Хэппи-енд

               


    Льюис перевёл рычаг автоматической трансмиссии из положения «вперёд» в нейтральное положение и вылез из «доджа». Линди, сидевшая на заднем сиденье, закончила рисовать серого волка, откинула альбом в сторону и громко крикнула:
    - Пап, почему ты мне не веришь!?
    Он просто спросил дочку: «Как твои дела в школе?», когда она запрыгнула в «додж» и попросила купить воды по дороге. А Линди снова взялась за своё: «Я не хочу домой». Замечательно. У Льюиса проблем выше крыши на работе, еще и в семье происходит что-то неладное. Он списывал в своё время всё на то, что Линди хочет привлечь к себе больше внимания, а Бренда ей подыгрывает. Детские психологи заверяют, что хорошо развитое воображение у ребёнка – это замечательно, - и если ребёнок что-то придумывает, что-то красочно описывает, если ребёнок вообще делиться с родителями, то в этом ничего такого нет. Льюис и не внимал бы особо этим, если бы Линди ежедневно не напоминала ему.
    Это началось с момента переезда из Сент-Луиса через неделю после Рождества. Подруга Бренды сказала, что переезды дурно влияют на детей, и дети чаще всего ставят перед собой психологический барьер: придумывают что-то нелепое и живут этим, забывая о корне проблемы, замыкаются, перестают разговаривать, устраивают истерики ни с того ни с сего; подруга Бренды из-под козырька бейсболки поглядела на Льюиса и наехала на него: «Ковбой, что тебе не нравится?». Льюис согласился: у Линди переломный период, ей сложно учиться в новой школе и сложно привыкать к новому миру, в целом, и для девяти лет она держится молодцом. Да, на месте Льюиса любой бы нормальный отец согласился бы с этим и попытался бы поддержать дочку, наладить с ней контакт (цепочка связи между Льюисом и дочерью поржавела, подметил отец, однако это временно), да и Льюис пытался. Перед сном, убаюкивая Линди, он нашёптывал ей, что всё хорошо и бояться нечего, что у неё рано или поздно появятся друзья, что вот-вот у Линди родится братик или сестрёнка. На протяжении трёх или четырёх недель дочка отлично впитывала слова отца, успокаиваясь, переворачиваясь на бок и засыпая, но днём или под вечер от неё можно было услышать: «С нами живёт странный человек, пап». То, что говорил ребёнок, запоминалось и откладывалось, но Льюис с Брендой просто заверяли Линди: «Никого здесь нет», полагая, что это обычный ярко воспринятый ночной кошмар. А вот когда Линди начала рассказывать о странном человеке регулярно, по пять раз на дню, и когда всё сложнее было уложить её спать, когда она могла громко зарыдать ночью, отчего родители в панике подрывались весь прошедший месяц, Льюис с Брендой решили сводить дочь к психологу.
    Тренда Спирелл, написавшая в 2011-ом году диссертацию на тему детского воспитания, объяснила встревоженным родителям, что ребёнок реализовывает образ, основанный на увиденных им страшилках (просмотренных в фильмах ужасов или вычитанных из книг), претворяет образ в жизнь, чтобы преодолеть себя и справиться с переживаниями внутри. Многие взрослые люди делают также. Это не психологический барьер, а больше защита. Ребенок попытается поделиться с кем-то из близких и, вероятно, потом зациклится на кошмаре и уйдёт в себя, прикрывая страх реальности воображаемым существом. Тренда Спирелл посоветовала родителям по возможности подыграть дочери, но Линди быстро расколола маму с папой, когда спросила: «Как этот человек выглядит?». Лично мисс Спирелл она рассказывала только то, что странный человек, живущий в доме семьи Питерсонов, любит играть в лото, и, что, если с ним не сыграть, он будет злиться.
    Тренда посоветовала Льюису с Брендой подыграть дочери, а потом «убить монстра», рассеяв миф, мол, дорогая, странный ночной человек просил передать тебе, что уходит. Линди, к сожалению или к счастью, отличалась от большинства других детей, и обманные родительские манёвры не выкупала.
