Дорогой подарок

3 сентября.
Все каналы телевидения передают одну и ту же чудовищную новость: террористы захватили школу в Северной Осетии и уже третий день удерживают в ней заложников.
Петр зажал уши не в силах больше слушать поток ужасов, лившихся с экрана телевизора.
«Это война? Неужели ничего нельзя сделать?»
Ему хотелось оказаться там, в гуще событий, чтобы предпринять хоть какие-то действия. Это лучше, чем сидеть в Московской квартире и тупо наблюдать за происходящим.
Петр непроизвольно повернул голову в сторону шкафа. На полке красовалась дорогущая камера, недавно подаренная пращуром. Она удобно помещалась в широкой ладони, словно специально созданная для него.
- Видимо в деревне стали хорошо жить, - Петр восхищенно хлопнул тогда деда по плечу. – Я со своей зарплатой не могу позволить себе такую игрушку.
- Используй ее с умом, - дед тяжело поднялся со стула, неприязненно стряхивая руку со своего плеча. Он оказался выше внука на целую голову, косая сажень в плечах, не смотря на преклонный возраст. Дед серьезно посмотрел в глаза внуку. – Шутки с ней дорого тебе обернуться. – Предостерегающе погрозил пальцем.
Петр не понял, к чему это было сказано и продолжал отпускать шуточки в адрес легендарного предка, не понимая, чем заслужил такой щедрый подарок.
- Глуп ты еще, Петр, - дед качал головой, – женилка выросла, а голова пустая. Может я и поспешил с подарком-то?
Петр подошел к шкафу, вынул камеру, включил ее, представляя себя на месте репортеров, освещающих события. В объектив камеры попали кадры с телевизора. На экране отобразились окна спортзала, за которыми предположительно находились заложники.
Голова Петра вдруг резко закружилась, виски сжала нестерпимая боль. Он зажмурился, не в силах вздохнуть полной грудью и, кажется, отключился на долю секунды. Когда вновь открыл глаза, то обомлел.
Он сидел на деревянном полу, сжавшись в комочек, облокотившись о чью-то спину. Взгляд его уперся в худенькие голые коленки, торчащие у самого носа. Словно селедки в бочки, вокруг сидели и лежали люди, как можно плотнее прижимаясь друг к другу.
В позах людей чувствовался страх и отчаяние, но под прикрытыми веками сквозил вызов и непокорность обстоятельствам, предложенным судьбой. Напряжение витало в спёртом помещении, его можно было резать ножом.
Петр покрылся холодным потом, он почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом.
«Я в Беслане? Дед! Чертова камера?!» - Петр хрюкнул от неожиданности, не в силах сдержать нахлынувшие эмоции.
И тут же почувствовал, как теплые ладошки обхватили его голову и потянули в сторону. Лицо уткнулось в мягкое женское тело.
- Тише, тише, родненький, - услышал ласковое причитание. Женщина убаюкивала его на своей груди, как младенца. – Не привлекай излишнего внимания. Все будет хорошо.
Петр замер, пытаясь совладать с поднимающейся внутри волной протеста, он чувствовал себя обманутым ребенком, у которого отобрали заветную игрушку. Вот только игрушкой этой могла оказаться его жизнь!
«Этого не может быть! - мысли пульсировали в голове, иголками пронзая мозг, тело выбивало барабанную дробь, не желая подчиняться. - Хотел оказаться в гуще события, судьба дала тебе такой шанс. Что ты нюни развесил, как сопливая девчонка. Ты же взрослый мужчина! А здесь, между прочим, дети, они в этом кошмаре уже третий день».
Петр прислушался. Слышно было лишь легкий шорох и осторожные вздохи, они эхом разносились по огромному помещению. Гнетущая тишина сковывала сердце страхом.
- Спасибо. Я уже в норме, - мужчина осторожно выпрямился. Надо было хотя бы осмотреться.
Заложники сгрудились в центре зала. Взрослые старались огородить собою детей, нависая над ними или замыкая в объятия, сгруппировавшись по несколько человек. Духота стояла неимоверная, многие были наполовину раздеты. В груде вещей в центре зала Петр заметил самых маленьких. Их старались отделить от озверевших бойцов плотным кольцом человеческих тел, чтобы не привлекать внимание. Из-под вороха одежды то тут, то там выглядывали испуганные, но любопытные глазенки.
Если кто и плакал, то беззвучно, да и на слезы сил не осталось. Без еды и воды, в ежесекундной угрозе жизни человеческий организм мобилизует все ресурсы, выводя их на минимум. За два дня заточения и издевательств люди поняли, что мольбы и слезы лишь раздражают остервеневших захватчиков, они питаются человеческим горем и чувствуют себя героями.
Заложники старались опускать глаза в присутствии бородатых головорезов, праздно разгуливающих вокруг заложников, так как дерзкий взгляд тоже вызывал у них приступы агрессии. А что могли противопоставить дулу автоматов женщины и дети?
В дверях появился один из вооруженных террористов. Он тащил за собой молоденькую девчушку, волосы ее были всклокочены, одежда изорвана и тряпками свисала вокруг истерзанного тела.
Боевик победно швырнул ее в толпу обессиленных людей. Тут же множество рук потянулась к несчастной, заботливо укрывая от человеческой похоти.
