Месть. Из цикла рассказов про Ваську

                Памяти моей незабвенной матери.

    Мама укладывала Ваську спать, рассказывала ему всякие небылицы, спела песню "...там вдали в горах Алтая...", Васька немного поплакал - очень жаль было раненного бойца, который "уже стал умирать". Ребёнок лежал на большой железной кровати с никелированными шишаками на спинке, мать сидела рядом. На эту кровать ещё ляжет отец, когда вернётся с работы. На другой большой кровати лежал полугодовалый Антошка, рядом с ним ляжет мать. Ещё одно спальное место - большой деревянный сундук предназначался для пятилетнего Вовки, который в данное время лежал в больнице с воспалением лёгких, откуда мать недавно вернулась. Жильё семьи состояло из одной большой комнаты, условно разгороженной печью с плитой для приготовления пищи. Сейчас бы такую планировку назвали "студией",а тогда пространство за печью называлось "комнатой", а пространство от входа до печи именовалось "кухней". Квартира располагалась в одноэтажном доме саманному-деревянного зодчества и была дана отцу, заместителю главного редактора областной газеты "Акмолинская правда" с появлением  у него третьего ребёнка. До этого семья жила в коммуналке на отшибе города, в так называемой "слободке", занимая одну комнату.Так что жилищные условия улучшились вдвое. Про туалет - скворечник в дальнем углу двора говорить не приходится, но дети туда не ходили - оправлялись дома на горшок. Шёл 52 год. Ваське было три с половиной года. Это был живой, любознательный пацан, задававший бесконечное количество вопросов.
   -Мам, а где вы взяли этого крикуна Антошку?
   -В магазине купили, там же, где и тебя.
   -Заплатили за него деньги? Не стоило брать такого бестолкового крикуна, который всё время орёт. А сколько заплатили?
   -Очень много, целый миллион.
   -Лучше бы его не покупали, а на эти деньги купили бы мне велосипед.
   -Так у тебя же есть велосипед, хороший, трёхколёсный, ты же на нём по двору катаешься.
   -Купили бы большой, двухколёсный.
   -Вот когда подрастёшь, купим тебе двухколёсный, а твой отдадим Антошка, он тоже подрастёт.
   -А нельзя Антошку сдать назад в магазин?
   -Нет, не получится. Детей назад не принимают. Папа хотел тебя сдать - не приняли.
   -Меня?! Почему?! - Васька был ошеломлён.
   -Ты у нас, Васенька, такой красивый, гладкий, крепкий. Кожа у тебя чистая, белая. А родился ты таким смуглым, жёлтым, как казах или узбек, а то и вовсе китаец. Папа не хотел тебя из роддома, ну, магазина, забирать, говорил, что это не его сын, а какой-то казах.
   Васька оторопел. Как не сын! А чей же он тогда сын? Ему стало так обидно, что слёзы потекли из глаз ручьями. Он вскочил с кровати, побежал на кухню, хотел вообще выскочить на улицу, но уже смеркалось, и он сел на табуретку за кухонный стол, подпёр кулаком лицо, и продолжал рыдать. Мать прибежала к нему, стала гладить по голове.
   -Васенька, я же пошутила. Я и папа тебя очень любим, ты наш самый родной. Не плачь, попей молочка и ложись спать.
   Васька всегда на ночь выпивал чашку тёплого молока. Родители ему внушили, что если перед тем, как лечь, выпить молока, то не приснится никакой страшный сон. Васька в это верил, и залпом выпив чашку молока, пулей летел в кровать, и засыпал на лету, не коснувшись головой подушки. Но сейчас малыш вырвался из рук матери, встал посреди кухни и сквозь слёзы сказал:
   -Вырасту большой, стану лётчиком, сброшу на вас бомбу! Всех убью! Раз я не ваш сын, то сброшу бомбу!
   Васька побежал в кровать, закутался в одеяло с головой, продолжая всхлипывать и рисовать картину бомбёжки родительского дома. С тем и заснул.
   Наутро Васька проснулся в хорошем настроении, с аппетитом позавтракал кашей и блинами, стал заниматься своими детскими делами, но слова матери вдруг всплыли у него в мозгу и настроение ухудшилось. Васька уселся на свой трёхколёсный велосипед и заработал ногами. Сделал круг по двору, затем выехал за ворота и поехал по улице в сторону слободки.
