Осколки

ВИДЕНИЯ
(окончательная версия рассказа)
ГЛАВА 1

Каждая женщина немножечко колдунья, в которой дремлет булгаковская Маргарита. Просто не все отпускают себя на свободу. Кто-то боится, у кого-то получается плоховато, а кому-то просто лень. Лана до поры до времени не видела в этом необходимости – всё и так у неё было хорошо. И дальше тоже было бы хорошо, не приди в её жизнь тот ноябрь.
Обычный вечер. Она закончила работать над очередным стихотворением и выложила его на сайте. Оно опять не устраивало, но интересно было мнение читателей. Почему-то всегда удивляло количество классов под стихами, а еще больше содержание комментариев. Надо признать, что людям нравились её стихи, но она по природе своей была застенчива, поэтому выставляла всё написанное под псевдонимом.
Компьютер опять булькнул, оповещая Лану о новом письме. Этот адресат писал впервые, нахваливая её стихи. Вежливо ответив, отметила необычность имени. «Алан… Интересно, вымышленное или настоящее?»,  –  терялась она в догадках. Сомнения подтвердились, когда, зайдя на его страничку,  увидела, что та создана буквально неделю назад. После этого решила  быть с ним более осторожной. А ещё лучше вообще не общаться.
Он не надоедал своими письмами. Одно сообщение в день или даже реже. Прошла всего неделя. Но странно – Лана их уже ждала. Может быть, даже не столько сами письма, сколько стихи, которые присылал, чтобы она их оценила. И хотя они были сырыми, неуклюжими, в них чувствовалась такая нежность, откровенность, искренность, что хотелось перечитывать их по нескольку раз. Ей совсем незнакомо было это чувство – слова прикасались к коже, проникали в кровь, и доходили до сердца как-то по-новому, практически на физическом уровне. Лана ощущала его стихи.
Очень скоро их письма стали более откровенными. Потом уже засиживались в чате далеко за полночь. А потом… Потом их перестало смущать то, что познакомились в интернете и между ними сотни километров.
Роман был бурным. Наступило какое-то сумасшествие. Оба летали. Она, конечно, и раньше летала, но всё же больше на метле. Полёты на крыльях были незнакомы. А с ним… Чудесным образом что-то вырастало за спиной. И окружающие как-то странно посматривали на Лану:
– Ланка, ты, что влюбилась?
– Ещё чего! Я не верю в любовь, – отвечала она. А из её глаз теперь постоянно сыпались звездочки. Или струился свет такой яркости, что, глядя на неё, друзья зажмуривались.
Однако всё оборвалось ещё внезапнее, чем началось. Обычный телефонный звонок: «Пока, принцесса. Вечером позвоню». Больше звонков не было. Сначала Лана ждала. Потом позвонила сама. Алан не взял трубку и не перезвонил. Это на него совсем было не похоже. Она волновалась. Отбросив гордость, написала смс. Тишина! Месяц, два… Началась бессонница. Спала, конечно, но урывками. Ни с того ни с сего забытьё заканчивалось и, очнувшись, Лана всем телом, каждой клеточкой ощущала его присутствие. Сначала объясняла это тоской, потом сумасшествием, а потом… Потом в ней проснулась Маргарита.
В первый раз, прилетев в его комнату ночью, спряталась в самой тёмной нише. Подглядывала, как он спит. Сон был беспокойным. Метался по подушке, стонал. Когда она увидела слезинку в уголке глаза, чуть было не рванула к нему, чтобы обнять и успокоить, но что-то удержало. Осталась в своем тёмном углу. Даже ещё больше вжалась в него. А он перевернулся на живот и обнял обеими руками подушку. На мгновение замер, а потом с такой силой сжал её, что у Ланы перехватило дыхание. Даже боль ощутила. Честно говоря, струсила тогда. Это же всё происходило впервые: о таких полётах ничего не знала, мало ли чем всё закончится. И улетела. Этой ночью она спала спокойно.
Так начался новый виток в их романе. Иногда уставала на работе до того, что сил на полёты к Алану не оставалось. И он, не дождавшись, прилетал сам. Лана просыпалась от его прикосновений. Улыбалась и просила: «Хороший мой, давай сегодня поспим. Я так устала». И вот же странность: после этого спокойно спала до самого утра, просыпаясь до звонка будильника с улыбкой на лице. Скоро Лана уже привыкла к своим полётам. И совсем не удивляло, что безошибочно находит его, хотя в реале никогда не была у него в гостях. Просто однажды поняла, что адрес ей совершенно не нужен. Поставь он свою кровать в землянке, в лесу или на крыше небоскрёба – это не имело никакого значения. Она летала на зов его души. А этот маршрут Лана знала точно.
Вот так они и жили довольно продолжительное время. Она даже пыталась с ним разговаривать. Спрашивала, что произошло, ругала за молчание, обзывала трусом. Он молчал. Но как-то она чувствовала, что он этим визитам рад. А если их не было, Алан сам уютно устроившись на её подушке, нашёптывал ласковые слова, оберегая сон.
Однажды она очень долго засиделась с правкой своих стихов. Никак не шла работа, а редактор категорически не хотела заканчивать сеанс. Лана устала до изнеможения, монитор тоже. Но едва голова коснулась подушки, поняла, что не сможет заснуть, не пожелав ему спокойной ночи. Она дала себе слово, что не будет у него задерживаться, только чмокнет в щёчку и вернётся. Алан уже спал. Мирно посапывал, закинув руки за голову. Ей всегда нравилось нырять пальцами в его седую шевелюру. А сейчас он был такой беззащитный, и она не удержалась. Но нет, не запустила руки в волосы –  побоялась разбудить. Просто провела ладонью по любимым серебринкам и поцеловала нежно, едва касаясь. Уже хотела отправиться в обратный путь, как вдруг ощутила: что-то держит. Ланина щека оказалась на его груди. Он всегда так любил засыпать. Прильнув к нему всем своим телом, замерла: он её обнимал, но не проснулся. Вернувшись домой, теперь и она спокойно заснула.
То, что случилось дальше, не поддавалось никакому объяснению. Лана распахнула глаза. Ночь вокруг нее была не просто тёмной. В это мгновение ей стало понятно значение слов «кромешная тьма». Но вместе с неожиданным ощущением прикосновений Алана к своей коже её комната вдруг осветилась. Ничего не поняв, испугалась: то ли почти реального прикосновения любимого, то ли этой вспышки света, или того, что это произошло одновременно. А дальше был грохот такой силы, что во дворе сработала сигнализация на всех припаркованных возле подъезда машинах. Началась гроза страшной силы. Лана сжалась в комочек. Было жутко. Но она незаметно провалилась в сон. Какой это был сон!
Он её целовал. Она пьянела  от ласк: и то взлетала, то падала… Тело горело под его руками. Она выгибала спину, стремясь к нему навстречу. Ещё ближе, ещё теснее, ещё глубже… Лана услышала свой стон наслаждения. Всё закончилось в один миг: и извержение вулкана, и гроза. Последняя вспышка молнии, самая яркая, и вместе с ней оглушительный треск грома –  и они…  в изнеможении. За окном мерно зашуршал дождь. Алан, прощаясь, впервые заговорил: «Я люблю тебя, принцесса. Жаль, что не могу всего объяснить. Но ты прилетай ко мне, я тебя очень жду. Каждую ночь жду…»
Лана провалилась в пустой сон, без сновидений. Утром зазвенел будильник. Она хлопнула по кнопке, не открывая глаз. Лежала и думала, что за странные были видения… Ощутив под щекой сырость, поняла, что плакала во сне. Села. И усмехнулась тому, от чего ей было холодно и неуютно. Одеяло – на полу, простыня, сбитая в ком, под спиной… Она улыбнулась самой себе и Алану: «Мы с тобой в душ не сходили». Рассмеялась и счастливая побежала в ванну смывать с себя ночную бурю.
ГЛАВА 2

Уже несколько ночей Лана не навещала Алана. Уставала так, что засыпала, даже не коснувшись подушки. И вот сегодня, наконец, наступил долгожданный выходной. Устроив себе настоящий праздник лентяя, она провалялась весь день на диване с книгой. Даже вздремнула часок после обеда. К вечеру опомнилась, что не удосужилась приготовить хоть какой-то ужин. Но, обманув свой желудок чаем с бутербродами, улеглась спать. Выключила ночник, устроилась поудобнее, и сердце сразу заколотилось так, словно это не оно, а в него кто-то стучался. «Алан», - улыбнулась она в темноте и… полетела.
Картина, которую она увидела в его комнате, была не очень радостной. Любимый сидел на краю кровати, облокотившись локтями на колени и обхватив голову руками. Лана встала напротив и провела рукой по волосам. Алан вскинул голову и, увидев её, обхватил руками за талию. Уткнулся лицом в её живот, чтобы спрятать свои слёзы, и замер. Лана запустила пальцы в его роскошную шевелюру и долго перебирала седые кудри, давая возможность успокоиться. Потом слегка потянув волосы назад, заставила посмотреть на себя:
– Что-то случилось?
– Думал, ты больше никогда не придёшь.
– Я бы пришла. Попрощаться.
– Знаю, что поступил плохо. Но…
– Тсс… – она прижала палец к его губам, – не надо оправдываться.
Он усадил её на колени:
– Принцесса, ты… – улыбнулся, – ты настоящая принцесса.
Целоваться было так сладко, дурман растекался по всему телу, проникая сквозь кожу в кровь, мешая дышать. В какой-то момент они забыли, что не одни в комнате. Сосед спал тихо, не напоминая о себе обычным похрапыванием. И они уже начали загораться страстью, лаская друг друга, как раньше, до этих странных полётов. Уже были расстегнуты почти все пуговки на её блузке, а его футболка лежала бесформенным комком на полу, как вдруг сосед всё же захрапел. Вздрогнув, Лана прижалась к спинке кровати. Он протянул к ней руку:
– Ну, что ты, глупенькая, он не проснётся. Иди ко мне.
Лана, протестуя, замотала головой: «Нет». Но Алан притянул её к себе, обнял и зашептал, успокаивая:
– Конечно, нет, моя хорошая. Мы просто посидим тихонечко рядышком. Ты же ещё не уйдешь?
Лана положила голову ему на плечо и замерла. Ей казалось, что она ни о чём не думает, просто наслаждается теплой близостью. Но какая-то смутная тревога вдруг зашевелилась в подсознании. Лёгкий туман начинал заволакивать глаза. Сквозь него она едва различила образ Марка. Они совсем недавно познакомились. Их объединяли общие интересы, длительные беседы на самые разнообразные темы. Но никаких чувств или намёка на них, ещё не было. Рассмотрев в облаке лицо Марка более внимательно, Лана удивилась, но не насторожилась. Поэтому и не была готова к тому, что случилось дальше.
Висок царапнуло острой болью, словно спичка чиркнула по коробку. Лёгкое облачко, разрослось до таких размеров, что окутало её с ног до головы. Туман становился всё гуще, и Лана уже с трудом различала сквозь него предметы. А он начал виться вокруг неё, закручиваясь в воронку и, тянул, тянул к центру этого круговорота. Она барахталась в этом облаке, пыталась упереться руками и ногами, чтобы не проскользнуть в центр вертуна. Но проваливалась в пустоту, не найдя никакой опоры. От испуга забыла обо всём и закричала:
– Ала-а-ан!
А не получив от него ни ответа, ни помощи, сначала растерялась, а потом разозлилась: «Не видит, что ли?» Повернула голову и ужаснулась: Алан в другом туманном облаке то ли засыпая, то ли теряя сознание, тихонько раскачивался из стороны в сторону, одновременно заваливаясь на спину. За себя бороться у неё, наверное, и не хватило бы сил, но позволить упасть, а, может, пропасть ему, Лана никак не могла. И хотя воронка её затянула уже выше колен и с каждым мгновением она погружалась в неё все глубже и глубже, всё же Лана нашла в себе силы и рванулась из неё с криком:
– Ала-а-а-а-а-ан, очнись!
Она смогла дотянуться до него и схватить за руку, но воронка не отпускала. Она будто заглатывала её, унося от Алана. Отпустив его руку, понимая, что больше не сможет приблизиться, опять крикнула, чуть не плача:
– Ала-а-а-ан!
Но осознав, что всё бесполезно, смирилась с неизбежностью своего падения в странную бездну. Продолжала бороться только для того, чтобы ещё немного видеть любимого. Еще немного поговорить с ним. Хоть на несколько мгновений, но оттянуть момент прощания. Быть может, уже навсегда. Сил кричать уже не осталось. Лана просто тянула к нему руки, смотрела туда, где за туманом, должны были быть его глаза и шептала:
– Милый, очнись. Я не справлюсь одна. Помоги.
Воронка втянула её уже по пояс. По щекам покатились слёзы. 
– Алан, он меня заберёт навсегда. Не отдавай меня.
Ей показалось, что туман над ним колыхнулся и стал не таким густым. Лицо стало проступать чётче. Когда она увидела, что Алан открыл глаза, не поверила себе. Решила, что у неё от страха начался бред. Но отчаяние в сознании Ланы боролось с надеждой. И не раздумывая над тем, видит он её или нет, туман мешает ему сфокусировать взгляд или сознание не до конца вернулось, позвала:
– Ала-а-ан, - вместо крика получился хриплый стон, – спаси-и-и.
Лана была в воронке уже по грудь, но он её увидел. Размышлять над тем, что происходит ему было некогда. Да и не нужно. Алан увидел её глаза полные страха и мольбы. Допустить, чтобы его принцесса страдала, не мог. Стряхнул оцепенение, рванулся к ней и, схватив за протянутую руку, потянул. Воронка держала крепко. А Лана совсем обессилела и не могла ни сопротивляться, ни помогать. Увидев в его глазах удивление и растерянность, шепнула:
– Если любишь, если нужна, не отдавай. Если всё прошло, отпусти, – и потеряла сознание.
Она не видела и не слышала, как Алан вытаскивал её, рычал и ругался. Как потом обнимал, пытаясь унять свою дрожь и согреть её. Как туман снова окутал, просачиваясь между их телами, и пытался  вновь затянуть в воронку. Она не почувствовала и того, как он прижал её своим телом к кровати, вцепившись в края руками. Очнулась Лана от поцелуя. Тумана не было. Она ощутила тепло и спокойствие. Алан улыбнулся:
– Я не ошибся – ты настоящая принцесса. Ничто не могло тебя оживить. Только поцелуй, – и опять прильнул к ее губам.
Они долго лежали, обнявшись, и молчали. Алан не решался приставать с расспросами. Боялся, что ей это будет неприятно. А Лана не знала, как ему объяснить, что произошло, потому что и сама толком не понимала. Утром, когда пришло время прощаться, Алан посмотрел ей в глаза и сказал:
– Пора заканчивать с полетами. Я теперь с ума сойду от неизвестности, гадая, долетела ты до дома или… – помолчал, подбирая нужное слово, – что-то в дороге пошло не так. Сегодня позвоню, а завтра приеду. Можно?
Лана прижалась к нему, уткнулась носом в шею и прошептала:
– Нужно, – а потом поцеловала кончик его носа, рассмеялась и улетела.
Что её заставило вернуться, она не поняла. Какое-то смутное ощущение, будто что-то забыла. Хорошо, что не влетела в дверь с разбега. Чуть приоткрыла и замерла: соседа на его кровати не было. «Значит уже встал», – подумала Лана. Ещё немного приоткрыла дверь. Только так, чтобы видно было Алана. Он лежал на кровати, закинув руки за голову, и блаженно улыбался, глядя в потолок. Из какого-то угла доносилось ворчание соседа:
– Сколько можно говорить, что все твои беды из-за неё? Зря не веришь. Сам подумай: ты даже не смотришь на других женщин, не говоря уже о том, чтобы… любовь закрутить. Точно околдовала тебя эта твоя принцесса. То не спишь по ночам, то орёшь во сне. Нормальная баба так голову не вскружит – колдунья она. Точно.
Алан сладко потянулся, сел на кровати и рассмеялся:
– Не завидуй. Это плохое чувство, – повернулся к двери, подмигнул Лане, – мне нравится быть околдованным.
Взял телефон, набрал номер, и, дождавшись ответа, сказал:
– Здравствуй, принцесса. Нам нужно поговорить. Я могу приехать?
ГЛАВА 3

После того звонка, у Ланы, словно крылья выросли. Не просто глаза сияли – сама светилась. Всё, за что бралась, получалось легко и радостно. Жила теперь только ожиданием встречи. Алан не сообщил, когда приедет, но она знала точно: скоро. Прошёл день. Другой. Неделя… Она стала острее чувствовать тишину. Все чаще хваталась за телефон, чтобы убедиться, нет ли пропущенных звонков. Возвращалось то, уже забытое, состояние покинутости и неопределённости. С одной лишь разницей: она точно знала, дозвониться до неё можно – Марк выходит на связь регулярно. Общение не было прежним. Лана постепенно отдалялась от него, или выстраивала стену отчуждённости.  На его вопросы:
– Что-то случилось? Я чем-то обидел тебя? Ты очень изменилась.
Отвечала уклончиво:
– Всё в порядке. Настроение плохое.
Не могла же она рассказать ему о своих полётах. Любой нормальный человек только пальцем у виска покрутит, выслушав такие откровения. А то ещё и определит в то самое заведение со знаменитой палатой. А Марк, ко всему, тоже, видимо, не отличался нормальностью – видела же она его тогда в тумане. Поэтому и боялась разговаривать с ним на эту тему. Настораживало и то, как и зачем он оказался в комнате Алана. Случайность Лана исключила сразу. Значит, следил за ней. И постепенно выстроилось множество этих самых «зачем?». Зачем следил? Зачем она ему нужна? Зачем хотел увести её от Алана? Конца вопросам не было. Впрочем, как и ответов на них. Можно, конечно, спросить напрямую. Но надежда на то, что Марк не понял, что она его видела, заставляла молчать. А, появившийся страх перед этим человеком, возникшим просто ниоткуда, запрещал быть с ним откровенной.
Постепенно, измучавшись новым молчанием Алана, она сникла. Крылья, что вдруг выросли за спиной, стали непомерно тяжёлыми. А однажды утром она ощутила, как они хрустнули и упали. Всё повторилось. Вернулось то состояние, которое Лана испытала тогда, когда он исчез в первый раз. И понимая, что всё равно не сможет долго бороться со своей женской гордостью, она позвонила Алану. Телефон ей безразлично сообщил: «Абонент временно недоступен. Попробуйте перезвонить позднее». Днём она ещё несколько раз пыталась звонить ему. А вечером вновь полетела.
Проскользнула в тёмную комнату: «Странно… всегда светло было». Шагнула к кровати. Вокруг клубился туман. Не очень густой. Сквозь него Лана увидела, что кровать пуста. Села на краешек и, прижав к себе его подушку, задумалась: «Где он?» Уверенная в том, что знать адрес в таких полётах не нужно – летишь на зов души – она встала и прислушалась к себе. И вокруг неё, и внутри была тягостная тишина. Возвращаться домой, не поговорив с Аланом, ей не хотелось. Половину ночи она скиталась по темным переулкам пространства. Искала? Да. Убегала от себя? Наверное. Уставшая, вернулась домой.
Что было не так, поняла не сразу. Огляделась. Над креслом, в углу комнаты, висело облако.
– Алан! – метнулась она к нему.
Туман тут же рассеялся, и она оказалась лицом к лицу с Марком.
– Не бойся меня, – сказал он, – я беспокоюсь за тебя. Хочу помочь. А ты замкнулась.
– Это личное. Не хочу обсуждать, – пересилила страх и посмотрела прямо в глаза, – тем более с тобой.
– Мы же друзья. Мне казалось, что между нами есть доверие.
– Да. Так и было. Но ты позволил себе проникнуть туда, куда я тебя не приглашала.
– Честное слово, получилось случайно. А потом… Сам не знаю, что тогда на меня нашло.
– Значит, я не ошиблась – это был ты. Зачем следил за мной? Почему хотел увести? Что тебе от меня надо?
– Мы не знаем самих себя. До знакомства с тобой я и не предполагал, что можно вот так взять и прилететь куда-то.
– Разве я тебе рассказывала что летаю?
– Нет. Я очень скучал по тебе. Однажды ночью не мог заснуть… Мечтал о нашей встрече. Представлял, как войду к тебе в комнату… И вошёл. Ты спала так сладко…
– Ты подсматривал, – возмутилась Лана.
– Любовался.
– Почему ты мне не рассказал об этом на следующий же день.
– Боялся, что сочтёшь сумасшедшим. Пытался убедить себя, что это был сон.
– Глупо. Ты же не просто видел и слышал, ты чувствовал запахи, ощущал прикосновения. Во снах так не бывает.
– Иногда про сны говорят, как наяву. Убеждал себя, что это тот самый вариант.
– Хорошо. Что потом?
– Стал летать каждую ночь. Однажды прилетел рано, ты ещё не спала. Но меня не увидела. Или не хотела замечать.
– Почему не заговорил?
– Боялся напугать. Пока обдумывал, как поступить, ты сама полетела. Я же не знал ничего о таких полётах и, что ты тоже умеешь это делать, – помолчал немного, а потом, словно в наступление пошёл, заговорил не оправдываясь, – мне некогда было думать, что я делаю и правильно ли поступаю. Я полетел за тобой.
– Ты видел, как мы целовались. Слышал наш разговор. Почему не улетел?
– Я улетел. А потом вернулся.
– Зачем?
– Если бы я знал… Наступило какое-то помутнение рассудка. Я плохо понимал, что делаю. Опомнился только, когда он вырвал тебя из моих рук.
– Что было потом?
– Я больше к тебе не летал.
– А к нему?
– Нет.
– Он снова пропал.
– Ты сейчас была у него?
– Его там нет. Уходи.
– Мне можно тебе звонить?
– Оставь меня. Если я захочу с тобой поговорить, позвоню сама.
Марк улетел. Для Ланы потянулись бесконечные дни ожидания, одиночества, тревоги и отчаянной безысходности. Она ещё пару раз слетала в знакомую комнату. Но, не увидев ничего кроме тумана над кроватью, заставила себя прекратить это занятие. Дни сложились в недели, а недели, закручиваясь в тугую спираль, начали свой бесконечный отсчёт. Лана угасала, таяла. Друзья пытались поговорить с ней, вызвать на откровенность, но она отмалчивалась. Случилось самое страшное из всех возможных вариантов – она замкнулась в себе. Марк, не дождавшись от неё звонка, решился напомнить о себе. Трубку она не взяла. Тогда ночью он пробрался в её комнату. То, что он увидел из своего тёмного уголочка, его насторожило. Лана, сначала долго и неподвижно сидела, глядя то ли вдаль, то ли в себя. По шевелящимся губам он понял, что она разговаривает с кем-то. Но слов разобрать не мог. Потом она встала и начала взмахивать руками. Смутная догадка мелькнула в сознании Марка. Но пока не было уверенности, и он никак себя не обнаруживал. А когда Лана встала на табуретку, решился подойти к ней:
– Чем занимаешься? – как можно спокойнее и беззаботнее спросил он.
Она, совсем не удивившись его присутствию, объяснила:
– Летать больше не получается. Не могу вспомнить, как я раньше это делала.
– Хочешь, расскажу?
Лана кивнула. Марк взял её за руку, помог спуститься на пол:
– Пошли.
Она послушно последовала за ним. Не сопротивлялась, когда уложил в постель. Заботливо укрыв её одеялом, лег рядом. Он держал её руку и тихонечко говорил:
– Закрой глаза и представь себя там, где ты хочешь сейчас быть.
– Я хочу туда, в его комнату.
– Ты там была много раз. Значит, знаешь, что где стоит. Расскажи, что ты видишь.
Лана помолчала, и, вздохнув, сказала:
– Ничего. Просто темнота, – открыла глаза, –разве можно что-то видеть, когда глаза закрыты?
Не зная, как ей помочь, Марк просто обнял её. Радовало и одновременно удивляло то, что Лана разговаривает с ним спокойно. Она, словно вообще его не замечала, а рассуждала сама с собой:
– С ним что-то случилось. Я не смогла его найти – кругом просто темнота была. А теперь даже искать не могу. Летать разучилась.
– Хочешь, я тебе помогу?
– Да,   – она встрепенулась, – ты научишь меня или сам его найдешь?
– Пока не знаю как, но обязательно придумаю. Ты спи, а я буду думать.
Она повернулась на бок и тут же заснула. Комок в горле мешал Марку глотать. Ревность и злость, которые он испытал, когда понял, что её сердце принадлежит другому, улетучились, уступая место беспокойству за неё и злости на себя. Чем он может помочь? Где он будет искать человека, если не знает не то что приблизительного направления, но даже имени. А вернувшись к себе, в очередной раз подумал, что все эти полёты очень смахивают на сумасшествие. Когда брился, пытался увидеть в отражении хоть какие-то признаки либо идиотизма, либо нормальности. Но из зеркала на него смотрел обычный Марк. Так и не поняв, чокнулся он или ещё нет, пошёл на работу. Целый день набирал её номер. Лана не отвечала. К вечеру беспокойство перешло в смятение и он, наплевав на все условности, на то, что она никогда не приглашала его к себе, а в последнее время даже разговаривать с ним не хотела, поехал к ней. Дверь в квартиру была открыта настежь. Он звал её, искал по всем комнатам и закуткам. Вернулся в прихожую. Куртка и кроссовки были на месте, а вот домашние тапочки отсутствовали. «Может, к соседке зачем-нибудь пошла?» - скорее, успокаивая себя, подумал Марк. Вышел на площадку. Постоял размышляя. А потом прислонился к стене, закрыл глаза и мысленно позвал:
– Лана, ты где?
– Иди сюда.
Это прозвучало так неожиданно, что он вздрогнул и открыл глаза. На площадке по-прежнему никого не было. Он отогнал предательскую мысль о шизофрении и начал всё сначала:
– Лана, где ты спряталась? Я тебя не вижу.
– Я не знаю, как тебе объяснить. Здесь много звёзд. Я потеряла свои крылья. Пыталась найти в кладовке метлу, но она как сквозь землю провалилась. Я сейчас дождусь попутного ветра и попробую полететь с ним.
Марка прошиб пот. Думать было некогда. Он мчался вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Люк на крышу был открыт. Выбрался и осмотрелся. В ночной темноте не сразу увидел её. Лана стояла на краю и смотрела в небо. Стараясь двигаться бесшумно, даже не дышать, пошел к ней. Их отделяло несколько метров, когда она раскинула руки и качнулась. Больше он не мог медлить. Всего один прыжок. Очень длинный и долгий. Но он успел её схватить:
– Это не твой ветер.
Лана смотрела на него абсолютно пустыми глазами:
– Зачем помешал? Я бы уговорила ветер лететь, куда мне надо.
– Я слушал прогноз: завтра будет попутный.
Но она начала вырываться:
– Ты мне всегда мешаешь. Отпусти, – уже кричала она, брыкаясь и царапаясь.
С большим трудом он дотащил её до люка, а вот спуститься вниз у него никак не получалось. Кто-то из соседей услышав крики заглянул на крышу. Ничего не поняв, вызвал милицию. Следом приехала машина скорой помощи. Уставшая Лана, слабо колотила Марка по плечам кулаками. Он держал её мертвой хваткой и уговаривал:
– Ну-ну, тихо, моя хорошая, – и наклонившись к уху, успокаивал, словно ребёнка, – ш-ш-ш…
После того, как их все же спустили через люк, и вся толпа приехавших, ввалилась вместе с ними в квартиру, начались разборки:
– Кем она вам доводится?
– Как она оказалась на крыше?
– Как вы её нашли?
– Это она вас поцарапала?
Вопросов было так много, что Марк не успевал на них отвечать. Его не пускали в ту комнату, где фельдшер обследовал Лану. Но после того, как оттуда перестали доноситься её раздраженные крики, он заявил:
– Больше ничего не скажу, пока не увижу её.
Менты вошли в комнату вместе с ним. Лана спала, а пожилая медичка, укладывала свой чемоданчик. Не дожидаясь вопросов, чётко обрисовала ситуацию:
– Попытка суицида. Вызвали бригаду из психиатрии, – кивнула в сторону Марка, – на лицо агрессия.
– Но она же спит, – возмутился Марк, – где агрессия?
– Конечно, спит. После лошадиной дозы успокоительного.
Когда приехала бригада из психушки, Марк пытался их убедить, что никакого суицида не было. Но только начал объяснять, что Лана просто разучилась летать и что на крыше оказалась, потому что хотела поймать попутный ветер, сразу осёкся и замолчал. А доктор из спецбригады спросил у него:
– А вы, случайно, не вместе летали до того, как она разучилась?
– Нет.
Марк понял, насколько нелепо выглядели его попытки спасти Лану от психбольницы. Понял и то, что, если не перестанет болтать, то окажется в соседней палате, и уже не сможет быть ей полезным.
Несколько дней обивал пороги этого печального заведения, пытаясь добиться посещений. Не пускали, ссылаясь на то, что она всё время спит. Потом он решился на беседу с лечащим доктором. А когда сел напротив седенького дядечки в белом халате, растерялся:
– Не знаю с чего начать, – похрустел пальцами, и добавил, – боюсь, что после моего рассказа, вы и для меня местечко найдете.
– Но, если вы ничего не расскажете, я не смогу помочь ей. Буду просто продолжать колоть успокоительные. А ей, может, совсем другая терапия нужна.
И Марк решился. Рассказал всё, что знал. Доктор, выслушав, побарабанил пальцами по столу, то ли раздумывая, что делать с рассказчиком, то ли принимая важное решение. Потом сложил ладони в замок, поднял глаза на Марка и сказал:
– Хорошо. Приходите завтра после обеда. Я дам вам с ней поговорить. Предупреждаю, что беседовать будете в моем присутствии. И, если замечу, что что-то пойдёт не так, свидание прекращу. Понятно?
– Да.
– Тогда до завтра.
На следующий день Марк еле дождался назначенного времени. Доктор ещё раз проинструктировал его о том, как себя вести,  и открыл дверь в палату. Бледная Лана отрешённо смотрела в потолок. Никакого интереса, ни какой искорки в глазах не было. Доктор подошёл к ней, взял за руку, как бы проверяя пульс. Лана не реагировала. Доктор постоял, раздумывая начинать или нет свидание, но всё же решился:
– Ну-с, моя дорогая, к вам гость.
Лана встрепенулась, попыталась сесть, но силенок не хватило. Доктор, удерживая её за плечи, предостерёг:
– Нет-нет, дорогуша, вставать ещё рано. Обещайте, что будете умницей, и я позову вашего друга.
Кивнув, Лана подтвердила:
– Обещаю.
Доктор отошел в сторону, и она увидела Марка. Сколько же разочарования было в её взгляде:
– Ты?
– Я не могу найти его без твоей помощи.
– Меня не отпустят.
– Ты просто скажи хотя бы имя. Я даже этого не знаю.
– Алан.
– Ты помнишь город, в котором он жил?
– Конечно.
Лана назвала ему и город, и улицу, и даже место работы:
– Ты что собираешься к нему поехать?
– Почему бы не съездить?
– Его соседа зовут Рома, но, думаю, что он не станет с тобой разговаривать.
– Ты не волнуйся. Я обязательно туда съезжу. И всё расскажу тебе.
Потом доктор говорил Марку, чтобы он не надеялся, что всё это правда. Но Марк был убеждён: раз Лана его узнала, то и всё остальное не может быть выдумкой. Прощаясь, доктор спросил:
– Вы всё же намерены поехать туда?
– Я намерен его найти. Это её спасение.
– Вы будете искать своего соперника, а я смогу её и без него вылечить.
– Она его любит. Вы от любви лечите?
– А как же ты сам-то? – вдруг перешел доктор на «ты».
– Я… хочу, чтобы она была счастлива.
Пожав руки, они разошлись, каждый по своим делам. Доктор –  лечить больные души.
Марк – искать счастье для любимой.
ГЛАВА 4

Город, где жил Алан, тонул в листопаде. Аллеи укрывали тротуары пышными коврами. Солнце дарило своё последнее тепло. Только Марку было не до красот. Ему хотелось быстрее найти либо жилище, либо работу Алана и поговорить или с коллегами, или с соседом. Первым на пути было общежитие. В комнату его не пропустила строгая вахтёрша:
– К кому?
– Мне Алан нужен.
Марк боялся, что та спросит фамилию. А её Лана не назвала. Но имя было редкое, и она спокойно отреагировала:
– Уехал. Вроде, как в отпуск. А потом пропал.
– А сосед его, Рома, где?
– На работе.
Больше Марк ничего не смог у неё выведать. И поехал искать предприятие. Благо все общежитские работали в одном месте. На проходной ему повезло больше. Как только он сказал кого ищет, охранник вышел из своей каморки, выглянул на улицу и крикнул:
– Рома! К тебе тут пришли.
Разговор с соседом Алана тоже ясности не внёс:
– Уехал к своей… принцессе, блин, и пропал. Небось, у неё прижился. Где живет она – не знаю. Найдёшь, передай, что на работе у него проблемы будут, если никакую бумагу, типа больничного, не привезёт.
Что делать дальше, Марк не знал. На выезде из города застрял в пробке. Впереди была авария. Его неприятно кольнула мысль: «Только не это». Но руки уже шарили в кармане в поисках мобильного. Он нашёл в записной книжке телефона номер старого приятеля. И без всяких предисловий изложил тому суть своего звонка. Пообещав сделать всё возможное и перезвонить, милицейский дружок отключился. Марк, понимая, что сегодня вряд ли дождется звонка, поехал домой. Он уже был почти на месте, когда в кармане запиликал телефон. Приятель сообщил:
– Была в те дни на нашей развязке из-за сильного тумана авария. Несколько машин столкнулись. Имя Алан в протоколе не фигурирует. На сегодняшний день в больнице только один пострадавший. Как его зовут неизвестно – потеря памяти.
– В какой больнице этот, что без памяти?
– Да в нашей районной был. Если бы перевели куда, в деле бы отметили.
– Спасибо, друг. Я твой должник.
– Сочтёмся.
Сегодня ехать в больницу было уже поздно. А вот утром Марк стоял под дверью ординаторской, ожидая, когда врачи вернутся с обхода. Лечащий доктор внимательно выслушал Марка, покрутил в руках ручку, а потом сказал:
– Ну, что ж… Состояние у него стабильное. Перелом был без осложнений. Он даже ходит уже без тросточки. Пойдёмте, проверим реакцию на имя. Жаль, что фамилию вы не знаете.
По коридору впереди них шёл, прихрамывая седой высокий мужчина. Доктор остановился и позвал его:
– Алан!
Мужчина замер. Потом медленно повернулся и расплылся в улыбке:
– Точно! Меня зовут Алан.
Они долго разговаривали в ординаторской. Сначала с Аланом, пытаясь выяснить, не вспомнил ли он что-то ещё. Но тот больше не реагировал ни на что. Название города, улицы, предприятия, имя соседа ни о чём ему не говорили. Только, когда Марк спросил:
– Ты помнишь Лану? – как-то напрягся. Задумался, но тут же сник:
– Наверное знал её… Но сейчас не помню, – посмотрел с надеждой, – а фотографии нет? Мне кажется, что это имя какое-то… родное… что ли.
Доктор подал незаметный знак Марку, чтобы тот молчал. И Марк больше ничего не рассказал. Потом, когда того отправили в палату, они долго обсуждали, как быть. Сошлись на том, что нужна встреча с Ланой. Доктор пытался дозвониться до клиники, где она лежала, но её лечащий врач был сегодня неуловим. То на обходе, то на совещании, то просто куда-то вышел. Решили, что завтра доктор снова будет дозваниваться. На том и попрощались. Но Марк не хотел ждать. Сел в машину и поехал.
К Лане его снова не пустили. А вот доктор выслушал. Подумав немного, сказал:
– Ну, что ж… Можно попробовать. В любом случае хуже не будет.
Через несколько дней все бюрократические процедуры были улажены. Алана привезли в психбольницу. Марк уговорил доктора разрешить ему присутствовать при встрече Алана и Ланы. Ему выдали халат, чепчик и усадили рядом с медсестрой на посту. Он сидел в пол-оборота к проходу, и Алан со своего места не обратил на него никакого внимания. Лану пригласили, якобы, на процедуры. Она шла по коридору, глядя себе под ноги. Её ничего не интересовало. Но, когда она дошла до сестринского поста, вдруг остановилась. Алан поднял глаза и встал. Смотрел на Лану и никак не мог понять, что она здесь делает. Он молчал и не сделал к ней ни одного шага. Что она почувствовала, не понятно. Медленно повернулась, склонила на бок голову, брови поползли вверх:
– Алан?
– Лана! – он улыбнулся и шагнул к ней.
–  Я думала, больше никогда тебя не увижу.
– Как ты сюда попала?
– Не помню. Над твоей кроватью был туман. Я полетела тебя искать и заблудилась. Кругом темно. А потом… потом мне стало страшно и отчего-то больно. Помню, что закрыла глаза. А когда открыла, уже была здесь.
–  Я поехал к тебе. Сначала был дождь. А потом туман. Я даже не понял, что случилось тогда на дороге. Но из этого тумана я тоже попал в темноту. Долго блуждал. Не мог вспомнить, куда мне надо идти. Вернулся в свою комнату, но там было неуютно. Я нашёл дорогу к тебе, но ты давно не жила в своей квартире. Там кругом висели паутины, и везде была пыль. Я думал, что навсегда тебя потерял. Все стало не важно, и я перестал жить. У меня не было даже самого себя.
Они уже давно держались за руки. И смотрели друг на друга, не отрываясь. Так нежно и искренне, как могут смотреть только дети и любящие. Медсестра всхлипнула. Это прозвучало так странно в обстановке счастья и радости, что все повернулись к ней. Она смахнула слезу и виновато улыбнулась. Лана, выглядывая из-за плеча Алана, сказала:
– Не плачь. Всё же хорошо.
И они, обнявшись, пошли по коридору. Или полетели блуждать по закоулкам своей больной памяти.
Марк обратился к доктору:
– Их можно считать здоровыми? К нему вернулась память. Она тоже выглядит совершенно нормально.
– Я должен понаблюдать их ещё немного. Они только что пережили стресс. Приятный, но стресс, – и увлекая его за собой в кабинет, добавил, – пойдёмте, поговорим.
Усадил Марка на диван и сел рядом:
– Голубчик, когда мне рассказала медсестра, я, честно говоря, усомнился… Но вчера было моё ночное дежурство, и я всё видел своими глазами.
Марк сделал удивлённое лицо:
– Что вы видели?
– Лана по ночам разговаривает с вами так, будто вы находитесь рядом с ней. Когда человек разговаривает с воображаемым собеседником, это выглядит иначе.
Они помолчали. Доктор надеялся, что Марк сам всё объяснит, но, не дождавшись, вновь заговорил:
– Батенька, вы по-прежнему летаете? Вы же были у неё прошлой ночью. Рассказали, что нашли мужчину, похожего на Алана? И она, вероятно, вам пообещала, что будет себя вести спокойно до его приезда. Я прав?
– Она сдержала слово. Доктор, она здорова.
– Не уверен. Смогу определить это дней, этак, через несколько. Речь сейчас не о ней, а о вас. Вы разве ещё не поняли, куда ведут все эти полёты? Посадочная полоса заканчивается в том коридоре, – и показал на дверь, – или вы так сильно её любите, что готовы поселиться в палате по соседству? Будете наблюдать за их счастьем или ждать, когда они разлюбят друг друга?
Марк опустил глаза, а доктор побарабанил пальцами по своей коленке и закончил, как отрезал:
– По краю ходишь, – снова перешёл на «ты», – сорваться не долго. Решай сам: или ты приходишь к ним в гости с яблоками и апельсинами, или тебя затянут огни взлётной полосы в палату номер… напомнить какой номер?
– Нет. Я всё помню. И всё понял. Поеду куплю им фруктов.
Марк уже открывал дверь, когда доктор добавил:
– Много-то не привози. Осень уже заканчивается.
– А зимой будет нельзя их навещать?
– Зимой будешь навещать их дома. Обострения бывают только осенью и весной. Странная болезнь любовь. Но не сезонная. 

