным тоном, - На кухню иди. Кастрюли ждут.
Много лет он продолжал делать все те же дела. Но это уже была плата за право воспитывать сына. А выросший Артем, уехал из их провинциального захолустья, поступив в московский ВУЗ. Плата за учебу была непомерной. Осилить это с их нищенскими зарплатами было не реально. Валентин поступил, как теперь делали многие: подался в столицу на заработки. Заодно и к сыну поближе. Артем, все больше отдалялся от него, становясь самостоятельным и стесняясь не обеспечивающего всех его потребностей, отца. Валентин затосковал. Деля кров с десятком таких же вахтовиков, чувствовал себя покинутым и одиноким. Жена звонила большей частью, когда были нужны деньги. Сын... Сын звонил немного чаще, но тоже в основном ближе к зарплате или авансу. А вот мама наоборот активизировалась. Ей пришлось сбежать из своей же квартиры, аж, в другой город. Звонила только по праздникам, стараясь не мешать счастью сына. Теперь же, когда Валентин жил вдали от Яны, наверстывала упущенное. По нескольку раз в день интересовалась: тепло ли он одет, что кушал. Беспокоилась, чтоб не начал пить с этими мужиками, которые живут с сыночкой в одной комнате. Переживала: не загулял бы. Валентин не раздражался. Терпеливо успокаивал маму. Уверял, что он большой, умный мальчик. А сам все больше задумывался о своей жизни. На личный контакт, что на работе, что в вагончике шел неохотно. Времени на размышления у него было предостаточно. Он уже многое понял о себе. Все подыскивал подходящее слово, чтобы охарактеризовать себя. Не нашел – услышал. Мужики думали, что он спит, и разговаривали, хоть и в полголоса, но, не стесняясь в выражениях. Валентин, понимая, что речь о нем, весь превратился в слух.
- Да ладно тебе, может, он ее любит, - сказал тот, что постарше.
- Ага, любит, - усмехнулся в ответ другой, - вот Васька свою, точно любит. Слышал, небось, как он с ней говорит.
- А, чо там слушать, - расплылся улыбкой старший, - сияет весь, как бляха у новобранца.
- Во, - подтвердил, горячась, молодой, - а этот, чо? «У меня сейчас нету денег, но я постараюсь... Не ворчи…  Приеду – починю.»,   - и передразнивая Валентина, закривлялся.
Потом махнул рукой и с какой-то брезгливостью заключил:
 - Подкаблучник.
Валентину даже показалось, что сплюнул. Не в силах больше слушать, поднялся и вышел на улицу. Докуривал уже третью сигарету, когда к нему подсел старшой:
- Ты не серчай на него, Валя, - сказал тот, выдохнув первую затяжку, - молод, горяч.
Валентин отшвырнул недокуренную "Приму", поднялся:
- Да чего там. Прав он.
И зашагал, сам не зная куда.
Бродил по округе, не замечая ничего. Не помнил, как оказался в сквере. Уже наступили сумерки. Удивился, что никогда здесь раньше не был. В сиреневом воздухе шелестел раскидистый клен. Что-то незнакомое и непонятное творилось в душе Валентина. То било ознобом, то скручивало в узел, а то вдруг что-то растекалось по всему телу ласковым теплом. Стоял, как завороженный, не шевелясь. Боялся спугнуть очарование осени. Вдруг совсем рядом вспыхнул уличный фонарь, делая еще ярче отблески листвы. И тут мысли Валентина потекли как-то плавно, и сами собой складывались в строки. Нежные, ласковые. Он никогда раньше не писал стихов. Понятия не имел, как это делается, а сейчас сердцем чуял - это стихи. Похлопал себя по карманам. Из бумаги - полупустая пачка сигарет. Ни ручки, ни карандаша нет. Быстрым шагом направился назад. К своей тумбочке он почти бежал: «Только бы не забыть.» Ворвавшись в комнату, отыскал на столе обрывок бумаги. На этом клочке, написал свое первое стихотворение. Зачеркивал, переписывал, снова зачеркивал, надписывал, исправлял. Закончил под утро. Уже сидя в коридоре, потому что в комнате все давно спали.
С этого дня в голове начали роиться рифмы и фразы. Теперь в кармане всегда был блокнот и ручка. Писал, как одержимый. Благодаря своим же стихам, однажды понял, что прожив почти полвека, ни разу не любил. Больше он домой не ездил. Только на праздники. Заканчивалась одна вахта, он тут же оставался на следующую. Что там, дома, делать? Кому он там нужен? Здесь ему спокойнее. И в блокнот через плечо никто не подсматривает. Валентин так никому и не показал ни одного стиха. Хотелось, но стеснялся. Так бы и писал, наверное, тайком, если бы не предложили перейти на другую работу. Там был компьютер и выход в интернет. Он совсем не умел пользоваться этими благами цивилизации, но мир не без добрых людей: научили, подсказали. Правда, предупредили: «Чтоб начальство не видело.» Освоился он быстро. Теперь у него была своя собственная страничка. А на сайте была группа, где можно было выложить стихи. Он сменил настоящее имя на псевдоним и выложил все до единого на суд людской. Пока ждал классы и комменты, читал стихи других авторов-любителей. Что-то нравилось, что-то даже до конца не дочитывал. А одна особа, тоже инкогнито, зацепила его своими строчками. Он ей даже письмо написал. Скромно так похвалил. Та вежливо ответила. Потом, прочитав ее новые стихи, снова написал. Снова получил вежливый ответ. Вскоре она сама написала, наткнувшись случайно на его стихи. И понеслось. Довольно скоро они стали засиживаться у мониторов по полночи.
 А потом... Потом встретились. В реальной жизни она оказалась лучше, чем на той фотке, что прислала ему. И не такой смелой, как в чате. Стеснительная до зажатости. Долго ему пришлось искать подход к ней настоящей, чтобы она, наконец, перестала его стесняться. Мила была настолько не уверена в себе, что его собственные комплексы казались просто пшиком. Валентин подбадривал, оберегал, заботился, чувствовал себя героем. Нет. Рыцарем, спасающим принцессу от злого дракона. Только одна беда омрачала их отношения. Мила не верила в любовь. Он верил, но не знал, что это такое. Тем не менее, пообещал доказать, что она не права. Да так увлекся... Это было откровением, счастьем, блаженством. Теперь оба знали, что крылья бывают не только у птиц и ангелов. А еще, прочувствовали, что такое разлука и ожидание.