    Помощь психолога оказалась бесполезной, когда ночные кошмары дочери превратились в закономерность. Льюис уже знал, знал наверняка, что сегодняшняя ночь без плача в соседней комнате не обойдётся, и что ему, скорее всего, придётся вновь обнимать и целовать дочку, концентрируя её мысли на чём-то на хорошем.
    Переломный период в жизни ребёнка может быть довольно долгим, сказала Тренда, как и переходный возраст. В силу восприятия ребёнок оттачивает выдуманный образ и видит в нём существующий объект. Откуда у детей по всему миру вымышленные друзья, которых никто больше не видит? Люди не относятся к этому, как к проблеме.
    Льюис относился. Да и Бренда тоже. Они уже не могли выносить страдания дочери. Кошмары участились, а иногда повторялись по два или три раза за ночь. Льюис забегал в комнату дочери, а дочь указывала на угол, предназначавшийся для игрушек, и говорила, захлёбываясь слезами: «Он стоял вон там, он снова стоял там!». На школе ночные кошмары отражались не меньше. Помимо того, что Линди засыпала на уроках, она ни с кем не общалась. За два с половиной месяца Линди не подружилась ни с кем, заняла последнюю парту и, уткнувшись в учебник, не реагировала ни на одноклассников, ни на преподавателя.
    - Детский страх носит временный характер, - как-то сказал Льюис жене, собираясь забирать Линди из школы. – Сверхценные страхи, родная.
    - А вдруг она говорит правду?
    - Она говорит свою правду. Правду, разработанную фантазиями. У нашей дочери плодовитое воображение. Ты в темноте увидишь стул, накрытый простынёй, и первое, о чём ты подумаешь, это о призраке. Воображение играет с нами до такой степени, что мы перестаём верить самим себе.
    - Нельзя же исключать факт присутствия кого-то в комнате нашей дочери.
    - Если бы к нам в дом кто-нибудь проник, сработала бы сигнализация. Да и смысл кому-то столько времени залезать в комнату нашей дочери? Для чего?
    - Не знаю, Лью, я дико волнуюсь за Ли…
    - Волноваться нормально. Я уверяю тебя: у нашей дочери разыгралось воображение. Мисс Спирелл объяснила мне: дети в защитную реакцию вещей, пугающих их в реальности, могут придумать всё, обрисовать тебе картину до мелочей. Наше дело: смириться и ждать, когда этот сложный период пройдет.
    - Ты прав.
    Льюис до последнего думал, что он прав. Он думал, что прав, по крайней мере внушал себе, пока Линди в очередной раз, рисуя волка в альбоме на заднем сиденье машины, не сказала: «Ночной человек хочет познакомиться с вами». Льюиса это взбесило. Он остановил «додж» у городской забегаловки «Вкуснее, чем дома», перевёл рычаг автоматической трансмиссии из положения «вперёд» в нейтральное положение, прямо-таки вырвал ключи из замка зажигания и вынырнул на улицу.
    Солнечный свет прошвырнулся по лицу темноволосого мужчины в клетчатой рубашке и прямых брюках, он ощутил на себе тепло, такое нежно греющее, и стало даже чуточку получше.
    Персонажи из сказок, приходящие к нашим детям из иных измерений, подумал про себя Льюис, не всегда могут быть милыми, и дети не всегда могут контролировать порывы воображения. Разве люди хотят видеть призрака вместо табуретки с простынёй? Говорят: если человек видит призрака, то подсознание толкает его на это; большинство вещей, проскакивающих левее человеческого осознания, спровоцированы подсознанием. Где-то внутри человек непрестанно материализует свою мысль, не ведая об этом. С Линди приблизительно тоже самое.
    Мисс Спирелл, например, привела интересное сравнение: «Для вашей дочери отказ от реальности, которую она на данный момент не желает принимать, сравнимо с вашим желанием нажраться в баре, если вы не хотите с чем-то мириться».