      
ГАЙКА
Из окна Наташи открывался замечательный вид. Она вышла на балкон, прихватив с собой чашку и сигарету. Такой перекур она сегодня заслужила. Уселась на шаткую табуретку, поставила пепельницу на колени и отхлебнула терпкий горячий чай. Маленькие домики перед её многоэтажкой совсем не закрывали дальний лес. Он ещё казался зелёным, но скоро и там будет угадываться золотая желтизна. Наташа любила осенний лес с его красно-жёлтыми мазками на густой зелени. Но только издалека. Для повседневных будней предпочитала асфальт, выхлопные газы и толчею общественного транспорта. Городская.
Погасила сигарету, обхватила ладонями чашку и задумалась: «Ну, и что теперь делать?» Уже несколько дней она не могла нормально принять душ и помыть посуду – не загоралась газовая колонка. Можно было, конечно, оставить заявку в газовой службе и спокойно ждать мастера. Но она же папина дочка – с такой ерундой, как промывка радиатора, и сама может справиться. Привычную работу она закончила легко и быстро: разобрала, промыла, собрала… Всё заработало, но через пару дней колонка снова погасла и загораться не хотела совсем – напора воды не было. Наташа, снова промыла радиатор. Вроде нормально течёт через него вода, но как только установила всё на место, напор снова исчез. Результат опять нулевой.
Насмотревшись вволю на тонкую струйку воды, закрыла кран и подумала: «Эх, был бы жив папа…» Сколько себя помнила, всегда хвостом ходила за ним. Ей было интересно всё, что он делал. А папа никогда не гнал её. Наоборот просил помочь: то здесь подержи, то подай что-нибудь. В итоге, когда она вышла замуж, щи нормально сварить не могла, зато гвозди забивала преотлично. Наташа улыбнулась, вспомнив, как однажды приехала в отпуск к родителям, и пока их не было дома, решила починить скамейку у крыльца. Не успела забить последний гвоздь, пришла бабушка-соседка:
– Кто это у вас тут стучит? Отец-то вроде на работе сегодня.
Наташа показала на лавочку:
– Да вот, доска оторвалась. Я прибила.
Соседка ей не поверила:
– Бабы так молотком не стучат. Это мужик колотил.
– А разве женщины и мужчины по-разному гвозди забивают?
– Конечно! Бабы, они как? Тюк-тюк-тюк-тюк. А мужики стучат степенно: тук… тук… тук… У вас мужик стучал.
Пришлось тогда Наташе специально для соседки ещё пару гвоздей забить.
Сейчас, отмахнувшись от воспоминаний, она подняла глаза к потолку и позвала:
– Пааап, – потолок ей не ответил, но она всё же спросила, – что, делать-то?
Вспомнила, как тот учил её: «Если не получается, сядь и спокойно подумай». Несколько минут она смотрела на упрямую колонку и поняла: дело не в радиаторе. Взяла ключ и начала откручивать шланг: «Хорошо, что есть запасной, а то пришлось бы в магазин идти». Нижнюю гайку свернула на раз. А вот верхняя никак не поддавалась. Она уже крутила её газовым ключом, но та упорно стояла на месте. Провозившись до ночи, махнула рукой и пошла спать. Уже засыпая, подумала, что и завтра вряд ли закончит эту работу, потому что с утра надо на кладбище сходить: муж с дочкой будут ждать её.
Проснувшись, перекусила, сложила в сумку нехитрый помин и отправилась к своим. Посидев возле их могилок, погасила малюсенький огарок свечки и вышла из оградки. Привычно свернула в противоположную от выхода сторону и пошла к отцу. Положила на стол печенье, подошла к могилке. Погладила отцовскую щёку на фото и взялась за крест:
– Пап, ну, вот, что мне делать? Как мне эту гайку открутить? – помолчала и горько усмехнувшись, добавила, – некого мне звать. У всех свои дела. Кому нужны мои проблемы? Тебе были нужны, – посмотрела в небо, – но оттуда ты мне гайку не свернешь, – вздохнула и пошла домой.
А там, выпив только чай с бутербродом, снова взялась за ключи. Она уже серьёзно переживала, что не гайку открутит, а свернёт «шею» колонке. Руки от напряжения и усталости дрожали, поясница ныла. «Бесполезно», – окончательно сдаваясь, подумала Наташа и убрала все инструменты на место. Налила чай, открыла книгу и, просто заставила себя читать. Лишь бы не думать о злосчастной гайке.
Нить повествования она так и не уловила. Мысли крутились далеко от книги. Поэтому, когда затрезвонил телефон, она с облегчением её закрыла. А прочитав на светящемся экране «Миша», улыбнулась. Звонил старый друг. В общем-то, с некоторых пор он перестал быть просто другом. Наташе, конечно, было приятно, что он старался ей помочь, но сама никогда, ни о чём не просила. Понимала, что ему с ней и так не легко – слишком уж самостоятельная, но не подстраивалась ни в чём, и не уступала никогда. Считала, что так будет только провоцировать его на разрыв с женой, а рушить семью в её планы не входило. Миша, когда становилось совсем невмоготу, рассказывал ей о семейных неурядицах. Но Наташа понимала, что это нормально – не бывает семей, где нет ссор и конфликтов, и царит полное взаимопонимание. Неизменно принимала сторону его жены, объясняя, что такое поведение естественно для женщины, и она сама поступила бы точно так же. А он, как мужчина, должен быть более снисходительным и ценить то, что жена столько лет мирится с его совсем не простым характером. Наташа и так мучилась от того, что Миша, практически живёт на два дома. Он, выезжая к ней, ни разу не спросил: «Что тебе привезти?» Вопрос звучал так: «Что нужно домой?» И, несмотря на то, что ответ был неизменным: «Ничего. Если только к чаю что-нибудь», – Миша всегда вёз, что-то ещё. А со временем, изучив её привычки, вкусовые пристрастия, уклад жизни, этот вопрос вообще звучал риторически – он всегда, каким-то непостижимым образом знал, что нужно привезти. А, если что-то ломалось, и она вот, как сейчас, начинала сама это чинить, сердился: «А я для чего?» Но, со временем, и с этим смирился. Или понял, как это важно для Наташи: сделать самой. Порой ей хотелось оборвать эти, далеко зашедшие отношения, но как только слышала его голос по телефону,  видела улыбку, чувствовала прикосновения, сразу обо всем забывала и раскрывалась всей душой ему навстречу. Так было и сейчас. Он только успел сказать:
– Привет, – а она забыла и об усталости, и о проблемах, – чем занимаешься?
– Чай пью.
– Ты сегодня выходная?
Миша не звонил уже несколько дней. Закружился со своими делами и сбился с её графика. Ответ:
– Да. Завтра на работу, – его расстроил.
Сокрушенно вздохнул:
– Надо было с утра позвонить. Заработался – не смог, – немного помолчал и спросил, – что делала?
– Колонку промывала.
– Опять?
– Да тут, оказывается не в ней дело. Шланги надо менять.
– Ну, для тебя это не проблема, – то ли съязвил, то ли похвалил её Миша.
– Ошибаешься. Требуется грубая мужская сила, не могу гайку открутить.
Наташа сказала об этом совершенно уверенная, что он не приедет – конец рабочего дня, пятница, а значит, Миша с семьей едет на дачу. Но он уточнил:
– Значит, завтра ты в день? Я выезжаю, – и отключился.
Наташа удивлённо посмотрела на погасший экран телефона: «Сумасшедший! Дома, что скажешь?» Но телефон ничего ей не ответил.
Наташа привычно поставила чайник, а пока тот закипал, прошлась по квартире, выискивая беспорядок. Сунула в шкаф брошенные на стул колготки, юбку, блузку. Сменила халат на более нарядный. Заменила полотенца в ванной и на кухне. Только закрыла дверцу стиральной машины, как в прихожей запел звонок. Открыв дверь, Наташа улыбнулась:
– Ты что на самолёте летел?
Миша обнял её, поцеловал и шепнул на ушко:
– К тебе хочется ещё быстрее.
Они снова целовались не в силах оторваться:
– Не обнимай меня, – шутя оттолкнул Наташу, – а то до колонки совсем не дойдём, – и снова потянул её к себе.
Но теперь Наташа уперлась руками ему в грудь:
– Колонка там, – и откинула голову назад. А когда он потянулся снова к её губам, засмеялась, – ты приехал целоваться?
Миша расстроено вздохнул и отпустил её:
– Показывай свою колонку.
– Может, сначала кофе? Чайник только что вскипел.
– Нет уж, пошли работать, – развернул он её к кухне.
Изучив упрямую гайку, велел принести инструменты. Засучил рукава и… Мучился он с ней долго. Не прерывался даже на перекур. Пару раз, правда, просил Наташу, чтоб она ему прикурила сигарету и, зажав её зубами, снова воевал с гайкой. Положил ключ только один раз, когда звонила жена. Выслушал её, а потом сказал в трубку:
– Не ждите, садитесь без меня, – ещё послушал, и резко закончил разговор, – я занят. Приеду, как освобожусь.
Положил телефон и снова взялся за ключ.
– Миш, я думала вы сегодня на дачу поедете.
– Да нет. Там гости пришли – у сына день рождения.
Наташа напустилась на него:
– И зачем ты приехал? Разве можно так?
– Можно. Если бы отмечали в семейном кругу, то моего отсутствия даже не заметили бы. Им просто перед гостями неудобно.
– А тебе удобно?
– А мне всё равно. Да и ты без воды сидишь, – обернулся к ней и строго спросил, – сколько уже дней?
Наташа вздохнула и промолчала.
 Наконец гайка сдалась. А, вот, вода не шла и через новый шланг. Миша растерянно смотрел на Наташу:
– И что теперь?
– Понятия не имею, – пожала она плечами, – послезавтра заменю и второй шланг.
– Давай сейчас.
– Запасного нет, а магазин уже не работает.
Понимая, что он и так задержался, без всякой надежды спросила:
– Кофе-то будем пить или ты поедешь?
Миша остался. И не только на кофе. Потом, целуя её, на прощание сказал:
– Если и завтра гайку не сможешь открутить, хоть позвони. Не мучай её несколько дней, – и уехал.
А Наташа, допивая остывший кофе, вдруг подумала, что видимо ему и впрямь дома не очень хорошо живётся, раз к ней поехал в такой день.
 Замена второго шланга тоже ничего не дала, и она снова сняла радиатор. В одну сторону вода ещё хоть как-то шла, а когда она перекинула шланг со входа на выход, то перестала совсем вытекать из радиатора. «Ого, – подумала Наташа, – значит, всё же где-то окалина была, просто стояла удачно, а потом отвалилась и перекрыла трубопровод». Залила, в который уже раз, в радиатор кислоту, прошлась по квартире и, не зная чем себя занять, пока химия ведет борьбу с окалиной, включила компьютер. Не успел он загрузиться, как телефон сообщил, что с ней хочет поболтать подруга.
– Привет... 
Но Ирка не стала слушать:
– Ты чего в «Одноклассники» не заходишь? У тебя там под последней фоткой, где мы с тобой, коммент появился.
– И что?
– Да ты не чтокай, комп включай!
– Уже загружается. Чего ты так нервничаешь-то?
– Я на тебя сейчас посмотрю.
Открыв свою страницу в «Одноклассниках», Наташа сразу зашла в обсуждения. Некая Анна Иванова написала, что на фото две шлюхи, и объяснила, почему она так считает. Наташа смотрела на эти строчки и не могла пошевелить рукой. А Ирка в трубку бубнила:
– Ну, ты чего там, заснула что ли? Удали уже эту писанину.
Сделав над собой усилие, Наташа нажала на крестик и коммент исчез.
– Кто такая? Ты её знаешь? – спросила Ирка.
– Впервые вижу, сейчас на страницу зайду.
– Я уже заходила. Друзей – ноль, фоток – ноль.
– Вижу. Страница, явно, левая. Да к тому же создана только вчера.
В это мгновение пришло письмо, будто там ждали, когда Наташа зайдет в гости. Анна Иванова сообщила, что не оставит её в покое, растрезвонит на весь интернет, насколько низко она пала, встречаясь с женатым мужиком вместо того, чтобы соблюдать траур по дочери, и что только на публику играет, изображая горем убитую мать, а на самом деле совсем не переживает, а только красуется перед мужиками.  У Наташи потемнело в глазах и заложило уши. Ирка, не докричавшись до подруги, отключилась и снова набрала её номер. Звонок телефона вывел Наташу из ступора. Соединившись, она зачитала вслух это письмо Ирке. Возбуждение в Иркином голосе сменилось недоумением, и она упавшим голосом, как-то глухо, сказала:
– Это уже перебор.
Наташа молчала. Ирка, так и не дождавшись ответной реплики, продолжила:
– Думаешь, это жена?
– Абсолютно точно – нет.
– Почему ты так уверена? Может, она узнала…
– Она давно всё знает.
– Наташ, позвони Мише.
– Зачем? Что он может сделать?
– Ну, как что?.. Пусть приедет к тебе…
– Ира, я не буду ему звонить именно потому, что он сразу примчится. А я не выдержу и разревусь.
– Так тебе и надо сейчас выплакаться.
– Я уже однажды выплакалась… Он, наверное, боится женских слёз, теряется. Я тогда ни с кем не хотела обсуждать… В общем стала рассказывать ему и разревелась, а он сказал: «Я, что приезжаю, чтобы на твои слёзы смотреть?» Больше я не плачу при нём.
– Наташ…
– Хотела бы я посмотреть, как эта Анна Иванова, играла бы на публику… Ир, – спазм перехватил горло, сжав его рукой, она еле смогла говорить дальше, – я почти не помню те дни, – помолчала, справилась со слезами, готовыми хлынуть из глаз, и продолжила, – я действительно вела себя неестественно?
– Ты дура? Как ты могла себя ещё вести?.. Вспомнить страшно тебя тогда. А сейчас? Ты, когда к зеркалу подходишь, не пугаешься?
– Привыкла…
– Тебе скоро в карманах придется камни носить, чтобы ветром не сдувало.
– Но я действительно играю на публику, не показывая своих слёз. Я после тех его слов вообще плакать перестала. Даже когда одна остаюсь. Перемкнуло…
– Тебе бы надо попить чего-нибудь успокаивающего… А, может, напиться?
– Мне надо… Жить не хочется.
– Наташ, ну, позвони Мише. Расскажи ему.
– Нет.
– Он приедет, пожалеет тебя…
– Нет.
– Я сейчас к тебе приду.
– Нет.
– Я уже одеваюсь.
– Ира, я хочу побыть одна.
Но Ира уже отключила телефон. Наташа отшвырнула его в сторону:
– Я всё равно не открою дверь.
Она сильно растёрла лицо ладонями, закурила и снова открыла личные сообщения на своей странице. Адресата Анны Ивановой в списке не было. Переписка с ней исчезла. Наташа стала искать страницу. Прокрутила километровый список Анн Ивановых, но нужная ей исчезла бесследно. Страница была удалена.
Звонок в прихожей раздался так резко и неожиданно, что Наташа вздрогнула. Шевелиться совсем не хотелось. Да и сил не было. И она осталась сидеть за компом. Звонили в дверь очень настойчиво. А потом запел телефон. «Ира» – прочитала она на экране и сбросила вызов. Пришла смс: «Я выломаю дверь». Сделав над собой усилие, Наташа встала и поплелась в прихожую. Ирка влетела и накинулась на неё:
– Обалдела? Я чуть с ума не сошла. Иди на кухню.
Усадив её за стол, начала доставать из пакета нехитрую еду, а Наташа, безучастно наблюдая за действиями подруги, заявила:
– Я не хочу есть.
– Есть буду я, а ты будешь пить, – и поставила на стол бутылку коньяка.
Наполнила стопки и всунула одну в руки Наташи:
– Пей!
– Не хочу, – поставила та стопку на стол.
Ирка помолчала, а потом тихо и просяще сказала:
– Давай помянем.
Выпили. Закусили. Ирка тут же налила по второй. Сама чуть пригубила, а Наташу заставила выпить до дна и подвинула к ней тарелку с голубцами:
– Ешь, давай!
Наташа поковыряла капустный лист вилкой и отложила её:
– Не лезет.
– Тогда пей, – и налила снова.
– Да не берёт меня твой коньяк… что – вода.
– Вот и пей, если вода.
Наташа выпила ещё и уставилась в стену. Ирка не зная, как разговорить подругу, крутила в руках свою не допитую стопку. Лихорадочно придумывала тему для разговора, как вдруг Наташа заговорила сама:
– Она, когда маленькая была, попросила у Деда Мороза слона. Я тогда с ног сбилась, пока нашла его. А она утром подбежала к ёлке и заплакала: «Он же игрушечный…»
Её глаза наполнились слезами. Казалось, надо только моргнуть ресницами, и они покатятся. Но Наташа не моргала. Старалась дышать ровно и глубоко, не позволяя себе не то что разрыдаться, а даже всхлипнуть. Ирка осторожно тронула её за руку:
– Ты не сдерживай их, поплачь, – и начала слегка поглаживать плечо подруги.
Наташа продолжала глубоко дышать, но уже как-то судорожно. Держалась из последних сил. Ирка не выдержала и сама расплакалась:
– Да сколько же ты будешь носить всё в себе? Выплесни, наконец!.. А причём тут слон?
И тут Наташа сломалась. Сначала она просто застонала, а потом завыла: протяжно, хрипло. Ещё пытаясь сдерживаться, сжала руки в кулаки, но Ирка обняла её, гладила по спине и причитала тихонечко:
– Бедная, сколько же ты держала всё это в себе. Да кто же это вытерпит? Плачь, плачь…
Так Наташа не голосила даже на похоронах. Да и чему тут удивляться: тогда были заботы и шок, непонимание произошедшего. А потом она замкнулась в себе и не позволяла не то что говорить об этом, даже думать. Только через полгода пришло осознание того, что это навсегда. Ничего изменить нельзя. Подруги видели, что она тает на глазах, убеждали, что надо смириться и жить дальше, а она и не спорила. Соглашалась со всем. Но сон пропал вместе с желанием что-либо делать. Если бы не надо было ходить на работу, то она бы, наверное, и шевелиться перестала. А так… Приходилось готовить еду, чтобы взять с собой обед. Принимать душ, стирать одежду, чтобы люди не начали от неё шарахаться. Сколько бы это всё продолжалось и чем закончилось, если бы не это злосчастное и пакостное письмо, неизвестно. Но теперь была надежда, что она, выплакав своё горе, переболеет и смирится. Отпустит свою единственную дочь. Увидев, что Наташа затихла и устало привалилась к стене, Ирка налила ещё коньяка:
– Давай, Наташенька, за доченьку твою… Царствия ей Небесного. Верь – она теперь в Раю.
Наташа выпила молча. Подняла на Ирку опухшие глаза:
– Правда странный коньяк – совсем не пьянею, – и, всхлипнув, спросила, – кому же я покоя-то не даю?
– Ты точно уверена, что это не жена?
– Да, конечно, нет. Разве можно быть в ком-то уверенной?
– Расскажи Мише.
Наташа подошла к окну. Дальний лес надёжно укрылся в черноте ночи. Но она и так знала, что нет в нём больше никакого очарования. Жёлто-красное одеяние ещё вчера дорвали злые ветра. И он теперь темнел неприглядной наготой, в ожидании щедрых подарков зимы. А вот, что та преподнесёт берёзкам да осинкам – белоснежный наряд или печальный саван? Прикуривая, Наташа обожглась оттого, что явственно услышала голос папы: «Доченька, ну, почему ты меня не услышала? Я же тебе говорил – не в гайке дело. Не нужно было её трогать». Вздрогнув, она обернулась, но в кухне была только Ирка. Справившись с волнением, Наташа ответила подруге: 
– Ему и так проблем хватает, ещё и я свои взвалю на него.
– Глупая ты, Наташка. Он у тебя – мужик. Настоящий. А ты всё сама да сама.
– Потому что виноватой себя чувствую перед его семьёй.
– В чём? В том, что ты появилась? Так ведь он не относится к тем мужикам, которые с жиру бесятся. Ты ему нужна. Он к тебе за воздухом приезжает.
Наташа снова отвернулась к окну. Молчала и думала. То, что она нужна Мише – это, конечно, понятно. Но семья ему тоже нужна. Поэтому – пусть он к ней приезжает дышать. Чистым воздухом.
За окном замелькали белые пушинки. Шёл первый снег. Он ложился на землю новой неисписанной страницей. Наташа подумала: «А мне вот не начать с чистого листа...» Её размышления прервала Ирка:
– Ты бы как-то попроще взглянула на всё. Уж больно любишь усложнять. Ослабь гайку-то, а то резьбу сорвёшь.
Наташа взглянула на подругу рассеянно, будто сквозь неё:
– Гайку? – спросила задумчиво, – не надо было трогать вообще эту гайку. Теперь придётся снова её затягивать. А у меня может силёнок не хватить.
ХРОМАЮЩИЕ ДУШИ
Очередной безрадостный рассвет заполз в окно. Елене надоело притворяться спящей, обманывая саму себя, и она открыла глаза. Посмотрела на часы: до звонка будильника оставалось полтора часа. Встала, включила компьютер и отправилась в ванну. Старательно отводя глаза от зеркала, слегка поплескала водой в лицо. Заглянула на кухню. Сделала кофе, прихватила пару печенюшек, и уселась за комп. Очередная бессонная ночь не прошла бесследно – рассказ почти сложился. Теперь его нужно было записать, пока он не растаял в будничной суете. Елена стучала по клавиатуре, почти не прерываясь. Отвлекалась только на глоток кофе. Сейчас главная задача: успеть всё записать. Но не успела – зазвенел будильник. Закончив предложение, сохранила документ и скопировала его в телефон. На работе, конечно, этим некогда будет заниматься, но есть обеденный перерыв и дорога в общественном транспорте. Набирать текст в маршрутке бывает не очень удобно, но она уже привыкла. Да и мысли будут роиться тучами нудной мошкары, не давая покоя. И только потом занялась обычными утренними делами. Перед дверью в ванну, чуть задержалась: нацепила привычную маску радости. Из зеркала на неё смотрела осунувшаяся, с тёмными кругами под глазами, уставшая, но, улыбающаяся тётка.
– Привет, мадам Брошкина, – сказала Елена.
Та, которая в зеркале, спросила:
 – Опять всю ночь не спала?
Елена сокрушенно вздохнула, и сама себе ответила:
– Ага.
Отражение, иронично взглянуло на Елену, и констатировало, как само собой разумеющийся факт:
– Опять до утра придумывала ему оправдания.
И тут же, сменив выражение лица на язвительное, Елена заявила, той зеркальной:
– Ну, и дура, он тебя просто бросил… А не объяснился, потому что трус.
И, сбрасывая с плеч халатик, чуть слышно пробубнила:
– Сколько можно? Смирись уже с правдой жизни: ты просто мадам Брошкина.
Душ немного взбодрил её. Ещё одна чашка кофе, только теперь с бутербродом, придала сил. Неброский макияж – уверенности. В прихожей перед зеркалом она тщательно поправила улыбчивую маску и вышла из квартиры.
В маршрутке продолжить рассказ не удалось, позвонила Маруся:
– Привет! Как спала?
– Никак.
– Я тоже всю ночь прокрутилась, а под утро не выдержала – села писать новый рассказ.
Елена улыбнулась:
– Думаю, тебя уже не удивит, если я скажу…
– Что и ты тоже? – воскликнула Маруся.
– Естественно. Мы же с тобой не только думаем, мы и живём как-то одинаково.
– Да уж… – и после паузы, – о чём написала?
–  Я сейчас в маршрутке еду. Могу сказать только, что ещё не закончила. Не успела.
– Понятно… Опять о нём?
– А у тебя другая тема?
– Конечно, нет. Вечером обменяемся?
– Я до вечера не закончу. Твоим займёмся.
– Ага. Удачного тебе дня. До связи.
Елена спрятала телефон в сумочку и вышла – пока болтала с подругой, газелька подъехала к нужной остановке.
На работе сюжет не давал покоя. Елена периодически доставала телефон и всё старалась приткнуться в какой-нибудь уголок. Просто жгла новая версия, придуманного оправдания странного исчезновения её Ромы, который назойливо становился героем очередного рассказа.  Еле дождалась окончания рабочего дня. А в маршрутке так увлеклась, что чуть не проехала свою остановку. Залетев в квартиру, сбросила туфли и прямо в куртке помчалась включать компьютер. Пока тот загружался, успела переодеться. А в тот момент, когда, на ходу размешивала в чашке растворимую кофейную бурду, снова позвонила Маруся:
– Ты уже дома? Рассказ дописала?
– Ах, какая ты быстрая, – возмутилась Елена, – я же на работе была.
– Давай дописывай. Через час встречаемся в скайпе.
– Я не успею, – заныла Елена.
Но Маруся ей строго ответила:
– Алёшка, учись писать сжато. Ты что там, опять на двадцать страниц наваять собралась?
– Не знаю. Не умею я коротко. Постараюсь… – вместо прощания ответила Елена подруге.
А через час позывной скайпа вернул её в действительность. В маленьком экранчике увидела своё лицо с отрешённым взглядом и потрясла головой, стряхивая наваждение от написанного, которое окутывало плотным туманом.
– Закончила? – спросила Маруся.
– Нет.
– Много ещё писать?
– Не знаю…
– Алёшка, ты сейчас в состоянии «ага» или «угу»?
Елена рассмеялась: водилось за ней такое. Когда она не очень сильно погружалась в своё творчество, отвечала «ага», а вот, когда случалось так, что она буквально переселялась в мир своих героев,  и практически не слышала вопросов, то автоматически говорила «угу».
– Уже – «ага».
– Ну, вот и хорошо. Рассказывай, как день прошёл. Звонил?
– Нет, – вздохнула Елена, – а у тебя есть новости?
Маруся отрицательно покачала головой. Они ещё немного поболтали, потом почитали и поправили Марусин рассказ. Елена повозмущалась по поводу незаконченности, но Маруся настояла на своём:
- Читателю тоже надо дать возможность домыслить. Кому, какой концовки захочется, тот такую и придумает. Давай, дописывай своё, а я пока по страничкам похожу.
Они уже давно сделали ещё по одному профилю, рассудив, что их исчезнувшие мужчины заходят к ним невидимками или, что вероятнее всего, левыми страничками. Читают статусы и, таким образом, знают всё, чем дышат их женщины. Для чего они сделали вторые страницы, теперь уже сложно было объяснить, но надежда, что именно так они найдут своих любымых, упрямо продолжала жить. Обе ждали чуда. Только чудеса, если и случаются, то не всегда те, которых хочешь.
Маруся, отчаявшись услышать звонок от Елены, снова сама набрала её в скайпе:
– Ну, что там у тебя?
– Заканчиваю… Последний абзац.
– Давай быстрее. Новости есть.
– Какие?
– Узнаешь после того, как поставишь последнюю точку.
Но рассказала Маруся обо всём только после того, как рассказ Елены был прочитан, отредактирован и выложен в статусе. Поставив подруге класс и прокомментировав, она спросила:
– На вторую давно заходила? У меня в гостях, причём на обеих страничках, отметился некий Вовка.
– И что?
– Не знаю… У себя глянь.
– На главной-то гости были. Открываю.
Переведя удивленный взгляд на Марусю, Елена сказала:
– Вовка. Аватарка левая. Страница… – пощёлкала мышкой, – тоже левая. Создана несколько дней назад.  Друзей нет, фотка одна. Сейчас вторую страницу открою… – снова пощёлкала мышкой, – был! – и посмотрела на Марусю, – это что?
– А я знаю?..
– Это не может быть Ник, он не знает обо мне, а вот Рома о тебе знает, – рассуждала Елена.
– И что? Может это отвлекающий манёвр.
– И что делать будем?
– Посмотреть бы его заметки. Сразу бы стало понятно: кто есть кто. А так… только наблюдать.
– Маруся, ты же видишь, что страница на замке. А потом, заметки тоже могут быть для отвода глаз. Может, в друзья попроситься?
– Нет. Давай не будем спешить.
Несколько дней подряд новоявленный Вовка заходил к ним в гости. То там, то здесь ставил классы. А они даже ленту его не могли видеть. И вот терпение лопнуло, неизвестность доконала, любопытство взяло верх. И одновременно, дождавшись, когда Вовка будет на сайте, они выслали ему предложение дружбы. Уставились в мониторы и стали ждать: кого примет, а кого нет. Минут пять даже разговаривать не могли. А Вовка не спешил делать ответный шаг. Принял дружбу он только дня через два. У обеих. Но это совсем ничего не прояснило. Лента была однообразной и скучной, заметки ещё хуже. Но самое главное, в них не было ни одного стихотворения. Это  совсем не похоже ни на романтичного Ника, ни на поэта Рому.
– Маскируется, – заключила Маруся.
– Это не они, – сделала свой вывод Елена.
Поломав голову над тем, что делать дальше, решили начать с ним переписку. Он отвечал им обеим. Но как-то неохотно. Орфография, хоть и оставляла желать лучшего, была просто ничто в сравнении с неумением ясно выражать свою мысль. Теперь подруги поменяли своё мнение о нём с точностью до наоборот:
– Рома еще тот партизан, запросто может так маскироваться, – утверждала Елена.
– Нет, Алешка, это не они. Ни одного прокола, ни одного совпадения, – доказывала своё Маруся.
И они оставили его страницу в покое: ни комментов, ни классов, ни писем. Несколько дней тишины, а потом Вовка пригласил их в обсуждения какой-то странной темы. Маруся отмахнулась:
– Да, ну, его… Мне это не интересно.
А Елена не смогла отказать. Очень неохотно, через силу, она включилась в спор. Вовка упрямо гнул свою линию. Все уже не обращали внимания на его реплики. Елена тоже из последних сил отвечала ему. Маруся в личке уговаривала бросить это бессмысленное занятие и начать, наконец, правку очередного рассказа, но что-то удерживало:
– Марусь, ну, зайди на пять минут. Мы вдвоём быстрее его убедим, и тогда я спокойно смогу работать.
Маруся зашла. Но церемониться не стала – назвала вещи своими именами, разложила всё по полочкам и, попрощавшись, вышла из обсуждений:
– Алёшка, если тебе хочется, можешь нянчиться с ним, хоть до утра, но без меня.
И Елена тоже закончила разговор, вернувшись к работе над рассказом. А через пару дней страница Вовки исчезла.
– И что это? – удивилась Маруся.
– Удалил, – недоумённо объяснила Елена.
Чуда не случилось. Дни потянулись по накатанной колее. Работа, дом, бессонница, ожидание звонка. Поиск возможностей связаться с любимым Ромой, тоска, рождённая безысходностью и непониманием. Любовь, бьющаяся в душе подстреленной птицей, и истекающая… нет, не кровью, новыми стихами и рассказами. Елена радовалась тому, что у неё есть способность писать. Она выплескивала на бумагу свою боль, переживания, сомнения. На какое-то время рана затягивалась, а потом очередной одинокий рассвет, полыхнув новой зарёй по незажившему шраму, вызывал… как это у медиков называется? Рецидив? Обострение?.. И она начинала творить с новой силой.
Если бы люди могли видеть души друг друга, Елене не удалось бы спрятаться за улыбчивую маску. Все увидели бы её с опущенными плечами, поникшей головой, печально хромающую по дороге судьбы. Почему хромающую? Да потому что беды, ложь и предательство отдавили её душе ноги, набили на них незаживающие мозоли. Скажете, что у души нет ног? Пусть так. Но рождённый летать, никогда не поползёт. Вот она и хромала… отмеряя день за днём грустным аршином одиночества.
Однажды вечером, как всегда в бурных спорах с Марусей над очередной правкой, Елена, пытаясь отвлечься, открыла свою вторую страницу:
– Марусь, Вовка …
– Что Вовка? – ничего не понимая, уставилась на неё подруга из окошечка скайпа.
– Вовка предлагает дружбу, – растерянно ответила Елена.
Маруся пощёлкала мышкой, переключаясь на свою вторую страничку:
– И мне.
Они смотрели друг на друга удивленно:
– Принимаем?
– Ну, да…
– Он класс поставил на мой рассказ, и написал, что очень понравился, – улыбнулась Елена.
– На настоящей странице?
– Нет, я же с ним на левой дружу.
– Алёшка, выложи к себе мой последний. Пусть тоже прочитает.
Елена написала ему письмо, где просила прокомментировать Марусино творение. Вовка ответил только на следующий день. Прочитав, Елена рассмеялась:
– Маруся, надеюсь, ты не думаешь, что я ему диктовала?
Пробежав глазами по комменту, где было написано, что не хватает окончания и что, может, он что-то пропустил, поэтому прочитает ещё раз, но позже, Маруся сделала окончательный вывод:
– Точно не мой Ник. Ему было бы всё понятно.
И потеряла интерес к Вовке окончательно. Теперь уже, навсегда.
А Елена продолжала надеяться. Отвечала на все письма, а иногда и сама вызывала его на разговор. Неохотно, но откликалась на предложения поучаствовать в обсуждениях. Отметила, что тот изменился – стал яснее выражать мысли. Пока неуклюже, но отстаивал своё мнение. Они общались уже почти ежедневно. Но Елена пока ему не верила. Ей всё же казалось, что это Рома. Так хотелось написать, что она догадалась, кто он на самом деле и готова выслушать любые объяснения по поводу его неожиданного исчезновения. Но сдержалась. Однажды Вовка спросил:
– У тебя в друзьях есть Елена. Ты с ней знакома?
Рассмеявшись, она набрала ответ:
– Более чем.
– В инете или в реале? – продолжал расспросы Вовка.
– Реальнее не бывает. Каждый день её вижу, – продолжала веселиться Елена.
Немного успокоившись, спросила:
– А почему ты спрашиваешь? Зачем тебе она?
И затаила дыхание, наблюдая, как забегал на мониторе карандашик, показывая, что собеседник пишет ответ. Она так надеялась, что он сейчас признается в том, что он не Вовка, а Рома, что хотел забыть её, но не смог, что позвонить было стыдно, и он придумал эту дурацкую страницу, чтобы хоть как-то общаться, а потом понял, что у неё тоже есть страница-двойник и воспользовался ситуацией. Её и без того богатая фантазия сейчас переживала настоящий шторм. Но он затих сразу, как только пришло письмо:
– Мне нравится, как она пишет. Хочу познакомиться.
– Так нет ничего проще: предложи дружбу. Она всех принимает, кто её читает.
– Нет. Мне нужно именно познакомиться с ней. Помоги.
– Познакомиться? В реале что ли? Ты что на соседней улице живёшь?
– Да нет. Думаю, что даже не в одном городе. В инете познакомиться.
– В инете она не знакомится.
– Вот поэтому и прошу тебя помочь.
– Что, уже пытался? Не получилось?
Елена точно знала, что Вовка не сделал ни одной попытки даже заговорить. Теперь ждала, что ответит: правду или соврёт. Сказал честно, что даже не пробовал. Почему же он хочет с ней познакомиться? Да ещё через кого-то. Сделала последнюю попытку хоть что-то прояснить:
– Вовка, ты скажи для чего тебе это надо, а я обещаю, что поговорю с ней.
Ответ удивил:
– У меня есть сюжет для её рассказа.
– Она не покупает сюжеты.
– Я не собираюсь продавать. Просто расскажу, а если ей понравится, буду рад прочитать об этом рассказ.
Елена лихорадочно решала, как поступить. Уже неделю она ничего не писала. Как-то не о чем было. А тут… Но уж очень странный этот Вовка… Видимо, Елена слишком долго думала, потому что он напомнил о себе:
– Так познакомишь?
И Елена пошла ва-банк:
– Вовка, ты прикидываешься или правда ещё не понял? Эти страницы обе мои.
– Ты и Елена один человек?
Она молчала. Ждала дальнейшей реакции. Он тоже молчал. У Елены даже руки похолодели: «Вот дура! Если это Рома, сейчас опять удалит страницу, и я больше его никогда не найду. А нужно-то всего лишь узнать что случилось. Я же не собираюсь его под венец тащить». Но тут Вовка ожил – забегал карандашик. Елена замерла. Наконец, компьютер булькнул – письмо пришло:
– Спасибо за доверие. Я подозревал что-то подобное, но не был уверен. Теперь всё будет по-другому. Ты узнаешь кто я на самом деле.
Она начала лихорадочно набирать текст. Но пальцы не слушались. Елена то и дело промахивалась мимо нужных букв. Стирала, набирала снова. И пока она пыталась написать три коротких слова: «Рома, это ты?» – Вовка ответил:
– Мне кажется, что ты думаешь, будто я – это не я. Поверь, я действительно Вовка. Всё, что я тебе говорил о себе – правда.
Елена готова была расплакаться – надежда умерла.
Дальнейшие их отношения действительно стали другими. Вовка начал свой рассказ. Но писал он медленно, часто и подолгу молчал, видимо, с мыслями собирался. Прошло уже несколько дней, а сюжет так и не сложился. Всё, что он ей сообщил, было каким-то сумбуром. И в один из вечеров он написал:
– Елена, а у вас оператор связи, случайно, не МТС?
Как же ей не хотелось сообщать ему свой номер телефона. Но желание получить сюжет пересилило здравый смысл:
– Случайно МТС.
И они обменялись телефонами. Разговаривали всё свободное время. По несколько часов кряду. А Маруся сердилась на Елену:
– Зачем тебе это нужно? Тебе, что, написать больше не о чем?
Доводы Елены были малоубедительны. Да она и сама не могла понять, зачем ей это нужно. Однажды Маруся не выдержала:
– Лена, послушай меня, – Елена насторожилась: подруга очень редко называла её официально, по имени, и хорошего это не предвещало, – то, что ты сейчас делаешь очень опасно. Сначала он расскажет о себе, потом ты не заметишь, как расскажешь ему свою жизнь.
Елена опустила глаза
– Что, уже? – напряглась подруга.
– Ну, просто к слову пришлось…
– Глупая, с этого всё и начинается!
– Что начинается? С чего? Маруся, ты, что такое говоришь? Вовка совсем молодой, – откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди, – Маруся, я отдаю себе отчёт в том, что происходит. Ничего такого, – она очень выразительно сказала это слово «такого», – просто быть не может.
– Ещё как может, – начинала кипятиться Маруся, – и, причём здесь его молодость? Он, что несовершеннолетний?
– Нет. Но разница в возрасте огромная.
– Пока это никого не останавливало. Хочешь конкретные примеры?
– Не хочу. Но я – не все. Меня останавливает. А потом, как я могу написать рассказ, если не буду знать, о чём его писать.
– Боюсь, что вы не перестанете общаться и после того, как ты его напишешь, – вздохнула Маруся.
– Думаю, что нам будет не о чем разговаривать, – примирительно улыбнулась Елена.
Больше они к этой теме не возвращались. А в один из вечеров, прощаясь сначала с Марусей, а потом и с Вовкой, Елена сказала им обоим, что на связь больше выходить не будет, пока не закончит рассказ. Он начал вырисовываться в её подсознании, и она спешила начать работать, пока не упорхнули невесомые, едва осязаемые мысли. Вовка терпеливо ждал, никак не напоминая о себе. Маруся периодически писала эсэмэски: «Ещё пишешь?» А, получив в ответ «угу», опять надолго замолкала. Наконец, рассказ был закончен, перечитан, доведён до ума. Первым делом Елена набрала Вовку:
– Всё. Написала.
– Как и где я могу его прочитать?
– Пока нигде и никак. Сначала я должна его показать редактору.
– А потом покажете?
– Нет. Только после того, как за ним будет закреплено авторское право. То есть он будет выложен в интернете под моим именем, либо напечатан. Выложить не могу – слишком большой объем, а книга выйдет не раньше января. Я могу тебе его прочитать.
– Я согласен.
– Тогда жди. Как закончим редактировать, сразу позвоню.
И он снова ждал. А Елена с Марусей спорили несколько дней. Нельзя сказать, что подруга всё воспринимала в штыки, даже наоборот, она была очень справедлива и предельно тактична. Но, если ей что-то не нравилось, настаивала на исправлениях более категорично, чем всегда. Елене порой казалось, что они никогда не дойдут до последней страницы. Но всё же рассказ был не бесконечный. Прочитав последний абзац, Маруся уже хотела сказать свое коронное «йес», и поздравить подругу с окончанием, как вдруг увидела, что та сидит с поднятым указательным пальцем и с отсутствующим взглядом.
– Что не так?
– Маруся, повиси немного, я последний абзац перепишу.
– А этот чем плох?
Но получив в ответ «угу», покорно замолчала и стала ждать.
Елена набрала новый вариант, скопировала его и сбросила подруге. Прочитав, та чуть не закричала:
– Дунька, сохранила?
– Нееет, – растерянно протянула Елена.
Такой грешок с ней случался частенько – забывала сохранять написанное. Даже потеря нескольких страниц, после неожиданного отключения электричества, ничему ее не научила. Поэтому Маруся и волновалась:
– Сохраняй быстрей.
И только после того, как Елена сообщила:
– Сделала.
Расцвела улыбкой:
– Алёшка, я тебя поздравляю. Умница. А новая концовка всё расставила по местам. Звони своему Вовке, обрадуй уже. А я с чувством выполненного долга – спать.
Елена долго не могла решиться на разговор с Вовкой. Боялась, что ему не понравится. Он хоть и не настаивал на точном воспроизведении своего рассказа, оставляя за ней право художественного вымысла, но уж больно много она домыслила. И была приятно удивлена его реакцией после прочтения:
– Вы, будто в душу заглянули. Я некоторые моменты даже не упоминал, а вы… будто жили тогда рядом со мной. А конец такой… Я много думал об этом, но так и не понял, чего хочу. Зато теперь многое стало ясно.
Елене было приятно услышать лестный отзыв. От его слов она начинала оттаивать от напряжения последних дней. И, несмотря на то, что стрелки на часах уже подбирались к полночи, не спешила закончить разговор. А Вовка говорил и говорил. Вроде бы повторял ей всё то, что рассказал и раньше, но теперь интонация была другая. Он сейчас не перечислял события и факты, а вытаскивал из души переживания, сомнения, осознание своей вины. Случилось то, от чего её так старательно предостерегала Маруся: Вовка исповедовался, отведя Елене роль духовника. Ей бы самой сейчас поплакаться в чью-нибудь жилетку, но она давала ему возможность выговориться. Удивительно, но делала она это легко и без раздражения.
И тут Вовку прорвало. Полились откровения… Он никак не мог понять, как так случилось, что он, по своей натуре не бабник, прожив с женой десяток лет, вдруг изменил ей. Об ошибках жены и её странном непонятном поведении, холодности к нему, которые и подтолкнули к такому проступку, говорил, не упрекая свою супругу, а наоборот, обвиняя себя: что-то упустил, где-то недодал. И вместо того, чтобы задуматься о причинах, попытаться наладить отношения, встретился со своей первой любовью. Хорошо, что жена не заметила. Ко всему жизнь в маленьком провинциальном городке не давала возможности с кем-либо поговорить об этом. Скажешь одному – узнает весь город. Боялся довериться даже другу. Несколько месяцев занимался самоедством. Как следствие – глубокая депрессия. С женой почти перестал общаться – ушел в себя, еще больше усугубляя и без того тяжелую обстановку в семье. Несколько месяцев терзался. Перестал спать. Стал раздражительным. А потом решил рассказать об этом кому-нибудь, кто его не знает. Применить к своей ситуации синдром попутчика. Но поездок не предвиделось, поэтому он сделал страничку в интернете. Без фото, без фамилии. И стал искать того, кто выслушает и поговорит с ним. Но слушателей не нашёл. Все были заняты своими проблемами. И он удалил страничку. Но толкнув себя снова в изоляцию, оставшись опять один на один с собой, понял: чтобы тебя слушали, надо слушать самому. И сделал вторую попытку. По памяти восстановил всё, как было на первой странице. И друзей, кого смог вспомнить и заново найти, тоже восстановил. Читал обсуждения, заводил новые знакомства. Только теперь искал тех, кто хочет рассказать о своих проблемах. Но таких тоже не было – кто же первому встречному свои тайны начнет открывать? А когда прочитал рассказы Маруси и Елены, осенило: его будут слушать те, кто пишет. Им нужны сюжеты. Маруся не откликнулась, а вот с Еленой всё получилось.
Сегодня они проговорили всю ночь. Он выплескивал свою боль – она свою. Он советовал ей, что можно предпринять, а чего делать не следует – она объясняла ему в чём его ошибки и как можно их исправить. Попрощались только после звонков своих будильников. В обед снова созвонились. Просто узнать, как дела, как работается после бессонной ночи. А вечером он снова позвонил:
– Я так рад, что мы успели с рассказом вовремя. Завтра приезжает жена из отпуска, и я так подолгу больше не смогу разговаривать.
– Ничего страшного.
– Но мне хочется ещё поговорить.
– Звони, когда будет возможность.
Вовка позвонил через несколько дней:
– Я перешёл на другую работу. Теперь смогу звонить чаще.
Елена, забыв о предупреждениях Маруси, и о своих обещаниях прекратить общение с Вовкой после окончания рассказа, обрадовалась:
– Здорово! Когда сможем поболтать?
– Хоть сейчас.
И потекли бесконечные разговоры. Каждый из них старался, как мог отвлечь от грустных мыслей. Ничего не советуя друг другу, приводили в пример какие-то реальные истории, которые могли помочь разобраться в ситуации и принять правильное решение. Маруся сердилась на неё:
– Что ты творишь?! Зачем тебе это? Пожалеешь потом, да поздно будет, – и как последний аргумент, – посмотри, что ты пишешь! Это не стихи, это хлам. Ты со своим Вовкой голос теряешь. Елена не спорила. Отправляла очередной стих в черную папочку, а потом брала телефон и звонила Вовке.  Постепенно Елена смогла отучить его выкать:
– Раньше я ещё могла это понять, но теперь… мы друзья или нет?
– Друзья, – подтвердил Вовка.
– А потом, я, конечно, знаю, что я бабушка, но женщинам не напоминают о годах.
И он сдался. Только после этого стал убеждать в том, что совсем не замечает её возраста. А однажды сказал:
– Больше всего сейчас хочу обнять тебя. Нежно-нежно…
«Эх, Маруся, как же ты была права. Во всём…» - подумала Елена. А вслух сказала:
– Мы уже давно обнимаем друг друга. Душами, – и после короткой паузы закончила, – хромота не так заметна, когда рядом есть надежное плечо.
 Они замолчали. Теперь им и молчать стало уютно. И каждый из них точно знал, что они сейчас видят одну и ту же картинку: две души, обнимая, и поддерживая друг друга, идут по каменистой дороге жизни. Вот только, глядя на них, теперь никто даже подумать не сможет, что эти души ещё вчера были хромающие.
ТАНЕЦ ПОД ДОЖДЁМ

