Песнь Химауры и Осени - отрывок 2

     И город не провалился непонятно куда. Просто страх сковал чело Архимага. Его волосы трепал ветер, и они золотом горели на фоне цвета лавового неба. Это напоминало следующее: Солнце стало Красным Гигантом, заслонило собою все небо и бурлило, как молоко в кастрюле. И до какого времени все это продлится – непонятно. Стихии просто взбесились. Потому как опять нарушен баланс Добра и Зла. На этот раз Зло побеждало. Но потом довольно виртуозно шарахнет по нему Добро, которое в этих краях безжалостно изуродовали и растоптали.
     Настало время расплаты. Гвелд шел по улице Мира, в то утро глотая слезы отчаяния. Особенно он зарыдал, когда подошел в ЗАГСу, к сердцу, которое выглядело, как дерево, и было увешано замками с именами новобрачных. Он просто рухнул рядом с этим барахлом и сорвался… Закрыв лицо руками, он просидел так час, два, три… Вспоминая о том, как точно так же плакала Тиль, видя этот постылый ЗАГС. И Энрике в тот день просто клялся и божился, что женится на возлюбленной. Клялся про себя, втайне желая девушку, страдая от этого. А уж потом, в ресторане сначала, а потом и в парке, а дальше на пикнике, оторвался по - полной. Не было страшно, - даже если бы Ирина и забеременела, то разобрался с этим – в ЗАГС. Не потому вовсе что поэтому, чтобы у ребенка был папа, - а просто по любви. Не более. Даже если бы Тиль детей не хотела, - то он и не давил бы. А принял выбор возлюбленной.
     Теперь ни ЗАГСа возле гостиницы «Тайга», ни свадьбы нормальной, ни счастья и радости. А только одно ГОРЕ и слезы бесконечные. И ревность, сжигающая душу. Которая не давала покоя ни днем, ни ночью…
     Подбивая кулаком сердечки с именами, Гвелд казнил себя за то, что сделал. А небо глядело на него кипящим алым заревом. Энрике, прорыдавшись как следует, просто пошел в этот ЗАГС, - через разбитое окно, по осколкам, ничуть не боясь даже пораниться. Оглядел помещение и тяжело вздохнул. Мда… Ничего не осталось хорошего здесь, действительно. Прошелся. Представил, думая, как бы стоял с Тиль в день свадьбы здесь, как держал бы ее за руку, чувствуя легкую дрожь в груди, как, смотря в эти большие глаза, надевал бы обручальное кольцо. Как после бы целовал эти сладкие губы. И был бы пьян от вечного счастья обладания своей Единственной.
     Ведь теперь нет и в помине ни той Губернии, где два века назад жил жестокий барин, нет дикого, необузданного народа, которому ничего не обьяснить, который замолился до крайней степени и не был способен соображать. Двести лет назад люд жил другими установками и религией, и потому не принимал НИКОГО и НИЧЕГО нового и незнакомого для себя. Он настолько боялся другой жизни и прочего, что это порой аж доходило до истерии. Это надоедало. Видеть фанатиков, все эти церкви, попов со святой водой, безграмотный люд, ну или даже тех, кого получилось уложить в том трактире, когда мужики жестоко над Энрике пошутили – мол иди трахай русалку… С быдла того времени нечего оказалось взять. И пришлось устрашением заткнуть таких. Получилось. Но сия любовь к девушке кончилась катастрофой – она родила от Энрике мертвых детей, да и покончила с собой, - уже беременная. То ли вторым, то ли третьим забеременела – Гвелд уже и не помнил. Но потом он ушел очень надолго после смерти любимой в разбой и творил разное и гадкое, не жалея никого и ничего. Вот и теперь, страна скатилась в религию, как и в те времена. Противно стало на душе с такого факта. Как был народ дремуч, таким и остался. Вот она, великая русская душа. Тьфу!
