Запертая дверь

В щель под дверью можно было просунуть лист или тетрадь, можно было прощупать полоску света, но не было ничего: дверь была засыпана песком – изнутри.

Внутренняя планировка комнат в доме напоминала лабиринт с прорубленным наискосок проходом, облепленным множеством дверей, что делало лабиринтообразность бессмысленной и даже глупой.

Глубина скованности пространства была прямо пропорциональна его тесноте.
Теснились рядом книжные шкафы и полки с консервированными горошком, фасолью, кукурузой, шампиньонами и какой-то невообразимой смесью перцев.

Перечислять все составляющие было бы приятно только тому, кто пришёл сюда впервые, тому же, кто не мог отсюда выйти, детали эти были невыносимо неинтересны.

Пресный вкус воздуха говорил о том, что стоящие на полках банки никогда не открывались и открыты не будут, если только сами не преодолеют собственные пределы ограниченности жестяным пространством, что было настолько невероятно, что не умещалось в тонкую щель возможностей, засыпанную сырым песком.

Песчаная россыпь нуждалась в постоянном увлажнении, потому что иначе многочисленные песчинки отправлялись в путешествие по комнате и грозили сделать щель под дверью доступной глазу.
Глазницы окон были всегда под полуопущенными веками тяжёлых гардин, создавая впечатление вечно дремлющего, не засыпающего глубоко и не пробуждающегося окончательно жильца, чьё дыхание было таким тяжелым, что прислушиваться к нему не хотелось.

Смелость поступать соответственно собственным взглядам даровалась только тем, у кого этот взгляд имелся в наличии незамутнённым и не прикрытым стеклами очков, окон и окончаний слишком громоздких предложений.

Щель под дверью знала о своём существовании, напоминала о себе окружению, волновала его этим, тревожила и вынуждала принимать меры.
Мерный стакан, из которого на песок выливалась вода с регулярностью сезонных дождей, ощущал себя предметом первостепенной значимости.

Знал он и то, что ранее на его месте и должности была веселого и даже безответственного вида и конфигурации лейка, кажется, неприлично жёлтого цвета.
Цветы тогда квартировали в комнате и весьма ценили проживающую рядом лейку, но вымерли и вслед за своим прахом похоронили и лейку под грудой других ненужных вещей.

Существенным и существующим в этой комнате могло быть только то, что функционально находило себе хоть какое-то оправдание.
Страдания погребенной заживо лейки в расчет не брались.
Лились струи воды из мерного стакана на песок – всегда сезон дождей.
Важней тот климат, который установлен самостоятельно внутри, чем тот, что властвует снаружи.

Оружием повседневности, отстреливающим малейшие поползновения проявлений внешнего мира, стучащихся, перешёптывающихся, завывающих ветром и подмигивающих назойливо ярким светом, были добровольные и многолетневоспитанные глухота и слепота населяющих душное пространство.

Странным в существовании этой комнаты была только сама возможность её существования, всё остальное, преодолев этот барьер, в преобразовании не нуждалось, не допускало такой вероятности и замыкалось на самом себе многочисленными оборотами замка, сломанного навсегда.

Когда однажды дверь в эту комнату закрыли с такой силой, что стены пошатнулись от возникшей вибрации, защелка замка переломилась и застряла рыбной костью в замочном горле, сделав своего владельца безмолвным и постоянно ощущающим боль.
Болезненность существования постепенно стала привычной и неотъемлемой, незамечаемой, но необходимой.

Мимо проходящим были заметны лишь сочащиеся из-под двери влажные песчаные тропки, но и к ним все быстро привыкли, бросили у двери и навсегда забыли старую тряпицу.
Лица проходящих мимо никогда не поворачивались к двери: ничто за ней не привлекало внимания, ни влекло к себе, но и не вызывало беспокойства.

Свойства вещей, даже самые удивительные, воспринимаются само собой разумеющимися, если не меняются на протяжении многих человеческих лет.
Нет ничего удивительного в том, к чему все привыкли, даже если встретившемуся с этим только что это кажется невозможным.

Можно оправдать всё.

В щель под дверью невозможно стало просунуть хотя бы лист тончайшей бумаги, да и на бумаге этой не к кому было обратиться: в архивных записях не значился никакой владелец, и претендующих на это помещение не было, пока однажды в доме не отключили свет.

Нет, пока однажды не отключили воду.

Рядом с домом произошла авария с трубопроводом. Воду отключили во всём квартале. Ремонтные работы были приостановлены из-за неожиданно наступивших затяжных проливных дождей. За стенами домов вода лилась, словно из огромного бездонного котла, а внутри не было ни капли. Люди выставляли на улицу ведра, тазы и пустые банки, но в них наливалась мутная, перемешанная с песчаным мусором вода. Её приходилось долго отстаивать, процеживать, кипятить, снова отстаивать и процеживать, чтобы использовать хотя бы для наружных нужд. Внутрь употреблять такую воду не решались даже кошки.


Щель под дверью, охраняемая песком, стала сочиться песчаной пылью – снаружи, а внутри стала безоружна. Пришлось отказаться от глухой слепоты. Пришлось отдернуть гардины, приоткрыть окна, начать дышать.

Песок носился по комнате, как сорвавшийся с цепи старый пёс, лаял на всех идущих, бегущих, летящих и даже переползающих с места на место.

Вместо оборонительного заслона у подножия двери неминуемо рисовалась линия – граница – надлом – прогиб.

Погибать внутри не хотелось.

Щель прислонила ухо к тому, что внутри. Руки застрявших в углах комнаты тысячелетий нашли кусачки и переломили рыбную кость в горле замка.

Щупальца страха, отчаяния и боли крутили дверную ручку, соскальзывали, хватались за неё снова, скользили, потели, липли, вязли узлом.

Поддавшийся замок охнул и отпустил дверь.

Щель расширилась до размера коридора и долго осознавала себя не частью пространства, а им самим.

Дверные проёмы всех других комнат бесстыдно разинули бездушные рты.

Лабиринт на короткий миг ощутил и тут же потерял свои границы.

В щель под потолком уже пробиралась вода.


23.01.2021