У-у и Лала Киносценарий

   На конкурс киносценариев для "Мосфильма". Пишется по моему рассказу 2017 г. "У-у и Лала из Прижирафки".

Действие происходит в наши дни.


Сцена 1-я
   Голос автора:
   -  В этом фильме я расскажу вам про события, которые произошли всего несколько лет назад в одной маленькой деревне. Эта деревушка, затерявшаяся где-то в глубине России, никогда и ничем не отличалась от всех остальных деревень - таких же серых и убогих. И вот вдруг там случилось нечто  необычное! Вот как это происходило...

Сцена 2
    На грязную заросшую высокой полынью и репьями площадь посреди деревни приезжает большегрузный автомобиль. Рабочие автокраном сгружают с него НЕЧТО, накрытое брезентом, и устанавливают ЭТО на заранее подготовленный высокий фундамент. Руководит всем процессом важный городской начальник в черном строгом костюме, в шляпе, очках и с портфелем. Десятки местных жителей, разинув рты и почесывая затылки, смотрят на происходящее и пытаются дознаться у этого начальника:

   - Это чё же такое нам привезли? Откудова? Неужто из самогО города? Из самогО центра! Ну да? Не могёт тово быть! А сколько придется нам за это платить? У нас денег ведь нету... Бедные мы... Совсем обнищали при нонешней-то власти... И сколько возьмут? Неужели и впрямь - подарок? Это - нам всем? Или кому-то в особо? Точно, что за бесплатно? Ну не может такого быть - в наше-то капиталистичиска время!.. А, ба-а! Ну, дела-а...

   А начальник в ответ на все расспросы только загадочно ухмыляется, весело всем подмигивает и наконец громко объявляет:

   - Завтра все приходите сюда в 10 утра. Сами всё увидите. Будет очень интересно и необычно! И невздумывайте открывать брезент раньше того, как я назначил! Я выставлю на ночь охрану. С берданкой! Кто нарушит мой приказ, по тому - огонь! На поражение! Сразу! Безжалостно! Так что - того!.. самого... Берегитесь! - и, поржав еще немного, он уехал. Но охранника из ЧОПа действительно на ночь оставил...

Сцена 3
   Утро следующего дня. Та же самая площадь. Но теперь на ней помимо местных собрались прибывшие из города десятки прочих всяких важных персон из числа начальников и журналисты. Вокруг стоят несколько полцейских автомобилей и много огромных черных шикарных иномарок - такого их количества здешние деревенские никогда не видели! Местный священник-старик кадит и освящает это самое НЕЧТО, которое так все еще и находится под брезентом. Потом через огромные динамики звучит марш! Слово берет вчерашний начальник:

   - Дорогие сельчане! Мы созвали вас всех сюда для того, чтобы подарить вам памятник двум самым знаменитым жителям вашей деревеньки - художнику Аркадию Властному и его правнуку Федору Иванову. Итак. Внимание! Памятник - открыть! (давая знак, машет рукой).

   Этот оратор сам себе аплодирует. Звучит гимн России. Вслед за оратором раздаются жидкие аплодисменты местных. Наконец сдергивают брезент, и открывается скульптура, состоящая из двух фигур: крестьянского вида старик в самой непритязательной фуфайке, ватных штанах и сапогах сидит с кистью в руке на пеньке перед мольбертом и пишет картину. Рядом с ним сбоку стоит щупленький паренек. Он с интересом смотрит на холст, а на плече у него сидит белка.

   Опять звучит торжественная музыка! Приезжие тоже нехотя, лениво аплодируют. Но все местные, вновь разинув рты, молча и с огромным изумлением внимательно рассматривают подаренную им скульптуру... Наконец среди этой толпы раздаются голоса:

   - Это кто ж там такие вылеплены? Чё-т не разгляжу...

   - Никак художник с красками.

   - Ну да, он. А кто ж еще-то... если у него кисточка в руке.

   - Ну, ясно, что художник. Это ж он самый  и есть - наш Аркадий Властный.

   - Да это я и сама вижу, что один - Властный. А рядом-то с ним кто?

   - Вам же объявили только что, что это - какой-то Федька Иванов.

   - Кто, кто?

   - Да сказали, вроде как правнук Властного - Федька.

   - Это У-у, чтолева? Так?

   - Получается, что да... так...

   - Точно! У-у. Он самый! Глухонемой.

   - Дурачок наш бывший.

   - Ну да. Он!

   - Он! Он! Он самый и есть. У-у. Собственной персоной. И ведь как хорошо получился - как вылитый стоит! Прямо У-у да и есть. Только железный.

   - Дура ты, баба! Не железный, а бронзовый.

   - Ну, бронзовый. Велика разница! Да и черт с ним! Мне-то что от этого? Денег в кармане не прибавится.

   - Так ведь он же нашу церковь сжег!

   - Да. В позапрошлом году. У-у. Как живой. И ведь как похож.

   - Похож!

   - Поджигатель.

   - Он!

   - Да как же можно поджигателю памятник ставить!!! Это ж позор какой!

   - Он же сразу пять домов у нас поджег. В один день.

   - Что там - в день. В один час! Все пять семей в момент по ветру пустил!

   - Ага. И церкву нашу заодно вместе с ними со всеми напрочь спалил! Столько беды людям нанес. А ему - нате вам: памятник! Да какой ишшо-то памятник - аж бронзовый! Огромадный! Кучу долларов, чать, стОит! Как какому, чё ли, герою... Чё ли... Так ведь?..

   - Ну да - как герою... с дырою...

   - С дырою в башке. А не в заднице!

   - За что ж ему, ироду, памятник-то ставить?! Это ж богохульство какое, а! Нельзя же так, братцы. Ведь нельзя же! Так же? А?!

   - Да, точно - нельзя!


Сцена 4
    Священник, наконец тоже внимательно рассмотрел скульптуру подростка и вдруг воздел руки к небу и закричал, обращаясь к народу:

   - Господи! Братья! Сестры! Православные! Христос с вами! Как же так можно: ироду! антихристу! псу поганому! и вдруг нате вам! - памятник посвящать?! А?! Опомнитесь!!! Он же святой храм наш пожёг! Это же враг всей великой нашей веры. А его - героем!.. Ангелом божьим тут изобразили! Только вот еще без крыльев... Богохульство! Анафема проклятому У-у! Анафема!!!

   Священник запел молитву, перемежая ее то и дело восклицанием: анафема!

   И многие в толпе поддержали его и тоже закричали:

   - Анафема гадине! Анафема!


Сцена 5
   Одна из самых древних и сгорбленных старух, одетая этим жарким днем в драную шубу, пуховый платок, поеденный молью, и дырявые валенки, страшно ковыляя на полусогнутых ногах и опираясь на клюку, отделилась от толпы, кое-как доползла до памятника и вдруг очень резво начала колотить по фигуре парня своей корявой палкой, крича при этом грубым, почти мужским басом:

   - Сволочь! Ирод! Дома нас лишил! Сколько в нем всего нашего добра погорело! Нищими остались!.. Без крыши! Без вещей! Скотина в сарае и та погорела. Куры, гуси, свинья, телок - всё! всё в уголь!Мы ж потом чуть не побираться пошли... с протянутой рукой... Никто же нам не помог. До сих пор бедствуем! Сносите его, суку! Эй, Мишка, внучок! Где ты там? А ну! Гони сюда свой трактор! Сковыривай его давай на хрен!

   После такой обличительной речи древней бабки в фигуру бронзового Федьки из толпы полетели комья грязи! Полицейские попытались оттащить орущую старуху с клюкой от памятника, но из толпы мгновенно выскочили сыновья и внуки этой бабки с криками:

   - Не трогай мать!

   - Отпусти бабушку, сволочь!

   - А вот самим вам по харе щас!

   И все они набросились на немногочисленных полицейских. Толпа тоже начала защищать старуху и ее потомство!.. Началась драка! Полицеские автомобили включили сирены и мигалки!

   Журналисты с восторгом снимали столь выдающиеся моменты!


Сцена 6-я
   Голос автора: 
   - Вот такая занимательная и очень странная для всех приехавших в тот день гостей случилась история! Но странной она оказалась именно для приезжих. Местные же хорошо знали и Федьку Иванова, и, конечно же, своего любимого и знаменитого на весь мир художника Аркадия Властного. И насколько они любили художника, настолько же люто ненавидели Федьку, прозвище которого с детства было У-у. Потому что он был глухонемой. А началось всё задолго до этого - еще при царе...  Родился в этой самой деревеньке мальчик, который умел очень хорошо рисовать. Звали его Аркаша Властный. В 15 лет он поехал в Москву и  закончил там художественное училище. Познакомился в столице с большими живописцами и вскоре сам вышел в известные художники. Но тем не менее не задрал от этого нос, не возгордился собой, а наоборот каждый год весной непременно приезжал в свою родную деревеньку к родителям - как он сам выражался, на пленэр - и абсолютно ничего по хозяйству дома не делал, а только целыми днями всё только бродил по окрестным полям да лесам и беспрестанно лишь мазюкал да мазюкал красками по холстине. Писал свои совершенно бесполезные в деревенской жизни картины. И запечатлевал на них не что-нибудь особое, выдающееся, а всего лишь всяких встречных-поперечных мужиков, баб и детей из своей родной деревни да окрестных сел. Нравились ему их стариковские бородатые лица; пот, текущий с людей градом во время страды. Любил наблюдать за доярками во время дойки или за трактористом, которому поздно вечером дочка прямо в поле принесла еды. В общем занимался человек сущей безделицей. И мужики над ним постоянно посмеивались:


Сцена 7-я
   Мужики в на лугу косят траву. Во время передыха они подходят к Аркаше, который тут же рядом пишет с них картину, и с ядовитой усмешкой выговаривают ему:

   - Ты бы, Аркаша, делу какому сурьезному выучился, что ли. Всё бы родителям помощь в доме от тебя была. А то ведь попусту всё лето хлеб переводишь. И родителям из-за тебя людям в глаза смотреть уже стыдно! И чем ты живешь? Или в той Москве все такие бездельники да пачкуны бесполезные? А? Чё молчишь-то? Совесть в горле застряла, да? Язык колтуном охватило? (все хохочут и снисходительно, почти с презрением хлопают Аркадия по плечу и по спине. Кто помоложе и понаглее, те и вовсе в его адрес открованно плюются!).

  Но Аркаша в ответ над мужиками только сам тихо-молча посмеивался и хитро прищуривался...

   Голос автора: 
   - А осенью Аркадий складывал свой нехитрый наработанный за весь прошедший сезон багаж, закутывал картинки в холсты да рогожки, грузил их все на телегу или грузовик, отправлял на ближайшую железнодорожную станцию и увозил всю эту дребедень в столицу. И пропадал там безвылазно до следующей весны. А весной появлялся в родимых краях снова и в очередной раз попусту переводил на картинки десятки метров добротной и прочной очень дорогой холстины, которая пошла бы на пошив, скажем, штанов - сносу бы им не было! Куда до этой холстины пресловутым американским джинсам, которые в те поры в России назывались вовсе и не джинсами, а "чертовой кожей". И так длилось много лет. В общем считался Аркаша у себя на родине отрезанным ломтем и бездельником первостатейным... Но когда Аркаша наконец прославился и стал продавать свои картины втридорого, то односельчане сначала не поверили этому и, успокаивая самих себя и не давая разгореться своей зависти, говорили друг другу...