     И также нет и того тела, коя умерла, и имени, коим именовалась в прошлом Тиль, и теперь нет также одичалости в характере и исчез фанатизм. Все исчезло с тем временем, сгнило в земле, сгорело в революции. Навсегда. Теперь есть другая реальность, в которой можно спокойно жить и радоваться. Но только НЕ В ЭТОМ городе. Полумрак зала ЗАГСа хранил пыль, осколки, следы когтей, осенние листья, холод, следы лап на полу – кошек, собак, птиц, ящериц. Хорошо, что тут анаконда не завелась, а то бы было похуже. Они ведь умеют забраться на дерево, и оттуда сделать бросок. Предварительно карауля жертву, а потом, схватив добычу, сжимать ее кольцами, ломая кости и заглатывая. Так что лучше пусть Мегалании живут в Братске, а то если бы оказались вместо них анаконды – город не то что не вышло бы эвакуировать – было бы ой как плохо…
     Глыба аметиста давно приковала взгляд Архимага. Довольно большие кристаллы ему понравились. Красивые, с узорами… Долгие годы эта красота служила интерьером этого заведения для бракосочетаний. Рядом красовался на столике и хрусталь с теми же кристаллами. На нем уже скопился толстый слой пыли. И при этом возникали довольно интересные мысли: если аметист защищает человека, - к примеру, от пьянства, - то какого фига вообще тогда влюбленные парочки после свадеб не бросают в большинстве беспробудно пить?! Разводы в Братске в основном происходили из – за пьянства и измен. Наверное, хозяева этого покинутого всеми дворца бракосочетаний надеялись, что драгоценный камень остановит этот бедлам и все наладится. Но увы, - гены пальцем не раздавишь. Как и не вытравишь из них выбросы тех же заводов. Красивые глыбы давно тут стоят – еще со времен девяностых.
     Даже маленькая Тиль на них заглядывалась. Так же, как и на свадебные платья рядом висящие… Мечтая о таком же. Плача, видя невест на улицах, и чувствуя: в этом городе ей ТАКОЕ не светит счастье. В общем, так и случилось. И еще в детстве, когда маленькая шестилетняя девочка пыталась потрогать фату или же платье, мать произнесла: «Вот когда вырастешь, - будет у тебя жених. Придешь сюда, в белом платье, вы поцелуетесь, и на руке появится золотое колечко»… После дочка принялась тыкать пальцем в фату и просить ее купить. Мать покупает то, что девочка просит, а дома фата Ириной примеряется, что категорически нельзя делать!!! И после из нее шьется юбка.
     Прошли годы, и после десяти разочарований в отношениях, наконец – то появляется на горизонте Гвелд… Выбранный Богами для Ирины. И теперь все, примета о примерке фаты и невозможности замужества после такого скатилась в ноль. Перед мощью Судьбы и Архимага.
     Под ветром и под алым, страшным небом, качались уцелевшие и ржавые замки – сердечки. Вот он, мир сталкеров, диггеров, и других жителей Постапокалипсиса и его последствий. Сколько дней пробудет небо в цвете лавы и крови, - неизвестно. И сколько еще продлится состояние непонятно какое, - от ТАКОЙ мощи энергоудара. Троп как Светлых больше не существует. Остался Мир мечтаний, и кошмаров, которые сбываются. Нон – стоп начался. Старт в хрен пойми куда.
     И небо словно смеялось.
     Гвелд вспомнил, как он сюда пришел с двойником Тиль. И как ему стало стыдно в тот день перед своей возлюбленной. Он мечтал сбежать с той свадьбы, сорвать то злополучное кольцо с пальца… Но не получилось. Слишком была сильна та боль – потери. По полу и по всему помещению шныряли мелкие ящерицы. Известно кто это был. Гвелду уже стало все равно, что и почему. Он вышел из разгромленного изнутри здания и сел на ближайший поваленный монстрами столб. Ящерица тут же осторожно подбежала к нему, принюхалась, - совсем маленькая, - с игуану размером небольшую еще, - пощупала язычком куртку, а потом и свитер, взобравшись на колени. Нет, она вовсе не собиралась нападать. Просто здесь, на территории, появился ЧУЖАК. Его нужно изучить: не опасен ли. Гвелд стер кулаком слезу с глаз и спокойно посмотрел на рептилию. Улыбнулся. Достал сигареты и закурил. Хотя, маленькая Мегалания рассматривала его как потенциальную добычу. Но от Энрике шла такая силища, кою монстрам было не одолеть, и рептилия испуганно и с шипением попятилась, роняя с зубов ядовитую слюну.