Не мог Егор общаться ни со сверстниками, ни с людьми другого возраста. Не коммуникабельный. В школе друзьями не обзавёлся. Да и в институте тоже. Даже будучи студентом, влюбившись, не смог заговорить. Потоптался рядом, и ушёл. Смелости хватило только на то, чтобы заглянуть ей в глаза. Приглашение на свидание застряло в горле. Время шло, а ничего не менялось. В офисе, где он теперь работал, общение с коллегами сводилось к решению рабочих моментов. Ему было уже далеко за двадцать. Ровесники переженились и катали по скверу коляски с малышами. А Егор по-прежнему был один. Однажды где-то прочитал, что в таких случаях может помочь общение в интернете. Раздумывал не долго: сделал себе странички сразу во всех соцсетях. Знакомился с людьми в обсуждениях понравившихся тем. Там ему действительно было легче общаться. Может, потому что не было прямого контакта. Не видел он собеседника. С некоторыми переходили от комментов в личную переписку. Не прошло и года, как Егор оброс друзьями. Но в реальной жизни ничего не изменилось. Он с удивлением отмечал, что в нём прекрасно уживаются два человека: прежний – нелюдимый, и новый – общительный парень. Но ни у реального Егора, ни у виртуального Странника так и не было девушки. Он не мог решиться даже на лёгкий флирт.
Новая знакомая с ником Звёздочка появилась в обсуждениях. Там народ спорил о взаимоотношениях во время разлуки. Прочитав её реплики, Егор удивился тому, насколько совпадали их мнения. Они порассуждали о том, что если любишь, это может стать даже пыткой. Попытались публично убедить кого-то из участников дискуссии в своём мнении, но, поняв, что всё бесполезно, перешли в личную переписку. Им было интересно вдвоём.  Разговор шёл вроде ни о чём, и как-то сразу обо всём. Впервые в жизни Егору хотелось рассказывать о себе, не дожидаясь вопросов. Звёздочка его не просто слушала, она его понимала. Правда, о себе рассказывала не очень охотно. Но Егора это не задевало. Он оставлял за ней право оставаться загадочной. Через некоторое время с удивлением отметил, что почти не заходит на другие свои страницы. Только прочитывает там сообщения. А, ответив на письма, тут же уходит. Всё свободное время теперь принадлежало Звёздочке. Он уговаривал её обменяться настоящими фотками. Она отказалась и больше эту тему не поддерживала. Сначала Егора это напрягало. Может, она страшная или уродство есть какое-то. Но потом стало всё равно. Пусть страшная, лишь бы не исчезла за какой-нибудь тучкой.
В один из вечеров она долго не появлялась в сети. Егор сначала терпеливо ждал. Потом забеспокоился. И стал ругать себя последними словами за то, что до сих пор не обменялся с ней телефонами. Он метался по комнате в бессильном ожидании. В какой-то момент, отчаявшись, хотел выключить компьютер. А потом понял, что не сможет спать, пока не поговорит с ней. Обречённо уставился в монитор и стал ждать. Звёздочка появилась ближе к полуночи. Как только запульсировал огонёк возле её аватарки, набрал сообщение:
– Что случилось? Ты в порядке?
Сегодня она задерживалась с ответами. Письма были короткими и какими-то бесцветными. У Егора заныло под ложечкой: «Я ей надоел. Она больше не хочет со мной общаться». Задумался: не спросить ли об этом прямо? Как вдруг пришло сообщение:
– Не сердись. У меня просто плохое настроение.
У него отлегло от сердца. Надо всего лишь развеселить её. Мысли в голове лихорадочно засуетились, он поймал одну:
– На улице тепло. Пойдём, прогуляемся. Я предлагаю виртуальную прогулку.
Впервые за сегодняшний вечер Звёздочка ответила, не размышляя:
– Куда пойдём?
– А куда бы ты хотела?
– В парк. Там столько листвы на дорожках. Просто сплошной ковёр.
– Я возьму тебя за руку, и мы будем медленно брести от одного фонаря к другому.
– Свет будет сначала тускнеть. Следующий фонарь начнёт освещать листву под ногами всё ярче и ярче.
– Слышишь, как листья под ногами шуршат?
– Будто шепчутся.
– Или сказку нам рассказывают.
– Жаль, что звёзд не видно.
– Их не видно, потому что они померкли в сиянии одной единственной. Ты их затмила. Ты же – звёздочка.
Она не нашлась, что ответить и прислала смущенный смайлик. Егор улыбнулся и набрал новое послание:
– Давай потанцуем. Я тебя приглашаю.
Звёздочка молчала. Егор подбодрил её:
– Смелее! Я протянул тебе руку. Просто вложи в неё свою ладонь.
– Боюсь, ничего не получится…
Он немного подождал, надеясь, что Звёздочка объяснит причину отказа, но она молчала. Пришлось ему снова тормошить её:
– Я, конечно, не асс, но ведь главное желание. А мне очень хочется с тобой танцевать.
– Дождь пошёл, – наконец ответила Звёздочка.
– Так это же здорово! Я раскрыл зонт. А для того, чтобы не вымокнуть, тебе придётся встать ко мне ближе, – он отправил письмо, и тут же набрал следующее, – у тебя нет выбора.
Карандашик в окне сообщений бегал долго. Егор ждал длинного письма, а получил несколько слов:
– Хорошо. Вот моя рука.
– Я потянул её к себе и положил на плечо. А другой рукой обнял тебя за талию.
– Вторую руку я тоже положила тебе на плечо…
– Ты чувствуешь малейшее движение моего тела и послушно следуешь за ним.
– Ты качнулся вперед. Я немного подалась назад.
– Я сделал шаг назад, увлекая тебя за собой.
– Делаю шаг к тебе навстречу.
– Твоё бедро касается моего…
– Мне хочется положить голову тебе на плечо.
– Я поглажу твои волосы…
– Это приятно…
– Я провёл ладонью по твоей щеке, приподнял подбородок… теперь ты смотришь мне в глаза.
Они немного помолчали, видимо, привыкая к новым ощущениям, а потом Егор продолжил:
– Кажется, я взлетаю.
– Лечу рядом с тобой. Очень высоко. Страшно глянуть вниз.
– Закрой глаза и просто слушай нашу мелодию.
Звёздочка не отвечала. А Егор так отчетливо представлял то, о чём писал, что ему почудился аромат духов. Он вдохнул его и написал:
– Я хочу тебя поцеловать.
– Я согласилась только на танец.
– Если бы не дождь… Ты оказалась слишком близко.
– Можешь уже закрыть зонт. Дождь закончился.
– Почему ты не хочешь обменяться телефонами и фотками? Ты мне не доверяешь?
Написав это, Егор напряженно уставился в монитор, ожидая, ответа. Звёздочка молчала долго. Он уже протянул руку к клавиатуре, собираясь извиниться, и за настойчивость, и за навязчивость, но карандашик ожил, а затем прилетело и письмо:
– Нет, Странник, я тебе доверяю. Но как-то быстро развиваются события.
– Тебя это напрягает?
– Меня это удивляет. Обычно я так быстро не иду на контакт. А в интернете вообще не может случиться серьёзной дружбы.
– Я тоже так считал, пока не познакомился с тобой.
– Это слова. К реальной жизни инет отношения не имеет. Зачем обмениваться фотками и телефонами, если мы никогда не сможем встретиться в реале. Мы даже имен не знаем. Я дружу со Странником.
Егор загрузил свою фотку в сообщение, и написал:
– Меня зовут Егор, – отправил, а потом ещё дописал свой возраст и название города, в котором живёт.
Ответ пришёл быстро:
– Настя.
И всё. Больше она ничего не сообщила о себе. Егор решил не отступать. Написал свой номер телефона и добавил:
– Если тебе будет скушно или захочется поболтать, звони.
Но Настя опять промолчала. Взглянув на часы, Егор забеспокоился:
– Я тебя заговорил совсем. Наверное, пора прощаться?
– Да. Пора.
– Я провожу тебя до подъезда. Можно?
Получив в ответ улыбающийся смайлик, Егор опять застучал по клавиатуре:
– Возьми меня под руку.
– С удовольствием.
– Я накрыл твою руку своей ладонью. Мы не спеша пошли к выходу из парка. Тебе не холодно?
– Нет. Рядом с тобой очень уютно.
– И мне тепло. Я набираю кленовые листья. Ты не против такого букета?
– Конечно, нет. Он красивый. Я вижу и жёлто-зелёные, и пурпурно-оранжевые, и просто золотые листики. Спасибо.
–  Настя, посмотри вверх.
– По чёрному небу рассыпались зёрнышки звёзд. А луна… огромная… и яркая.
– Мы с тобой далеко друг от друга, но нас укрывает одно небо и нам светит одна луна, – отправил сообщение и, не дожидаясь ответа, написал следующее,  – Настя, какого цвета у тебя глаза? В темноте не видно.
– Серо-зелёные.
– Посмотри на меня.
 После небольшой паузы пришло сообщение:
– Мы подошли к моему подъезду. Мне пора. Пока.
– Настя, подожди!
Но она больше не отвечала. А через несколько минут огонёк возле её аватарки перестал пульсировать. Настя ушла.
На следующий день у Егора всё валилось из рук. В офисе он сидел перед монитором пытаясь работать над очередным документом, но мысли витали, то в парке, то возле Настиного подъезда. Несколько раз заходил на сайт, но она так и не появилась. По дороге домой Егор смотрел в окно маршрутки – лишь бы отвлечься. А когда та подъехала к скверу, неожиданно для себя вышел. Ранние осенние сумерки ещё не зажгли фонари. Он, не спеша, брёл вдоль полуобнажённых деревьев, не замечая ни красоты, ни очарования последних тёплых дней. Прямо перед ним спланировал жёлтый лист и с тихим шорохом упал на край дорожки. Егор поднял его и вдохнул терпкий аромат тоски. Прижал листик ладонью к щеке и прошептал:
– Настя, не уходи! Не оставляй меня!
В это самое мгновение в куртке ожил телефон. Сначала заворчал, вибрируя, а потом запел заученный рингтон. Егор, нехотя, вытащил его из кармана: «Кто там вспомнил обо мне?» Номер был незнакомый. Уверенный, что это чья-то ошибка, соединился:
– Да.
Женский голос сказал только одно слово:
– Привет.
Вспыхнувшие фонари осветили не только пустынный сквер, они словно озарили жизнь. И вот, что удивительно: он никогда прежде не слышал Настиного голоса, но сейчас был уверен – это она.
– Настенька, – выдохнул он, – куда ты пропала?
– Я пыталась забыть тебя. Не получается.
– Звёздочка моя, зачем?
– Я живу далеко.
– В Туманности Андромеды?
Настя рассмеялась:
– Нет, чуть ближе, – и назвала свой город.
– Всего ночь на поезде. Если бы ты согласилась… завтра выходной. Можно я приеду?
Настя молчала. Но Егор уже быстрым шагом уходил из сквера. Он убеждал её, что один день, проведённый вместе в реальной жизни, даст им больше чем бесконечная переписка. Встретившись, они смогут понять: действительно нужны друг другу или это какое-то виртуальное наваждение. Настя спорила не очень уверенно. А когда Егор сообщил, что приехал на вокзал и подошёл к кассе, рассмеялась и согласилась:
– Приезжай. Только… пообещай: не понравлюсь – скажешь прямо.
– Обещаю.
Они договорились, что встретятся не на вокзале, а в том самом парке, где танцевали под дождём.
Поезд плавно качнулся, как бы раздумывая: ехать, или остаться возле этого уютного перрона. Но будто угадав мысли Егора, замер на миг перед дальней дорогой и заспешил, набирая скорость. Всю ночь колёса стучались в мысли Егора вопросами:
– Уверен? Не страшно?
А он только улыбался в ответ:
– Уверен. Не страшно.
Ему казалось, что он любит Настю. А проверить ошибается или нет, можно было только одним способом: встретиться. Только общение глаза в глаза всё расставит по местам.
Настин город встретил его радостным солнышком. Тот парк Егор нашел без труда – она очень подробно и точно объяснила ему маршрут. У входа, где они договорились встретиться, никого не было. Прошли две молодые мамаши с колясками. Дедок с тросточкой присел на ближайшую скамейку. Стайка подростков пролетела вглубь парка на скейтбордах. Больше никого не было. Егор крутил головой, вглядываясь вдаль. Хризантемы в руках ужасно мешали. Он не умел дарить цветы. Но Настя была не просто девушкой, она была его девушкой. Ожидание затягивалось, и червячок беспокойства уже зашевелился в подсознании: вдруг не придёт. Посмотрел на время и решительно набрал ее номер. В одном ухе плыли гудки вызова, а в другом… Где-то совсем рядом зазвучала мелодия. Егор озирался по сторонам, понимая, что это Настин телефон. В нескольких метрах от него стояла только инвалидная коляска. Взгляды встретились. Настин напряжённо-испуганный. Удивлённый, даже ошарашенный –  Егора.
– Настя?
Увидев его растерянность, Настя виновато улыбнулась:
– Прости. Смелости не хватило, – немного помолчала, вздохнула, – глупо было надеяться, – и, нажав кнопку на ручке, поехала прочь.
Егор стоял, как парализованный. Не только шевелиться не мог, он даже не дышал и не думал. А Настя уезжала всё дальше. Таяла в осенней позолоте. Ещё мгновение и сольётся с оживлённым людским потоком центральной улицы. Егор очнулся и сорвался с места:
– Настя-а-а-а-а-а!
Он догнал её у пешеходного перехода. Развернул коляску:
– Прости. Я идиот. А ты моё чудо. Глупое и смешное.
На него смотрела его Звёздочка, а взгляд был насмешливый, дерзкий. Она, как бы спрашивала: «И что дальше?» Егор понимал, что всё зависит от того, что он сейчас скажет. Старался подобрать особенные слова, но никак не мог их найти. Вообще никаких. И вдруг:
– Давай начнем сначала. Я приглашаю тебя на танец.
Ирония в её взгляде сменилась удивлением. Егор, улыбнулся и протянул руку:
– Просто вложи в неё свою ладонь.
На мгновение Настя опустила глаза. А когда вновь взглянула, он понял, что всё сделал правильно, и теперь надо только не упустить этот шанс. Другого, может, и не представится. Но был настолько сосредоточен на своих мыслях, что совершенно забыл о цветах. А они ему очень мешали. Поэтому Егор просто засунул их подмышку, как досадную закавыку, и протянул Насте уже обе руки. Она не спешила принимать его приглашение. Смотрела внимательно, изучающе, словно пыталась прочитать его мысли. Егор взгляд не отвёл, но больше ничего не предпринимал – давал ей время на принятие решения. И она решилась. Подняла руки, но тут же снова положила их на колени. Хитро улыбнулась:
– Тебе цветы не мешают?
Егор спохватился и сконфуженно протянул Насте хризантемы:
– Вот я болван! Это тебе.
– Спасибо, Гоша.
Настя сказала это так тепло и нежно, что у Егора сердце подпрыгнуло, и не выскочило только потому, что застряло в горле. Как же ему хотелось подхватить её на руки и закружить. Он даже подался вперед, чтобы сделать это, но её взгляд, остановил. В одну руку взял её ладошку, а другой, ухватился за кресло и начал медленно его поворачивать. А потом… потом они закружились по тротуару. Люди улыбались и расступались, стараясь не мешать этой странной паре. Вдруг пошёл дождь –  вперемежку с солнышком. Необычный для этого времени года. Они рассмеялись:
– Всё-таки он пошёл.
– Как и в тот вечер.
Егор достал зонтик и раскрыл над Настей:
– Я готов танцевать с тобой всю жизнь. Лишь бы ты улыбалась.
А дождик, словно понял, что мешает и затаился. Последние его капли немного повисели на краешке зонтика и упали. Убрав  его, Егор протянул Насте руки:
– Ты мне веришь?
Она не раздумывала ни секунды:
– Верю.
Егор всё же подхватил Настю на руки. И они снова кружились в танце. Или это мир кружился вокруг них, осыпая разноцветьем осени.


ПОЗНАНИЕ

Ольга выключила свет и забралась под одеяло. Покрутилась, устраиваясь поудобнее, и закрыла глаза. Она решила во что бы то ни стало доказать бессоннице, что сильнее её. Пусть придётся сосчитать хоть до миллиона, но сегодня она будет спать. Только вот, и бессонница не собиралась уступать. Сначала она щекотала веки, потом убеждала, что считать просто цифры – скучно. И Ольга вступила с ней в спор: «Не буду считать твоих баранов». А это было ошибкой, потому что завязался диалог. Бессонница подсовывала в мысли разные темы, призывая порассуждать, то об одном, то о другом. Ольга поняла, что и на этот раз проиграла. Уселась, включила ночник, дотянулась до планшета и зашла в интернет. Она была абсолютно уверена, что все уже спят, общения не будет. Собиралась просто покрутить ленту. Но как только её страница загрузилась, пришло письмо:
– Привет!
Писал её новый виртуальный друг. Ник у него был странный – НеАнгел, на аватарке лишь одно крыло. Ольга с такими страницами даже не знакомится, только в дискуссиях общается, а тут вот всё же приняла дружбу. Пока она раздумывала отвечать ему или промолчать, пришло следующее письмо:
– О чём не спишь?
Ольга улыбнулась: умеет же спросить. Начала набирать ответ, но он опередил:
– Поговорим?
Ей совсем не хотелось выкладывать ему свои мысли, поэтому написала:
– Предлагай тему.
НеАнгел немного помолчал, а потом от него поступило необычное предложение:
– Я пишу очень медленно. Пока набираю, успеваю с мысли сбиться. Может, перейдём в скайп?
– Я уже в кровати. За комп не хочется перебираться.
– Боюсь показаться навязчивым, но есть ещё и телефоны.
Дальше шли циферки, видимо его номера. Ольга задумалась: «Оно мне надо?» А от него уже прилетело следующее письмо:
– Набери меня. Или скинь свой номер.
В голове забегали мысли об аферистах в сети, о заключённых, которые ищут знакомств на воле и ещё куча всяких вариантов. И будто в ответ на них он прислал свою фотографию:
– Вчера по грибы ходил. Друг сфоткал. Не бойся меня. Я не причиню тебе зла.
И, махнув рукой на все доводы разума, Ольга отправила ему свой номер телефона. В ответ на её «Алле» НеАнгел представился:
– Меня зовут Илья.
– Очень приятно. О чём будем говорить?
Оказалось, перейти от писем к разговору не так уж и просто. В переписке иногда откровенничаешь, а сейчас никак не могла преодолеть барьер зажатости. Вздохнув, Илья сказал:
– Если честно, мне хотелось разобраться в своей проблеме, но боюсь, что тебе не интересно будет. Да и грузить своим как-то неловко.
– Давай попробуем. Только не обещаю, что начну давать советы.
– Иногда нужно просто кому-то рассказать.
– Слушать я умею. Начинай.
Илья рассказывал долго и подробно. Ольга не перебивала. А когда он замолчал, спросила:
– Хочешь мое мнение? Я человек незаинтересованный. Так сказать: взгляд со стороны. И вдобавок – я женщина, вижу проблему под другим углом.
– Именно для этого и рассказал.
Каждое её замечание он пытался объяснить. Постепенно, начали спорить. Ольга не пыталась его переубедить, доказывая, что тот не прав. Она просто приводила примеры из своей жизни. И незаметно для себя перешла на рассказ о причинах своей бессонницы. Спохватилась только когда поняла, что выложила всё, как на духу. Илья молчал. Она с надеждой спросила:
– Ты спишь?
Но он не спал:
– Нет. Я думаю, как тебе лучше объяснить…
– А ты тоже озвучь взгляд со стороны. С позиции мужчины.
– Олюшка, ты неправильно думаешь об этом. Сегодня пора спать. И я думаю, что ты сразу заснёшь, как только коснёшься подушки. А завтра я тебе расскажу, как надо думать, чтобы всё получилось.
Они еще минут пять прощались, желая друг другу и спокойной ночи, и сладких снов. Потом долго договаривались, что завтра непременно спишутся и созвонятся. А потом Илья рассмеялся и честно сказал:
– Я не могу нажать кнопку отбоя, потому что перестану слышать твой голос. Сделай это ты.
– Мне тоже не хочется заканчивать разговор, – улыбнулась Ольга, – но нам действительно пора спать. Пока, – и отключилась.
Илья был прав: едва положила голову на подушку, сразу заснула.
Днём Ольга несколько раз заходила в интернет с телефона. Просто посмотреть в сети НеАнгел или нет. Но, поняв, что её задевает отсутствие писем от него, перестала это делать. Вечером приготовила на скорую руку ужин и уселась к компьютеру. Он по-прежнему молчал. Решив, что у него сегодня есть дела поважнее, чем болтовня с ней, отключилась и пошла в душ. А потом юркнула в постель и заявила своей бессоннице: «Даже не приставай. Сегодня я намерена спать,» – и, для большей убедительности, накрылась одеялом с головой. Заснуть Ольга не успела – стало душновато. Высунула только нос, но бессонница сразу ухватилась за него. Сегодня она действовала хитрее. Не мучила Ольгу всегдашними вопросами, а только подначивала: интересно, НеАнгел ещё на сайте или тоже ушёл? И она перестала сопротивляться. Взяла планшет и зашла в интернет. Письмо пришло сразу, будто он её ждал:
– Привет! Я думал, ты уже спишь.
– Привет! Не получается заснуть.
– Можно звонить?
– Да.
И он позвонил. Сначала поболтали о том, как прошёл день. Потом рассказали друг другу, какая у кого погода за окном. Ольга уже отчаялась дождаться его рассказа о том, как ей нужно думать. А самой начинать разговор как-то неудобно было. Но Илья будто почувствовал её нетерпение и, без всякого перехода, сам заговорил об этом:
– Олюшка, ты все ещё хочешь продолжить вчерашний разговор?
И, получив утвердительный ответ, начал излагать ей свою концепцию. Получалось всё очень просто. Нужно перестать жалеть себя, считая, что мужчина тебя бросил, и начать посылать ему мысли, убеждая, что он не сможет без неё.
– Илюша, так я это знаю. Ему действительно без меня плохо. Но он не хочет общаться. У него, видимо, что-то случилось. А вот почему он отгородился от меня? Я уже столько вариантов придумала…
– И опять не правильно! Не придумывай ничего. Просто помоги ему решить эти проблемы.
– Как? Он же не звонит и не отвечает на мои звонки.
– Ты должна была не просто придумать объяснения, а мысленно с ним все обсудить и помочь разобраться. Может, для тебя будет удобнее молиться о нём и просить для него помощи, потому что, только решив все свои проблемы, он сможет к тебе вернуться.
– Думаешь, получится?
– Ты сейчас своими мыслями погрузила его в ещё большие проблемы, чем у него случились в действительности. Оставила его один на один с ними.
– Я попробую думать по-другому. Но всё же сомневаюсь, что он вернется. Слишком много времени прошло. Теперь,  для того чтобы позвонить мне, ему нужно…
– И опять не правильно думаешь. Олюшка, ты должна думать, вернее, посылать свою мысль ему, что как только он решит эту проблему, сразу приедет к тебе.
– Я не знаю смогу ли так…
– Сможешь. Надо только захотеть.
Они поболтали еще немного. А потом он вдруг спросил:
– Ты действительно хочешь, чтобы он вернулся или в тебе говорит уязвленное самолюбие?
– Хочу, – не задумываясь, ответила Ольга.
– Другого ответа я и не ждал. Но обещай, что завтра подумаешь об этом серьёзно. Потому что может оказаться так, что ты вернёшь его, а он тебе будет больше не нужен.
– Обещаю. Но почему у тебя возник этот вопрос?
– Поговорим об этом завтра. А сейчас положи голову на подушку. Я поглажу твои волосы, чтобы ты быстрее заснула.
– У меня бессонница, – призналась Ольга.
– Я её прогоню. И подарю тебе сладкий сон.
Они не договорились о том, что завтра созвонятся. Но Ольга точно знала: Илья позвонит, как только она ляжет в постель. Вечером спокойно сделала все дела, пообщалась с подругой в скайпе, написала пару писем. А как только забралась под одеяло, на телефон пришло сообщение о том, что на страничке её ждёт письмо. Ольга, улыбаясь, взяла планшет: «НеАнгел прилетел». В сообщении было всего одно слово:
– Звоню?
Когда она рассказала ему, что не смогла понять нужно ли ей, чтобы любимый вернулся, Илья сказал:
– Я не могу тебе объяснить, как я это почувствовал, может, в твоих интонациях что-то было, может, слова какие-то прозвучали… Но мне кажется, что в тебе говорит не любовь, а именно обида.
– Но я действительно переживаю за него.
– С этим не спорю. Тогда определись, что самое важное для тебя: знать, что у него серьёзные проблемы, здоров ли он, жив ли… После какой информации ты сможешь его простить и отпустить?
– Простить? Мне не за что его прощать. Это его выбор.
– Тогда отпусти, если всё остальное не важно.
– Ты прав. Я хочу просто знать, жив ли он. А, если он решил, что с проблемами справится без меня лучше, чем со мной… Мешать не буду.
– А разве ты не можешь это никак выяснить?
– Нет. Я писала его другу. Но он не ответил.
– Напиши ещё раз.
– Нет.
– Понимаю… женская гордость. Но, если ты будешь точно знать, что сегодня друг ответит, напишешь?
– Пожалуй, да.
– Олюшка, у тебя есть прекрасная возможность проверить прав я или нет. Сначала пошли этому другу свои мысли. Убеди его ответить тебе. А только после этого пиши письмо. Пробуем?
– Ну, давай попробуем, – как-то не очень уверенно ответила Ольга.
– Начинай!
Она снова зашла на страницу:
– Его даже в сети нет.
– А ты поговори с ним. Скажи, что хочешь написать ему.
Ольга сосредоточилась, и начала мысленно разговаривать с другом своего любимого. Илья молчал. Не мешал ей. Она не очень верила в эту затею:
– Илюша, я зашла к нему на страницу, он ушёл несколько минут назад. Вряд ли снова появится – уже поздно.
– Не отвлекайся. Разговаривай с ним. Убеждай.
Вдруг рядом с аватаркой, на которую Ольга смотрела не отрываясь, начал мигать огонек.
– Ни чего себе! Появился в сети…
– Пиши письмо.
Ольга быстро набрала текст и отправила.
– Не переставай с ним разговаривать. Убеждай, что это для тебя важно. Если тяжело говорить про себя, можешь произносить слова вслух. То, что я их услышу – ерунда. Я и так всё знаю.
– У меня не получается. Словно перед стеной стою.
– Стучись и кричи. Он должен тебя слышать.
– Письмо! Илья, пришло письмо.
– Читай.
– Он написал, что всё передал и что тот со мной свяжется.
– Вот видишь, Олюшка. Всё получилось.
– Илюша, ты кто?
– В смысле?
– Откуда ты всё это знаешь? Почему ты возишься со мной? Зачем тебе я со своими проблемами? Кто ты?
– Твой друг. Ты мне очень помогла в начале нашего знакомства.
– Мы очень странно познакомились. Как ты меня нашёл и кто ты на самом деле?
– Я действительно Илья. Как тебя нашел и сам не знаю. Могу только сказать, что очень рад знакомству. Ты, наверное, и сама не замечаешь, но я многому у тебя учусь.
– Чему ты можешь у меня научиться, если несколько дней мы говорим только о моих проблемах?
– Ты не права. Я все эти дни приводил тебе примеры из своей жизни, а ты высказывала своё мнение.
– Но я тебя не учила.
– Так это и ценно для меня. Ты не пытаешься меня убедить в том, что я не прав и не диктуешь правильное решение. Но заставляешь взглянуть на ситуацию по-другому.
– Илюша, он мне не позвонит.
– Позвонит. Он обещал.
– А это уже не важно. Нужно было сразу звонить, а теперь… Теперь я знаю, что он жив, раз ему передали.
– Подожди ещё немного. Не спеши с выводами.
– Я не спешу, Илюша. Просто я почувствовала облегчение. От-пус-ти-ла…
– Это хорошо. Но было бы лучше, если бы отпустило.
– А вот с этим пока не очень.
– Жаль, что ты от меня далеко.
– А что бы изменилось?
– Просто обнял бы тебя и положил твою голову к себе на плечо.
Ольга растерянно помолчала, а потом сказала:
– Нет, Илюша, это хорошо, что мы далеко друг от друга.
– Олюшка, ты не так поняла. Мне просто хочется тебя согреть. И поддержать…
– У тебя это и так хорошо получается.
– Слова это звуки. Живое тепло лучше.
– Придётся обходиться без него.
– Ты можешь представить, что твоя голова лежит на моем плече?
Что-то непонятное происходило с Ольгой. Тёплая волна поднималась от ног выше и выше. Она попыталась стряхнуть её, но Илья снова заговорил:
– Я тебя обнимаю, а другой рукой глажу твои волосы.
– Илья…
Ольга хотела говорить строго, но это желание застряло в горле, и получился просто выдох. Растерявшись от звука собственного голоса, Ольга замолчала. А Илья продолжил:
– Для меня сейчас важно только одно, чтобы тебе было уютно и легко, чтобы ты не думала ни о чём плохом. Мне кажется, что я тебя знаю намного лучше, чем он. И хочется одновременно посочувствовать ему и поблагодарить. Он ещё не понял, какую женщину потерял. Но, если бы не это, мы с тобой не познакомились бы.
Ольге все же удалось стряхнуть сладостное наваждение:
– Илья, ты вирт?
Она сказала это резко и жёстко. От неожиданности Илья ответил не сразу:
– Я не знаю, правильно ли понимаю значение этого слова. Вирт – это должно быть виртуальный флирт. Ты решила, что я с тобой флиртую?
– А должна была подумать иначе?
– Наверное, это выглядит именно так. Но, как мне убедить тебя в обратном?
– Просто не говорить об этом. Оставить всё, как раньше.
– Но вчера ты заснула…
- На своей подушке.
Илья рассмеялся:
– Хорошо. Клади голову на подушку. Я просто посижу рядом. Хоть это можно?
– Это можно, – улыбнулась Ольга, и устроилась поудобнее.
Он опять гладил ее волосы и прогонял бессонницу. А когда она пожаловалась, что сон вчера не приснился, Илья сказал:
– Олюшка, я почему-то тебя плохо слышу. Видимо что-то со связью.
Она машинально сдвинула голову от стены к краю кровати:
– А так слышишь?
– Да, так хорошо.
– Я легла так же как вчера.
И он снова её убаюкивал, поправляя одеяло и перебирая волосы.
Теперь они созванивались не только вечером. Условным знаком по-прежнему служил мигающий огонек возле аватарки и короткое письмо:
– Звоню?
Постепенно научились делать домашние дела, прижимая телефон ухом к плечу. Вместе убирались, готовили, ужинали. Потом ненадолго расставались, а ближе к ночи снова набирали заветные цифры в телефоне и забывали о времени. Казалось, что уже знают друг о друге всё. Порой удивлялись тому, что не бывают настолько откровенны, ни с самыми близкими друзьями, ни с кем-то из родственников. Пытаясь найти этому хоть какое-то объяснение, запутывались ещё больше. А поняв, что совсем неважно, отчего это происходит, меняли тему разговора.
Однажды у Ольги скрутило спину: то ли простыла, то ли повернулась неудачно. Боль была нестерпимой. Илья предложил сделать ей массаж. Ольга ответила:
– Я бы, конечно, посмеялась этой шутке, но сил нет на смех.
– А кто тебе сказал, что я шучу? Давай укладывайся на живот.
– Илюш, мне, правда, больно.
– Вот поэтому не спорь, а делай, что говорю.
Ольга послушно улеглась.
– Тебя плохо слышно, Олюшка, положи голову на место.
Постанывая от боли, она сместилась ближе к краю:
– Сюда?
– Да. А теперь расслабься.
Илья рассказывал ей, как он лёгкими движениями разогревает кожу на её спине. Потом, прилагая усилия, ладонями растягивает мышцы в стороны… Через некоторое время, Ольга с удивлением отметила, что спина почти не болит:
– Илюш, ты волшебник или обладаешь гипнозом?
– Просто ты расслабилась, а я очень хотел тебе помочь.
– Спасибо. Мне реально легче.
– Спасибо мало. Хочу поцелуй.
Ольга рассмеялась:
– Заслужил. Сейчас поцелую, только сяду.
– Нет-нет, лежи. Я поцелую твою спину. Чуть выше лопаток, но ниже шеи…
Ольга замерла. Ей было наплевать на несуразность ситуации. И то ли из-за силы его мысли, или из-за её способности легко всё представить, но она почувствовала его поцелуй. И потом, когда он целовал её шею, тоже явственно ощущала его губы. Послушно перевернулась на спину. А когда прикоснулся к её груди, начала отвечать, рассказывая о своих ощущениях и о том, где сейчас проводит своей рукой, лаская его тело. Делала это сначала робко, потом смелее. Они целовались, как одержимые. Очнулась Ольга только тогда, когда его рука скользнула в трусики:
– Нет. 
– Что нет?
– Что это было?
– Мы целовались.
– А, если бы я тебя не остановила?
– Я не знаю. Но думаю, что у нас бы и остальное получилось.
– Ты хочешь сказать?..
– Могу только предположить, потому что никогда ничего подобного со мной не было.
– Я не хочу заниматься сексом по телефону! –возмущённо воскликнула Ольга.
– А разве это был бы секс по телефону?
– А разве нет? – продолжала она кипятиться.
– То, что по телефону, согласен. Но не секс.
– Конечно. Потому что я вовремя спохватилась.
– Олюшка, я хочу тебя любить. Между нами слишком большое расстояние, но, если ты позволишь, я приеду.
Это прозвучало очень неожиданно. Они разговаривали о чём угодно, но никогда не звучала тема реальной встречи. Ольга не была готова к этому:
– Нет, Илюша, это невозможно.
– Почему?
– Ты прав. Лететь на другой конец света… ради того чтобы…
– Я очень хочу реальных прикосновений. Мне уже мало твоих фоток и твоего голоса.
– Илюша, – взмолилась Ольга, – не надо.
– Не буду. Но только сегодня. Я позволю тебе привыкнуть к новым ощущениям и новым мыслям. Правда, не могу обещать, что долго выдержу. Мне очень понравилось с тобой целоваться.
– Илья! – нарочито строго прервала его Ольга.
– Молчу, – засмеялся он, – ложись, моя девочка, я тебя убаюкаю.
– Я сегодня сама…
– Обещаю больше не приставать.
И он опять прогонял её бессонницу, приводя взамен сладкие сны.
Некоторое время общение было обычным. Дружеским. А потом Илья сказал:
– Олюшка, я действительно не ангел. Когда придумывал этот ник, вкладывал в него совсем другой смысл. А оказалось, что попал в точку. Иди ко мне.
И она пошла. Принимала все его ласки. Дарила в ответ свои. Он подсказывал ей, где ему особенно приятны её прикосновения, а она задерживала его руки и губы на своих островках, жаждущих нежности. Это было каким-то сумасшествием, но поцелуи доставляли настолько реальные ощущения, что они повторяли их вновь и вновь. Когда Илья говорил, что он держит её лицо в своих ладонях и покрывает поцелуями лоб, глаза, щёки, она закрывала глаза и запрокидывала голову. А когда начала медленно расстегивать пуговицы на его рубашке для того, чтобы прикоснуться к коже своей ладонью, он даже дышать перестал. Они чувствовали друг друга, словно это было не по телефону. Но в самый последний момент, когда должен был произойти взрыв, что-то пошло не так. Чего-то не хватило. Впрочем, понятно чего – реальности.
– Ты в жизни ведёшь себя так же? – немного хрипловатым голосом спросил Илья.
– Тебе не понравилось?
– Таких женщин не бросают.
– Однако есть и другие примеры, – вздохнула Ольга.
– Я уверен, что он страдает. И причина у него, наверняка, очень важная. Настолько серьёзная, что он лишил себя счастья быть рядом с тобой.
– Ты считаешь, что я должна обрадоваться таким выводам?
– Я хочу, чтобы ты поняла, что дело не в тебе. Он тебя не бросал.
– Хорошо. Я тебе верю. Он просто сбежал. Допустим, взял слишком высокую планку, добиваясь меня. Понял, что это ему не под силу, и сбежал.
– Я не сбегу. Мне с тобой не просто хорошо. Мне с тобой легко.
– То, что ты не сбежишь – это понятно, – иронично заметила Ольга, – дальше, чем ты сейчас от меня находишься, уже некуда.
– А вот скажи-ка мне, моя сладкая девочка, – как-то загадочно заговорил Илья, – какие у тебя планы на ближайшие выходные?
– Стирка, уборка, готовка, – удивлённо-растерянно ответила Ольга.
– Придётся отменить.
– В честь чего это?
– Я сомневаюсь, что ты меня пригласишь к себе в гости.
– И это правильно.
– И не согласишься приехать ко мне?
– Исключено.
– Поэтому предлагаю встретиться где-нибудь посередине.
– Это тоже слишком далеко, – расстроилась Ольга, – моих выходных хватит на час свидания с тобой. Маловато.
– А как ты посмотришь на то, что я приеду в Москву?
– Ты назначаешь мне свидание?
– Соглашайся быстрее, – и тут же сменил командный тон на просительный, – пожалуйста.
– Я должна подумать, – кокетничала Ольга.
– У тебя на раздумья есть пять секунд.
– Согласна, – рассмеялась она.
– Ты правда приедешь? – недоверчиво спросил Илья.
– Расстроился? Я должна была отказаться?
– Олюшка, – он почти кричал, – я боюсь поверить.
Они ещё долго не могли расстаться этой ночью. Сначала вспоминали, как всё начиналось. Потом мечтали, как будет дальше.
А в это время, высоко в небе на седом облаке, два уставших ангела беззаботно болтали ногами:
– Всё-таки твой молодец: слушался тебя беспрекословно.
– Да и твоя не упрямая капризница.
Взглянув ещё раз на своих подопечных, умильно улыбнулись, удовлетворённо ударили друг друга по рукам и, решив, что их помощь здесь больше не нужна, полетели. То ли в Райский Сад, то ли искать новых потеряшек. Ангелы любили свою работу – помогать не ангелам.



