Хрусталь

На подоконнике, вытянув запакованную в гипсовую лангету ногу во всю длину окна, сидел юноша неземной красоты. Он был очень худым, но плечи его были так широки, что для того, чтобы пройти в дверной проём, ему нужно было повернуться боком. Красавчик был значительно старше многих в Руинах и на подбородке его уже поблёскивал золотистый иней щетины. Наверное, он был ровесником Счастливчика.  Волосы его золотились как колосья пшеницы и спускались аж до худых широких плеч. Они не были кудрявыми, но концы их сворачивались в причудливые спирали, такие обычно рисуешь на бумаге, когда расписывая ручку.
Прекрасный незнакомец подкручивал колки гитары длинными и гибкими, как щупальца осьминога пальцами. Его движения были легки и осторожны, его взгляд был пуст и отрешён.
- ЗдорОво, Хрусталь! – смуглый и совершенно лысый парень, быстрый, как ртуть, занёс ладонь, чтобы хлопнуть музыканта по плечу, но остановился за несколько сантиметров до хрустальных плеч и заливисто расхохотался, обнажив щербатые зубцы улыбки.
Хрусталь вздрогнул, не сказал ничего, но пустота его глаз наполнилась немой ненавистью.
Ртутный парень заткнулся, словно в рот его кто-то вставил незримое яблоко, и спешно удалился.
Хрусталь был неземной красоты, но глаза у него были страшные: голубые, как горные ручьи, казалось, если выключить свет, они засветятся, а зрачки – чёрные дыры. Вокруг чёрных дыр зрачков белели нереальные космические звёзды. Казалось, в этих небесах со звёздами и чернеющими провалами, таилась злость и ненависть всего нашего мира.
Закончив настройку, Хрустал стал сжимать и разжимать щупальца своей правой руки, он повращал в суставе большой палец и болезненно сморщился. Тогда я понял, что ошибся на счёт его глаз, потому что на самом деле это были зеркала, из злых они мгновенно сделались жалкими, больными и каким-то совершенно псиными.
Я понял, что этого человека можно не бояться, но лучше всё такие не трогать. Зная, что забыл всё на свете, попытался заговорить с парнем, как ни в чём не бывало, но звёздчатые ручьи с чёрными дырами оказались ещё умнее и проницательнее чем казались, прервав меня на полуслове.
- Чем занят, Хрусталь? – я осторожно присел на подоконник с ним, стараясь не касаться этого человека.
- Вновь собираю себя по осколкам – Хрусталь тяжело вздохнул, сняли гипс с этого пальца – он показал поближе причину своих страданий, пытаюсь снова начать играть как раньше, пока выходит плохо, не видать вам хрустальных песен в ближайшее время!
Хрусталь взглянул мне в глаза: - Ты зря прикидываешься, Счастливчик, хоть и делаешь это весьма умело. Птицы уже разнесли слух о том, что тебя перекормили таблетками и ты забыл не только всё что натворил, но и собственное имя! Знаешь, тебе мало кто верит, а я верю, но о том, что ты сделал пусть тебя кто-то другой расскажет, не я. А так, спрашивай, что душе угодно.
- Почему ты хрусталь?
- Ты что, все Руины намерен просить рассказать тебе Историю?
Счастливчик неловко промолчал, потому что так и было.
- Ну, гнездись поудобнее, слушай!
Счастливчик отодвинул в сторону костыль Хрусталя, забрался на подоконник с ногами и положил колени на подбородок. Пока хрусталь, своим звенящим и чуть-чуть надтреснутым голосом под неловкие переборы струн рассказывал свою Историю, Счастливчик рассматривал гипсовую лангету, всю исписанную пожеланиями, стихами, изрисованную странными картинками. Ему тоже хотелось оставить след на белизне гипса.
Хрусталём я был с рождения, вернее, стал ещё до него. Я мог бы стать не Хрусталём, а Цветком, но судьба распорядилась иначе. Во всём виноват мой отец. Когда я был бутоном и рос в животе матери, он разбил ей сердце. Вместе с том, как разбилось её сердце, разбился и я. В тот миг уже стало понятно, что я родом не от ума, а от сердца, а сердце у мамы хрупкое, и я поэтому такой же хрупкий, хрустальный. Журавли говорят, что на меня обиделся кальций, всё пичкают творогом и капают на ладонь что-то, пахнущее анисом, чтобы мы с кальцием были дружнее, но, как видишь, не помогает мне ничего. Мне кажется, я весь провонял этим анисовым запахом, Тросточка шутит, что я абсент, предлагает меня поджечь.
Первые раз я разбился в первые же минуты жизни, когда рождался. Журавли в Доме Младенцев быстренько склеили меня, и сказали, что я совершенно нормальный, что это они виноваты. А потом я всё разбивался и разбивался, меня всё латали и латали, клеили и клеили… Журавли даже боялись, что я облысею от того, как часто мои бедные косточки просвечивают на плёнку. От того, что я разбивался, мамино сердце не становилось крепче, и в какой-то момент стало плохо не только сердцу, но и уму. Мама так часто лила из глаз солёную воду, что недостаток её начала восполнять горькой водой. В какой-то раз, когда я опять сломался, Журавли позвали  Кречетов, которые носят звёзды на плечах, и чем их плечи звёзднее, тем более важная Птица этот Кречет. Они забрали меня у Мама и я попал в Руины. Пожалуй, на этом всё. А, хотя нет, я же самое главное забыл тебе показать, мой Фетиш!
- Фетиш? – Счастливчик непонимающе глядел на что-то маленькое и многогранное, висящее на лохматом шнурке и спрятанное под синей клеткой рубашки Хрусталя.
- Да ты и впрямь всё забыл! – в хрустальных звёздах глаз читалось удивлённое разочарование. Фетиш - это, что тебя защищает, что-то, что всегда будет с тобой, хранит в себе Историю и Имя. То, с чем не страшно умирать. Я свой Фетиш ещё дома нашёл, с люстры сорвал. Упал тогда вместе с люстрой, переломался весь. Год с кровати не мог встать, ходить пришлось заново учиться, а потом после этого я ещё пять лет кашлял, вот такая вот у меня хрустальная История!
Насколько было известно Счастливчику, никакого такого Фетиша у него не было. Может быть поэтому умирать было чертовски страшно?
С разрешения Хрусталя, с улыбкой вытащившего из-за уха синий фломастер, Счастливчик нарисовал на гипсе огромный и кривой вопросительный знак, да ещё вверх тормашками, как потом выяснилось.
Хрусталь звонко рассмеялся, глядя на художество, и отметил, что не смотря на то, что Счастливчик всё забыл, он ни капельки не изменился.
- А кто такая Тросточка?
- Ты не встретил её по дороге сюда? Странно, она ведь обещала быть рядом, почему всегда случается так? – чёрные дыры зрачков были одновременно разочарованы и раздосадованы. Помоги мне пожалуйста слезть с этого адского подоконника, спасибо! А где костыль? А вот он! Пойдём, Счастливчик, познакомишься вновь с моей Любовью. Я бы многое отдал за то, чтобы узнать её заново, вот как сильно я люблю Палочку!
- Ты же сказал, что его зовут Тросточка?
- Вообще, когда мы познакомились, она представилась мне Палкой, но разве можно так грубо называть такое дивное создание?
Кем бы ни был Хрусталь, он был очень мечтательным, и, кажется, вполне себе счастливым парнем. Счастливчику очень хотелось верить в то, что раньше они были с Хрусталём друзьями.