Он уехал на очередной календарный праздник домой, но выдержать даже один день без общения с Милой было невыносимо. Улучив момент, включил комп сына. Всего час переписки. Валентин радовался даже этому. А завтра – уедет из этого холодного города. И можно будет говорить с ней  по телефону весь обратный путь.
На работе выходных Валентин ждал постоянно. Его, конечно, выматывала дорога к ней, потому как, она жила совсем не близко. Возвращался каждый понедельник. Не выспавшийся, но счастливый, потому что Мила была его женщина. С ней было легко и просто. Можно было восторгаться закатом, изучать рисунок на крыльях бабочки, умиляться каплями росы, нанизанным на нити путины, как бусины. С ней не страшно выглядеть смешным, глупым. Они долго смеялись, когда прочитали на сайте, что самые умные люди от любви глупеют. С Милой он становился настоящим. Их роман измерялся уже не неделями. Правда, еще и не годами. Но Валентин все чаще задумывался о том, что надо разводиться. По ночам обдумывал, как сделает любимой предложение. Представлял ее реакцию. Засыпал под утро абсолютно счастливым, словно все мечты были уже свершившимся фактом. 
В последний раз, прощаясь с Милой, он предупредил ее, что может неожиданно уехать домой. Не стал объяснять ей, почему так вдруг засобирался. Хотел сделать сюрприз. Тогда, возвращаясь от нее, всю дорогу  улыбка не сходила с его лица. Он то пел, то вспоминал, как она порхает по кухне, или розовым ноготком рисует на его груди сердечки. Когда оставалось несколько километров пути, Валентин, как всегда позвонил Миле, чтобы сообщить: «Все нормально. Доехал. Вечером позвоню.»
 Но случилось непредвиденное. Как только он вышел из машины, увидел Яну с Артемом. И удивился – всю зарплату только вчера отправил. Зачем они тут? Не давая ему опомнится, жена пошла в наступление:
- Ну, что, кобель, доигрался? Думал, далеко уехал, так все можно? Что молчишь? Нечего сказать?
Валентин действительно молчал. Всего скорее, растерялся. А, может, сработал рефлекс, прочно укоренившийся за годы совместной жизни: лучше промолчать. Яна кипятилась сильнее:
- Все! Кончилась разгульная жизнь. Иди, собирай монатки. Домой едем.
Валентин попытался было сказать, что там не заработает столько денег, но Яна прикрикнула:
- Собирайся, я сказала.
Посмотрел на сына, надеясь на поддержку, но тот молчал и на отца не смотрел. Вздохнув, зашагал, в сторону вагончика. Пока шел, и потом, собирая нехитрые пожитки в спортивную сумку, думал, что сейчас выйдет и скажет, что никуда с ними не поедет. Если жена начнет опять орать, положит ключи от машины на капот. Пускай едут без него – к Миле и на электричке доберется. Осталось запихнуть в сумку только блокнот, полностью исписанный стихами, да тетрадку, едва начатую – подарок Милы. Тут телефон запиликал. Звонил сын. Чуть помедлив, все-таки соединился. Артем  говорил каким-то бесцветным голосом:
- Пап,  если ты уйдешь к этой женщине, я брошу институт, вернусь к маме, и ты меня больше не увидишь. 
В трубке повисла тишина. Валентин выдохнул и нажал «отбой». Подхватив сумку, вышел из комнаты. Постоял возле урны,  и аккуратно опустил в нее свои стихи.
Яна уже сидела в машине. Сын ждал его возле ворот:
- Пап, ну, нельзя же быть таким «чайником». Историю-то чистить надо, а ты даже со страницы не вышел. Я тоже хорош, не разобравшись на мать наехал. Думал, что это она с кем закрутила, пока ты тут вкалываешь. Короче, она всю твою переписку с… Ну, с этой, прочитала. Пап, переписку вообще-то удаляют.
Артем неловко переминался с ноги на ногу, поглядывая, то и дело, на машину. Валентин горько усмехнулся и, глядя в глаза сыну, сказал:
- Нет, сынок, я не «чайник» - я подкаблучник.

               
            КАК ОКСАНА ЗАМУЖ ВЫШЛА…
- Эх, хороша девка! – одобрительно улыбнулась вслед Оксане Саламатиной одна из кумушек, вечно сидящих у подъезда.
- Кровь с молоком, - подтвердила другая.
- Замуж пора, деток родить, а вот что-то не ладится с этим никак.
- Так ходит к ней Колька-то. Давно уж... Может и сладится.
- Да не ходит уже. Две недели с Тамаркиной старшей вожжается.
- Иди ты!
- Сама видела.
Но тут к подъезду подошла Галина - мать Оксаны, и сплетницы перевели разговор на погоду и урожай. Поставив полные ведра с огурцами на тротуар, та присоединилась к разговору:
- Одолели в этом году огурцы – прут, как оглашенные. Оксанка уж сорок банок закрутила.
- Хозяйственная она у тебя, - похвалила соседка.
- Ой, не говори, - расплылась довольной улыбкой Галина, - в руках все горит.
- Замуж-то не собирается? - как можно более безразличным тоном поинтересовалась другая.
- На юг собирается. В Сочи едет.
Галина подхватила ведра и заспешила к подъезду, убегая от дальнейших расспросов. Она радовалась за дочь, когда та начала встречаться с парнем из соседнего дома. Готовилась стать тещей. И до сих пор не могла понять, что за кошка пробежала между молодыми. Оксана не плакала, но и ничего матери не рассказывала. Ходила чернее тучи. Поэтому, когда Оксана сказала, что хочет поехать к морю, но боится, что та одна на огороде не справится, замахала руками:
- Что с этими грядками за две недели случится? Езжай, дочка.
И вот наступил сентябрь. Погода в Сочи была великолепная. Но в первый день Оксана не выходила из номера. Неважно себя чувствовала после перелета: голова кружилась, подташнивало. Радовало одно – домой она вернется на поезде. Целыми днями почти не вылезала из теплого ласкового моря. Только вечером, когда побережье накрывала черная южная ночь, отправлялась в ближайшее кафе, чтобы разнообразить пляжную сухомятку, да попробовать местные вина.