Сцена 8-я

   Мужики вместе с бабами сплетничают:

   - Ну и трепло же наш Аркашка! Чтоб за одну свою мазюкалку целых сто рублёв отхватить. Враки-собаки! Это ж целую корову можно купить!!! Да не одну - а еще с телком годовалым впридачу. И стог сена к ним. Эх, ма-а! Да ни в жись этому не поверю!

   - Да-а...Ну и вра-ать он! Ну и вра-а-ать!

   Голос автора: 
   - Говорили в этой местности очень сильно нараспев. Слова тянули протяжно-долго, словно пели. И это было объяснимо, потому что местность вокруг деревеньки была с одного ее края вдоль горизонта холмистая. Эти невысокие, нежно-плавные холмы были сбоку белые-белые. Аж иногда в яркий день блестели на солнце, словно покрытые отшлифованным мрамором! А сверху на них как бы волнами, поднимаясь то выше, то опускаясь ниже, росли смешанные леса. Осенью они густо желтели да краснели и выглядели как в сказке. А зеленые сосны да ели стояли среди них темными чуть жутковатыми изумрудными пятнами. И красота от этого распространялась неописуемая! И когда смотришь с вершин этих холмов вниз, то открывается такая беспредельная духозахватная ширь бесконечных полей и лесов, что людям от такой картины действительно петь хотелось! А уж когда аркашкины родители как-то похвастались тем, сколько их сын в Москве недавно на выставке выручил за пять своих проданных картин, то сельчане и вовсе подняли их на смех! Все аж завопили:

  - Да не могёт такова быть! Не могёт и всё тут! Врёте вы всё. Врёте! И точка!

  Но уже на следующее лето Аркаша действительно приехал не с пустыми руками, а заказал в лесопилке бревен, досок, железных листов для крыши, купил кирпичей для печи, нанял рабочих, и уже через пару месяцев они сложили аркашкиным родителям такие новые хоромы, каких в их захудалой деревеньке еще никто никогда не видывал! Вот тут-то все и зачесали свои затылки и седые бороды!..


Сцена 9-я

   Один из старикоа восхищенно смотрит на новую избу Властных. Потом подходит к Аркадию и со всей силы хлопает его по плечу! И говорит:

   -  Ну, Аркашка! А ведь совсем ты и не тютя-матютя, а - человек! Настоящий хозяин! Почти что бывший наш помещик! Тоже, как и тот, целыми днями ничегошеньки не делаешь, а денежки к тебе так и теку-ут рекой! Так и теку-ут. Сами по себе. Да еще таким потоком, что ажно мура-ашки по коже!

Сцена 10-я

   Вновь мужики и бабы сплетничают:

    - Ну вот не понятно мне - за что это Аркашке москвичи такие деньжищи отваливают? А? Ну ладно бы он портреты нашего вождя всех народов великого товарища Сталина рисовал бы. Это было бы ладно - за портреты Сталина мало платить - это, понятное дело, государственное преступление! За это не то что сажать - расстреливать надо! Но ведь Аркашка никогда никого из членов правительства рисовать и не думал. Нет! Его всегда интересовали только наши - деревенские.

   - Да. Мужики да бабы. Да старики. Мы с вами!

   - И при этом всегда выбирал рожи - самые что ни на есть жизнью побитые! Крутые да измученные, серые да изможденные. Все в черных морщинах, как в бороздах. Странно...

Сцена 11-я

    Голос автора: 
    - А когда картины Аркадия попали в самою что ни на есть знаменитую Третьяковскую галерею, а оттуда в качестве иллюстраций уже и в школьные учебники по литературе, то его односельчане и вовсе надули грудь!порасправили плечи! и стали ходить гоголем! и всем в своей области и даже в соседних областях - Пензенской да Мордовской - отвечать:

  - Мы вам тут - это не тама где-то! Мы не лыком шиты. Мы - властные! Аркадию Властному соседи то есть - вона оно как!Наши лица ажно в Третьяковке висят! На них таперича весь мир смотрит! Даже американцы с ипонцами. Во как! Наш Аркадий нас всех в самые что ни на есть знаменитые вывел!

  И поэтому люди требовали к себе особого уважения! И когда Аркадий просил их попозировать ему часок-другой, то сельчане уже не посмеивались над ним, а смиренно соглашались и стояли так недвижно, сколько ему было надо. И потом еще и благодарили его за проявленное к ним уважение! А древние старики еще и кланялись ему в пояс и говорили:

  - Вот помрем, и через год про нас никто и не вспомнит... Словно мы и не жили... Словно землю и не обихаживали... пОтом не поливали...  И никто-то на наши могилки никогда и не придет... Кому мы, старичьё, нужны... А ты наши образА всем людям во всем мире кажешь. И память о нас нашим внукам навсегда останется. Будто мы самим иконописцем в церкви писаны! И всем на обозрение выставлены. Спасибо тебе, дорогой ты наш Аркадий Александрыч! Будь тебе счастье и удача во всех твоих добрых начинаньях!

Сцена 12-я

   Аркадий отдыхает от трудов своих праведных. Вышел со двора, сел на лавочке возле ворот, смотрит на дорогу, здоровается со всеми подряд. Мимо идущие люди останавливаются, мужики прикуривают от его папироски. Начинаются расспросы:

   - Ну а что, Аркадий, ты самогО товарища Сталина живьем-то хоть раз видел?

    - А как же. Конечно видел.

    - Да ну-у!- недоверчиво ахают мужики.- А не врешь?

    - Нет. Не вру. Вот ей богу - лично видел! Своими глазами.

    - Ну и как он? Из себя-то. Наш товарищ Сталин. Важный? Небось, великий!

   - Нет. Наоборот - очень даже простой. И даже как бы очень незаметный. Нет в нем никакого такого особого генеральского форсу. Георгий Константинович Жуков со всеми его орденами да золотыми погонами по сравнению с ним - ну прямо как царь перед простым солдатом выглядит!

    - Неужто даже так?! - опять ахают все.

    - Да. Именно так.

    - У-у! Ни хрена себе! Ажно не верится... Ну а разговаривать с товарищем Сталиным тебе приходилось? Только - честно. Не ври нам. Ну?

 - А то как же! И разговаривать с нашим великим вождем тоже приходилось. Правда один только раз. Это когда он мне государственную премию в Кремле вручал. Он тогда сам подошел ко мне...

 - Неужто - сам?! Лично!

 - Да - сам. Лично.

 - Ой, батюшки! Как высоко ты, Аркадий Александрыч, прыгнул! Ой ё-ёй! Ну и что было дальше?

 - Ну и вот... Подошел он, значит, так неспешно... Словно крадучись... В своих мягких особых сапогах. Одна рука у него все время как бы скрючена. А в другой он постоянно трубку держит. Ну и, значит, подошел он ко мне. Сначала, как и полагается, поздравил...

Сцена 13-я

   Один из залов Кремля. Идет фуршет по поводу вручения Сталинских премий. Сталин пордходит к Властному, интересуется:

   - Ну, как поживаете, товарищ Властный? Какие у вас, товарищ художник, проблемы имеются? Говорите прямо, не стесняйтесь. По возможности всем, чем сумею, помогу.
 
   Мужики на лавочке спрашивают- Властного: "Так прямо и сказал: "помогу"?

 - Да. Так и сказал.

 - Ой ё-ёй! Ну а ты ему что ответил? Попросил его об чем? Или постеснялся?

 - Конечно, постеснялся. Вот еще! Буду я великого товарища Сталина своими мелкими проблемами озабочивать. Он за весь мир отвечает! А тут я к нему: дескать поставьте мне, товарищ Сталин, телефон в квартиру или новую машину помогите купить, так что ли? Нет! Я ж не буржуй какой. Я - самый простой человек. Всего лишь деревенский художник. Так ведь, а, мужики?

 - Да. Это верно, это верно... Простой... - соглашались с ним мужики.- Наш ты. Деревенский. Хоть и москвич. Ну и что дальше? С товарищем Сталиным-то, а?

    - Наоборот. Я сказал ему:


Продолжение сцены 13-й
   Властный - Сталину:

   - Всё у меня есть, уважаемый товарищ Сталин! Абсолютно всем я вот так вот обеспечен! Выше крыши! И даже больше, чем простому советскому человеку нужно. И более ничегошеньки мне от партии и правительства не надобно. Спасибо вам, товарищ Сталин, за вашу заботу о нас, о всем нашем советском народе!

   Сталин согласно кивает головой, улыбается, чокается с Властным бокалами с шампанским и оба выпивают.

Продолжение сцены 12-й (в деревне на лавочке)

 - Да, да... Это верно. Молодец, что так сказал, - одобрили его старики. Ну, и высоко же ты взопрыгнул, Аркадий! А ведь в детстве был как все - мы ж тебя еще сопливым пацаненком помним... как ты по деревне без штанов бегал...


Сцена 14-я

  Кинохроника: Москва, толпы на улицах. Похороны Сталина. Хрушев и Берия на трибуне мавзолея. Затем довольный Хрущев где-то на трибуне с початком кукурузы в кулаке. На улицах снимают портреты Сталина и с презрением бросают их на землю!
 
Сцена 15-я

   Старики спрашивают вновь приехавшего к ним на лето Властного:

    - Ну?.. Ты - тово... Как? Кукурузника этого сраного - Хруща - видел?

    - Да видел... видел...

    - Ну и что ты ему сказал? Про Сталина-то. Этому лысому! И про его кукурузу-то. И всякие прочие его дурости. А?

 - Эх... Да разве ж ему что-нибудь скажешь... Вокруг него охраны да всяких прихвостней столько, что вмиг сцапают и заарестуют! И следов от тебя потом вовек не сыщется... Сталина так не охраняли, как этого размындяя! И не посмотрят, что ты - известный да знаменитый. А наоборот - еще и расхохочутся от счастья. Дескать тебе Сталин премии вручал. Вот теперь и схлопочи за это по полной! Иуды!

 - Эвона ка-ак!.. - привычно нараспев кумекают мужики.- Ну, дела-а... Ну, дела-а...

 - Кошка мышку родила! - отшучивается Властный.- Но один раз я все ж таки не сдержался и ответил ему, Хрущу этому! Поганому!

   - Ну-ну, и что ты ему сказал?

   - Да так... Было у нас собрание однажды. Творческой интеллигенции. Прямо в Кремле. С участием Никитки. Долго он с трибуны перед нами кривлялся и слюнями брызгал. Лысиной в прожекторах блестел! Всё золотые горы обещал! Коммунизм к 80-му году грозился построить... (Вновь идут кадры кинохроники) И при этом он - безграмотный, страсть! И говорит, ну, чисто по-хохляцки: "коммунизЬм". Всю страну хочет хлебом своим кукурузным да салом хохляцким накормить. Сразу видно, что - украинец... Вот так вот повыступал он перед нами, повыступал... А потом попросил всех желающих не бояться и сказать ему с трибуны в ответ пару ласковых... Ну, я и вышел... И сказал...

 - Ну-ну... И что ты ему сказал? - напряглись мужики.- Неужто всю правду ему в башку его лысую вмазал, да?!

