Алжир. Из цикла рассказов про Ваську

               

     С утра парило.  Воздух стал липким и вязким. Позавтракавший яичницей из двух яиц с белым «колхозным» хлебом - такого в магазинах не было, пекли его в деревенских печах, вот и называли колхозным; и сладким чаем четырёхлетний Васька вышел во двор, как всегда, в трусах и майке и босиком,  постоял на солнце, зажарился и пошёл в тенёк возле сарая. Там росла акация, уже обвешанная маленькими стручками-семенами, которые дети называли пикульками,  и лежало толстое бревно, вернее, обрубок ствола какого-то дерева, ошкуренного временем до глянцевой гладкости и выбеленного дождём и прочими осадками. Это бревно лежало возле сарая не первый год -видимо являлось неприкосновенным запасом дров. Никто не хотел без особой нужды с ним возиться: распиливать его на чурбаки, вернее на широкие плахи, затем колоть эти плахи на полена. Короче говоря, пока были иные дрова, более удобные к использованию по прямому назначению, да и топили печи всё же  больше углём, кучи которого лежали в том же сарае; бревно служило скамейкой для детей, а вечером, порой, и для взрослых, вышедших подышать свежим воздухом, поговорить с соседями о том- о сём. Сейчас на бревно падала тень от сарая и акации.  Прежде, чем сесть на бревно в спасительную прохладу, Васька задрал голову и, прищурившись, посмотрел на солнце. Оно казалось маленьким диском, намного меньше, чем бывает утром, тем более — на закате, но ослепительно белым и неимоверно горячим. Васька опустил голову и зажмурился, но перед глазами продолжало плавать солнце, сначала белое, а затем  зелёное с красным ободком, потом и  оно пропало.  Закатное солнце было совсем другим - огромным, чуть ли не  в полнеба, красным, садящимся в розовой дымке за горизонт. И на него было можно смотреть сколько угодно, пока совсем не скроется, оно ничуть не слепило. В городе такой закат из-за домов не увидишь, но Васька вдоволь на него налюбовался около месяца назад из окна машины, когда отец взял его на рыбалку на речку Нуру....Мальчик, подпрыгнув, уселся на бревно, свесив не доходящие до земли ноги.
     Во двор выходило четыре двери - одна принадлежала Ваське, вернее, его семье; вторая принадлежала дому пониже, оштукатуренному, со следами былой побелки, примыкавшему к дому Васьки. Там жила семья казаха- военврача, у которого были дети: пятилетний Зейнурка и четырёхлетняя Райхан.  Две других двери относились к глинобитным небелёным  хижинам напротив, как бы составлявших сам двор. Хижины имели общую стену, но жили в них разные семьи. В одной семье был мальчик, на полгода старше Васьки, то есть пяти полных лет. Звали его Гена, но все почему-то обращались к нему «Гендрих», хотя он вроде и не немец, татарин. Вторая принадлежала семье Татарковых, в которой росли двенадцатилетний Славка и совсем взрослый, лет шестнадцати, парень Алексей. Но Татарковы были Ваське не товарищи и он на них внимания не обращал.
     Васька посидел один на бревне, потом из дому вышел его старший брат шестилетний Вовка и тоже уселся рядом.
     -Эх, сейчас бы пойти на Ишим, искупаться,- мечтательно протянул Вовка, - хочешь купаться?
     -Хочу. Но без папы мама нас не пустит, а сама не пойдёт из-за Антошки.
     -Тогда давай поиграем в ножички.
     -У меня ножичка нету,
     -У меня тоже нет, но я возьму у мамы.
     -Бери.
      Вовка сходил домой и вернулся со старым тупым и заржавленным кухонным ножом.
     -Мама дала только один, сказала, чтобы бросали по очереди.
     Вовка начертил на земле довольно большой круг,  тем же ножом разделил его пополам. Игра заключалась в том, чтобы бросить нож от пояса, держа его лезвием кверху, с полуоборотом в землю, принадлежащую сопернику, чтобы он воткнулся. Затем, не вынимая нож из земли, провести им черту до начерченной окружности, и продолжить получившуюся прямую до границы, разделяющей круг на две половины. Получившийся кусок присоединялся к земле игрока и граница между его исконной землёй и приобретённой, стиралась ногой. Затем бросал второй игрок и всё повторялось. Хитрость заключалась в правильном бросании ножа, чтобы он воткнулся в землю, и лезвие при этом расположилось в нужном направлении, чтобы отхватить чужой земли побольше. Игра нехитрая, но навыков бросания ножа требовала. У Вовки получалось лучше и вскоре он захватил всю землю.