    Льюису уже кажется, что ночной кошмар передался от Линди к нему, прицепился клещом и никак не отцепится. На фоне всего этого ему ещё и Ларри Коул позвонил, сообщив о масштабном сокращении сотрудников. Фирма «Чистый особняк» раскинулась по стране скромной сетью, радуя людей моющим средством для посуды «Сиять до блеска» (на совещании все смеялись, когда идейный генератор Том предложил такое название, но товар пришёлся многим на вкус), и благодаря знакомству с правой рукой основателя компании Фредди Коста Льюис устроился копирайтером. До рекламной сферы Льюис работал по специальности коммерческим агентом в фирме «Всё для вас» в Сент-Луисе, и он бы сидел на месте, если бы заработная плата с рекламы не превышала заработок в «Всё для вас» на двадцать пять процентов. В принципе, поэтому-то чета Питерсонов и переехала: «Чистый особняк» раскинул сеть и в Бостоне, куда сослали Льюиса. Ларри Коул – «трансформатор заключительного заголовка» - сообщил Льюису, что сорок процентов людей уйдут в никуда по вине падения роста покупок товаров фирмы.
    - В следующие двадцать процентов могу войти и я, - объяснил как-то Льюис жене. – Следующие двадцать процентов неминуемы, если наши гении-боссы ничего не придумают. Мне придётся выложиться и подать им на блюдечке сверхъестественный наикрутейший сюжет для рекламного ролика, и то я сомневаюсь в том, что ролик спасёт компанию, когда дойдёт до банкротства.
    Льюис без работы никогда не останется, и всё же работа копирайтером приносила ему удовольствие. Да и он всю семью притащил в Бостон. Как на него посмотрит Бренда, если он потеряет работу? С вопросительным знаком на лице: «Зачем мы сюда приехали?». Бренду, разумеется, отпустит, ну а за Льюисом потянется чувство вины, поскольку семью потащил именно он.
    - Что я могу с этим сделать!? – пробарабанила Линди. – Вы с мамой ведёте себя, как эгоистичные сволочи!
    - Я не ослышался!? – Льюис просунул голову через приоткрытое окошко водителя в салон «доджа». – Кто мы с мамой?
    - Я сказала «как».
    - Откуда ты набралась таких слов? – Льюис не повышал тон, он разговаривал спокойно, больше находясь в каком-то ступоре; его дочка никогда так не выражалась.
    Однажды Линди произнесла: «жопа» и «нафиг»; вернувшись со школы и налив молока в стакан, она сказала это с такой невозмутимостью, что Льюису с Брендой было смешно и удивительно. Чем только не заразишься в учебных учреждениях? В школе они учат ругательные слова, в колледже они учатся покуривать «травку» с тётками-хиппи. Льюис и сам с радостью вспоминал свои школьные годы, когда говорить «нафиг» считалось модой, а курение марихуаны выступало протестующим жестом в сторону законодательных ограничений. Законы были мягче, согласился бы Льюис, но и народ был благоразумнее. Нынче в моде выражение «эгоистичные ублюдки». Льюис знает, что если бы они с Брендой и вправду были бы эгоистичными ублюдками, то…
    Льюис поймал себя на мысли, что дочь имела ввиду его одного.
    - Ты твердолобый, пап, - с интонацией девушки, отсылающей подкатывающего к ней паренька, пробубнила Линди.
    - Твердолобый?
    - Я всё придумала, пап. Мисс Спирелл убеждена в этом. У меня разыгралось воображение. Я девочка, которая преувеличивает.
    - С чего ты вообще это взяла? – Льюис переводит дыхание и показывает дочери указательный палец: - Неделя. Ты наказана на неделю. Никакого телевизора, никаких альбомов, никаких гулянок. Школа, уроки, сон. Тебе трудно, мы с мамой вошли в твоё положение, - а тут выясняется: мы с мамой эгоистичные твердолобые ублюдки. Ты выразилась так. Я тебя процитировал.
    - Маму оповестить не забудь.
    - Не забуду, не парься. Завтра мы вместе идём в школу искать людей, научивших тебя этим словам.
    - Меня научил человек, живущий в нашем доме, пап.
    - Ох, браво, Линди. Теперь до меня дошло: ты нас разыгрывала. Мы с мамой повелись. Молодец. Но каким бы актёрским мастерством ты не владела и какими бы фундаментальными убеждениями ты не жила, монстров нет. Я поговорю с тобой по-взрослому. Дашь мне определение на «фундаментальные убеждения»? Ты понимаешь, о чём я говорю?
