Сквозь архаизмы истории

Литературная публицистика


1. Художественное мышление как основа миропонимания

Особенно остро вопрос изучения национального характера перед российской интеллигенцией поднимался всегда в периоды крутых переломов отечественной истории. Писатели, историки, политики с отчаянным дерзновением время от времени предпринимали попытки понять, раскусить суть, вскрыть побудительные мотивы поступков загадочного великоросса, очертить для современников и потомков хотя бы бледные контуры будущего России. На переломе эпох стоим и мы, и не грех об этом нам порассуждать.

При чтении того или иного литературного произведения я как бы автоматически, подсознательно разделяю художественные достоинства его, идею произведения и связанное с ней мировоззрение автора.

Да, художественные достоинства произведения представляют собой как бы эстетическую составляющую его целостного восприятия. Эстетическая грань произведения — это категория, включающая в себя многообразный ансамбль звуков, мелодий, красок относительно легко улавливаемых, отчетливо различимых и видимых, как айсберг над водой. Подводная же его часть сокрыта, неочевидна. Ее не всегда просто увидеть, распознать, очертить ее контуры в своем воображении. Душа авторов, литературные образы, как проводники идей, культуры мысли — это и есть тот предмет, который меня в данный момент занимает.

Подводная часть айсберга несет в себе во многом неразгаданные тайны мировоззрений, авторских утопий и истинных порывов души. Я задумываюсь над логикой мышления нашей интеллигенции, иногда над логикой обычного маленького человека. И убеждаюсь в том, что они несут в своих мыслях не какие-то осколки человеческого разума, а как бы автономно выражают некий символический смысл стержня русской идеи.

 Не исключено, что в сельском жителе-бездельнике или в молчуне-работяге заложена искомая суть русского характера, его яркое и выпуклое отражение. И изучая его, нельзя пренебрегать этим очевидным фактом.

Однако судьба русского народа, по-моему, больше вяжется с понятиями интеллектуальными, и судьбу эту вершит государственная элита власти и интеллигенция. Ведь она, интеллигенция, непрерывно подпитывает власть своим богатейшим творческим потенциалом, своим специфическим национальным разумом с корневой и глубинной народной ментальностью.

Так как русская интеллигенция является эталоном образованности, непрерывно вращается вокруг власти, порой присутствует в ней и наряду с этим произрастает из народной глубинки, то только она и составляет фундамент этого государства. Она соединяет как бы два связующих звена властной пирамиды — ее вершину и основание. Только она наиболее выразительно отражает всю необъятную масштабность и контрастность русского характера, в полной мере несет этот тяжкий крест на себе.

Знаменитая тютчевская фраза гласит: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить. У ней особенная стать — в Россию можно только верить!» Вот здесь-то и заложен камень преткновения для попыток любого исследования, безбрежной и во многом парадоксальной души русской. Этой могучей крылатой фразой легко объясняются все неурядицы трудной, апокалиптической судьбы России.

Однако если отбросить поэтический пафос ее, то на поверхности останется суровый приговор русской интеллигенции. Вера во что угодно заменяет реальные дела ее, а мысль становится бедным пасынком, отринутым в дебри пустого безразличия. Искать воплощение реальных идей в жизнь — это не призвание русской интеллигенции в большинстве своем. Ее призвание — продолжать мучиться, искать все новые и новые иллюзии, веру, надежду, любовь и… успешно подменять потенциальное достоинство свое мыслить и делать непременным и опустошающим всякую мысль пустословием. Романтической особенностью склада души принадлежат свойства оторванности от земли, витание в облаках, нежелание опуститься на землю и страх перед тяжестью ее реалий.

В связи с вышеизложенным я постараюсь поразмышлять над, казалось, тривиальными вопросами, отличающимися в постановке своей стремлением к разумному осмыслению явлений и утверждений, на первый взгляд, запутанных и странных.

