Та еще коловерть-15. Глава 2

 - Что, Мишка, ты думаешь, что я ничего не понимаю, как дурочка из переулочка? - раздался жуткий, резанувший Вадима-младшего по сердцу, вопль Машки.- Ведь ты меня считал дурой? Правда?

     - Ничего себе. - охнула Лариса.

     - Молчи и слушай. - приказал Леонид Николаевич.

     - Чьи это голоса? - спросила Ляля.

     - Лариса и Ленька. - ответила Шапокляк. - Родители.

     - А я совсем не дура сейчас... И тогда дурой не была... А кем я была? - немножко запуталась Машка.

     И тут же сообразила:

     - Я была очень чистой и наивной девочкой, правда, не очень доверчивой, долго не поддававшейся на твои ухаживания, но однажды все же поддавшейся, поверившей в то, что ты бегаешь за мною, как собачка, потому что любишь меня... Я была глупой влюбившейся в тебя девушкой... Но, как теперь выясняется я тебя и не знала по-настоящему... Сначала я не понимала и не принимала твоих ухаживаний, даже боялась их... А потом, когда влюбилась, то любила, наверное, не тебя, а свою мечту о тебе, о ласке, о нежности и... о ребенке.

     Девушка всхлипнула и продолжила:

     - Ты думаешь, что я не понимаю, что твои родственники считают меня виновной в твоей гибели?

     Лидия Михайловна нахмурилась.

     - Наверняка, твои уверены в том, что ты погиб, исполняя какой-то мой идиотский каприз. - продолжала девушка. - На то они и твои родственники, чтобы простить или оправдать любой твой поступок... Но мы-то с тобой, Мишка, знаем правду... Ту правду, которую я никогда не рассказывала никому, чтобы сохранить у людей светлую память о тебе-скотине...

     - Какую правду? - раздался шепот Ларисы. - Что она скрывает?

     - Молчи. - шепотом напомнил ей Леонид.

     - Мы-то с тобой знаем, - продолжала Машка - что и в тот день, как и во все остальные дни наших встреч, не ты исполнял мои капризы, а, как обычно, я, сцепив зубы, исполняла твой очередной дурацкий, идиотский каприз, который на сей раз вышел боком и тебе, и мне, и моему ребенку!

     Вадим-старший удивленно посмотрел на Шапокляк. Женщина недоуменно пожала плечами.

     - Это не я, а ты, придурок, хотел отметить нашу помолвку в кафе-мороженом, - продолжила Машка, - да еще не в обычном, а в самом пафосном в Москве. Это не мне, а твоей аристократической глотке, чтобы нажраться мороженого до блевоты, непременно требовались вид из окна на гостиницу "Националь", металлические не очень хорошо вымытые  креманки, которыми до тебя воспользовалась не одна тысяча человек... Ну, и, конечно, и услужливые официантки, строившие тебе-красавцу глазки... Куда же без них?

     Маргоша сдавленно охнула.

     Добрынин приостановил фонограмму.

     - Что такое?

     - А мне он говорил, что это его девочка любит кушать мороженое только в кафе "Космос"...

     - Что не прибавляло тебе симпатии по отношению к ней...

     - Естественно... А как ты думаешь - давать сыну деньги на то, чтобы он исполнял капризы какой-то неизвестной, но амбициозной и хищной девицы?

     - Я думаю, что тебе это не нравилось, но сыночка любимого ты все равно баловать не переставала.

     - Да...

     - Давай теперь послушаем дальше.

     И Добрынин вновь включил фонограмму.

     - Нажрался мороженым до блевоты, спесивая твоя рожа? - язвительно поинтересовалась девушка. - Нахлебался коктейля и шампанского досыта?

     Петр обнял свою несчастную жену.

     - Ты вместо коктейля и шампанского крови своей досыта нахлебался, придурок, и ребенка нашего убил, и меня калекой на всю жизнь оставил, самодурная твоя харя... Да! Калекой!

     - О чем она? - тихо спросила Лидочка.

     Шапокляк недоуменно пожала плечами.

     Я никогда не употребляла этого слова по отношению к себе даже по секрету от всего мира. Я пыталась отодвинуть его от себя и надеялась, что у меня получится... От инвалидности отказалась... А зря... На всю жизнь силы моей не хватило... Сломалась я... Осознала, что калека я... И теперь употребляю это слово применительно к себе по секрету от всех... Калека я! Калека! Калека во всех смыслах! И калекой меня сделал ты, мерзавец! И брату твоему многострадальному ты такую гадость сделал, что он стал психологическим калекой, и теперь, чтобы иметь силы жить, будучи врачом, баранку крутит. Доволен, мерзавец? Всем насрал по полной программе, паскудник!

     Вадим-младший закурил еще одну сигарету.

     Добрынин выключил диктофон.

     - Она действительно калека? - спросил он племянника.

     - Машка очень терпелива. - ответил Вадим-младший. - Но то, что у нее был сломан позвоночник, что она очень тяжело ходит, временами терпит сильные боли и отдыхает на каждой лавочке, оказавшейся на ее пути, это правда. Тяжело садится и тяжело встает, словно превозмогает страдание... Я, увидев это на первом свидании, раскаялся в том, что потащил ее от Чистых прудов до Петровки пешком... Но терпелива необычайно... Такое терпение среди пациентов встречается очень редко...

     - Почему же тогда она ходит без трости? - задал следующий вопрос Добрынин.

     - Девочку тридцати двух лет от роду уговорить взять трость? - горько хмыкнул Мелкий. - Ты шутишь?

     - Почему?

     - Потому что она женщина и хочет выглядеть красивой...

     - Не только... - отозвался с дивана Миша Берсенев. - Даже на вроде бы сидячую бухгалтерскую работу женщину с явным физическим изъяном постараются не брать... Во всяком случае, на прилично оплачиваемые места...

     - Ты уверен? - спросил Вадим-младший.

     - Лизанька - бухгалтер, и теща была бухгалтером...


Продолжение следует...