МОТОЦИКЛ

Сегодня на работе было как-то очень уж спокойно. Никто не орал: «Ярик, караул! Опять всё зависло!» Даже телефон молчал. Не то, что в другие дни, когда сотрудники не в силах дозвониться на стационарный, начинали доставать его по мобильному: «Яра, тут программа перестала работать, глянь». От безделья Ярослав не знал, чем себя занять. Походил по форумам, поговорил с коллегами-программистами. Но общение шло не очень активно – все были заняты. В игры он уже давно перестал играть – надоело. И то ли от скуки, то ли судьба вмешалась, но вдруг он вспомнил про свою страничку в «Одноклассниках». Не заходил на неё уже лет этак… не важно сколько. Но то, что не помнил, ни логина, ни пароля его нимало не смущало – не «чайник» же он, в конце концов. Пощёлкал мышкой, постучал по «клаве» и… Але, ап!.. Страничка открылась. Множество не отвеченных писем его позабавило. На некоторые просто мельком глянул, а кое-кому всё же написал. Принял кучу предложений дружбы. А вот, когда просматривал гостей, сердечко ёкнуло: год назад заходила Марина. Его школьная любовь. Воспоминания нахлынули и разлились теплом, губы растянулись в нелепую улыбку. Ярослав зашёл к ней. Фоток почти не было, но по тем, что имелись было видно, что она совсем не изменилась – та же хрупкая, белокурая хохотушка. Он решил, что в общей куче писем, просмотрел сообщение от неё, и вновь полез в переписку. Но от Марины ничего не было. А ему просто отчаянно захотелось с ней поговорить. Он смотрел на фото и размышлял о том, как её найти. В анкете не было ни города, ни места работы. Ничего.  Но зато посыпались ответы на его письма. И среди них – от друга-одноклассника, который жил, как и прежде, в их родном городе. «Вот кто мне сейчас всё расскажет», – подумал Ярослав, набирая ему послание, в котором расспрашивал о девочке, что училась на год позже. Не ошибся: информация была полной. Марина жила с родителями, с мужем развелась, работала то ли в школе то ли в садике, ребёнок дошкольник. Мечты закружили Ярослава, словно осенний листопад. Он уже видел себя на привокзальной остановке родного города. Сейчас подойдёт маршрутка и повезёт его на родную окраину. К ней. К его Марине. «Стоп! – сам себя одёрнул Ярослав, – А почему на поезде?» Пальцы лихорадочно забегали по клавиатуре. Он искал объявления о продаже мотоцикла.
Чего только не предлагали в интернете! От супер навороченных байков за баснословные деньжищи, до откровенной рухляди, но зато почти даром. Только ему нужен был не просто мотоцикл, а именно «Ява». Точно такая, как та, что подарил отец, вернувшись с заработков с севера. Причём не столько на день рождения, сколько за хорошие отметки и за то, что мать его похвалила: «Мужик в доме был. Без Ярика я бы не справилась с хозяйством».  Нужна была такая же, на которой они с Мариной гоняли по тихим улочкам, дразня оглушительным рёвом, местных старушек на скамеечках и дворняжек за хлипкими калитками. На которой однажды уехали в лес пить берёзовый сок, а сами целовались, чуть не до вечера. Как тогда ему завидовали пацаны! Свой собственный мотик, да ещё «Ява»!
Ярослав перелопатил гору сайтов, пересмотрел кучу объявлений, но «Яву» никто не продавал. Была всего одна: полуразвалившаяся, непонятно какого цвета, заводившаяся в последний раз, наверное, ещё до рождения Ярослава. Там, собственно и заводить-то нечего было, потому что без колёс мотоциклы не ездят. А его надо было как-то перевезти, аж, за двести километров. Но мысль поехать в родной город на свидание к Марине именно на мотоцикле не давала ему покоя. Поэтому теперь каждый день он рыскал в сети в поисках объявления. Время шло, а «Ява» не находилась. Он всё же написал владельцу той развалюхи, чтобы выяснить стоимость. А мужик не хотел называть цену, пока не узнает, зачем нужен именно такой мотоцикл. Ярослав чертыхнулся про себя: «Щас! Первому встречному рассказывать всё начну», – и закрыл переписку. Но через некоторое время, так и не найдя ничего другого, всё же решил рассказать о своей мечте. Писал долго. Всё сомневался, надо ли правду рассказывать. Хотел придумать какую-нибудь нормальную версию. Но в голову ничего не приходило. Так и рассказал свою историю чужому человеку. А тот в ответ написал: «Даром отдам. Приезжай, забирай». Больше в письме кроме точного адреса и номера телефона не было ни слова. Ярослав ошарашено смотрел на сообщение: «Я ненормальный, но этот, похоже, ещё чудней меня». Потом были бесконечные звонки друзьям. Уговаривал съездить с ним на машине за кучей железа. Объяснял, как это для него важно. Но у всех находились отговорки: то машина не на ходу, то приболел, то на работе завал. Согласился Костян. Ярослав так и не понял: посмеялся тот или на самом деле проникся серьёзностью дела. Но друг, практически не раздумывая, изрёк: «Первая любовь – это важно. В выходной нормально?»
И вот они приехали. Ярослав волновался так, будто с девушкой встречался, а не за мотоциклом приехал: «Вдруг мужик передумает». Но тот встретил их, как родных. Повёл в дом, усадил обедать. И пока друзья наворачивали с дороги борщеца, рассказал им свою историю. Оказалось, что этот мотоцикл был свидетелем его любви. Целое лето железный конь возил парочку  то в лес, то за дальнее поле, чтобы спрятать их от любопытных глаз. А пока те миловались в пахучих травах или под раскидистыми ветвями, мирно отдыхал неподалёку.
– Не могу я его продать абы кому. А тебе, парень, для любви надо. Бери.
– А чего же он у тебя без колёс-то? Да и вообще в таком состоянии…
– Так уехала моя голубка той осенью в город и больше не вернулась. К весне уже замуж вышла… за «Волгу». Я тогда… В общем пока в запое был и колёса сняли, и сиденье. Восстановить, конечно, можно, но без неё он мне не нужен. А ты сделаешь.
Когда мужик прощался со своим разорённым мотоциклом, друзья не могли на него смотреть. Если бы были женщинами, разрыдались. Он его гладил с такой нежностью, будто это и не железо было, а именно та девушка, которую он не смотря ни на что, продолжал любить. Что он шептал, слышно не было, но понятно, что не правила дорожного движения – их так ласково не рассказывают. А когда несчастную «Яву» вытащили из сарая на свет божий, ребята удивились ещё больше. Груда металлолома была настолько чистой, что у другой хозяйки тарелки так не сияют. На прощание мужик попросил Ярослава:
– В жизни всякое бывает. Обещай: если случиться продавать его, то отдашь только в хорошие руки.
Дать такое обещание было совсем не сложно. Тем более, что продажи в планах вообще не было. Не для этого искал Ярослав такую вещь. На том и расстались.
Уже подъезжая к своему городу, Костян спросил:
– Тебя куда везти-то?
– Домой, – вздохнул Ярослав.
– Ты чо, на пятый этаж это потащишь?
– А у тебя есть другие предложения?
– Ну, может, ко мне в гараж? – не очень уверенно предложил друг.
– Нет, Костян. Спасибо, конечно, но я так его никогда не сделаю.
– Мама не обрадуется.
– Это точно.
Ярослав отвернулся, сделав вид, что любуется лесом за окном. А на самом деле, вспомнил, как семья переехала в этот город. Все радовались, что у них теперь будет квартира с удобствами. Уже и дачку подыскали, потому что мама никак не хотела мириться с тем, что за каждой картошиной надо будет на рынок ходить. Но умер отец. Просто лёг спать и больше не проснулся. Деньги, отложенные на дачу, как-то незаметно разошлись. А потом, когда мама отошла от стресса, ей уже не хотелось ни огорода, ни цветника. Поэтому кроме квартиры мотоцикл везти было некуда. Когда друзья по приезду втащили груду железа в комнату, мама возмущённо спросила:
– Что это?
– Мам, это мотик. Точно такой же, как мой.
– Ты уверен? – недоверчиво разглядывала она приобретение сына.
– Вот увидишь – я все сделаю.
– Сделай сынок, – вздохнула и ушла на кухню.
Больше она никогда ничего не спрашивала у сына. Только с удивлением наблюдала, как тот возится, разбирая и снова собирая какие-то не понятные ей железки. То звонит кому-то, что-то заказывая, то с кем-то советуется, как сделать лучше. Срывается, чуть ли не среди ночи, а потом притаскивает домой ещё какой-то железный хлам. А покалеченный мотоцикл постепенно преображался. Уже и сиденье у него было, и стоял он теперь на колёсах. И вот, как-то за ужином, мама не выдержала:
– Скоро он уже поедет-то?
И Ярослав с упоением рассказал о том, что ещё предстоит сделать. Вроде бы и немного осталось. Движок он уже перебрал. Даже попытался опробовать, пока все соседи были на работе. Но тот не завёлся. Пришлось заказать новый. Ещё нужно снять старую краску, загрунтовать… Всё можно сделать дома. Только красить в квартире никак не получится. Мама предложила отогнать его туда, где машины красят, но Ярослав наотрез отказался:
– Мам, ты чего? Разве они смогут так, как надо. Они же всё тяп-ляп сделают.
И как мама не старалась его убедить, что там мастера, профессионалы, сын ни в какую не соглашался. В этот вечер она ему ничего не сказала, а через несколько дней положила перед ним ключи:
– На. Владей.
А на удивлённый взгляд сына, улыбаясь, ответила:
– Бабу Маню уговорила. Теперь её сарайчик принадлежит тебе.
– Мам, – Ярослав кинулся обнимать маму, – ты же его всегда мечтала купить для своих банок-склянок.
– Так она и не продала бы только для них. У неё же сарай, словно гараж. А теперь у нас транспорт есть. Она вместе со всеми железяками, что от мужа остались, отдала. Сказала, что ты сам разберёшься, что нужное, а что и выкинуть, – взъерошила волосы на макушке сына, – меня-то с банками приютишь там?
– Маам, ну, что ты спрашиваешь? Конечно. Он не мой, а наш, – и расцеловал её в обе щёки.
В доме все, конечно, знали, что Ярослав восстанавливает старую «Яву». Но те соседи, которые были свидетелями её появления, только посмеивались:
– Пропащее дело.
– Ничего у него не получится.
– Хлам.
И вот, Ярослав выкатил из подъезда своё детище. Вездесущие пацаны тут же сбежались поглазеть:
– Ух, ты! Яра, это тот самый?
– А ты чо, красить его не будешь?
– А он уже ездит?
Мужики тоже подошли, оставив не доигранного «козла» на столе:
– Молодец, паря!
– Добился-таки своего.
– Красить тоже сам будешь?
Ярослав гордый и смущённый отвечал степенно и обстоятельно. А потом, хоть до гаража и было-то всего метров сто, завёл свой мотоцикл и, сопровождаемый, бегущими следом мальчишками, поехал.
Самым тяжёлым для него оказалось дождаться окончательного высыхания краски. Вот он стоит – красавец мотоцикл, а ехать нельзя. Ярослав даже лишний раз в гараж не заходил: боялся, что пыль с улицы попадет на блестящую поверхность. Чтобы не мучить себя ожиданием, начал искать шлемы. Сначала по магазинам, потом на рынке. Не увидев ничего достойного, снова засел за комп – в интернете есть всё. И тут ему повезло. Нашлись два одинаковых шлема и не где-то за тридевять земель, а в соседнем микрорайоне.
После их покупки в кармане оставалась какая-то ерунда . Но ждать зарплаты он был не в состоянии. О чём думал? Как представлял путешествие за сотни километров от дома практически без денег? Не известно. Только в пятницу так и не смог заснуть. Встал среди ночи, написал маме записку и потихоньку выскользнул из квартиры. Когда выводил свою «Яву» из гаража, рассмеялся. Потому что поймал себя на мысли, что разговаривает с мотоциклом, как тот мужик, у которого забирал его несколько месяцев назад. Но тот прощался, а Ярослав обещал. Ветер, скорость, встречу.
Всю ночь гнал по безлюдной трассе, наслаждаясь забытыми ощущениями свободы, лёгкости и предвкушения свидания. Из памяти выветрилась череда романов и романчиков с красотками и дурнушками. Ни один из них не оставил в его душе такого следа, как та первая любовь с девочкой с соседней улицы. Он, словно опять стал тем бесшабашным мальчишкой, который мог всю ночь любоваться звёздами и слушать шёпот прибрежных волн, лишь бы рядом была она – самая-самая… Тогда и рассветы были другими. Может, потому что в шестнадцать всё кажется ярче, насыщеннее, а, может, просто рядом была Марина. Но сегодняшний рассвет ему тоже нравился. Ярослав остановился. Съехал к придорожному перелеску и устроился у старой берёзы на отдых. Похвалив себя за предусмотрительность, достал термос и бутерброды. Жевал, а сам с нетерпением вглядывался вдаль: там уже заалела робкой полоской заря. Тогда, давно, они долго ждали, когда этот алый разлив разрежет ярким блеском солнце, а сегодня… Не успел допить чай, как лучи коснулись сначала лица, а потом через кожанку согрели плечи, и Ярослав заснул. Он не слышал шум машин, не почувствовал, как стакан выскользнул из руки. Разбудила его Марина. Она присела рядом и щекотала травинкой его щёку. Смеялась и говорила:
– Вставай, соня. Скоро вечер, а ты всё ещё не приехал ко мне. Я уже заждалась тебя.
Открыв глаза, он не сразу сообразил, что это был сон. Очень уж явственно слышал её голос. А посмотрев на часы, присвистнул:
– Во время ты меня разбудила, Маришка.
Надел шлем, вырулил на трассу и снова полетел навстречу со своей юностью.
На въезде в город вдоль дороги выстроились торговцы. Кто с берёзовыми вениками, кто со свежими огурчиками со своего огорода, кто с ягодами, только что собранными в лесу. Внимание Ярослава привлёк огромный прилавок с мягкими игрушками. Он бы проскочил мимо, но глаз как-то зацепился за медведя с бантом на шее. Пристроив «Яву» на обочине, вернулся. Такой большой мишка ему не нужен, а вот поменьше был бы в самый раз. И такой нашёлся. Он, конечно, не был копией того, подаренного Марине на Новый год, но всё же это был медвежонок. Засунув в карман джинсов сдачу, Ярослав спрятал игрушку за пазуху и вернулся к мотоциклу. Крутанул ручку, выжимая сцепление. Но верный конь чихнул пару раз и… Ярослав ужаснулся:
– Вот чёрт! Как я мог забыть!
А забыл он о том, что бензобак вовсе не бездонный. Лихорадочно соображал, как поступить: денег-то и так не было, а тут еще медведя купил. Но о том, чтобы отнести игрушку назад, даже не помышлял. Выяснив у продавца, что заправка прямо за поворотом, повеселел и достал мобильник. Трубку долго не брали, а потом заспанный голос пробурчал:
– Чо надо?
– Костян, выручай! – Ярослав от волнения говорил так громко, словно именно от этого зависело, выручит друг или нет.
– Ты чо орёшь-то? Разбудил ни свет, ни заря… Хотел хоть в выходной отоспаться.
– Я уже почти доехал, а тут такое дело…
Потом он долго объяснял, куда он почти доехал, и почему у него нет денег. Ещё столько же соглашался с тем, что он идиот и кретин. Но всё же уговорил Костяна вылезти из постели, чтобы кинуть на карточку деньжат. А пока друг будет проделывать все эти манипуляции, он как раз успеет дотолкать свой мотик до заправки.
На этом проблемы вроде как закончились, и к обеду Ярослав въехал на знакомую улицу. Затормозив около Марининого дома, посигналил три раза и свистнул. Это был их условный сигнал. Правда, Марина, как только слышала шум мотора и так понимала, что подъехал Яра. Но так было интереснее. Вот и сегодня, он, как в те далёкие годы, терпеливо ждал, когда колыхнется занавеска в крайнем окне и появится девичья головка в белокурых кудряшках. Он так сосредоточенно смотрел именно на это окно, что чуть не прозевал это самое колыхание. Из соседнего окна на него уставился ребёнок. Потом он отвернулся, видимо, что-то сказал вглубь комнаты, и опять повернулся. Только после этого шторки рядом разъехались в стороны, и он увидел её. Марина замерла в оконном проёме, а Ярослав махал ей рукой и улыбался. Вдруг она исчезла, и почти тут же появилась на крыльце. К калитке подошли одновременно:
– Яра, это, правда, ты?
– Я, Маришка.
– Как ты здесь?..
– К тебе приехал.
Он достал из-за пазухи медвежонка:
– Помнишь?
– Тот мишка сидит на тумбочке рядом с кроватью, – улыбнулась Марина.
– Теперь ему будет не скучно, – протянул игрушку, – пусть дружат.
Но она не успела взять подарок, рядом появился тот самый мальчик из соседнего окна:
– Мам, а это кто?
– Дядя Ярослав.
Мальчуган по-взрослому протянул руку:
– Славик.
Ярослав пожал ему руку и спросил:
– Отпустишь маму погулять? Я тебе медвежонка подарю.
– Вот ещё! Я что маленький что ли, или девчонка? Это мама ещё с игрушками спит. Ты меня лучше покатай, тогда отпущу.
Ярослав сделал вид, что не заметил, как покраснела Марина. Просто сказал:
– Иди, собирайся, а мы пока прокатимся.
От смущения неуклюже сунул ей в руки медвежонка, подхватил Славика, посадил на мотоцикл и уселся сам сзади него.
– Аккуратнее, – заволновалась Марина.
– Мам, я уже большой. Не бойся.
Ярослав медленно сделал приличный круг по микрорайону, а когда подъехал к дому, Марина уже ждала их в джинсах и футболке. Славик, слезая с мотоцикла, поблагодарил за катание, а потом важно добавил:
– Дядя Ярослав, ты маму осторожно катай, а то она ведь девочка. Ещё испугается.
Пожимая протянутую мальчуганом руку, Ярослав заверил его:
– Не переживай, я аккуратно.
Он и, правда, ехал не быстро – было приятно ощущать своей спиной Маришкино тело. Вроде всё, как тогда, в юности: обхватила руками и прижалась. Но теперь всё чувствовалось иначе, острее. А вот, когда приехали к реке и уселись на берегу на своём излюбленном месте, всё исчезло. Непонятно откуда взявшаяся скованность, мешала и разговаривать, и касаться друг друга. Он похвалил её сына, спросил об его отце. Она поинтересовалась есть ли у него семья и кем работает. Дальше разговор не шёл. Ярослав вспоминал, как мечтал обнять её, поцеловать, но почему-то сидел, не двигаясь. Марина тоже, не шевелясь, смотрела на траву возле ног. Когда молчание слишком затянулось, она встала и как-то виновато сказала:
– Яра, мне пора.
– Да. Поехали.
Прощание возле калитки было ещё хуже. Потоптались немного. А потом сказали друг другу «пока» и разошлись. Она шагнула во двор, а он повернулся и сел на мотоцикл. Какое-то время Ярослав смотрел ей в след, надеялся: вот, сейчас поднимется на крыльцо и обернется. Но она не обернулась. Вошла в дом. В окно ему махал Славик. Ярослав ответил ему и поехал прочь. Оставляя за спиной и родную улицу, и первую любовь, и свою юность.
Пока колесил по городу, небо заволокло тучами. И как только выехал на трассу, пошёл дождь. Мокрый асфальт держал его в постоянном напряжении. А тут ещё есть захотелось так, что в глазах потемнело. Дотянув до первого придорожного кафе, Ярослав остановился. Заходил в помещение с единственным желанием – напиться. Если бы там продавалось спиртное, он, наверное, так бы и сделал, наплевав на то, что за рулём. Но там была только еда. А подкрепившись и согревшись, вдруг понял, что заснёт прямо за столом. Заказал себе двойной кофе, который пошёл пить на крылечко кафешки, на свежий воздух. Немного взбодрившись, поехал дальше. И гнал до самого дома, больше нигде не останавливаясь. Поздно ночью вошёл в квартиру. Мыться и есть сил не было. На вопрос матери:
– Ну, как съездил?
Ответил коротко:
– Всё потом, – и рухнул на диван.
Проснулся только к вечеру. Поплёлся в ванну. Мама вдогонку крикнула:
– Слава Богу, я уж думала во сне с голоду помрёшь, – и пошла разогревать ужин. 
Не успел он взять ложку, как зазвонил телефон. Мать достала его из своего кармана:
– На. Костя твой уж десятый раз звонит.
Ярослав только и сказал другу:
– Костян, я дома. Приходи, – помолчал, добавил, – с бутылкой, – и отключился.
Мама всплеснула руками:
– Сынок! – но увидев глаза сына, засуетилась возле холодильника, собирая закуску парням.
Выслушав Ярослава, Костян возмутился:
– Кто так ездит! Надо было винца взять, расслабились бы оба. Да и без цветов-конфет кто к девушке ездит?
– Костя, какое вино? Я на мотике был.
– Тоже верно, – согласился друг.
– Тут не в этом дело… Мы выросли. А я, как дурак, с медведем.
– Да медведь-то причём?
– Правильно ни при чём. А вот мотоцикл при чём. Он больше не верит в любовь, – и опрокинул в рот очередную стопку.
– Яра, ты бредишь.
– Не хочу я этот мотоцикл. Завтра объяву в инете кину.
– Не надо.
– Надо.
– Ты не понял, Яра. Я куплю у тебя его. Сколько хочешь?
– Костян, это ты меня не понял – он не для влюблённых. Я тебе его не продам.
– А я и не для любви. Мужик сказал, в надёжные руки отдать. Про любовь он не говорил.
– А тогда зачем тебе «Ява»? – уставился на друга, окончательно сбитый с толку Ярослав.
– Я, знаешь, как о таком в детстве мечтал? – расплылся в улыбке Костян, – всё думал: вырасту, заработаю и куплю. Продай.
Ярослав думал всего мгновение. Ну, может, два. Потом поднял указательный палец и посмотрел в глаза другу:
– Точно не связано с девушкой?
– Точно, – заверил тот.
– Бери!
Разлили последнюю водку и чокнулись: Ярослав с облегчением, Костян с радостью.
А в это время в гараже с тёмно-бордовой «Явы» стекали струйки воды. Вот только не думайте, что это были слёзы. Просто на улице снова пошёл дождь, а крыша была худая.


ФАНТИКИ

Из окошечка скайпа на Лиду смотрела заплаканная подруга. Битый час она успокаивала и вразумляла Люську. Наконец та перестала рыдать, но ещё иногда шмыгала покрасневшим, распухшим носом:
– Ты, конечно, права, но всё равно…
По столу заелозил от вибрации мобильник. Лида сбросила вызов и вновь уставилась в монитор.
– Я тебя отвлекаю? – виновато спросила Люська.
– Не страшно. Перезвоню потом.
Стараясь не коситься в сторону телефона, Лида отключила звук. Она уже прилично опоздала на свидание. Филипп мёрз на улице и беспокоился: где пропадает его любимая. А Люська, с деланным безразличием, поинтересовалась:
– Кто звонил-то?
– С работы, – соврала Лида.
Ну, не могла она сейчас сказать правду. Люське и без того плохо, а тут ещё она со своей любовью.
– Лидуш, – вернулась опять к началу разговора подруга, – на фото такой приличный мужчина. Ты же видела. Как он мог?
– Ну, мы же с тобой говорили, – провела пальцем по вновь засветившемуся экрану мобильного, – фото можно взять из инета любое. Имя тоже поставить вымышленное. При регистрации на сайтах паспорт-то не спрашивают.
– Ну, и поставил бы аватарку какую, а вместо имени ник указал, – снова шмыгнула носом Люська.
– И всем сразу станет ясно, что человек скрытничает. А так всё приближено к реальности.
– Стихи гад присылал.
– Люсь, они же с первых писем были сплошь эротические. А ты спокойно на них реагировала, не возмущалась.
– Красивые стихи были.
– Сначала да. А потом – откровенные.
– Вот почему к тебе такие на страницу не заходят?
– С чего ты взяла? Может, и заходят. Но я же со всеми разговариваю так же, как и в реале.
– А я, что по-другому?
На телефон пришла смс: «Что случилось? Почему звонки сбрасываешь?» Лида, стараясь не подать вида, набрала ответ: «Люську успокаиваю,» – а потом, обращаясь к подруге:
– В жизни ты так не кокетничаешь. Ты почитай свои обсуждения. Разве ты так разговариваешь в реале?
– Но там меня никто не знает.
– Ошибаешься. Там тебя знают. По твоим высказываниям люди составляют о тебе мнение. Это всё равно, что знакомство.
Экран телефона снова загорелся. Лида открыла смс: «Это надолго?» И снова, практически наощупь, ответила: «Не знаю». А Люська продолжала ныть:
– Если даже я кокетничаю, это не повод так со мной разговаривать. Ну, пофлиртовала немного. Разве это даёт право разговаривать со мной, как с последней... – Люська оборвала свой монолог на полуслове, скривила губы, собираясь разрыдаться.
– Так он же тебе вроде ничего не написал?
– Конечно, не написал, – разозлилась Люська, – а чо писать, если фотка, что он прислал... Более чем красноречива.
– Ну, так заблокируй его.
– Ну, уж нет! Я ему устрою.
И Люська стала во всех подробностях описывать, что и как она ему ответит. Причем не столько в личной переписке, сколько в каких-нибудь обсуждениях. В общем, всё было, как всегда. Она планировала устроить грандиозный скандал на весь интернет. Причём, Лида точно знала, что стесняться в выражениях, подруга не будет. Описывая, как именно она будет «чихвостить» наглеца, Люська даже забыла, что обижена. И Лида, надеясь на скорое окончание разговора с подругой, ответила согласием на смс Филиппа, в которой, тот спрашивал можно ли ему приехать. Но Люська, видно, не все слёзы выплакала. В какой-то момент вдруг замолчала и закрыла лицо руками.
– Люсь, ну, ты чего? – всполошилась Лида.
– Я ведь думала, что он хороший, – взглянув на подругу, снова заныла Люська.
– Опять двадцать пять, – раздражённо протянула Лида, – вроде успокоилась...
– Я же поверила. Надеялась, что он... Что мы...
Договорить она не успела –  прервал звонок в дверь. Проигнорировав вопрос подруги: «Кого там к тебе принесло?» – Лида пошла открывать. Филипп поцеловал её в щеку, отдал пакет:
– Пока в холодильник поставь, – начал раздаваться.
Когда они вдвоём подошли к компьютеру, Люська то ли ехидно, то ли с завистью сказала:
– Вот почему ты познакомилась с нормальным мужиком, а мне одни козлы попадаются?
–  И тебе здравствуй, Люся, – ответил, вежливо улыбнувшись Филипп, – кто посмел обидеть красивую девушку?
И Люська начала рассказ с самого начала. Когда она дошла до скандально откровенного снимка, присланного ей в личку мужчиной, Филипп ее перебил:
– Люся, ты шоколад любишь?
– Чего? – оторопело вытаращила та глаза.
Филипп не унимался:
– Ты любой будешь есть шоколад или у тебя есть предпочтения?
– Я ем только горький, – капризно дернула плечиком и добавила, – Бабаевский. Нет, если он будет горький, могу и другой фабрики несколько кубиков съесть. А Бабаевский... хоть сколько дай, ничего не останется.
– А, если обертка будет от такого какой ты ешь, а внутри... молочный, например, или белый?
– Фу, даже кусочка не откушу.
– Люди тоже скрывают свое истинное лицо. Даже в реальной жизни, а уж в инете за аватаркой и ником можно спрятать всё, что угодно. Ты сегодня обнаружила, что общаешься с человеком, который пытался быть таким, какой нужен тебе. По каким-то причинам, он всё же показал своё истинное лицо. Ты поняла, что это не твой вариант. Он, кстати, завтра в обсуждениях, тоже увидит тебя настоящую. Подумай, почему он так поступил?
– Потому что сволочь.
– Или понял, что ты не та, за кого себя выдаёшь, или провоцирует, чтобы всё-таки открылась. Увидеть настоящую захотел. Без фантика.
– Ой, тебя послушаешь, так получается, что в инете сплошь обманщики, – возмутилась Люська.
– Почему же? – Филипп обнял Лиду, – я вот с Лидушей познакомился. Причём, именно на этом сайте. Только она была там сама собой. И я не рисовался.
– Да помню я, как вы спорили в тех обсуждениях, – улыбнулась Люська.
А потом, подперев кулаком щёку, мечтательно спросила:
– И почему я тогда тебя не зацепила?
– Мне твой фантик не понравился. У Лиды он был... не яркий, не рекламно-нагловатый. Настоящий.