 - Нет... - огорчил их Властов.- Нет... Не сказал... Побоялся... Не верю я его красивым россказням! И ему самому - ни капли не верю! Уж если он так по-подлому с самим товарищем Сталиным обошелся! - с дерьмом его смешал! - то что ему, суке такой-рассякой, стоит нас, простых людей, и вовсе со свету сжить! Ничего не стоит...

     - Да... - невесело и обреченно только и вздохнули мужики...

    - Нет... - продолжил Властный, - я этому глупому Хрущу совсем другую правду рассказал, обрисовал ему ситуацию...

Сцена 16-я
   Властный в Кремле на трибуне. За его спиной в президиуме сидит Хрущев и всё правительство. В зале - поэты Р.Рождественский, Вознесенский, Евтушенко, знаменитые кинорежиссеры, художники. Властный говорит с трибуны:

    - Писал я, Дорогой Никита Сергеевич, прошлым летом у себя в родной деревне свою соседку тетку Марью. В свои 56 лет она выглядела на все 80 - иссохшая, как мумия, почти черная, морщинистая, сгорбленная... И вот сидит она в своем дворе передо мной на пенечке и говорит мне: "Аркашенька, ты давай того... рисуй меня быстрее. Чтобы за день-два тебе управиться".- "А то - что? - не понимаю я ее. - Куда нам с тобой, тетя Марья, торопиться-то? Всё лето впереди. Успеется." - "Нет... - тихо так отвечает, - помру я на днях... От голода помру... Муж мой на фронте без вести сгинул. Сынок мой единственный еще в 14 лет в колхозную молотилку попал, разорвало его там на части!.. Одна я совсем одинёшенька... Пенсии у меня никакой... Государство мне как колхознице пенсии не дало - не заслужила я... Хотя всю жизнь на колхоз горбатилась... И за погибшего мужа тоже ничего не получаю - не положены мне деньги за без вести павшего. Писала я, просила помощи как вдова, а власти отвечают мне: "А вдруг он не без вести пал, а где-нибудь - живой! От армии прячется. Или вовсе у немцев полицаем служил..." Вот ведь что про мужа моего мне наговорили!.. Предатели там сидят, что ли, во власти-то нашей?.. а? Вот как они к народу своему относятся... Хуже иродов! Вот и не дали мне за мужа павшего ни копеечки... А в саду у меня ничего больше не растет... Вырубила я все свои яблони и вишни начисто! Так что даже варенья на зиму за последние четыре года уже ни разу не сварила..." - "А зачем же ты их вырубила?" - удивляюсь я. - "А потому, что власти наши дорогие обложили каждое деревце, каждый божий кустик смородины таким налогом, что мне теперь легче совсем ничего в саду не иметь, чем такое тягло за них тянуть! Так что помираю я... с голоду... Поторапливайся, Аркашенька... Боюсь тебя подвести..." Так у меня сердце от этих ее слов сжалось, что тут же побежал я домой. Сгреб в охапку все, что у нас на столе было, и принес тетке Марье: "Ешь,- говорю, - тетя Марья! Я ж тебя молодой раскрасавицей помню. Как ты на свадьбе моего двоюродного брата отплясывала! Аж пол дрожал!" - "Всё... Отплясалась я, Аркашенька... помираю..." И пла-ачет... пла-ачет!... А на другой день я опять жду ее, жду, чтобы, значит, закончить этюд. А  она так и не пришла..." (Продожение сцены 15-й в деревне с мужиками)
   - Рассказал я это всем, кто сидел там в зале, и ушел с трибуны. А Хрущев меня окликает: "Товарищ Властный! Чего ж вы убежали от нас? Так и не досказали нам свою историю. Что с вашей Марьей сталось? Почему она не пришла? Небось вашей вчерашней едой объелась. Так? Живот бедняге вспучило! Из нужника всю ночь не вылезала. Да?"  И все члены правительства, что вокруг него в огромном том президиуме сидят, вслед за ним так подленько поддакивают да похахатывают... Аж тошно на них смотреть! И все они, как один, во-от с такими жирными, пухлыми, розовыми рожами! Хоть самих их всех, как свиней, на сало режь! Ну, вернулся я на трибуну. "Нет,- отвечаю им всем.- Действительно той же ночью она и померла... А моя еда так и осталась у нее на столе не тронутой... Сил у нее уже не было - поесть... Как легла на кровать после моих этюдов, так сразу и померла. От голода... И в избе у не шаром покати... Последняя мышь повесилась! Одни только фотографии погибшего мужа да сына на стене над кроватью висят..." У Хрущева от моих слов всё лицо аж перекосилось! А его свита мне страшные лица делает: дескать дурак ты! Ты чего нашему славному  руководителю партии и правительства такие жуткости рассказываешь! Того и гляди, он прикажет тебя прямо здесь заарестовать! И в лагерь на исправление отправить - как это при проклятом Сталине было! Ну, и я тоже не дурак! Жизнью уже мятый... Подсластил окончание своей правды... Закончил свою речь так: "А в целом народ наш живет хорошо, уважаемый Никита Сергеевич! Сыто и радостно! Ни на что не жалуется! Конечно, есть отдельные перегибы на местах, о котором я вам рассказал. Но это всё от недогляда местных властей. Так что от всего сердца благодарим нашу родную партию и правительство и лично вас, дорогой наш Никита Сергеевич, за горячую заботу о нас! О простых тружениках!" Ну, тут Хрущ и заулыбался опять! Радостно! В обе свои жирные щёки! Одно слово - дурак! Показушник! Кукурузник! В общем обошлось... Не сцапали меня его опричники... Оставили на свободе... Так что - нет. Добрый он человек, наш родной Хрущ! Пощадил... Все ж таки он косит под честного человека. Дескать сталинский произвол и культ личности кончились. Теперь всё - для человека. Всё - только для его, нашего, значит, с вами блага и сытости! Вот вам и коммунизЬм... к 1980-му году...

 - Ну, дела-а... ну, дела-а... - почти не верили словам Властова мужики. - Однако ж смелый ты, Аркадий Александрыч! Отчаянный! Мы б себе такой смелости с начальством ни в жись не позволили бы! А ты вон как! Геро-ой! Настоящий герро-ой!

  - А чего нам теперь бояться? - спокойно и почти равнодушно отвечает им Властов.- В войну вон как страшно было - когда немец, как танк, пёр! Ведь Москву почти взял... Полукольцом ее уже окружил... И то - ничё. Выдюжили! А теперь-то нам и сам черт не страшен! Не то что какой-то Хрущ жирный... И ведь как верно фамилию ему Господь подгадал - именно что хрущ! Увидишь этого белую личинку в навозе - с малюсенькой башкой, с кучей лап, с огромной жопой - тошнить тянет!!! Вот и человек он точно такой же - личинка с маленькой башкой!.. Ну так что, мужики, а давайте-ка, что ли, восстановим нашу церковь, а? Ведь в ней наши родители венчались. И потом нас с вами там крестили. Чего ж она такой гнилой развалиной теперь стоит? Ведь позорище! Перед родителями стыдно! Они, чай, там, в могилах-то, всё это видят и нас не прощают... а то и проклинают... а? Так, что ли?

  - Так-то оно так... - робко отвечает ему с виду такой покорный крестьянский мир.- Да ведь это при Сталине церкви восстанавливали, а Хрущ опять их все позакрывал, гад такой! Как бы нам за такую смелость по жопе не дали! А?..

  - Ничё... Не дадут... А вы-то сами деньги на ее реставрацию собрать готовы? Или пожадничаете?

  - Тут того... самого... Подумать надоть... покумекать... Денег-то у нас и взаправду нету... Почитай, с сАмой войны как эти самые деньги выглядят, забыли... Одними "палочками" за трудодни живем... Натурпродуктом...

  Голос автора:
   - И в деревне начались сборы пожертвований на восстановление полуразрушенной церкви. Но деревня действительно была нищая. Латаная-перезаплатаная. И собрали всего ничего... Так что основную сумму внес, конечно же, только он самый - тихий скромный и с виду такой незаметный Аркадий Александрович. И сам же написал для нее несколько икон.

Сцена 17-я
 
    Властный у себя в избе пишет большую икону. Приносит ее в отремонтированную церковь. В честь такого события звонят колокола!

   Голос автора:
   - И никто из коммунистического начальства такому решению крестьянского мира слова поперек не сказал. Хотя и недовольны были в Москве многие! И бурчали втихую, промеж себя... - но вслух что-либо сказать так и не посмели! Потому что к Властному в гости то и дело приезжали целыми делегациями то журналисты, то художники, а то и политики и писатели, почитай, со всего мира.

Сцена 18-я

   К дому Властного приезжает шикарный автобус. Выходят необычного вида туристы. Бездельничающие мальчишки спрашивают их :
   - Откуда будете?
   Переводчик переводит их вопросы. Те по-английски отвечают:

   - Джэпэн.

   - Япония, - переводит мальчишкам толмач.

   - О-о! - восхищаются те. - Вот это да-а!Сама Ипония! Вот уже и узкоглазые к нам пожаловали.


Сцена 19-я

     Голос автора:
   - Как и полагается, в каждой русской деревне обязательно есть местный дурачок Вот точно такой же дурачок был и здесь. Настоящее его имя было Федюнька, но по имени никто никогда его не звал. И имени его никто уже, кроме его родной матери, не помнил. А кликали его строго по прозвищу. А прозвище у него было необычное, из двух одинаковых звуков: У-у. Потому что от рождения Федюнька был глухонемым. За всю жизнь не произнес ни одного человеческого слова, а всё только угукал, как филин в полночь. Вот именно за это его У-у и прозвали. Родился он уже в наши, современные дни, когда славный Аркадий Александрович, проживший 78 лет, уже годов тридцать как лежал в сырой земле под огромным дубовым крестом на своем же родном кладбище в двух километрах от своего дома. Рядом с десятками своих родственников и предков. И на могиле каждого из них стояли не мраморные и гранитные памятники - по современной моде - а всё такие же высокие и мощные чисто русские православные восьмиконечные дубовые кресты!

   У-у никогда не учился в школе, знать не знал, что такое человеческий коллектив и тем самым жил хоть и среди людей, но все равно совершенно на отшибе. К 16-ти годам он вырос на полголовы выше всех остальных своих сверстников, был приятен лицом, крепок телом, широк в плечах, довольно силен, так что связываться с ним и в открытую обзывать его дурачком никто никогда не рисковал. Да он и не был дурачком в прямом смысле этого слова. Просто постоянное одиночество и замкнутость, обособленность от людей выработали в нем особую линию поведения, которую никто вокруг не понимал и правильно не оценивал. А сам У-у объяснить толком ничего не мог, потому что никто его угуканья выслушать никогда не пытался.