Но отпуск пролетел быстро. Возвращение домой, хоть и не самолетом, тоже было тяжелым. Оксана не только сама ничего не ела, не могла находиться в купе, когда соседи раскладывали на столе взятые с собой бутерброды и овощи. Особое отвращение у нее вызвала жареная курочка с аппетитной корочкой. Уловив ее аромат, девушка подумала, что, наверное, все же чем-то отравилась в последний курортный день.  При виде этого кулинарного шедевра ее желудок запрыгал, и она вышла в коридор.
Дома легче не стало. Выйдя на работу, она решила обратиться в медпункт. У них работала старая опытная фельдшер.
- Тетя Надя, что делать-то? - спросила Оксана, рассказав все подробно о своем самочувствии. - Кишки по всему животу ворочаются.
Пробежавшись оценивающим взглядом по фигуре девушки и не заметив никаких изменений или явных признаков, та пожала плечами и все же посоветовала:
- Тест купи.
- Какой тест? - округлила глаза Оксана.
- Обычный. В аптеке продается.
И уже более откровенно уставилась на животик пациентки. Задумчиво, как бы сама себе, сказала:
- Вроде нет животика, но купить надо.
Тест показал две полоски. Мама начала было ругать Оксану, но потом, махнув рукой, вздохнула:
- Рожай, дочка, вырастим. А если кому нужна будешь, так ребенок не помешает.
… Женя родился в пятницу. Тринадцатого января. Акушерка посмеялась:
- Не могла поспешить? Пять минут раньше и было бы еще двенадцатое.
Ребенок рос послушным и стеснительным. Проблем с ним обе не знали. Только, чем старше он становился, тем чаще бабушка говорила:
- Плохо, что без отца растет. Мальчику мужская рука нужна. Хоть бы уж ты замуж вышла, что ли...
И Оксана сошлась с парнем из своей компании. Без ЗАГСа. Так. Жили вроде не плохо. Родилась Даша. Она была полной противоположностью Жене. Глаз да глаз за ней. То залезет куда и свалится, то спички утащит. За словом в карман не лезла. Хоть и малявка еще, но Женьке от нее доставалось частенько. Сынок и без того был маминым хвостиком. А после смерти бабушки совсем от Оксаны не отходил. Хоть бы и на работу с мамой идти. Она частенько ему выговаривала:
- Ты же большой мальчик - в первый класс уже ходишь...
Но Женя только жался к ней и ластился, как котенок. Оксана любила своих детей, и оберегала, как могла. Особенно, от мужа, который начал пить. Однажды, потеряв терпение, поговорила с ним и, убедившись в бесполезности, собрала чемодан:
- Ты свой выбор сделал, - выставила его за дверь.
И вспомнив маму, подумала: «Кому нужна буду, дети не помешают.» Одной, конечно, их тяжело было поднимать. Но она старалась. Дети росли ухоженными, сытыми, а главное – любимыми. 
Однажды, на работе, познакомилась с новым механиком. Обсудив, насущные проблемы производства, поболтали за жизнь. Слава попросил телефончик. Оксана сначала отказала, решив, что на ее долю хватит мужиков. Но потом все же продиктовала – не жить же он к ней просится. Он позвонил на следующий же день. Поболтали о том о сем и попрощались. Потом они разговаривали все дольше. И в конце концов, решили встретиться. Оксана специально пригласила его домой, а не пошла на свидание куда-то: «Пусть сразу и с детьми знакомится.» В первый его визит все чувствовали себя скованно. Стеснялись. Слава тоже. Оксана привычно собрала на стол. Поужинали. Попили чаю с тортиком, который он, смущаясь, не знал куда деть, да так и оставил в прихожей. Спасала положение Даша. Болтала без умолку. А когда мама поставила на стол чашки, выдала:
- А торт ты нам принес или заберешь к себе домой?
И, не дожидаясь ответа, притащила коробку на кухню, вызвав общий смех. Расправившись со своими кусками, дети убежали в комнату. Оксана убрала со стола. Немного помолчали, и Слава, попрощавшись, ушел. С каждым следующим его приходом напряжение постепенно спадало. Только Женя по-прежнему рассматривал его тайком, настороженно, исподлобья. И вот наступил тот день, когда Слава не ушел. Они решили, что будут жить вместе. Вечером Слава перевез свои вещи.
Женя жался к матери. Переживал, что теперь надо будет делить маму не только с Дашей. Слава, разложив одежду, там, где показала Оксана, зашел на кухню и спросил мальчугана:
- Жень, а где инструменты лежат?
Пацан, насупившись, повел его к кладовке и, показав на большой ящик, вернулся к маме. Но любопытство взяло верх. Осторожно заглянул в комнату. Дядя ремонтировал диван. Заметив, что за ним наблюдают, Слава попросил:
- Жень, дай пассатижи.
Тот подал и остался стоять рядом.
- Жень, поищи в баночке вот такие шурупы. Мне четыре надо, - и подал банку с разномастными винтиками, саморезами и прочей дребеденью.
Когда Оксана заглянула в комнату, они оба стояли на коленях перед диваном. Почти касаясь головами, склонились над бельевым ящиком и что-то сосредоточенно там рассматривали. Она забеспокоилась:
- Слав, он тебе не мешает?
- Ты что? Помогает. Я без него и до завтра бы не управился. Настоящий мужик.
Женька сиял, как начищенный самовар. И вот с тех пор постоянно ждал, что Слава еще начнет что-нибудь ремонтировать. Ему очень понравилась, дядина похвала, поэтому был готов помогать во всем.
Оксана, конечно, радовалась за сына. Но однажды, придя с работы, была неприятно удивлена. Ее сразу царапнуло: Женя не выбежал, как обычно навстречу, чтобы обнять и поцеловать. Только минуты через две спохватился:
- Ой, там мама вроде пришла.
Влетел в прихожую и повис на Оксаниной шее. Не успела она успокоиться, как сын огорошил ее:
- Мам, дай мне чистые штаны и футболку. Мы к бабушке поедем.
- К какой бабушке?
От удивления Оксана осела на пуфик возле зеркала. Ее мама умерла, а значит, никаких бабушек у Жени нет. Но сын, устроившись поудобнее на коленях, заявил:
- У меня теперь есть бабушка. - смущенно кивнул подбородком в сторону Славы. - Его мама.