    Линди пожала плечами, отвернувшись и устремив взгляд на табличку забегаловки у входа: «дёшево и со стилем».
    - Ко мне приходил ночной человек в детстве. Он ко всем детям приходят. Бугимен. Он питается детскими страхами и живёт в шкафу. Выключался свет, и меня посещал Бугимен. Родители ложились спать, а я нырял под одеяло, трясся и умолял меня не трогать. Я предлагал Бугимену шоколадки, печенья, предлагал дружбу. Мне было тринадцать. Не девять. Я был старше, я почти считался подростком. Моё воображение захватило меня.
    - Ты включил свет? – задала вопрос Линди.
    - Да, я самостоятельно включил свет и внушил себе, что Бугимена нет. Игра воображения и отбрасываемых теней. Страшилки, которые нам показывали в кино, оставили след во мне. Страшилки и воображение – опасная практика. Воображение управляет всем, дорогая.
    - Нет таких людей, которые поверят мне.
    - Как он выглядит? Весь в чёрном, в капюшоне, с когтями, от него воняет рыбой или протухшим мясом? Он царапает когтями дерево и издаёт пугающий рык? Он зловеще дышит и подходит к краю твоей кровати?
    - Нет, пап. Он выбирается из стены и зовёт меня к себе в гости. Он рассказал мне, что, в отличие от меня, у него нет родителей. Он настаивает на том, чтобы я погостила у него. А я боюсь… - у Линди навернулись слёзы.
    Льюис размяк и промолвил:
    - Мы разберёмся с ночным человеком. Наказание не отменяется. Слов обратно не вернёшь. Хорошо?
    Линди кивнула.
    По приезду домой их встретила Бренда с радостным восклицанием: «У нас на ужин лагман с курицей и жульен!». Дочь с грустной физиономией ответила маме: «Жду не дождусь», Льюис промычал: «Не переживай». Линди заперлась в своей комнате на втором этаже. Муж заварил кофе и врубил телевизор. Бренда пристала с расспросами: «Почему она расстроена?» и так далее.
    - Наша дочь ругается, - нехотя выложил Льюис. – Назвала нас с тобой эгоистичными ублюдками. Мы её не слышим и не собираемся слушать.
    - Я с ней разберусь, - Бренда дёрнулась с намерением подняться к дочери наверх, но Льюис дотронулся до её руки и взмахнул бровью.
    - Я побеседовал с ней в машине.
    - Наша дочь не ругалась прежде.
    - Она взрослеет. Взросление неминуемо. Она живёт в обществе, учится в обществе, набирается оттуда и отсюда, плохие слова те ещё прилипалы. Какой ты была в её возрасте?
    - Я в куклы играла. Крэг я попробовала случайно в колледже за полгода до нашей свадьбы, милый. Ты судишь по единственному поступку. Я не ругалась в детстве.
    - Не я напомнил тебе про крэг.
    - Я веду к тому, что не была оторвой и слушалась родителей, и я не оскорбляла своих родителей. Если бы я что-то ляпнула консервативному отцу, он бы меня выпорол.
    - Мистер Ридж тебя не выпорол бы.
    - Ох поверь мне, выпорол бы.
    - Завтра съезжу с ней в школу, поговорю с классным руководителем. Проведу расследование, с кем она общается, от кого набралась яростных красноречивых оборотов, и заеду на работу.
    - Хорошо. Я всё же обсудила бы с ней её поведение.
    - Будешь укладывать и обсудишь.
    - Верно. Ладман тебя устроит?
    - Меня устраивает всё, что ты готовишь, - Льюис прижал жену к плите и просунул ладонь ей в штаны.
    - Сэр, вы не ошиблись адресом?
    - Ваш волчонок голоден, дорогуша.
    Бренда раскрыла рот и впустила в него воздух мужа, тёплый, нежный, словно солнечные лучи, освещавшие городские улочки ароматным весенним днём. Льюис поднял жену на руки, - она обхватила его туловище ногами, - и понёс любимую в ванную, напомнив по пути: «Давай потише, ладно?». Бренде было не до этого.