     Продолжения игры не последовало, потому что внезапно небо потемнело, стало тёмно-лиловым, порыв ветра поднял дворовый песок и прочий мелкий мусор,  закрутил их в воронку; первые тяжёлые капли упали наземь, поднимая фонтанчики пыли, и вдруг с неба хлынул густой и тёплый водопад. Началась июльская степная гроза. Под оглушительные раскаты грома мальчишки побежали домой. Стоя под навесом крыльца, они наблюдали за разгулом стихии. Бело-фиолетовым зигзагом с шипением вспыхивала ветка молнии, затем через секунду  с треском, словно рвут огромный крепкий холст, раздавался грохот, а затем, затихая, ворчали басовитые раскаты. Мать выглянула из двери, хотела загнать детей, но передумала и закрыла дверь.
     Молнии отходили дальше в сторону степной балки, раскинувшейся за городом, раскаты грома смещались вслед за молниями, небо немного посветлело, но дождь, не переставая, лил, образуя на лужах весёлые пузырьки. Со двора на улицу выскочили Зейнурка и Райханка и стали бегать по лужам с радостными криками, за ними босиком последовали Васька с Вовкой и тоже радостно закричали «Дождик лей, дождик лей, будет травка зеленей!» Дождь кончился. Дети мокрые, замёрзшие, грязные и счастливые зашли домой. Мама их переодела в сухое, умыла, накормила супом с клёцками и велела сидеть греться. Через два часа дождя как и не бывало, только в память о нём во дворе и на улице остались лужи, да воздух стал прохладным, каким-то ароматным и очень чистым. Этим воздухом грудь наполнялась до отказа и на душе было радостно и весело.
     Вовка стал  читать какую-то книжку, он уже умел читать довольно бегло, осенью должен был пойти в первый класс. А Васька дома сидеть не любил, книг не читал, хотя знал уже все буквы и мог читать по слогам. Поэтому, надев штаны и обувшись, незаметно выскользнул на улицу. Солнце снова припекало, но не так яростно, чем до дождя, а нежно и ласково, и начало понемногу склоняться в сторону заката.  Васька дошёл до угла, обходя лужи, затем повернул направо и не спеша пошёл в сторону Горелого магазина, который находился на углу следующей улицы. Этот магазин горел пару лет назад и с тех пор имел имя собственное. Чуть поодаль от магазина шла стройка. На втором, строящемся, этаже трудилось несколько женщин, которые принимали кирпичи и укладывали их в стену. На земле  работала ещё группа женщин, которые брали кирпичи из большой кучи и укладывали их на резиновую ленту, которая беспрерывно двигалась вверх, привозя кирпичи на второй этаж. Все женщины были одеты в  чёрные мешковатые рабочие молескиновые костюмы, головы повязаны платками.  Васька никогда не видел такого чуда — электрического транспортёра с самоходной лентой и очень им заинтересовался. Он подошёл почти вплотную к транспортёру и собирался потрогать ленту рукой, но одна из женщин обняла его, подхватило на руки и отошла с ним на несколько метров от механизма.
    -Это опасная машина, её трогать нельзя, а то можешь остаться без руки,- сказала тётя, очень похожая на его маму, продолжая держать Ваську на руках.
    -Как тебя зовут, мальчик?
    -Васька.
    -А сколько тебе лет, Васенька?
    -Четыре с половиной.
    -А где ты живёшь?
    -А вон на той улице, наш дом на углу.
    -И ты гуляешь один? А где твоя мама?
    -Я всегда гуляю один, а мама дома с моим младшим братом. И ещё есть старший брат, Вовка. Он тоже дома, читает книжку.
    -И мама не боится тебя отпускать одного.
    -Не боится. А чего ей бояться, дорогу я знаю, дотемна не гуляю.
    -Надо же, какой ты самостоятельный, Васенька. А меня зовут тётя Поля. У меня дома тоже есть такой же сын, на год тебя старше, его зовут Коля. Я его давно не видела.
    -Почему?
    -Потому что мой дом далеко в другом городе, в Москве, а я вот видишь, здесь.