Он упорно не хотел никак называть Славу. Ни по имени, ни дядей, ни как-то еще. Списывая это на стеснительность, Оксана успокаивала, Славу: «Потерпи. Привыкнет.» Вот и сейчас, молодые просто переглянулись многозначительно, но заострять внимание на этом не стали.
Оксана собрала сына, какой-то нехитрый гостинец для новой бабушки и проводила их. Благо Даша гуляла. Оставшись дома одна, Оксана разревелась. Она ругала себя за эти слезы: «Дура, радуйся, сын счастлив - бабушка у него теперь есть. Славе в рот смотрит, со всех ног бежит делать то, что тот его попросит. Когда раньше так было? Никого из ухажеров на дух не переносил, а тут подружился.» Но слезы текли ручьем. Она уже просто рыдала, когда в дверь забарабанила Даша. Наспех вытерла слезы и впустила дочку. Сдерживалась из последних сил, чтобы снова не зареветь. Но Даша все же заметила. Обняла ее и пролепетала:
- Мамочка не плачь. Я тебя люблю.
Оксана взяла себя в руки и пошла готовить ужин. Даша есть хочет, да и мужики скоро вернутся.
А мужики по пути домой зашли в магазин прикупить что-нибудь к чаю. Пока старший решал сложную задачу выбора между сухарями и пряниками, младший завис у входа. Там стояли велосипеды. И перед Женей никакой задачи выбора не стояло. Во-первых, ему определенно нравился тот, синий с оранжевым пятачком на спицах. А во-вторых, чего выбирать-то, если мама сказала понятно, русским языком, что денег нет. Но Женя всегда, приходя в этот магазин, подходил к суперскому велику. Просто посмотреть.
Через несколько дней, прибежав с улицы домой, скинул сандалики и кинулся на кухню: пить очень хотелось. Он жадно глотал воду, когда его из комнаты позвала мама:
- Жень, поди сюда.
Пока шел на зов, перебрал в голове все, за что его можно отругать. Почему-то показалось, что голос у мамы был строгий. И готовый ко всему, вошел в комнату. Вот к такому он точно не был готов. В центре, прямо на ковре, стоял тот самый красавец-велик. Слава повернул руль в Женину сторону:
- Бери. Владей.
Обалдевший от свалившегося на него счастья, Женька, аж, присел. Потом подскочил, подбежал к Славе и, обняв его, крикнул:
- Спасибо, папа.
Слава держался, как мог, но слеза, все же покатилась по щеке. Чтобы спрятать ее, он подхватил Женьку на руки и, уткнувшись в его плечико, выдохнул:
- Сын...
Совсем не сентиментальная Оксана, наблюдая эту картину, все же прослезилась. А Дашка, примчавшаяся с улицы вслед за братом, недоумевала, совсем, как Маша из известного мультика:
- Где папа? Кто папа? Он – папа?
После такой реакции детей Славе было прощено то, что потратил пол зарплаты на этот несвоевременный подарок. До конца лета осталось совсем немного, но зато у них теперь был папа. И вот наступило первое сентября. Оксана в этот день была на смене, и Женю в школу провожал Слава. Можно было и не провожать - не в первый же класс идёт. Но он, взяв сына за руку, гордо шел через весь поселок. Соседка потом рассказывала Оксане:
- Идут оба важные. Кто больше сиял, так и не поняла.
А вскоре было родительское собрание. Идти не хотелось: нового ничего не скажут, оценок еще нет. Но все же собралась, вспомнив, что деньги будут собирать на всякие школьные нужды. И не ошиблась. Все было, как всегда. За исключением одного. Когда родители поднялись из-за парт и потянулись к выходу, учительница ее окликнула:
- Оксана Ивановна, задержитесь, пожалуйста.
Оксана вернулась к столу и испуганно спросила:
- Марина Михална, мой что-то натворил?
- Нет-нет. Присаживайтесь.
Дождавшись, когда та уселась за парту напротив, продолжила:
- Вы не волнуйтесь только. - Немного помолчала и, улыбнувшись, заговорила снова. - Первого сентября Женя подошёл ко мне и заявил, что я должна исправить в классном журнале его фамилию, потому что у него теперь есть папа. Я пыталась убедить, что мне для это нужны определенные документы, но он... Я просто не узнаю мальчика. Всегда такой покладистый, в этом вопросе проявляет завидное упрямство. Детям сказал, что он теперь не Саламатин, а Петровский и на свою фамилию не откликается. Но это ерунда - с друзьями он может себе позволять, что угодно. Я к доске не могу его вызвать, - улыбнулась еще шире, - пока не назову вашу новую фамилию.
Оксана, пробормотала «спасибо», пообещала, что уладит это, и пошла домой.
Вечером она все рассказала Славе, а тот позвал Женю и, пожав ему руку, как взрослому, усадил на колени. Обнял и сказал:
- Жень, я один не справлюсь никак. Поможешь?
Мальчик, даже не спросив, что от него требуется, утвердительно кивнул. А Слава продолжал:
- Я зову маму замуж, но она все отказывается. А пока она не согласится, я не могу тебе дать свою фамилию. Давай вместе ее уговаривать.
Женя посмотрел на мать умоляюще:
- Ма-ам!.. Выходи за папу замуж. Пожа-алуйста...
Так сын ещё ни разу в жизни не смотрел на нее. Слава поставил Женю на пол, опустился перед Оксаной на одно колено, протянул руку и произнес:
- Оксана, любимая, будь моей женой.
Когда она подала ему свою руку, Женя все понял. Не дожидаясь продолжения действий родителей, заорал «ура». И начал радостно скакать. Прибежавшая от телевизора Даша, дергала всех по очереди, пытаясь понять причину всеобщей радости. А когда, наконец, поняла, в чем дело, стала приплясывать:
- Кто замуж? Мама замуж? Зачем замуж?
Но ей быстро надоело играть в Машу из мультика. Гораздо веселее было прыгать, взявшись за руки с братом, и орать:
- Ура! Мы выходим за папу замуж!

