Армянский дом

…В красном зареве костров пляшут саламандры.

«Откуда эта фраза?» — думаю я, вытягивая ноги в сторону горящего камина. Саламандры — это, вроде бы, ящерки, похожие на крохотных бескрылых дракончиков, способные регенерировать любую часть своего фантастического тела. Как это сочетается с заревом костров? Может, здесь речь идёт о неких мифических созданиях со схожим именем? Или, когда-то, я сама придумала этих огненных саламандр, а не вычитала уютным вечером в одной из потрепанных библиотечных книг? Однако я помню эти строки еще с тех времён, когда жила в городе, в котором по полгода шёл снег, где не хватало тепла. Если не солнечного, то тепла живого огня или доброго сердца.

В камине трещат поленья: настоящие порубленные куски крупных деревьев, с остатками поросшей мхом коры и вытарчивающими маленькими веточками. Я наблюдаю, как пламя выпаривает влагу из непросохшего дерева. Оно сопротивляется огню, потрескивает, взрывается маленькими искорками и исчезает, само становясь огнём. В жарком пламени танцуют ярко-оранжевые маленькие дракончики, незаметные человеку с запыленным взглядом. На каминной полке расставлены армянские реликвии: несколько камней, привезенных со священной горы Арарат, старая медная кофейная турка. Рядом на стене висит смычковый музыкальный инструмент «кеменче», напоминающий маленькую скрипочку.

Открывается дверь и в зал входит хозяин дома.

— О! Барев дзез, Оленька!

— Здравствуйте, дядя Левон!

— Есть дрова в камине? Сейчас еще подбросим! — дядя Левон на ходу снимает свитер с красивым замысловатым узором, связанный его женой, ставит рядом со мной маленький стульчик, садится на него и протягивает замерзшие руки к камину. — Хорошо! Почему человеку нравится на огонь смотреть? Думаю, еще с древних времен человек так сидел. Зажарит мамонта, завесит шкурой вход в пещеру а потом сидит и смотрит на огонь. И думает: «Хорошооо!»

— Шат лаве! — отвечаю я. — Очень хорошо!

— Если первый человек был армянином, то именно так он и думал! А он, скорее всего, именно армянином и был, — говорит Вартуи, жена дяди Левона. Затем поправляет передник и добавляет: — Левон, свари нам кофе, я пипилы испеку.

И протягивает Левону вытянутый металлический цилиндр с ручкой, напоминающий запчасть от космического корабля. Залог вкусного кофе — это зёрна, перемолотые вручную. Мы сидим возле камина и по очереди крутим тугую ручку кофемолки.

— Представляете, дядя Левон, есть такие живые существа: саламандры, они могут регенерировать все части тела. То есть, если саламандра повредит лапку, хвост или даже лишится части головного мозга, то эта часть у неё вырастет обратно!

— Вах... вай! Создал же Господь такое! Много всего неизвестно человеку, может и в нём скрыто много всего чудесного. Только, думаю я, не о том человек думает, грешит, и ему не открываются тайны бытия.

На большой круглый стол, затянутый красивой, вязанной крючком скатертью, выкладываются большие пресные пирожки с сыром и зеленью, только-только снятые с противня и отдающие жаром. За ними следом появляются три белые чашечки с ароматным кофе. Мы будем говорить об Армении, протягивая нить от дома в российских горах к заснеженным вершинам Арарата, не принадлежащим ныне армянскому народу.

Как так произошло, что я стала русской дочерью многострадального армянского народа? Я думаю, что есть определённая роковая черта, за которой чужие люди становятся родными и близкими. Её трудно заметить, когда находишься в круговороте событий. Но когда уже свершилось таинство и не важна разница в возрасте, культуре и интересах, оборачиваясь назад с немым вопросом: «Как?», видишь стоящего за спиной улыбающегося ангела, пожимающего плечами. Потом вглядываешься глубже, и где-то там, в далёком прошлом, вдруг блеснёт этот опознавательный знак поворота судьбы, словно первая звезда на темнеющем небе.