     Ещё три женщины оставили работу, окружили Ваську, которого тётя Поля, устав, поставила на землю, а сама присела рядом на корточки. Долго держать Ваську на руках нелегко — он был для своего возраста рослым и хорошо упитанным, если не сказать- толстоватым. Тем не менее окружавшие его женщины поочерёдно брали Ваську на руки, тискали его, целовали в пухлые щёки, называли себя и задавали Ваське вопросы о нём, о родителях, о его жизни. Васька отвечал обстоятельно и подробно, чем несказанно удивлял и умилял женщин. У всех  них на глазах были слёзы, а одна заплакала навзрыд и отвернулась от Васьки. Васька не понимал, почему они плачут, вроде всё хорошо, никто никого не бьёт и не ругает, чего реветь-то?
     Да и откуда малышу было знать про этих добрых ласковых тётенек, и почему они плачут. Все они были заключёнными Акмолинского лагеря жён изменников родины, сокращённо -АЛЖИР. Эти женщины были ни в чём не виноваты ни перед государством, ни перед партией. Само название лагеря говорит, что вина их только в том, что они были жёнами обвинённых системой в измене родине, шпионаже, вредительстве и прочих несусветностях людей.  В Алжире сидели жёны Бухарина, Радека, Каменева, Тухачевского,  других видных деятелей, и даже самого «всесоюзного старосты» Калинина, хотя сам Калинин находился на свободе, выступал перед народом и подписывал бумажки и указы, какие ему давали на подпись. Невиновным женщинам этих «изменников» без суда и следствия давали сроки, чаще всего по  «десятке» и привозили их в гиблое место - суровую казахстанскую степь, где летом было сорок градусов жары, а зимой столько же градусов мороза, да с ураганными ветрами, да с буранами и метелями. И вот эти женщины, оторванные от привычного жилища, любимой работы, а, главное, от семьи и от детей, многие годы терпели издевательства охраны, тупели от примитивной и тяжёлой работы «тяни-толкай, копай-бросай», мёрзли зимой в худых телогрейках и пропадали летом от изнуряющей жары в безводной степи, болели и умирали в Алжире, но не в Северной Африке, а центре Казахстана. Их детей чаще всего  помещали в интернаты, забирая даже у родных тёть, дедушек и бабушек со словами «государство их лучше воспитает». И женщины об этом знали из писем с воли.
     Но в марте 53 года произошло событие огромной важности -умер Сталин. И Берия, ещё не решаясь отпускать бедных женщин по домам, перевёл их на «расконвойку». Ночевали заключённые в тех же бараках, а днём их развозили на работы без охраны из Малиновки в Акмолинск, Атбасар, Макинск, Кургальджино, Ерейментау и Щучинск,  в те места, где шло какое-то строительство. Боровое возле Щучинска было вообще райским курортным местом с огромным озером Щучье, невысокими горами, сплошь покрытыми соснами и другой замечательной растительностью.  Не уступали озеру Щучьему по красоте и Кургальджинские озёра, особенно безбрежный Тенгиз,  где обитали десятки тысяч розовых и кудрявых пеликанов, гнездились  в несметном количестве и розовые фламинго. То есть жить и работать узницам стало значительно легче, но тоска по детям и родным местам, притупляемая невыносимыми условиями, с улучшением  жизни разрослась ещё сильнее. В сердцах этих женщин поселилась надежда скорой встречи с родными. И к зиме, когда Хрущёв уже расстрелял Берию, эти надежды стали сбываться - заключенных жён  «изменников» стали отпускать домой пачками.
     Но в июле этого года к ним на стройку забрёл Васька, и был обласкан с ног до головы. Тёте Поле в голову пришла замечательная идея.
    -Васенька, любишь мороженое?
    -Люблю.
    -Пойдём со мной, купим тебе мороженого.               
     Недалеко от стройки возле Горелого магазина стояла продавщица с тележкой, на которой располагалась металлическая гильза с мороженым. Продавщица клала круглый вафельный коржик на дно хитрого металлического совочка, этим совочком набирала из большой гильзы мороженое, накрывала порцию таким же вафельным коржиком и выдавливала содержимое совочка центральным стерженьком.  Мороженое выходило невысоким цилиндриком, накрытым сверху и снизу вафлями. Тётя Поля дала мороженое Ваське, затем не удержалась и купила порцию себе. Поедая лакомство,  женщина с Васькой вернулись к стройке. Мороженое было очень вкусное, но маленькое, а Васька ел быстро, поэтому, подойдя к движущемуся транспортёру, Васька уже облизывал пальцы, сохраняющие следы былого лакомства.