КОФЕЙНЫЙ РОМАН
(рассказ)
Троллейбус неторопливо ехал по вечернему городу. Аня стояла на задней площадке, повернувшись ко всему салону спиной. Смотрела в окно. Целый день ее терзала одна мысль: «Ну, что со мной не так? Все люди, как люди, а у меня все наперекосяк.» Троллейбус плавно остановился. Она вышла и осмотрелась, оценивая ситуацию с погодой. Ох, уж эта ленинградская слякоть! Аня даже ладошку выставила, чтобы убедиться: дождя нет. Да и прохожие все, как один, шли без зонтов. Но стекла на очках сразу стали влажными, хоть снимай. Все равно сквозь них почти ничего не видно. Лицо и пальто, тоже не совсем сухие. Поразмышляв немного, она махнула рукой и направилась к переходу: «Все равно бес толку под зонт прятаться. Эта влажность и под него залезет.»
Вот ведь вроде не глупая. Уж точно не дура: знает, что ничего нельзя назло делать. А после того гнусного предательства, взяла и выскочила замуж. Что и кому доказать хотела? Ему, что она и другим мужчинам нужна? Себе, что на нем свет клином не сошелся? Или просто безжалостно жгла мосты, уничтожая малейшую возможность начать все сначала? «Предателей нельзя прощать, а я простила бы,» - подумала, открывая дверь в квартиру. Проходя мимо кухни, поздоровалась с соседями, дружно обернувшимися на звук шагов. Задержалась у холодильника, выкладывая нехитрую снедь. Разделась и прошмыгнула в самую дальнюю дверь узкого коридора. Все. Теперь она дома. Открыла форточку и закурила, выпуская тонкие струйки дыма в темный сырой воздух. Ну, хорошо, допустим, она тогда психанула и наломала дров. Но никто же не остановил! Ни близкие, ни друзья. Все радовались за нее. Или подыгрывали? Хоть бы кто-то догадался спросить: хорошо ли она знает этого Сергея? А она вышла замуж, чуть ли не за первого встречного. Правда, ухаживал он красиво. И не обычно. Начал сразу с предложения. Пришел вечером с цветами:
- Анна, выходите за меня замуж.
А она, вот дурацкая прямота, задав несколько уточняющих вопросов, типа: не смущает ли его разница в возрасте и все ли ему известно об ее прошлом, согласилась. Как сделку заключила. Потом Сергей приложил немало усилий и ко дню свадьбы Аня уже верила, что между ними, пусть и не такое яркое, но чувство. Наутро после вечеринки по случаю бракосочетания, его, как подменили. Сергей очень четко обозначил круг ее обязанностей и своих свобод. Она тогда списала все на не выветрившееся до конца похмелье и осталась. Потом жалела, но терпела. Целых 730 дней. А потом, когда он отшвырнул тарелку с недосоленным супом так, что проехав через весь стол, она упала на пол, не выдержала. Не стала собирать осколки, вытирать жирную лужу, а молча, собрала свои вещи и ушла. Сергей, конечно, кричал всякие гадости, даже замахнулся на нее. Хорошо, что сумка, уже полная, была у нее в руках. Аня так его толкнула, что тот шмякнулся в кресло. А пока выбирался из него – ушла.
… В пепельнице уже лежал третий бычок. Посмотрев на часы, пошла на кухню в надежде, что все смотрят очередной сериал. Видеть никого не хотелось. Хотелось кофе. Нестерпимо. Но, понимая, что впереди ночь, которая может стать бессонной, поджарила два яйца, сделала бутерброд, налила чай. В глотку ничего не лезло…
Развели их быстро. А вот в себя она приходила очень долго. Не шла на контакт с мужчинами совсем. Даже лёгкий флирт был ей в тягость.
Что изменилось весной, непонятно. Их коллектив решил отметить восьмое марта в небольшом ресторанчике. За соседним столиком сидели двое мужчин. Один – высокий, симпатичный. В общем, Ален Делон отдыхает. А второй – вылитый домовенок Кузя. Только одет прилично и причесанный. Тот, который Делон, все приглашал Аню танцевать. Потом познакомились, провожать пошел. Она все никак понять не могла, кого он ей напоминает.
Их нечастые свидания ни к чему не обязывали – просто гуляли и болтали. А потом начались белые ночи и, забыв о времени, они загулялись. Проводив Аню до подъезда, Кирилл, как обычно, ждал, когда она помашет ему из окна. Но вместо этого Аня снова вышла на улицу:
- Ключ забыла, - сказала растерянно, - или потеряла.
Ключ на следующий день нашелся на дне ее сумочки. А тогда ей пришлось принять его предложение:
- Соседей будить неудобно. Тем более, завтра рабочий день, - помялся, а потом решительно заявил, - поехали ко мне.
На ее отговорки прореагировал спокойно:
- Не бойся, приставать не буду.
Слово он сдержал. Приставаний не было. Все случилось само собой. Кирилл оказался нежным, ласковым. Настойчивым. Сумел растопить ледышку, сковавшую ее сердце. Утром, по дороге на работу, сказал:
- У меня, сейчас начнутся напряженные дни, проверка за проверкой. Звонить тебе не смогу, да и ты не застанешь меня в кабинете. Когда сильно захочется меня увидеть, ты к Сашке приходи. Я всегда в шесть у него кофе пью. Вечером приезжай на финбан, вместе к нему пойдем.
- Кто такой Сашка?
- Сашка – друг, он со мной был, когда мы с тобой познакомились.
- Не помню его.
- Мы тогда с ним обмывали мой перевод. Я до этого простым опером в Рощино был.
Вот теперь, она все вспомнила! Посмотрела на Кирилла радостно-удивленно и, назвав точную дату, спросила:
- Тогда ты в Рощино работал?
- Даааа, - удивленно протянул Кирилл.
- В этот день ты дежурил?
- Не помню. Хотя… если это будний день… Я тогда единственный опер был на все отделение, значит, работал.
- Кир, я точно знаю – понедельник. Вспоминай! Я тогда в Зеленогорске вышла, а сумка дальше поехала. Меня на машине привезли в Рощино, но электричка уже ушла дальше.
- В сумке было свадебное платье, - вспомнил Кирилл, - теперь понятно: смотрел на тебя и не мог понять, где раньше видел. Почему запомнил-то? Ты была совсем не похожа на новобрачную. Глаза не то, чтобы не сияли – грустные были. Еще тогда подумал: даже, если поссорились, все равно блеск должен быть. Значит, все же развелась?