НА КРЫШЕ

Полина безуспешно старалась заснуть.  Они с Володей ещё днем договорились, что вечером созвона не будет – нужно выспаться. Перед самым отъездом в командировку он подключил какой-то совершенно сказочный тариф и теперь можно было болтать часами. Перевернувшись в очередной раз с боку на бок, Полина всё же дотянулась до телефона: «Только время посмотрю», – пообещала она себе. Но стоило взять в руки мобильник, как он тренькнул. Тихо и коротко, оповещая о новой смс. Всего одно слово: «Спишь?» Ответила так же коротко: «Нет», – а телефон сразу запел, засветился. Соединившись, она рассмеялась:
– Похоже, у тебя тоже не получается заснуть.
– Без тебя – никак.
– Володенька, это какое-то сумасшествие, – веселилась Полина.
– Солнышко, раз уж мы всё равно не спим, пошли на крышу.
– Куда? – удивлённо протянула Полина, от растерянности продолжая улыбаться.
– Я там приготовил для тебя сюрприз.
– По этому поводу ты мастер.
– Заходи в лифт.
Поняв его задумку, Полина начала подыгрывать:
– Какой этаж?
– Шестнадцатый. Я успею тебя поцеловать.
– Лучше не надо, а то начнём ещё вверх-вниз кататься.
– Ладно, – согласился Володя, – тем более, что уже приехали. Выходим и поднимаемся к люку.
– Так ведь замок висит, – разочарованно улыбнулась Полина.
– Вот именно, висит. Я днём его открыл, и повесил просто так, не запирая.
Полина машинально посмотрела на часы. Спать совсем не хотелось, но время было позднее – завтра опять будет чувствовать себя развалиной. А Володя продолжал:
– Аккуратненько по ступенькам. Давай руку.
– Там, наверное, холодно.
– Что ты, ночь очень тёплая. Но если замерзнёшь, уйдем. Зато смотри какая красота.
– Володька, сколько звезд, – Полина закрыла глаза, стараясь представить эту красоту.
– Я знал, что тебе понравится, – он хохотнул и добавил, – это так здорово, что ты можешь представить всё, о чём я тебе рассказываю.
– Не отвлекайся. Дальше что? Или мы уже спускаемся.
– Нет. Я хотел показать тебе город. Высоты не боишься?
– Когда ты рядом, я вообще ничего не боюсь.
– Тогда пошли на край.
– Только я тебя за руку возьму.
– Лучше я обниму тебя покрепче.
– Какие машинки маленькие. Будто жуки бегают.
– Или большие муравьи по маршруту снуют.
– Ага. Фонари им словно метки. Красиво.
– Не устала? Спать хочешь?
– Нет. С тобой хорошо.
– Тогда пошли дальше.
– Это ещё не всё?
Володя рассмеялся:
– Нет. Вечер только начался. Смотри сюда.
– Что там? Я ничего не вижу.
– Щас... Я зажгу свечку... Готова?
– Сгораю от любопытства.
– Смотри. Свечка стоит на столе и освещает... Сервировка, правда, могла быть и получше, но для крыши нормально.
– У меня глаза ещё не привыкли. Ничего не вижу.
– Садись. Вот виноград, шоколад твой любимый и вино...
– Хванчкара?
– Конечно. Сегодня всё, как ты любишь.
– Я люблю, когда...
– Я тоже люблю, когда твои губы хранят привкус вина. Вкусные и терпкие. Хочу взять твоё лицо в ладони и целовать... Глаза... Щёки... Губы...
Полина вздохнула:
– Володя, не надо... Я могу представить машины с огромной высоты, звёзды так близко, что, кажется, рукой можно дотянуться, но целоваться по телефону... Я хочу это чувствовать.
– Прилетай ко мне на выходные.
– На крышу?
– Зачем на крышу. Здесь люди хорошие. Мне предлагают на дачу съездить.
– И много на эту дачу народа наберётся?
- Ты и я. Они отвезут нас прямо из аэропорта, затопят баньку и уедут.
– Неудобно как-то... Может, всё же на крышу?
– Полюшка, это можно понимать, как согласие?
Она промолчала. Но Володя понимал, знал наверняка – Полина прилетит. Поэтому сказал:
– Вылетай в пятницу после работы. Тогда мы всё успеем. И на дачу, и в баню, и на крышу.
Полина рассмеялась:
– У нас с тобой, похоже, крыши напрочь снесло.
– Поэтому тяжело вдали друг от друга. Приезжай, солнышко.
– В пятницу вылетаю.
Закончив разговор, Полина выключила ночник. Но радостное настроение не давало заснуть. Встала, отдёрнула штору и подняла глаза. Она хотела посмотреть на небо, полюбоваться звёздами. Но нечаянно взгляд зацепился за огонёк на крыше соседнего дома. Странный тёмный силуэт едва различимый в неверном свете то сливался в одно целое, то вновь раздваивался. Она закрыла шторы и улыбнулась: «Не одни мы на крыше целуемся. Завтра спрошу у Володи, может, очередь надо занять?»

МЕДВЕЖЬИ БАЙКИ

В этот раз компания для рыбалки подобралась странная. У всех завсегдатаев случились неотложные дела. Василий и Николай поначалу расстроились. Решили заняться огородами – порадовать жён своим видом среди длинных картофельных рядков. Но потом, махнув на всё рукой, не стали портить праздник души. Василий прихватил внука-подростка Павлушку, а Николай подошёл к старенькому «Москвичонку» с заспанным племяшом Вовкой. Грузились в машину, подтрунивая над парнем:
– Ничо, щас проснёшься.
– Мы в твои годы прям со свиданья на работу шли.
Вовка отмалчивался. Побаивался, что дядя отправит домой. А уж мать спуску не даст – отправит махать тяпкой.
До своего излюбленного местечка на излучине реки докатили быстро. Спустившись к берегу, остановились, определяя, куда встать. На камушке, где обычно пристраивался Василий, восседала одинокая фигура.
– Вась, трон-то твой занят уже.
– Что за ранняя пташка прилетела?
– Не знаю я таких. Не из наших вроде.
Присмотревшись внимательнее, Василий предположил:
– Не Татьянин ли брательник это?
– Так он же на севере где-то живёт.
– Надысь моя говорила, что Татьяна в магазине хвасталась, будто приехал в отпуск он.
– А ты его хоть когда видел ли?
– Пацаном только помню. Сколь годов прошло – не узнаю теперь.
Расположились поблизости от незнакомца. Закинули удочки. Уставились на поплавки. Василий с Николаем быстро вытянули по подлещику. У Павлушки поклёвка сорвалась, а Вовка откровенно «клевал» носом. Мужик с камушка то и дело закидывал удочку, снимая с крючка очередную добычу. Их же четыре поплавка замерли на спокойной воде, как нарисованные. Павлушка заскучал и начал приставать к деду с расспросами: «А это почему? А вот так зачем?..» Вовка уселся на землю, воткнул удочку в прибрежный песок и, сложив руки на коленях, уткнулся в них лбом.
– Пацанва, а ну, марш отсюда, – скомандовал Василий, – костёр идите готовьте.
– Так ещё не наловили ничего, – вскинул бессмысленные глаза Вовка.
– Твоей рыбы и не дождемся, небось, – подковырнул племянника Николай, – вместе с тобой дрыхнет.
Павлушка не спорил: лучше побегать, чем за неподвижным поплавком наблюдать. Спровадив пацанов, мужики проверили наживку на всех удочках и снова замерли. Больше не было даже поклёвок. Рыбак с камушка, услышав потрескивание веток в костерке, подошёл:
– Здорово, мужики.
– Здорово, коль не шутишь, – ответил за обоих Николай.
– Гляжу, вы уху ладить собрались. В долю возьмете? – и протянул пяток крупных лещей, нанизанных на ветку.
– Хороший улов, – одобрил Василий.
– Повезло. Только девать некуда, – ответил незнакомец.
– Это как же? – удивились мужики.
– Я – не большой любитель. А сестра так вообще речную рыбу на дух не переносит.
– Так ты Татьянин брат?
– Вы её знаете?
– Соседка, – окончательно смягчился Василий и, протягивая руку, улыбнулся, – милости прошу к нашему шалашу.
Пока варилась уха, разговорились. Вспомнили родителей. Общих знакомых со школьных времён. Когда расселись вокруг котелка с ложками, отчуждённости уже и в помине не было. Даже мальчишки с дядей Серёжей болтали запросто. На хруст веток в ближайших кустах все оглянулись одновременно. Взрослые с интересом: кого ещё несёт? Павлушка испуганно:
– Дед, вдруг там медведь?
– Откуда у нас они? – посмеялся над ним Вовка.
– По телеку сказали, что появился… – придвигаясь поближе к Василию, начал было пацан, но тут же успокоился и замолчал.
Из кустов выскочила собака. Постояла. А когда Сергей, взяв с газетки кусок хлеба, протянул той, убежала, поджав хвост.
– Обидел, видно, кто-то, – заключил Николай.
– Страшный медведь? – подтрунил над Павлушкой Вовка.
Но пацан, сделав вид, что не услышал, обратился к Сергею:
– Дядь Серёж, а ты на севере-то своём медведей видел?
– Угу, – мотнул тот головой, отправляя в рот очередную ложку наваристой ухи.
– Прям по-настоящему? – вытаращил глаза пацан, – живого?
– Охотник что ль? – поднял на него глаза Николай.
– Да нет, – улыбнулся Сергей, – вот так же на рыбалку ехали, а медведица с тремя медвежатами по дороге шла.
– И всё? – разочарованно протянул Павлушка.
– Мы хотели поближе подъехать и заснять.
– И чо, сфоткали? Покажешь? – не унимался малец.
– Так не дала она, – пожал плечами Сергей, – как только заметила нас, видно, скомандовала своим отпрыскам, чтоб уходили. Те и ломанулись с дороги. Она стояла, пока малыши не подбежали к лесочку. Мы за это время успели подъехать ближе. Метров сорок осталось. Я начал окно открывать, чтобы снимок лучше получился, а она встала на задние лапы…
– И чо? – замер с ложкой возле рта Павлушка.
– А ничо… – засмеялся Сергей, – я как увидел, что мамаша в два раза выше нашего УАЗика, так окошечко-то и прикрыл. Водитель остановился, мотор глушить не стал, чтоб, если что, задний ход дать.
– Так в машине же все были. Чо она сделать-то могла? – никак не успокаивался мальчик.
– Эх, Пашка, там такие коготки… Она нашу машину только одной лапой перевернула бы, как консервную банку.
– Ух, ты… – то ли восхищённо, то ли испуганно выдохнул Павлушка и опять заработал ложкой.
Все какое-то время помолчали, видимо, осмысливая рассказ. А потом Василий расстроено спросил:
– Эт чо ж, и за ягодой в лес не сходить?
– Почему? Ходят.
– Так медведи же там шастают.
Сергей отщипнул несколько луковых пёрышек, потыкал ими в спичечный коробок, наполненный солью, и снова заговорил:
– У жены на работе одна баба рассказывала, как её соседка домой прибежала не то что без ягод – без ведёрка.
– С Потапычем встретилась?
– Ну, да. Говорит: собираю себе ягоды на полянке, тихонечко под нос песенку мурлыкаю. А, как посмотрела, куда дальше переместиться… на краю опушки медведь стоит.
– И чо баба? – в один голос спросили мужики.
Сергей улыбнулся и продолжил:
– Опустила она глаза долу, как невеста на сватовстве, а сама сквозь ресницы подсматривает. Медведь-то, медленно так, к ней направился. Тётка ведро с ягодой поставила и потихоньку отступать начала. Шажочки плавно делает, а сама приговаривает: «Миша, миша, миша…» Медведь к ведру подошел да лакомиться начал. А баба до леса допятилась и ломанула к дому.
– Сходила по ягоды, – смеялись мужики, – на век запомнит ту полянку.
– Дядь Серёж, а ещё расскажи, – не сводил Павлушка глаз с нового знакомого.
– Павлушка, умолкни, – цыкнул на внука Василий, – надоел, небось, человеку со своими медведями, – а сам исподлобья с надеждой поглядывал на Сергея: может, всё же ещё что расскажет. И тот заговорил:
– Да друг, перед самым моим отпуском с вахты приехал…
– Откуда? – заморгал Павлушка.
– В тайге он работает, – объяснил пацану Сергей, – их туда на вертолётах доставляют и две недели они там вкалывают. Живут в вагончиках. А потом снова на вертолёте домой возвращаются.
– А вагон туда как попал? По рельсам что ли? – не унимался пацан.
– У них не такие вагоны, как на железной дороге. Специальные, для проживания. Их туда вертолётами доставляют. Ну, или по зимнику, когда тягачи по тайге да по болотам могут пройти.
– Пашка, цыц! Не перебивай, – прикрикнул дед, – а то дядя Серёжа рассказывать не станет.
Сергей положил ложку, глотнул из кружки родниковой воды и продолжил новую историю.
Друг после ночной смены спал. Услышал возню на кухне. Думал, что сосед на обед пришёл и гремит кастрюлями. Хотел заорать, отматерить того, чтоб не мешал отдыхать, но не успел. Глаза открыл и сквозь щёлку не плотно прикрытой двери увидел на тесной кухоньке огромного медведя. Далеко не маленький мужчина – косая сажень в плечах, под два метра ростом – даже не понял, как  выскочил в небольшое окошечко, к тому же затянутое марлей. Прибежал на установку, сел рядом с рабочими и, заикаясь, сообщил:
– Т-там м-медведь.
Мужики ему не сразу поверили, спрашивали, может, приснилось, но тот утверждал, что видел живого Хозяина на своей кухне. Медведи, конечно, по тайге ходят. Все это знали и без ружья да в одиночку особо в неё не углублялись. Но, чтоб подойти к их таёжному поселению… Такого пока не случалось. Прихватив на всякий случай кто палку, кто лопату двинулись в сторону жилья. Хорошо, что не успели близко подойти. Издалека увидели, как мишка вышел из вагончика и, ворча, подался к лесу. Видно, ничего вкусного не нашёл.
– Дааа, – задумчиво протянул Николай, – медвежья болезнь у друга-то не приключилась?
– Главное без инфаркта обошлось, – закончил рассказ Сергей.
Все какое-то время сидели молча. А потом Вовка вдруг ляпнул:
– Мы рыбачить-то будем сегодня?
– Проснулся хлопец, – хохотали мужики, – сегодняшний улов уж съели давно.
– А чо я мамке скажу? – расстроился парнишка.
– Да ты мою рыбу возьми, – успокоил его Сергей, – мне-то просто с удочкой посидеть хотелось.
– Неудобно как-то, – замялся Вовка.
– Бери-бери. Я всё одно кошкам скормлю.
И дружно сложив по пакетам посуду и мусор, погасили дотлевающий костерок. Домой возвращались хоть и без рыбы, но довольные. День-то всё равно был не зряшный – с хорошим человеком познакомились. Да байки медвежьи послушали.


ДВЕРЦА В ПРОШЛОЕ

Вот уже несколько дней Любаша не спала. Она ложилась, но лишь начинала задрёмывать, как память услужливо подсовывала страшные картинки из прошлого. От увиденного она, резко поднимаясь, широко раскрывала глаза, чтобы яснее видеть сегодняшнюю действительность. Долго глубоко дышала, стараясь не только успокоиться, но и выдохнуть воспоминания, которые начали её терзать так неожиданно и некстати. В выходной попыталась прилечь днём. Надеялась, что при солнечном свете, утрата не будет назойливо терзать, обжигая душу. Но пережитому было безразлично: светит солнце или луна. Перед глазами опять, словно вспышка стоп-кадра, чётко вставала назойливая картинка: узкое помещение морга, каталка, дочь. Только вместо тумана, который тогда спас её от сумасшествия, сейчас появлялась резкая боль, словно щелчок кнута по сердцу.
Этой ночью всё повторилось. Проворочавшись до будильника, Любаша поднялась и начала собираться. Нужно было доехать до областного центра, уладить кое-какие дела. Пытаясь понять какая погода, выглянула в окно. Чернота, ещё не закончившейся ночи, едва позволяла рассмотреть, что творилось на улице. Любаша распахнула окно. Сумасшедший ледяной ветер ворвался на кухню. «Похолодало?» – удивилась она. Но термометр упрямо показывал, что осень не хочет сдавать своих позиций: чуть ниже нуля. Круг света от тусклой лампочки над входом в подъезд позволял увидеть раскиданные ветки – наломал за ночь ветрище. Вспомнив, что вчера в «Новостях» передали штормовое предупреждение, засомневалась: «Может, ну её, эту поездку? Вон, что творится: прямо ураган». Но откладывать поездку дольше было нельзя. Вздохнув, Любаша надела пальто и вышла из квартиры. В автобусе, чтобы избежать разговоров с попутчиками – половина между собой были знакомы – уселась на заднее сидение и прикрыла глаза. Притворилась спящей. Но оказалось, что этого можно было и не делать. Водитель свет в салоне включал только на остановках, а беседам мешало «Авто-радио». Шофёр, не молодой уже мужчина, был явно доволен сегодняшним ди-джеем. Музыка его молодости звенела на весь автобус. Любаша не прислушивалась. Мысленно готовилась к предстоящему разговору. Из задумчивости её вывел старый хит. «Божья коровка» бодро сообщала всем пассажирам, что «у неё гранитный камушек в груди». Стиснув кулаки так, что ногти впились в ладони, Любаша пыталась не заплакать: «Это уже удар ниже пояса, – подумалось ей, – и так на душе погано, а тут ещё «Камушек» этот». Пытаясь прогнать воспоминания, нахлынувшие вместе с песней, стиснула зубы. Надеялась так удержать слезы. «Ни за что не заплачу!» – упрямо решила она и открыла глаза.
Автобус проехал последние метры по тёмному пригороду и, словно нырнул в другой мир. Замелькали яркие фонари вдоль дороги. Встречные автомобили рвали оставшуюся темноту всполохами, ослепляя на короткие мгновения. А с моста, куда сразу же въехал автобус, открывался изумительный вид на город, будто небо просыпало свои звёзды на землю. Местами огни располагались правильными рядами, словно в созвездия собраны, а местами были разбросаны хаотично, невпопад. Многоэтажки сияли окнами. Город просыпался.
Когда она вышла из автобуса, угрюмый рассвет лениво растекался по привокзальной площади. Ветер здесь был тише. То ли устал, то ли запутался в многочисленных зданиях. Хмурое утро, хмурые люди... Хмурый город. В полупустом троллейбусе Любаша приехала в центр, сократила путь, пройдясь по захламлённым дворам до нужного строения. Решительно распахнула дверь и утонула в шумных коридорах. Она и не надеялась, что решит свои дала так быстро. Но, когда серое официальное здание выпустило её на волю, оставалась уйма свободного времени: «В супермаркет, может, забежать? Всё подешевле что-нибудь найду», – и свернула в проулок. В магазине прошлась по рядам, разочаровано изучая ценники. Почти ничего не купив, расплатилась и заспешила к выходу. От удивления на мгновение застыла в дверях: на улице бушевала метель. До остановки шла, согнувшись, борясь со встречным ветром. Он выдул из-под пальто остатки тепла так основательно, что она не смогла отогреться ни в троллейбусе, ни на вокзале. Купила себе в автомате кофе. Пила, стоя у окна, наблюдая за людьми, спешащими с улицы к спасительным дверям. Сама к автобусу подошла в последний момент, чтобы не стоять на посадочной площадке даже минутку. А когда выехали из города, метель вдруг утихла. Любаша понаблюдала за позёмкой, вьющейся по дороге за встречными машинами и подняла глаза к лесу, что тянулся вдоль дороги. Высоченные ели белели стройными пирамидами: «Как в саванах стоят», – мелькнула нелепая мысль. Она тут же отмахнулась от неё: «Не в саванах, а в подвенечном наряде». Но это показалось каким-то не убедительным, и она отвернулась от окна. А, когда вышла на своей остановке, заприметила на свежем не топтаном снегу вороньи следы: «Уже расписалась каркуша на чистом листочке новой строчкой», – и впервые за последнее время улыбнулась. От этой, ещё не смелой, какой-то грустной улыбки, вдруг стало легче дышать. А, может, просто воздух стал легче?
Дома она расположилась на диване с кружкой горячего чая. Спрятала ноги под толстый плед и бездумно смотрела в одну точку. Не успела отпить и половины, как нестерпимо захотелось спать. Примостив кружку с недопитым чаем на журнальный столик, свернулась калачиком, забравшись под плед чуть ли не с головой. Уплывая в туманность сна, подумала, что надо бы раздеться, но тут же отмахнулась: «Всё равно не засну».
… Открыв глаза, увидела в кресле напротив, дочь. Почему-то совсем не испугалась, лишь удивилась: «Такого не может быть. Или это сон?» Попыталась встать. Не получилось. Всё тело было сковано странной тяжестью: «Наверное, парализовало», – как-то равнодушно оценила она свою беспомощность. Сделала попытку заговорить. Тоже не получилось – язык онемел. Бессмысленно таращилась на дочь, а та вдруг заговорила:
– Мама.
Любаше показалось, что она выдохнула это слово, будто до этого тоже не могла говорить. А дочь, словно прислушиваясь к звуку своего голоса, повторила:
– Мама, – качнула головой, словно соглашаясь с тем, что голос звучит так, как надо, и продолжила, – это хорошо, что ты спишь.
«Всё-таки это сон», – сокрушённо подумала Любаша.
– Да, мамочка.
Любаше показалось, что её брови поползли вверх от удивления: «А, как же ты меня слышишь, дочка? Я же ничего не сказала». Дочь улыбнулась:
– Я слышу твои мысли. Теперь для меня это возможно. Мамуля, я многого не понимала… раньше. Часто обижала тебя. Не слушала. Я такая глупая была. Прости меня, за всё.
Любаша рванулась, было, навстречу к ней. Так хотелось обнять, прижать к себе дочь. Но тело снова не послушалось. А та, покачав головой, грустно улыбнулась:
– Нет, мамочка, нельзя.
– Доченька, это ты прости меня. Если бы всё вернуть, начать сначала… Я придавала слишком много значения быту, и не додала тебе тепла, недоласкала, недолюбила.
– Я именно так и думала… тогда. Но теперь понимаю, что ты так поступала, потому что хотела, чтобы мне было хорошо. Я знаю, что ты меня всегда любила. Теперь знаю. Мне так стыдно, что я вела себя, как эгоистка.
– Девочка моя, ты вела себя, как нормальный ребёнок.
– Я была уже взрослой. И даже, сама став мамой, требовала от тебя слишком многого.
– И всё же я, как мать, должна была понимать, чувствовать, что для тебя важнее – чистое отутюженное платье, вымытый пол или вечер, проведённый рядом со мной в обнимку на диване.
– Эх, ты всегда была занята. А я не хотела делить тебя даже с тобой.
– Работа была тяжёлая. Домашние хлопоты. Да и молодость – мудрости не накопила. А теперь в душе пустота. Я никогда не думала, что она может болеть.
– Мне не позволено объяснить тебе, почему я так рано умерла.
– Знаю, родная. Всё было предрешено не только до твоего рождения, но даже до моего.
– Ты за меня не переживай. Я не одна. Со мной сыночек-первенец, и оба мои папы – родной и приемный, – улыбка на лице дочери перестала быть грустной.
– И как они там?
– Они такие смешные. Спорят так трогательно, кто тебя больше любил.
– Говорят, что это случается только раз в жизни. А я их обоих любила.
– Папы просили передать, что ты была хорошей женой.
– Доченька, скажи им…
– Они всё знают. Здесь всё становится понятным, и совсем нет тайн.
Любаше показалось, что на щеке дочери блеснула слезинка:
– Девочка моя, ты плачешь?
– Мамочка, спасибо тебе за моих сыночков.
– Доченька, они всё, что у меня есть. Если бы не они…
– Мама, мне известно всё, что ты скажешь. Я тебе очень благодарна.
Любаша почувствовала, как по щеке побежала горячая капелька:
– Они очень скучают и страдают без тебя. Каждый по-своему. Старший молча – стесняется показать свою слабость, а маленький – вспоминает очень часто, но пока не осознал всего до конца. Порой, я теряюсь и не знаю, как с ними об этом разговаривать.
– У тебя всё получится. Ты справишься.
Они немного помолчали, а потом дочь поднялась:
– Мне пора, – она дошла до тумана, который почему-то клубился там, где всегда была стена, обернулась,  – мам, мне не хочется говорить это слово, но ты должна знать: больше мы никогда не увидимся. Прощай.
– Прощай, родная, – ответила Любаша, открывая глаза.
… Лицо было мокрым от слёз. Всю комнату заполнили серые сумерки. Она всматривалась сквозь них, пытаясь увидеть туман, за которым исчезла её дочь, но там снова была стена. Дотянулась до продолговатой кнопки, включила ночник. Совсем не удивилась тому, что вернулась способность двигаться. Взглянула на часы: «Ого!» – она проспала целых четыре часа. В ванной поплескала в лицо холодной водой, покрыла голову платком и подошла к иконе. Затеплив лампаду, прошептала: «Господи, упокой с миром души усопших рабов Твоих. И прости им грехи вольные и невольные. Аминь». А потом, долго смотрела на снегопад. Пушистые хлопья летели с ночного неба, кружились в свете фонаря и падали. Зима старательно укрывала уставшую землю, пряча под белоснежное покрывало засыпающий мир. Пустота в Любашиной душе сначала перестала болеть, а потом наполнилась теплом и нежностью. Теперь она знала наверняка: у неё хватит сил жить дальше.
Любаша вошла в спальню и остановилась перед комодом. Долго смотрела на портрет дочери. Потом улыбнулась ей: «Всё будет хорошо».  С этой ночи бессонница её больше не мучила.


 
ГОРОШИНА

Подружки у Вероники, конечно, были. Она с ними даже одёжку для пупсов шила. Могла и кукольное жилище обустроить. Получалось очень даже уютно. Но вот играть в дочки-матери не умела. То ли дело в войнушку с мальчишками. Она среди них была своим парнем. Одним словом – пацанка. Друзья её даже девчачьим именем не называли:
– Ник, айда на автобусах кататься.
– Денег нет, – разводила руками Вероника.
– А кто про них говорит? Мы не в автобусе поедем, а сзади.
И однажды показали, как лучше зацепиться за бампер. Был вечер. На окраине города, где они жили, машины в это время уже не ездят. Только изредка до конечной остановки доезжает рейсовый автобус. Дождавшись его, они прицепились. Ноги скользили по накатанной снежной дороге. Было весело, но когда водитель, отъехав от остановки, стал набирать скорость, она струсила и отцепилась. Пацаны не уехали, не бросили её одну. Она виновато смотрела на них:
– Сдрейфила.
– Да ладно тебе. Мы в первый раз ещё меньше проехали.
В принципе трусихой-то она не была. Вот на дерево залезть или на крышу сарая – это, пожалуйста. Но прыгать с такой высоты вслед за ними всё же боялась. И снова они над ней не смеялись. Ей вообще многое прощалось. Но Вероника всё девчачье от мальчишек тщательно скрывала. Только, когда оставалась наедине с собой, позволяла мечтам уносить себя в замки и дворцы. Представляла себя принцессой в длинном пышном платье с маленькой блестящей короной в светлых кучеряшках, вместо взаправдашних выцветших тонких косичек. А рядом обязательно был принц. Он нежно смотрел на Веронику и восхищённо говорил: «Принцесса, вы прекрасны!» Он и сам был красавцем. Непременно в бархатном камзоле, с пышным кружевным жабо, приколотым к белоснежной рубашке огромной изумрудной брошкой. Изумруды она видела в книжке про царя Салтана. Очень они ей понравились. Ещё там была царевна Лебедь. Решив, что такой красивой она никогда не станет, даже когда вырастет, Вероника очень обиделась на Пушкина: «Зачем такую красивую придумал?» Книжку спрятала подальше, чтоб на глаза не попадалась, а Пушкина с тех пор просто не любила. Мама особо не ругала её за дружбу с мальчиками и пацанское поведение, но в семь лет почему-то отдала в танцевальный кружок. Несколько лет на каждом занятии ей вдалбливали:
– Держи спинку ровно. Что ты, как медведь, косолапишь, – и, что особенно раздражало Веронику, – улыбаемся, девочки, улыбаемся!
В итоге, когда она выросла, то из журавлёнка с тонкими ножками, превратилась в этакую павушку-журавушку. Вот только отношения с мужчинами не складывались. Они видели в ней неприступную крепость. Спина прямая, плечи развёрнуты, подбородок чуть приподнят. Всё вместе выглядело так, будто она гордячка. Редко кто отваживался пригласить её на свидание. А смельчаку, которому всё же удавалось завоевать её сердце, тоже приходилось не сладко. Вероника утратила способность быть своим парнем, но мужчин понимала лучше, чем женщин. Надо сказать, что с мужем ей всё же повезло. Он от природы был неплохим психологом и, подобрав однажды ключик, так построил отношения в семье, что, похоронив его, она и не помышляла о другом мужчине.
Несколько лет одиночества сделали её сентиментальной. И, когда Вероника познакомилась с Арсением, её подкупили нежность и романтичность его  характера. Оставаясь одна, она удивлялась: «Зачем мне это надо?» Понимала, что долго не выдержит мягкость его характера – не для неё это. Ей нужен уверенный, смелый мужчина. А этот... Устанет от её прямолинейности и принципиальности и когда-нибудь просто сбежит. Но, как только слышала его голос, или читала смс, забывала все доводы разума и трезвые рассуждения. Её истосковавшаяся душа взлетала и парила в мечтах. А, может, всё было намного проще? Он сумел подарить ей ту детскую мечту:
– Принцесса, ты такая... Таких больше нет.
Именно эти слова говорил ей тот принц с изумрудной брошкой на кружевном жабо. Только тот, из детской мечты, увозил её в свой великолепный дворец, а этот... Как и предполагала Вероника – сбежал. Даже не попрощался. Ей, как принцессе, можно было всё. Она, воспользовавшись этим правом, несколько раз позвонила ему. Но принц не ответил. Тоска заставляла снова и снова брать телефон в руки, но гордость победила. Вероника не удаляла его номер из телефонной книги лишь потому... Да неважно почему. Может, надеялась на что-то. Надеяться можно всем. И даже принцессам.
Приближалось 31 декабря. Были куплены все обычные продукты, наряжена елка, развешена на окне гирлянда. Вероника крошила оливье и вспоминала, как ровно год назад Арсений позвонил именно в тот момент, когда куранты начали свой праздничный перезвон. Она удивилась. Ей точно было известно, что на праздники к нему приехала жена. Поэтому совершенно не ожидавшая звонка Вероника, ошеломлённо слушала Арсения. Он сначала поздравил её, а потом, называя самыми ласковыми словами, объяснялся в любви. От счастья, забыв обо всём на свете, она отвечала ему тем же.
А сейчас, размешав салат, занялась другими деликатесами. Делала всё машинально. Несколько месяцев молчания вытравили из неё не только радость, но и надежду. Не успела пристроить противень на стол, как зазвонил мобильник. На экране высветилось «Сенечка». Удивление, волнение, возмущение, сарказм. Все эти чувства она испытала одновременно. Пока решала для себя очень важный вопрос: отвечать или нет, телефон замолчал. Чтобы немного унять бешено колотившееся сердце, Вероника закурила. Не успела положить зажигалку, как телефон вновь затрезвонил. Она взяла трубку. Не произнесла ни слова. Даже обычное «аллё» не сказала. На том краю сотовой сети тоже молчали. Но, видимо, сообразив, что соединение произошло, Арсений заговорил:
– Принцесса.
Вероника упрямо молчала.
– Вероничка, здравствуй.
Она ответила одним словом:
– Здравствуй.
Арсений не стал ходить вокруг да около:
– Прости меня. Я – кретин. Думал, смогу забыть тебя. Не получается.
Вероника молчала. Не услышав ответа, он забеспокоился:
– Ты здесь?
– Да. Я слушаю.
– Понимаешь, так получилось, что сначала навалились проблемы, а потом... Как-то неловко было.
– Сейчас стало удобнее?
– Солнышко, я, правда, не мог.
– Невозможно позвонить только с того света, – жёстко парировала Вероника, – нашёл же ты возможность позвонить в новогоднюю ночь, когда рядом была жена.
– Она в это время смотрела салют возле окна. И ты прекрасно знаешь, какие у нас отношения. Мы только создаём видимость того, что у нас семья. Ей был безразличен мой звонок.
– Это ваши взаимоотношения. Меня они не касаются. Но зато касается твоё молчание.
– Мне было не очень приятно рассказывать о том, что случилось.
– Или просто не доверял, – не унималась она.
– Девочка моя, ты же знаешь мою позицию: мужчина должен сам решать свои проблемы.
– Решил?
– Не совсем.
– А что же тогда звонишь? Или надумал всё-таки поделиться ими?
– Мне всегда нравилось смотреть на тебя, когда ты злишься, – Вероника почувствовала по интонации, что он улыбается, – твои полёты на метле меня… возбуждали.
– А метла сломалась, – она уже не скрывала иронию, – видимо, от частого употребления  рассыпалась.
– На чём же ты сейчас летаешь?
– Пришлось смастерить новую. С бо;льшим ресурсом.
– Солнышко…
– Скажи, зачем ты звонишь? – перебила его Вероника, снова заговорив резко.
– Хочу, чтобы ты меня простила.
– Это для тебя важно?
– Да.
– Ты прощён.
– Так звучит, что я не чувствую этого.
– Я действительно тебя простила. Дальше что?
– Я хотел бы приехать?
– Зачем?
– Как зачем?
Голос у Арсения был не просто удивлённым, каким-то оторопелым. Вероника улыбнулась:
– А ты что, хотел, чтобы я после всего, восприняла твоё желание с восторгом? Может, я должна от радости запрыгать и захлопать в ладоши?
– Ты не хочешь меня видеть? – скорее утвердительно произнёс Арсений.
– Сначала поинтересовался бы, как я жила всё это время. Хотя бы ради приличия.
– Прости, разволновался...
– А, знаешь, я с самого начала знала, что ты рано или поздно сбежишь.
– Я не сбежал, – возмутился Арсений, – у меня действительно были проблемы.
– Можно было предупредить, что какое-то время ты будешь отсутствовать. А так мне пришлось придумывать разные оправдания, одно нелепее другого. Даже не зала жив ли ты.
– Я пытаюсь исправить свой промах.
– Я перестала тебе доверять, – отрезала Вероника, – уверена, что, если у тебя снова возникнет проблема, ты опять исчезнешь. И опять молча.
–  Я многое понял за это время.
–  Я тоже.
– Принцесса…
– А вот тут ты абсолютно прав, – она снова не позволила ему высказаться, – я действительно принцесса. Беда в том, что ты не принц, а скорее, – помолчала, подыскивая нужное слово, – ты оказался той самой горошиной, которая мешает мне спокойно спать.
– Могу предложить ещё пару тюфяков, чтобы не чувствовать её.
– Будет достаточно забыть о твоём существовании. А тюфяки прибереги для своей проблемы.
– Ты не такая жестокая, какой хочешь сейчас казаться.
– Видимо, учитель был хороший.
– Дай мне шанс. Пожалуйста.
– Сенечка, – немного ехидно сказала Вероника, – мы разговариваем битый час, а ты так и не озвучил свою проблему. Либо ты мне не доверяешь, либо она надуманная.
– Значит, нет?
– Мне жаль, что ты напрасно потратил столько времени на разговор со мной.
– Я могу хотя бы звонить тебе?
– Запретить не могу. Но и обнадёживать не буду, – понимая, что ещё немного, и её гордость сдаст свои позиции, Вероника поспешила попрощаться, – удачи тебе. Пусть в новом году проблемы не докучают очень сильно.
Отключив телефон, она поднялась, чтобы заняться, наконец-то, окорочками. Но снова, обессилено опустилась на табурет. Она не злилась. Ей не хотелось плакать. Апатия навалилась на плечи и мешала дышать. Вероника закурила. После нескольких затяжек вдруг что-то изменилось. Захотелось швырнуть телефон в стену с такой силой, чтобы он разлетелся на миллион осколков. Но вместо этого она открыла список абонентов, нашла его номер, стерла имя «Сенечка». И сразу же вписала другое. Теперь, если ему вздумается позвонить, на дисплее высветиться «Горошина».