Например, почему один известный провинциальный поэт провозглашает в своей лирике всему миру алогичное открытие, что он стал умным, когда начал по жизни ходить дальним окольным путем? Почему один выдающийся современный киноактер и режиссер с большой буквы умиленно заявляет, что «жестокая правда без любви есть ложь»?! Почему в России нет ни одного человека, который бы не поклонялся А. С. Пушкину, хотя по идеологии восприятия жизни, взращенной на европейской философской мысли, культуре и в тяге своей к свободомыслию он в этом, скорее, чужд многим русским? В чем заключается логика подобных парадоксов?..

Известный барнаульский поэт Владимир Башунов опубликовал поэтическую книгу, и одним из самых показательных мировоззренческих достоинств этой книги критика выделяет такое четверостишье:
Пусть не легче, да привольней,
Пусть не ближе, да верней…
Выбираю путь окольный —
Слава Богу, стал умней!

Художественные достоинства его несомненны. Однако в данный момент важно мировоззрение, безусловно, чудесного поэта. Более того, соглашусь, что это его поэтическое перефразирование народной мудрости: «Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет».

Еще выдающийся русский историк Ключевский заявлял, что «великоросс больше осмотрителен, чем предусмотрителен, он задним умом крепок… Природа и судьба вели великоросса так, что приучили его выходить на другую дорогу окольными путями. …Он мыслит и действует, как ходит». В чем же заключается достоинство зрелого человека, если он долго блудит, набивает себе шишки, а потом ему кажется, что он стал намного умнее. Это скорее самоуспокоение, оправдание действий несмышленого дитяти, открывающего для себя мир с чистого листа. Ум взрослого же человека — это несколько другое измерение. Хотя можно и опять возразить — «век живи, век учись». Умнее, скорее, тот, кто и шишек меньше набивает, и короче ходит! Думаю, что способность человеческого ума не витиеватостью своей ценно, а все же рациональностью.

Или возьмем милое сердцу соотечественников высказывание: «Жестокая правда без любви есть ложь». То есть правда на Руси бывает разная?! Я-то по своей простоте душевной думал, что правда, она как истина — божественна, стационарна, неизменяема. На поверку оказывается, что в России она может быть не только с разными оттенками, но еще и ложью?! Стремление к словесной эквилибристике, к художественному эффекту порой неузнаваемо трансформирует логику, правду. И это, вероятно, наш удел. Человек царь и Бог — все ему подвластно. Твори правду и истину, если она удобна тебе и эффектна. Нет в мире ничего более священного, чем ложь во имя Царства Любви?! Чтобы возлюбить ближнего своего, надо лгать ему?! Или наоборот!.. Это же некий цинизм художественной мысли?

Один русский философ был точнее нашего выдающегося современника Михалкова. Он, не изобретая велосипеда, с горечью и прямо сказал: «Правда бывает, мучительна» — и сказанная даже во имя любви, она стоит ближе к истине, не чурается солоновато-горькой юдоли своей. Сладкой правда может быть как исключение из правил — ложь сладка всегда!

Из этих примеров можно сделать вывод. Этот сплав художественного понимания действительности и мировоззрения и есть дуализм восприятия мира великороссов. Для мировоззрения это слабость, для поэзии и художественного творчества — сила.

В случае с Пушкиным прослеживается все та же параллель — слушать мелодию поэтических муз, очаровываться ей, но не всегда понимать их смыслы. Плутать между двух берез — это нормальное состояние великоросса… Есть ли в России критики Пушкина? Точно скажу: нет. Любой русский свернет тебе шею за него.

Магическая красота его поэзии, неисчерпаемая глубина ее и таинственность этих глубин очаровывают русскую душу. Ведь она сама такова — душа-то русская! Красивая в своей первозданности, чуть ли не в первобытном своем обличии, загадочно-глубокая и непостижимая. «Там русский дух, там Русью пахнет!» — афоризм, пронизывающий красной нитью все творчество великого поэта. Да, Арина Родионовна, крепостная няня в семье Ганнибалов, заложила крепкую основу в развитии его экзистенциального восприятия мира. Но в развитии его душа была больна свободой, она как бы выше метафизической свободы. Она между двух огней, жгущих его всю жизнь, — свободы во Христе и свободы Разума. И по духу он певец всех Свобод — он универсален!