     - Вы все думаете, что я дурак, да? Я убивал этих ящеров сотнями! И от этих избавлюсь, если надо будет, мегалашки. Лучше уж так, город без людей с Мегаланиями, чем Братск сопьется и сколется. Но ящеров со временем станет ОЧЕНЬ многовато. И одному Энрике с ним не справиться. – Он скинул с колен монстра и решительно шагнул к нему. Тварь отпрыгнула на метр, пытаясь убежать. Но тут же вокруг сына Торстейна появилось еще ящерок двадцать. – Ну что ж… Они неисправимы… - вздохнул Архимаг, и ударил по стае магией. Не напрасно. И пошел дальше. За его спиной остались черные, обугленные скелеты тварей. Некоторые спеклись так, словно по ним прошлись напалмом. Катана была дома. Архимаг давно ходил так, налегке почти. А громадные порождения Химауры боялись его, как огня.

     … Ветер прошелестел по пожухлой и сухой траве, которая больше не подавала признаков жизни. Не стало бабочек на Тропах, они или улетели, или отжили свой земной срок. Либо попрятались тут же, в коре деревьев, заползли под камни, дожидаясь следующего года. Не было больше благодати здесь, хотя все так же шумели деревья – сосны, березы, ели… Но исчезло ЖИВОЕ тепло, осталась лишь Пустота. Не более. Сухая, мертвая, повисшая в воздухе под открытым небом.
     Рельсы – Тропы кое – где были видны глазами. Но то, что с ними стало, повергло Архимага в шок. Они выглядели так, словно их только что вытащили из горна. Сияющие ярко – оранжевым огнем, пульсирующие внутри, Тропы умирали в агонии. Такими же они были и в воде Водохранилища. Цвета раскаленного железа.
     И при этом от них вовсе не шел жар. До рельс можно было дотронуться даже. Током не ударит, да и не рассыплется. Кроме Энрике, в таких местах больше никого не было. Один он ходил в эти заповедные дали, когда хотелось просто орать от горя.
     - Вот и рухнула защита… - тяжело вздохнул Олег Аренский, опустив голову. Он бросил рюкзак на потрескавшуюся землю, где недавно еще бегали туда – сюда муравьи, черные и крупные, сновали по своим дорогам, строя огромные муравейники. Кажется, еще немного, – и монстр с неба и за них возьмется. И вот тогда все, хана окончательная придет. Но почему – то такого бардака с насекомыми не происходит. Они еще сохраняют свой первозданный вид.
     Гвелд обхватил голову руками, сел на рюкзак и горько заплакал. Из всего Светлого и доброго в Братске – он ОДИН остался. Только ЕГО не могла пробить Химаура, чтобы раз и навсегда уничтожить. Она смогла сделать одно в отношении Энрике – расшатать нервы Архимага до предела. Причем до такого, что он едва с ума не сошел. Даже религиозные фанатики его ТАК не доводили, как этот проклятый город. И иногда Гвелду хотелось, чтобы Братск поскорее был уничтожен. Как сейчас, в это трагическое утро. Когда небо раскалено над головой.
     - Да пускай тут хоть все утонет к хренам! – вскричал Архимаг, продолжая рыдать. Рядышком с ним сияли раскаленные рельсы. Но что сказать об этом… он просто наблюдал за этой страшной агонией, и ждал, когда следом прилетит волна страшного цунами. Которая снесет все. Но волн с Водохранилища так и не было. Видимо, еще не время. Поднялся сильный ветер. Он пронизывал насквозь, до костей, также пригибая сухую, старую, пожухлую траву к земле.