КОТЕНЬКА

Вещи Костян распродал быстро. Пока оформляли куплю-продажу на квартиру, жил у друга. А сегодня прямо из кафе, где он проставлялся за отъезд, приехали на такси к вокзалу. Все слова напутствия типа: «Если чо, возвращайся. И с работой поможем, и с жильем. А, может, вместе с Леной своей сюда переедете?», – уже были сказаны. Теперь просто стояли возле вагона и молчали. Когда-то Костян не только сам принял эти ледяные широты, но и они, проверив на прочность глубинный стержень и душевную чистоту, посчитали его своим. Эта земля стала для него домом. Здесь и люди не такие, как на большой земле, и дружба крепче. Он испытал на себе, что слабых севера не принимают. И Костяну было жаль уезжать с насиженного места. Самому. Но так уж сложилось. Последние рукопожатия. Поезд тронулся, оставляя за окном заснеженные просторы, нефтяные вышки, тайгу. Разместив багаж, запрыгнул на верхнюю полку и отвернулся. Не хотелось ни с кем разговаривать. На душе было и муторно, и радостно одновременно. За годы, проведённые на крайнем севере, он успел влюбиться в эти суровые места, и уезжать ему было очень нелегко. Но там, на большой земле, ждала Лена. Его Лена. Он закрыл глаза, и память его перенесла в босоногое детство.
… Последнее лето перед школой было самым обычным. Пацаны носились по улице, поднимая пыль, сбивая коленки, гоняя мяч или придумывая новые шалости. Однажды забрались на стройку нового сельсовета. Просто так, из обычного детского любопытства. Рабочий день уже закончился, и строители разошлись по домам. Ничего интересного мальчишки там не увидели. Зато нашли множество окурков. У кого-то в кармане завалялись спички, и они решили покурить, резонно заметив, что стали уже взрослыми – в первый же класс осенью пойдут. Досмолив бычки до самого фильтра, так и не поняли в чём кайф. Но пары затяжек оказалось достаточно для того, чтобы мама унюхала:
– Костик, ты курил что ли? – строго спросила она, как только мальчик вернулся домой.
– Ты чо, мам? Нет, – изобразив невинную мину, соврал сын.
Мама не стала разбираться, отвесила хороший подзатыльник и предупредила:
– Ещё раз замечу, получишь у меня.
Назавтра Костя и думать забыл о маминой угрозе. Поэтому, когда Васька предложил: «Айда на стройку», – согласился, не раздумывая. Докурив по парочке окурков, они ещё немного попрыгали с лесов, а потом пошли по домам. Мама, настирав целый тазик белья, как раз слила из круглой стиралки воду. Костя уже знал все буквы, даже в слова их складывал, только ещё медленно. Поэтому, подбежав к машинке, упёрся пальцем в название, прилепленное на бок, и стал читать:
– К-и-р-г-и-з-и-я, – закончив, повернулся к маме, – правильно?
– Ага, – ответила та и отсоединила сливной шланг.
Сложила его пополам, зажала концы в руке и, схватив Костю за шиворот, спросила:
– Опять курил, паршивец? Я тебя предупреждала?
И, не обращая внимания на вопли сына, стала охаживать его пониже спины, приговаривая:
– Я тя отучу курить. Ты у меня на всю жизнь запомнишь…
На крики притопала бабушка:
– Ополоумела что ли? Забьёшь мальчонку.
Почувствовав, что мама ослабила хватку, Костя вывернулся и прижался к бабе Наде. Та обняла его и увела в свою комнату. Дознавшись о причине порки, пообещала:
– В другой раз, Котенька, не буду заступаться. Виданное ли дело, чтоб мальчик курил!
– Баб Надь, я не буду больше.
– Задница заживёт, и забудешь обещание, – недоверчиво покачала она головой.
– Нееее, больше не хочу.
И сдержал слово. Как бы не подначивали его друзья-приятели, он всю жизнь неизменно отвечал: «Бросил».
Незаметно подкрался август. Примеряя сыну костюмчик на школьном базаре, мама вздыхала:
– Может, хоть в школе угомонишься. Некогда будет хулиганить-то.
Но Костиной энергии хватало на всё. И на хорошие отметки, и на шалости, и на многое другое. Пока же его собирали к школе, покупая всё необходимое для первоклассника. И каждый день напоминали о том, как надо вести себя ученику. Наконец, наступило первое сентября. В новеньком костюмчике, только что подстриженный, с огромным букетом, немного растерянный, Костя пришёл за руку с мамой в школу. Он ещё на линейке приметил девочку с огромными бантами: «Ух, ты какая!..» Раньше-то он вообще не замечал девчонок. А тут что-то непонятное творилось в его наивной душе. Ему хотелось во чтобы то ни стало обратить на себя её внимание. Но та упрямо смотрела в другую сторону. Когда их повели в класс, Костя специально замешкался, и оказался рядом с ней. А уж, когда учительница рассадила всех за парты, его радости не было предела: девочка оказалась его соседкой:
– Меня Костя зовут, а тебя?
– Лена.
Они в свои семь лет ещё не знали, что такое любовь. Но спустя десятилетия, могли точно назвать дату её рождения – первое сентября тысяча девятьсот семьдесят девятого года. И место было им известно – школа в солнечной Киргизии. Глядя на их отношения, все убеждались в правильности мнения, что хороших девочек, как магнитом тянет к хулиганам. А Костя именно таким и был. Его маму регулярно вызывали учителя. Она каждый раз ворчала:
– Моя мама, пока я училась, не успела запомнить, в какую сторону в школе двери открываются. Я же к тебе, как на работу хожу.
А уж после родительских собраний был готов к очередной суровой взбучке. За оценки-то Костя не переживал – учился он хорошо и легко. Память была такая, что дома не надо было ничего повторять. А вот поведение…
Справедливости ради, надо сказать, что хулиганил Костя не только в школе, но и на улице. Как-то раз им с Васькой очень уж захотелось покататься на лодке. Сначала они просто искупаться собирались:
– Кость, айда на Чуй поплаваем, – предложил друг.
– Пошли, – не раздумывая, согласился Костя и тут же мечтательно добавил, – на лодке бы поплавать.
– Так ни лодки, ни весел нету, – вздохнул Васька.
Пацаны уже шлёпали по дороге в сторону реки, как вдруг кому-то из них пришла в голову мысль, заменить вёсла обычными лопатами. Они вернулись домой, вытащили из сарая парочку и побежали к реке в надежде, что лодок на берегу сколько угодно. Поразмыслив, свернули к небольшому каналу, вытекающему из основного русла. Чуй, конечно, и больше, и шире – есть, где развернуться – но уж больно течение быстрое. Правда, не такое, как в горах у самого истока. Там, вытекая из Иссык-Куля, Чуй бежит с такой быстротой, что кажется, будто вода в нем кипит. Прибежав к каналу, лодку друзья нашли быстро. Да вот беда: привязана она цепью, а та замкнута на замок. Только уж, если мальчишкам что-то взбрело в голову, они непременно своего добьются. Немного попотев, сбили камнем замок, столкнули лодку в воду, запрыгнули в неё и… поплыли. Гребли вёслами-лопатками дружно. Лодочка летела вперед, словно байдарка олимпийских чемпионов. А когда, немного уставшие, вытащили лопатки из воды и положили на дно, чтобы дать рукам отдых, поняли, что попали в беду. Лодка плыла так же быстро, словно они и не переставали грести. Васька вспомнил:
– Кость, там шлюзы, – и кивнул подбородком вперёд.
Их несло к ГЭС. Этот канал подпитывал водозабор станции. Костя, берясь снова за лопатку, произнёс с надеждой в голосе:
– Может, закрыты?
– Хорошо бы… – схватился за вторую Васька.
Они гребли, как сумасшедшие. Такому упорству позавидовали бы и спортсмены. Но лодку неумолимо несло вперёд. Друзьям никак не удавалось прибиться к берегу. Шлюзы приближались и, видимо, страх придал пацанам сил. А, может, канал сделал небольшой изгиб? Только в какой-то момент берег оказался от них на расстоянии вытянутой руки. Причалить было невозможно – в этом месте был обрыв. Раздумывать, как спасти лодку, было некогда. И они, ухватившись за какие-то ветки жиденького кустарника, начали карабкаться вверх по отвесной береговой стене. Лодка и две лопатки плыли дальше. А два горе-путешественника выбрались на высокий берег, отдышались и побрели домой. Каждый за своей порцией наказания. Хорошо ещё и то, что шлюзы всё же оказались закрытыми, и рабочим удалось-таки зацепить лодку багром.
Но наказания Костя забывал быстро. А обещания больше не хулиганить, пожалуй, ещё быстрее. Однажды на перемене школьники высыпали на улицу. Девочки прыгали через резиночку или играли в классики. Мальчишки, кто мяч гонял, кто курил, спрятавшись за углом. Костя с Васькой просто носились по школьному двору. В зарослях сирени нашли обод от колеса велосипеда. Покатать его не получалось – смят почти в восьмерку. Кому из друзей пришла в голову идея закинуть его на самую вершину тополя – не важно. Первым кидал Васька. Колесо зацепилось за ветку, но не удержалось и соскользнуло. Костя решил размахнуться посильнее. Сначала раскачал колесо из стороны в сторону, а когда амплитуда стала самой большой, швырнул, что было сил. Но не рассчитал направление. Обод завертелся в воздухе и влетел… в окно кабинета химии… Дзинь! Друзья от растерянности стояли, как вкопанные. К разбитому окну подошла химичка. Пробирка, как её называли школьники. Увидев мальчишек, даже не спросила, кто это сделал. И так было ясно. Устало вздохнула:
– Бондарев, завтра в школу придёшь с матерью.
Возвращаясь домой, Костя возмущённо говорил Ваське:
– Вот чо они каждый раз маму тягают? Хоть бы раз для разнообразия отца вызвали.
– Так они же просекли, что ты мамку, как огня боишься, чего батю-то звать?
Маму он и вправду побаивался основательно. Но хулиганить меньше от этого у него не получалось. Вот, например, о чём он думал, когда увидел в углу школьного коридора дохлую мышку? Уж точно не о том, что, если положить её вместо закладки в классный журнал, то снова маму вызовут на разборки с учителем. А когда запер в туалете техничку тётю Нюру? Та зашла набрать воды в ведёрко, а Костя, проходя мимо, взял и закрыл дверь на щеколду, которая почему-то в учительском туалете была не только изнутри, но и снаружи. Хорошо, что перемена только началась, и тётя Нюра быстро привлекла внимание своими криками из-за двери и стуком по ней. А так пришлось бы целый урок в туалете пленницей просидеть. Костя тогда думал, что никто не обратил внимания, как он шаркнул, вроде бы невзначай, рукой по двери. Но какая-то малышня из перваков его сдала на линейке:
– Это Кот из 4 «б» сделал.
– Какой еще кот? – удивился директор.
– Костя.
– Бондарев, опять ты? – навис над ним высоченный Алексей Петрович.
И снова мама шла в школу. Учителя советовали загрузить мальчика работой по дому, надеясь, что уставая, он не найдет сил на шалости.
– Так он и так с хозяйством помогает управляться, – сокрушённо вздыхала мама, –  поросят обиходить – Костя, у куриц почистить – тоже Костя, а уж к кроликам, с тех пор, как бабушка заболела, кроме Кости вообще никто не подходит. Думали всех под нож пустить, так он не дал. Вот уж год их держит. 
Про себя мама ещё подумала: «Этот шельмец ещё и гулять как-то успевает».
Энергия из Кости била ключом. Он умудрялся переделать все дела до того момента, как у Лены закончатся занятия в музыкалке. Встречал её в одном из переулков и провожал, аж, четыре квартала до автобусной остановки. Во время этих прогулок они могли не только болтать, о чём угодно, но и за руки взяться. В школе такого позволить себе никто не мог. Там они вели себя чинно, стараясь никак не показать своего отношения друг к другу. И хотя одноклассники догадывались, что у них любовь-морковь, предпочитали не подтрунивать. Может, привыкли к этому с первого класса, а, может, Костю побаивались: «Ну его, этого Кота. Он и накостылять может». С самых первых дней знакомства с Леной, Костя не съел ни одного, принесённого в школу яблока, без неё. Или брал дома сразу два, или делил пополам одно. Да что яблоко, орех и тот на двоих. Ему так нравилось что-то для неё приятное делать. А Лена шепотком называла его Котя, Котенька. Как бабушка, с которой он дружил и рассказывал свои секреты. Даже про Лену та знала. Девочка ей тоже нравилась. Баба Надя всё хотела её в гости зазвать, но та стеснялась и всегда ссылалась на то, что домой надо, а то родители будут волноваться. И они с Костей проходили мимо его калитки.
Однажды весной, когда они уже заканчивали четвертый класс, он уговорил Лену в выходной прогуляться в совхозный сад:
– Там персики сейчас цветут. Пойдём, посмотрим.
– Не знаю, Котенька. Папа, наверное, не разрешит.
– А ты придумай что-нибудь.
Отец Лене запрещал дружить со шпаной Костей. И, если бы узнал, что дочка собирается с ним пойти гулять, просто запер бы её. Поэтому девочка дома о своем друге ничего не рассказывала. В этот раз она снова схитрила. И в назначенное время Костя встретил её на остановке. Усадил к себе на велик, и они приехали в сад. Персики уже давно отцвели. Но им всё равно было весело. В какой-то момент Костя неловко обнял Лену и хотел поцеловать. Девочка увернулась. Но отступать он уже не желал. Лена смеялась и крутила головой во все стороны. Губы он так и не смог поймать, но зато щёки, лоб, глаза всё нацеловал. И не один раз. Больше такой возможности у него не было целый год. А вот потом, после окончания пятого класса, произошло удивительное. По традиции отправились в горы в поход с ночёвкой. Из учителей с ними, как всегда, были их классный руководитель физрук Виталий Семёнович и директор школы, который был ещё и отцом их одноклассника Кольки. Похоже, что этому самому Кольке, Лена тоже нравилась. Иначе с чего бы он её постоянно цеплял? То подножку поставит, то бантик развяжет, то ещё какую каверзу учинит. В общем, обычные пацанские знаки внимания объекту обожания. Лена спуску ему не давала – без сдачи Колька от неё не отходил. Костя до поры, до времени смотрел на это молча. А, может, приятно было наблюдать, как подруга отшивает соперника. Но всё же однажды не выдержал. Улучив момент, когда все ребята уже шли по карагачёвой роще, Костя подкараулил Кольку на самом краю. Припёр его к толстому стволу урючины и, сурово сдвинув брови, спросил:
– Чо тебе от неё надо?
Колька молчал. Глаз не отводил, но и действий никаких не предпринимал. А Костя, взяв его за грудки, притянул поближе и предупредил:
– Отстань от Лены, а то хуже будет. Ты меня знаешь…
Отпустил борта джинсовки, слегка оттолкнул Кольку и пошел прочь. Но, сделав пару шагов, резко обернулся:
– Усвоил?
Колька утвердительно мотнул головой, так и не сказав ни слова. Вечером, после ужина, весь класс сидел у костра. Сначала хохотали над анекдотами, потом дружно пели пионерские песни. Искры летели в чёрное небо, пламя освещало их лица. Костя снял свою олимпийку и, накидывая её на плечи сидящей рядышком Лены, шепнул:
– После отбоя приходи к поваленной сосне.
Лена ничего не ответила. Даже вида не подала, что услышала его. После того, как все разбрелись по палаткам, Костя потихоньку пробрался к месту встречи и стал ждать: «Придёт или нет?», – размышлял он, вглядываясь в темноту. Лена пришла. Молча села рядом. Костя сразу обнял её и тоже никак не мог заговорить. У них всегда было что рассказать друг другу, а тут все слова куда-то пропали. Костя медленно, словно спугнуть боялся, повернулся к Лене и робко поцеловал её в щёку. То ли обстановка была романтичная, то ли ещё какая причина, но она не оттолкнула его, не убежала. Наоборот, повернула к нему лицо и замерла. Костя всё понял. Осторожно прикоснулся губами к её губам. Чуть помедлил, а потом… Потом был их первый поцелуй. Не умелый и совсем не долгий, но очень нежный и неповторимый. Лена смутившись, убежала, а Костя ещё долго рассматривал звёздное небо, которое просачивалось сквозь кроны деревьев и окутывало всю округу тайной.
Лето для обоих тянулось невыносимо долго. Редкие встречи заканчивались слишком быстро – не успевали они ни наговориться, ни намолчаться. А осенью снова начинались занятия. На уроках, под партой они держались за руки, на переменах старались не замечать друг друга, а после школы, бежали по своим делам, точно зная: закончатся уроки в музыкалке и Костя будет её ждать. Постепенно взрослея, они практически не менялись. Лена, школьная активистка, отлично училась в обеих школах, писала стихи.  Костя, хорошист, но по-прежнему, шпана. Мама, приходя со школьных собраний, укоризненно качала головой:
– Что из тебя вырастет?
А баба Надя её успокаивала:
– Нормальный человек из него вырастет. Ты, глянь, как животных любит. Добрый он. Не жди от него худа.
Костя и вправду очень любил всю живность. Отец уже без опаски подпускал его к своим пчёлам. А хрюшки, овечки, курочки и кролики, словно понимали, что им говорит их друг-хозяин – слушались его, как заговорённые. В Обществе кролиководов он был единственным мальчишкой среди взрослых. Но те, признавая за ним знания и даже опыт, общались, как с равным. Это Общество было, пожалуй, единственным местом, где Костя не хулиганил. Как-то не получалось там ничего нашкодить. Другое дело школа, да и её окрестности. Воздух там был другой что ли? Но самым заветным желанием Кости была лошадь. Он ещё с третьего класса уговаривал отца купить жерёбенка:
– Пап, я сам буду за ним ухаживать. Зато, когда он вырастет, у меня будет конь.
Но, хотя они и жили в селе, сена запасти возможностей было не много, да и выпас был далековато. Поэтому на жеребёнка отец ни в какую не соглашался. Но однажды предложил:
– Может, лучше ишака купим?
Костя почти не раздумывал. Ишак – это первое дело, когда во дворе столько скотины. На нём и воды можно привезти, и за травой для тех же кроликов съездить. Да мало ли чего можно с ишаком. И Костя согласился:
– А, где же мы его возьмём?
– Вот, как услышим, что продаётся, сразу купим.
Осенью бабу Надю положили в больницу. Ездить к ней было далековато, но в выходной они с мамой, набрав домашних вкусностей, всё же поехали навестить её. Та, соскучившись за своим любимым Котенькой, всё обнимала его и расспрашивала:
– Как ты там, не балуешься? Маме с папой помогаешь?
Костя отвечал уклончиво:
– Стараюсь. Только вот ишака всё никто не продаёт. А с ним бы я больше успевал делать.
После их отъезда баба Надя, угощая соседок по палате домашними гостинцами, посмеялась над внуком:
– Спит и видит ишака. Все уши прожужжал.
На что ей одна из соседок, пожилая киргизка, ответила:
– Так приезжайте к нам. Одного продадим.
И перед самым новым годом Костя с отцом отправились на машине в дальний горный аул за ишаком. О цене сговорились заранее. И не смотря на то, что деньги просили за ишака не малые – целый месяц работать нужно – отец от обещания не отказался. Спрятал в нагрудный кармашек сто рублей новенькими четвертными купюрами, вытащил из видавшего виды ЛУАЗика задние сидения, освобождая место для покупки, поставил в ноги Косте сумку с гостинцами, и они тронулись в путь. К вечеру, наконец, приехали на место. Встретили их по всем законам киргизского гостеприимства. Пригласили в дом, усадили за стол. А, когда Костин отец выставил на стол две бутылки вина, выложил колбасу, консервы, высыпал пряники и конфеты, принимали не просто, как дорогих гостей, а как любимых родственников. Костя от нетерпения, даже есть не мог. Всё спрашивал у отца шёпотом:
– А, когда же нам ишака-то отдадут?
И вот, наконец, взрослые наговорились, а отец произнес долгожданные слова:
– Спасибо за хлеб-соль, но нам пора возвращаться. Дорога-то дальняя.
Все встали из-за стола, и пошли на улицу. Хозяин вывел из сарая ещё не старую ишачиху. Подвёл к новым хозяевам. Та внимательно посмотрела на незнакомых людей и уткнулась мордой Косте в грудь. Он достал из кармана морковку:
– На, ешь.
Животное спокойно взяло из рук мальчика угощение и захрумкало. Костя гладил её и приговаривал:
– Хорошая моя, умница девочка, – вдруг спохватился и спросил, – как зовут-то её?
– Зухра.
Костя взял уздечку и повёл к машине:
– Поедешь ко мне жить?
Зухра постояла немного, потом посмотрела на мальчика и спокойно поднялась по дощечкам вслед за ним в машину. Отец достал из кармана деньги и протянул хозяину. Тот, глянув мельком на жену, сказал покупателю Зухры:
– Не надо денег. Вы наши гости. Это подарок.
– Как же так? – растерялся Костин отец, – мы же договорились, – и протянул деньги хозяйке.
Та замахала руками:
– Что ты? Не возьму я с тебя денег. Наде привет передай. Хорошая она женщина, – и обернувшись к машине, улыбнулась, – надо же, как наша Зухра-то мальчонку твоего быстро признала.
Костя с Зухрой почти не расставался . Она его не только за травой да по воду возила. Он к зависти пацанов на ней ещё и в школу ездил. Привязывал за Васькиным сараем к дереву, вешал на морду торбу с зерном и бежал в класс. А та терпеливо ждала окончания уроков. Ни разу не ушла. Одного Костя понять не мог, как Зухра умудряется доставать зёрнышки со дна торбы? Однажды он проследил за ней. Специально насыпал поменьше, чтобы, подсматривая, долго не сидеть в засаде. Всё оказалось очень просто. Хитрое животное, как только сообразило, что не может дотянуться нежными губами до желанного овса, опустило морду вниз. Так, чтобы торба встала на землю. И всё. Вот она, желанная и вкусная еда. Но однажды Зухра всё же подвела Костю. Случилось это, когда он, дождавшись ночи, поехал в поле к совхозным скирдам сено воровать. Прихватил огромный мешок, словно чехол от перины.  А пока набивал его, Зухра и ушла. Костя, пыхтя и чертыхаясь, тащил этот мешок на себе – не бросать же добро – а сам больше переживал, чем злился на свою ишачиху: «Вдруг она теперь потеряется?» Но Зухра мирно жевала сено в своём стойле. Больше воровать он не ходил. Понял, что Зухре это не по нраву.  Зато весной она подарила ему ишачонка. Пока Костя его растил, чуть не плакал от того, что придётся его продать.  Но была голубая мечта – мотоцикл. А денег на это в семье не было. И вот наступил день, когда, поцеловав ишачонка в мордочку, он отдал его новым хозяевам. На деньги, вырученные от его продажи, Костя в магазине спорттоваров купил самый настоящий мопедный мотор. Можно, конечно, было приладить его на велосипед, но друзья помогли и практически из хлама общими стараниями собрали веломопед. С усиленной рамой, с большими колёсами. Это был первый собственный Костин транспорт. Ну, если не считать велосипеда. Конечно, не мотоцикл, но пока радовался и этому.
А вот в седьмом классе бабушка Нина, отцова мать, преподнесла такой сюрприз Косте, что он был на седьмом небе от счастья. В один из выходных дней она зазвала внука к себе домой, якобы помочь что-то сделать. Работа была ерундовая. Костя за полчаса управился и уже хотел убежать, но она повела его в сарай:
– Помоги-ка, – и начала разгребать хлам в углу.
Костя послушно переставлял корзинки, коробки, складывал аккуратно сваленные в том углу, как попало. А, когда они вдвоём с бабушкой разобрали эту гору барахла, вдруг оказалось, что под ней прятался старый зелёный «Ковровец». Костя присвистнул:
– Баб Нин, это твой? Откуда?
– Да Бог с тобой, – рассмеялась бабушка, – мне-то зачем мотоцикл? Это отца твоего.
– Папин? А чо он тут стоит?
– Тебя ждал. Я когда-то у Вовки его отобрала. Тебя ещё и в помине не было.
– Почему? Расскажи.
Они выкатили пыльный, чуть поржавевший мотик на улицу, уселись на лавочку, и баба Нина рассказала Костику, почему этот «Ковровец» столько лет простоял у неё в сарае.
– Вовка тогда за мамой твоей ухлёстывал. Женихался значит. А без мотоцикла, вроде, как и несерьёзно. С ним-то солиднее. Не знаю, чем он маму твою обольстил, мотоциклом ли, нет ли, но замуж Люба всё же за него вышла. А Вовка гонял на нём, как сумасшедший. Гаишники-то его быстро заприметили, потому как свитер у него был запоминающийся – полосатый. И вот однажды решили они всё же отца твоего оштрафовать за скорость-то. Погнались за этим полосатиком. Да где там… Вовка переулками-переулками и к дому. Не доехал чуть. Бензин кончился. Бросил он мотоцикл да убежал. Милиция постояла возле него, и пошла пешочком за хозяином. А в это время в огороде копалась соседка Катерина, и всё видела. Как только милиционеры ушли, она с сыном мотоцикл-то к себе в сарай и спрятала. Потом уж мне отдала. А я от греха подальше отцу твоему возвращать не стала. Не умеет, как следует ездить, пусть пешком ходит. С тех пор он про мотоцикл и не заикается. Решила вот тебе подарить. Только знай: гонять будешь – и у тебя отберу.
Когда Костя прикатил старый мотик к дому, отец удивился:
– Ух, ты! Отдала всё же мать, – и погладил железного друга.
– Баба Нина мне его подарила, – насупился, Костя.
Но отец и не спорил:
– Тебе-тебе. Давай хоть посмотрим: ездит он или уже конец старичку пришёл.
Залили в бак бензин, завели… Мотоцикл пару раз чихнул и зарычал на всю улицу.
– Пааап, – просительно глянул на отца Костя.
– Чо пап? Садись и езжай – твой мотоцикл.
Счастливый пацан оседлал «Ковровца» и покатил по улице. Отец, улыбаясь, крикнул ему вслед:
– Не гоняй шибко-то, – и уже тихо добавил, – а то теперь твоя мать отберёт и спрячет.
Но «Ковровец» хоть и мотоцикл, а всё же не «Ява». О ней пацаны только грезили. Они уже учились в восьмом классе. Однажды Костя зашёл за Васькой, самым своим лучшим другом на всю жизнь:
– Ну, чо ты? Давай быстрей, а то на урок опоздаем.
Скатились кубарем с лестницы, выскочили из подъезда и встали. Перед ними красовалась «Ява»! Новенький мотоцикл призывно блестел своим бордовым боком. Хозяин, видимо, на минуту отлучился, потому что ключ торчал в зажигании. Друзья не сказали друг другу ни слова, просто переглянулись. Оседлали железного коня и дали по газам. Сколько они кругов сделали по окрестностям, не считали. Спохватились, что опоздали в школу и поехали назад. О том, что хозяин, не увидев мотоцикла на месте, может и в милицию заявить, даже не подумали. Хорошо ещё кто-то из соседей видел, что это Васька со своим дружком-хулиганом угнал «Яву», а то бы не миновать беды. А так, вроде обошлось трепкой от родителей.
Конец терпению учителей пришёл после каверзы, которую Костя устроил школьному сторожу. И ведь совсем не хотел он обижать старого больного человека. Как всегда, вышло все само собой. Все пацаны в школе восхищались машиной деда-инвалида. Он получил её от государства по какой-то программе. Обычная «инвалидка», как эти машины называли в народе. Но пацаны приходили в восторг, когда дядя Петя подъезжал на ней к школе:
– Классная машиняка!
– Кабриолет, блин!
В тот день машина не заводилась, и сторож, откинув капот, копался, выискивая неисправность. Вот почему, когда ему понадобилась помощь, мимо проходили именно Костя с Васькой?
– Пацаны, подсобите, – попросил дед и объяснил, что нужно делать.
Костя уселся за руль и по команде дяди Пети поворачивал ключ в зажигании. В один прекрасный момент машина завелась. Сторож облегченно вздохнул и закрыл капот. А Костя тронул какую-то ручку на руле, и машина поехала.
– Стой! – крикнул сторож.
Костя отпустил руль. Машина встала. Дедок уже почти доковылял до машины, как вдруг… Костю, словно кто в бок толкнул. Он снова повернул ключ. Машина завелась. Тронул опять ручку на руле. Поехала.
– Стой, стервец! – снова закричал дядя Петя.
Костя снова остановил машину. Но как только дед доковылял до него, завёл и рванул с места. Он никуда не уехал. Просто нарезал круги по футбольному полю. И, наверное, сторож простил бы его, если бы Костя не зазевался, не отвернулся, чтобы посмотреть, как смешно хромает за ним дядя Петя, размахивая костыликом и перекрикивая шум мотора:
– Ну, погодь, вот ужо догоню я тебя, шельмец. Будь ты не ладен!
Возле вратарских ворот были насыпаны кучи опилок. Их только утром привезли и ещё не успели разбросать. Вот на одну из них и въехал Костя на «инвалидке». Именно на кучу влетел, а не врезался в неё. Маленькая машинка легла днищем на вершину горки и беспомощно вращала колёсами, разметая в стороны фейерверк опилок. Съехать вниз не получалось. Дед приближался. Час расплаты надвигался с неумолимой быстротой. И Костя просто удрал. Но избежать наказания всё же не удалось. Сначала его хотели вообще исключить из школы. Но то ли мама уговорила, то ли пожалели. Позволили закончить учебный год с условием, что потом Костю переведут в другую школу.
С этого времени они с Леной виделись ещё реже. Но ни одна девочка из новой школы ему не нравилась, хотя в теперешнем Костином  классе были очень даже симпатичные, стройные и откровенно с ним заигрывающие девчонки. И не смотря на то что Костя думал только о Лене, одноклассниц всё же не считал совсем чужими. Поэтому, когда одна из девочек начала крутить любовь с парнем, уже отслужившим в армии, его это как-то напрягло: «Старый он для Наташки». Голову сломал, думая, как открыть девочке глаза на то, что ушастик этот ей совсем не пара. Но объяснять ничего не пришлось, сама бросила этого накаченного Арнольда. А произошло всё, как всегда случайно. Каждый четверг старшеклассники ходили на завод, который шефствовал над школой, отрабатывать практику. Три часа возле станка и для них смена заканчивалась. Васька ждал друга у проходной, чтобы потом вместе пойти по своим пацанским делам. Костя вышел последним, пожал руку другу, но вместо того чтобы пойти, куда хотели, придержал Ваську:
– Видишь на стоянке «Ява» стоит?
– Ну?
– Я не я буду, если не угоню её.
– Ты чо, Костя? Совсем что ли? – оторопел от такой наглости Васька.
– Да это мотик одного ушастого Арнольда. Нечего ему девчонок наших охмурять. Пусть на заводе себе ищет.
– И как ты её заведешь? Ключей-то нет.
– Да «Ява» и гвоздём заведётся. Жди тут, – и пошёл снова на завод.
Костя вернулся в цех. Покопался в слесарке в ящиках с крепежом. Нашел шпильку, подходящую по размеру, и вернулся к другу:
– Пошли. Только не оглядывайся по сторонам. Иди так, будто это наш мотик.
«Ява» от крепёжной шпильки завелась так, словно в зажигание вставили родной ключик, и друзья спокойно уехали со стоянки. Покружив немного по окраинам посёлка, подъехали к старому пересохшему арыку, заросшему травой, и загнали в него мотоцикл. Трава там была настолько густой и высокой, что его совсем не было видно. Потом они решили вернуться к заводу и посмотреть, как Арнольд будет бегать по стоянке в поисках своей пропажи. Усевшись на остановке напротив проходной, дождались конца смены. Что тут началось! Бегал не только ушастый парень со странной кличкой, но и охранники, и другие работяги. Вызвали ментов. Арнольд написал заявление об угоне. Пацаны, не ожидая такой активности, решили, что ночью подбросят мотик на остановку или стоянку – как получится. Но, покатавшись немного по трассе за посёлком, загнали «Яву» назад в траву. Потом решили оставить тачку себе:
– Ментам скажем, что нашли в арыке.
Никто так и не узнал, что это их рук дело. А одноклассница бросила ушастого Арнольда – зачем ей парень без мотоцикла.
 На следующие летние каникулы Костя устроился в совхоз. Работая скотником, ещё помогал объезжать лошадей. За каждого коня ему доплачивали целых пять рублей. Вот так он накопил денег на гитару. Правда, смог освоить только три аккорда. Но и под них можно было петь. И однажды, уже перед выпускным десятым классом, он пригласил Лену в тот же персиковый сад. Он снова не цвел. Теперь на землю падали перезревшие плоды. Но разве для влюблённых это имеет какое-то значение? Главное, что они были рядом.  Костя пел, неумело бренча на гитаре:
Там, где клён шумит
Над речной волной,
Говорили мы о любви с тобой…
А Лена слушала, не сводя с него глаз. Любовь слепа? Да. Ещё и глуха. Имея музыкальное образование и безупречный слух, девушка не слышала фальшивых нот. Не замечала того, что инструмент безнадёжно расстроен. Потому что Костя пел ей о своей любви. Откровенно и искренне. Как только затих последний аккорд, она взяла его лицо в свои ладони и поцеловала. Так же откровенно и искренне, как он только что пел для неё. Никогда больше за всю свою жизнь он не испытывал подобного блаженства. Косте казалось, что у него выросли крылья, и ему хотелось обнять весь мир. Но что такое целая вселенная, если в ней не будет Лены? Он подхватил её на руки и кружил, кружил, кружил… А потом, целовал. И они совсем не слышали, как падают на землю персики, и не видели, как солнце, уткнувшись в горизонт, попрощалось с небом и уступило его сумеркам. Это была их первая ночь любви. Волшебная, загадочная и многообещающая.
Пришла весна. Наступило время прощания со школой. Отзвенели последние звонки, пролетели экзамены, отшумели выпускные балы. Одноклассники разъезжались кто куда. Лена с Костей поступили в российские ВУЗы, только в разных городах. Писали длинные письма, ждали каникул, чтобы снова встретиться. Но судьба распорядилась по-своему. После развала Союза русское население начало спешно покидать насиженные места. И Лена на каникулы уже не приехала. А Костя в институте влип в какую-то историю и решил, что для него будет лучше послужить в армии. Потеряв её адрес, писал на домашний. Только письма, не находили адресата и возвращались назад. Так вот и отслужил он все два года, получая письма только от родителей, да от верного Васьки. Всех ребят, с кем служил Костя, ждали девушки. А он ночами ворочался, гадая, что произошло, где теперь его девочка? Костя называл её по имени, лишь, когда они были не одни. А, если вдруг наедине называл её Леной, она начинала смешно изображать страх:
– Ой, боюсь-боюсь, Котя ругается. Ну, не сердись, Котенька, я больше не буду.
После этого Костя забывал все свои обиды. Лена имела над ним какое-то магическое действие. Рядом с ней он становился совсем другим. Нежным, заботливым и совсем не шалопаем.  Теперь ему было очень тоскливо и без неё, и без её писем. Только вернувшись из армии, Костя выяснил, что Ленины родители переехали в Россию, никому не оставив адреса. А через неделю после его возвращения и Костина семья навсегда уехала из Киргизии.
            Обосновавшись в глубинке, в небольшой деревеньке, они постепенно обрастали хозяйством. Коровы, поросята, овцы, разная птица и, конечно, пчёлы. Ишаков в России не держали. Но зато теперь у Кости была лошадь. Даже две. Повзрослев, он остепенился. Больше не возникало даже желания совершить какой-то хулиганский поступок. Да в общем-то он и не был никогда шпаной. Просто по-мальчишески озорничал. Теперь ему тоже иногда приходили в голову разные мысли, как подтрунить над кем-нибудь. Но это всегда было шутейно и как-то по-доброму. Не смотря на то, что за плечами было высшее образование, работал в совхозе простым скотником. Не было никакой другой работы. А осенью поступил на заочное в Тимирязевку. Можно было и о своей семье подумать, но никак не забывалась Лена. Костя понимал, что жизнь идёт дальше, отдавал себе отчёт, что рано или поздно у неё появится семья, но убежать от себя не мог. Хотя и очень старался. Вытравливал свою любовь из сердца множеством романов.
            Через несколько лет, распродал часть хозяйства, чтобы родителям было не так тяжело без его помощи. И снова побежал от самого себя – переехал к брату на крайний север. Здесь, как-то незаметно Костя превратился в Костяна. Если бы он только знал, что в нескольких десятках километров от него теперь живет и Ленин брат, наверное, пешком бы их прошёл, чтобы узнать её адрес. А вместо этого узнал другое. Однажды, очередная его девушка сообщила, что скоро Костян станет отцом. Не раздумывая, он женился. Но даже малышка, его кровиночка, не смогла заглушить в сердце тоски по Лене. Через несколько лет, разведясь с женой, он сумел сохранить с ней дружеские отношения. И как-то вечером объяснял другу за бутылочкой:
– Понимаешь, она хорошая женщина. Это я виноват. Однолюб видно, – положил руку на плечо друга, – ради дочки всё сделаю.
– Тебе виднее Костян, – соглашался с ним друг.
И потекли однообразные годы. День за днём. Ничего не меняя в жизни Кости. Менялись только женщины рядом с ним. Он их всех вроде бы любил. Но какой-то другой частью души. Нежность и трепетность навсегда остались рядом с Леной.
Годы шли. Дочь стала студенткой. Он приобрёл себе компьютер. Оказалось, что это очень удобная штука. Теперь можно было общаться с дочкой по скайпу, не оплачивая непомерные деньги на разговоры по мобильному телефону с другим регионом. Но кроме скайпа Костян ещё освоил и сайт «Одноклассники». А там… мама дорогая! Пол класса уже зарегистрированы. Костян всех расспрашивал о Лене. Толком никто о ней ничего не знал.
– Вроде в Тамбове осела, а вроде в Тобольске, – писал ему Васька.
– Нет, Костик, они абсолютно точно в Ульяновск уезжали, – написала Маринка, её школьная подружка.
– Да не слушай ты никого, – отвечал Петька, – она в Киргизию вернулась.
Как же они все были близки к истине.
Лена нашлась через пару лет. Сама написала ему в «Одноклассниках». Не зная, как он отнесётся к её появлению, фактически просто обозначила, что жива:
– Привет, Костя! Как жизнь?
Костян обалдело пялился в монитор и не верил своим глазам: с аватарки ему улыбалась Лена. Его Лена. Только ещё более красивая, женственная. Сначала они просто переписывались, потом созвонились. Рассказ о своей жизни Костя уместил в несколько фраз:
– Женился по залёту, через несколько лет развёлся. С бывшей в нормальных отношениях. С дочкой дружу, помогаю ей. В общем-то всё, – и чуть помолчав спросил, – Лен, ты-то как?
Лена долго не решалась начать. Костя не торопил, ждал. Наконец, она собралась с духом:
– Котя, всё не так просто.
– Солнышко моё, даже если ты скажешь, что родила пятерых негритят, это ничего не изменит.
Лена рассмеялась:
– Только пятерых выдержишь? На шестом сломаешься?
– Я всё выдержу, лишь бы ты больше не исчезла.
И Лена решилась. Рассказала всё без утайки.
Общежития в институте не было. Снимала квартиру. Вернее, комнату. Хозяин недавно похоронил жену, и без женщины в доме ему было тяжело. Плату за проживание он брал чисто символическую. Но в обязанности Лены входили стирка, уборка, готовка. Её поначалу смущало наличие в доме двух мужчин – у хозяина был сын. Но постепенно освоилась, привыкла. Как так случилось, что с сыном хозяина случился роман, она и сейчас понять не могла. Но вскоре ей пришлось выйти за него замуж, чтобы прикрыть свой позор. Не могла она родить без мужа. Стыдно. Да и парень он вроде нормальный оказался: работящий, незлобивый. Правда, маме не понравился:
– Эх, дочка, не уживёшься ты с ним.
            Поначалу всё складывалось хорошо. Обычная семья. Всё, как у всех. Так, наверное, и прожили бы до старости, если бы не злой рок. Малышке сделали обычную плановую прививку. А на следующий день Лена с ужасом обнаружила, что дочка не встаёт на ножки. Да и вообще как-то странно себя ведёт. В панике схватила ребёнка и полетела в поликлинику. Диагноз прозвучал, как приговор: ДЦП. Обследования и курсы лечения сменяли друг друга. Результата не было. И Лена решилась. Вернулась в Киргизию. Благо родители квартиру не продали. А уж санаториев там, нужных сейчас для дочери, сколько угодно. Муж с ней не поехал. Лена очень нуждалась в его поддержке. Да и материальная помощь была необходима. Но на письма он не отвечал. По телефону разговаривал неохотно. А потом и вовсе перестал брать трубку. Через несколько лет она развелась с ним по суду. А потом вернулась в Россию. К родителям. Сейчас они живут не далеко от Москвы. Дочка в реабилитационном центре для людей с таким диагнозом. Вылечить Лена её не смогла. Даже двадцати лет на это не хватило.
– Переезжайте ко мне, – сказал Костян, когда Лена замолчала, – вместе с дочкой переезжайте.
– Котенька, милый, хороший мой, здесь лучший центр в России. Я не могу уехать отсюда.
– А меня к себе позовёшь?
– Котя!
– Солнышко, позови меня к себе.
– Я очень этого хочу, но у меня не простая жизнь. И очень не простой ребёнок.
– Вдвоём нам будет легче, – и, не давая ей времени на раздумья, добавил, – у меня через месяц отпуск. Жди.
Получив отпускные, Костян поехал к родителям. Сдали старики за последние годы. Из скотины на подворье теперь были только курочки. Да и дом, хоть и крепкий поставили, но хозяйской руки требовал основательно. А у отца хватка была уже не та. Неделю Костян, как одержимый, занимался ремонтом. Там подлатал, здесь починил… А перед выходными за ужином после баньки рассказал родителям о том, что нашлась Лена, и он хочет к ней съездить в гости:
– Мам, пап, вы не обидитесь, если я завтра уеду?
Родители замахали руками и заговорили, перебивая друг друга:
– Что ты, сын! Конечно.
– К Леночке поезжай, сынок. Она девочка хорошая, да и беда её не сломала – значит сильная.
– Пара тебе под стать.
– Хоть бы сладилось всё у вас.
Утром, когда Костя вышел на кухню, увидел у порога две огромные сумки. Удивился:
– Это что?
– Да это мы с отцом гостинца деревенского собрали. Яйца, сало, яблочки…
– Да, как же я потащу всё это богатство, – растерялся Костя.
– Поезд довезёт, – успокоил его отец, – а до станции брательник твой добросит. Я уже договорился с ним – через час заедет.
Они едва успели позавтракать, а в дверь уже ввалился племянник отца:
– Ну, чо, братуха, собрался? На вот, – протянул пакет, – пристрой, где ни-то в сумки-то.
– Ого! – принимая тяжелую авоську, изумился Костян, – ты чего туда напихал?
– Да ерунда… рыбка, сало… всё со своей коптильни.
Пристроив и этот гостинец, все вышли на улицу. Закрыв багажник, Костян обнял отца. Тот шепнул:
– Удачи, сынок.
А мама, расцеловав его, смахнула набежавшую слезинку, и перекрестила:
– Храни тебя Бог!
И Костян полетел навстречу своему долгожданному счастью.
Наконец поезд плавно затормозил у перрона Лениного городка. Выйдя из своего последнего вагона, Костя пошёл пристально всматриваясь в лица встречающих. Лена, чтобы не пропустить любимого, ждала вначале состава. Как только из первого вагона вышел последний пассажир, она медленно направилась вдоль поезда, разглядывая прибывших. Больше двадцати лет прошло с момента их последнего свидания. Узнают ли они друг друга? Она уже находилась посередине перрона, а Кости всё не было. И вдруг Лена остановилась. Он шёл навстречу. Возмужавший. «А походка совсем не изменилась», – успела она подумать, как тот подошёл к ней. Поставил сумки на асфальт, поправил непокорную прядку Лениных волос и обнял её. Она обхватила его руками, как тогда, в юности, сцепив пальцы за спиной, и положила голову Косте на плечо. Они долго стояли, не в силах оторваться друг от друга, прежде чем она нашла в себе силы взглянуть ему в глаза:
– Котенька, пошли домой.
И в автобусе, и по дороге до дома, молчали. Лена, смущенно отводила взгляд, а Костя думал: «Как же я жил всё это время без неё?» Дома Лена отправила его в ванну:
– Иди, ополоснись с дороги, а я пока на стол соберу.
Когда Костя вошёл в тесную кухоньку, Лена в ярком халатике порхала от плиты к столу. У него, аж, дух перехватило:
– Котёнок…
Есть ему совсем не хотелось. В голове всё туманилось от другого голода. Он протянул к ней руки:
– Иди ко мне.
Лена покраснела, как девочка:
– Столько лет прошло, – смущенно опустила глаза, – я постарела и стесняюсь тебя, пожалуй, больше, чем в том персиковом саду, – уткнулась в его плечо, – не суди меня строго.
– Глупенькая моя, – приподнял он её лицо, – разве это главное?
– Но для мужчин это важно.
– Для меня важно, что ты снова рядом.
Стрелки на часах крутились с бешеной скоростью. А они всё никак не могли разжать объятий. Только к вечеру вспомнили, что сумки так и стоят не разобранными у порога. Наскоро затолкав все гостинцы в холодильник, решили, наконец, нормально поесть. Костя, любуясь, как Лена ловко накрывает стол к ужину, вдруг спросил:
– Ты стихи-то не бросила писать?
Лена зарделась и смущённо опустила глаза:
– Пишу.
– Наверное, ещё лучше, чем тогда? Хочу почитать.
– Потом, как-нибудь.
– Ну, хоть одно, – не отставал Костя.
Лена села напротив, сложила руки на столе, как школьница, и, глядя ему в глаза начала:

Собачий дождь. И я, как день ненастный,
А ты за пять минут и проклят и прощён.
С такой, как я, то в рай без кассы,
То к чёрту лысому со скидкой в спа-салон.