Да, Пушкин певец свободы, независимости личности и прогресса. Это не ново. Но далеко не все это осознают. Неудивительно, что полчища рьяных противников любого прогресса, ретроградов неистово клянутся в своей любви к Поэту всех времен. Их можно понять, так как он многогранен, и они находят свое упоение в музыкальной составляющей его дара. То же, что душа его принадлежит торжеству Света, свободе Разума, мало их занимает…

В своих примерах я намеренно использую людей творческих, но порой полярных по уровню восприятия жизни, идеологически отличных друг от друга. Условно от славянофила до либерала. Несмотря на их различия в мировоззрении, есть у них безусловное единство. Объединяет их творчество — они большие художники слова!

В американском фильме «Суррогатная мать» художник наставляет свою коллегу: «У тебя логика и разум доминируют в творчестве… В художественном произведении всякая логика должна отсутствовать». Безусловно, в художественном творчестве немаловажную роль играют такие составляющие, как фантазия, образность, таинственная загадочность, иррациональность и стихия чувств. Но если этот набор эмоциональных величин отвязывается от идеи произведения и от движения мысли автора, то произведение выглядит по крайней мере безумным.

Отталкиваясь от вышеизложенного, нельзя не признать, что безумие в нашей обыденной жизни и составляет стержень мироздания. Российская действительность — она как бы действует в фарватере творческого сознания. Наша действительность не может быть отдалена от преданий, сказаний, небылиц и даже сплетен. Мышление наше подчинено, похоже, законам творческого восприятия мира, а потому все мифологического происхождения вышеперечисленные эмоциональные категории управляют нами и подавляют в нашем сознании любые логические схемы.

2. Великие поиски русского пути

Либерально мыслящих людей в России, мягко говоря, не понимают или превратно толкуют. Но любят все Пушкина, Тургенева, Лескова, Бунина и др. Достоевский был суров к либералам. Они в его понимании были людьми пустыми, не имеющими своих убеждений, философии, а лишь слепо следующих образу жизни и идеям западной цивилизации. И если это оценивать с позиции таких релятивистских суждений, то напрашивается вывод: либерализм — инородный прыщ на чистом теле российской мысли…

Это мнение русского философа успешно проецируется и на прошлое, и на настоящее. У нас к мнению великих вождей трепетное отношение. А Достоевский  был и остается несомненным вождем не просто в русской литературе, а недосягаемым апостолом идеологии высоконравственной, небесной, но, к сожалению, неземной — идеалистической опять же.

Отчего же очередная оригинальная утопия так легко легла на почву русской романтической души? Не оттого ли, что почва была подготовлена всей историей своего формирования души на протяжении веков и с вожделением ожидала своих вдохновителей. Незримая русская ментальность и новая благая утопия — это идиллическое венчание алчущих друг друга явлений! Русская идея не приемлет либеральный рационализм, логическое мышление, но безбрежно много места уделяет противоречивой сути души, российскому дуализму.

Теория славянофильства утопична так же, как русская душа, устремленная как к религиозной, так и к языческой мифологии. Бесконечной широте души присущи аскетическое самоистязание и в то же время безбрежность желаний. Она восприимчива к различного рода утопиям, и в этом роковой трагизм ее. По тем же причинам в XX веке она сполна вкусила дьявольский плод уродливого «западного коммунизма», то есть атеистической утопии новой формации! А в конце века народ вновь вышел на стайерскую дистанцию в поисках новой утопии. Но все новое — это хорошо забытое старое.

Расхождение в принципиальных подходах к культурным традициям западной цивилизации, особенно естественное недоверие к многовековым корыстным устремлениям Запада по отношению к богатым ресурсам России создает прецедент метания общественной мысли и народной души в лихорадочном испуге меж двух цивилизаций.

Марксистская цивилизация успешно канула в Лету в России и во всем мире. Либеральная цивилизация чужда нашей душе своим индивидуализмом, рациональностью помыслов, подчинением духовной жизни внешним обстоятельствам — «отпадением от Бога».

