За закрытой дверью-15

Печь никак не растапливается, дым вместо трубы на улицу идет упорно в дом. Глаза слезятся, кашляю, выбиваюсь из сил, ложусь лицом на пол. Все. Не хочу ничего. Что-то касается согнутых рук, приподнимаю голову, вижу сапоги. Ее. Обхватываю их. Не отпущу! Они не исчезают, они живые. Встаю, обнимаю изо всех сил, пытаюсь втиснуть ее в себя так, чтобы она навсегда осталась во мне, целую бесконечно долго теплые мягкие губы, поднимаю на руки, кладу ее на топчан, рву пуговицы кофты, глажу ноги, живот, грудь. Таня снова со мной.
    Поселок пустеет с каждым днем, среди оставшихся ежедневно и масштабно разыгрывается игра  "Купи у меня дом". Правила совсем простые: заходит мужик к ближайшему из оставшихся соседей и говорит: «Купи у меня дом».  Договариваются, не торгуясь, цена известна независимо от того, какой это дом. Сначала он стоил бутылку водки, а когда магазин закрылся, цена упала до бутылки самогона. Все понимают, что это игра. Что это просто тоска по своему дому, который каждый строил своими руками, в котором родное каждое бревнышко, каждая доска и каждый гвоздь. И что он через день-два будет брошен. Полотенце на траве, на нем два стакана, огурцы, помидоры, лук, хлеб, соль, вот и весь натюрморт. Выпивают, отламывают хлеба, обмакивают в соль, молча хрустят луком, потом достают сигареты, думают об одном.
- Конец.
- Строили не дом, строили судьбу. Думали пустить корни, мечтали, что в построенном доме после них будет жить сын, потом внук, всегда эти стены будут дышать теплом родных...
- Сваи у меня из лиственницы, века стоять будут...
- В третьем венце торцевое бревно никак плотно не ложилось, другое взял...
- Пол двойной настелил, нижний слой тоже проолифил...
-Кровлю лет через пятнадцать все-таки придется сменить...
   Когда пришла машина, все узлы и чемоданы уже были собраны у двери, все быстро погрузили в кузов, чего грузить - то, немного успели нажить. Потом мы все четверо вернулись в теряющий жизнь дом присесть на дорожку. Мама, вытирающая слезы концом платка, держа на руках моего брата, села на старую табуретку, отец, бледный, суровый - на подоконник, я на порог. Замолчали, на сердце подсасывает печаль и тревога. Отец говорит:
 - С Богом!
   Выходим, маму с братом сажают в кабину, меня подбрасывают на узлы в кузов. В моем кармане мешочек с тремя горстями земли, я, никому не говоря, взял ее под тополями. Отец задерживается, стоит в нерешительности, потом машет рукой на провожающих, подходит к дому, обнимает первый угол, потом второй и так все четыре по кругу, он создавал его несколько лет, делал крепко, надежно. Обойдя, шагнул к двери с замком, но вдруг остановился, бросил замок на крыльцо, развернулся и запрыгнул ко мне, сел рядом. Машина трогается, люди машут вслед руками, никого из них я никогда больше не увижу. Отец смотрит в сторону, отвернувшись от меня, его не станет через пять лет, в тридцать восемь, он старше меня на два двенадцатилетних цикла, мы оба "быки".
- После того, как вы уехали, в вашем доме жили еще почти два года.
- Помню, ты мне об этом говорил.
 - Вставай, скоро будут сутки, как не лежишь.
 - Дождь закончился?
 - Давно. Снег идет, вернее, пролетает. Подмораживает.
 - Есть справедливость в этом мире, Бахус?
 - Смеешься или проверяешь? Ты же сам подчеркнул в "Полых холмах" Мэри Стюарт фразу: « В справедливость верят только дети».
- Да, и там же. Где-то наверху сидят боги и двигают по полю пешки. Почему всю жизнь я только-только начинаю взлетать, как тут же падаю? А так хочется взлететь надолго, парить, парить, кувыркаться в синеве неба, купаться в океане счастья.
- Зажги лампу, я не вижу твоего лица.