    На ужине Линди не выдержала и выкинула:
    - Он заберёт меня. – Она водила вилкой по курице с выражением одинокого странника на лице. – Я не соглашалась идти к нему в гости. Он насильно заберёт меня. Туда. В свой мир. Я не воображала.
    - Милая, тебе понадобится помощь специалистов, - проговорил Льюис. – Или так, или все подумают, что ты притворяешься.
    - Вы приставляли ко мне мисс Спирелл.
    - Мисс Спирелл бессильна. Твоя обширная фантазия привела тебя к самообману, дочь. Самообман – это внутренняя борьба. Она преследует человечество с древних времён.
    Бренда не возникала. Наверное, подумала она, метод переговоров с ребёнком у мужа верный. И без того неладно на душе.
    Льюис превосходно владел подходом к дочери с самого её рождения. Если некоторые (или многие) отцы пренебрегают сменой подгузника и не разбираются в детском питании, то Льюис обладал врождённым даром ухаживания за детьми. Если некоторые (или многие) отцы не понимали своих детей, то Льюис с полуслова ловил нечленораздельные голосовые Линди, сразу же ей отвечая. Бренда оценила немножко накалённую ситуацию за столом. Отношения между родителями и детьми портятся (Мисс Спирелл процедила бы: «сложный период, мол, терпите»), и кто-то из них целенаправленно опирается на собственное «я» и не отступает назад, и в последнее время у них с Линди сложилось скорее недопонимание. А как обыграть это? Воспользовавшись разными советами, должного результата они не получили. Пусть отцы будут ближе к дочерям, а сыновья к матерям, неизведанным «механическим влечением» подсознательно выбирая противоположный пол, но Льюис не понимал Линди, Линди не слушала Льюиса.
    - Я не буду тратить энергию на убеждения, дорогая, - Льюис почавкал курицей, демонстрируя наслаждение. – Люди живут со страхом темноты всю жизнь, привыкают к нему.
    - Почему же ты не выдержал и вылез из машины, пап?
    - Честно, Ли, меня достали россказни о Бугимене.
    - Я ничего не рассказывала тебе о Бугимене. Ко мне приходит ночной человек и зовёт меня к себе в гости. Я ничего не рассказывала вам о Бугимене, и я знаю, кто такой Бугимен, знаю, что Бугимен придуман для детей, которые плохо себя ведут. Я ничего вам не расскажу больше никогда.
    Причем Линди говорила, сохраняя спокойствие, не повышая тон ни на отца, ни на мать. Зато по её глазам Бренда отчётливо прочла: «Я боюсь». Глаза показались ей искренними до глубины. Глаза боялись. Вера Линди в ночного монстра окрепла до такой степени, что Бренда это прочувствовала. Прочувствовала и на секунду сама испугалась. Переоценить ситуацию для утешения помогли зазубренные слова психологов: «Фантазия разрушительна. Хорошее воображение – хорошо. Страхи нужны нам для войны с ними. Побеждая страхи, мы становимся сильнее». Переживаний за Линди не избежать, но к ним привыкаешь. Любая мама двадцать четыре часа в сутки испытывает тревогу за дитя (не включаем в список мам, выбрасывающих новорождённых в мусорные баки). Тревога – норма. Тревога – это сердце.
    - У тебя просто другой Бугимен, - заверил Льюис, изобразив знатока «я вижу Всё-Вся, джентльмены», с наслаждением запихивая порцию еды в рот.
    - Других Бугименов не существует.
    - Не соглашусь: у каждого человека свой индивидуальный Бугимен.
    - Что значит «индивидуальный»?
    - Так, пора разрядить обстановку, - вмешалась Бренда. – Как дела в школе?
    Линди соскочила с «бугименской» волны и перепрыгнула на волну матери, словно в ней за миг проснулось настроение:
    - Миссис Тейд дала задание по английскому языку: написать сочинение.
    - И на какую тему?
    - На тему ночных монстров! – резко рявкнула Линди с мокрыми от слёз глазами и соскочила с табуретки.  – Какого это, когда родители тебе не верят!
    - Сядь за стол! – рявкнул в ответ Льюис.