И вот наша российская интеллигенция стала нащупывать тот третий путь, что витает в умах и сердцах русского мытаря второе столетие. Ему близки по духу общественные скрепы, положения о том, что «идеал народа есть Христос», что свобода, равенство и братство во Христе и составляет душевные чаяния народа, его тягу к социализму христианскому!

Его духовный вождь Достоевский отвергал саму природу парламентаризма, а основой государственного устройства утверждал самодержавие. Только через него можно было осуществить мечту о государстве — церкви!

Самодержавие современникам чуждо, но есть заменитель его — авторитаризм. И вот два взаимозаменяемых созвучия ассоциативно вылились в идею царствия коллективизма, равенства и братства — соборность! Так склонны именовать новые общественные отношения в идеале. Хотя следует отметить, что основоположник славянофильства Хомяков понятие соборности формулировал как органичное сочетание свободы и единства, в чем отлична православная церковь от католической и протестантской.

Сторонники социализмов, атеистического и христианского, смешали все в кучу, заблудились в достижении реальности целей, что и потребно русской душе. И блудят они окольными дорогами, и христианство, и его идею по своей сути забыли, а вместо него вооружились беспочвенным атеистическим цинизмом и откровенным национализмом.
Но даже если бы нашлась в современной России сила, способная претворить славянофильские идеи в реальную жизнь, что бы мы могли иметь в будущем? Думаю, что экономический результат славянофильства был бы аналогичным марксистско-ленинскому — убогая и нищая Россия.

Авторитарное устройство, как правило, противоречит принципам сочетания свободы и единства, так как является носителем подавления любых свобод. В свою очередь, это приводит к потере человеком индивидуальности, предприимчивости, деловых качеств, выхолащивает инициативу. Таким образом, облачив свободу в черную паранджу несвобод, сторонники самобытного пути развития страны мечтают выпестовать из идеи соборности расплывчатое и нищее лико народной покорности. Но есть и другая грань подобных иллюзий — агрессивность. Еще Сергей Булгаков отмечал, что «в мрачную эпоху бюрократического деспотизма славянофилы вымирают и заменяются черносотенными хулиганами, погромщиками, «исконно русскими» людьми».

В погоне за нравственным идеалом сторонники славянофильства забывают о важной составляющей человеческой жизни — экономической! А экономика и свобода связаны меж собой крепкими узами. Вести монашеский образ жизни, искать свою Голгофу — это в высшей степени похвально, но это удел глубоко и безропотно верующих.
 Государство исключительно по этим принципам жить не может. Внешние обстоятельства, не защищенные монастырем, заставляют в той или иной степени «отпадать от Бога», потому как законы Божии идеальные, благие, а экономические же законы неумолимые и часто просто жестокие по своей природе. Если неукоснительно следовать православным канонам бытия, то, несомненно, нужно отречься от жестких экономических законов, оберегать свою кристально чистую душу от всякой скверны. Но при этом и жить по-монашески, и ждать подачек от кормчего! Вот остов русской идеи, навязываемый нам славянофилами. Достоевский сокрушался и утверждал: «Что в том благосостоянии, которое достигается ценою неправды и сдирания кож?.. Да, конечно, можно проиграть временно, обеднеть на время, лишиться рынков, уменьшить производство, возвысить дороговизну. Но пусть зато останется здоров организм нации — нация, несомненно, более выиграет даже и материально…»

Итак, «религиозное нутро народа» направлено на поиск «соединения людей во Христе»! Этот созерцательный поиск ставится выше во сто крат деятельного — мечты и грезы о земном рае, о Царствии Небесном на земле! Мнение великого мыслителя показательно, ибо расчет на идеализацию человека, на духовное исправление всего народа в отдельно взятой стране мира — это и есть одна из стержневых посылов великой утопии.