   Никакой человеческой работы ему не доверяли, поскольку боялись его непредсказуемости, и поэтому У-у проявил себя в работе не человеческой. Палаческой... Началом этой его "профессии" стал следующий случай. Вместе с матерью он жил не в отдельной избе, а в панельном 2-х этажном 4-х подъездном доме, в однокомнатной квартире. Как это водится у деревенских, свой многоквартирный дом они превратили в некое подобие огромной избы, точнее в барак, где во всех углах подъездов на всех этажах стояли сундуки, комоды, всякие ящики, на них валялись старые тулупы, боты, шапки, санки, коляски и всё прочее уже ненужное барахло. И на этом барахле жили целые стаи кошек. Разумеется, от кошачьего помета разносилась повсюду невыносимая вонь! Но мало кто из жильцов дома обращал на это внимание - привыкли... Все вокруг так живут... Они и ведать не ведали, что можно жить по-иному. И детей приучали к такой же грязи... И внуков... Точно так же не замечал мерзости своей жизни и У-у. Но однажды, когда ему было 16 лет, мать свозила его в поликлинику к психиатру в город, там она вместе с ним зашла в гости к одной своей подруге, и вдруг У-у впервые в жизни увидел, как красиво и порядочно можно жить на самом деле: повсюду в городе был вылизанный дворниками асфальт, нигде никаких свиней и гусей в лужах посреди дороги; много нарядно одетых и совершенно трезвых людей - и не в кирзовых сапогах или замызганных галошах, а в изящных босоножках и туфлях. И не в телогрейках и всяком паскудном, запачканном навозом рванье, а в праздничных шелковых платьях да рубашках. Но самое главное - в подъездах чистый воздух! И выкрашенные стены. Абсолютно белые потолки. Не заплеванный пол. Никаких ящиков с прелым тряпьем, с гниющей картошкой и капустой. И никаких кошек! Ну совершенно никаких! Это настолько поразило У-у, что он долго стоял в самом обычном городском подъезде как ошарашенный! Оглядывал всё вокруг, словно он находился в Эрмитаже! И по приезде домой тут же начал бороться за чистоту вокруг себя - разумеется, в пределах возможностей своих мозговых извилин... И первым делом он, никого не спросясь, уже на следующий день с утра пораньше, пока все были на работе, со всех этажей в своем подъезде вытащил на улицу всё тряпье, все комоды с ведрами и мешками, сложил всё это в огромную кучу и поджег!


Сцена 20

   Перед подъездом дома, где живет У-у с матерью, пылает огромный костер! Разумеется, тут же сбежались десятки людей спасать свое добро. Мат-перемат в адрес У-у и его матери! Многие пожелали У-у избить и уже было попытались наброситься на него кто с кулаками, а кто и с дрекольями, но У-у стоит с топором в руках и сначала только ухмыляется и даже поет торжественную песню! Точнее что-то беспрестанно и протяжно мычит себе под нос и радостно хохочет, глядя на огромное пламя. И это похоже скорее на гимн или клятву! Когда же он увидел, что ему грозит опасность от соседей не на словах, а на полном серьезе, то его глаза мгновенно налились кровью! Он поднимает над головой заранее приготовленный топор (дурак дурачком, а ведь предвидел возможные последствия), замахал им, как флагом, и первый, кто попался бы ему под удар, был бы мгновенно и без малейшего раздумья разрублен надвое! И все по прошлому опыту общения с дурачком прекрасно знали, что он угрожает не просто так. Что нельзя доводить дурачка до крайности. Если что пойдет не по его понятиям, то он запросто этим самым топором и ударит! Никого не пожалеет! Когда он был в гневе, то его боялась даже собственная мать! И поэтому никто ничего У-у даже не попытался сделать плохого и все уныло разошлись, увидев, что огонь безжалостно спалил все их бывшие накопления...
 В общем подъезд, где жил У-у, после этого события от барахла действительно очистился. Но У-у на этом вовсе не успокоился и на следующем этапе своей борьбы за красивый образ жизни начал беспощадную борьбу теперь уже с кошками. И вот тут-то весь подъезд действительно взвыл!


Сцена 21

  Всех кошек, которых были ручными и сами шли в человеческие руки, У-у засадил в большой мешок и понес к реке - топить. Со стороны это выглядело жутко! Поначалу кошки в мешке вели себя смирно и сидели покорно. Но дети, чьих кошек изловил У-у, бежали за ним следом, и каждый ребенок звал свою кошку. И кошки начали отзываться на призывы, принялись мяукать и попробовали вырваться на свободу. А поскольку выхода им не было, то они поняли, что их ждет что-то очень страшное, и начали все дружно вопить и извиваться. И это была апокалиптическая картина! У-у легким и быстрым шагом гордо шел к реке. У него за спиной барахтался ком из живых орущих существ. За ним бежала целая толпа детей, и каждый ребенок плакал и умолял палача отпустить их кошку:
 - Дяденька! Пожалейте нашу Мурку. Не убивайте ее. Она у нас смирная. Добрая. Она никому ничего плохого не сделала! Дяденька-а-а!..
 - Барсик!
 - Рыжик!
 - Дымка!
 - Чубайсик! Кис-кис-кис...
 - Дяденька, пожале-е-ейте!..

   Десятка два детских голосов звали своих питомцев. Кошки неустанно мяукали в ответ. А У-у лишь ухмылялся и всё больше на это раззадоривался и отвечал им весело и коротко:

 - Всех у-у-у! Всех!

   И хохотал в возбуждении! Дети начали кидать в него камни. Но в ответ он тоже схватил попавшийся на пути кирпич и бросил им в детей. Те едва увернулись...
 Дойдя до реки, У-у раскрутил мешок у себя над головой, как пропеллером, и закинул его далеко в воду. Невообразимый вой, состоящий из детского и кошачьего стона, разнесся по округе! Ни одна кошка не смогла выбраться на волю - мешок камнем пошел на дно, и лишь пузыри еще несколько минут поднимались наружу...
И никто из взрослых не осмелился отомстить У-у за его палачество. Потому что знали, что в ответ У-у такого мстителя убьет - прямо среди белого дня, прямо на улице, при сотне свидетелей! Потому что ему всё равно, кого убивать - что кошку, что человека.

Сцена 22

   Деревенское отделение милиции. Несколько баб кричат на молоденького мента, требуя арестовать У-у!

   - Эй, власть! Сережка, черт тебя подери! Как ментом заделался, так народ сразу и слышать перестал, да, что ли?! Чё молчишь-то? Как же так выходит? Беззащитные мы, чё ли? Как-то это так-то? Это ж какое беззаконие! Беспредел!

На что тот отвечает:

   - Единственная дорога У-у не в тюрьму, а в сумасшедший дом! А за кошек в России не сажают. Закон, позволяющий наказывать за жестокое отношение к животным, пока только еще пишется. Так что управы на У-у никакой нету!.. Если по закону-то... С ним можно только по-человечески... ну, то есть, наоборот, по нечеловечески. По понятиям. Мстить, то есть. Но это - не по закону! Не по-государственному праву.


Сцена 23
   Голос автора:
   - Тем дело о массовом убиении кошек и закончилось - то есть возмущением граждан и пустыми угрозами в адрес У-у и его матери. Конечно, подростки пытались несколько раз обстрелять У-у из рогаток, но У-у в ответ бросился за ними. Те - в рассыпную. Но У-у все равно побежал за одним из них. Не схватил его, потому что тот сумел добежать до своего дома и спрятаться за дверью. Тогда У-у тут же забросал его избу камнями и выбил в ней все стекла. В ответ подростки в этот же вечер выбили все стекла в квартире, где жил У-у с матерью. И на этом всё и успокоилось - все поняли, что бороться с дурачком бесполезно. Только себе дороже. Лучше сохранять с ним нейтралитет. И, как посоветовал милиционер, надо терпеливо дожидаться только одного: пока У-у кого-нибудь не убьет - из людей. Лишь тогда его заточат в дурдом уже пожизненно... А У-у всё не успокаивался и продолжать наводить в деревне свой анархический, незаконный, самостийный порядок. Ему понравилось убивать! Это приводило его в неописуемый восторг! Но хуже всего то, что сами же люди стали потакать его палаческим наклонностям. Так, если надо было утопить новорожденных кутят, а хозяевам было противно это делать, то на помощь звали У-у. И он с величайшей охотой приходил к "страждущим" и оказывал им посильную помощь: топил кутят в ведре. Но не просто топил, а сначала любовался щенками, гладил и даже целовал некоторых, наиболее привлекательных. Таким образом он прощался с ними и как бы просил у них прощения... А потом кидал их всех в воду и хлопал в ладоши от счастья, видя как те пускают пузыри и задыхаются...


Сцена 24

   Жители Прижирфки выговаривают матери У-у:

   -  Ну как же тебе, Оксанка, не стыдно! Какого убивца ты вырастила! Ведь он так скоро уже не кошек, а и людей убивать начнет. Издеваться над всем живым обожает. Фашист какой-то! Право слово - фашист! Изверг!

   - А то я сама этого не понимаю, - покорно отвечает она им на это.- Я уж и сама на это сколько раз ему говорила, что кошка - это Божье существо. Бог кошек любит. И за каждую убитую кошку мучиться ему в аду! За каждую! Там черти за кошек будут его колоть своими вилами до крови! Наскрозь! Раздирать его до сАмого мяса! А ему всё хоть бы хны! Знай всё только по-своему делает. И меня не слушает.

  - Ну-ну...-  тяжело вздыхают односельчане.- И тебе, Оксанка, вместе с ним тоже в аду мучиться. Это ты ж его таким родила - не известно от кого... и вырастила - себе и нам на шею... Ты же ему во всем с детства сама же и потакала. Будто мы этого не помним. Вот и допотакалась... Ну-ну... доигралась...


Сцена 25

   Голос автора:
   - После смерти Властного сельчане устроили в пустующем доме его музей. У-у очень часто приходить к избе этого музея , смотрел через стекло на портрет своего прадеда, что-то бормотал сам себе и о чем-то напряженно думал...

  Проходящие мимо древние старики, видя У-у, только вздыхают и говорят друг другу:

    - Эх, природа-матушка... Чё с людьми творит... Какой мощный был наш Аркадий!Какой был мужик! До самой своей смерти был как дуб! Кряжистый! Крепкий! Ведь почти до 80 лет дожил. До последнего дня на своих ногах ходил. Всем бы нам такую смерть! А какого сына вырастил - тоже богатыря! А вот правнучек подкачал... ой как подкачал... И в кого только он такой получился?.. Ладно бы просто глухонемой, так ведь слабоумный... глупый... ни рыба ни мясо... бесполезный... пустой... Эх, мельчает Россия... совсем вырождается ... не на кого нам ее будет оставить... Нет в людях прежнего стержня... Ни веры в них, ни силы... Одно слово - пустые людишки!... отрубь... полова...