- Да. Но, как так получилось, что мы…
- Это судьба, - и притянув ее к себе, чмокнул в щеку.
… Допив залпом, остывший чай, Аня пошла к раковине. Очень хотелось курить, но сделав над собой усилие, открыла кран и начала мыть посуду…
Откуда в ней столько наивности? Она сразу поверила ему: конечно – судьба. А как иначе? Вечером Аня достаточно долго простояла у входа в вокзал, поджидая Кирилла. Уже хотела уйти, но увидела, его бегущим сломя голову, и перестала сердиться. Он обнял ее:
- Ну, что? Пошли знакомиться с моим лучшим другом? Он, конечно, со странностями, но они у всех есть.
Долго звонили в дверь. Сашка не открывал:
- Может, дома нет? – предположила Аня.
- Должен быть. Он всегда в это время… - отпустив кнопку звонка и не договорив, развернулся, - пошли, - и шагнул к лестнице.
Они спустились на целый пролет, когда замок щелкнул и дверь открылась. Обернувшись, Аня остолбенела: на площадке стоял самый настоящий Кузя. Взлохмаченный, и в довершение к этому – в семейных трусах. Кирилл первым пришел в себя:
- Спишь?
- Угу. На работе аврал был. Всю ночь работал. Да утра чуток прихватил. Спать только в обед лег.
- Мы тогда пойдем, наверно?
- Ну, уж, нет! Пьем кофе.
Не успел Кирилл их познакомить, как разговор потек сам собой. Вроде и ни о чем, а вроде обо всем. Между делом, Сашка поинтересовался:
- Аннушка, ты кофе вкусно варишь?
- Обычно, - растерялась та, - кофе всегда вкусный.
- Э, ни скажи! Вот, например… Пошли научу, - пока шли по коридору, Сашка заявил, - кофе варим по очереди. В следующий раз – ты. Кира не считаем, у него вечно бурда получается.
Пока пенка в джезве поднималась три раза, он ей столько интересного про кофе рассказал! А капнув туда сырой воды, перед тем, как накрыть крышечкой, сыпанул перца:
- Поскольку варю я, пьем мой любимый – с перцем.
В комнате он показал ей, где стоят чашки:
- Запоминай, в следующий раз не покажу.
Кирилл сидел обиженный:
-  Я вам не мешаю?
- Да нет, все нормально, - рассмеялся Сашка.
Кинул в чашку Кирилла два кусочка сахара и повернулся к Ане:
- Мадам, вы тоже портите сей божественный напиток сладостью?
Она рассмеялась:
- Нет. Предпочитаю без сахара, - сделав первый глоток, она удивилась, - ммм, как вкусно! Действительно напиток Богов.
- Смею ли я надеяться, сударыня, что в благодарность, вы освободите меня от мытья посуды?
Аня расхохоталась:
- Смейте, сударь, и надейтесь.
Когда она вышла в коридор с подносом, то немного замешкалась у двери. А услышав, первую фразу замерла:
- Кир, я не пойму, ты чего злишься? Я тебя, ещё тогда предупредил: не подпускай ее близко ко мне – уведу. А ты привел Аню ко мне в дом. Мне глаза закрыть?
- Сашка, мы же друзья!..
- Она мне нравится. Ты это знал с самого начала. Именно потому, что мы друзья, я не лез. Теперь не обессудь.
- Ты же знаешь, что сейчас на работе творится. У меня не было другого выхода.
- А этот – плохой.
Дальше Аня слушать не стала. Пожала плечами и пошла мыть посуду.
… Она снова пристроилась у форточки и закурила. Воспоминания о том дне были такими яркими, что ей почудился кофейный аромат. Она посмотрела на сигарету, втянула носом воздух и улыбнулась: правильная сигарета – табаком пахнет, а не кофе…
Аня была уверена, что никакой Сашка ничего изменить не сможет. У них с Кириллом – судьба. Но опять ошиблась.
Через несколько дней она стояла на остановке. Троллейбуса не было давно. Толпа собралась приличная. Была серьезная угроза опоздать на работу. Стояла у самого края тротуара и всматривалась в даль.  Совсем не обратила внимания на сигнал машины. Мало ли кому там сигналят. Но тут перед ней, как из-под земли, вырос Сашка:
- Аннушка, нет там троллейбуса, поехали, - и, развернув в противоположную сторону, обняв за плечи, повел вперед.
- Саш, мы куда?
- В машину садись, - отпустил ее и вышел на проезжую часть.
Никаких машин она не увидела. Кроме хлебного фургона. Подошла к кабине. Сашка сидел на водительском месте и усиленно махал ей:
- Садись быстрее. Мне не положено здесь стоять.
Усевшись, и захлопнув дверцу, Аня спросила:
- Саш, машина чья?
- Хлебозавода, а что?
- А ты, как в ней оказался?
- Я работаю на ней. Аня, это ничего, что ты к своей работе подъедешь на этой колымаге?
- В смысле?
- В смысле, не на «Волге», например, или на «Жигулях».
Она рассмеялась:
- Ничего. Хорошо, что вообще подъеду. Я думала, ты вместе с Кириллом работаешь.
- Нет уж. Ментовка не для меня. Я простой шоферюга. Тебя это не смущает?
- А должно?
Сашка помолчал и перевел разговор в другое русло:
- Ты почему не заходишь?
- Да как-то некогда – соврала Аня.
- А мне кофе скучно пить.
- Так Кирилл же заходит.
- Сейчас ему некогда. Получается только через день. Да и то не всегда. Вчера вот не было. Значит сегодня придет.
Припарковался, там, где сказала Аня:
- Во время приехали?
- Да, Саш, спасибо.
- Заходи сегодня.
- Постараюсь.
Утром она была абсолютно уверена, что не пойдёт. В обед раздумывала, пойти или нет. А вечером, села в автобус и покатила к  финбану.
… Аня расстелила постель, взяла полотенце, банный халат, и пошла в душ. Квартира мирно спала. Теплые струи нежно щекотали тело. Она закрыла глаза и наслаждалась…
С Сашкой было легко и просто. Он так интересно рассказывал о своем любимом Высоцком, так внимательно слушал, когда она читала Ахматову и Есенина. Ане казалось, что он тоже чувствует эти стихи. Допивали уже вторую джезву кофе и хохотали над анекдотом, который Сашка вспомнил почему-то именно сейчас. Им было так весело, что не сразу заметили, как вошел Кирилл. Тот дождался, когда они замолкли и, поворачиваясь к двери, сказал с едким сарказмом:
- Вижу, вам без меня веселее.