Но если славянофилы и, в частности, наследник их идей Достоевский стремились к высшему духовному идеалу и к жестокосердной экономике боялись прикоснуться, то атеистические устремления коммунистов-ленинцев намного приземленнее и экономически последовательнее — экспроприировать и поделить. То есть прийти к духовному возрождению через вырождение традиций!.. Заменить Бога даже не на наместника, а на дьявола!.. Обе эти концепции «развития» страны несостоятельны по меркам самодостаточности человеческих интересов, по поиску вожделенной истины…

Стержневая основа любого цивилизованного государства лежит в области унификации идей, вдохновляющих народ на процветание, безбедное существование и, как ни парадоксально будет звучать, «неотпадением от Бога»…

Идеалистические теории славянофильства, «социализм механический, атеистический» — это утопии одного порядка, нарушающие единство двух животрепещущих начал: духовную свободу и свободу экономическую. В муках нищенства и бездействия «организм нации» здоровьем не прирастет. Все же дорогу осилит идущий… Ведь принципы истинного положения понятий не могут быть однобокими, не могут по предпочтениям заваливаться в одно из множества равновеликих русел. Не потому ли жизнь усеченная, ущербная и мученическая преследует нас? Потому что кривобокая истина не может быть корабельным вожом, лоцманом в безбрежном океане наших предрассудков?..

3. Рабство и свобода

Странной, на первый взгляд, выглядит закономерность в истории нашей страны, когда народ, в той или иной степени обретая свободу, вскоре захлебывается в ней и успешно теряет ее. Закономерность для России роковая и фатальная.
Романтические брожения мистического масонства времен Александра I привели страну к удушливой и реакционной политике Николая I. Освобождение народа от кандалов крепостного права Александра II привело к завинчиванию гаек самим императором-освободителем и к дальнейшему экономическому застою при сыне-миротворце. Экономические и политические реформы Николая II обернулись для страны революцией, а свобода буржуазной республики мгновенно утонула в потоках крови коммунистической диктатуры.

Свобода — это как маяк русской извечной мечты о счастье и справедливости, маяк, мерцающий в туманной предрассветной дали, зовущий, пленяющий своим загадочным озарением и таинством. Но как он обжигает и слепит наши романтические взоры и порывы при приближении к нему. Душа вылетает вон, прикасаясь к его осеняющей правде и, вволю порезвившись, разнузданная и раздрызганная беспечной вольницей с болезненным ужасом возвращается восвояси подальше от обжигающих страстей к покою и летаргическому сну.

Но стремление к покою всегда оборачивается для народа очередной разновидностью рабства. Крайние проявления рабства и свободы и определяют философию российского догматического мышления.
Эсхатологическая сущность и мессианское сознание — это неотъемлемые спутники российской души.

В эпохи великих смут, разорений и неустройств апокалиптическое сознание становится венцом народного бытия. Жизнь подчиняется крайним проявлениям упадочности, катастрофичности, ожиданием прихода конца света. Предтечей великих потрясений изыскивается Антихрист, и все народное негодование, все силы воспаленного народного самосознания выплескиваются на непримиримую борьбу с этим дьявольским мессией.

Когда же жизнь народная становится умиротворенной, тихой, полусонной, появляются пророки и видят в мессианстве великое предназначение нации. В этом элементе отводится роль России как носительницы и хранительницы истинного христианства — православия. Они себя считают, как и евреи, избранным народом, практически Богочеловеками. В атеистической России все это заменяется самобытно понимаемым патриотизмом. А величие державы всегда воздвигается на высокий постамент истории.
И все бы ничего, но не придается значению то, что страна Великая — это не факт, что экономически сильная, а Великая — это часто только географическое понятие, просто синоним слову «большая». Не придавать значения экономической основе государства по крайней мере безрассудно.

Непременные спутники жизни — величие и катастрофичность — на протяжении веков генетически диктовали русскому характеру потребность в полярном, профетическом восприятии действительности. Ореолы дуалистического мышления порождали тягу как к свободе, так и к рабству. К тому же к свободе неосознанной, к рабству безысходному, но добровольному.