     Впечатление пейзаж производил сильный. И если бы не та роковая Резня – жили бы все своими жизнями, не тужили. И вовсе неважно, кто что творит, - Добро или Зло. Просто живет. Не более того. Не нужно в некоторых вещах перегибать палку. И все будет в порядке. Правда, остался только Илльо. И то черно – белый, как непонятно что. Спит под бывшим поселком Чекановский и Александр – Хамелеон. Обреченный на гибель, если Плотину все – таки прорвет. И заснут также те самые Тропы. Навеки. Станут простым ржавым железом, которого по стране навалом. А может, и останутся…
     Закурив после того, как стих ветер, Гвелд прикоснулся рукой к рельсам. Жара не было вовсе. А была агония. Агония Света. Потом к вечеру Тропы просто побелели, и все… Небо не очищалось от красноты вовсе.
     - Вот это и называется Ад на Земле… - прошептал несчастный, сплюнув на землю. – Лучше бы этот трэшак закончился в моей жизни… Гори все адским пламенем! Любовь, возрожденная в Аду… и где она вообще?! Украдена непонятно кем, и с ней спит непонятно кто. Ну почему, почему, почему, блин, в моей голове всплывают сцены секса ее с ним?! Почему он, а не я?! Да, моя жена в изоляторе, под строжайшим надзором. А толку ноль. Я по – прежнему ОДИН. А прощелыга Илльо жив до сих пор. И он даже женился в этом прокуренном Химаурой городе, не то, что я…
     Здесь Энрике соврал сам себе: он также был женат – пока что официально. На законченной сумасшедшей. Нет, чтобы аннулировали этот постылый брак, поскорее, дав спокойно жить! У этой семьи не было никакого будущего. А лишь одни мучения. Гвелд бы разошелся, убив и дочь, и супругу. Да рука не поднялась, а зря. Ну выгнали бы с начальства, и что дальше? А ничего, жизнь на этом не заканчивается. Но нет, собственная гордость не позволила! Ради кресла и двух психопатов. Что Архимаг и делал – сорвал себе нервы, по – полной.
     Прокурившись по – полной, Энрике принял таблетку снотворного, и, улегшись на плед, который достал из рюкзака, вырубился. Это было нервное истощение, прямое. Проще было неделю просталкерить здесь, чем в диком городе. Гвелду снилась собственная инициация, только она была неясно где. Он словно во сне, в новом виде, принял новую жизнь, которая счастливая. Где нет ни Химауры, ни ящеров, ни Илльо, - а есть спокойная семья с Тиль. Где у них несколько прекрасных детей с золотыми и темно – русыми волосами. Сыновья. Дочерей нет. Не вписываются девочки в эту семью. Не нужно женского пола. Где все очень нестандартно – слишком счастливо живут. Мальчишки – просто копия отца, причем полная, - лишь у некоторых волосы темные, как материнские, но также вьются в локоны, как и у Энрике. Солидно выглядели парни с такой темной шевелюрой. Их оказалось семеро. Сыновей. И Тиль была вдобавок беременна – восьмым. Она подошла к Гвелду и прижалась к нему. Заплакав. Жалобно, с надрывом.
     Напрасно Энрике целовал ее руки, напрасно обнимал и гладил, - женщина горько рыдала. Не говоря, почему. Дети также окружили пару. И небо стало темнеть… Это был типичный нервный срыв. Гвелд лежал под огненным небом и спал. Волосы его растрепались по листве и траве. И среди такого хаоса с рельсами было гораздо лучше, чем в квартире.