- Кирилл! – попыталась остановить его Аня.
Но он ушел. Почувствовав неловкость, она тоже ушла.
Сашка не знал ее рабочего телефона, адреса. Ему было известно только место, где она села в его хлебовозку и вышла из нее, когда доехали до работы. Там он ее и ждал.
- Саша, что-то случилось? – спросила Аня, увидев его.
- Кофе хочется.
- Саш, не надо…
- Да. Я понимаю, - он собрался уходить, но никак не мог отойти от нее, - Аннушка, но кофе можно и в кофейне выпить.
- Я знаю, где здесь не далеко, варят хороший кофе, - согласилась она с его предложением.
Сашка всё-таки смог взять себя в руки и разговаривать с ней легко. Даже вида не показал, как ему плохо от осознания того, что Аня остается с Кириллом. А она все чаще ловила себя на мысли, что ей совсем не хочется расставаться с этим очаровательным Кузей. До самой осени между ними была эта странная кофейная дружба. Два страстных любителя ароматного напитка, казалось, перепробовали массу новых рецептов, но вкуснее того, что Сашка сварил в их первую встречу, не было. С Кириллом они встречались только у Сашки на кофейных посиделках. Каждый раз, предварительно созваниваясь. Разговор между ними не клеился. Зато с Сашкой они никак не могли наговориться. Уходила она всегда первая, каждый раз с одной фразой:
- Пока, мальчики. Провожать не надо.
Приходила домой и плакала у форточки. А эти двое… Они серьезно поговорили и приняли решение: выбирать будет Аня. Поведение свое не менять, отношение к ней, явно, не проявлять. И ждать. Вот они и ждали.
… Аня уже давно высушила волосы, нанесла на лицо крем и легла. Поворочалась, устраиваясь поудобнее, и снова встала к форточке. Выпуская дым в черное небо, она пыталась сквозь него рассмотреть звезды. Не получалось. Так же, как не могла она себе объяснить, что в ней переменилось. Она все чаще думала о Сашке. Вспоминала его в связи с любой мелочью, приключившейся с ней дома, на работе, в транспорте: сейчас он вот так бы сказал или вот так сделал. Потом стала скучать по нему. А сегодня… ой, что она натворила сегодня!
Вытащила из пачки очередную сигарету, повертела ее, понюхала, и убрала назад: сколько можно курить? Легла. Укрылась с головой. Снова откинула одеяло и села, обхватив колени руками. В окно заглянула полнощекая луна. Аня уставилась на нее:
- Осуждаешь?
Луна молчала…
Сегодня Аня пришла к Сашке без приглашения. Он не удивился и не стал выяснять почему. Вел себя, как обычно. Выпили кофе, поболтали. Аня попросила разрешения позвонить подруге, объяснив это тем, что днем не смогла дозвониться, а дома телефона нет. Дверь в комнату специально оставила приоткрытой. Весь этот спектакль они ещё днем с той самой подругой и придумали. Смысл его заключался в том, что Аня должна была пригласить, якобы находящуюся в отпуске подругу, на девишник, который устраивали по случаю ноябрьских праздников. Естественно озвучивалась дата и место проведения этого мероприятия. Если только Аня действительно нравится Сашке, то он обязательно придет. А там уж, как карта ляжет. Спектакль она отыграла отлично. Главное Сашка все услышал. Закрывая за ней дверь, он поинтересовался:
- Отдохнуть решили?
Аня совершенно спокойно ответила:
- Ну, да. Давно не собирались. А тут вроде и повод есть.
… Она все же заставила себя лечь. Надо обязательно выспаться. Иначе завтра будет не праздновать, а зевать. Ей очень не нравилась эта ситуация: Сашка с Кириллом все же друзья. А она встает между ними. Правильнее было бы забыть обоих. Исчезнуть. Но ее, как магнитом тянуло к Сашке. Он казался ей не просто обаятельным, а красивым. Кирилл давно померк на его фоне со своей неотразимостью. Переворачиваясь на другой бок, она вспомнила, как однажды увидела отражение в витрине: она шла под ручку с Кириллом. Пара была великолепная. Они были друг другу под стать. А потом представила на месте Кирилла Сашку. Даже хихикнула от увиденного: она в вечернем платье, на шпильках, и он – в тапочках, семейных трусах и лохматый. Даже когда она стоит рядом с ним в его же шлепанцах возле плиты, он все равно ниже ее на пол головы. А завтра она собралась напялить шпильки. Придется обувать старые туфли, в которых на работу ходит. Видок будет еще тот: вечернее платье и штиблеты. А на шпильках рядом с ним она будет, как каланча. Ну, и ладно! Значит не судьба. Сашка, как встанет завтра рядом с ней, так сразу развернется и уйдет. Засыпая, она подумала: «А может, еще и не придет»…
Их столик был в самом дальнем углу переполненного зала.  Компания на девишник собралась такая большая, что еще один стул подставить к их столику было просто невозможно. За другими столами ситуация была не лучше. Народ отмечал праздник. Аня сидела спиной к входу. Ее специально так посадили, чтобы дать возможность придти в себя, если вдруг Сашка все же придет. Он пришел. Стоял растерянно посреди зала и не знал, что предпринять. Официантка извинялась перед ним за отсутствие мест, а он не хотел уходить. Подруги сообщили Ане:
- Только ты не падай! Твой Кузя шикарен.
Аня обернулась. Таким она никогда его не видела: светло-серый костюм-тройка, черная сорочка и белый галстук-бабочка. Чтобы спасти положение, его нужно было пригласить за свой столик. Аня встала и пошла к Сашке. Теперь и он ее видел. Вечернее фиолетовое платье, с каждым шагом распахивалось на бедре, открывая стройную ногу. Может, они и не совсем модельные у нее, но на шпильках все ножки смотрятся отлично. Забыв об официантке, Сашка не сводил с нее глаз. А она считала шаги до окончания их еще не начавшегося романа. Вот сейчас она встанет рядом с ним и он, задрав кверху голову, сообщит ей, что с дылдами не дружит. Вместо этого Сашка, галантно поцеловав ее руку, и сказал:
- Аннушка, можно с тобой на одном стуле посидеть? Вот девушка не знает, куда меня пристроить.