В романе Лескова «Очарованный странник» есть показательный диалог (человека, который олицетворяет «соль земли нашей») русского богатыря Ивана Северьяновича с попутчиками. «Полюбили вы монастырскую жизнь?». «Очень-с; очень полюбил, — здесь покойно, все равно как в полку, много сходственного, все тебе готовое: и одет, и обут, и накормлен, и начальство смотрит и повиновения спрашивает». «А вас это повиновение иногда не тяготит?». «Да чего же-с? Чем больше повиноваться, то человеку спокойнее жить, а особенно в моем послушании и обижаться нечем… исправляю свою должность по привычному, скажут: «запрягай, отец Измаил» (меня теперь Измаилом зовут), — я запрягу; а скажут: «отец Измаил, отпрягай», — я откладываю».

Жизнь вольная приносит много неудобств: самостоятельного мышления, ответственности, трудолюбия, а часто мечтательный, устремленный в грезы о прекрасном грядущем человек наш этими качествами далеко не всегда обладает, а потому вынужден попадать, как правило, в чудовищные условия существования. На волне апокалиптических предчувствий спасение он ищет в подчинении сильному, более надежному укрытию. Он тянется под лоно артели, коллектива, либо к службе в огромной чиновничьей рати. Потому общинность, коммюнотарность, патернализм — преобладающие устремления в народе. Желание иметь хозяина над собой приводит к добровольному рабству. С легким, но озлобленным сердцем идет он в него и в дальнейшем терпеливо несет свой тяжкий крест по жизни, раздраженно и путанно размышляя о смысле своего существования, об истине, о Боге и величии народа. Это состояние души может продолжаться десятилетиями, но до тех пор, пока жизнь вновь не покажется чудовищной от беспросветного рабства, от разнузданности хозяев.

Рано или поздно свобода обретается. Она лелеема в мечтах, она выстрадана всей жизнью в неволе. Но что-то удивительное происходит с рабом, обретшим вольницу. «Достоинство личности отсутствует в духовном рабе… Да, освобождение снимает вековые скрепы, но на месте свободного и разумного гражданина, которого ждет общество, появляется что-то неожиданное, неразумное, дикое: хищник, сорвавшийся с цепи». Так Лев Аннинский в книге «Три еретика» передает душевную боль прогрессивной русской интеллигенции XIX века.

Характер народный вырабатывается многовековой неустроенностью социальных отношений, где глухота и слепота власть предержащих всегда низводила своих подданных до состояния ущербного и юродивого инвалида.

Феномен вольного казачества, странничества и бродяжничества на Руси не случаен. Двойственное состояние народа — рабство и воля — это национальная особенность. Васька Буслаев, Стенька Разин, Емелька Пугачев — это порыв к свободе беспредельной, протест ущемленных и растоптанных властью рабов.

Сила власти порождала народную стихию, и мятущийся в грехах своих народ, не зная устроенности быта, искал долю в крайних проявлениях: негодуя, бунтуя, смиряясь. Таким же образом и власть от крайностей произрастала и ими управлялась.

Признаться нам следует в том, что власть, даже царская,  проистекает не из небытия, а из народа. Она неотделима от национального характера — это спрут, опутывающий народную душу и произрастающий из нее. Даже Екатерина II — дочь прусского фельдмаршала, а по матери родня скандинавских королей — стала великой русской патриоткой, приняла всей душой православие, правила на благо государства Российского.

Нарождение русской философской мысли первой половины XIX века, казалось, способствовало тому, чтобы отыскать в становлении России оптимальный путь развития без внутренних катастроф, без жестоких переделов внешнего уклада жизни.
 Даже два впоследствии непримиримо противостоящих друг против друга течения славянофилов и западников зарождались совершенно мирно в кругу друзей, в атмосфере уважительной полемики. Чернышевский сказал об интеллигенции 40-х годов: «Они принадлежат к числу образованнейших, благороднейших и даровитейших людей в русском обществе». Хотя, как отмечает Николай Бердяев, автор этих слов к таким людям уже не относился. Единение интеллектуальных и высокообразованных сил в России было вызвано всеобщим неприятием реальной действительности. Однако обреченность мирного сосуществования этих двух течений была предопределена в силу антагонизма, полярности их ориентиров. Одни идеализировали Русь московского периода — патриархальную, другие — Русь петровскую с оглядкой на Запад.