    - Лью!
    - Нет! Наша дочь быстро выросла, я смотрю! – он выпучил глаза. – Сядь за стол!
    - Не сяду!
    - Ты шибко поумнела, Ли! Садись за стол, доедай жульен и бегом в комнату! – Льюис никогда так не повышал голос на Линди, даже в целях воспитания. Для него это было мерой, границей, за которую он не хотел заходить, потому что по статистике ребёнок начинает бояться.
    - Лью! – Бренда потрясла мужа за плечо.
    - Подожди, - обернулся он. – Я разговариваю с дочерью.
    - Я не сяду за стол! Я не сяду за стол! Я не сяду за стол! – Линди походила на искру, вот-вот готовую обернуться во взрыв.
    - Ты не была такой, ты так себя не вела. – Льюис вернул себе достойный любящего отца самоконтроль. – Кто тебя надоумил?
    - Моя фантазия! – огрызнулась Линди.
    - Иди в комнату.
    - Пойду скажу Бугимену: «Забирай меня, здесь я никому не нужна», - Линди всхлипнула и побежала наверх, ритмично топая шлёпками по ступенькам лестницы. Льюис ошеломлённо покосился на жену.
    - Слишком. Ты перестарался. Ты обязан держать себя в руках. Она не виновата в кошмарах. – Бренда привстала, Льюис её придержал, посадив обратно на стул.
    - Прости.
    - Пойду проведаю её.
    - Ладно.
    Бренда поднялась на второй этаж, постучалась и зашла к Линди в комнату. Та уснула, не переодевшись в пижаму, на кровати. Переутомилась.
    Присев на край кровати, Бренда погладила дочкину голову и поцеловала в лобик, сказав: «Ты сильнее ночного кошмара». Душу будто бы придавил камень, - из цикла тех вещей, когда предчувствуешь беду, а объяснить этого не можешь; она перенервничала.
    Спускаясь вниз, Бренда застала Льюиса моющим посуду и протирающим кухонный стол.
    - Выпьем вина? – спросил он.
    - Вино не помешает.
    Парочка уселась в гостиной на диване, Льюис нагнал романтической атмосферы электронным камином и гирляндами, висевшими на стене с Нового Года. С айпода тихо играла песня Драконов «Верящий».
    - Тебе не помешает расслабиться, - Льюис налил жене в бокал вина.
    - «Я капитан корабля, я хозяин моря», - подпела Бренда. – Спасибо. Ты шестнадцать лет умудряешься быстренько разбавить краски.
    - Самый надёжный способ забыть о проблемах: забыть о проблемах. У Линди проблем нет. Это я сорвался на неё сегодня. Бугимен и меня напрягает. В детстве было попроще. Бугимен, каким бы злым не представал, в какие бы одеяния не наряжался, всё равно оставался сказочным персонажем.
    - Твой индивидуальный Бугимен – ты.
    - «Я сломлен с юных лет, нёс хандру в массы», - беком со-ориентировался Льюис.
    - «Я позволю пулям лететь, я позволю пулям обрушиться».
    - «Моя жизнь, моя любовь, моя энергия, - пришли ко мне через боль».
    - «Ты заставила меня поверить, ты заставила меня поверить».
    - Крутая группа. Из современной музыки очень выделяется. У меня они ассоциируются с «Motley Crue». Томми Ли – барабанная дробь – бам-бам-бам.
    - Я кайфовала от Никки Сикса и Винса Нила. Мечтала выйти замуж за Сикса. Не удалось.
    - Дэн Рейнольдс тебе на заметку. «Биллборд» назвал их самыми яркими звёздами в 2013-ом. Мне до Дэна как до неприступных вершин.
    - «Я задыхался в толпе, уносился в облака», - напевала Бренда.
    - Мне бы признания журнала «Роллинг-Стоунз», и я стал бы счастливчиком.
    - А сейчас ты не счастливчик?
    - Сейчас я копирайтер.
    - Тебя устраивает работа копирайтером. Тебе нравится.
    - Да, но прочитать в «Роллинг-Стоунз» статью под заголовком: «Дебют Лью ворвался в музыкальную индустрию мегахитом» куда заманчивее…
    - Ты не занимался музыкой.