- Конечно можно.
Тут ожила официантка. Она переводила взгляд с него на нее, понимая, что между ними что-то происходит. Но такого поворота событий она не ожидала:
- Как это на один стул?
Не глядя на нее, эта парочка в один голос заявила:
- Мы поместимся.
Оценив ситуацию, и поняв, что с этими двумя разговаривать бесполезно, спросила:
- Заказ делать будете?
- Да, - сказал Сашка, все также глядя на Аню, - салат, мясо, гарнир… Все равно.
- Пить, что будем?
- Минералку.
- Все?
- Я потом определюсь, - и, взяв Аню под руку, повел ее к столику.
Пока приносили ужин, Сашка успел познакомиться со всеми ее подругами, а уж беседу поддержать для него вообще трудностей не составляло. И на одном стуле сидеть им было не тяжело. Правда, большую его часть он все-таки уступил Ане, но зато правой рукой ее можно было обнимать, якобы держаться, чтобы не упасть. А вот когда принесли заказ, начались трудности: свободна была только одна его рука, да и то левая. Есть было неудобно. С самым невинным видом он заявил:
- Аннушка, придется тебе меня кормить.
Кормление происходило весело. И занимались они этим с большим удовольствием. Пока однажды она не повернулась к нему с очередным кусочком мяса на вилке и, отправляя его в Сашкин  рот, немного испуганно сказала:
- Кирилл пришел. Ты что сказал ему, что мы будем здесь?
- Нет. Мы тоже собирались отметить праздник. Вдвоем.
- А что теперь?
- Теперь я праздную с тобой. И он уйдет. Ты расстроилась?
- Нехорошо как-то…
- Аннушка, он не глупый и видит, что между нами происходит.
- А что между нами происходит?
- Что-то большее, чем просто дружеская вечеринка. Я надеюсь.
Аня опустила глаза. Он снова поцеловал ее руку:
- Я приглашаю тебя на танец.
Вот этого она боялась больше всего. Ну, как?! Как они будут танцевать, если она настолько выше его? Видимо, заметив ее смятение, Сашка спросил:
- Кирилл все еще здесь?
- Не знаю, - окинула взглядом зал, - нет. Я не вижу его.
- Тогда, что тебя смущает?
Аня снова опустила глаза. А он сказал:
- Мне все равно, насколько я ниже тебя, или ты выше меня. Тебе тоже придется с этим смириться – я больше не вырасту.
Сашка встал и протянул ей руку. Когда она тоже поднялась, положил ее руку поверх своей и так, под ручку, повел через весь зал. Танцевал он изумительно. Она покорно следовала за любым его движением и получала от этого удовольствие. Поскольку сидеть на одном стуле все же не очень удобно, танцевали они много. Очень скоро Аня совсем перестала думать о том, что намного выше его. Ей было так уютно в его руках, что совсем не хотелось из них выскальзывать, даже на маленький перерыв. Когда закончился очередной танец, Сашка спросил:
- Ты не хочешь кофе?
Она сразу поняла, что это просто предлог. На самом деле он приглашал ее к себе. Но это уже не смущало:
- Очень хочу.
- Здесь его варить совсем не умеют. Поехали ко мне, - и внимательно посмотрел в глаза, стараясь увидеть, понимает ли она весь смысл приглашения.
Она понимала:
- Да, Саша, поехали.
Кофе они смогли сварить только под утро. Да и то он три раза убежал, потому что они никак не могли перестать целоваться. А когда все-таки набрались терпения и сварили, то он так и остыл в джезве. Когда поздний рассвет пробрался в комнату, Аня засобиралась домой:
- Мне пора.
- Сегодня выходной. Может, останешься?
Она запустила обе пятерни в его лохматущую шевелюру. Растрепала еще больше. Полюбовалась содеянным и, прикоснувшись губами к щеке как бы для поцелуя, шепнула:
- Сашка, милый, у меня миллион дел, - и отстранившись от него, игриво продолжила, - а если я останусь, мы с тобой так и не поспим. Тебе же завтра за руль. Я не хочу, чтобы ты заснул по дороге.
- Значит уйдешь?
- Угу.
- Пообещай, что не навсегда.
- Я вернусь. Причем очень скоро. Ты не успеешь соскучиться.
- Я уже скучаю.
Но Аня все же начала одеваться. Он не сводил с нее глаз. Когда она закончила надевать колготки вдруг очнулся:
- Если ты подождешь пять минут, я накормлю тебя завтраком.
Никто, никогда не кормил ее завтраком. Ну, кроме мамы, конечно. И Аня согласилась. Надела платье, и уселась в кресло ждать завтрак. Но Сашка не ушел на кухню. Вместо этого, достал из угла гладильную доску и взялся утюжить брюки.
- Саш, ты что делаешь? – недоуменно спросила Аня.
- Брюки глажу.
- Завтрак именно в этих брюках надо готовить?
- А разве я сказал, что буду его готовить?
- Откуда тогда он возьмется, если его не готовить?
- Минуту терпения, - заявил Сашка одеваясь.
На ней снова было вечернее платье, только босоножки лежали в пакете. Он тоже оделся, как вчера. Предложив взять его под ручку, вывел Аню из подъезда. Перешли через дорогу, пару шагов в сторону, и вошли в кафе.
Он усадил ее за столик и отправился к стойке. Заказав омлеты, бутерброды и чай вернулся к ней:
- Через пять минут все будет готово.
Сашка не сводил с нее глаз, даже во время поедания нежного и пышного омлета.
- Я так подавлюсь, - рассмеялась Аня.
Он специально посадил ее лицом к входной двери. Так она видит всех входящих. Сам сел напротив и наблюдал за выражением лица. Когда оно вытянулось от удивления, заговорил:
- Я совсем забыл тебе сказать: сюда часто приходит Кирилл завтракать.
- Сегодня он остался без завтрака.
- Ничего. Поест в другом месте.
- По-моему, ты потерял друга.
- Кир настоящий друг – он поймет и простит… со временем. А я встретил тебя. Свою любовь.