В стремлении к уходу от действительности и заключена вся суть русского неугомонного характера. Оно проистекает от православных корней, подпитывающих душу нашу идеалистическим уходом от мира сего, во зле лежащего. В том заложен романтический склад русской души, наличие творческого сознания, обладающего всем набором отвлеченных устремлений: фантазией и образностью, таинственной загадочностью, иррациональностью и стихией, что в реальной жизни приводит к безумным свершениям.

Неотвратимый раскол черной метиной проходит через всю многовековую историю страны: раскол между удельными князьями, раскол веры и кризис мессианской идеи, раскол власти с народом, раскол идеологий.

Двоящийся дух души и горькая судьба России в расколе, в вечном разладе, в противостоянии.

В недрах мрачной трещины раскола созревает пышным цветом рабство и неволя.
Явление раскола властью всегда удушается в той или иной степени, так как, вероятно, она призвана Провидением и назначена сутью своей к этому. Однако, устраняя само явление, корни его всегда остаются, а на месте подавленного раскола постепенно встает в полный рост забытая и упрямая Свобода.

4. Апофеоз идейных блужданий

Интеллектуальная российская философская мысль вот уже на протяжении полутора веков представляет собой несколько устойчивых идеологических направлений. На заре своего становления, как было уже отмечено ранее, сформировались две основополагающие идеологии: славянофильство и западничество. Обе эти идеологемы являли собой суть гуманитарную, идеалистическую, более того, либеральную. Однако повторюсь: основателями их были люди высокообразованные, начитанные и универсальные. Объединяло их стремление к разрешению вопросов философии, искусства и наук. Они были воспитаны на немецком идеализме и романтизме, на Гегеле и Шелинге. Славянофилы-идеалисты рассматривали преобразование российской жизни, культуры и общественного строя через веру, через православие, придавали огромное значение свободно творящему духу, сочетанию свободы и единства. Построили теорию о своеобразии России. Они не были врагами и ненавистниками Западной Европы. Западники-идеалисты высоко ценили кропотливую деятельность европейцев, связующую права человека с буквой закона, рационализм мышления, индивидуализм, свободы и независимость личности…

В 60-х годах XIX века умеренные либеральные западники становятся «лишними людьми», и им на смену приходят левые западники-социалисты, прошедшие через Фейербаха и зараженные марксизмом. Диалектический материализм превращается у русской интеллигенции в веру, в религию, и западники эти становятся исконно русскими — с догматическим мышлением, с неутолимой жаждой преобразования мира, революционностью. Социалист «неистовый Виссарион» свою философию построения нового мира выражал так: «Я начинаю любить человечество по-маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную». Жертвенность, ощущение вины интеллигенции перед народом — исконно национальный моральный элемент, двигающий восторженные помыслы к светлому завтра, трансформировался в уродливые формы русского революционного фанатизма.
Идеалистам славянофилам на смену пришли консерваторы-националисты. И Булгаков, и Бердяев отмечали перерождение детей славянофилов в откровенных националистов (вспомним черносотинцев).

В современной России сохранились в полной мере три основные идеологии. Произошла некоторая перегруппировка и трансформация отдельных идейных приоритетов. В чистом виде славянофильство идеалистов вымерло в силу утопичности и практической нереальности многих основополагающих их идеологем. На смену пришли славянофилы-консерваторы — носители державности, фатума застоя — бюрократической России. Национализм их более мягкий, умеренный, чем шлейф от славянофильства обскурантского типа — русского фашизма.

Левые западники уже со времен свершения социалистической революции вышли за рамки традиционных определений идейной полярности и переродились в универсальную тоталитарную структуру. Имперская волюнтаристская идеология, по политическим меркам, явление международное, не зависящее от географических понятий типа запад-восток. Оно скорее характеризует собой срыв той или иной нации в бездну безвременья, что-то вроде срыва в феодальную формацию.