   Однако люди - существа хитрые... Когда им что-то в другом человеке не нравится, то они готовы этого человека живьем сожрать! И кости его до блеска обглодать! Но если в помощи другого человека они остро нуждаются, то тут-то они готовы аж колобком к нему подкатиться и умаслить его ласковым словечком, словно лисоньки!Точно так же было и в случае с У-у. С одной стороны, все вокруг его презирали. Но с другой стороны, если надо было зарезать свинью, а хозяйка была одинокая пенсионерка или жалела деньги, то на закол свиньи опять же звали только его одного - У-у. Обычно хряков убивали выстрелом из ружья в ухо. Но за это стрелкУ нужно было платить. У-у же убивал исключительно ударом топора по голове. Причем убить большое животное с большим и прочным черепом одним ударом невозможно. У-у сначала привязывал свинье ноги к столбу, чтобы она в судорогах не убежала, потом обухом топора бил ей со всего размаха по затылку. Свинья, как правило, тут же валилась от этого с ног, но не погибала, а начинала истошно визжать и дергаться! Этот визг чрезвычайно возбуждал У-у, потому что он был глухой не до конца, а кое-что все-таки слышал. И он начинал молотить хавронье по башке еще и еще раз. Пока она окончательно не замолкала. Но она на этом опять же не умирала. Ее тело еще продолжало жить, лёгкие - дышать, и бока ее ходили вверх-вниз ходуном. Свинья уже не визжала, но сильно хрипела. И лишь тогда У-у длинным ножом перерезал ей артерию и горло и наслаждался видом фонтанчика крови, бьющей из артерии, и смертными судорогами огромной животины! И всё это он проделывал совершенно бесплатно и никогда не брал за убийство ни денег, ни мяса, как это обычно проделывали остальные профессиональные закольщики, которые убивали куда как быстрее, бескровнее и не настолько мерзко. Именно за это У-у и ценили. Хотя, конечно, все презирали! И люто ненавидели! И только искали момента, чтобы уничтожить самогО У-у...

   Дальше - больше. У-у возомнил себя уже как бы верховным судиёй и начал вершить суд уже и над мертвыми людьми! Выносить свою собственную оценку их деятельности на протяжении всей их былой противоречивой жизни. Началось это с того, что как-то в Прижирафке хоронили умершего директора местной фермы.


Сцена 26

    После похорон кладбище быстро опустело. Но не совсем. Едва люди успели дойти до столовой, где проводились поминки, как увидели, что над кладбищем поднимается густой черный дым, который бывает, когда жгут пластмассу. Бросились смотреть, что там произошло, и увидели, что десяток венков, только что положенных ими на могилу директора, уже успели сгореть и от них остались только мотки проволоки, к которым только что были прикреплены искусственные цветы и листья. Крест над могилой тоже стоял уже наполовину снизу обугленный. Невдалеке от содеянного места преступления пританцовывал У-у и не думал убегать и прятаться. Наоборот, он был со своим уже знаменитым топором в руках и торжественно выл и размахивал обеими руками! Ну чистой воды Квазимодо! Только не уродливый, а, наоборот, даже симпатичный...

Сцена 27

    Милиционер потребовал от матери У-у привести сына в отделение, где попытался составить протокол о только что содеянном надругательством над могилой. Мать через полчаса послушно привела У-у в милицию, и сержант, крича У-у почти в ухо, начал допрос дурачка.
   - Ты подтверждаешь, что это именно ты сжег венки и крест на могиле похороненного директора фермы?-

   - У! У!- утвердительно закивал тот головой.- А-а. А-а. Я-я. Я-я.

   - Хорошо, так и записываю. Следующий вопрос: с какой целью ты это сделал?

  - У. У. У-у-у,- завыл тот в ответ и потянулся к ручке.
  Милиционер знал, что У-у чуть-чуть умеет писать и дал ему ручку. И У-У огромными буквами, держа ручку чуть ли не обеими руками, начал выводить непонятные каракули.

   - Что он тут понаписал? - спросил сержант мать У-у.

 Та умела разбираться в почерке сына и прочла:

  - Плохой человек. Нехороший человек.

   - Кто нехороший человек?- не понял сержант.

   - У-у-у. У. У.  О-он. Та-ам...- опять завыл парень и начал махать в сторону кладбища.

   - Он говорит, что директор фермы был нехороший человек, - объяснила мать.

   - Почему он решил, что директор был нехороший? - опять спросил сержант.

   - У. У. А-а. А-на ми-не... ра-а... ска-а-а... ы-ы... а-ла-а...- начал объяснять У-у.

   - Что он говорит?- опять переспросил сержант мать.

   - Он говорит то, что я ему рассказывала раньше: что этот директор часто лишал меня премии, обманывал в начислении зарплаты. Обдирал во всем, в чем только было можно. И не только меня. Всех. Он же и на самом деле был сволочь! Себе два автомобиля купил. Жене автомобиль. Дочери - тоже. Вон какой коттедж себе отгрохал! Еще один рядом строится. А нам, простым людям, хрен да маленько платил. Все его ненавидели! Туда ему и дорога - на тот свет. Гадине! Спасибо тебе, сыночек! Ты единственный, кто нас, простых доярок, защитил. Хошь и поздненько ты это сделал. Уже - мертвому... Да всё ж отомстил! Нам от этого на душе ой как полегчало! Спасибо! - и она отвесила сыну поясный поклон.
 
   И все, кто находился в этот момент в кабинете, согласные с ее действием, дружно закивали головами. И подтвердили, что У-у поступил совершенно справедливо! Да и сам сержант не стал попусту призывать людей к мнимому благородству и запрещать в день похорон говорить об умершем гадости. Ибо только что закопанный в могилу директор был местным безжалостным олигархом и все в деревне его смерти откровенно радовались!
 У-у таким вот образом допросили и отпустили на все четыре стороны - гуляй, брат. Твори свой самосуд и дальше. Нет на сумасшедших в русской деревне закона. Нету! Да и всё тут!


Сцена 28

   Голос автора:
    - Как я уже сказал ранее, У-у вовсе не был сумасшедшим в полном смысле этого слова. Он был не говорящим человеком себе на уме, которого мало кто вокруг понимал и поэтому никогда не воспринимал всерьез. И этого его крайне оскорбляло! И, естественно, вызывало в нем протест! Он часто проходил мимо музея Властова и опять и опять смотрел лишь в одно окно. Там прямо напротив этого окна на противоположной стене висела небольшая картина художника под названием "Автопортрет". На ней был изображен библейского вида бородатый старик в холщовой рубахе. И это был прадед У-у. И мать, когда У-у был совсем еще маленьким, несколько раз подводила сына к окну, указывала ему на этюд и повторяла:

   - Это - твой прадед. Прадед. Ну-ка, повтори.

   - А-а-е-ед... а-а-е-ед... - покорно и радостно повторял он.

 И запомнил это уже на всю жизнь. И часто после этого подходил к музею, подолгу стоял там у окна и в сотый, если не в тысячный раз вглядывался в лицо своего далекого прославленного предка. И гордился им. И считал, что всё, что он, У-у, теперь делает, это - продолжение славной деятельности прадеда!

    У-у воспринял всё случившееся с ним недавно в милиции как одобрение его поступков со стороны общества и уже на следующий день опять пришел на кладбище и срубил своим знаменитым топором теперь крест на могиле бывшей директрисы деревенской школы, которая умерла шесть лет назад.


Сцена 29

   - Ну а ей-то ты зачем крест срубил?- вскоре опять допрашивал его сержант всё в том же кабинете.

   - У! У-у-у! - привычно завыл мститель и замахал руками в сторону школы и кладбища.

   - Он хочет сказать, что директриса не приняла его в школу, в 1-й класс в свое время, - опять объяснила слова парня его мать. - Она сказала, что, мол, дурачков в школу она не берёт, что для таких есть специальный интернат, что вот только там моему сыночку и место. Федюнька из-за нее так неграмотным и остался... А то, глядишь, может, правильно писать-читать и научился бы... Он же у меня смышленый. Только ничему не обученный... Что ей, жалко было, что ли, если бы он со всеми детьми учился? Так ведь не-ет! Заартачилась. На своём настояла. Повелела достать и привезти ей какие-то разрешения от психиатра. А где ж я эти разрешения ей возьму? Это ж надо было за каждой бумажкой в город ехать. Да не один раз. Да какие очереди там в полУклиниках выстаивать. По полдня. А где у меня на всё это деньги? И кто меня с работы отпустит? Директор фермы и без того без штанов и куска хлеба нас с сыночком то и дело оставлял, хотя горбатилась на него день и ночь! Ведь сам знаешь - день и ночь! Так что правильно Федюнька этой суке директрисе отомстил. Так ей, подлючке, и надоть! Молодец, сынок! Пусть она в своем гробу теперь сто раз перевернется! Зараза! Пусть ее на том свете в аду черти всю жизнь теперь на костре жарят!

   - У. У-у-у,- согласно закивал матери сын.

   - Как же вам не стыдно! - для приличия попытался пристыдить женщину сержант.- Ты чему Оксана Алексеевна, сына учишь!

   - Справедливости я его учу! Вот чему. Честности! Нет в жизни правды! Нету! Начал ее, правду эту, вершить хоть один человек в деревне - мой сынок - да и тот, глядишь ты, не совсем здоровым для общества оказался. Дурачком его все в округе кличут. А какой он вам дурачок? Блаженный он. Божий человек, значит! Справедливый! Так спасибо ему скажите за это, за правду-то его божью. Потому что больше никто вам этой самой правды в глаза не скажет. Боятся все! По углам про начальство сплетничать все мастера. А как в глаза ее, правду-то, начальству прямо сказать, так все языки в задницу тут же от страха и засунули! И дрожа-ат... Как стервы последние! Так пусть же хоть мой сынок блаженный правду-то вам всем говорит! Вот тебе моё слово. Вот чему я его учу.

   - Что ж, так он теперь и будет всем, кто ему в чем-то не угодил, кресты на могилах срубать? - подивился материнской логике сержант. - Это не по закону. Так я могу уже не только его, а и тебя к суду привлечь - за подстрекательство к совершению преступления.

   - А и привлекай. Жалко, чё ли. Пусть и меня вместе с моим сыном судят!- гордо заявила отчаянная баба.- Хоть на старости лет в тюрьме посижу - на всем готовом. Хоть высплюсь впервые за стоко-та годов! Хошь и на нарах. Хошь и среди клопов и вшей, а и все равно - высплюсь. И хлеб дармовой поем. В тюряге-то кормят бесплатно! Не то што здесь - хошь и на воле, а без денег и без штанов хуже, чем в тюрьме живем! А и забирай меня, слышь! ТРЕБУЮ! Чтобы ты меня прямо щас и заарестовал! И накормил меня, как положено, и первым, и вторым, и третьим! И кашей. И компотом. Вяжи меня! Хочу этого! Ну! Давай! Начинай! - и она выставила вперед руки, чтобы мент и впрямь их ей связал.

   - У-у!- вскочил сын. - У-у-у!!!- и встал на защиту матери между нею и сержантом.- У-у-у! У-бю! У-бю!

   - Ну хватит. Хватит!- остановил их обоих сержант. - Разборку тут устроили. Справедливоросы. Хреновы. А идите вы оба к разъедерене матери! Придурки! Оба ненормальные! Что мать, что сын!

   И опять отпустил ее вместе с У-у на все четыре стороны...

   Когда они ушли, сержант открыл сейф, достал поллитровку водки, налил с полстакана, выпил, крякнул! Согласно покивал головой и произнес вслух сам для себя:

   - Да. Согласен: нет правды на земле! Не-ту! Прав наш дурачок. И никто эту правду никогда не скажет...

Сцена 30

   Голос автора:

   - Уж и не знаю, чем вся эта мистическая, но такая чисто русская история закончилась бы, но тут случилось происшествие, которое вскоре перевернуло всю жизнь в Прижирафке... Вот как это произошло. Однажды У-у прохаживался в соседнем лесу и вдруг увидел активно кружащих над землей ворон и галок...