     -Вкусно, Васенька? - Спросила одна из работниц, чьё имя мальчик с первого раза не запомнил. - Ещё хочешь?
     Васька с достоинством кивнул головой.
     -Пойдём, я ещё тебе куплю. Давай, я тебя возьму на руки.
     Васька не отказался от такого вида передвижения, и вмиг очутился на руках у маленькой, но плотной тётеньки, по виду похожей на бабушку. Через пять минут они уже возвращались, облизывая мороженое,  причём,  Васька уже своё приканчивал.  Ещё одна женщина предложила Ваське порцию лакомства. Но тётя Поля сказала: «бабы, вы что, сдурели! У ребёнка заболит горло, он простудится.  Приходи, Васенька завтра, ещё получишь мороженое. Васька согласился и направился восвояси, но перед этим все женщины, и даже спустившиеся сверху каменщицы, потискали и поцеловали ребёнка.
     Довольный и сытый Васька вернулся домой.
     -Ты где был, гуляка? - Спросил мама. - Садись кушать.
     -Не хочу, я мороженого наелся.
     -А где ты взял мороженое?
     -Мне тёти купили.
     -Какие  ещё тёти?
     -Которые работают возле магазина, кирпичи поднимают и складывают. У них работает такая штука, называется  «транспортёр». Там есть тётя Поля и другие тётенька. Я съел целых два мороженых.
     -Это же зэчки. Их же охраняют. Ты туда больше не ходи, это плохие тётеньки.
     -Ничего и не плохие, они добрые, покупают мороженое и плачут.
     -Всё равно, не ходи.
     -Васька неопределённо мотнул головой, что могло означать и согласие, и противоположное чувство. Но ничего не сказал.
     На другой день после завтрака Васька, поигравшись дома и во дворе, направился к Горелому магазину и дальше на стройку. Женщины встретили его радостными возгласами, снова брали его на руки, тискали и целовали. Потом водили покупать мороженое, предлагали газировку с сиропом, от чего Васька тоже не отказывался. В Горелом магазине другая тётя - Наташа купила ему шоколадных конфет. Васька съел штуки три, а больше уже не хотел ни мороженого, ни газировки, ни конфет. Наелся. Пошёл домой, с неохотой пообедал, хотя мама сделала его любимые голубцы. Недоеденный голубец перекочевал к Вовке на тарелку. А мама, нахмурившись, с подозрением спросила.
     -Опять ходил на стройку?
     -Я только не надолго туда сходил.
     -Но мороженое ел?
     -Ел, только две штуки, газировку с сиропом и три конфеты.
     -Да что это за зэчки там такие богатые и щедрые? Я пойду с ними разберусь
     Пока Васька спал после обеда, мама сходила на стройку поругать тёток, закармливающих сына сладостями. Но вернулась оттуда грустная и задумчивая. Проснувшемуся Ваське сказала:
     -Да, сынок, это хорошие тёти. Но там опасно, смотри, близко к транспортёру не подходи. И больше одной порции мороженого не ешь, а то будет ангина, заболеешь.
     Сладкий пир продолжался ещё несколько дней. Васька уже знал всех женщин по именам. Рассказал им о себе, родителях, братьях, соседях и своём житье-бытье. Но однажды, придя на стройку, не увидел там ни груды кирпичей, ни великолепного транспортёра, ни знакомых и ласковых женщин. Работали какие- то мужчины, они штукатурили стены.
     -Тебе чего, малыш? - Спросил один мужик. - Не ходи здесь, это стройка.
     -А где тётеньки?- спросил Васька,- они кирпичи подавали.
     -А всё, кирпичные работы кончились, и тёток перевезли в другое место.
     -Это далеко?
     -Да мы и не знаем. Они же из Алжира.
     Больше этих женщин Васька никогда не видел, но запомнил эту встречу хорошо и навсегда. Уже став взрослым и даже не совсем молодым, в эпоху перестройки, много слышал и прочитал о сталинском Гулаге, в том числе и о  Карлаге и его пресловутом  отделении - Алжире. Иногда, вспоминая этот эпизод детства, гадал, кто из жён «изменников» тискал его и задаривал сладостями. Может кто-то из бывших самых великих мира сего. Кто знает? Да и не важно это.