Знаменитый фашист двадцатого века Адольф Гитлер еще в 1936 году признался в универсальности тоталитаризма: «Германия не станет большевистской, скорее большевизм станет чем-то вроде национал-социализма. Впрочем, между нами и большевиками больше сходства, чем различий». А психология Марата-Белинского — это альфа и омега подобного универсализма без всяких сокрытых смыслов.
Деятельные западники-идеалисты, либералы появились в начале XX столетия. Некоторые из них входили в либеральные правительства Витте, Столыпина, а исчезли их идеи с приходом социалистической революции. Появились они вновь лишь в застойную эпоху 70-х годов, да и то в виде малочисленных диссидентов, не представляющих какие-либо экономические и действенные идеологемы, а являющихся чистой воды бунтарями.

Эпоха политического краха советской системы и приход буржуазной революции августа 1991 года позволили западникам-идеалистам занять ряд ключевых постов в исполнительной власти страны. Они сделали первые шаги в проведении либеральных реформ и подарили власть финансово-олигархической надстройке государства…

Этот факт нашей современной истории положил начало трансформации всего мирового порядка. Мнение западного общества поступательно утверждало крах русской цивилизации и провозглашало победу глобальной, новой международной политико-экономической системы. Нет, не победы западного образа мысли и культурного существования, а победы международной финансовой олигархии.

Идеологом новейшей системы мировых отношений является уроженец фашистской Германии Клаус Шваб — глава Всемирного экономического форума (ВЭБ), так называемого Давосского клуба.

Уже в 2016 году на основе его идей ВЭБ принял практически манифест «великой перезагрузки — четвертой промышленной революции». И этот манифест был подхвачен официально структурами ООН, МВФ и фондом Сороса.

Традиционная идеология Запада о привате прав, свобод человека и так далее, что было отмечено ранее, отправлено на свалку истории…

Все, что называется современным глобализмом, — это о правящей роли США. Однако не правящей роли избранного правительства, а речь идет о правящей роли корпораций национальными правительствами всех стран! В этой идеологии управления миром право делегируется узкой прослойке технократии и искусственному интеллекту.

Если применять упрощенные понятия управления обществом и отталкиваться от марксистского девиза «диктатуры пролетариата», то девиз глобалистов звучит устрашающе — «мировая диктатура корпораций».

Итак, можно смело поставить жирный крест на просвещенном культурном Западе, куда на протяжении столетий, начиная от Петра Великого, стремилась часть просвещенной России.

Если в период пандемии глобалисты нащупывают «узкое окно возможностей для изменения мира», то для России открывается шанс не самоизолироваться, а принять симбиоз ценностей культурной Европы второй половины XX века и цивилизационные идеи русской политико-религиозной мысли вкупе с державным государственно-социальным капитализмом.

Релятивистские попытки современных либеральных суждений упираются в неприятие русской самоидентичности. Либеральные свободы — это хлыст и пряник в борьбе западной цивилизации за ресурсы, за сытое существование за счет остального человечества, за управление миропорядком.

Тезис об особом неповторимом пути развития страны — самобытность, неповторимость, особый путь России — не подлежит сегодня сомнению. Но возложение религиозно-духовных ориентиров на все сферы жизни не может быть тотальным. Они губительны для экономического вектора развития страны.

Приходится вспомнить славянофила Владимира Соловьева. Он был ближе их всех к земному и реальному миру, утверждая, что «истина не может определяться как только мысль разума, если она не может определяться как факты опыта, но она точно так же не может определяться как догмат веры, ведь истина по понятию своему должна быть и тем, и другим, и третьим…» Теория всеединства Соловьева идеалистическая, но на современную почву исторической мысли ложится безукоризненно, здесь есть фундаментальная основа для поиска истины.… А если вспомнить еще универсализм Пушкина, то этим все будет сказано, и не только о литературе…

1998-2021февраль.