Сцена 30

   Лес. По траве рыжим отчаянным огнем мелькает белка, и видно, что она яростно защищает от летающих ненасытных "акул" кого-то. Но огромные птицы с ней только развлекались. А предметом их охоты было нечто особое. Им оказался слепой бельчонок, которого птицы только что выкрали из дупла. Если бы У-у не был глухим, то он услышал бы, что тот отчаянно пищит и защищает свою хрупкую жизнь от ужасной смерти как только может! У-у подбежал к бельчонку, взял его в руки и внимательно осмотрел. Тот был величиной менее спичечного коробка, едва покрытый редкой шёрсткой и еще слепой. В другом случае У-у бросил бы этот жалкий комок на землю и без раздумий раздавил бы! С наслаждением втер бы в почву! Но тут в парне вдруг словно что-то проснулось... Что послужило причиной этого неожиданного перерождения - Бог ведает... Может, его взволновала запыхавшаяся белка, которая в одиночку до последнего защищала своего ребенка от большой стаи "черных летучих волков". А может, его возмутили огромные клювы птиц, которые они разевали на белку, и было видно, что они всем хором хохочут и издеваются над ней! Но только У-у не бросил погибающий комок опять наземь, а вдруг начал дышать на бельчонка, согревая его своим дыханием. Потом завернул его в край своей рубахи, оставив свободной ему только голову, чтобы он не задохнулся, и так, всю дорогу держа его в обеих руках, понес свою драгоценную находку домой. Белка-мать, увидев, что с человеком ей не справиться, еще некоторое время бежала за ним следом, а потом взобралась на дерево и провожала своего сына уже оттуда только взглядом. Прощалась... А вороны и галки возмущенно так и кружили над У-у и горланили и даже пытались пикировать на него в надежде, что он выронет бельчонка из рук и они того все-таки разорвут на части и сожрут. Но У-у схватил палку и еще несколько километров отбивался от жадных и мерзких тварей как мог!
   Было видно, что бельчонок был раненый. Вороны нанесли ему несколько ударов по животу и повредили в одном месте кожу на его малюсенькой мордочке. И У-у первым делом принес бельчонка не домой, а к колхозному ветеринару.


Сцена 31

   У-у нежно развернул рубашку и показал ветеринару "воробышка". И завыл:

    - У-у-у...- дескать помоги... спаси!.. И даже вынул из кармана и положил перед ним на стол несколько мятых рублей, которые у него имелись.
  Ветеринар несказанно подивился такой перемене в поведении ранее звероподобного У-у и сначала осмотрел комочек. Потом протер всё тельце бельчонка слабым раствором марганцовки, смазал его раны мазью и сказал:

   - Кто ж его знает... Может и выживет... Кормить его надо теперь. Заботиться. В тепле держать. Понял? Любви он требует. Любви! Ты хоть понимаешь, ЧТО это такое?

    -У?- переспросил У-у.

   - Говорю: любить его надо. Заботиться о нем теперь. Кормить...- и показал рукой движения, будто он кормит найденыша ложкой.

   - А-а. А! А! - понял У-у и радостно закивал.- А. А.

   - Да, да. Правильно ты меня понял. Молодец! Да только не из ложки кормить. А из соски. Из очень-очень маленькой. По капельке. - Он вынул из шкафа с лекарствами пипетку, снял с нее резиновый колпачок и показа и объяснил словами, - Вот это тебе. Налей туда молоко и корми. И не коровьим молоком, а только козьим. А то он помрет от коровьего-то. У козьего жирность выше. И оно полезнее для таких ослабленных. Понял?

   - Ы-ы... Э-э...- замотал У-у головой, давая понять, что он ничего не понял.

   Тогда ветеринар раскрыл книжку и показал ему иллюстрацию, в которой было показано, как теленок сосет корову. Потом показал фотографию козы. Потыкал пальцем туда и сюда. У-у в ответ согласно закивал головой и снова замычал. Но было видно, что он так ничего и не сообразил. Ветеринар подумал, подумал... Обреченно вздохнул... Потом махнул рукой и все-таки написал пояснительный рецепт для Оксаны, матери У-у. Отдал его У-у. И тот счастливо разулыбался!

   - И деньги свои возьми. Не надо мне денег. Понял? Я за бесплатно. Они тебе теперь очень понадобятся - молоко покупать, - и он почти насильно сунул мятые купюры У-у в карман.

   И тот ушел, унеся свое сокровище. А ветеринар долго-долго смотрел ему вслед из окна и только задумчиво качал головой и не верил собственным глазам...


Сцена 32

     У-у принес бельчонка домой, показал его матери и протянул ей бумажку, выписанную ветеринаром. И приказал ей жестами: иди! Делай, что написано! Та прочитала. Вздохнула. Подивилась новой причуде сына. Но деваться ей было некуда, и она покорно пошла по деревне добывать козье молоко... 


Сцена 33

     Голос автора:
   - С той поры У-у несказанно преобразился! И куда только подевалась его охотничья и палаческая страсть! Из беспощадного изверга и уничтожителя всего вокруг себя живого он вдруг превратился в самого заботливого и нежного родителя! Он трясся над своим бельчонком, словно мать над дитём! По пять раз за ночь вставал, чтобы согреть в своих ладонях бутылочку с молоком, налить его в сосочку, сделанную из пипеточки, и по капельке накормить найденыша. Не отходил от него часами днем. Всматривался в его тельце, и когда ему вдруг казалось, что тот не дышит, то начинал опять мычать и ласково, но настойчиво тормошить того пальцем. Бельчонок просыпался, зевал, высовывал язычок, и У-у радостно бил в ладоши и звал мать - чтобы она тоже порадовалась его невиданному счастью!
 Так они и выходили его вместе. А через 5-6 дней стало окончательно ясно, что бельчонок выживет, что ранки на его теле успешно затягиваются и аппетит у крохи усиливается!


Сцена 34

   - Ну, как же мы его назовем? - спросила мать сына.

   - Бе-е... бе-е...- ответил он, пытаясь произнести слово "белка".

   - Нет, "бе" похоже на "бяка". Получается - как бы "плохой",- не согласилась она.- Он не бе, он - белочка.

   - Э-ла-а... Э-ла-а...- попытался повторить сын.

   - Вот-вот. Эла. А лучше - Лала...

   - А-а. А-а!- согласно закивал сын.

  Так бельчонок и был назван Лалой, хотя он был не женского, а мужского рода.


Сцена 35

   Голос автора:
   - Как это не покажется странным, но У-у вовсе не был врожденным извергом, извращенной натурой. У них в квартире уже несколько лет жили аж две кошки - Муська и Маруська - холеные и вальяжные. И У-у их любил и постоянно ласкал. А его уничтожение других живых тварей было скорее затянувшимся подростковым тяготением посмотреть на то, как мучаются другие живые существа, увидеть их смерть и тем самым насытить свою острую врожденную человеческую жажду до кровавой театральной мистерии. В общем это было как созерцание чужой крови во время гладиаторского сражения в Древнем Риме. Как бы азарт спортивного фаната. Но У-у повзрослел и нормальные, человеческие чувства в нем превозобладали и он стал как все - добрый и жалостливый к страданиям несчастных и одиноких. В общем в один день, в один час он вдруг переродился, и его издевательства над кошками и другими живыми существами прекратились навсегда. И мясником и палачом он больше не работал.


Сцена 36

   Ветеринар объяснил У-у, что белки-матери неустанно по несколько раз в день облизывают своих детей и тем самым делают им массаж всего тела. Он необходим для того, чтобы усилить кровоток внутри малоподвижного детского организма, а массаж животика еще и позволяет новорожденному лучше переработать и усвоить полученное от матери молоко. И теперь У-у, как ему и было показано, брал старую зубную щетку и несколько раз в день тоже легкими поглаживаниями вверх-вниз массажировал Лалу от ушек до кончика хвоста.
   Затем возникла другая проблема. У-у боялся, что их Муська с Маруськой учуют в Лале грызуна - мышонка - в них проснется инстинкт и они съедят его. И сначала У-у несколько дней просто не выходил из дома, стерег бельчонка, постоянно носил его постельку, в которой тот лежал, в руках и даже периодически баюкал его, как человечка. Потом мать подсказала ему, что следует приучить кошек к тому, что запах Лалы им вовсе не чужой. И тогда У-у поменял постельки: ту, на которой лежал Лала, он теперь постелил Муське, а Муськину перинку приспособил под подстилку для Лалы. То же самое он проделал потом и с Маруськиным "богатством". Кошки оказались не привередливыми, догадливыми, быстро свыклись с чужим запахом нового жильца и уже через неделю обе они по очереди стали вылизывать Лалу как своих собственных котят. Так кошки очень активно помогли У-у вырастить и воспитать бельчонка. А Лала поначалу был очень смешным и неповоротливым. Несоразмерно длинные задние ножки делали его похожим на кенгуру. Лала отталкивался ими, но пока еще очень коротенькие передние лапки не удерживали вес его тела и он постоянно валился на бок. Кошки с испугом смотрели на столь странный способ передвижения, не понимали причин такой несуразицы, и это было видно по их удивленным взглядам и жалостливому мяуканью. Они сочувствовали "инвалиду" Лале...
 
   Несмотря на то, что Лала очень активно ел, все равно он был похож на обтянутый очень коротенькой шерстью скелет, и это придавало ему вид несчастного заморыша...

   Отныне У-у никогда не выходил на улицу один и постоянно носил Лалу с собой. Мать сшила им небольшую сумочку с длинной тесемкой, которую У-у надевал себе на шею, в эту сумочку он клал Лалу и тем самым носил бельчонка все время на груди - в тепле и нежности. К трем месяцам тельце бельчонка уже достигло длины ладони и еще такой же длины был его хвостик. Шерсть на зверьке была еще очень короткой и редкой. Рана на его головке, между носиком и глазом, полученная от клюва вороны, давно зажила, но шрам от нее остался навсегда.

    Лала была любопытной и не сидела в сумочке на груди У-у спокойно. Она то и дело высовывала мордочку наружу, разглядывала всё, что происходило вокруг, всё ее интересовало. Но при малейшем незнакомом ей шорохе тут же пряталась обратно, барахталась и щекотала грудь У-у, что его очень веселило. И с той поры он ходил повсюду с блаженной улыбкой! В другое время люди, увидев счастливого У-у, обязательно покрутили бы пальцем у виска. Но тут все только поражались перемене, произошедшей со "сдвинутым" парнем и не насмехались над ним.
    Постоянно носить Лалу с собой было невозможно, У-у боялся, что "ребенок" задохнется под шубой. Но и оставлять дома бельчонка одного без присмотра было опасно - он мог перегрызть электрический провод и погибнуть или устроить в доме короткое замыкание или даже пожар. И пришлось съездить в город и купить просторную клетку, в которой Лалу закрывали, когда уходили из дому. Но железный домик Лала воспринял как тюремную камеру и своей жизни за решеткой выразил самый решительный протест! С одной стороны, новое жилье ему очень даже понравилось, и туда он не пускал кошек. Впрочем они туда никогда и не пытались проникнуть - слишком тесно и неуютно для них. Но с другой стороны, когда Лалу запихивали в клетку насильно, без его добровольного желания, то он упирался. Громко возмущался! Свиристел! Ругался! А когда У-у возвращался домой, то Лала от радости встречи метался по клетке как сумасшедший! Сшибал на своем пути все чашки и плошки, рассыпал еду, расплескивал воду. И один раз так застрял между прутьев, что сломал себе пальчик... И потом несколько дней хромал. Когда же У-у наконец открывал ему дверцу, то Лала выскакивал, бросался к своей "матери" и бегал по нему кругами, как по дереву, из стороны в сторону, сверху вниз, снизу вверх и при этом царапал У-у своими маленькими, но острейшими коготками, отчего У-у теперь ходил вечно поцарапанный, а все его рубашки и брюки вскоре стали похожими на решето - они были "просверлены" сотнями маленьких отверстий. Бороться с подобным выражением бурной радости зверька было бесполезно, поэтому, прежде чем открыть клетку, У-у надевал на себя пару свитеров и еще парусиновую робу сверху, и лишь тогда когти Лалы становились ему неопасными.

