Крылатый слон

Слон вошел в посудную лавку и замер, стараясь не хлопать крыльями от восторга. Крылья послушались, а уши нет: затрепыхали, задели дрезденский фарфор на верхней полке. Тончайшей работы блюдце накренилось и уронило чашечку. Летела вниз она бесконечно долго, пока не коснулась мягкой травы. Ожидаемого "бдзынь" не произошло. Слон шумно выдохнул. Ближайшие полки с хрустальной красотой закачались. Слон хотел спасти ситуацию и затаить дыхание, но вместо этого испуганно и слишком резко вдохнул. Обратная волна потянула за собой прозрачные вазочки. Слон выставил вперед уши, чтобы закрыть глаза и не видеть своего неминуемого позора, но падения не произошло. Хрусталь повис на самом крае.
- Алексей Михалыч, вы снова пришли к нам в костюме?! - раздалось в воздухе рядом с Ирмой.
- Спасайте, девочки! Минералочки холодненькой! У меня еще одна группа через пятнадцать минут, - торопливо произнес среднего роста чуть полноватый мужчина в очках и объемном костюме слона.
Головная часть костюма была откинута назад, и хобот болтался за спиной мужчины хвостом. В магазин тут же из всех углов стали просачиваться маленькие шимпанзе, имея своей целью схватить этого горе-слона за болтающийся хобот. Но не успели.
- В ваши ли годы, Алексей Михайлович, аниматором детишек развлекать? - вопрошал все тот же женский голос. - Все-таки ведущим актером были.
- Почему были?! - возмутился открывший пластиковую бутылку и жадно пьющий - в африканскую жару одновременно с другой живностью из пересыхающей речки слон - мужчина в запотевших очках. - Я до сих пор играю. Сейчас театр на каникулах. Меня в костюме не узнает никто, а деньги фирма хорошие платит. Я в Турцию хочу успеть слетать...
Ирма увидела летящего над городом слона и не удивилась, что за ним следом ровным косяком летели другие персонажи детских анимационных программ.
- Ирма, ты в одном месте уже полчаса стоишь. Дырку сделаешь в полу! - с упреком дотронулся до сознания Ирмы скрежещущий женский голос.
Тюремная железная дверь отворилась, впустила нового узника и захлопнулась с устрашающим стуком.
- Чего зеваешь? Не выспалась? Так дома спать будешь. Сейчас работай давай! - закрывал железную дверь тонким, как лезвие, ключом устрашающий голос.
- Она с начала смены такая, отрешенная, - прозвучал из противоположного конца другой женский голос, будто в открытую форточку затхлой комнаты проник порыв ветра.
Ирма пошла взглядом в направлении этого голоса. Среди стеллажей с макаронными изделиями стояла юная девушка в переднике и с лентой на голове, завязанной бантом под основанием косы. Ирма звала ее про себя Алисой, хотя вынуждена была запомнить, что зовут ее Наташей. Алисой она нравилась Ирме больше. Алисой она водила Ирму по своему Зазеркалью, не ругала и угощала крекерами.
Вот после одного крекера Ирма становилась большой-большой и едва помещалась между полок с товарами. А после другого - такой маленькой, что тюремная надзирательница не могла ее заметить.
Слон ушел. В траве осталась лежать фарфоровая чашка. Ирма подняла ее и положила на место.
- Не трогай товар! - прогремело почти над головой Ирмы. - И кто только тебя на работу к нам устроил?! Безголосая и безголовая ты наша.
Ирма не обижалась. Она знала, что самое лучшее - это не пытаться ничего объяснять. Особенно тем, кто понять неспособен.
Вернувшись домой, она рассказывала детям - в одинаковых деревянных рамочках - о слоне в посудной лавке, об Алисе в Зазеркалье и о злой тюремной надзирательницей. А чтобы дети не огорчались, истории Ирмы всегда заканчивались хорошо.
Ирма знала, что дети, несмотря ни на что, слышат ее истории, ведь у них есть точно такая рамка с ее снимком. Поэтому она и прическу не меняла, и платье всегда надевала одно и то же, чтобы соответствовать снимку. Морщин на ее лице за прошедшие двадцать лет больше не стало.
Первые три года в день рождения двойняшек на запястье Ирмы появлялся новый шрам. Потом присматривающая за Ирмой тетя Слава (она всегда встречала Ирму словами "Слава богу, жива!" - и стала для Ирмы тетей Славой) придумала вырывать в отрывном календаре лист с 23 октября, и на работе у Ирмы договорилась со всеми не говорить, какое число сегодня на самом деле. Ирме понравилась эта игра, и она с удовольствием в нее играла. Это было лучше, чем резать вены.
Однажды она увидела на улице двойняшек. Своих двойняшек! Только лица у них были какими-то другими. И сами они ее, свою маму, не узнавали.
Ирма забеспокоилась, побежала домой, надела то платье, в котором делала снимок на память (ей обещали, что отдадут его детям, и он всегда будет с ними), прибежала назад, но детей на прежнем месте уже не нашла.
- Снова увели, - только и сказала Ирма и расплакалась.
Сегодня в магазин, нет, на восточный базар пожаловали Алладин и Жасмин. Кружились между рядами, пели красивые песни, танцевали зажигательные танцы - всё для Ирмы. Всё смотрели на нее внимательно и будто жалея.
- Думают, не могут взять меня в свой Багдад, вот и грустят, - шепнула Ирма носатому кофейнику на полке.
- Не дай бог иметь такую мать, - скрежетало в небе грозовой тучей из-за прилавка. - Ишь, опять притворяется, что ничего не понимает!
Но Ирма предпочла уйти по радуге туда, где никто не осуждает ее за то, что она сумела полюбить страшное чудовище, сорвать для него и отдать ему свой аленький цветок, чтобы чудовище превратилось в прекрасного принца, а потом на большом воздушном шаре улететь высоко-высоко, броситься вниз, удариться оземь и тем самым распахнуть двери, через которые в мир впорхнули две яркие длиннохвостые птички. Птички долго кричали, прежде чем научились петь. Прежде, чем открыли клетки, в которые их посадили грубые мужские волосатые руки, и вылетели на волю.
Ирме обещали, что ее птички теперь будут свободны, что у них всегда будет фоторамка с ее снимком, и они смогут слышать истории, которые она рассказывает им каждый вечер. И Ирма на протяжении дней молчала - берегла голос, чтобы потом рассказать двум малышам обо всем на свете. Они, малыши, слушали и улыбались.
Неожиданно Жасмин подошла к Ирме и вложила ей в руки яблоко. Но Алладин взял девушку за руку и увел, плачущую. Больше на этом восточном базаре Ирма их не встречала.
А слон в посудную лавку забегал каждые выходные. Это постоянство радовало Ирму. И каждый раз она поднимала и ставила на полку никому невидимую чашку из дрезденского фарфора.
Каждый имеет право на свой секрет.



10.08.2020