    - Да, но мог бы.
    Бренда рассмеялась и дала мужу пинка под зад:
    - У тебя нет слуха.
    - Мой дедушка говорил мне, что если бы я пошёл учиться в музыкальную школу, то успех был бы гарантирован.
    - Твой дедушка страдал слабоумием на тот момент. Я-то всё помню.
    - Слабоумием страдаем все мы.
    Они разговаривали часа два. Стрелка вильнула за полночь, и, опьянев со второй бутылки вина (а пили они растягивая), начали целоваться.
    Льюис пошарил у Бренды под блузкой и сказал:
    - Иногда это единственное, что нам так необходимо.
    В доме царила идеальная тишина за исключением причмокиваний губами, казавшихся такими страстными, что Льюиса это заводило вдвойне.
   - Я хочу мальчика, - искрилась Бренда, снимая с мужа штаны.
   - И я хочу.
   - Давай заве…
   Бренду перебил громкий шлепок тапками. У неё выскользнуло: «Линда!». Она оттолкнула Льюиса и осмотрелась, пробежала глазами по гостиной со скоростью света; никого не было, тишина оставалась прежней, Льюис встрепенулся. Звук шлёпающих тапок продолжился, словно кто-то перенёсся из гостиной на кухню.
    - Наша дочка?
    - Я не в курсе, - очухавшись ответил муж.
    - Она нас видела. Боже…
    - Ты мне всего-то штаны приспустила.
    - Потом сам будешь читать лекцию о сексе.
    - Наверное, попить спустилась.
    Шлёпающие тапки тормознули на кухне. Тревога в груди Бренды забила прибоем. Она усиливалась. Тревога подсказала Льюису от её имени: «Проверь».
    - Сейчас.
    Он подорвался, маневрировал над журнальным столиком с мыслью: «Как в 1995-ом» и поспешил на кухню.
    - Нет никого.
    - А что за шлёпающие тапки?
    Звук продолжился. Теперь тапки минули лестницу и промчались в диком темпе по коридору второго этажа.
    Линда поймала холодок, завладевший руками и ногами. Странное притупленное чувство страха, откуда-то из подсознания, какое-то неизведанное и таинственное. Однако, мысленно продиктовала она, это было оно. Даже не материнский инстинкт. Это было что-то иного рода. Что-то такое неописуемое. Она ставила на то, что и Льюис познакомился с холодком, окаменев в дверном проёме гостиной и прислушиваясь к звукам шлёпающих тапок. Тапки скакали по коридору, из крыла в крыло.
    - Милая! – позвала Тренда.
    - Линди! – повторил за женой отец.
    И тапки затихли.
    - Её же шлёпанцы?
    - Да. Те, которые твой брат привёз из армии.
    - Линди!
    - Дорогая!
    - Пойдём.
    Льюис и Бренда медленно и тихо поднимались по лестнице, прислушиваясь. Холодок, который так и не нашёл свойственного определения (Бренда могла поклясться, что такой «холод» ощущала впервые), порабощал их обоих. Сердце колошматило. Игра вина и обстановки, подумал Льюис. «Точно-точно, - пульсировали мысли у Бренды, - шлёпанцы Линди».
    Они поднялись и зашагали по коридору, окутанному темнотой, к двери в спальню дочери, - коридор показался не таким уж и знакомым, сообщил голосок из недр женщины, в чьей груди громко билось сердце, - коридор смахивал на туннель, тёмный-тёмный туннель из страшных сказок, туннель без линии связи, с урывками подземной сырости и смрада.
    Они приблизились к двери спальни дочери и услышали шорох в стене; походило на мышь, но голосочек из недр отметил: кто-то забирается в стену.
    Романтическая атмосфера в мыслях обоих родителей ежеминутно преобразовалась в зловещую мрачную ночь. Подсознательно. Внезапно. Остро.
    Это как услышать противный запах и искать, откуда он исходит.
    Это как почуять угрозу и внушать себе, что нет никакой угрозы.