- Не бойся, миленькая. Самое страшное уже позади. Все забудется, - женщины окружили девушку, гладили по голове, поправляли одежду и волосы. Одна из них подолом своей юбки вытерла кровь с ее ног.
- Не надо стыдиться случившегося, доченька. Сильный не тот, кто принародно обижает слабого. Это они от своего убожества глумятся над нами.
- Кто следующий? – бандит хищно оскалил желтые зубы. Однако, он крепко сжимал в руках автомат, выбирая новую жертву.
- Что же мы так и будем смотреть, как издеваются над нами, - Петр попытался вскочить, но его тут же одернули и зажали рот руками.
- Ты! Что у тебя в руках? - налетчик ткнул в него пальцем.
Петр только сейчас заметил зажатую в руке дедовскую камеру. Горел красный огонек, шла запись.
Боевики засуетились. Прямо по лежащим на полу людям к нему бросилось несколько террористов.
Преодолевая сопротивление, Петр встал во весь рост, гордо выпятив грудь.
Сердце бешено колотилось от страха, но отчаяние и безысходность толкали его на безумство.  Петр не понимал, почему люди покорно терпят издевательства.
Внезапно, сверкнув белками глаз, один из боевиков наугад выпустил очередь, размахивая автоматом. Пули, словно мухи, зажужжали, беспорядочно разлетаясь во все углы. Кто-то вскрикнул и Петр закрыл глаза, понимая, что в кого-то попали. Он отчаянно ругал себя за неосмотрительность и лихачество. Другими словами подобное поведение нельзя было назвать. За три дня заточения заложники уже выработали тактику поведения, позволяющую им пока еще выживать в таких условиях. Петр видел в гуще людей  раненных, мертвые тела лежали вперемежку среди живых. Оплакивать их сейчас было не время.
Вдруг сильная рука выдернула его из толпы, он споткнулся о чьи-то ноги и кувырком полетел вперед.
Боевики мгновенно окружили его. Они громко кричали на непонятном для него языке, подначивая того драться, ржали, плевали, тыкали оружием. Петр медленно поднялся, руку с камерой завел назад, оберегая важное свидетельство человеческого бесчинства, принял боевую стойку и тут же получил прикладом по челюсти, зубы лязгнули, прикусив язык. Он выпучил глаза от боли и с трудом удержал равновесие, голова закружилась, перед глазами все поплыло.
Справа раздался оглушительный взрыв. Взрывной волной Петра отбросило к стене. Он ударился головой о стену и потерял сознание.
Когда очнулся, лишь экран телевизора светил мерцающим светом. Понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что он лежит на ковре в своей Московской квартире. На экране мелькали новостные кадры, показывающие захват террористов, полураздетые люди бежали из разлома в стене. Треск автоматной стрельбы заставил инстинктивно сгруппироваться на полу, укрываясь от пуль. Не сразу стало понятно, что угроза миновала, он дома, в безопасности.
Петр лежал на полу с распухшей губой, с сильной головной болью, не в силах подняться. Он был подавлен от пережитого. Слова деда теперь обрели смысл. Больше не хотелось геройствовать, да и комментировать события желания не было.
В дверь позвонили. Петр вздрогнул, нехотя поплелся открывать.
- У-у, братуха, - тяжело ворочая языком, в дверях стоял сосед. Он протянул початую бутылку водки, подмигивая. – Давай за наших! Как мы их сделали!
Петр отступил в сторону, пропуская соседа. Сто грамм сейчас не помешает, прояснить кипевшие мозги.
- Где тебя так? – сочувственно мотнул головой сосед и схватился за косяк, пытаясь удержать равновесие. Петр подхватил его под руку и помог дойти до стула.
- Дед подсуропил, - не стал он вдаваться в подробности.
Петр молча налил по целому стакану, не дожидаясь собутыльника, залпом опрокинул его. Сосед только хмыкнул, наблюдая за дружком.
И тут Петра отпустило! Мышцы приятно расслабились, губы растянулись в блаженной улыбке. Он дома! Все закончилось!
- Суровый у тебя дед, - ища, чем закусить, икнул сосед.
- Самое то, что надо, - резко ответил Петр, а про себя добавил: «Хороший урок преподнес мне дед».
Он не держал на него зла. Многие вещи в жизни теперь виделись под другим углом и уже не казались такими не правильными. Жизнь разделилась на «до» и «после». И не только у Петра.
Они еще выпили за благополучное разрешение конфликта. Благополучное ли? Это оставалось вопросом, но думать об этом Петр сейчас не мог.
Он сходил в комнату, достал из шкафа камеру и решительно стер запись. И словно камень упал с души, стало легче. Какие бы не были уникальные кадры, это глубоко индивидуальная трагедия каждого. И выносить на беспринципный жестокий человеческий суд личные трагедии и эмоции людей, подвергшихся ужасному испытанию, он не посмел.
Видеть все со стороны – одно, а оказаться в центре событий – совсем другое. Кадры – это страшная, но лишь сухая статистика фактов. Кто был в подобных ситуациях, тому не нужны свидетельства, все и так понятно. А кого бог миловал наблюдать непотребные гражданину зверства, разглагольствовать на эти темы и не имеют права.
И два человека, находясь по разные стороны событий, вряд ли когда-нибудь поймут друг друга.