Погода – дрянь. И в лоб уткнулась нежность,
И костью брошено беззвучное «люблю».
Такие милые глаза не врут, конечно.
Они берут измором и суют в петлю.

Не кисни, солнц, мы эту хмарь перезимуем.
Ведь кто-то сделал так, что мы с тобой вдвоём,
И нужно быть шизой, чтоб полюбить такую,
А разлюбить – полнейшим… дурачьём.

У Кости перехватило дыхание:
– Это о нас?
Утвердительно качнув головой, Лена продолжила заниматься ужином. А он попросил:
– Я хочу прочитать все твои стихи. За все годы, что ты была далеко.
– Не получится. Я сожгла все тетради.
– Ты с ума сошла? – возмутился Костя, – зачем?
– Котенька, когда с дочкой случилась беда, у меня душа вся изболелась. Чёрной стала. Стихи тоже были... больные.
– Но это была твоя жизнь! Ты сожгла дневник своих страданий, – не унимался Костя.
– Да, – спокойно ответила Лена, – я попыталась их недавно перечитать, – она обхватила свои плечи руками, словно замёрзла, – удивительно, как я тогда с ума не сошла.
– Может, сошла бы, если бы не писала.
– Да, наверное, я в них всю боль выплеснула, – поставила на стол бутылку вина, – но больше не хочу даже через стихи этих ощущений, подала ему штопор, – теперь стихи должны стать другими. С тобой мне легче. Вернулось ощущение жизни.
            Костя возился с плотно засевшей пробкой, а она любовалась им, уже не смущаясь. Боялась пропустить малейшее движение, жест. Как же истосковалось сердечко по теплу, которое он дарил ей. Тогда, в юности, она думала, что Котенька всегда будет рядом. А потом, без него, не только воздух стал тяжёлым и вязким – жизнь оказалась с горьким привкусом полыни. Лена вдруг испугалась, что это всего лишь сон. Вот сейчас прозвенит будильник, она откроет глаза и окажется снова одна-одинёшенька. Страх мурашками пробежал по спине. Она незаметно ущипнула себя: «Больно – значит, не сплю», – и улыбнулась, прогоняя глупые страхи.
Костя разлил по бокалам вино. Чокнулись. И, глядя прямо ей в глаза, он сказал:
– Девочка моя, котёнок, я хочу, чтобы всю оставшуюся жизнь ты была рядом со мной. Выходи за меня.
Сияя от счастья, она ответила:
– Я согласна.
            Одиночество в квартире Лены сначала свернулось в клубок и забилось в дальний угол. А потом его выдуло в форточку безмятежным порывом счастья. Ночь кружилась по комнатам то в сумасшедшем танго, то в страстной румбе, то в нежном завораживающем вальсе. Только с рассветом она немного успокоилась и дала им немного поспать. А днём, они отправились в гости к Лениным родителям.
Напряжение при встрече исчезло сразу, как только старики увидели счастливую дочь. Потом, пропустив пару рюмок горькой, отец, проведя ладонью по глазам, сказал:
– Эх, Костя, знать бы всё наперёд…
– Пап, – боясь, что отец скажет, что-то лишнее, Лена прикрыла его натруженные руки своей ладошкой.
Но тот, не обращая внимания, продолжил:
– Если бы я тогда не вмешивался, у Лены бы жизнь по-другому сложилась.
Костя, наполняя рюмки, ответил:
– И у меня бы она была другая, – протянул свою стопочку навстречу будущему тестю, – зато теперь мы знаем точно: нам друг без друга никак нельзя.
А мама, радуясь тому, что у дочери всё налаживается, прослезилась:
– Будьте счастливы, дети. Благослови вас Бог!
К моменту окончания отпуска, Костя, первоклассный водитель, смог подыскать работу. Ленин отец, сам всю жизнь крутивший баранку, свёл его со своими знакомыми, а уж те посоветовали куда пойти, а куда не надо и соваться. Поторопился домой, на север. Сразу уволился. Правда, без отработки не отпустили. Но ему это только на руку было: успел всё распродать и перевести деньги на счёт дочери. Та уже давно нашла себе квартиру, заявив родителям, что на север не вернётся.
И вот теперь колеса отстукивали по рельсам последние часы разлуки с любимой женщиной, уверенно приближая его к такому долгожданному и почти потерянному счастью. Проводница принесла чай. Костя спрыгнул и уселся за стол. Зазвенел ложечкой, размешивая чай. Она билась о стенки стакана также радостно и задорно, как тот, самый первый школьный звонок, с которого началась их любовь. «А ведь могли навсегда её потерять, – вздрогнул Костя от мелькнувшей мысли. Но тут же улыбнулся, – разве настоящая любовь теряется? Она может лишь заблудиться».
Поезд остановился. Нестерпимо хотелось свежего воздуха. В тамбуре Костю остановила проводница:
– Стоим всего две минуты.
Но он не слышал её. Прямо перед ним, на здании вокзала красовалась вывеска: «Счастье». «Всё правильно, – подумал Костя, – хватит метаться по стране. Мы с Леной доехали до своей станции Счастья, – вернулся в просыпающийся вагон, – пора пускать корни».

НЕДОПИСАННАЯ ПОВЕСТЬ 
(рассказ)