   Лала носился по всей квартире, где только хотел. Запросто лазил по стенам, цепляясь за обои, и был похожим на огромного рыжего таракана. Энергии в нем было запасено немерено! Чтобы хоть как-то утихомирить любимца, У-у вскоре приспособил для него специальные игрушки. Сделал большое беличье колесо, внутри которого Лала гонял на одном месте. Потом купили для него пластмассовый шар, проделали в нем дыру, Лала забирался вовнутрь шара и так гонял в нем уже по всей квартире, пугая кошек. Те были сонями и тихонями и теперь только диву давались, поражаясь тому, какого неуемного "моторчика" они вырастили. Лала обожал запрыгнуть на шкаф или на люстру, затаиться, а потом прыгнуть сверху на ничего не подозревающих своих бывших "воспитательниц". Те в ответ буквально хватались за сердце и жалобно мяукали, предупреждая, что у них от таких забав может случиться инфаркт!.. Но Лале на это было глубоко наплевать. Носясь по комнате, он постоянно перевертывал кошачьи миски, регулярно по несколько раз в день купался в их плошке с водой. Пришлось ради такого случая принести домой специально для Лалы ящик с песком, поставить рядом ведёрко, наливать туда теплую воду, и бельчонок купался по очереди то в песке, то в воде. И, конечно, мусору и грязи от него было много. Но мать У-у это покорно терпела и даже не ворчала. Тем более что отныне никакого выхода из такой ситуации просто не существовало - расстаться со своим Лалой они оба теперь уже не могли. Впрочем они дожидались весны - в надежде, что после схода снега бельчонок потребует простора и добровольно присоединится к своим диким сородичам, начнет жить в лесу.

   Зато набегавшись за день, в 8 вечера Лала наконец "угасал" и засыпал на коленях У-у мертвецким сном. И в этот момент с ним наконец-то можно было делать всё, что угодно. И лишь тогда У-у брал маникюрные щипчики и подстригал Лале его коготки. И на следующий день бельчонок пытался опять влезть по обоям до потолка, но это у него не получалось, он беспрестанно всё прыгал и прыгал вверх, но все равно скользил вниз и в недоумении смотрел на стену и не мог ничего понять...

   Ел Лала очень мало, но всю принесенную ему еду тут же рассовывал по тайникам - в углах шкафа, в карманах висящих там пальто и плащей, зарывал в цветочные горшки. А уже на следующий день он проводил инвентаризацию своих запасов и проверял наличие еды там, где он ее накануне тщательно спрятал. И для этого он опять лазил по шкафам, карманам и сумкам, вновь разрывал землю в горшках, брал найденные орешки в рот, прибегал к ведерку с водой, полоскал их там, очищая от земли, и зарывал в земле вновь. В общем забот у Лалы был полон рот и никаким бездельником он не был. Наоборот, трудился честно и беззаветно! При этом он объел все цветы в доме, так что от них пришлось отказаться совсем.

   Поначалу он просыпался очень рано, где-то в пять утра. Регулярно. И настойчиво теребил У-у, требуя, чтобы он проснулся тоже. Это У-у не нравилось, он отталкивал Лалу. И тот вскоре понял, ЧТО от него требуется, и перестал будить хозяина в такую рань и терпеливо сидел у того на одеяле, дожидаясь, пока в 7 или 8 утра У-у наконец не откроет глаза. Тогда бельчонок начинал хозяина кормить. И для этого немедленно доставал из своих запасов орехи, быстро-быстро, буквально двумя-тремя движениями зубов очищал их от скорлупы и совал их ему в рот. И возмущался, если хозяин ему не подчинялся и снова громко верещал и требовал! Делать нечего, У-у покорно ел и радовался тому, что белки едят именно грибы и орехи, а не червей или личинки мух, иначе Лала регулярно кормил бы его именно этой дрянью! И в то же время он был благодарен Лале за его заботу о себе, потому что Муська с Маруськой за всю их жизнь ни разу не поделились с ним ни единым куском. А всё только требовали, чтобы хозяева задарма кормили их! А они в ответ не давали хозяевам ровным счетом ничего - ни тепла, ни ласки, а  - наоборот! лишь убегали или выпускали когти, когда хозяева их пытались погладить!

   Оказывается, белки - это умнейшие животные! И входят в десятку самых интеллектуальных существ наравне с дельфинами, слонами, воронами и прочими. По своему умственному развитию они далеко превосходят собак. Белку легко можно приучить к определенному порядку. Например Лала поначалу раскидывал свой помет, где только хотел. Но вскоре У-у положил ему в клетку бумажную салфетку и настойчиво несколько раз показал ему, где ЭТО нужно делать. Лала прекрасно понял, где отныне находится его туалет, и с тех пор "ходил" только туда. Так что У-у оставалось лишь несколько раз в день менять использованную салфетку на свежую.

   Когда наконец наступила весна, У-у принес Лалу в тот самый лес, где он его и нашел, и поставил его на пробившуюся траву. Зверек обрадовался простору несказанно! И юлой понесся вокруг У-у, нарезая большие круги! Но первый же крик вороны на дереве привел его в неописуемый ужас! Он вскочил на плечо У-у и больше с него в этот день уже не слезал. Закрепившаяся в его бессознательной детской памяти связь смертельной опасности с вороньим криком оказалась такой прочной, что отныне и думать было нечего, что Лала вернется жить в лес. Он стал целиком и полностью домашним животным. И это было даже хорошо!

   И тем не менее порой всплески звериной сущности все-таки происходили в Лале, и тогда он показывал себя вовсе не домашним животным. Так, однажды У-у взял Лалино колесо, в котором тот обожал бегать по кругу на одном месте, и решил его помыть. Но, по мнению Лалы, делал это слишком долго. И тогда он подскочил к хозяину и до крови цапнул его за палец своими желтенькими резцами, острыми, как бритва. Тем самым он показал, что, как абсолютно дикое животное в лесу, готов защищать свою территорию до последнего, невзирая ни на какие лица и звания! "Что моё - то моё, не тронь ни в коем случае! А то тебе будет худо!" -  как бы молча сообщил он хозяину.

   Однако кормление Лалы орехами и грибами легло дополнительным бременем на плечи матери У-у. Грибы - это еще туда-сюда. Ими можно было заранее запастись или в крайнем случае купить, в деревне их на зиму сушили  многие. А вот с орехами была сущая беда. Стоили они дорого. А У-у не работал, потому что ему ни в чем не доверяли и никуда его не брали: мол, дурачок, ну что с такого возьмешь... В хозяйстве такой ни в чем непригоден. И тут У-у снова улыбнулась госпожа удача! Музей Властного находился в двух шагах от церкви. У-у раньше никогда не обращал на нее ни малейшего внимания и всегда проходил мимо, словно той и вовсе рядом не было. Он просто не понимал смысла ее существования. И не пытался вникнуть. Но однажды, когда он в очередной раз смотрел через музейное окно на потрет своего прадеда, он вдруг заметил толпу старушек, выходящих из церкви после окончания вечерней службы. У-у терпеть не мог старух за то, что те обожали кошек, постоянно кормили их на лестнице и тем самым способствовали загаживанию подъезда. Старухи в ответ люто ненавидели У-у и его Лалу и то и дело махали им вслед кулаками и слали в спину самые страшные проклятия! Так что и те и другие пытались друг с другом на своем пути не пересекаться и друг друга не замечать. Именно поэтому У-у так наплевательски относился и к церкви - к этому, в его понимании, черному и страшному обиталищу глупых черных безумных старух! Но теперь его борьба с кошками успешно прекратилась, старухи тоже кое-как вроде бы успокоились, и У-у перестал относиться к церкви как к старушачьему пристанищу. И тогда он впервые в жизни вошел вовнутрь церкви. И поразился! Оказалось, что там было чище и гораздо красивее, чем в городском подъезде! Раскрыв рот, У-у долго рассматривал расписной купол и потолок. Его восхитило обилие золота и голубое небо, с которого на него смотрел такой добрый и бородатый седовласый Бог! И еще этот Бог в его седой бородой был так похож на его прадеда!..

   И с той поры У-у начал ходить в церковь уже регулярно.

    Священник заметил его набожность и тщательную, бесприкословную исполнительность и вскоре предложил ему работу дворника, а потом еще и церковного сторожа. Так У-у начал работать и регулярно зарабатывать деньги - и очень хорошие деньги для своей нищей деревни.
   Более того, когда было нужно, то У-у заменял еще и иподьякона - мальчика, зажигавшего в алтаре для священника кадило, согревавшего "тепло" для причастия. Он теперь поддерживал плат возле подбородков тех, кто со лжицы в руках настоятеля вкушал тело и кровь Господня. Выучил наизусть все молитвы и тихо напевал их, подвывая старушачьему хору на клиросе. В общем он стал для церкви абсолютно своим человеком и, не будь он глухонемым, наверняка вскоре и сам бы принял сан дьякона или священника. И всё в его жизни складывалось теперь более чем удачно - он был сыт, одет, при деньгах и мог так жить и служить Богу до старости, вплоть до самой своей смерти. Если бы не одно "но" - для всех в деревне он так и оставался слабоумным. А дурачкам в православной церкви не место! Точнее сказать, там чтят блаженных. Но блаженные - это почти что святые люди. Прорицатели! Отрекшиеся от всего мирского. Фактически монахи - только не постриженные, не прошедшие для этого через особое ритуальное таинство. А что святого было в "дурачке" У-у? Ничего... И поэтому с его присутствием в церкви многие жители Прижирафки смириться никак не могли. И только дожидались подходящего случая, чтобы с ним расквитаться за все грехи, которые У-у сотворил ранее...

    Идя на работу в церковь, У-у никогда не оставлял Лалу дома и брал его с собой. По-прежнему совал его запазуху, но там зверек не мог сидеть долгое время смирно и то и дело то высовывал наружу голову, а то и вовсе выскакивал на волю и начинал скакать по церкви. Разумеется, это никак не нравилось прихожанам и те вполне справедливо пожаловались на то, что недопустимо наличие в церкви животного, и уж тем более грызуна! Священник был человеком добрым, умел находить компромиссы и разрешил для У-у некоторое послабление: он позволил ему принести в церковь клетку Лалы и спрятать ее в дальнем углу за перегородкой, где ее никто не мог видеть. Во время службы У-у отправлял Лалу в эту его "обитель", накрывал клетку платком, и Лала тихо и покорно сидел там столько времени, сколько было нужно. 