   Акмолинск тогда был небольшим областным центром Казахстана, почти сплошь одноэтажным. Правда, был русский драматический театр хорошей дореволюционной архитектуры, двухэтажный, с башенкой. И недалеко в таком же купеческом доме располагаюсь аптека. Не было ни одной заасфальтированной улицы - всё
 глина да песок. Это уже через два года, в 54 началось освоение целины и жизнь в городе и на селе забурлила, появились две асфальтовые улицы. Асфальт укладывали сосланные с Кавказа ингуши. Работали они по пояс голыми, в широкополых белых войлочных шляпах - раскидывали лопатами горячий дымящийся асфальт, потом укатывали его ручными тяжёлыми катками. Но после работы ингуши одевали белые чесучовые френчи сталинского покроя, тёмно-синие галифе и хромовые сапоги, ходили небыстро и очень важно. Создавалось впечатление, что все они сплошь большие начальники. Мама Васьки, да и родители других детей пугали малышей ингушами, говорили, что у всех них имеются большие кинжалы, все они повыходили из тюрем, и могут легко зарезать любого, особенно ребёнка. И этими страшилками легко загоняли вечером детей по домам. Но вернёмся к Ваське. Так вот, малыш пылил на своём детском велосипеде по одной из главных улиц города, шедшей параллельно руслу Ишима. По дороге изредка попадались попутные и встречные телеги, поднимавшие тучи пыли. Машин практически не было. Лошади шли неторопливо, помахивая хвостами, отгоняя мух, и сыпали на дорогу свои зелёно-коричневые яблоки, источавшие резкий, но не такой уж и отвратительный запах. Васька ехал мимо Горелого магазина (это Васька позже узнал, что магазин прозвали горелым), мимо моста через реку, мимо стадиона, огороженного коричневым дощатым забором. Пересёк рельсы железнодорожной ветки, служившей в Акмолинске неким подобием трамвая - паровоз с двумя вагонами ходил через весь город с несколькими остановками до строящегося завода Сельмаш и дальше до элеватора. Рельсы выступали над дорогой на всю свою высоту, но на пересечении с улицей был сделан деревянный прочный помост, уравнивающий высоту рельсов и проезжей части. Далее Васька проехал мимо дощатых кривых бараков, складских пакгаузов, глинобитных казахских домиков с плоскими крышами, и очутился в слободке, где до недавнего времени жил. Слободка состояла из бараков и каких-то холобуд, напоминающих большие собачьи конуры. Здесь соседкой жила Фая, одинокая молодая ингушка, очень добрая и весёлая. К ней-то, слезши с велосипеда, Васька и отворил дверь. Он устал, около часа крутил педали, хотел пить и есть. Фая, увидев неожиданного визитёра, округлила глаза.
   -Вася! Ты один? Откуда ты взялся?
   -Приехал на велосипеде. Хочу пить.
   -А мама знает, куда ты поехал? - Фая налила из графина полстакана воды и подала Ваське, который тут же его осушил.
   -Нет, я никому не сказал, сам приехал.
   -Кушать хочешь? Тогда на тебе хлеба, съешь и я тебя отведу к тёте Марте, то есть, к маме. Она беспокоится, уже, наверно, всю округу на ноги подняла. Давай пошли, хлеб доешь по дороге.
   Фая обулась, взяла Ваську за руку, другой рукой на дворе подхватила велосипед и они пустились в обратный путь. Не на велосипеде Фая с Васькой двигались быстрее, тем более, что полдороги Васька просидел у Фаи на руках, и через полчаса они оказались дома. Мать, ошалевшая от неизвестности, сообщила, что с Антошкой на руках оббегала всех соседей, все прилегающие дворы, позвонила на работу отцу, который тоже прибежал искать Ваську и сейчас где-то бегает. Фая рассказала, как Васька к ней заявился, попрощалась, сославшись на занятость, и ушла, с удивлением и сожалением поглядев на малыша.
   Мать стала причитать и расспрашивать сына, как он доехал до Фаи, удивляться, как он не попал под машину или под паровоз, как он так далеко заехал на своём трёхколеске. Пообещала, что отец задаст ему трёпку, когда вернётся. Вскоре пришёл отец и с руганью стал пребольно хлестать Ваську ремнём. Васька стал орать, и мать остановила отца.
   -Хватит, Ефим, он больше так не будет. Не будешь, Васенька?
   Васька сквозь слёзы ответил, что не будет. Поругав Ваську ещё какое-то время, отец успокоился, потом ушёл на работу. Мама с нескончаемыми причитаниями накормила Ваську супом с фрикадельками, дала стакан вкуснющего компота из сухофруктов. Обстановка разрядилась и мальчик лёг спать. Вечером пришёл с работы отец, принёс тушку курицы. Ещё немного постыдил Ваську и пообещал, что в случае повторения самовольной отлучки он накажет сына ещё сильнее, а может, сдаст его в детскую колонию для малолетних нарушителей. Васька сидел насупившись, молчал и думал - "ну и пусть отдаёт в колонию, раз я ему не сын". В душе поселилась какая-то бацилла непослушания, которая нередко в дальнейшей жизни заставляла совершать что-то вопреки логике и наперекор ожиданиям окружающих. Мать кормила грудью Антошку. Отец сказал, что приготовит фаршированную гречневой кашей курицу. Он стал возиться с разделкой птицы. Затем присел на корточки возле напольной тумбочки, что-то там ища. Чуть в стороне на столе лежала толстая деревянная скалка. Васька подошёл, взял скалку двумя руками, заступил за спину отца, и со всего маху треснул тяжёлой деревяхой отца по спине. Удар получился увесистым. Отец охнул, поднялся на ноги, посмотрел на Ваську.
   -Ты что, убить меня захотел?
   Васька молчал, по-прежнему держа скалку двумя руками. Отец с усилием забрал у сына эту палицу. Спросил у матери:"Ты видела?" Мать испуганно кивнула головой. Больше отец Ваське ничего не сказал.
   Шло время, Васька рос, как росли и его братья - старший и младший.Обида забылась, перекрываемая новыми неурядицами и неприятностями, которых,ох!хватало в Васькой не совсем безоблачной жизни. Но шрам от первой большой обиды остался на сердце навсегда. И сейчас, вспоминая с любовью и грустью давно ушедших родителей, думаю: а что бы было с Васькой, с его судьбой, не пошути мама в его далёком детстве столь необдуманно и опрометчиво?