    Это как коридор на втором этаже их чудного купленного при помощи риэлторской фирмы «Бигхоум» (сделка купли-продажи была весьма выгодной), обратившийся в холодный мерзкий туннель.
    Льюис дотронулся до ручки двери и провернул её. «Шорох» исчез; Бренда крепко сжала кисть мужа, Льюис сглотнул, тут он безусловно испугался; холодок прокатил эхом встревоженного голоска из недр по всему телу.
    Льюис открыл дверь.
    - Какого…?
    Постель Линди перевёрнута, прикроватная тумбочка пробила шкафную деревянную дверцу, разбитая настольная лампа на подоконнике, игрушки раскиданы по полу, Линди нет.
    - Почему мы ничего не слышали!? – завопила Бренда. – Почему мы ничего не слышали!?
    Льюис оцепенел и, разогнав туман стены, окружившей его и нависшей над ним, принялся звать дочь:
    - Ли! Малышка! Ты где?
    Он обежал весь второй этаж, заглянул в каждый шкаф, осмотрел каждую тумбочку, залез под каждую кровать, посмотрел за каждую дверь, раздвинул все шторы, обшарил первый этаж, перемещаясь из кухни в гостиную, из гостиной в прихожую, из прихожей в гардеробную, из гардеробной снова на кухню. Он звал дочку и оглядывался. Исследуя первый этаж, Льюис наткнулся на дочкины шлёпанцы, валявшиеся у входа.
    Бренда не шелохнулась. Холод зажал её в тиски. Голосочек из недр отзывался с издёвкой: «Искать бесполезно».
    - Вызывай полицию! – Льюис накинул весеннюю ветровку, обулся на босую ногу и выбежал на улицу.
    Он бежал, то и дело оглядываясь, рассматривая соседние дома, мусорные баки, припаркованные автомобили, кусты, бежал и звал дочь, в холодном поту, бежал, проговаривая: «Мы с мамой верим тебе, отзовись, не обижайся на нас, пожалуйста, пожалуйста, пусть она дурно пошутила, я не буду тебя наказывать, пусть она…». Он добежал до конца улочки, добежал до закрытого ресторана «Фуд», обогнул свою улицу, проведав параллельные, добежал до коммерческого банка «Юни», добежал до кафешки «Рут к вашим услугам», добежал до Бостонской почты, и бежал, слушая подвывающие сирены полицейского «каприса», слушая пение британской рок-группы «Квинн», раздававшееся у кого-то из окна, бежал, пока мышцы ног не загудели и не донесли до него эту гадкую истину: «Тебе не восемнадцать, чтобы так бегать».   
    И когда он понял, что дико устал, он уже не бежал, - он в слезах, высунув язык и тяжело дыша, завалился на бок на тротуаре напротив кинотеатра «Бум».
    Когда внутренний голосочек, присущий любящим родителям, поник, Льюис, забившись в истерике, выбил костяшки правой руки об асфальт.
    Бренда, ожидая полицейских, заметила среди разбросанных в спальне дочери игрушек смятый альбомный лист, комком затаившийся под игрушечным синтезатором.
    В жутком окостенении (шок, игра вина и фантазии, заверила бы мисс Спирелл) она дотянулась до листка и, раскрыв его, присела на корточки у шкафа с пробитой деревянной дверцей. Бренда распознала рисунок дочери. На нём был изображён «ночной человек», выползающий из образованной в стене воронки. «Ночной человек» с длинными конечностями, раскрашенными в серый цвет, в костюме Льюиса, который она подарила мужу на Рождество, в коричневой шляпе, прикрывавшей лицо.
    Рисунок становился менее чётким, - Бренда протёрла мокрые глаза пальцами и сосредоточилась.
    На рисунке «ночной человек» выползал из стены в спальне её дочери, а фигура Линди, сложившись в страхе (руки под ноги, голову зажав коленями), спряталась за тумбочкой.
    Около фигуры Линди виднелось облачко с фразой: «Пап, мам! Помогите мне, пожалуйста! Поверьте мне! Он заберёт меня!».
    Бренда, сдерживая поток слёз, сама того не заметив, пропела строчки из песни «Верящий»:
    - «Ты заставила меня поверить, ты заставила меня поверить».