Сцена 37
   Однажды слишком уж набожные и вреднючие прихожанки укорили батюшку в том, что он грубо отступает от канона и все-таки разрешает присутствие в церкви "нечистого" грызуна! В ответ батюшка только смиренно потупил долу очи и жалостливо произнес:

     - Да... полностью согласен с вами - грешу... Ой как грешу... Но ведь не ради же собственной корысти, а во имя убогонького и без того жизнью ой как наказанного... И ежедневно отмаливаю этот свой грех дополнительной молитвой на коленях... В алтаре! И еще многкратно - дома! Каждый день! Так будьте же и вы милостивы к несчастному... не усугубляйте его страданий - очень прошу вас!

   Тут уж старушки ничего не могли возразить и только показушно крестились перед батюшкой и в знак согласия с ним смиренно кивали головами... Но за его спиной все равно неустанно перемывали ему все косточки - как это и заведено у зловредных и слишком уж до показушности благочестивых старух!..

   Так прошло более года. И однажды церковь взбудоражила новость - к ним едет епископ, чтобы провести архиерейскую службу! Ради такого торжественного случая церковь тщательно отмыли внутри. Надраили все большие подсвечники и кадила. У-у неоднократно накануне приезда архиерея подмел территорию вокруг. И даже согласился с тем, что на время нахождения в церкви владыки ему придется вынести клетку Лалы из закутка наружу - в клетушку под уличной лестницей, где он хранил свои метлы и лопаты с ведрами.


Сцена 38
   И вот наконец владыка приехал! На роскошной черной и очень дорогой иномарке. В сопровождении целой свиты из четырех иномарок поменьше и подешевле. С огромным трудом еще не старый, но уже совсем дряхлый с дряблой кожей владыка выгрузил свое сальное, толстенное тело из автомобиля и, запыхаясь, кое-как поднялся по невысокой лестнице и прошел внутрь церкви. Под обе ручки его крайне бережно, как великую драгоценность, поддерживали священники, прибывшие с ним. Православный народ толпился на улице, впервые в жизни видя столь чуднУю картину - словно ожил и к ним вернулся барин из прошлого века!
    Пока шла дочень долгая и нудная архиерейская служба, У-у стоял на паперти и не смел зайти внутрь, помня о запрещении находиться в пределах стен храма с животным. Лала привычно грелся у него запазухой - он не оставлял без внимания своего воспитанника ни на секунду. Двери церкви были открыты, и У-у мог видеть всю службу. Ради бельчонка У-у даже нарушил канон и не исповедался перед причастием, хотя накануне очень трепетно постился. Но когда наступил момент вкушения просвирок с кагором из рук владыки, то У-у все-таки не удержался, сбегал в свою каморку под лестницей, закрыл Лалу в клетке, запер каморку на огромный навесной замок и зашел в церковь, чтобы - хоть и без исповеди - но все-таки принять причастное вкушение из благодатных рук священника столь высокого сана.



Сцена 39

   У-у отсутствовал всего одну-две минуты. Не более. Но и этого оказалось достаточно, чтобы враги отомстили несчастному. У-у мгновенно почувствовал беду! Со всех ног прямо от владыки он, расталкивая плотную толпу, бросился назад, выбежал на улицу и увидел, что замок в его каморку уже открыт! Он вбежал в каморку - клетка была распахнута и пуста! В углу каморки лежало мертвое тельце Лалы с окровавленной головой...
   Было видно, что враги схватили бельчонка за хвост и с силой ударили его головой о кирпичный угол. Его смерть была мгновенной...
   И это сделали не враги, а именно ДРУЗЬЯ  У-у и Лалы. Потому что врагам бельчонок не поддался бы - беспощадно искусал бы их своими острейшими резцами! Расцарапал бы острыми коготками!  А тут он не заподозрил опасности... Добровольно пошел к людям в руки... доверился им...
 
    У-у не поверил своим глазам! Он позвал друга:

    - Лала... Лала...

 Но тот, конечно же, не откликался...

    У-у пал на колени и погладил Лалу - на руках у него осталась кровь... Всё еще не веря, У-у поднял Лалу обеими руками и поцеловал его. Лала не откликался, хотя в другом случае радостно бы запрыгал вокруг своего хозяина...

    - Лала! Лала-а-а!!!- отчаянно завыл У-у.- Ла-ла-а! Ла-ла-а! - но по-прежнему только молчание было ему ответом...

    Он с бельчонком в руках так и вбежал в церковь и завопил уже там что было сил:

 - Ла-ла-а! Ла-ла-а!

    Все люди тут же забыли об архиерейской службе и оглянулись на него. Сам архиерей запнулся и не понимал - что случилось. А У-у бросился к нему и стал показывать ему мертвого друга и только неустанно кричал:

    - Ла-ла-а!.. Ла-ла-а!..

    Увидев окровавленное тельце на руках У-у, все люди в церкви ахнули! А У-у всё продолжал и продолжал показывать белку архиерею и повторять ему:

    - Ла-ла-а! Ла-ла-а!- словно умолял того оживить своего друга.

   Служба была сорвана... Владыка возмущенно повернулся к людям спиной и скрылся в алтаре! И не до службы было уже всем людям... Торжественность момента была напрочь убита картиной мертвого бельчонка на руках обезумевшего парня! А он все только не переставал кричать на всё здание:

    - Ла-ла-а! Ла-ла-а!- показывал всем своего недвижного ребенка и безутешно рыдал в голос...
 Многие плакали вслед за ним...


Сцена 40

    Прошло несколько дней... Лалу нужно было хоронить... Мать гладила сына по голове и уговаривала его:

    - Сынок... Ну что ж теперь поделаешь... Нужно его похоронить... Так требует обряд... По-человечески... По-христиански... Мы похороним его на кладбище... как человека... Ну, понесли... Ну нельзя же вот так вот... Нельзя. Грех это - покойника так долго в доме держать. В могилку его надо. Там теперь будет Лалин дом. В могилке... Ну понесли его, а?.. На кладбище...

    А У-у всё не отходил от маленькой картонной коробки, в которой лежал его верный и славный Лала, и только продолжал молча, уже без слез,  качаться взад вперед, как маятник... И плакал... Тогда мать сама взяла коробку с Лалой и показала сыну, чтобы тот следовал за ней. У-у покорно подчинился. Все встречные люди уже знали, в чем дело, останавливались, скорбно смотрели на эту маленькую процессию из двух человек с картонным гробиком в руках... Некоторые тяжело вздыхали и крестились... вытирали глаза...

 
Сцена 41

   Путь к кладбищу проходил мимо церкви. Там У-у вдруг остановился, взял коробку с Лалой из рук матери и решительно вошел в церковь. Внутри увидел священника и показал ему Лалу...

    - Да... да... вижу...- только и произнес тот в ответ.- Спаси Господи его душу...- и перекрестил У-у.

    Но У-у не успокаивался и начал что-то требовать от священника. Тот его не понимал. Тогда У-у взял карандаш и начал что-то писать. Священник не понимал его каракули. Подошедшая мать сумела прочитать. И сама же ахнула! Воскликнула, обращаясь к сыну:

   - Нет! Нельзя! Это страшный грех! Это же не человек. Замолчи!- приказала она ему.

    - У-у-у! У-у-у!- требовал У-у.- У-у-у! У-у-у!- оттолкнул мать и схватил священника за грудки.- У-у-у! У-у-у!

    - Чего он хочет? - спросил мать не на шутку напугавшийся священник.

   - Он просит, чтобы вы, батюшка, его это... самое... ну... отпели...

   - О Господи!- опешил тот.

   - У-у-у! У-у-у!- продолжал уже злобно трясти его У-у.

    - Ну хорошо, хорошо,- миролюбиво согласился священник, видя, что дело действительно плохо...- Раз так просишь, ну, так и быть - исполню. Хотя, конечно, и беру страшный грех на свою душу... Исполню...куда ж тут деваться-то... Ты ж не чужой церкви человек... Что ж не снизойти до просьбы блаженного... Только вы никому об этом не говорите, ладно?

   - У-у-у! У-у-у!- закивал головой У-у, а вслед за ним и его мать.

     Батюшка запер наружные двери церкви, чтобы никто в эти минуты в нее не зашел и не стал свидетелем невиданного святотатства! Сначала он множество раз перекрестился и низко-низко поклонился перед иконостасом. Тяжело вздохнул:

    - Ох, Господи!.. Прости меня, грешного... Нет у меня другого выхода... Иначе меня прямо тут самогО убьют... Приму ни за что смерть от твари неразумной...- потом он повернулся к У-у и сказал ему,- Не ради мертвого зверя совершаю это, а ради лишь тебя, живого ЧЕЛОВЕКА!

   И честно исполнил чин отпевания целиком и строго по канону. Без сокращений.

   И только после этого У-у наконец согласился отнести Лалу на кладбище и похоронить его там невдалеке от бывших людей...


Сцена 42

    Долго еще стоял на коленях У-у над могилой вскормленного и выхоженного им "сыночка" и беззвучно плакал... А мать только гладила его по голове и плакала вместе с ним... Их горе было огромно и ничем не утолимо...


Сцена 43

      Но это было еще не всё.  На следующее утро, еще затемно, У-у снова почувствовал что-то неладное и бросился на кладбище. И его предчувствие вновь не обмануло его: могила Лалы была кем-то из злых людей разрыта, коробка-гробик валялась пустой, тела Лалы нигде рядом не было! Вполне вероятно, что его уже унесли собаки и разорвали на части. Несколько раз У-у обегал кладбище, вглядываясь вокруг, и даже звал бельчонка, словно тот мог на призыв откликнуться:

    - Лала! Ла-а-ла-а!- пока все-таки не нашел тела "сыночка" - оно валялось за кладбищенской оградой в густой траве, но, слава богу, никем еще не обезображенное...
   И вот тут-то с У-у совершилось то, что с ним ни в коем случае не должно было случиться - в нем проснулся ЗВЕРЬ! Который теперь ненавидел всех односельчан! Людей! И в этом были виноваты сами же люди - потому что своей злобой и мстительностью довели его до такого состояния...

   
Сцена 44

   У-у вторично похоронил своего Лалу теперь уже  в лесу, где когда-то его и нашел - таким беспомощным и едва живым... Похоронил тайно ото всех - чтобы теперь уже никто не мог выследить, где находится его могила и надругаться над умершим. Потом тщательно сравнял малюсенькую могилку с землей, чтобы она не выделялась на общем фоне. И опять омыл ее горькими слезами, которые текли из глаз его не переставая. А потом пришел в свою церковную каморку, взял канистру с бензином, прямо среди бела дня облил деревянную церковь всю по периметру и безжалостно поджег ее. И она сгорела! Почти мгновенно. Буквально в какие-то 20 минут! И пока народ сбегался поглазеть на столь редкостное чудо, У-у поджег в деревне еще пять домов, где, как он считал, жили его враги, которые и убили его несчастного любимого Лалу...
 

Сцена 45


   Слова автора:

    - После этого У-у арестовали и несколько месяцев продержали в городе в следственном изоляторе - фактически в тюрьме. Потом его увезли в психиатрическую больницу и, кажется, признали невменяемым. В родную деревню он уже никогда так и не вернулся. И его дальнейшая судьба и судьба его матери мне уже неизвестна...