Мила шла по плохо освещённому тротуару. Снег пушистыми хлопьями падал на воротник, шапку, скапливался на сумочке. Спешить совершенно не хотелось. Дома была семья, но только они её не ждали. Муж, наверное, опять напился и спал, не раздеваясь, на диване. А дочь… Дочь была её болью. Возраст подростковый, сложный. Да только и малышкой с ней легко не было.  Замкнутая, живущая в своем мирке, отгородившаяся от всех прочной скорлупой нежелания общаться. Не в меру обидчивая. После абсолютно любых замечаний, даже самых незначительных, Таня уходила в себя ещё больше. Домашние замечали отсутствие Милы только тогда, когда пустели кастрюли или заканчивался хлеб. Но почему-то, именно сегодня, ей стало абсолютно всё равно, ждут они её или нет. Устала, вероятно. Здесь, под этим сказочным снегопадом, было так уютно. Она могла думать о самом сокровенном, и никто не лез к ней с требованием денег на очередную бутылку или новую блузку. Денег всегда не хватало, а в последнее время просто катастрофически. На дворе была перестройка, и предприятия работали иногда по три дня в неделю, а иногда и по два. Зарплату задерживали постоянно. Но ей совсем не хотелось сейчас об этом думать.
На Милу нахлынули воспоминания. Шёл 1982-й год. Дочурке три. И муж другой. Не этот. Счастливая советская семья. Устраивали праздники с друзьями. Куда-то всей семьёй ездили. Им тогда было весело и интересно. Но счастье быстро закончилось. Всего семь лет и прожили.  Как так случилось, что муж загулял и ушёл к другой, она до сих пор не понимала. И  простить тогда не смогла. Мосты сразу сожгла, а пепел развеяла. В первый же день, как узнала. Вернее не в первый… Она тогда в санатории была, позвонила мужу, чтобы поинтересоваться, как он там один справляется. А тот прямо по телефону и сообщил о решении развестись. Лечение в санатории Мила сразу прервала и рванула домой. Пока в поезде ехала, думала и о том, что не правильно его поняла, и о том, что если бы дочку не отвезла к маме, а оставила с ним, то некогда гулять было бы, и о многом другом. А когда приехала, для любовников это стало полной неожиданностью. Возвращаться-то ей надо было только через неделю, а тут: здрасте-приехали.
Шок, конечно, испытали оба. Муж, думая, что Мила сейчас начнет скандалить, быстренько придумал неотложное дело на службе. И сбежал. А вот любовница его, ничего придумать не успела. Растерялась, наверное. И они остались с ней вдвоём в прихожей. Какое-то время стояли и молча, смотрели друг на друга. А потом Мила вдруг ни с того ни с сего ляпнула: «Ну, что стоишь? Пошли кофе пить, что ли». И обе отправились на кухню.
Сейчас разговор уже забылся. А вот тогда…  Муж часа через два вернулся домой, уверенный в том, что все разборки позади и буря утихла. Но застал, что называется, картину маслом. Две его женщины, пока ещё официальная жена и будущая, мирно пили кофе. Мила улыбнулась, вспомнив выражение его лица.  Видимо, именно это заставило её и дальше вести себя так, чтобы ещё больше шокировать мужа. Поэтому она заботливо-расстроенным голосом произнесла: «Что же это у вас и поесть нечего? Поехали в магазин, купим что-нибудь. Да и отметить это событие надо». Мила говорила и сама себе удивлялась: «Что ты, дура, несёшь? Что отмечать собралась?» – но остановиться не могла. А, может, просто остаться одна боялась?..
И они поехали все вместе в магазин. Купили бутылочку вина, каких-то продуктов. Потом, дома, она что-то готовила и безумолку болтала, как будто ничего не произошло, а просто пришли гости. До вечера сидели  втроём на кухне. Отмечали… Потом стало тошно и противно. Мила, резко закончив разговор, сказала: «Всё, хватит! Вам пора домой». И муж (её муж!) встал, оделся и ушёл со своей будущей. На прощанье виновато посмотрел на Милу и удивлённо сказал: «Ну, ты даёшь!» Только оставшись одна, она завыла. Под утро открыла кладовку, нашла там верёвку и начала завязывать петлю. Мила тогда долго мучилась, но сейчас так и не вспомнила, завязала или нет. Потому что потом случилось нечто, после чего верёвка была выброшена немедленно. Она точно знала, что это был не сон. Вдруг отчётливо увидела свою дочку. Девочка смотрела на неё полными слёз глазами: моргни ресничками, и слёзы горохом посыплются. Мила чётко слышала голос своего ребёнка: «Мама, когда ты за мной приедешь? Я скучаю!» После этого никогда больше не думала ни о верёвках, ни о таблетках, ни о каком-либо другом способе сведения счётов с жизнью. Только курить научилась… 
На следующий же день подала на развод. А вечером пошла к мужу. Благо идти недалеко, в соседний дом. Повод у неё был более чем серьезный: нужна справка о зарплате для алиментов. О том, что сообщить об этом можно и по телефону, думать не хотелось. Дверь ей открыла Ольга. Мила, не давая ей опомнится, спросила:
– Миша дома? – и оттеснив ту в сторону, прошла в прихожую.
Из комнаты появился муж. Быстро рассказав ему о цели своего прихода, замолчала. Надо было уходить, а ноги будто приросли к коврику. Молчание затягивалось и, наверное, просто, чтобы что-то сказать, Михаил спросил:
– Чаю хочешь?
Мила не думала ни секунды:
– Да.
– Раздевайся, проходи.
Повернулся к Ольге:
– Будешь?
– Нееет, – покачала та головой, и ушла, оставляя
их наедине.
Мила, как и полагается гостье, уселась, а Михаил суетился, накрывая на стол. Когда они уже держали в руках вилки, вдруг спохватился:
– Хочешь выпить?
Она опять согласилась, не раздумывая. Если бы не чужая кухня и бутылка на столе, это был бы совершенно обычный семейный ужин. Они разговаривали так, будто ничего не произошло. И только после чая, оба спохватились и замолчали. Мила поставила чашку и встала:
– Спасибо. Мне пора.
– Давай я тебя провожу.
– Я знаю дорогу, – и вышла.
Весть об их разводе разлетелась моментально по всему городку. В закрытой воинской части было всего-то семь пятиэтажек. Не скроешься от глаз соседей, которые ещё к тому же и сослуживцы. Михаила таскали то к командиру, то к замполиту, то в штаб вызывали. Пытались сохранить ячейку общества. Что он говорил в тех кабинетах, Мила не знала. Но видела, что ходит чернее тучи, даже осунулся. Поскольку их рабочие кабинеты находились на одном этаже, она ежедневно с ним сталкивалась в коридоре. Михаил иногда пытался с ней заговорить, но она лишь здоровалась или бросала коротко: «Некогда», – и проходила мимо. А после развода, любовники сразу же подали заявление в ЗАГС и все разговоры и вызовы к начальству прекратились.
Как-то вечером к Миле зашёл подчинённый бывшего мужа. Очень перспективный молодой офицер. Он приходил к ним и раньше, но всегда по делам мужа. Скорее по привычке, она пригласила его пройти. Роль радушной хозяйки сейчас получалась плохо. Но, сделав над собой усилие, Мила всё же спросила:
– Кофе будешь?
С самого начала их знакомства Сергей чётко соблюдал субординацию. Не только со старшим по званию, но и с его супругой. Мила так и не смогла убедить его обращаться к ней на «ты». Более того, он в её присутствии почему-то всегда смущался, как школьник перед учителем. Вот и сейчас, краснея, ответил:
– Если можно…
– Тогда проходи на кухню.
Пока она колдовала у плиты, оба молчали. Он, не смея  поднять глаз, внимательно изучал трещинки на столешнице. Она, стараясь вообще ни о чем не думать, сосредоточилась на турке: «Ещё не хватало, чтоб и кофе сбежал, как муж». Разлила кофе по чашкам, поставила на стол сахар, печенье. Села напротив гостя. Чашки уже опустели, а Сергей так и не сказал, зачем пришёл. Мила смотрела в окно. Ей совсем не хотелось разговаривать. Ни с Сергеем, ни вообще с кем-либо. Но молчание затянулось до неприличия. Спасая положение,  она сообщила:
– Ветер поднялся.
Собравшись с духом, Сергей поднял глаза и выпалил:
– Мила, выходите за меня замуж.
Разглядывая качающиеся сосны, Мила задумчиво ответила:
– Да, наверное, будет шторм.
В этот момент, слова произнесённые Сергеем, долетели до её сознания:
– Что? – отодвинула чашку, подпёрла щёку кулачком, – Сережа, момент не совсем подходящий для предложений – я ведь могу и согласиться.
А про себя ещё подумала: «От отчаяния…»
– Я очень на это надеюсь.
Мила смотрела на него изучающе: «Шутит? Какие-то свои цели преследует?» Сергей взгляд не отвёл. Не увидев в его глазах ответов, приступила к допросу:
– Тебя не смущает, что я старше тебя?
– Всего на четыре года.
– У меня дочь.
– Очень хорошая девочка. Вы же видели, что мы с ней прекрасно находим общий язык.
– Ты и потом будешь «выкать»?
– Это означает согласие?
– Я должна подумать…
– Мила, – взял её руку в свои, посмотрел внимательно, ей показалось, даже с мольбой, – соглашайся.
… Снег уже почти закончился. Небо слегка прояснилось. Ей казалось, что это не облака летят, а месяц плавно плывёт от одного к другому. Словно горбушка непропечённого батона, цепляется за пушистые горки муки. Вспомнив про батон, она заспешила домой: «Я тут красотами наслаждаюсь, а дочь там терпит это убожество. Надо подавать на развод. Ребёнок-то почему должен страдать?»
… Больше о том дне Мила почти ничего не помнила. Она тогда согласилась, но с условием: регистрация брака должна пройти в один день с её бывшим мужем. Как это сможет устроить Сергей, ей было всё равно. Когда Мила в ЗАГСе заполняла бланк заявления, он с лёгким упрёком сказал:
– Так предложения не принимают. Могла бы просто соврать, что любишь меня.
Мила парировала моментально:
– А так предложения и не делают. Ни цветов, ни колечка, ни слов любви, – положив ручку, продолжила, – Серёж, объясни, зачем тебе нужен этот брак? Может, всё-таки не стоит? Давай уйдём.
– Сейчас подадим заявление и уйдём, – улыбнулся хитро, – надеюсь, ты позволишь мне исправить мою оплошность?
– Что ты задумал?
– Заново предложение сделать не могу. Но праздник по этому случаю обещаю.
В ресторане их ждал столик. В вазе букет роз. А когда официант разлив по бокалам шампанское удалился, Сергей достал бархатную коробочку и снова попросил её выйти за него замуж. Мила рассмеялась:
– Второй дубль получился удачнее, – и, надев перстенёк, добавила, – я постараюсь тебя полюбить.
С этого дня Мила перестала думать о бывшем муже ежесекундно, постепенно отпуская его. А он то ли почувствовав это, то ли по другой причине, но напомнил ей о себе. Правда, один раз. Тогда на улице лило, как из ведра. Дождь барабанил и в окна, и по крыше так, что она не сразу услышала звонок. Открыв дверь удивилась:
– Ты? Что-то случилось?
– Пройти можно? – спросил Михаил, обдавая её запахом водки.
Присмотревшись внимательнее, Мила подумала: «Даже не заметила бы, что выпил, если бы не аромат», – и, посторонившись, впустила его:
– Проходи.
Привычно переобувшись в тапочки, он прошёл в зал:
– Давай поговорим, – кивнул на диван, – садись.
А сам не сел, опустился перед ней на колени, взял за руки, вздохнул, да так и не решился сказать ни одного слова. Уткнулся лицом в её ладони и заплакал. Мила тоже молчала. Сначала удивлялась тому, что он так легко показал ей свою слабость. Потом ждала, что он возьмёт себя в руки и заговорит. А когда, уже рыдая, он обнял её за талию и уткнулся лицом в живот, не выдержала:
– Миш, хватит, успокойся.
Она хотела погладить его по волосам, даже потянулась, но, спохватившись, взяла его руки, разжимая объятья:
– Тебе пора, – и язвительно добавила, – Ольга ждёт.
– Подождёт, – отмахнулся он, – ничего с ней не случится...
Мила вскинула удивлённые глаза и уже рот открыла, чтобы спросить: «Что это ты так о будущей жене?» – но увидев его покрасневшее от слёз лицо сдержалась. Вместо этого отправила его в ванную:
– Иди, приведи себя в порядок.
Пока он плескал в лицо холодной водой, Мила прошла на кухню, чтобы включить чайник. Дождь за окном уже лениво стекал с веток в мирной тишине. Её внимание привлёк робкий стук. Удивившись тому, что не позвонили, как обычно, распахнула входную дверь. На пороге стояла Ольга:
– Миша у тебя?
Как же Миле хотелось ей нахамить, уколоть, сказать, что ещё и не жили толком, а та уже бегает, ищет его, но вместо этого, смеряла её презрительным взглядом и сказала:
– У меня, – помолчала. Только секундочку. А потом улыбнулась и добавила, – в ванной.
– Где он? – ошарашенно протянула Ольга.
– В ванной, – уточнила Мила. Посторонилась, пропуская в квартиру свою соперницу и, сказав, – иди, забирай, – вернулась на кухню.
Потом, когда захлопнулась входная дверь, закурила и дала волю слезам. И только успокоившись, вспомнила, как ещё в начале их семейной жизни, он дал ей прочитать книгу, в которой красным карандашом подчеркнул строки: «Запомни: мне легче убить медведя и бросить к твоим ногам его шкуру, чем «прости» сказать.» Мила поняла, что он сегодня приходил к ней с этой шкурой, но сейчас было уже поздно. Она её не приняла.
А через неделю у них состоялись свадьбы. Но ни одна из её подруг не пришла в ЗАГС на бракосочетание. Не дождавшись никого и со стороны Сергея, позвали какую-то парочку с улицы в свидетели. Так и расписались. Потом, ей рассказали, что на регистрации Михаила и Ольги тоже друзей не было.   Банкеты по случаю их свадеб  так же все проигнорировали.
 Мила так и не смогла полюбить Сергея. Через два года, после очередной ссоры с ним, сказала:
– Прости. Не могу больше. Давай разведёмся.
А он не очень сильно и противился. После оформления всех документов, Мила с дочерью уехала. Решила, что на новом месте ей легче будет всё забыть и начать новую жизнь. И, как всегда, ошиблась.
Мишины родители, тоже не смирились с этим разводом. Писали ей письма, иногда звонили на работу, звали в гости. А когда Мила, однажды привезла к ним внучку на каникулы, заявили:
– Ты потерпи, дочка, немного. Наш дурак уже всё понял: скоро разводится и переезжает к нам. О тебе всё время спрашивает. Надеется, что простишь его.
Провожая невестку и внучку, свекровь всё уговаривала:
– Что ты там маешься по съёмным квартирам, переезжайте к нам. Всё равно же скоро с Мишей сойдётесь.
Мила вытирала ей со щек слёзы, обнимала:
– Вот сойдёмся и перееду. Может он только вас успокаивает. Меня-то пока не зовёт.
Миша так и не позвал её снова замуж. Весной позвонила золовка:
– Мила, у нас беда. Миша погиб. Хоронить будем от мамы. Приезжай, пожалуйста. Ты для нас единственная.
На похоронах ей снова пришлось столкнуться с Ольгой. Её родня косилась на Милу: «Чего ей тут делать?» А Мишины родственники подчёркнуто не замечали тех. И, стараясь меньше тревожить убитую горем мать, постоянно обращались именно к Миле:
– Где у них лук-то хранится?
– Мила, ключи от подвала дай? За картошкой надо сходить.
– Холодец-то в какой кастрюле будем ставить?
Ко дню похорон она уже не смущалась отведённой ей роли хозяйки. Отвлекалась только, когда дочка подходила:
– Мам, там бабуля тебя зовёт, – и шла успокаивать свекровь.
Вот это у неё получалось очень плохо. Они уже вдвоём сидели и рыдали, пока не подходил свёкор. Тот обнимал их обеих, и сквозь слёзы шептал, наклоняясь то к одной, то к другой:
– Всё-всё-всё… Шшшшш… Не надо… Утонет Миша в ваших слезах. Его хотя бы пожалейте.
И Мила, взяв со свекрови обещание, что та больше не будет плакать, снова шла на кухню готовить помин.
Сами похороны помнила смутно – какими-то обрывками. А вот отъезд Ольги со своей роднёй врезался в память. Сначала та сама подошла к ней:
– Прости меня. Если бы он жил с тобой, этого, наверное, не случилось бы.
Мила от растерянности молчала. На выручку подоспела свекровь. Подошла, обняла Милу:
– Пошли, дочка, не о чем тебе с ней разговаривать.
Но тут подошел отец Ольги. Не обращая внимания на сватью, обратился к Миле:
– Простите меня за то, что плохо воспитал свою дочь. Она мне вас в таких неприглядных красках описала, когда за Мишу выходила. А сейчас я всё сам увидел. Если бы я вас знал тогда, не позволил бы ей разбить семью, – и строго посмотрел на дочь, – пошли.
Они из квартиры выходили последними. У дверей обернулся и, обращаясь ко всем, сказал:
– Простите и прощайте.
Подтолкнув дочь, вышел и прикрыл дверь.
… Мила вошла в квартиру. Свет горел везде, но было подозрительно тихо. Взглянув на вешалку, определила: все дома. Прошла на кухню, загремела кастрюлями – пустые. Дочь и посуду уже помыла.
– Мам, ты, что так долго? Я уже есть хочу.
– Пешком шла. Ты же умеешь варить макароны и гречку. Чего ж голодной-то сидеть?
– У тебя вкуснее получается, – уходя к себе, закончила разговор Таня.
Поставив на плиту кастрюлю с водой, Мила пошла к дочери. Заглянула в свою комнату. Там, как и предполагала, пьяный муж, не раздетым, спал на диване. Она села рядом с дочкой:
– Как в школе?
– Нормально.
– Какие оценки?
Таня молча подала дневник.
– Что нового, дочь?
– Дырка на колготках. Сапоги промокают.
– Колготы можно зашить, – вздохнула Мила, – а вот сапоги в ремонт придётся нести.
– А ходить я в чём буду, – съехидничала Таня, – в тапочках?
– В моих, – поднимаясь, успокоила её мама.
После ужина, Мила поднялась к соседке:
– Лара, твоим хозяевам всё еще нужен продавец?
– Да. Пока не нашли.
– Звони. Спрашивай, подойду ли я им.
А через несколько дней Мила уже стояла за прилавком брезентовой полосатой палатки и торговала пряниками-сухариками. Зарплату ей выдавали каждый день, отсчитывая процент от выручки. Поначалу хватало только на хлеб. Лара успокаивала:
– Не переживай. Расторгуешь точку, и всё наладится.
И правда, не прошло и пары недель, а Мила уже смогла купить дочери сапожки. Скромные, конечно, но зато они не промокали. В общем, со статусом рыночной торговки Мила смирилась быстро. Да и хозяева, супружеская пара примерно её возраста, нравились. Не заносчивые. Наоборот, оказались сердечными людьми. За продавцов своих переживали. В сильные морозы снимали с точек раньше обычного, и развозили по домам:
– Нечего тут мёрзнуть. Не дай Бог простудитесь.
К новогодним праздникам Мила сделала себе подарок – оформила развод с мужем. К сожалению, жить приходилось под одной крышей. Но о таком сюрпризе, какой преподнёс он сам, и мечтать не смела. День выдался настолько холодным, что их совсем не выставили для торговли. Воспользовавшись непредвиденным выходным, Мила решила навести порядок в шкафах. Вытащив всю одежду, перебирала: что выбросить, что простирнуть, а что аккуратно сложить обратно. За этим занятием и застал её бывший супруг. Расценив ситуацию по-своему, Шурик заерепенился:
– Напрасно время тратишь. Я никуда из квартиры не уйду – прописан здесь.
Мила усмехнулась, сообразив, что он решил, будто она ему вещи собирает. Но переубеждать не стала. Наоборот, улыбнулась и ни на что не рассчитывая, ответила:
– Так выпишись.
– Ни за что!
Понимая всю бесполезность разговора, ей почему-то не молчалось. Настроение, видимо, было такое. Свернув аккуратно его потрёпанный свитерок, сложила в стопочку к другим вещам и спросила:
– Так уж и ни за что? – выдержала небольшую паузу, и так ласково-ласково продолжила, – даже за бутылку?
Увидев, как он серьёзно задумался над её вопросом, отвернулась, чтобы не рассмеяться. Понимала, что надо быть последним идиотом, чтобы решиться на это. Серьёзно к разговору не относилась. Поэтому, когда он заговорил, Мила уже думала о своём и не сразу сообразила, что означают его слова:
– За бутылку нет. А вот за две…
Они смотрели друг на друга и молчали. Мила пыталась понять: всерьёз он говорит или всё же шутит. А тот боялся, что бывшая жена пожадничает, и он не получит свой куш. Не выдержал:
– Так что идём?
– Куда?
– За водкой и в паспортный стол.
– Пошли, – всё ещё сомневаясь в реальности происходящего, согласилась Мила.
Выйдя из подъезда, долго спорили куда пойти сначала. Но Мила убедила его:
– Если после того, как ты напишешь заявление на выписку из квартиры, я не куплю тебе водку, ты сразу вернёшься и заберёшь заявление.
– Две бутылки, – растопыривая перед её носом пальцы, уточнил бывший муж.
– Я помню, – успокоила его Мила, и они отправились в паспортный стол.
Закончив все формальности, бывший не на шутку испугался. Оказалось, что штамп о выписке ему в паспорт поставили сразу. Дорога назад отрезана, а водки теперь могло и не быть:
– Ты две бутылки обещала, – волнуясь, заговорил он, едва за ними закрылась дверь.
– Пошли в магазин, – успокоила его Мила.
Всю дорогу он молчал. Боялся ляпнуть что-нибудь и рассердить её. Успокоился только, когда возле прилавка, вытащив из кошелька почти всё до копейки, Мила купила водку и пошла к выходу. Шурик семенил за ней:
– Ну, давай уже.
– Ключи от квартиры, – потребовала Мила.
Покопавшись в кармане, тот достал ключ. Протягивая, крупно сглотнул:
– На.
Миле было противно на него смотреть. Глаз не сводил с бутылок, будто в них –  весь смысл жизни. Руки дрожали то ли от нетерпения, то ли с похмелья. Стремясь быстрее закончить эту неприятную сцену, она сунула ему в руки водку:
– Держи – твои две бутылки. Мы в расчёте?
– Ага.
– Прощай, – и пошла к выходу, не дожидаясь его.
Он догнал её возле подъезда:
– Ты чего убежала-то?
– А ты куда? – удивилась она.
– Как куда… – возмутился он, – домой.
– А ты здесь больше не живёшь. Если забыл, посмотри в паспорт.
Он стоял и растерянно моргал:
– А куда мне теперь? Хоть закусить нормально дай.
– Куда тебе теперь, я не знаю, – строго сказала Мила, – ты думал об этом, когда прописку за бутылки продавал? А на закуску сам заработаешь – молодой здоровый мужик.
Мила попыталась немного смягчить тон:
            – Ты же где-то жил до того как переехал ко мне. Вернись туда.
– Я думал…
– За вещами вечером приходи, – перебила она его, – до шести не явишься, выставлю на площадку. Думаю, они быстро исчезнут. Так что не опаздывай.
– Мила…
– И предупреждаю: начнёшь скандалить, вызову милицию. Ты теперь мне не муж, в квартире не прописан, так что церемониться с тобой они не станут.
– Какая же ты дрянь! – он сказал это так, словно в лицо ей плюнул.
А Мила улыбнулась самой своей очаровательной улыбкой:
– Зато у тебя есть две бутылки, – и вошла в подъезд.
Пока поднималась на свой этаж, всё думала, и никак не могла объяснить сама себе, как оказалась его женой. После развода с Сергеем у неё, конечно, были мужчины, но всерьёз о замужестве она не думала. Её не покидало ощущение, что счастлива она будет только с Михаилом. А потом, после его гибели, будто какой-то стерженёк внутри сломался. Поначалу она поставила на себе крест: лучшие годы в прошлом, впереди пустота и женское одиночество. Решила, что теперь будет жить только для дочери. Старалась накормить её повкуснее, одеть покрасивее. Хваталась за любую дополнительную возможность заработать лишнюю копейку. Но ночами... Молодое тело просило ласки. Любви хотелось так, как в страшную засуху дождика.
Она, совершенно не привыкшая к физическому труду, ради зарплаты устроилась на завод простой рабочей. Какое-то время, конечно, сомневалась нужно ли менять работу, но ей пообещали дать отдельную квартиру, и тогда все сомнения отпали. Мила похудела... и похорошела. Мужчины ей буквально прохода не давали. А она всё никак не могла забыть Михаила. Каждую свободную минутку, как только её мысли не были заняты ни бытовыми проблемами, ни заботами о ребёнке, она молилась: «Господи! Сделай так, чтобы душа Михаила переселилась в тело другого мужчины. Пошли его по тем дорогам, по которым хожу я. Пусть он так же любит дочку и меня». Но, однажды, испугалась сама себя: «Если кто узнает, о чём я думаю, в психушку отправят». И, спровадив от дверей только что полученной квартиры очередного претендента то ли на её сердце, то ли на безрадостные ночи, вдруг подумала: «Надо замуж выходить. Пока одна, мне от них покоя не будет». А, присмотревшись внимательнее, выбрала Шурика. Добрый, заботливый, работящий. Он больше всех внушал ей доверие. Если бы она знала, что этот не пьющий милый мужчина, в прошлом был алкоголиком, ни за что не связала бы с ним судьбу. Первый запой списала на неприятности по работе: «Переживал, сорвался. С кем не бывает». Поддержала его:
– Не расстраивайся. Всё наладится.
А он и не переживал. Даже когда потерял работу не расстроился:
– Всё будет нормально. Меня везде возьмут. Вот увидишь.
И она терпеливо боролась с его недугом. Увещевала, ссорилась. Скопив деньжат, везла в клинику. Но как только он получал первую зарплату на очередной новой работе, опять начинался запой. Когда он сорвался после первого кодирования, Мила не на шутку испугалась:
– Ты что творишь? Тебе же сказали, что это очень опасно.
– Чушь, – махнул рукой Шурик, – укол только месяц действует.
Проплакав всю ночь, Мила решила больше не тратить на его лечение деньги. А утром объяснила ему:
– Раз не хочешь жить по-человечески, будем жить, как соседи.
Шурику было всё равно. Он по-соседски ел из её кастрюль, кидал в стиралку свое бельё, а если она не давала денег на опохмелку, устраивал скандал. По-соседски.
Но теперь всё. Больше Мила его на порог не пустит. Есть развод. Из квартиры – выписался. Она – свободна. Когда Таня пришла из школы, то споткнулась о две огромные сумки в прихожей:
– Мам, это что?
Радостная Мила рассказала о случившемся:
– Представляешь, больше он здесь не будет жить. Никогда.
– Это надо отметить, – заявила дочь, – где праздничный обед?
– Тань, в кошельке ни копейки. Завтра на работу выйду, и тогда...
Дочь, метнувшись в свою комнату, вышла и снова стала натягивать сапоги. Мила удивилась:
– Куда это ты?
– Я быстро, мам, – и захлопывая дверь, крикнула, – ты разогревай пока.
Шурик пришёл тихий, видимо, надеялся на прощение. Но Мила просто выставила вещи на площадку. Даже в прихожую не впустила:
– Сумки можешь не возвращать – дарю, – и захлопнула дверь.
Встала у окна, поджидая дочь. Переживала, что встретятся у подъезда. Но Таня появилась, когда Шурик завернул за угол дома. Влетев в квартиру, дочь смущённо протянула продолговатую упаковку:
– Хотела к восьмому марта на цветы накопить... – посмотрела на Милу, как бы извиняясь, – но сегодня ведь тоже праздник, да мам?
Мила обняла дочь:
– Конечно праздник. А без рулета мы бы его и не почувствовали, – чмокнула ее в щёку, – умница моя, спасибо.
Они долго в этот вечер мечтали о том, как теперь хорошо и спокойно заживут. А засыпая, Мила подумала: «Божья Матерь, ты меня поймёшь, как женщина женщину: плохо мне без моего Миши. Уговори своего всемогущего Сына. Пусть вернёт мне его, хотя бы на семь лет. Я немного прошу...» - и заснула.
... Январь в том году выдался солнечным, морозным. Чтобы не простыть, торгуя целый день на улице, Мила утеплялась, как могла. Купила валенки на пару размеров больше. С тем расчётом, чтобы в них не только тёплые носки влезали, а и меховые унтята. Их, ей и Ларе, подарили хозяева – бывшие сибиряки. Под тёплую шубейку Мила умудрялась надеть пару свитеров. Шапку натягивала до самых бровей так, что она иногда за очки цеплялась. Смеялась над собой: «Как капуста». Всю эту красоту довершал белый, в крупную розочку фартук. Ни дать, ни взять Марфуша. Только ёлки не хватало. В один из таких погожих деньков торговля совсем замерла. То ли деньги у населения закончились, то ли весь город встал на лыжи и наслаждался январским солнышком. Мила пристроила за весы газетку, примостила своё неповоротливое от обилия одёжек тело на табуретку и шустро заполняла клеточки в кроссворде. Поэтому, когда услышала мужской голос:
– Девушка, сухариков завесте, – вздрогнула от неожиданности.
Вскочила:
– Вам каких? У нас есть... – и замолчала.
Перед ней стоял Джигарханян. Нет, конечно, не тот самый, который знаменитый Армен. Но очень похожий. Мужчина тоже смотрел на неё во все глаза и молчал. Из оцепенения их вывела бабулечка:
– Милок, ты купил уже, аль нет? Мне бы пряничков.
Обслужив бабушку, Мила взвесила и сухари для «Джигарханяна». А он теперь стал приходить каждый день. То печенье, то баранки ему нужны, а сам глаз не сводил с Милы. Она смущалась и на контакт шла не охотно. Но ему всё же удалось с ней познакомиться. А соседки по торговым рядам заметили, что она изменилась – расцвела просто. Мила возмущалась:
– Ещё чего. Вот кавказца мне только не хватает.
– А они, что не люди? – подначивала её Вера с «овощей».
– Ты на это не смотри. Главное, чтобы человек был хороший, – поддерживала ту Галя из бакалейной палатки.
– Нет, девочки, – упрямилась Мила, – дело, конечно, не в этом. И даже не в том, что он милиционер. Просто я уже ничего не хочу и никому не верю.
– Ой, подруга, – смеялась Сонечка с «конфет», – все мы не хотим и не верим, пока не встретим того самого. Ты приглядись получше, вдруг он и есть… тот самый.
– Да, что вы, девчата, – вступилась за Милу Зина из палатки с колбасами, – вы посмотрите на неё. Разве ей такого мужика надо? Маленький, носатый... Милка, как конфетка, а он... Тьфу!
Но Мила уже ждала Анатолия. И если он вдруг задерживался, настроение у неё портилось. Её тянуло к нему. А что было причиной, она не могла понять. Может, его доброжелательность? Он со всеми был приветлив. Даже местные алкаши, завидев Анатолия, спешили подойти к нему и доложить:
– Здорово, начальник. Мы ничего... Хорошо себя ведём.
Он с ними разговаривал строго, но миролюбиво. Может, его щедрость? Он, покупая, что-то к чаю для себя всегда просил взвесить ещё один пакет, а, оплатив его, оставлял на весах:
– С дочкой чаю попьёте.
У него было много достоинств. И вот, однажды Мила согласилась на свидание, после которого ей стало всё равно. Кавказец ли, мент ли… Роман был головокружительным. Анатолий, убежденный холостяк, частенько говорил ей:
– Ты колдунья? Чувствую, что пропадаю, а сопротивляться не хочется.
Мила в ответ только счастливо смеялась.
А однажды к ней после школы пришла дочь и уговорила разрешить поторговать. Мила сидела в глубине палатки, а Таня торговала. Постоянные покупатели беспокоились:
– Милочка, вы уходить собрались? Смену обучаете? Мы к вам привыкли, жаль расставаться.  Может, останетесь?
– Это дочка пришла помочь, – успокаивала их Мила, – куда же я теперь от вас.
В тот момент, когда пришёл Анатолий, Мила, стояла рядом с дочерью, помогала распечатать коробку. Анатолий знал, что менять работу Мила не планировала, поэтому после приветствия спросил:
– Это твоя сестра или подруга?
– Это моя дочь, – рассмеялась Мила.
После знакомства, Анатолий пригласил их в гости:
– Ты же восьмого марта выходная? Значит, обед с меня. Только я в ресторане никогда не работал, боюсь вам не понравится.
– Понравится, – заверили мать и дочь в один голос.
А когда наступил праздник, они обе принарядились и отправились к Анатолию. Он вручил обеим по букету мимозы и пригласил к столу. Пюре, сосиски, огурчики... Обычный холостяцкий обед. Но в одной из тарелок было что-то незнакомое. Переглянувшись с дочерью, Мила пожала плечами, и спросила у Анатолия:
– А это что?
– О, это яйца варёные. Я обычно их жарю, а сегодня вот решил... – но заметив удивление в глазах гостей, спросил, – что-то не так?
– А как ты их варил?
– Ну... Закипела вода... посолил... разбил в неё яйца...
Дальше слушать его с серьезным видом было невозможно. Мила и Таня хохотали. Но из уважения к стараниям хозяина, положили себе немного этого кушанья. Попробовали. И хотя, это было просто невозможно есть, Мила всё же похвалила:
– Вкусно. Только соли маловато.
А потом, когда Анатолий уже убирал посуду, Таня вдруг шепнула:
– Мам, он как папа.
– В смысле? – растерялась Мила.
– Он на папу похож.
И хотя никакого сходства между Михаилом и Анатолием не было, эти слова Тани решили дальнейшую судьбу всех троих. Сначала Мила и Анатолий перестали скрывать свои отношения. А вскоре, он переехал из общежития к ним. Навсегда.
Анатолий очень быстро нашел общий язык с Таней. У них даже были какие-то свои секреты. Правда, он, не имея никакого опыта в воспитании детей и тем более подростков, часто терялся и спрашивал совета у Милы. А она ни разу не подвела его: ни взглядом, ни интонацией не показала дочери, что в курсе всех тайн. Постепенно и у Милы наладились отношения с дочкой. Таня сумела выбраться из своей скорлупки, стала и с мамой делиться и советоваться. Анатолий был убеждён, что девочка просто выросла, но Мила знала точно, что это не так, и спорила:
– Нет, Толя, это ты ключик подобрал.
Несмотря на то, что жили они дружно, ссоры, как и в любой семье, всё же случались. Ругались они бурно, шумно. Но пока супруги выпускали пар, закипал чайник, который включал Анатолий в самом начале ссоры. И разлив свежий чай по кружкам, протягивал одну из них Миле со словами:
– Миленькая, давай чайку попьём, – при этом так лучезарно улыбался, что ссориться дальше было невозможно.
Ссора заканчивалась. И, что особенно нравилось Миле, никакого разбора полётов после чая не было. Они просто забывали и саму ссору, и причину, из-за которой она началась. А вскоре, после начала их семейной жизни, они остались вдвоём. Сначала Таня уехала учиться, а потом и замуж вышла. Мила скучала по дочери, переживала за неё. Анатолий поддерживал, как мог. Окружил заботой. Каждое утро потихоньку выскальзывал из спальни. А вместе со звонком будильника возвращался и присаживался рядом с Милой:
– Миленькая, вставай. Завтрак на столе.
Привыкшая по утрам лишь к чашке кофе с бутербродом, она, чтобы не обидеть мужа, давилась то жареной картошкой, то гречневой кашей. И согласна была давиться ими всю жизнь, потому что это очень приятно, когда мужчина кормит тебя завтраком. И пусть не в постель приносит, зато сидит рядом. А вот, когда Таня сообщила им, что ждёт ребенка, он переживал, пожалуй, больше Милы. Смотрел на жену растеряно:
– Как ты думаешь, мне дадут его подержать? Вдруг скажут: «Кто ты такой?»
Мила убеждала его, что он ни кто иной, как дедушка. На какое-то время Анатолий успокаивался, а потом снова начинал страдать:
– Я же не родной ему.
– Тебя его мама за родного считает, папой зовёт, значит и внук у тебя будет родной.
А вот, когда им однажды, поздно вечером,  позвонил зять и сообщил, что Таня в роддоме, они растерялись оба. Мила сидела на кухне за пустым столом, сжав кулаки, и молчала. Анатолий мерил кухню шагами. Они даже разговаривать не могли. В какой-то момент он увидел, что Мила стала бледно-зелёной, испугался и позвонил подруге. Ничего не объясняя, сказал:
– Срочно приходи к нам, – и повесил трубку.
Не прошло и пяти минут, как та влетела в квартиру:
– Что случилось?
И тут Мила не выдержала, разревелась:
– Таня рожает.
Лена обняла её:
– Вот дурёха! А ревёшь-то чего?
– Лучше бы я сама родила десять раз. Как она там? Одна...
– Также, как мы все. Поойкает и родит. Вы хоть звонили? Может, уже пора пяточки обмывать?
– Неееет, – спохватились супруги.
Лена сама набрала номер и без тени смущения соврала в трубку, что она мама роженицы и хотела бы узнать... Послушала голос в трубке, повесила её и сообщила:
– Сказали, чтобы мы раньше, чем через час, не звонили.
Теперь они молчали втроём. Сидели за столом и смотрели на часы. Стрелки упрямо стояли на месте. Нет, они, конечно, двигались, но очень уж медленно. Самыми тяжелыми были последние мтнуты. Наконец, Лена снова набрала номер. Объяснив зачем звонит, послушала и снова положила трубку:
– Еще не родила. Велели через час звонить.
И снова потянулись бесконечные минуты. Анатолий напоил всех чаем. Но времени это заняло совсем не много. Лена пыталась что-то рассказать, но замолкала стоило только взглянуть на часы. Последние пять минут она убеждала Милу, что та должна звонить сама:
– Может, тебе больше повезёт. А то мне всегда говорят: «Звоните через час».
Мила набрала номер. Ей ответила медсестра:
– Минуту… – потом, видимо, зажав трубку рукой, крикнула, – Николавна, ну, что там у вас? – помолчала, а потом спросила, – вы слушаете?
– Да, – ответила Мила.
– Ну, тогда слушайте.
– Ребенок плачет, – задумчиво сказала Мила.
А на том конце провода подтвердили:
– Ага. Наверное, вам кричит: «Здрасьте».
– Кто кричит? – не поняла Мила.
– Так внук ваш. Поздравляю, бабушка.
– Внук? Мой внук?
Мила больше не сдерживала слёз. Эмоции её захлестнули так, что она не говорила, а кричала в трубку:
– У меня внук родился? Точно внук? Скажите, всё в порядке? Как они себя чувствуют?
На том конце провода откровенно веселелись:
– Бабуля, не кричите так громко, он всё равно вас не услышит, – а потом, уже серьезно, продолжили, – нормально всё. Здоровенький. Мамочка тоже в порядке.
– А вес, рост какой? А чего же он так кричит-то? – не унималась Мила.
– Так родился, вот и кричит. А вес и рост мы по телефону не сообщаем. Не положено.
– Ну, пожалуйста... – упрашивала новоявленная бабушка.
– Ну, да ладно, – будто рукой махнули, там, в роддоме, – вес три четыреста, рост пятьдесят четыре.
Мила повторяла эти цифры, как некое магическое заклинание:
– Три четыреста, пятьдесят четыре. Три четыреста, пятьдесят четыре…
– Бабушка, вы там в порядке? – забеспокоился голос в трубке, – рядом с вами есть кто-нибудь?
– Это вы мне? – удивилась Мила, – А, ну, да… Я теперь бабушка… – и, спохватившись, затараторила, – Ой, спасибо, вам, большое. В порядке я, в порядке. И муж рядом, и подруга. Вы передайте, пожалуйста, Тане… ой, мамочке, что мы очень рады за неё. Поздравляем, целуем их обоих. Спасибо ещё раз, – и наконец, положила трубку.
Вытерла счастливые слёзы и только теперь увидела, что и Толик, и Лена тоже плачут.
– А чего вы ревёте-то? – рассмеялась Мила.
– А ты чего ревёшь? – в один голос, пытаясь улыбнуться, парировали те.
Мила подхватилась, распахнула холодильник и стала доставать из него всё подряд.
– Ты чего делаешь? – удивилась подруга.
– Пяточки щас обмоем.
– В два часа ночи? Может, всё же днем соберёмся?
– Ну, уж нет! Он там кричит… Надо успокоить парня. Думаешь, он не чувствует, что мы ему рады? Вот пусть ещё больше почувствует.
Часа через два они уже пели. Сначала колыбельные. Потом всё, что душа просила. А на рассвете, все трое, на шестиметровой кухне лихо отплясывали лезгинку. Самое удивительное, что никто из соседей ни разу не постучал ни по батарее, ни в дверь. Да и потом, когда, встретившись в подъезде или на улице, Мила и Анатолий начинали извиняться за шум среди ночи, те улыбаясь, отмахивались:
– Да будет вам. Что мы, не люди что ли? Понимаем…
К новым ролям бабушки и дедушки они привыкли быстро. А, когда внук подрос, часто забирали его к себе погостить. И было совсем не понятно, кто радуется этому больше, взрослые или ребёнок. У них была настоящая дружба. Анатолию судьба не подарила радостей отцовства, и сейчас он навёрстывал упущенное, познавая его в счастье быть дедом. Правда, всё было не так уж и безоблачно. Однажды Мила оставила их на улице, а сама зашла в магазин. Минут через десять испуганный Анатолий забежал туда:
– Мила, он у тебя?
– Нееет, – и оставив неоплаченные покупки на прилавке, выбежала вслед за ним на улицу.
Если бы ребёнок гулял во дворе между пятиэтажками, то беды бы не случилось. Но бабушка с дедушкой боялись, что ребёнок уйдёт на дорогу. А движение у них было ой-ой-ой какое. Они метались по двору в поисках внука, а дед оправдывался:
– Я на минуту отвернулся от него, чтобы Васильичу руку пожать. А этот пострелёнок успел сбежать.
Стоя посреди дороги, они крутили головами в разные стороны, выглядывая, не мелькнёт ли где ярко-жёлтая кофточка. Наконец Мила сообразила:
– Не успел бы он до дороги дойти. Не так уж быстро бегает пока.
– В свои полтора года гораздо шустрее меня, – спорил расстроенный дед.
Вернувшись во двор, снова стали озираться по сторонам. В это время, с балкона второго этажа, позвала соседка:
– Мила, внучка потеряли?
– Да. Ты не видела?
Та, улыбаясь, потыкала пальцем по направлению старенького «москвича», который ржавел здесь уже не один год. Стёкол в нём давно не было, двери не запирались, сиденья тоже отсутствовали. Но зато был руль. Вот его-то и крутил мальчонка, стоя на грязном, прогнившем полу на коленках. Если бы, забравшись в эту развалюху, он встал на ножки, его можно было бы увидеть в боковое окно. Но ему, видимо, так было интереснее. С большим трудом уговорив мальца выйти из машины, отправились домой отмываться. А вечером Мила впервые отпаивала мужа корвалолом.
Уже никто в семье не вспоминал о том, что Анатолий не родной отец Тани. Да и во всём их посёлке никому в голову не приходило, что она приёмная дочь. Однажды из-за этого произошёл курьёзный случай, который впоследствии стал вспоминаться, как анекдот. Тане потребовалась какая-то справка. Приехав к родителям в гости, она отправилась за ней в местную администрацию. Пока ждала выдачи, заболталась с бывшей одноклассницей, пришедшей туда же по своим делам. А получив нужную бумагу, не прочитав, что там написали, сунула в сумочку и ушла домой. Только вечером, перекладывая её к другим собранным документам, машинально скользнула глазами по строчкам и расхохоталась:
– Всё, папочка, теперь не отвертишься. Вот тут чёрным по белому написано, что я твоя дочь.
В графе «отчество» красовалось: Анатольевна. Повертев справку, он спокойно сказал:
– Людей не обманешь. Придётся тебе паспорт менять.
Но на следующий день, вернувшись из администрации с новой справкой, Таня подвела отца к зеркалу. Задумчиво рассматривая оба отражения, заявила:
– Ну, что, дорогие родители, кто из вас мне правду расскажет о моём появлении на свет?
А на их недоумённый вопрос:
– Ты сейчас о чём?
Рассказала:
– Да в администрации не поверили, что я Михайловна, пока паспорт не показала. Уверяют, что мы с тобой похожи, как две капли воды.
Анатолий внимательно взглянул в зеркало. Погладил свой выразительный кавказский нос. Посмотрел на Таню. Прижал пальцем её курносую пипку и довольно изрёк:
– Особенно у нас с тобой носики похожи.
Когда старший внук пошёл в школу, родился ещё один внучок. И Мила убедилась в том, что известное изречение «Первый ребёнок для женщины – это последняя кукла. Второй – первый ребёнок», с таким же успехом можно отнести и к мужчинам. Анатолий уже без опаски брал второго на руки, агукал с ним, кормил из бутылочки. Малыш, даже после разлуки в несколько недель, всегда узнавал деда, бурно выражая свою радость, когда тот приезжал навестить Танино семейство.
Миле казалось, что счастье прочно поселилось в её доме. Она и думать забыла о том, что вымаливала только семь лет – шёл тринадцатый год их совместной жизни. Несмотря на то, что они уже были дважды бабушка и дедушка, о старости даже не думалось. Какая уж тут старость, если до пенсии ещё работать и работать. Поэтому Мила замахала на мужа руками, когда он вдруг завёл разговор о смерти. Но тот не унимался:
– Когда я умру, ты будешь ко мне приходить?
– Может, я раньше умру?
– Нет, ты скажи, будешь?
– Буду, – опять отмахнулась Мила.
– А когда ты умрёшь, мы рядом будем лежать?
– Толя, что за разговоры?
– И фамилии у нас будут одинаковые?
– Конечно. Только хватит чушь нести. Иди лучше чайник поставь, – попыталась она отвлечь его от дурных мыслей.
Анатолий поцеловал её и, заканчивая разговор, сказал:
– Ты обещала. Не забывай, – увернулся от тумака и ушёл на кухню.
Больше они к этой теме не возвращались.
Наступила зима. Снег выпал поздно. Только к новому году. Вся страна зависла перед телевизорами – каникулы. Старший внук погостил у них совсем недолго и уехал домой – соскучился по братишке. Оставшись вдвоём, они планировали остаток новогодних выходных посвятить прогулкам, но начались морозы и выходить из уютной квартиры совсем не хотелось. Устроившись рядышком на диване, включили любимую комедию. Анатолий смеялся так заразительно и искренне, что казалось, будто он впервые смотрит этот фильм. До конца он его не увидел. Вдруг закашлял, так надсадно, что говорить не мог. Знаками показал Миле, чтобы она открыла балкон. Глотнув свежего морозного воздуха, почувствовал облегчение:
– Миленькая, посиди со мной.
Несколько шагов от балконной двери до дивана… Всего несколько шагов… Пока Мила их преодолела, он захрипел, вытянулся и обмяк.
– Толя, – позвала она.
Он лежал, не двигаясь, и не отвечал.
– Толя-а-а-а-а-а! – кричала она.
Мысли метались в голове: «Давление!» Схватив аппарат, затянула на плече манжету… «Сломался что ли? Не вовремя». Отшвырнула бесполезную вещь. «Пульс!» На запястье – нет. На шее – нет. «Да что же я такая бестолковая!» И опять кричала:
– Толя-а-а-а-а! Зачем ты меня пугаешь? Ты полежи, я щас.
Схватила телефон. Дрожащими руками с трудом набрала 03. Объясняла, что произошло сумбурно, но когда спросили адрес, продиктовала чётко. Теперь нужно было ждать. А она не могла ждать. Что делать? Позвонила подруге, а сама схватила корвалол и трясла пузырьком над мензуркой – капли никак не хотели стекать самостоятельно. Пробегая из кухни в комнату, услышала топот в подъезде. Сообразив, что это Лена бежит, распахнула входную дверь, но ждать её не стала. Вернулась к мужу:
– Милый, давай выпей, тебе легче станет.
Запрокинула ему голову, разжала губы и влила содержимое мензурки в рот:
– Глотай! Пожалуйста, глотай!
Дальше она помнила всё смутно. Ей казалось, что она себя видела со стороны, будто на экране. Приехала скорая. Просто пощупали пульс и тут же сели писать какие-то бумажки. Она орала и ругалась, требуя оказать её мужу хоть какую-то помощь. Её оттаскивали от Толика и говорили совершенно странные вещи:
– Ему уже ничего не поможет.
Мила опять ругалась. Обзывала медработников чёрствыми, бездушными, злыми. Когда ей предложили выпить какую-то вонючую дрянь из такой же мензурки, что она принесла мужу, она отшвырнула её и продолжала орать:
– Мне-то зачем? Ему дайте что-нибудь.
Попыталась встать перед ними на колени, вымаливая:
– Укол сделайте ему. У вас же есть какие-то уколы, – её подхватили под руки и силой увели в спальню. Сопротивлялась она слабо. Почему-то силы иссякли. А врачи ещё что-то вкололи ей в руку, и она совсем обессилела. Увидев заплаканное лицо подруги, удивилась:
– Ты что плачешь? Что-то случилось?
Лена обняла её и, поглаживая по спине, тихонько сказала:
– Случилось…
– Что?
– Толик умер.
Мила оттолкнула её:
– Ты в своём уме? Как это умер?
И только теперь поняла, почему он ей не отвечал, почему не открывал рот, чтобы выпить лекарство…
– Умер… – прошептала и почувствовала, как духота навалилась на грудь, схватила горло, словно в тиски, и начала душить её.
Рванула ворот халата и стала хватать ртом воздух, как рыбёшка, выброшенная на берег. Лена позвала врачей. Милу заставляли пить лекарство, снова кололи… а потом навалилась пустота. И безразличие… Ночью она почти не спала. Но старалась не подать вида Лене и старательно закрывала глаза. Хотя по дыханию подруги понимала, что та тоже не спит. А потом было утро. Мила вышла на кухню и, не увидев на столе привычного завтрака, наконец, осознала, что произошло. Но понимание сыграло с ней злую шутку. Вместо того, чтобы по-бабьи выплакать боль и горе, она окаменела. Замкнулась.
Дом был полон людей. Ей казалось, что она никого не знает. Они все надоедали ей с какими-то разговорами, утешениями… соболезнованиями. «Зачем они все тут? – думала Мила. – Что им всем надо? Почему Таня плачет? Ей хотелось обнять дочь, успокоить её, но она не могла шевелиться. Потом к ней подошёл мужчина. Она не узнала его. Только, когда тот заговорил, вспомнила: «Максим». Друг её мужа сел рядом, взял за руку:
– Мила, так нельзя. Ты сильная женщина. Толика хоть пожалей. Ему и так сейчас там нелегко, а ты вместо того, чтобы…
Она посмотрела на Максима и заговорила:
– Макс, как я теперь?..
И заплакала. Тихо. Без истерики. Он обнял её, спрятал лицо на своей груди и шептал в ухо:
– Ничего, Мила, ты справишься. Знаю, как тебе сейчас больно. Надо терпеть.
На похоронах Таня и Максим не отходили от неё ни на шаг. Но она уже держалась. Хорошо, что во время отпевания в храме, батюшка не позволил ей стоять. Ноги то и дело подкашивались. А на кладбище её всё пытались отвести за катафалк:
– Ветер очень холодный, а здесь не так дует.
Но она не чувствовала ни ветра, ни мороза. И не позволила увести себя от могилы ни на минуту. Когда комья земли начали слетать с лопат и гулко падать на крышку гроба, Мила подняла глаза к небу и прошептала:
– Господи, спасибо тебе. Я была с ним счастлива. Целых тринадцать лет. Другие женщины и тринадцати дней за всю жизнь не насчитают… Прими его душу в рай. Он достоин.
 А после поминок почувствовала такую усталость, что заснула, едва добравшись до подушки. Дочь с детьми осталась у неё. Младший внук капризничал, полночи не давал маме заснуть, но Мила ничего не слышала. А утром она впервые за все эти дни подошла к зеркалу. На неё смотрела седая осунувшаяся и постаревшая женщина. Вернулась в комнату, подошла к фотографии Анатолия и сказала ей:
– Что ты наделал? Мне ещё так долго жить! Как я буду без тебя?
Без него было одиноко. Тоскливо. Холодно. В квартире всё напоминало о нём. Каждая трещинка, каждый гвоздик в стене. Даже её собственная одежда напоминала о нём. Вот этот халат он любил. А вот эту юбку терпеть не мог… Странное чувство было у неё: хотелось сбежать ото всех этих напоминаний, и в то же время её, как магнитом, к ним тянуло. Но самое страшное было в том, что после сорока дней легче не стало. Горечь становилась всё пронзительней. Долгих пять лет она захлёбывалась тоской. И только потом память стала очень осторожно стирать яркость красок прошлого счастья.
Таня тоже остро переживала смерть Анатолия, который сумел не просто заменить ей отца, но и стать поистине родным. Горе было одно на двоих. Но каждая из них воспринимала его по-своему. Какое-то время, они старались оберегать друг друга, не показывая переживаний. Но это, кажется, только отдалило их. Постепенно отношения стали ровными, дружескими. Несмотря на это, теплота и доверительность исчезли. Утонули, растворились в тщательно скрываемой обеими тоске.
Теперь их связывали только дети. Младший внук был очень привязан к матери. С бабушкой, конечно, дружил, однако, старший оставался бабушкиным мальчиком. Сыночком. Часто навещающий её Максим, убеждал, что эта любовь беззаветная лишь от того, что он первенец. Но Мила точно знала – между ними есть ниточка. И хотя они не были матерью с сыном, их словно пуповина связывала. Стараясь не выделять ни одного из внуков, держаться с ними ровно, за старшего всё же переживала больше. А, вот, дочь приезжала реже. Да и созванивалась Мила теперь чаще с внуком, чем с Таней. Однажды, не выдержала и расплакалась, делясь с Максимом своими переживаниями. Он успокаивал её неуклюже, словно боялся какую-то грань переступить. Но не выдержал. Перешагнул эту невидимую черту. А Милу в этот момент, словно туман окутал. И утонув в нём, заблудившись в ощущениях, утратила контроль над собой. Будто провалилась в давно забытое, не до конца растраченное. Вынырнув из бессознательности, она растерянно смотрела на Максима:
– Что мы наделали?
Они проговорили тогда до утра. Обсудили множество вариантов дальнейшей жизни, прежде чем приняли окончательное решение. Как сложится потом, загадывать не стали. А сейчас… Ну, что ж, теперь они будут дружить по-другому. И хотя на улице шёл сильный дождь, отправились на кладбище. Он – виниться перед другом. Она – перед мужем. А когда дождь резко прекратился, и сквозь абсолютно серое небо вдруг выглянуло солнце, поняли: Толик их простил. А, может, даже рад, что так всё случилось. К Миле вернулась способность улыбаться не только губами. Она забыла о бессоннице. Телевизор начала включать не только для создания звукового фона в квартире, теперь стала понимать смысл того, что там показывали. И снова могла петь. Теперь она опять замечала, как меняется цвет листвы,  чувствовала аромат цветов, а перед новым годом без единой слезинки нарядила ёлку. И вид снегопада больше не причинял ей боли. Горечь таяла. Мила вернулась. В жизнь вернулась.
За этот год она стала другой. Научилась спокойно относиться к отчужденности дочери, признав за ней право быть самостоятельной. Убедила себя в том, что все рано или поздно улетают из родительского гнезда. Смирилась с её характером, приняла как данность то, что Таня от природы замкнутая. И хотя Мила по-прежнему жила одна, одинокой себя больше не чувствовала. Какое же это одиночество, если у неё есть дочка, внуки, а теперь ещё и Максим?
Однажды он вернулся из длительной командировки. Стал разгребать на работе горы документов. Освобождался поздно. Поэтому встречу они пока откладывали. Только по телефону болтали каждый вечер. И в этот раз попрощались уже за полночь. Мила заснула сразу. Что её разбудило около трёх ночи, она не поняла. Но лежать просто так не получалось. Как неприкаянная, бродила по квартире, не находя себе места. Мыслей никаких в голове не было, беспокойства тоже не ощущала. Часов в пять заставила себя снова лечь. Задремала. Около шести её разбудил телефон. На определителе незнакомый номер. Решила, что кто-то ошибся, но трубку подняла. Чужой голос, назвав её имя, уточнил, она ли ответила на звонок. А потом, назвав полные данные дочери, сообщил:
– Вы ей приходитесь матерью?
– Да.
– Она погибла.
И снова вокруг была пустота. Чёрная немая пустота. Сколько прошло времени, прежде чем она вынырнула из этой бездонной дыры, Мила не знала. Но, понимая, что говорить не может, написала Максиму смс. Он перезвонил сразу, и ей всё же пришлось произнести эти страшные слова вслух. Удивлённо прислушиваясь к своему голосу, не узнавала его. Замолчала, пытаясь понять, она сама это сказала или нет.  А Максим уже почти кричал в трубку:
– Мила, не молчи! Скажи хоть что-нибудь!
– Что сказать? – опять каким-то чужим голосом, почти прошептала она.
– Слава Богу, заговорила. Ты с кем там?
– Одна.
– Немедленно звони Лене. Я выезжаю.
Он потом перезвонил, и не разрешал ей отключаться, пока не убедился, что подруга пришла. А вскоре и сам приехал. Мила не плакала. Эти двое, всё пытались у неё что-то спросить, а она не могла говорить. Потом опять раздражало огромное количество людей в квартире. Все чего-то хотели, а она никак не понимала, что им нужно. Кто-то сунул в руки телефон:
– Мила, ответь. Тебя спрашивают.
Она послушала, удивлённо посмотрела на Максима, и протянула ему трубку:
– Макс, там какое-то похоронное агентство…
Максим с телефоном ушёл в другую комнату, а она осталась сидеть с отрешённым видом. Не реагировала ни на что. Не слышала, как в дверь позвонили. Лена пошла открывать и долго не появлялась из прихожей.  А потом Мила увидела перед собой внука:
– Бабуль…
Мальчишка замер, совершенно не понимая, как себя вести в этой ситуации. Помнил только, как тётя Лена учила его:
– Ничего не бойся. Пусть плачет, кричит, потерпи.
Но ему всё равно было страшно. Такой он бабушку никогда не видел. А тётя Лена слегка подтолкнула его и шепнула:
– Обними её.
Он обнял. Мила обхватила его худенькие плечи, прижала к себе и завыла. Кто-то пытался разжать её руки, но она только сильнее цеплялась за внука, в страхе, что может лишиться и его. Очнулась только, когда прибежавший Максим плеснул ей в лицо воды. Сделала несколько вдохов, и разжала руки:
– Сынок, не уходи, – смотрела на него с мольбой, – я больше не буду так кричать.
И тот, забыв, что уже большой мальчик, что надо стесняться посторонних людей, уселся к бабушке на колени. Они обнимались и тихонько плакали, пряча свои лица на плечах друг у друга. Больше Мила не впадала в прострацию или истерику. Присутствие внука рядом заставляло её контролировать себя. И она держалась. Максим взял на себя все организационные вопросы, но Милу постоянно держал в поле зрения и всё время старался заставить что-нибудь делать или принимать какие-то решения. Повернувшись к её зятю, спросил:
– Надо определиться, где будем хоронить.
Мила, не дожидаясь его мнения, категорично сказала:
– Рядом с Толиком.
Тот не стал спорить. Но Максим всё же уточнил:
– Согласен?
И не услышав в ответ ни слова, закончил разговор:
– Хорошо. Звоню в агентство.
В день похорон Мила едва стояла на ногах. В воздухе держался стойкий запах нашатыря и корвалола. Когда к подъезду подъехал катафалк, она спокойно держала внука за руку:
– Ты держись, сыночек.
А, когда для прощания поставили на табуретки закрытый гроб, шагнула к нему и отключилась. Больше она ничего не помнила. Ни отпевание, ни дорогу на кладбище, ни то, как бросала землю на крышку гроба. «Как быстро лопаты мелькают, – подумала, приходя в себя, – вот так и жизнь человеческая день за днём проносится, лопатка – день… а в конце лишь холмик, – подняла глаза к небу, – Господи, – и тут же забыла, о чём хотела Ему сказать. Над могилой дочери кружили чайки. «Наверное, я уже сошла с ума, – как-то спокойно подумалось ей, – откуда они здесь? У нас речка-то, как ручеёк». Оглядела присутствующих. Все тоже смотрели в небо.
– Вы тоже их видите? – спросила Мила, не обращаясь к кому-то конкретно.
– Да.
– Чайки.
– Странно…
Вечером после поминок приехала сватья с младшим внуком. Ему пока не сказали, что мамы больше нет. Пока взрослые собирались с мыслями, как это лучше сделать, он сам спросил:
– А мама где? Я думал, что она здесь.
Что такое умерла, шестилетний ребенок не понимал. Объяснение, что душа на небе, тоже ясности для него не добавило. И сбитые окончательно с толку его наивным вопросом:
– Душа на небе, а сама мама где?
Ему ответили:
– Похоронили. На кладбище.
– А мы к ней пойдём?
– Конечно. Завтра.
Утром он проснулся раньше всех. За завтраком спросил у бабушки:
– Можно конфету взять?
– Конечно, можно. Хоть сколько бери.
И захватив в пригоршню сколько смог, начал засовывать в карман. Кто-то попытался его урезонить:
– Зачем тебе столько?
Но он без тени смущения ответил:
– Я не себе. Маме отнесу.
На кладбище, увидев на деревянном кресте мамину фотографию, растерялся. Удивлённо посмотрел на бабушку:
– А мама-то где? Ты сказала, что мы к ней пойдём.
– Душа там, – и показала на единственное облако прямо над ними, – а тело здесь.
Глаза у ребёнка расширились:
– Вы что, закопали её? В землю?
– Да, – сдерживая слёзы, ответила Мила.
– Прям яму выкопали и закопали туда? – растопырив от недоумения руки в стороны, не унимался ребёнок.
Все уже плакали. А малыш, достав из кармашка конфеты, показал их бабушке:
– Ты же сказала, что можно взять для мамы.
– Ты их вот сюда положи, – и показала на блюдце возле креста.
– Она, что, вылезет из ямы и возьмёт их?
Кто-то за спиной Милы всхлипнул, кто-то, стараясь подавить рыдания, застонал. По её щекам текли слёзы, но она говорила спокойно:
– Нет, сынок, не вылезет, – посмотрела вокруг, увидела невдалеке стаю воронья и показала мальчику, – видишь птиц? Они возьмут твой гостинчик и отнесут его маме на облачко.
Он подошел к кресту и протянул руку с конфетами к блюдцу, но не положил.
– А как они узнают, что это для моей мамы? Вдруг они её не найдут там или отдадут кому-нибудь другому?
– Так они же видят мамин портрет, значит, для неё. И мама видит, что ты конфетки принёс. Она этих птичек там встречать будет.
Положив конфеты на блюдце, мальчуган поднял голову к небу:
– Мамочка это тебе.
Никто уже не сдерживался. Все плакали, не стесняясь и не скрывая своих слёз. А ребёнок, засунув руки в карманы курточки, стоял одинокий и какой-то покинутый, глядя на мамину фотографию. Мила присела рядом с ним, обняла:
– Не замёрз?
Он, молча, покачал отрицательно головой.
– Пойдём, мой хороший, домой, – поцеловала его в щёчку и повторила, – пойдём.
– А мы ещё придём к маме?
– Конечно, придём. Обязательно придём.
И, взяв обоих внуков за руки, она пошла прочь с кладбища. Остальные потянулись за ними.
И опять все разъехались. Снова она осталась одна. Снова мир вокруг потускнел. Снова тоска окутывала её в плотный кокон горя и безысходности. Звонки и визиты близких и друзей ненадолго вытаскивали её из пустоты, а потом она опять впадала в беззвучие, безмыслие, беспросветность. Чувства притупились настолько, что она перестала ощущать боль. Как-то заметила кровь на пальце: «Что это?» Стала рассматривать. Оказалось, порезалась, когда чистила картошку. Удивившись, что не обратила внимания, взяла йод и от души налила на ранку. Прислушалась к ощущениям, ждала, когда защиплет. Но тело никак не реагировало.
Понимая, что душевный покой наступит нескоро, ничего не ждала, ни на что не надеялась. Просто жила, перелистывая дни, как страницы новой, еще нечитаной книги. Помнила кто она, знала кто у неё был, и кто есть. Ещё пока есть… Но совершенно не могла вспомнить свою жизнь. Ни одного дня. Видимо, память, заботливо стирая тяжёлые моменты, нечаянно прихватила и всё остальное. Однажды окончательно измученная состоянием беспамятства, открыла тумбочку под телевизором достала из неё все до одного альбомы с фотографиями, уселась прямо на пол и стала один за другим просматривать. Детский сад… школа… свадьба… Миша… Будто щёлкнуло, что-то в голове. Вся её жизнь выстроилась в чёткую линию. Или промелькнула, как странный, не очень весёлый фильм. Резко и очень сильно заболела голова. На грудь, словно раскаленный кирпич упал. Задыхаясь, она поднялась и пошла на кухню: «Что-то мне не очень хорошо. Таблетку надо выпить», – подумала она, наливая воду. Сделала глоток, поставила стакан на стол. Вытащила из коробочки пачку таблеток. Начала выковыривать одну из блистера. Задумалась: «А, может, ну её, эту таблетку», - и отшвырнула их на стол. Села на табуретку, прислонилась к стене и закрыла глаза. Дышать было очень трудно. Телефон зазвенел так резко и противно, что она вздрогнула и сморщилась. Отвечать не хотелось, но посмотрев на экран, встрепенулась и соединилась:
– Привет, солнышко, – стараясь изо всех сил говорить бодро, она даже улыбнулась.
– Привет, бабуль, ты как?
– Нормально. Как вы там? Папу не обижаете?
– Неее… слушаемся. Бабуль, можно мы к тебе на выходные приедем?
– Вот, глупый! Чего спрашиваешь? Я всегда вам рада. Конечно, приезжайте.
– Бабуль, а папа мне разрешает у тебя на каникулы остаться, если ты меня потом привезёшь домой.
– Конечно, привезу. Что для вас приготовить вкусненького?
– Мы все хотим пиццу, – примолк, ожидая, будет бабушка возражать или нет.
Мила свободной рукой выковырила из блистера два кругляшка.
– И всё?
– Нет. Ещё блины, – опять выдержал паузу, но, не дождавшись протеста, затараторил, – с творогом, а потом с капустой. И пирог яблочный, только ты его как-то по-другому называешь.
Пока внук перечислял все эти вкусности, успела запить таблетки. И потом радостно напомнила ему:
– Шарлотка.
– Ага. Шарлотка, – подтвердил внук.
– Всё будет. И именно в этой последовательности. Жду вас, мои хорошие.
Потом пошла и легла: «Нужно обязательно хоть пол часика полежать, чтобы таблетки быстрее подействовали». А утром кружила по дому, наводя порядок к приезду гостей, и всё ругала себя за вчерашнюю минутную слабость: «Внуки, вот, пиццу просят. Кто их вместо матери побалует и приласкает, если не я? А, значит, нельзя ещё ставить точку. Не дописана пока моя повесть». И отвесив ни в чём не повинному столу три звонких щелбана, сообщила сама себе: «Многоточие…»