Это случилось давно. И у меня уже мало общего с той девочкой, оказавшейся в бархатный сезон без жилья на целый месяц. Хозяева квартиры, которую я снимала, попросили меня съехать. Буквально на месяц! А потом – снова символическая плата и выгодные условия. Снять в бархатный сезон на целый месяц жильё по цене для туристов — непозволительное для меня расточительство. Оставалось общежитие для сотрудников, где в моём распоряжении окажется целая кровать, тумбочка и полка в забитом вещами шкафу.

«Всего лишь месяц, придётся потерпеть», — думаю я, выстукивая каблуками летних туфель частый ритм по асфальту. — «Буду больше плавать и больше работать, напишу с десяток картин, тридцать раз провожу солнце за край безбрежного моря...»

Думала я так, пока дверь комнаты, в которой мне предстояло жить, не открыл парень. Беглого взгляда оказалось достаточно для того, чтобы понять, что в этой комнате проживают не девушки, а влюблённая парочка. Ну и я не просто лишний человек в этом тесном мирке, площадью двенадцать квадратных метров, но ещё агрессор и захватчик ценного пространства. За стойкой портье мне сообщили, что это – единственный вариант. Я выдохнула, посмотрела в бесконечное синее небо и решила... что мне как-нибудь повезёт!

Поздним вечером я соберу вещи и позвоню дяде Левону — двоюродному брату коллеги по работе. Потому что у него есть микроавтобус, а значит, можно увезти все вещи за раз. Подъезжая к месту моего вынужденного обитания, в котором мне не хотелось бы оказаться ни в тот вечер, ни в какой любой другой, я пожалуюсь дяде Левону: «Они меня поселили в комнату, где живёт мужчина».

— Что?!! — гневно спросил Левон. — Как это, ты будешь жить в одной комнате с мужчиной?!

— Это не одинокий мужчина, это влюблённая парочка. Вариантов другого жилья нет.

Дядя Левон резко останавливает машину и паркуется на обочине.

— Нет! Так не пойдёт! А вдруг он будет к тебе приставать и смотреть, как ты переодеваешься?! Он женат?

— Нет. Если бы эти ребята были женаты, меня бы туда никто не заселил.

— Тем более! Ты никогда не будешь жить в одной комнате с непорядочным мужчиной, которой не женится на женщине, с которой разделяет кровать. Я позвоню своей жене, будешь жить в нашем доме!

И меня отвезли в большой дом на горе, поросшей виноградниками, с маленьким прудиком перед входом, в котором цветут лилии и плавают золотые рыбки. Я оказалась настолько смущена, что даже отказывалась от счастливой возможности пожить в армянском доме. Но меня уговорили, и я целый месяц любовалась виноградными лозами из окон комнаты на втором этаже. После работы я шла сорок минут пешком, наслаждаясь видами гор и перекусывая спелым инжиром или виноградом, свисающими из-за забора частных домов на тротуар. По вечерам Вартуи жарила туршу, которую принято есть руками, с черным хлебом, и рассказывала об их родине, прекрасной Армении. Потом мы с Левоном садились играть в нарды, а Вартуи бралась за вязание. Это была самая обычная и простая жизнь, в которой нам троим было хорошо. Думаю, именно тогда, в этом доме, за тридцать совместных вечеров, мы стали близкими друг для друга. И Армения стала для меня чем-то большим, чем просто одной из стран, чьё население понимает русский язык. Для меня Армения – это дом на горе, гостеприимно раскрывший мне свои двери, в котором бережно сохраняются христианские ценности, в котором живут люди с бездонными кофейными глазами, верящие, что их родина выстоит, выживет и пронесёт сквозь века свои культурные ценности. Подобно моей мифической саламандре, не сгорающей в пламени войны.

P. S. На древнеперсидском «samandar» буквально означает «живущий в огне». Средневековая иконография использует образ саламандры как символ праведника, хранителя веры, живущего среди превратностей бренного мира.