     Настала ночь, - на удивление, она была теплая. И можно спать, не боясь замерзнуть. Жить во сне, в своем Мире, который существует в пределах физической досягаемости. Можно спать так веками, наслаждаясь блаженством. Состояние депрессии порой выдает такие видения во сне. Когда все в жизни просто идеально. Потому как организм, отдавая последние силы в результате нервных срывов, отключается напрочь. На следующий день можно либо не понимать, что происходило вчера, либо улыбаться. Или продолжать далее лезть на стены от страха перед будущим. Можно наглотаться таблеток, чтобы все раз и навсегда закончилось. Но это в случае с Гвелдом невозможно. Никакие таблетки не отправят его к праотцам, к Одину. Он бессмертен. И потому, пока сам себя, за волосы, не вытащит из сего дерьма, - ничего не поменяется. И нужно будет также завязывать с алкоголем. Он не решит проблемы выпивающего. Спасение утопающих в этом случае, - дело самих утопающих.
     Раздался гром в небе, и настала так называемая белая ночь - с отсветом оранжевого. И на следующее утро, в районе Троп, сосны окрасились полностью в рыжий цвет. Здесь хлорофилл в иглах высосан Химаурой. И под сильным ветром это великолепие раскачивалось рыжей шевелюрой. Как после лесного пожара, и даже хуже, - как от химического удара пестицидами или еще какой отравой. В некоторых местах трава полностью выгорела, превратившись в черные пучки пожарища, или в пепел.
     Выглядел этот пейзаж страшновато. А может, и правда огонь прошелся по этим местам. Энрике спокойно спал, а потом раскинул палатку зеленого цвета, и ему было благодатно в этом пропитанном ужасами месте. Где больше даже насекомые не поселятся.
     Вот молния ударила один раз в землю, вот еще раз и раз, и вдоль леса, далеко в полях, пополз огонек. К счастью, он так и не смог разгореться в пожарище, остановившись на своей границе. Дождя так и не было. Последний раз он лил неделю назад. Монстры от него заползли в свои норы. И пока не вылезали. И не было теперь ни дождей, ни пищи им. Не стало ничего, что бы помогло также успокоиться окончательно.
     И лишь огненная полоса, оголенные рельсы, и небо… Это давало какое – то странное утешение. Энрике так и не желал идти домой. Хоть до холодов. Потому как желаний и вовсе не осталось. Ни загаданных, ни интимных, ни детских, - НИКАКИХ. Осталось лишь полумертвое Водохранилище, рельсы и Безмолвие…
     Штабов Светлых и Темных, как говорилось выше, уже не было. Остался один Гвелд. Один в поле воин. Он дышал осенним воздухом, глубоко вдыхая его, чувствуя, как пахнет почва. Была ранняя осень две тысячи пятнадцатого года.
     - Тропы вы, Тропы, куда вы меня привели… В никуда. Искривили это пространство, дав сумасшедшую жену, - вместо того, чтобы вернуть мою драгоценную… И я сделал неправильный выбор. А теперь здесь даже бабочки – крапивницы не летают. Вот так, блин. Надо будет достать из невидимого Мира тушенку, воду и еще что – нибудь. А то так с ума сойти можно. Хорошо, что хоть секса не хочется, - после той долбаной свадьбы отшибло напрочь. Да пошел он на… этот интим. Проще нажраться, чем спать с той, которую люто ненавидишь и обманываешь. Только оттого, что любишь свою Волшебницу. Эту тему можно мусолить бесконечно. Просто потому, как за десять лет так и не утихла эта дикая, всепожирающая боль в сердце. Как ее оттуда вырвать, - даже не представляю! Я не собираюсь повторно себя инициировать, и проваливаться во Тьму. Делать больше нечего, вот честно.
     Тропы в темноте сияли раскаленным железом. Теперь они мигали и переливались то белым, то рыжим. А по небу, которое было черным, усыпанное звездами, летали метеоры. То красным мигнет, то белым, то друг напротив друга пролетают… А Энрике лежал под черным небосклоном, и слезы катились по его прекрасному лицу.
     Неостановимые, соленые… Хотелось действительно здесь поселиться. Мокрые от влаги ночной, волосы рассыпались по земле. Звезды сияли холодными точками и созвездиями, мигали то красным, то белым, то вообще попадались крупные. Иногда пролетали в горизонт метеоры…

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