Спинку

Спинку
Случился у меня приступ острого желания оказаться на море. На даче за оградой я ходила по поляне и собирала ракушки (на самом деле сучки, чтобы сжечь), а соленый привкус так и прилип к губам, застрял в дырочке от пломбы, как малиновое зернышко - когда малиновое варенье в чае разболтаешь, выпьешь, обязательно одно там застрянет. И никак я не могла справиться с таким ясным ощущением моря в себе. Может, это слезы стоят – просятся наружу? Я на море в этом сезоне ну никак не попадаю.
Присела у костра на табуреточку, надо сжечь мусор, опилки, листву, ветки мелкие спиленного дерева – что осталось от пошедшего на дрова. Когда-то мы с детьми на этой поляне картошку пекли, как стемнеет. Детей в округе было много, все забавные, теперь повырастали, и нет никого, одни лилии расцвели. Я решила посидеть подольше и подумать.
Среда, соседей никого, можно и подымить. Но сосед вдруг явился. Серая Тойота - Димка Курносый - дом напротив. У них еще мальчик ненормальный, даун. Хорошо, что Димка один, если бы с пацаном и женой – такой крик поднимается, хоть на реку беги купайся. Димка Курносый – пожарный или пожарник, не знаю, как правильно, сижу и думаю, как же так, вот я какая неграмотная, не знаю кто такой Димка. А он вообще ничего, веселый парень, видный, надо же, не повезло с ребенком.
Торчу я на поляне, веточки шурую, на солнышко заходящее щурюсь – плечи загорели, ноги загорели – красота. Вот, думаю (так, чисто умозрительно), у кого бы мне денег занять, чтоб на море дернуть – у родителей стыдно, у приятелей нету никогда.
Димка Курносый машину как ему надо было у забора пристроил, мне подмигнул и в огород свой потрясся. Поливать, наверное. Что-то там у него на участке сразу закрутилось, застучало. Слышу, сопит. Да, давно мы друг другу глазки едим. У него глазки над курносым носом как две серые пуговицы у плюшевого медведя – так пальчиком и хочется потыкать, поковырять, проверить, из чего сделаны. А как солнце сядет – так провести, погладить – на глянец опробовать, лизнуть. Я даже язык высунула. Соль. Димке, ему, наверное, когда с ребенком такие траблы, дома уже не до баловства. А мой загар сосед из-за забора наблюдать любит – это мы с ним оба давно знаем.
И вот что-то там хозяйственное у Димки происходит – ведра гремят, еще что-то. Я сижу. Его баня окошком крохотным косоглазым на мой костерок, на поляну и на березу на поляне выходит.
Окно, гляжу, запотело. Может, в городе, воды горячей нет, или просто помыться захотелось человеку, и правда, отчего ж в конце дня не помыться?
Я за ветками еще сходила, иду, спотыкаюсь, на море охота, ну, не могу, солоно мне. Интересно, что там у Димки в бане? Свет тусклый горит, вода льется, ясное дело. Голый Димка, вот что.
И пошла я потихоньку под березу – там залежи столетние веток – сухой шиповник или жимолость горят – боже мой – конец света.  Набрала я веток. Разгибаюсь – в банном окне вот она – рожа Димкина – красная, мыльная, довольная. Щеки горят, волосы торчат. Рукой мне машет и показывает, используя, значит, язык жестов - спинку, мол, потри, иди давай сюда. А я с охапкой хвороста вдруг чувствую под ногами у березы шурудится кто-то. Известное дело кто - еж - в старых листьях. Он всегда на закате по одной и той же дороге мимо нашей дачи по поляне на промысел ходит – будешь стоять – он тебя обогнет, фыркнет и дальше траву нюхать. Самец, здоровенный, с понятиями, иголок одних вон сколько отрастил – брутальный такой ежина. И вот теперь еж лежит на листьях на спинке и потихоньку так, со знанием дела, аккуратненько туда-сюда катается. Может, лежанку себе собирает. Лапы с пятками кверху задрал, носом поводит и глазками своими черными внимательно и строго на меня смотрит - не стою ли я на самых нужных ему листьях? И спинкой-спинкой  раз-раз, раз-раз – оприходывает пространство под березой, значит. Насаживает что надо деловито.
Димка в окне убивается, знаки приглашающие делает – упарился, уже, кажется, весь запас невербального общения исчерпал.
А мне вдруг с этим хворостом и морем в голове так смешно стало – из-за ежа, конечно, никогда я такого еще не видела, чтобы еж катался – и давай смеяться. Хворост бросила, за березу держусь.
Димкин, смотрю, курносый нос побелел – подумал, видно, что над ним смеюсь. Да я нет, я очень даже не против была спинку ему потереть, давно хотелось. И особенно мне он потер чтобы. Так тут еж этот. Пнула я хворост и к калитке, только баня уже все, кончилась – дверь, слышу, хлопнула, и пошлепал обернутый в полотенце снулый Димка к дому – сердито так пошлепал в китайских резиновых тапочках.
Я подумала немного, постояла, помялась у забора, полирнула рукавом Тойотино зеркало, и обратно на табуреточку приткнулась – о море мечтать. Димка – он хоть и веселый курносый пожарный пожарник, а два раза просить не станет. Дерганный – из-за ребенка или сам по себе, кто его знает.
Вот так и обломился мне закатный соседский поцелуй ниже пояса. И денег на море нет.
Костер горит. Темнеет. Пить охота. Я пока за чаем ходила, Димка Тойоту свою с отполированным зеркалом, серую как небо, завел и ходу. Даже не посмотрел – шея красная, волосы мокрые, злые, за ушами - особенно. Я вздохнула, на окно темное банное запотевшее поглядела печально.
Чай пью, соль глотаю. Печеньку ежу под березу кинула. Он, весь в листьях, как ведьма кособокая, довольный, печеньку заточил меньше чем за минуту, фыркнул и дальше себе почесал – по следам неопубликованных писем, как говорила когда-то в студенчестве моя квартирная хозяйка баба Люба. Привычным, значит, маршрутом.
Ну, хоть у кого-то жизнь удалась.