Боль

Они не виделись с ней лет пятнадцать… Коллега по работе. Ничего особенного. Никакой  дружбы, так, обычное вынужденное приятельское общение между теми, кто не по своей воле проводит какой-то отрезок времени вместе. Не сказать, чтобы встреча обрадовала обеих, скорее, наверное, даже смутила. Так бывает после долгой разлуки: встречаешь неожиданно случайного в твоей жизни человека, и не знаешь, о чем с ним говорить. Вас мало что связывало в прошлом, и ничего уже и не связывает в настоящем,  но улизнуть не получается – сталкиваешься лоб в лоб.  И Она начала от неловкости обычными, ни к чему не обязывающими вопросами::
- Ну, как ты? Как живешь? Что там нового у наших общих знакомых? Как твой брат? Слушай, вот кого часто вспоминаю, так это его. Такой красавец, здоровяк… Как он? 
- Да ничего, как-то особо и новостей нет. Сын женился, родился внук. Все идет своим чередом. Дети взрослеют, мы не молодеем.
 - Ну, а брат, брат-то как? Тоже, небось, дети, внуки?
 - Нет. Его больше нет. Он умер. Точнее он ушел… Сам.
Лицо бывшей коллеги помрачнело, и стало каким-то отрешенным, почти равнодушным, и даже, как Ей показалось, злым, обиженным и недовольным то ли вопросом, то ли чем-то другим...
 - О, Господи, я не знала… Да что ты… Как это сам? Что случилось-то?.. Прости за бестактность. Просто в голове не укладывается. Он, такой красавец, крепкий, сильный, и вдруг… сам. Жена довела? Проблемы? Долги? Что?
 - Я знаю, ты верующая, ты… не поймешь, вы же осуждаете таких... Он повесился. Это была болезнь. Страшная болезнь и страшная боль. Он больше не мог ее терпеть. Пойми… Он не хотел… Он убивал не себя. Он убивал... болезнь и боль.
- Да, да, конечно… Что ты, я не осуждаю. Просто… Господи, как же страшно, как неожиданно, как больно-то. Прости. Мне пора.
Она не могла больше продолжать этот странный диалог. У Нее все сжалось внутри. Сжалось от сострадания и собственной боли, которую Она вдруг вспомнила с пугающей её ясностью и остротой.
Боль пришла к Ней много лет назад, и терзала, терзала. Она была разная. Иногда боль слегка покусывала Ее даже как-то нехотя, лениво - словно просто по ежедневной своей привычке мучить, которую всё никак не могла оставить по отношению к Ней. Иногда ковыряла, иногда колола, иногда давила, иногда рвала  так, что становилась нестерпимой, безумной! Тогда боль грызла Ее без устали, со всей своей силой, со всей мощью, на которую только способно люто ненавидящее, дикое, безжалостное существо – злое, чужое и холодное.
Однажды такая боль пришла утром, и, когда Она уже привычно выпила все свои лекарства, та почему-то не оставила Ее. Напротив, она нарастала. И тогда Ее охватила не просто паника, Ее охватило тупое, животное безумие. Оно подсказало ей, точнее вспомнило будто вместо Нее, о пузырьке с каким-то снадобьем, которое было куплено много лет назад заграницей. Снадобье помогало от любой боли. Но использовалось в семье нечасто, поскольку было сильнодействующим - всего несколько капель, и ничего не болит. Она даже не была уверена есть ли ещё хоть что-то в заветном флаконе...
Боже, Она спасена: снадобья осталось совсем чуть-чуть, на дне. Жидкость была странно густой, тягучей, не такой, как тогда, когда пузырек был полон. Но Ее это не смутило. Мысль о том, что это не совсем нормально Ее тогда посетила, но буквально на мгновение. Мозг отказывался мыслить рационально, он отказывался мыслить, в принципе! Он подавал лишь один единственный сигнал: «Выключи боль, я  не могу ее терпеть, я не вынесу ее больше ни секунды, выключи ее немедленно!». Боль мучила, боль унижала, она лишала свободы, она диктовала свои условия существования, она отсекала от всего остального мира. Боль убивала не только Ее тело, она убивала способность думать о происходящем, и о любых его последствиях - в принципе.   
И Она просто вылила разом все содержимое пузырька себе в рот. Оно было вязким и жгучим - все во рту сразу занемело. А через какое-то время занемела и боль. Она утихла, ушла,  а с ней ушло и сознание.
Она забылась, отключилась, сама того не понимая. Последняя Ее мысль была о том, что Она смертельно устала, и совсем нет сил думать, держать веки и сознание...
Очнулась Она от тошноты, и тут же почему-то странно ощутила свои руки. Она с любопытством посмотрела на них: обычно тонкие, маленькие, они были почему-то равномерно опухшими. Пошатываясь, Она встала, и пошла к зеркалу почти инстинктивно, с мыслью о том, что, вероятно, что-то случилось с Ней за время этого странного сна. Ей захотелось увидеть себя. По пути к зеркалу, Она посмотрела на часы, и поняла, что проспала полдня! Зеркало не узнало Ее. Лицо было таким же опухшим, как и руки.
 И тогда Она вспомнила все, что случилось с Ней. Господи, боль! Было больно, и пузырек в тумбочке… Она пила из него, Она выпила из него все! Выпила так, как выпила саму боль, и как боль выпила ее - всю, до конца, до последней капли, не оставив уже ничего! Она и сама стала лишь одной сплошной болью, которая совсем ничего и никого не помнит...
  Дрожащими руками Она достала тот пузырек, и посмотрела на дату, и...оказалось, что то, что Она выпила, давно было просроченным! Сколько Ей досталось этой, концентрированной от возраста жидкости, Она не помнила и не знала!
А потом Она поняла, что выжила тогда просто случайно. Наверное, именно такие события в жизни люди и называют чудесами.
«Он не хотел убивать себя, он убивал боль и болезнь», - снова прозвучало у Нее в голове.  Он не хотел…
     Понять это возможно лишь тому, кто, пережив Боль, умеет по-настоящему сострадать. «Не осуждать, проявлять милосердие» - это не значит быть малодушным и смиренненьким  по отношению к хамству, ко злу, к неправде. Это значит почувствовать чужую боль, как свою. Почувствовать, и не судить того, кто не мог,  не умел ее больше терпеть.
Боль неестественна, она нелогична, она делает нас совершенно одинокими и абсолютно зависимыми. Боль отнимает свободу быть и жить. Она отнимает саму жизнь, превращая её в страдание наедине с ней одной, в страх её ожидания.  Боль отнимает всё и всех, она эгоистична и ревнива. О ней нельзя рассказать. Ее можно пережить.
Невыносимая боль ничего не оставляет в человеке и человеку, кроме желания ее уничтожить, убить. Он никогда не хочет убивать себя. Он убивает боль.