Месть

Он  завернул  за  угол  дома  и  неожиданно
остановился.  Прямо  перед  ним  стоял  его  бывший
учитель  немецкого  языка  Фриц  Карлович.  Годы
сильно  изменили  его.  Он  весь  как-то  усох,  лицо
покрылось  морщинами,  носик  заострился  и
вытянулся,  маленькие  воспалённые  глазки  под
очками слезились, щёки были покрыты посеревшей
щетиной,  а  некрасивые  слюнявые  губы  мелко
дрожали. Вся его фигурка в длинном чёрном пальто
с  короткими  рукавами  напоминала  замёрзшего
испуганного воробышка. Он стоял на одном месте,
жалко озираясь, и чуть не плакал.
Он явно не узнал своего бывшего ученика. За
эти десять лет, прошедшие с их последней встречи,
Иван  вырос  на  двадцать  сантиметров,  плечи  его
раздались  вширь,  а  руки  налились  мускулами,
взгляд  стал  нахальным  и  циничным,  а  по  левой
щеке  от  глаза  до  губы  красным  жгутом  лёг  шрам
(след от неудачной игры в карты). Конечно, он его
не узнал.
— Что,  папаша? —  развязно  спросил  он
учителя.
— Собачка  потерялась, —  захлопал  глазами
учитель. —  Я её пять лет кормил, выхаживал, а он
за  сучонкой  увязался.  Рыженькая  такая.  И  нет  его
нигде.
— Кобель что ли? —  спросил Иван, закуривая
сигарету.
— Да. Болонка. Маленькая такая. За сучонкой
побежал. Надо бы его привязать было.
— Ну, что ж ищите. Далеко не убежит.
И  он  пошёл  дальше.  Но  каждый  шаг
воскрешал  в  памяти  давно  прошедшие  события.
Вспомнилась  ему  школа.  Класс,  залитый  солнцем.
А на первой парте она, его Иринка, с косичками в
разные  стороны,  а  сзади  прядь  волос,  как  она
говорила  «дорога».  Ира  поворачивается  и
улыбается  ему.  Как  давно  это  было,  а  кажется
только вчера. Он ещё до сих пор ощущает себя тем
самым пацаном, которым он был десять лет назад.
Он  словно  ощутил  в  руке  маленькую  ладонь
Иринки  в  тёплой  варежке,  когда  он,  держа  её  за
руку,  мчался  с  ней  по  замёрзшей  реке.  Словно
воочию  увидел  он  её  тоненькую  фигурку  в
купальнике, когда летом  они отдыхали на Иртыше.
И сердце его заныло.
Но  когда,  когда  всё  это  началось?  Почему
жизнь  круто  повернулась  и  понесла  его  вниз  по
нисходящей? Он сам не мог дать себе точный ответ.
А  что  было  в  начале?  Обычные  детские  шалости,
которым  он  не  придавал  значения.  Ну,  подрались,
ну,  бросили  мусор  в  окно  классной  учительнице,
ну,  это  же  ерунда.  И  чего  было  поднимать  бучу.
Вызвали  на  педсовет.  Доложили  родителям.  Отец
сильно избил его ремнём так, что неделю он не мог
лежать  на  спине.  На  педсовете  больше  всех
возмущался этот самый Фриц Карлович.
— Хулиган! Бандюга! По тебе тюрьма плачет.
Видимо, накаркал, сволочь. Появились кенты.
Сначала  анаша.  Потом  героин.  Так  и  закрутилось
колесо.
— Эх,  сука,  кобелька  ищет.  Любитель
животных, и он зло сплюнул сквозь зубы.
Он шёл машинально, не обращая внимания на
грязь и лужи. И вдруг около своего дома он увидел
двух  собачек.  Одна  маленькая,  рыжая  с  тонкими,
как  спички,  ножками,  с  узкой  мордочкой,  хвост
калачиком. Видно сучка. И глядеть-то не на что, а
что-то  из  себя  воображает.  А  кобель  ну  точно  тот
самый.  Он  и  похож-то  на  хозяина.  Беленькая
кудрявая  шёрстка  местами  свалялась,  обнажив
розовую  кожу.  Мордочка  маленькая  злая  с
круглыми  красными  глазками.  Ну,  точь  в  точь,
Фриц  Карлович.  Он  даже  расхохотался.  До  чего
похож.
— Тю-тю-тю, —  позвал  он  кобелька.  Но  тот
злобно зарычал и начал лаять.
— Ах ты, мерзавец! А ну иди сюда.
Он хотел схватить пса, но собака увернулась и
укусила его за палец.
— Ух, ты, гад! — и он с силой пнул собаку.
Кобелёк  заскулил,  но,  отлетев  в  сторону,
опять  зло  зарычал.  Иван  схватил  железный  прут,
валявшийся  на  дороге,  и  пошёл  на  собаку.  Собака
попятилась  и  отскочила  в  сторону.  Он  шел,  и  в
мозгу  его  лихорадочно  вертелась  вся  его  жизнь.
Злое  лицо  учителя,  оскаленная  морда  собаки  всё
смешалось  в  единое  целое.  Обида  за  всю  свою
искалеченную  несостоявшуюся  жизнь  захлестнула
его.  Ему  казалось,  что  всё  зло  его  бессмысленной
жизни крылось в этом маленьком дрожащем тельце.
Он занёс прут и  ударил. Сначала раз, потом два, а
потом  уже,  ничего  не  разбирая,  он  махал  и  махал
руками, пока не устал.
Только  теперь  он  заметил,  что  собака  уже  не
дышит. Морда её была оскалена и из неё сочилась
кровь.  Живот  был  вспорот,  и  из  него  вывалились
голубые  кишки,  смешанные  с  грязью  и  кровью.
Только  теперь  он  осознал  всю  бессмысленность
совершённого  им,  всю  нелепость  смерти  этой
маленькой, неповинной ни в чём, собаки. Страшная
тоска  поднялась  со  дна  его  помутневшей  души.
Глухие рыдания стали толчками выплёскиваться из
его  груди.  Он  долго  сидел  возле  убитой  собаки,  и
слёзы  текли  по  его  щекам.  Потом  высморкался  и,
засунув  руки  в  карманы,  пошёл  прочь  от  своего
дома.